http://www.proza.ru/2016/08/28/1131
Геля и Богдан в мастерской отсутствовали, остальные встретили Машу приветливо, уже как старую знакомую. Макс и Димка с удовольствием бросили раскрашивать очередной транспарант, а Захар сказал:
— Маш, я в прошлый раз обещал портрет твой написать. Не против?
— Ох, я думала, ты тогда пошутил… Я бы не отказалась, конечно.
— Тогда прямо сейчас и начнем. Садись вот сюда, сегодня эскиз сделаю, потом в цвете поработаю. Ты ведь, наверно, хочешь портрет, написанный красками?
— Как получится, я не разбираюсь в этом. У меня даже фотографий нет, только одна детская.
— Да, фотографии нынче роскошь, мало кто может себе позволить.
— Зато Лидера каждый день снимают во всех позах, — вставил Димка.
— Нашел с кем сравнивать. Лидер — наше все и даже больше, — хмыкнул Захар. — Сними платок, Маш. И волосы распусти, они у тебя классные.
Маша устроилась на табуретке и постаралась принять подходящее, по ее мнению, для портрета выражение лица. Увлекательно было наблюдать за тем, как Захар водит карандашом по листу бумаги, закрепленному на куске фанеры. Время от времени художник прищуривался, вытягивал вперед руку с карандашом и снова с головой нырял в творческий процесс.
Ян прошелся по комнате, небрежно взглянул на появившиеся за последние дни многочисленные плакаты и свернутые рулонами яркие лозунги.
— Вы работаете прямо без простоев. А Богдан так и не появлялся?
— Нет, — ответил Макс. — Мы сами к нему вчера нагрянули, а он нас практически выставил. Сидит в своей берлоге весь в железках и проводах, что-то паяет. Абсолютно невменяемый. Что уж вы там в Башне раскопали? Богдан теперь окончательно свихнется.
— Знаешь, всех настоящих изобретателей современники считали сумасшедшими.
— Может быть. Только он ведь не изобретает. Скорее, пытается восстановить то, что изобрели гораздо раньше.
— В наше время это можно считать изобретением. Богдан, кстати, не рассказывал, как за нами на обратном пути стражники погнались?
— Забыл, наверняка, тут же. А что случилось?
— Да ничего особенного. Два каких-то старикана увидели, что мы с сумками идем, заинтересовались. Ну, мы и рванули от них.
— Понятно. Сейчас вообще на улицы столько стражников повылезало... Даже в тех местах, где обычно не появляются.
— Надеюсь, в двадцатых секторах спокойно?
— Пока да. Я туда на днях наведывался. Все тихо-спокойно. То есть жизнь бурлит, но стражников нет.
Оба замолчали, и стало отчетливо слышно, как шуршит грифель по бумаге. Маша слегка подустала сидеть без движения, однако боялась пошевелиться, чтобы Захар не передумал ее рисовать.
Тишину прервало галдение птичьей стаи, которая стремительно промелькнула за окном. Птиц в Городе становилось все больше. То ли слетались из окрестностей, то ли начали размножаться с небывалой прежде скоростью. Кружили над крышами, шумно рылись в помойках, без устали носились в хмуром облачном небе. Мелкие птахи задорно щебетали и порой дрались между собой так, что пух и перья разлетались по округе.
— Целый день туда-сюда носятся, — недовольно бросил Макс. — Не галки с воронами, а какие-то мутанты оголтелые.
— Какие еще мутанты? Птицы и должны летать. Это же здорово, что природа оживает. Когда мы были маленькими, их не видно было, а сейчас полно. Город не может все время стоять мертвым. Наступает подходящий момент и…
— Ты у нас известный любитель природы… Между прочим, к Богдану не собираешься?
— В принципе можно, если только он и меня не пошлет.
— Тебя не пошлет, ты же самый умный из нас после него, он тебя уважает. Отнеси ему жратвы, а то ведь загнется. Сам-то не вспомнит. Гелька с утра пораньше макароны отварила с консервами и травой своей, которая на подоконнике растет. Вроде не очень отвратно, мы ели. Я положу в контейнер.
— Ладно.
Макс с Яном вышли на кухню, Захар отложил карандаш.
— Все, достаточно, хватит для первого раза.
Маша потянулась к эскизу, но автор его моментально перевернул и засунул в низенький шкаф с открытыми полками.
— Не смотри пока, потом покажу, когда уже что-то определится.
— А ты все время рисуешь? То есть я хотела спросить — с детства?
— Сколько себя помню. В школе мне вечно за это доставалось. На уроках преподов рисовал. Не в парадном виде, само собой. Однажды в выпускном классе за это чуть не вытурили. Уже готовили мне прямой путь в карьеры. Крупно повезло, что в последний момент передумали почему-то.
— У нас тоже из класса троих мальчиков туда отправили. С тех пор их больше никто не видел. Родители еще какое-то время, кажется, ездили на свидания, а потом перестали.
— Да уж, кто туда попал — отрезанный ломоть.
Маше было горько вспоминать давнее школьное происшествие. С одним из тех сосланных учеников они почти дружили. Во всяком случае, она старалась по возможности стирать его имя из списка опоздавших или прогулявших уроки, когда дежурила. А он не позволял другим мальчишкам дергать ее за косы и помогал пробиваться в очереди за продуктовым набором по ученической карточке.
Когда трое старшеклассников залезли в кабинет директора, вытащили журналы, где фиксировались все нарушения, и сожгли во дворе, скандал просочился далеко за пределы школы.
«Это не просто нарушение дисциплины или хулиганство, а бунт! — без конца повторял своим пронзительным голосом директор. — Открытый бунт, вызывающий, безудержный и наглый!» Он привык выражаться высокопарно, а еще считал своей обязанностью доводить до начальства малейшие отклонения от нормы в плавном и нудном течении жизни вверенного ему учебного заведения, где каждый день отсиживали положенные часы ученики от семи до четырнадцати-пятнадцати лет. Обычно такая стратегия успешно срабатывала, но на сей раз подвела, видать, случай был вопиющий. Директора сняли с должности, лишили всех наград и, по слухам, перевели трудиться на ферму, тоже на какую-то начальственную должность, хоть и мелкую. А школу вверили новому директору, который оказался еще хуже предшественника. Причем, по мнению учеников, гораздо хуже.
Еще четверо из параллельного класса загремели в карьеры незадолго перед экзаменами. Причем не за слишком тяжкие проступки (постарался новый директор). Однако тогда Маша это событие практически не заметила, было достаточно своих домашних проблем. Ей лично ничего не грозило; учиться оставалось совсем чуть-чуть, церемонию осуждения после ареста брата она вытерпела, сама сидела тихо, как мышка, на неприятности не напрашивалась, а девочек в карьеры не отправляли.
На каждую школу спускали разнарядку, по которой требовалось отправлять определенное количество подростков на работу в карьеры. Следовательно, нарушителей дисциплины всегда охотно и быстро находили. Карьерам, огромным территориям рядом с северной границей Города, постоянно требовались новые люди, ведь работники там, как правило, долго не заживались.
Впрочем, трудно было зажиться на отравленных территориях, где до сих пор клубились химические озера, оставленные Атакой. Зато здесь скопились целые залежи пластика и металла, которые можно было как-то использовать на предприятиях и переработать. Через несколько лет после Атаки военные грузовиками свозили сюда металлолом, арматуру, всевозможные обломки, чтобы немного разгрузить улицы и дома от мусора. Потом — растерзанную технику и прочее, что попалось под горячую руку чистильщикам. Привозили и некие особые грузы, которые иногда закапывали, а иногда сваливали в овраги, присыпав сверху песком или землей.
Миновали десятилетия, и про заброшенную зону вспомнили. Хотя в отдельных зданиях еще обнаруживалось кое-что полезное, это была капля в море, представлявшая интерес для одиночек вроде Богдана. Городские запасы, по большому счету, давно истощились, поэтому карьеры стали настоящей сокровищницей, правда, опасной для тех, кто в нее заглядывал. Здесь пересекались интересы не только властей, но и странников, во всяком случае, по Городу курсировали предположения, что добрая половина ценных находок отправляется именно к странникам, а дальше у каждой находки начинается своя, крайне запутанная история.
То, что представляло ценность, в основном не просто так валялось на земле. Искателям приходилось пробираться в глубокие воронки, раскапывать почву, петлять в подземных ходах, спускаться в овраги. Поэтому невысокие гибкие работники-подростки были предпочтительней. Взрослых в карьерах тоже хватало. Формально они считались свободными, их никто не судил и в тюрьму не сажал, но такое наказание за относительно мелкие прегрешения тоже по праву считалось тяжелым. Работы непочатый край — найти, раскопать, притащить на базу, рассортировать, очистить, по возможности продезинфицировать. Ночевали там же, в бараках поблизости от рабочего места. Бросить это занятие и покинуть карьеры по собственной инициативе было нереально, хотя кое-кто и пытался. Еще севернее тянулись овраги исполнения наказаний. В эти гиблые места даже беглецы из карьеров предпочитали не соваться, а дорога с противоположной стороны тщательно охранялась.
Один из Машиных соседей по дому года три назад тоже был сослан в карьеры. Он то и дело опаздывал на свою достаточно престижную службу, и в конечном итоге терпение начальства лопнуло… Что ж, это были вполне предсказуемые последствия.
«Хорошо, что нашей семье такое не грозит», — подумала Маша, как всегда, когда сталкивалась с чем-то кошмарным или просто неприятным или приходилось узнавать о чужих потерях и лишениях. Благодаря этой универсальной формуле сразу становилось легче, и окружающая жизнь воспринималась немного по-другому, без лишних страхов. Все равно изменить ничего нельзя, а так, по крайней мере, не переживаешь понапрасну.
Димка поднялся с узкого диванчика и отправился на кухню, Захар тоже куда-то вышел. От нечего делать Маша прогулялась по просторной комнате, подошла к окну, поглазела на каменную изгородь с наполовину выломанной чугунной решеткой, на кряжистые тополя с толстыми морщинистыми стволами. Потом тихонько подошла к шкафу, где лежал перевернутый портрет, взглянула; на листе были видны лишь плавные карандашные линии, из которых ее лицо никак не желало проглядывать.
Разочарованная Маша приблизилась к прежде не замеченной двери в самой глубине мастерской, за перегородкой. Там, оказывается, находилась еще одна смежная комната. Маше почудилось, что в глубине раздаются чьи-то тихие голоса. Нет, не почудилось… Сама не зная зачем, отлично понимая, что сейчас поступает не лучшим образом, приложила ухо к деревянной поверхности и прислушалась.
Разговор, который до нее долетел, оказался не слишком приятным. Да чего уж там, просто хуже не придумаешь.
— А ты уверен, что твоя распрекрасная Маша нас не сдаст? Она ведь вся такая правильная, — это был Захар.
— Что ты за чушь болтаешь? — отозвался Ян.
Маша не видела, когда они перешли туда. Планировка в этом старом доме была запутанной.
— Не болтаю, а предупреждаю.
— Она не такая, да и все равно ничего не знает.
— Ну-ну… Потом поздно будет.
Маше стало обидно. Как там принято говорить?.. До глубины души? Именно так. А ей-то показалось, что именно Захар лучше всех из друзей Яна к ней относится. Еще и портрет предложил нарисовать. Вот и верь после такого людям… И почему она может их «сдать»? С чего бы это вдруг? Что такого ужасного она знает? Ничего… Настроение моментально испортилось.
Тут Маша сообразила: дверь, к которой она прижалась ухом, вот-вот распахнут. Успела отскочить, но все равно было понятно: она только что находилась рядом.
Ян произнес виноватым голосом:
— Маш, ты тут, оказывается… Хочешь к Богдану заглянуть? Проверим, может, не зря по Башне бродили.
— Как хочешь. Если, конечно, не боишься, что я вас…
— Ты слышала, что ли? Не обращай внимания, пожалуйста. Ты замечательная. И с какой стати ты должна нас закладывать? Мы ведь и не делаем ничего плохого… А у Захара просто характер подозрительный. Он с рождения такой.
Захар взглянул на Машу как ни в чем не бывало, словно досадный эпизод не имеет к нему отношения. Ян прикрыл дверь, и тесная комната со стопками бумаг, которые заполонили высокие стеллажи и все свободное пространство на полу, опять скрылась из виду.
— Ладно, пошли к Богдану, — сказала Маша, сама себе удивляясь.
Вообще-то она могла бы сейчас вспылить и навсегда распрощаться с подозрительной компанией и Яном заодно...
*****
Макс не преувеличил, и Богдан действительно весь без остатка ушел в свои изыскания. Даже не заметил вновь прибывших и не шелохнулся. Сгорбившись, сидел посреди заваленной металлоломом обители, никого не желая удостаивать общением. Технический гений сосредоточенно колдовал над разноцветными внутренностями какого-то развороченного блока.
— А если бы это были не мы, а стражники? — спросил Ян.
— Ты же условный сигнал нажал. Поэтому я дверь внизу и открыл, то есть на кнопку надавил.
— Открыл и забыл. Кончай работать, перекуси лучше, отвлекись. Ребята тебе кое-что прислали из съестного.
— А проволоку тонкую они не прислали, случайно?
— Нет.
— Я же просил…
— Знаешь, давай не ворчи. Проволокой сыт не будешь.
Богдан все-таки оторвался от своего неизбывного труда, разжег огонь в печке, перевалил макароны из пластикового контейнера в глубокую сковородку. Потом потянулся, пошевелил затекшими плечами, на несколько секунд снял очки и почесал покрасневшую переносицу.
— Ты прав, надо иногда перерыв делать.
— Что нового на техническом фронте?
— Вот, помнишь, я в Башне прихватил такую вещицу с кнопками…
— Коробочку? — вклинилась Маша, которой надоело все время обиженно молчать.
— Ну да. Собственно говоря, это что-то потрясающее. Я здесь уже давно в одном кабинете записи нашел. Обрывки, журнальные страницы, все не сохранилось… остается только гадать. Если не ошибаюсь и ничего не путаю, через эту «коробочку» можно было подключиться к сети.
— Что еще за сеть?
— Как бы тебе объяснить подоходчивей… Честно говоря, я сам до сих пор толком не понял, но… Короче, раньше через компьютеры можно было общаться друг с другом на расстоянии.
— Да ладно фантазировать!
— Почему фантазировать? Ты видела когда-нибудь рацию?
— Видела. У стражников в руках. И еще отец на прежней работе ремонтировал эти рации. Они ведь очень старые, то и дело ломаются.
— Вот. Это, конечно, совсем другое, но главное принцип уловить.
— А ты уловил? — иронически поинтересовался Ян.
— Пока нет. Но когда-нибудь…
— Постарайся побыстрей. Нам это может понадобиться.
— Уж как получится. Конечно, не факт, что от сети что-то осталось… Макароны будете?
— Нет, это все тебе, еще и на завтра хватит.
— Интересно, что там за кусочки в макаронах? — задумчиво произнес Богдан. — Неужели мясо?
— Можешь считать, что подарок прямо с фермы. Только с какой именно, загадка.
Среди мягких белесых трубочек макарон попадались темные волокнистые кусочки.
— Нет, соя, — хорошенько распробовав, констатировал Богдан. — Но, кажется, с мясным порошком.
— Вот бы как-нибудь побывать на ферме, посмотреть, из чего такое мясо мастерят, — сказал Ян.
— Еще чего! Ты тогда это самое «мясо» никогда в рот не возьмешь.
— Я слышала, — вмешалась Маша, — что ученые вывели новую породу скота, модифицировали коров, кажется. Так вот, у них практически нет мозга, нет потребности двигаться, и при этом они очень быстро растут. Только их пока мало. Когда появится больше, то продовольственная проблема будет решена.
Слушатели дружно рассмеялись.
— У кого мозга нет, — спросил Ян, — у скота или у этих ученых? А то я чего-то недопонял. И где ты такую ерунду слышала?
— На работе поговаривают. Официально пока не объявлено, но Лидер недавно выступал и сообщил, что проблемы с продуктами уже почти решены… Не будет же он говорить просто так. Почему вы хохочете опять?
— Ну, ты и наивняк, Маша! Город в таком переплете, что скоро брикеты будут считаться деликатесом…
*****
Возле подъезда Маша вдруг заметила отца, который как раз открывал дверь. Конечно, он мог бы не оборачиваться, и все же обернулся. Будто почувствовал взгляд дочери. Сдвинув брови, уставился на Яна.
— Пока, — прошептала Маша и поскорее высвободила пальцы из руки своего провожатого.
Тот уловил, что она торопится с ним распрощаться не просто так, послушно шагнул назад и моментально скрылся за домом. Отец и дочь зашли в полутемный подъезд вместе, молча поднялись по лестнице до четвертого этажа. Навстречу попалась любознательная соседка, при которой вступать в беседы было бы, по меньшей мере, неразумно.
Мать уже вернулась домой. Отец дождался, когда она выйдет в прихожую, и сухо поинтересовался у Маши:
— Что за тип тебя провожал?
— Так, парень один. Мы недавно познакомились. Он мне помог в метро, когда с Сергеем…
— Понятно. Ладно, тогда, наверное, не такой уж бандит, каким на первый взгляд кажется.
— С какой стати ты так его называешь? — Маша была готова вспылить. — Да он…
— Где он живет?
— В Околотюремном секторе.
— Великолепно!
— А что за предвзятость такая? Все горожане равны, вне зависимости от места проживания и профессии, — отчеканила Маша.
— Машка, радио больше не включай, или я его выкину на помойку. Ты прямо уже наизусть речи Лидера цитируешь.
— Выбрасывать радиоприемники строжайше запрещено.
— Все-то ты знаешь… Надя, ты хоть ей объясни, что прогулки с всякими неизвестными… Лично у меня слов нет. Я уже не справляюсь с собственным детищем.
— Погоди, Антон. Ничего ужасного не произошло. Машуля познакомилась с парнем, так она ведь взрослая уже. Раз он помог в трудную минуту, мы ему еще благодарны должны быть.
— Я очень благодарен и все такое, только мне его физиономия почему-то сразу не понравилась…
— Просто тебе не хочется признать, что наша девочка выросла. Начала с кем-то встречаться… Да что тут такого? Я наоборот боялась: ее так обработали на этих идиотских курсах бдительности, что всю жизнь будет от противоположного пола бегать. Все девушки с работы наверняка уже с кем-то встречаются. Да, Маш?
— Почти все. Лику каждый раз возле проходной парень встречает, Ирину тоже и Валю… Даже Светку. Вот только Наташка одна пока…
Маша не ожидала, что мать ее поддержит, и такой поворот добавил ей уверенности. В конце концов, пора заявить: она давно уже взрослая дееспособная личность. Собственно говоря, Маша раньше не задумывалась: встречаются они с Яном или просто намечается нечто вроде дружбы. То, что они далеко не всегда понимают друг друга, было очевидно, но это еще не повод разрывать знакомство. Тем более, по указке отца, который Яна вообще не знает. Маша перешла в наступление.
— А вы ведь сами рано поженились… То есть я-то не собираюсь…
— Тогда было совершенно другое время, — отрезал отец.
— Какое другое? Скажешь, намного хуже, чем сейчас?
— Маша, лет двадцать пять назад был сплошной кошмар, — вмешалась мать. — Да, у меня в твоем возрасте уже был маленький ребенок на руках… но жизнь складывалась иначе. Вокруг все умирали, как мухи, многие мои подруги умерли совсем молодыми. Люди жались друг к другу, вместе казалось не так страшно. Если находилась пара, и потом появлялся здоровый малыш — это было невероятное счастье.
— Хочешь сказать, ты вышла за меня из-за страха? — улыбнулся отец.
— Нет, конечно, ты это отлично знаешь. Но Маша меня поняла. Сейчас не надо так торопиться, можно выбрать. Если этот парень из… неподходящей семьи…
— У него мать только. Отца странники убили, давно уже.
— Это ужасно. Но тебе стоит общаться с кем-нибудь поближе к нашему кругу. Кстати, меня на днях опять переводят на работу в больницу. Пока медсестрой, а потом посмотрим.
— Мам, я рада за тебя. Но при чем тут, с кем я встречаюсь? Ваш круг, не ваш, — какая разница, если Ян мне нравится? Да я и знакома с ним недавно, а виделись мы раза четыре… или пять.
— Ян, значит? Запомним, — сказал отец, но уже не так сердито. — И чтобы никаких любовных историй. Ты меня поняла?
Маша хотела возмутиться и заявить, что ее не за ту принимают, однако вспомнила историю Лады, которая раньше считалась строгой и недоступной.
— Конечно, пап. Мы видимся просто иногда. Мне с ним общаться интересно.
Среди ночи ее разбудил дождь, который вкрадчиво, точно пробуя свои силы, постукивал по подоконнику. Звук был не громкий, но настолько непривычный, что Маша выбралась из-под одеяла и подошла к окну. Дождь в Городе мог считаться редким, почти исключительным гостем. За все свои восемнадцать лет она видела дождь (настоящий, а не слабенькую морось), пожалуй, пару десятков раз. При этом визит дождя был далеко не желанным явлением, и угодить под неизвестно какой химией насыщенные струи никому не хотелось. Прохожие прятались кто куда, а те, кому обязательно нужно было выйти на улицу, укутывались в целлофан, надевали прорезиненные плащи, доставали из глубин шкафов старинные зонтики, еще помнившие те времена, когда под дождь было не страшно попасть. Времена, когда люди могли радоваться дождю и ловить ладонями шустрые прозрачные капли, давно миновали…
А между тем дождь, за которым наблюдала Маша, постепенно становился все сильнее и уже громко колотил по подоконнику. Во дворе, на освещенном тусклым светом фонаря асфальте виднелись лужи. Потом эти лужи будут медленно сохнуть, на асфальте останутся размазанные белесые отметины. А на оконном стекле выступят мутные полосы, которые придется оттирать тряпкой… Похоже, дождь зарядил на всю ночь.
Он в самом деле резвился на темной, насквозь пропитавшейся влагой улице почти до самого утра. Однако утром стекло оказалось прозрачным. Никаких химических следов. Странно…
http://lit-era.com/reader/byvshaya-moskva-b5226?c=48352