Один день

Лауреаты Клуба Слава Фонда
Лауреаты Клуба Слава Фонда

ВОЛКОВ ЕВГЕНИЙ -http://www.proza.ru/avtor/obevankeenobi - ПЯТОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ОТДЫХАЮЩИХ"  КЛУБА СЛАВА ФОНДА

Сосны за стёклами сменялись соснами, и более скучного зрелища я еще не видел. Создавалось мнение, что мы вообще стоим на месте, и только пролетающие мимо столбы свидетельствовали о обратном. Алиса полностью погрузилась в свою новую книгу, и она ей определённо нравилась, что за те пару часов, которые мы плелись сквозь этот зелёный кошмар, она лишь пару раз подняла взгляд со страниц, дабы убедиться, что я никуда не делся, и продолжала сосредоточенно буравить свежеотпечатанные листы. Я же никуда не делся, я лишь неимоверно подыхал от скуки и вовсю глазел по сторонам. Солнце грело стекло, а мелькающие меж мохнатых верхушек сосен его лучи прыгали по спинкам обшарпанных кресел, по сосредоточенному веснушчатому лицу Алисы. Сквозь приоткрытые окна бился ещё тёплый, осенний ветер, с озорным свистом обрушивался на холодные лица дремлющих пассажиров, на меня, на книгу в руках моей спутницы, хулиганским шепотом переворачивал страницы, вызывая справедливое возмущение Алисы.

Впервые за долгое время я выбрался из города, давящего всею тяжестью своих бетонных стен на мои сутулые плечи. От этих мыслей улыбка на моем лице растягивалась до ушей, а  может и еще дальше, что даже Алиса это заметила и посмотрела с вопрошающим взглядом, мол, чего это ты радуешься? Мне захотелось сказать: посмотри, эти облака все такие же ватные, и деревья растут за окном, а дорога все так же бежит вверх, и наш автобус карабкается по ней, стараясь не упасть - все, все это разве не прекрасно и не достойно восхищения? Но я не сказал, сказал только, что мне просто хорошо, и это, в общем-то было чистой правдой.

Когда автобус, пыхтя и извергая за собой клубы чёрного дыма, ввалился в Подлесное - маленький островок жизни на десятки километров дикого леса - перевалило за полдень. Стрелки часов показывали четверть второго, но мне казалось что уже наступил вечер. Костя встретил нас прямо на остановке; мы поприветствовали друг друга и тепло обнялись. Мы искренне радовались этой встрече, и это был воистину трогательный момент- эмоции переполняли нас. По дороге на Костин участок мы шутили, тут же смеялись - совсем как дети на утреннике, ей богу.

Я глазел по сторонам и пытался понять, куда я попал. Повсюду стояли маленькие, крепкие избы неукрашенные ничем - голые, пропакленные раствором бревна, да треугольник  крыши сверху, и только. Я спросил у Кости, почему так, он сказал, что все дома - сезонников: охотников и лесорубов, которым внешний вид важен не столько, сколько важна крепость и надёжность. Простота и долговечность - вот что им нужно, говорил Костя, и все сразу становилось на свои места. Сам Костя жил в Аркане - небольшом городе в нескольких километрах от самого Байкала, а домик в Подлесном достался ему от деда и он, Костя, каждое лето, а теперь и осень, приезжал сюда отдыхать. “Зачем мне море, со всеми этими пальмами и толпами обгорелых туристов, когда у меня есть все это?” – он указывал рукой на панораму леса впереди, и то были его слова. И я полностью был с ними согласен.

Его дом ничем не отличался от других, увиденных здесь мной, такой же крепкий и небольшой, построенный из здоровенных, отёсанных сосновых бревен, огороженный частоколом по периметру. Позади избы (хотелось назвать именно избой, а не домом) сад с деревьями яблонь,  сплошь заросший пушистым кустами пахучего можжевельника, а чуть дальше открывался великолепный вид на самый что ни на есть дикий лес, вздымающийся далеко вверх; он был грозен в своем величии, и я даже отсюда чувствовал запахи его листьев, хвои, коры дуба; Костя сказал, что там обитают медведи, а по ночам завывают волки. Рядом с яблонями, у стен частокола, чуть завалившись набок, покрытый ржой и сплошь обросший мхом, придававший некий одичалый вид, стоял кузов микроавтобуса, без колёс, но со стеклами. Я сразу же, гигантскими прыжками помчался к нему - уж больно дико и естественно он выглядел. Полез внутрь и с любопытством оглядел его оттуда. Сиденья убраны, вместо них поставлены стулья, маленький раскладывающий стол, затертый и изрезанный вдоль и поперек, и чёрная, закопченная буржуйка со связкой дров у окна. Я пришёл в восторг от этого маленького, славного автобуса со всей его простой изнутри; особенно понравилась мне печка, такая лесная, походная, которую я видел только в  фильмах. Я тут же заявил Косте, прямо из автобуса, что сегодня ночью буду спать именно в ней, на что он рассмеялся и сказал, что сегодня ночью спать я буду вряд ли, но, прикрывая дверь, я твёрдо был убеждён в своих намерениях. После, мы все пошли в избу, где и утолили жажду наших вопросов.

Вечер, а вместе с ним и сумрак близившейся ночи подкрался незаметно и застал нас врасплох. Солнце скрылось за горизонтом и на ясном осеннем небе начали сгущаться едва заметные глазу звезды. Отчётливо видны были только Большая и Малая Медведицы, яркими точками горящие в темнеющем небе. Мы с Костей вытащили из старой и ржавой будки огромный дубовый стол, весящий, наверное, тонну, нарубили здоровенную кучу дров, разложили очаг из увесистых белых валунов и разожгли в нем костёр. Стало уже совсем темно и Костя включил выходящий на сад фонарь, тускло светящий великолепным желтым светом, какой не встретишь на улицах ночного города, таким, что все вокруг вдруг окрасилось немного выцветшими, старыми красками, совсем как в старых советских фильмах. Во дворе все преобразилось - воцарилась волнующая дух атмосферность надвигающейся ночи. У фонаря, в его желтом свете, хаотично билось облачко насекомых (им, видимо, как и мне, нравился этот его цвет), я слушал мягкую дробь их невидимых крыльев и пребывал в полном душевном равновесии, наслаждался тишиной и вдыхал чистейший запах хвойного леса. Небо заполонила россыпь звезд, мигающих из-за за густого чёрного дыма потрескивающего костра; выглянула розовая половинка луны; вдали завыла собака, ей вторила другая: вот они уже вместе нарушали тишину. Рядом молча села Алиса, я взял её руку. Мы сидели, не роняя тяжёлых букв ненужных слов, а на наших лицах играл отблеск извивающегося огня костра.

Из дома позвал Костя. Он сказал, что все готово, и мы начали выносить на тот самый, приготовленный нами, дубовый стол все, что наготовили девушки. Стол заполнился чем то дымящим, горячим, ароматными. Костя удалился, а через минуту вернулся со здоровенной бутылью вина, которую водрузил в центр стола. У костра было хорошо, и мы, взяв все необходимое, расселись у него. Костёр горел, фонарь светил, мошки бились о его раскаленную лампу. Мы сидели, под холодный взгляд горящих в ночи звезд, пили вино и вели беседы - было просто замечательно. Костя рассказывал о своих походах в лес, в тайгу; о Байкале и его дикой природе; о тумане над его волнистой глади; о предрассветной росе, что поутру покрывает ноги;  о колючем аромате хвойных иголок; о вкусе кедровых орехах, и много ещё о чем, что не уместится в этом рассказе, но о чем, быть может, я расскажу в другом. Мы же внимательно слушали, не теряя ни одного слова, и даже Таня, слышавшая эти истории не раз, с интересом смотрела на него, подперев кулаком подбородок. А огонь отражался в наших блестящих глазах.

Наговорившись, Костя приволок из дома гитару и попросил сыграть, и девушки тоже просили, а я и вовсе не был против. Гриф привычно лег в руку, пальцы заскользили по струнам и в воздухе пролилась мелодия, и, так как она была очень лёгкая, то заструилась вверх, а после осела на наши головы. Я пел немного, больше играл - легко и свободно. Мне не хотелось загружать свободные ото всего души друзей, да и свою тоже не хотел, ведь всем было так в этой пока еще теплой и такой уютной ночи, и нарушать ее чистоту было сродни преступлению. Мы все врубались в любовь этой ночи, и, кажется даже врубились, я не понял точно, но кажется врубились. Мне казалось, что я вдруг осознал что то очень важное, что то очень нужное, но так и не понял, что именно. Все казалось важным и, быть может тому виной была ночь и ее энергия и любовь, а может быть красное, легко и свободно осевшее в глубине груди, и подвигающая меня на непосильные уму и сердцу неугомонные мысли.

Розовое марево едва просвечивалось на горизонте, когда слова и песни начали угасать, а утомленные наши головы остыли и требовали покоя. Сгустившийся подле нас холодный, предрассветный воздух потихоньку таял во всепоглощающей тишине, таяли образы, видения, слова. Настало время предаться тишине и отдаться теплому, ненавязчивому сну. Костя, приобняв за талию Таню, скрылся за стенами своего дома, и свет, выливавшийся во тьму из-за его окон, погас. Перед тем, как уйти в дом, он еще раз спросил меня, так ли я хочу ночевать в этом старом, полуразвалившемся фургоне, и что не лучше ли сделать это в мягкой кровати теплой избы, но я был непоколебим в своем решении, на что он молча пожал плечами и удалился. Воцарилась тьма и тишина. Алиса твёрдо решила провести остатки ночи со мной, в фургоне, и мои доводы о том, что, возможно будет сыро и холодно, никак на неё не повлияли. И я был рад и благодарен ей за то, что вся эта ерунда в виде мягкой и тёплой кровати за толстыми стенами дома, не прельщают ее. И вообще тому, что она разделяет мои взгляды на чистоту природы, на ее естественную привлекательность прямо изнутри , в самой ней, а не за мрачными, неживыми коробками из бетона и стали. Я притащил охапку дров и свалил её внутри фургона, у печки - той связки, которая уже была, мне показалось недостаточно, а пока я в потемках бродил в дровнице, набирая в непослушные от холода и вина руки охапки поленьев, Алиса застелила приготовленные заранее Таней простыни и тёплое ватное одеяло на широкую, но жесткую кушетку. Стало и вправду весьма холодно, пальцы рук меня совсем не слушались, а ноги пускались в разнобойный пляс при малейшем возможности. Алиса сидела, в темноте и смотрела в ожидании двумя маленькими огоньками. Я поспешил разожечь огонь.

                * * *

Я лежал, смотрел в окно и любовался угасающими звёздами. Знаете, ведь в звездах заключена вся сила, вся энергия и богатство бескрайнего Космоса, бесконечной Вселенной. Мириады звёзд каждую ночь появляются и исчезают в небе - это ли не есть чудо?