Посвящается Лиепае.
В заставке моего блога ЖЖ мост разведен. Это не случайно. Для меня это символ скрытой истории, тайн и событий, связанных с этой частью города. Надеюсь, что когда-нибудь мост будет сведен и неизвестные страницы истории будут раскрыты.
----------------------
Поздно вечером пришло длинное письмо от Александра из Риги. Затянувшийся спор о Царской пристани, в который втягивал его Алекс, отнимал время, отвлекая от главного. Пришлось опять составлять аргументированный ответ, призывая на помощь терпение и дипломатические способности. Он отправил ответ, тоскливо посмотрел на папку "Архив" - большая часть собранных в ней документов еще не была изучена, а новые фотографии, найденные накануне, ждали своей очереди. Проглядев статистику своего блога, он вздохнул и выключил компьютер. Было за полночь...
–––––––––––––––––––
1
Он любил вставать рано. Гулять по этому странному району, с замершей, по краям разбитого тротуара, жизнью. Между брошенными зданиями офицерских флигелей, морского собрания за чужим забором, по набережной пустынного канала мимо ажурных арок разводного моста, по дорожкам старинного парка. Гулять - пока не проснулись машины, и не заструилась утренняя жизнь, спешащих на работу людей...
Он шел по парку. С моря наползал туман. Стелясь по дорожкам, заполняя пространство между деревьями, туман сползал на дорогу, расплывался по улицам. За его стеной чувствовалось присутствие чего-то важного, неизведанного, как за обложкой старой, потертой книги. Он замедлил шаги. Знакомая аллея с рельефным слоем гладкого мха поверх древней кладки кирпичного тротуара почти утонула в тумане. Уходящие в эту бездну липы, темнели пограничными столбами. Мартовский воздух, с ароматом приближающейся весны, вдруг качнулся. Волна тревожного прелого запаха вдруг разрезала пелену. С ветвей посыпались крупные капли. Что-то невидимое, но осязаемое, цепляя взглядом, прошло стороной. Стал доноситься звук прибоя. Со стороны моста послышалось глухое постукивание. Он остановился. Из тумана навстречу шел человек...
В кривом картузе на голове, широких штанах, заправленных в сапоги и странном приталенном пальто. Человек шарахнулся в сторону, взглянул на него сонными глазами, перекрестился и поспешил дальше. Постукивание приближалось. Такой знакомый по фильмам, звук пролетки по мостовой. Не было сомнений, что, по скрытой туманом дороге, движется конный экипаж. Кто–то переговаривался:
– Куда ворочать, Ваш Благородь?
– Здесь. На Никоновскую. Дом на углу с Макдональдской.
Было слышно по звуку, как невидимая в серой мгле, пролетка свернула и стала приближаться. Он смотрел на проявляющееся в тумане пятно и не верил своим глазам. Появилась голова лошади, потом весь её силуэт, кучер на козлах, вся пролетка медленно проехала мимо, и он разглядел морского офицера на заднем сиденье.
Туман рассеивался. Он прошел между липами к дороге. Вместо асфальта блестел булыжник. Диагональные линии кладки разбегались на обочины к подножию деревьев, соединяясь на перекрестке со знакомой брусчаткой на улице ... бывшей Макдональдской. Он пересек дорогу и пошел за пролеткой. Она остановилась у флигеля с изогнутой липой у входа.
– Держи целковый, братец.
– Премного благодарен, Ваш Благородь.
Офицер тяжело вылез из экипажа, одернул китель и направился к навесу парадного. Вдоль всего флигеля шла ажурная решетка, огибая палисадник, сворачивала к подъезду. Офицер дернул массивную ручку – дверь оказалась заперта, порылся в карманах брюк, потом кителя. Обреченно посмотрел в сторону неба и рухнул на скамейку у входа. Кортик глухо лязгнул о прутья ограды.
Офицер поправил его, встал и пошел через палисадник к крайнему окну. Перекрестившись, начал бережно, костяшками пальцев, постукивать по стеклу. Наконец, занавеска дернулась, офицер улыбнулся, и как-то глупо поднял руки вверх. Поплелся к подъезду и, дождавшись звука проворачиваемого ключа, встал по стойке "Смирно". Дверь отворилась, офицер сделал шаг к дому.
– Маша!...
Раздался звук звонкой пощечины.
– Мы играли у Штольца в «Кронштадской»! ….. Ма-а-ш-а! Я отыгрался!
Дверь закрылась. В крайнем окне зажегся свет.
–––––––––––––––––––
2
Он стоял, прижавшись к влажному стволу молодой липы, сердце бешено стучало. «Как такое возможно!? Что происходит!?». На лицо с ветки упала холодная капля. Он огляделся вокруг. Улица, парк, дорога, офицерские флигели – все оставалось на своем месте, но … деревья стали ниже, ровные линии обочин и витых оград вытянулись вдоль фасадов зданий. Мокрая брусчатая мостовая блестела, расходясь в разные стороны. Внезапное преображение словно омолодило действительность, сделав похожей ее на старинную фотографию улицы Мичманской, проходившей рядом…
Почти два года назад он переехал в эту обособленную часть города из шумного и тесного микрорайона. Он видел эти дома и раньше в своей жизни, ходил по этим улицам, проезжал на машине по пустынным кварталам. Заросшие аллеи всегда притягивали своей загадочной тишиной. В теплые, погожие дни он часто гулял по тенистым дорожкам парка, зная лишь, что все это было давным-давно: жизнь ушедшей эпохи, как следы на песке, смытые набежавшей волной – призрачные, почти исчезнувшие. Увядание архитектуры, так гармонично слившейся с природой в этом историческом заповеднике грусти и забвения, хотелось принимать, не вдаваясь в подробности, как некую неизбежность, печальный конец красивой сказки под вечерний набат церковного колокола. Покидая эти улицы на месяцы, а, иногда, и годы, он возвращался сюда снова и снова. Время и, не сдерживаемая никем природа, неумолимо заполняли собой трещины стен, обживались на крышах, заглядывали в заколоченные окна офицерских флигелей; так неотвратимая старость пожирает лицо и тело некогда молодого, полного жизни и планов, человека. Но ровные линии проспектов, кирпичные тротуары, все это, заросшее и побитое, продолжало кричать о своей нерастраченной молодости, задоре и грандиозных планах, не сдаваясь времени и забвению. Все прежние увлечения и привычки после переезда сюда разом исчезли. Утренние прогулки в этом загадочном месте стали частью его жизни. Военный порт и старая крепость манили своими тайнами и секретами. Как побитая штормом сосна сочится смолою, эти здания своими немыми окнами пытались рассказать свою историю. Он вслушивался в этот неразборчивый шепот, трогал руками теплые камни, сидел в архивах, листал тяжелые страницы старых газет, пытаясь понять и представить ту далекую жизнь, но она сама пришла и нашла его.
------------------
3
Одноэтажный домик, который они выбрали для своей семьи, стоял на бывшей улице Мичманской, сразу за парком, у створной вышки навигационного знака. Он бросился через парк к дому, замечая по пути, что деревья еще маленькие, что ограды вокруг парка все-таки не было; что легендарная эстрада расположилась в совсем другом месте; что фонтан уже был в это время. В какое?
– В каком году я нахожусь?!
Он остановился на углу Мичманской и Портового шоссе перед деревянным бараком с вывеской: "Торговля белым и черным Хлебом. Ф.Янсон".
– Как в рекламе «Либавского Вестника» – один в один,– подумал он.
В разрывах тумана угадывались очертания вышки, на месте его дома, и до самого канала был пустырь, заросший кустами. Только горка с молодой сосной на склоне оказалась на своем месте.
От Голубиной улицы мимо вышки, мимо знакомой ему сосны к каналу тянулась укатанная грунтовка. Он перебрался через Портовое шоссе, подошел к горке. От волнения подкосились ноги. Он присел у сосны. Было странное ощущение невесомости – он так часто представлял себе эту дорогу, проходившую через участок перед его домом, а теперь: дорога – вот она, но нужно уже представлять свой дом и забор у этой дороги. Стало страшно.
Он долго сидел у сосны, думал, прислушивался к себе. Жизненный опыт подсказывал, что нужно довериться новым обстоятельствам. Сердце стучало – все будет хорошо!
––––––––––––––––
4
Туман расступился, открывая мир новому дню. По Портовому шоссе началось движение. Несколько повозок с досками, вывернули с Голубиной улицы и потянулись в сторону госпиталя. Со стороны канала раздался тонкий паровозный свисток, и скоро из-за сосен появился маленький локомотив с парой пустых платформ. "Железная дорога вдоль канала, мимо Царской пристани, потом к телеграфу и Морскому собранию"– вспомнил он. "Телеграф! Мост! Если мост действует, телеграф построен, Морское собрание на месте, то я оказался в 1907 году или позже". Он встал и внимательно осмотрелся. Локомотив начал плавно поворачивать от канала и за ним, между соснами, он увидел серые конструкции моста. Мост был сведен, на нем угадывалось движение. Рядом, на горке большое строение, несколько высоких мачт и дальше вправо, по Чихачевского, над молодыми липами и каштанами парка высилось здание с круглой башней на углу и корабельной мачтой на шпиле. "Телеграф! Так, дальше дом командира порта и ... Морское собрание! А Собор?" Серебряные купола собора с золотыми крестами были видны за зданием почты.
На Портовом шоссе тарахтел автомобиль, на заднем сиденье никого не было. Он знал, что порт Александра III, охранялся в то время военной жандармерией, помнил, что "Либавский вестник" в 1906-м году писал об увеличении штата жандармского портового отделения – девять унтер-офицеров на велосипедах для патрулирования территории.
Он посмотрел на свои ноги, потрогал куртку. На утренние прогулки он одевался всегда одинаково – резиновые ботинки, похожие на галоши, серые потертые джинсы, свитер и
темно-синяя глухая ветровка. "Интересно, сколько я протяну в таком виде?"
Первый шок прошел, он понял, что перед ним раскрывается огромная тайна, то, о чем он только мечтал, о чем догадывался, то, что пытался рассмотреть на нечетких фотографических снимках, сейчас находится перед ним, он в шаге от этой неизвестной таинственной жизни. Надо только встать и пойти. Но как встретят его люди, что отвечать им, как вести себя, кем представляться. "Я должен все увидеть! Манеж, подводные лодки, миноносцы, крейсера. И броненосцы!"
Сердце опять бешено забилось, от волнения кружилась голова. "Царская пристань! Я докажу, что она на своем месте!" Он встал и пошел к каналу.
–––––––––––––––––
5
Между соснами блестела полоска воды, желтый песчаный откос противоположного берега расходился в стороны, упираясь слева в угольный причал, у которого стоял узкий, низкий миноносец. Справа, за сосновым бором виднелись пролеты разводного моста.
Он переступил рельсы железнодорожных путей и вышел к каналу. Знакомое место выглядело необычно. Словно художник затер лишнее: расправив морщины, омолодил картину. Только арка моста и лента канала связывали два мира – реальный, до сегодняшнего утра, и недосказанный, со старых фотографий, созданный в воображении и настойчиво требующий своего места в новой действительности.
Два высоких столба, похожие на пограничные, стояли у самого края обрывистого берега. От них к воде спускалась широкая лестница, которая упиралась в деревянный причал на сваях. На причале стоял богатый павильон с аркой посередине. От столбов, стерегущих лестницу, вправо к мосту уходила невысокая ограда, поворачивая к аллее из молодых деревьев. На столбах, сверху были установлены газовые фонари. Такие же столбы с фонарями через равные промежутки стояли вдоль всей ограды. Вдоль нее, от лестницы к аллее, была проложена рифленая бетонная дорожка. Все совпадало! Вот она Царская пристань! Молодые деревья превратятся в огромные дубы, берег осыплется, увлекая за собой останки бетонных плит, и только корни дубов зацепятся за землю и сохранят историю тех дней.
За пологим спуском у самого моста стояла будка паромщика, напротив, на другом берегу, торчали сваи причала паромной переправы. На поле за мостом виднелся навес конечной остановки городского трамвая, у которой стояли люди. Вдруг, со стороны моста раздался звон колокола. Движение по нему замерло. Люди в рабочей одежде опускали шлагбаумы. Мост готовился к разводке.
–––––––––––––––––
6
На берегу скапливалась публика. Он еще раз оглядел себя и решил подойти ближе. Никто не обращал на него внимания. Было странно стоять среди этих людей, видеть их лица, чувствовать запах одежды. Несколько рабочих, гимназисты, извозчики с пролеток, и, поодаль, группа статных женщин с детьми и гувернантками – все спокойно ждали, очевидно, обычной для них процедуры разведения моста. Тихо переговариваясь, они поглядывали в
сторону аванпорта. Мост дрогнул, и ближняя его половина тихо заскользила вокруг своей оси, прижимаясь к берегу. Также бесшумно, освобождая фарватер, отошла и южная его часть. Все придвинулись ближе и стали наблюдать за воротами Временной гавани. Высокий ангар лесопильного завода на горке справа от моста загораживал вид на аванпорт. Из-за мола показался сильно дымящий буксир. Толстая жила стального троса с его кормы вытянула на обозрение публики огромное, лоснящееся серой краской, тело великолепного броненосца. Толпа восхищенно вдохнула. Корабль, влекомый буксиром, подрабатывая своими машинами, медленно втягивался в Военную гавань. Буксир поменьше страховал с кормы. Стало видным, во весь борт, название буксира – «Ледоколъ 2». Как много он знал об этом пароходе! Но от зрелища хищных обводов удивительной боевой машины, с круглыми башнями главного калибра, золотым орлом и жерлом торпедного аппарата на штевне, невозможно было оторвать глаз. Послышалось бархатное, сочное сопение, могучего дыхания парового сердца корабля. Огромные мачты проплыли над разведенным мостом. Можно было разглядеть лица офицеров на верхнем мостике. Кто-то из дам махнул им рукой, офицеры
улыбнулись и дружно отдали честь. Броненосец вошел в канал, оставив мост позади, и все разом вслух прочитали, горящее золотом, название корабля под Андреевским флагом – «Цесаревич!»
"Герой Порт-Артура! Дал прикурить японцам! Наш Григорович был его командиром!"– послышалось от гимназистов. "Скоро пойдет с Гардемаринским отрядом в дальнее плавание – газеты писали".
Дамы о чем-то взволновано шептались. Буксир «Форвертс», оттягивая тяжелую корму броненосца, смешно натыкаясь на его бурун, тащился сзади, как привязанный.
Пролеты моста сдвинулись и покатились навстречу друг другу.
"Гардемаринский отряд, Средиземное море, Мессина, вулкан, броненосцы: «Цесаревич», «Слава», «Адмирал Макаров» – все сходится! Это 1908 год!"
-------------------
7
Движение по мосту возобновилось. У поднятого шлагбаума со стороны города стоял небольшой деревянный домик. Жандарм в синей форме проверял документы у вольнонаемных. Извозчики показывали жетоны, офицерам и дамам в пролетках жандарм отдавал честь. С моста, за территорию порта, все выходили свободно. На остановке городского электрического трамвая стоял коричневый вагон на узкой черной тележке с длинной контактной штангой на крыше. Прямые, как стрела, рельсы уходили через огромный пустырь в сторону города, к дымящимся трубам фабрик и силуэтам церквей на горизонте.
В сторону лесопильного завода, на месте сегодняшней водолазной школы, сходились группы людей. Подростки в форме какого-то училища, рабочие и несколько человек, по виду напоминавших инженеров и конторских служащих, по лестнице в крутом склоне, все спускались к причалу, у которого стоял, попыхивая паром, небольшой пароходик со скамьями вокруг надстройки. Люди привычно разместились на палубе, и пароходик отчалил, выруливая из ворот Временной гавани в сторону коммерческого порта Либавы.
Он спустился к опустевшему причалу и начал разглядывать другой берег канала. За низкой вышкой створного знака, на широком настиле свайного причала высился темный корпус подводной лодки. Рядом, у мола стоял огромный плавкран.
Он жадно впитывал детали конструкции и обводов субмарины. "Если это – строящиеся для отряда подводного плавания, лодки, то рядом должен быть ...". Он посмотрел на причал справа от него и ... "Точно! Транспорт «Хабаровск!»
На причале, под лесопильным заводом, стоял старый, похожий на парусник, с длинным, как у царской яхты, золоченым форштевнем, но с большой дымовой трубой посередине, транспорт «Хабаровск», приписанный в 1906 году к учебному отряду подводного плавания, как судно обеспечения, плавказарма и учебные классы одновременно. "Сюда ходил в – .... прошлом 1907-м году лейтенант Граф с товарищем на собеседование к Шенсновичу – командиру Учебного отряда подводного плавания!" (имеется ввиду автобиографическая книга Гарольда Графа «Балтийский флот между двумя войнами 1906–14 гг.»)
Он подошел ближе, насколько это было возможно, и попытался разглядеть лица офицеров на палубе. "Этого не может быть! Я недавно писал статью про этих людей и сейчас могу подойти и поговорить с ними!" Часовой у будки перед причалом начал поглядывать в его сторону. На рейде аванпорта, на бочках, стояло несколько больших кораблей, узкий миноносец сновал между ними. Он в сильном волнении поднялся к мосту и пошел по Чихачевской улице.
–––––––––––––––––
8
Улицу Чихачевского, названную в память морского министра, инициатора строительства порта императора Александра III, следовало бы назвать проспектом. Широкой перспективой она от моста уходила вдаль к лесу, где в прибрежных дюнах были возведены колоссальные крепостные сооружения – форты, батареи, пороховые и артиллерийские склады, казармы и своя крепостная церковь. Являясь визитной карточкой Военного города, Чихачевская была
достойно украшена свежевыстроенными зданиями телеграфа и Морского офицерского собрания. Ровную булыжную мостовую, с выложенными камнем канавами по бокам, охраняли статные ряды молодых лип, меж которых были проложены кирпичные тротуары.
Железнодорожный путь от канала наискось пересекал Чихачевскую и нырял в дюны на берегу аванпорта.
Он перешел через рельсы и остановился у Телеграфа. Двухэтажное здание с круглым, на колоннах, угловым эркером с балюстрадой и, похожей на шпиль, ротондой с корабельной мачтой наверху, богато украшенное лепными гирляндами, карнизами и капителями, вызывало двоякое чувство. От металлического щита на ротонде, к четырём высоким мачтам на пустыре за железной дорогой, тянулись два толстых провода, а корабельные реи на шпиле, несли на себе, помимо многочисленных сигнальных растяжек, веревочный трап до самого фонаря на клотике. Все это вызывало диссонанс в восприятии великолепного облика здания и выглядело наглядным примером вызова нарождающегося технического прогресса архитектурным изыскам строительной моде того времени. Но и весь этот молодой город, морская база, крепость и адмиралтейство были вызовом консервативным, задхлым взглядам высших чинов в Петербурге. Вызовом, притихшей при Александре III, Европе. Вызовом врагу.
Он медленно шел вдоль ограды, стараясь запомнить все детали этого удивительного здания, понять его назначение. В высоких окнах первого этажа мелькали люди с бумагами в руках, были видны столы под зеленым сукном, белые плафоны ламп, портреты и карты на стенах. Иногда он ловил на себе пристальный взгляд из окон. "Надо идти дальше. Слишком много секретов хранят эти стены". Навстречу ехал открытый автомобиль. Водитель с бритым лицом в кожаной куртке, с кепи на голове не обратил на него никакого внимания. Пассажир на заднем сиденье в морской фуражке и плотной штормовой накидке посмотрел изучающе. Лицо его показалось знакомым.
Это был немолодой мужчина, с седой бородой и длинными усами, глаза из-под черных бровей смотрели пронзительно. "Командир порта контр-адмирал Григорович, в последствии последний Морской министр Российской Империи!"– догадался он.
"Выглядит уставшим. Крепость ликвидируют. Строительство в порту заморожено.
Что у него на душе? Куда он едет? Должно быть на «Цесаревич» – свой бывший корабль!" Автомобиль свернул на пыльное Портовое шоссе, ведущее к госпиталю и флотским экипажам.
Он обошел дом командира порта – двухэтажное здание с квадратной башней на крыше и Андреевским флагом на мачте, свернул на уходившую к морю Клубную улицу и оказался у огромного здания Морского Собрания. Оно, как бастион на передовом рубеже, устрашая врага, было выдвинуто к морю, всем своим видом внушая: – Мы здесь всерьез и надолго!
На выходящем на южную сторону массивном балконе, поддерживаемом шестью колоннами, стояла группа офицеров в черных кителях. Они курили и о чем-то оживленно беседовали. Даже с высоты цоколя был виден весь, как на ладони, огромный аванпорт с грозными силуэтами, ощетинившихся пушками, кораблей. Разбитый перед Морским Собранием молодой сад не мог скрыть этого великолепного зрелища. В центре сада на площадке перед линией железной дороги, проходившей мимо Морского собрания, стоял деревянный резной павильон. "Не тот ли Закладной павильон, что построил архитектор Берчи для визита Александра III в 1893 году для церемонии закладки порта?"
Он пошел вдоль фасада Собрания по Адмиральской улице и вышел на Морскую аллею, специально устроенную для гуляния, как променад к морю, берущий начало от самых ступеней величественного Морского Собора. Рядом находилось помпезное здание отряда полевой жандармерии и он повернулся в сторону Собора. Из притвора выходили люди, направляясь через пустырь к офицерским флигелям. Навстречу ему по аллее в сторону моря неспешным шагом шли две женщины. По всему было видно, что служба в церкви закончилась, и народ расходится по своим делам. Он поравнялся с дамами и слегка поклонился. Женщины переглянулись, но посмотрели приветливо, кивнув головой. Он направился к храму.
Было удивительно смотреть на Собор в его первозданном виде. Изразцы майолики блестели, желтый кирпич излучал теплый свет, строгие серебряные купола поддерживали в небе золотые кресты, мозаичные иконы с огромными словами писания, словно божественные печати, на все четыре стороны света золотистым сиянием благословляли пространство. Собор стоял на открытом пространстве, соединенный со всеми уголками нового города бесчисленными тропинками, расходящимися от его ступеней. Ни одно важно событие Военного порта не проходило без благословения из его стен. Отправлялась ли эскадра, закладывались ли новые камни, принимались ли в строй законченные сооружения и механизмы – всегда служился молебен, все орошалось Святой водой. Собор освящал всю округу, возвышаясь над портом, давал веру и надежду спасения.
––––––––––––––––
9
Он поднялся по знакомым ступеням и вошел в притвор. Над центральной дверью висела табличка "Входъ через боковыя двери". Он прошел мимо лестниц, ведущих в гардероб и на верхние хоры. За свечным ящиком стоял седой дедушка, перебирая что-то среди образков и простеньких книжиц. На лавке в углу дородная мамка плотно кутала своего карапуза. Он прошел через арку и оказался в храме. Сердце ухнуло, дыхание перехватило. Сколько раз, стоя на службе, он представлял старинную роспись боковых алтарей, много лет задернутых черной клеенкой. Старые иконостасы, были частью утеряны, а часть перемещена в далекие храмы. Фрески затерты, верхний свод купола перекрыт. Теперь же все предстало в первозданном виде. Белые арки колонн сходились в овале свода высоко над головой, с галереи купола лучился небесный свет. Строгий узор плиточного пола подводил к центральному аналою. Белые мраморные ступени поднимались к амвону, отделенному кованой железной решеткой. Перед ней, по обе стороны солеи, стояли богато украшенные огромные киоты с иконами святых. В центре иконостаса возвышались, светящиеся золотом, Царские Врата. Над главным престолом на тонких золотых нитях свисала пышная сень в виде церкви. Главный алтарь весь в золотистом сиянии от желтых штор на четырех удлиненных окнах. Стены алтаря расписаны как фрески. Над жертвенником северного придела – Святые митрополиты московские Алексий, Петр и Филипп. По бокам свода арки – митрополиты Алексий и Дмитрий Ростовский.
В верхней части абсида южного придела – изображение Благовещения, на своде – Господь Саваоф, ниже по левой стороне – Богоявление, в простенках между окнами – Ангелы и Архангелы, посередине – Знамение Божией матери, справа изображения святых князей русских, слева – преподобных отцов. Над Царскими дверьми – Успение Пресвятой Богородицы.
Теплый и радостный оранжевый тон главного алтаря нежно гармонировал с лунным зеленоватым светом боковых приделов. Два больших крестообразных паникадила спускались в центр храма из наверший боковых арок. Все убранство собора, утварь и даже мебель были выполнены в одном стиле, расставлены по своим местам, не отвлекая, направляя взор к алтарю. Справа у большого киота он увидел афонскую икону Богородицы – «Избавительница», подаренную собору императором Николаем II.
–––––––––––––––
10
Из алтаря вышел священник. К нему подошел морской офицер с молодой женщиной
и они долго разговаривали. Наконец, священник благословил пару и
направился к свечному ящику. Не было сомнений, что это был настоятель храма
отец Владимир Архангельский.
И он решился...
– Батюшка, благословите.
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, – священник положил руку на его ладони.
– Батюшка, мне нужна Ваша помощь.
Отец Владимир внимательно посмотрел на него.
– Что-то случилось?
– Случилось. Необъяснимое. И я боюсь, что сам не справлюсь с этим.
– Кто вы? Вы не здешний?
– Батюшка, я, … наверное, странник. Живу здесь рядом на ... Мичманской, но ... в другом времени. Не могли бы Вы меня выслушать?
Отец Владимир опять пристально посмотрел на него, о чем-то задумался и улыбнулся.
– Странник… Вы не голодны? Давайте-ка, я вас накормлю, странник. Подождите
меня в притворе или на улице, я скоро.
Они прошли к свечному ящику, отец Владимир остался отдавать какие-то указания, а он вышел в притвор. Запах церкви был таким же, как всегда – родным и понятным. Его можно читать, как книгу: – утром и днем после литургии он ладанно-хлебный, пахнет вином, а сумраке вечерней службы он пропитан елеем и миром.
Мимо него проходили люди, он пытался понять, всматриваясь в их лица, чем отличаются они от нас, живущих в современном мире. Усы и бороды рабочих, плотно уложенные длинные волосы женщин, ровные, примятые фуражкой проборы офицеров, костюмы, платья, высокая обувь – все выглядело, как декорация, как съемка фильма, как ожившие черно-белые фотографии, но потертые на локтях сюртуки и кители, потемневшие от пота подкладки фуражек, пыльные подолы длинных платьев, запах флердоранжа и простого мыла; слова которые они произносили, движения, которыми они поправляли волосы и приглаживали усы, устремленный взгляд, когда они накладывали на себя крестное знамение – все это дышало тем временем, тем миром, в котором он оказался. Он пытался поймать их взгляд, встретиться глазами, но что-то соскальзывало, они не замечали его. Ему хотелось дотронуться до них, спросить о чем-нибудь, но он чувствовал грань, поле, которое отделяло его от них, и было страшно нарушить этот поток информации, пространство чувств и эмоций от встречи с ними, такими родными и близкими, знакомыми с детства, ожившими героями книг и кинофильмов, сошедших с фотографий и страниц документов.
–––––––––––––––––––
11
Отец Владимир в камилавке и длинном пальто вышел в притвор, по пути благословляя подходящих.
– Пойдемте, странник. Матушка уже заждалась, ждет к обеду.
Они спустились по ступеням главного входа и пошли вокруг собора. Перекрестившись на образ Богородицы на южном фасаде, отец Владимир спросил, указывая рукой на улицу, уходившую от собора к каналу:
– Где на Мичманской Вы живете?
– Мой дом на пустыре в конце улицы. Ее продлят через сорок лет почти до канала, и там будет детская музыкальная школа.
Священник снова внимательно посмотрел на него, заглянул в глаза, помолчал и спросил:
– В каком году Вы живете?
– В 2016-м, батюшка.
И тут он вспомнил про бумажный шарик, который переминал в кармане куртки. Он достал скомканную бумажку, развернул ее. Это был кассовый чек с бензоколонки.
– Посмотрите, батюшка.
Отец Владимир достал круглые очки с тонкими проволочными дужками и начал всматриваться в бумагу.
– Вчера днем, почти в это время я заправлял свою ... свой автомобиль бензином на колонке. Такой чек выдают при оплате. Там время и дата.
– Нет русского языка. Это по-латышски написано?
– Да, батюшка. Здесь в течение ста лет два раза будет образовываться Латвийская республика.
Отец Владимир вернул бумажку, вздохнул, еще раз посмотрел на Мичманскую
улицу.
– Хорошо. Пойдемте ко мне. Матушка заждалась.
Они подошли к большому двухэтажному дому церковного причта и служб собора.
– Батюшка, а это школа? - спросил он показывая на одноэтажное здание справа через дорогу.
– Да, в прошлом году с Божией помощью построили, спасибо командиру порта. До этого ютились здесь вот. Церковно-приходская была. Теперь – начальная, городская. Но мы ее окормляем, – сказал батюшка, улыбаясь.
Он знал, что школа эта была создана заботами отца Владимира. Вольнонаемным рабочим и служащим порта теперь не приходилось волноваться за своих детей – они были устроены. А контр-адмирал Григорович добился строительства нового большого здания для школы.
Они прошли за ворота церковного дома. Прилегающая территория была ограждена забором. В южной части двора разбит фруктовый сад и огород. По другую сторону дома – небольшой сад в английском стиле из стриженых высоких кустов и сохраненный участок соснового бора.
В доме их встретила радушная матушка – супруга отца Владимира. После обеда священник пригласил его в свой кабинет.
– Рассказывайте. У нас есть несколько часов до вечерней службы.
Он рассказал ему о себе. О переезде в эту часть города, о своем увлечении историей Военного порта и крепости, о работе с архивами и сохранившимися фотографиями, о том, как оказался утром в парке в туман, и несколько шагов сквозь белую пелену перенесли его в это время. Отец Владимир сосредоточенно слушал, задавал уточняющие вопросы, молчал.
– Через шесть лет начнется война, батюшка, и через год, весной 1915-го сюда придут немцы. Устроят в Соборе склад, затем лютеранскую кирху. Потом будет революция в России, с немцами замирятся, но вспыхнет новая война – гражданская. Икона Избавительница из нашего храма окажется в Архангельске в церкви святого Мартина и станет чудотворной.
Отец Владимир расспросил о событиях в России, о войнах, о современном устройстве мира. Потом предложил:
– Давайте помолимся.
Они подошли к аналою с иконой Знамения в углу кабинета, и батюшка начал читать акафист Пресвятой Богородице…
– Батюшка, почему Вы сразу поверили мне?
– Я старый священник, и видел много болящих в разной степени помрачения ума, безумства и одержания. Вам нужна духовная помощь, но не душевная. Священник помолчал и продолжил:
– О том, что Вы рассказали, я догадываюсь давно и чувствую приближение грозных событий. Об этом много знамений. Но труд пастыря таков, что надо заботиться о требах паствы ежедневно и еженощно, отправлять службу и молиться о «Богохранимей стране нашей, властех и воинстве ея, о граде сем, всяком граде, стране и верою живущих в них, о благорастворении воздухов, о изобилии плодов земных и временах мирных, о плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих, плененных и о спасении их, о избавитися нам от всякия скорби, гнева и нужды». Вы сказали, что храм возродится, будет очищен от поругания и духовная жизнь восстановится. Не в этом ли Правда жизни? Даже здесь, за это короткое время, мы пережили великий подъем большого строительства и укрепления этого места и великую горечь от возможного его забвения, трагедию нашей эскадры и смуту революции.
– Батюшка, я хотел поговорить с Вами на эту, волнующую многих, тему. О трагической судьбе порта.
– Хорошо. Приходите вечером после службы, я рад буду продолжить разговор с Вами. Да и переночевать Вам негде. Все устроится, не волнуйтесь, – батюшка улыбнулся и добавил:
– Пойдемте, поищем в дворницкой более подходящий костюм для Вас, а то наши жандармы в раз Вас раскусят. Переодевайтесь, я Вам дам Билет на задание от Морского собора на всякий случай. Он будет вашим пропуском.
Они вышли во двор.
– Мне пора в храм на вечерню. Погуляете у нас – возвращайтесь. Только уж не мозольте глаза караульным у флотского экипажа. Помоги Вам Господи, – батюшка благословил его, и они разошлись.
––––––––––––––––––––
12
Он перешел Соборную улицу и оказался у длинного флигеля для холостых офицеров на Мичманской. Летом 2015 года этот дом снесут. Бульдозер безжалостно разрушит стены, будет долго давить тяжелыми гусеницами груды кирпичей. Он выпросит у рабочих обломки стены с остатками богатой лепнины, керамическую плитку с пола парадного, кирпичи с чьими-то росписями и датой "1898" – года начала постройки, и все это бережно сложит у себя во дворе. Второй такой флигель сохранит свои стены, и жизнь в нем благополучно продолжится. В одном из этих домов в 1907-м году жил с товарищами мичман Граф, весело проводя время после японского плена, в ожидании назначения на корабль.
Он прошел вдоль ограды флигеля, из открытого окна первого этажа раздавались привычные для шумной компании звуки. Говорили все сразу, слышались отдельные призывы поднять бокалы. Но после возгласа "За минную дивизию!" он остановился и стал всматриваться через окно. Занавеска была наполовину отдернута. В комнате за столом сидели несколько молодых офицеров. Золотые погоны тускло поблескивали, воротники кителей были вольно расстегнуты, лица разгорячены. Чувствовалось, что они полны сил и энергии, компания их дружная, и праздники себе они устраивают часто и заслуженно.
Он обошел дом по кирпичному тротуару, вышел во двор к одноэтажным хозяйственным постройкам, ряд которых тянулся вдоль каждого флигеля, обеспечивая жизнь постояльцев всем необходимым. Матросы, по всей видимости, вестовые, рубили дрова – двери сараев были открыты. Тут же находились конюшни и прачечные. Рядом в земляном валу был устроен большой ледник.
Через двор он вышел к красивому двухэтажному зданию почты Порта императора Александра III, построенному в одном стиле с Морским Собранием. Песочный цвет стен еще не потерял своей свежести. Большой двор почты с несколькими хозяйственными постройками ограждала ажурная металлическая решетка, примыкающая к торцам почты. На фасаде развевался российский триколор, нависая у главного входа над красной кирпичной кладкой тротуара под самыми стенами здания.
По Никоновской он пошел в сторону Голубиного шоссе. Молодые сосны привычно стояли на своих местах у дороги. Он узнавал их по необычным изгибам ветвей и наклонам стволов, только свет и тени от них были другими, небо еще побеждало в битве за пространство над головой во всем пейзаже нового города, но пройдет время – деревья вырастут и скроют под своими ветвями тайны этих улиц, заслонив собою небо и солнце.
Здание небольшой одноэтажной конторы стояло по левой стороне улицы. Дальше, справа, высилась Контора порта, у ворот ограды стоял уже знакомый автомобиль. Очень хотелось разглядеть авто, но во дворе под каштаном курил водитель, ревниво поглядывая в сторону своей машины, и он поспешил удалиться.
Впереди, огороженная забором, находилась двухэтажная узкая башня голубятни с отдельным домиком на крыше. За голубятней простирался огромный пустырь, на котором устраивались традиционные праздничные гуляния для рядовых обитателей порта. В воротах стояла телега, двое матросов сгружали с нее мешки с чем-то тяжелым и переносили их в
деревянную пристройку у голубятни. У домика на крыше, с сетчатыми стенками по бокам, была установлена высокая мачта с крестообразной площадкой на конце – местом посадки и ориентиром для голубей.
––––––––––––––––––––
13
Он вышел на перекресток Голубиного и Портового шоссе. Знакомый лес клином вонзался в откос дороги. Разбитая, утоптанная просека между пустырем и лесом, уходила к водонапорной башне. Он тоскливо посмотрел в сторону вышки навигационного знака, за которой всегда так привычно был виден его дом, вздохнул и пошел в сторону госпиталя.
Справа, за редкими соснами, проглядывал противоположный берег канала, с дымящими вдалеке трубами проволочного завода "Бёкер и К". Рядом, вдоль берега, к грузовой станции
тянулись железнодорожные пути. За складами и рампами виднелись трубы и мачты, стоящих у пирса крейсеров. Маленький маневровый паровозик возился на путях с гружеными платформами, время от времени посылая, вместе с облаком пара пронзительный свисток сцепщику. Портовое шоссе плавно поворачивало к госпитальному району. Влево, к часовне уходила Малая госпитальная улица с большим двухэтажным Венерическим бараком за массивной железной оградой. К Портовому шоссе примыкали дома для докторов, аптека и дом главного доктора, огражденные от госпиталя ажурной витой металлической оградой. Рассекая территорию госпиталя, от Портового шоссе к водонапорной башне, тянулась стрела Билибинского шоссе, названного в честь первого главного доктора Билибина. Огромные ворота под высокой аркой перегораживали эту улицу, отделяя помещения для больных от административного части госпиталя. Хирургические отделения, бараки – сердечных, желудочных, глазных, заразных болезней вместе с хозяйственными службами и лабораторией занимали огромную территорию, огражденную железной высокой решеткой по всему периметру. У ворот под аркой с вывеской "Госпиталь порта императора Александра III" рядом с полосатой будкой стоял дежурный матрос. В беседке за офицерским хирургическим бараком кто-то курил. У кухни двое матросов толкали перед собой тяжелогруженую бидонами тележку. Близился ужин. Он прошел за дом главного доктора и свернул на Манежную улицу. Впереди высилась труба портовой электростанции.
–––––––––––––––––
14
Справа тянулся каменный забор многочисленных хозяйственных служб принадлежащих флотским экипажам: мастерских, гаражей, конюшен, складов и магазинов. Рабочий день заканчивался. Из ворот выходили вольнонаемные рабочие, унтера строили матросов и вели их к казармам. Портовые собаки с веселым лаем сопровождали шеренги, рассчитывая на остатки флотского ужина. Справа, за складами, высились крыши канцелярий, дома ротных командиров и длинное здание манежа.
Электростанция занимала угол пустынного квартала между манежем и госпиталем. Из высоких труб котельных манежа и электростанции валил серый дым. Вытянутое, одноэтажное здание конторы станции соединялось тамбуром с машинным залом. Низкий гул от крутящихся турбин и генераторов распространялся по улице. Машинный зал был разделен на два помещения. В одном, через высокие стеклянные окна, был виден огромный распределительный щит с рядом стрелочных приборов и чередой рубильников, а за выгородкой – два больших генератора, соединенных с паровыми турбинами. В другом конце машинного зала через закопченные стекла, пробивался свет от топок четырех паровых котлов. Хотелось подойти к окнам и хорошенько все разглядеть, но в машинном зале находились люди, и он пошел дальше.
Слева за электростанцией раскинулся огромный дровяной и угольный склад, к которому вела отдельная ветка железной дороги. За ней высился высокий кирпичный забор арестного дома. Чтобы разглядеть здания во дворе арестного дома, он перешел на другую сторону улицы. В продолжение ограды, над толстыми, железными, клепаными воротами с прямоугольным окошком в одной половине, нависала массивная каменная арка. Посередине двора стояло большое двухэтажное здание, два столба с лампами под металлическим абажуром, и дальше вдоль стен – несколько сараев, слева в углу – баня из красного кирпича в пять окон. Близость арестного дома не вызывала пугала. Казалось, окошко в воротах откинется, его окликнут и пригласят осмотреть подвалы. Он развернулся и пошел к манежу.
–––––––––––––––––––
15
Низкое солнце, отражаясь в огромных – бесчисленных окнах манежа, подсвечивало стволы сосен. Чайки, провожая закат, грелись на крыше огромного здания. За манежем раскрывалась перспектива Экипажного шоссе. Стройные ряды казарм, подкрашенные закатными лучами, уходили, сжимаясь к каналу. Он обошел манеж и увидел, наконец, то, что больше всего не давало покоя в его поисках – Манежную церковь. Она не сохранилось до наших дней, ни в реальности, ни на фотографиях. Никто из современников не знал, как она выглядела. Несколько вариантов чертежей и проектов, не давали представления о ее окончательном внешнем виде. Обломки фундамента и замурованная арка над алтарём – все, что осталось от церкви Александра Невского. Пристройка к манежу была алтарной частью храма, а церковью становилось все здание манежа во время богослужения, когда убирались железная перегородка между алтарем и манежным залом.
Он внимательно осмотрел здание и понял, что окончательный проект церкви был изменен. Высота храма была увеличена – теперь он несколько возвышался над стеной манежа. На крыше, в виде открытой террасы под деревянным навесом, была устроена большая звонница. Он не удержался, подошел к алтарю и прижался к теплому камню…
Год назад в его руках оказалось письмо из Петербурга. Потомки офицера, служившего в порту императора Александра III с 1904 по 1914 годы, рассказывали о своем прадеде. К письму были приложены две фотографии из семейного альбома. Не надеясь ни на что, они просили о любой информации способной пролить свет на историю этих снимков. Он попросил прислать все относящиеся к тому периоду фотографии. Их оказалось много. Со старых снимков на него смотрели люди, жившие рядом с ним в этих загадочных, хранящих свои тайны, домах. Они гуляли, катались на велосипедах по тем же улицам и дорожкам в парке, заходили на почту, в Морское собрание, переходили разводной мост, стояли рядом на службе в соборе. Он знал их имена, вглядывался в их лица, рассматривал детали, пытался определить место съемки. Постепенно разрозненные фотографии начали складываться в живую картину. Раскрылась история целой улицы, он узнавал друзей и знакомых семьи, наблюдал, как рождаются и растут дети, замечал в глазах родителей усталость и заботу, любовь и печаль. Остановившееся на бумаге время, вновь тронулось с места, рассказывая через сто лет историю жизни семьи. Он начал собирать документы. Нашел послужной список и личное дело офицера. Нашел дом, где они жили. Квартира командира 1–ой роты 9–го флотского экипажа располагалась на первом этаже офицерского флигеля рядом с манежем. В конце 1914 года он и его семья: супруга Ольга Николаевна, дочери Нина, Наталья и, родившаяся осенью 1908 года, Елена будут эвакуированы в порт императора Петра Великого в Ревеле.
––––––––––––––––
16
Он отошел к тротуару. Тонкий крест над алтарем отбрасывал пронзительную тень на казарму через дорогу. Колокола блестели на солнце. Зал манежа светился. Лучи, проходя насквозь через огромные окна, побеждали тень.
Он подошел к ближнему флигелю. К дому наперегонки бежали две девочки лет пяти-шести. Позади шли молодая красивая женщина и пожилая нянька с большой корзинкой в руке.
– Нина! Наташа! Куда вы разогнались?
– Ку-у-шать хот-и-и-м!
– А у Еловских ничего не хотели!
Девочки подбежали к дому. У самой ограды одна из них споткнулась и упала. Он подбежал к ней, поднял на ноги.
– Наташа! Что случилось? - подошли женщины.
– Все хорошо Ольга Николаевна. Не беспокойтесь. Наташа уже улыбается, – сказал он.
– Вы знаете мое имя? Кто Вы?
Он посмотрел ей в глаза. Подумал и повторил:
– Не беспокойтесь Ольга Николаевна. Все будет хорошо. С Вами, с Ниночкой,
с Наташей и с ... Лелей. Чтобы ни случилось, знайте одно – все будет
хорошо...
Нянька с детьми зашла в дом. Ольга Николаевна задержалась и долго смотрела
ему в след.
––––––––––––––––––
17
Облака на горизонте налились красным, словно глаза готовые заплакать. Солнце, как слеза, катилось к морю. Тихий вечер опускался на город. Со всех сторон эхом доносились звуки, бархатным вздохом поршней парохода в канале, протяжным свитком паровоза, лихой песней с плаца, порт провожал еще один день. Зажигались окна, жизнь замедлялась, темное небо смотрело на Землю – за окнами топили печи, накрывали на стол, читали книги. Слышался смех. Хорошо пахло дымом.
Он шел по Экипажному шоссе мимо офицерских флигелей и думал о прошлом, ставшим сегодняшним днем. Собор нависал над потемневшими соснами, кресты на куполах, принимая последние лучи заходящего солнца, как маяки посылали отраженный свет дальше в пространство, уступая ночь звездам. Так смотрят глаза со старых снимков, рассказывая о себе, обращаясь к вечности. Можно не заметить этот взгляд, перелистнуть страницу, но кто вспомнит нас, увидев пустоту в глазах через много лет на наших страницах. Только холодное небо…
Он подошел к церковному дому и окликнул сторожа. Его провели в парадное. Отец Владимир уже вернулся с вечерней службы.
– Добрый вечер, Странник, – улыбнулся он. – Нагулялись?
– Спасибо, батюшка. Ходил отдавать долги вечности, а собрал новые для современности.
– Главное не иметь долгов перед совестью.
– Это самое сложное в жизни, батюшка.
– Вы же моряк, прокладывайте правильный курс и ориентируйтесь по маякам и звездам – они не обманут. Легко заблудиться в тумане... Прямо, как Вы сегодня утром, – засмеялся он.
– Мне еще нужно вернуться из этого тумана.
– Не обижайтесь. Господь все управит. Потрапезничаем. Прочитаем вечернее правило. Утро вечера мудреней.
Ужинали в общем зале со всем клиром. Прочитали молитвы. Поздно вечером отец Владимир позвал его в свой кабинет.
– Вы хотели спросить меня о чем-то важном. Да, и у меня к вам вопросы, уж простите.
–Батюшка, мы никак не можем понять странную судьбу этого места. Готовиться мобилизационный план, по которому в случае начала войны с Германией, крепость и адмиралтейство должны быть взорваны, гарнизон эвакуирован. Все сдается без боя. И теперь уже приказ о ликвидации крепости подписан, субсидии для порта заморожены. Зачем же все это строилось?
– А что Вы сами думаете по этому поводу? Расскажите. Если Вы будете правы – я промолчу.
– Хорошо, батюшка. Я думаю, что главная причина в пересечении интересов двух различных ведомств – военного и морского. Они и в своих епархиях тяжело ворочают глыбы проблем и всячески уклоняются от свежих мыслей и новых веяний, а здесь эти ведомства пересеклись и территориально и в вопросах тактических и стратегических, будь то оборона и охрана порта или строительство объектов на общей территории. А так как корни этого произрастают из старых обид и вековых склок, то здесь они заплелись в тугой узел неразрешимых противоречий. Я заблуждаюсь, батюшка?
– Давайте пить чай! Какой Вы любите? Мне недавно командир "Цесаревича" преподнес замечательный восточный набор.
Долго говорили о многом. Поздней ночью они разошлись по комнатам. Оставалось несколько часов сна. Батюшка вставал рано к утренней службе.
Он уснул под громкие шаги маятника, не слыша ночного боя часов...
––––––––––––––
– Вставайте! Просыпайтесь, Странник! – кто-то шевелил его за плечо.
Он открыл глаза. Рядом стоял отец Владимир.
– Туман наползает с моря.
Продолжение следует.