— Приехали, — сказал он.
— Да. На расстоянии вытянутой руки, — и она как бы в доказательство протянула руку к еле различимой в черноте голубой искорке. — Мы всё-таки дома. С возвращением, любимый.
В его глазах, бронзовых в полумраке, возникло какое-то почти электрическое свечение:
— На расстоянии вытянутой руки у меня ты, — ответил он, успев после этого лишь мимоходом отдать мысленный посыл кораблю держать курс на родину.
И миновали целые сутки, прежде чем у него получилось снова выразить свою мысль через слова:
— Ты солёная, — сказал он, поцеловав подругу в ухо.
— Ещё бы, — усмехнулась она. В её глазах, сейчас тёмных и прозрачных, искрилось и мелькало что-то очень похожее на маленькие золотистые молнии.
**** ****
Возвращение со звёзд. В истории земной литературы это событие было описано множество раз, но кого из двух только что вернувшихся из первого в истории Земли межзвёздного полёта астронавтов волновало, что сюжет давно избит? И Брега и Элу сейчас интересовали только они сами. В этот великий, поворотный для всей цивилизации родной планеты момент они всего лишь вульгарно занимались любовью.
Начало сексу было положено сутки назад – когда их корабль наконец-то появился в нормальном пространстве – уже в Солнечной системе, оказавшись всего лишь в полусотне астрономических единиц от родной звезды, а у них впервые за полтора года получилось заговорить друг с другом не мысленно, а телесно.
А потом они наконец-то распались на две половинки и просто лежали рядом. Она улыбалась, почти безмысленно глядя на голубую искорку, домашне светящуюся в самой середине панорамного купола их каюты (хватит стен, купол – будь прозрачным!) – теперь на звёзды уже можно было смотреть без отвращения. Он лежал, тоже улыбаясь, но только глаза его были закрыты – что, правда, вовсе не означало завершения процесса – ни в коем случае, просто антракт.
— Мама, мамочка…, ты же не осуждаешь, правда? — беззвучно спрашивала Эла голубую искорку планеты. И она чувствовала, что искорка по-женски понимающе улыбается ей в ответ.
Планета была права – секс здесь был всего лишь катарсисом, как всегда бывает у жизни, победившей смерть. Да и невозможно осуждать тех, кто прошёл дорогой, вовсе не обещавшей возврата – шансов остаться в живых дававшей много меньше половины. А трёхзвёздный сумасшедший Фомальгаут – цель и поворотная точка их путешествия и вовсе ничего и никому давать не собирался.
Да. Планета Земля не была святошей – иначе на ней никогда не зародилась бы жизнь.
И поэтому она просто улыбалась в ответ тем, кто возвращался домой из долгого-долгого путешествия.
Правда, они и сами не знали, сколько лет провели в пути. Не могли назвать точной цифры и специалисты, их подсчёты разнились: от одного мига до пятидесяти лет.
Но, в сущности, один миг или пятьдесят лет… – нет, это было не так уж и важно – в эпоху, когда кризис среднего возраста приходился обычно на столетний юбилей. Главным для всех здесь было расстояние: двадцать пять световых лет туда и столько же обратно. Первый шаг за порог.
Можно было заняться вычислениями по звёздам, но насущной необходимости в том не было – курс никто не прокладывал, к Земле корабль шёл по запаху .
Да и у астронавтов в это время имелось в тыщу раз более важное занятие.
**** ****
А потом они всё-таки немного поспали, а потом Эла проснулась – ощутив пряный и бодрящий запах травяного чая, аромат фруктов и чего-то ещё – сон в её голове окончательно развеялся, она открыла глаза:
— О-о…, цветы…
Всё это было на подносе, поднос на прикроватной тумбочке, Брег на полу напротив, глаза его светились тёплым и бронзовым.
— Господи, как приятно наконец-то быть просто Элой, а не Левой рукой света! — Она раскинула руки как крылья и потянулась всем телом.
— С добрым утром, родная, — вид у него был донельзя довольный произведённым эффектом, — Как спалось?
— Чудо… Как дома…
— Дома. Да. А мне не снилось ничего. Вообще. Наконец-то просто спал.
— Нет, мне снился лес. Хвоя, запах смолы, янтарь… бабочки. Помнишь, те огромные?
—Да разве забудешь такое?! Только мешали, насекомые. Их называют парусники.
— Слушай, махнём в тех края снова?
— У меня идея получше. Как насчёт вообще там поселиться?
— О-о… Да! Точно! Лучше для наших детей и не придумаешь. Да-да-да!
— Что? Решила? Всё-таки будет двойня?
— Ага. Мальчик и девочка. Девочка похожая на тебя, мальчик на меня. — И пояснила, — Когда так, то, говорят, к удаче. — Её глаза золотились как два солнечных зайчика.
— Ну, дети таких удачливых родителей другими получиться и не могут, — рассмеялся он.
Нет, никакого хвастовства – они и на самом деле были удачливыми. Удачливыми вдвоём. Парой – оказавшейся лучшей среди всех. Только удача была всего лишь следствием остальных достоинств, за которые их и выбрали.
**** ****
Именно они стали первыми звёздными танцорами – так назвали их профессию. Слишком поэтично – но по сути.
Выбор. Обязательно пара. Идеальная. Единственно возможный вариант пересечь пространство, где чувство равновесия и взаимопонимание партнёров определяет всё. Не трёхмерное физическое, а то, которое называется хорос . Хорос: раум, эрдвейе, простор, пласс…, спатиум, эспас, спейс…
Пузырящаяся пена квантового пространства , безумная, но чувственная, непредсказуемая, но интуитивная…
Пузырящаяся пена квантового пространства, кипящей субстанции – изначальной, что ещё до разделения на небо и твердь, где в каждом пузырьке – мир, слитый воедино во всей полноте своего прошлого, настоящего и будущего…
Пузырящаяся пена квантового пространства, той самой божественной шипучей амброзии – напитка, где каждый пузырёк Вселенная: лопнул – и бесконечное множество волнующихся и трепетных судеб испарилось, будто и не было их никогда…, и так и не сбывшиеся мечты, сожаления и печали мириадов бывших живых оставили лишь горьковатое и терпкое послевкусие – такое чувственное, изысканное и печальное…, достойное лишь тонкой жажды истинного ценителя прекрасного.
Ах, Господи Боже мой! Конечно, Он не играет в кости – вне времени и пространства есть занятия много интересней.
Но живым там делать нечего. Пропасть, заплутать, потеряться навек в бесчисленных взаимоотражениях на поверхностях тех пузырьков – один миг. Сгинуть…
Только самодостаточная вселенная, сингулярность, уже содержащая в себе внутреннюю полноту двоичности инь-ян, обладающая в силу этого собственной мерой вещей и потому способная отличить истинное от обмана, распознать среди зеркальных пустотелых отражений настоящую и реальную цель, имела шансы не раствориться здесь, в сумасшедшем гримасничающем пространстве, где следствия врали сами себе, порождая никому не нужные причины.
А любовь…? Нет, ничего романтического. Просто именно она создавала то поверхностное натяжение, которое не давало распасться и удерживало единым целым содержимое маленького пузырька их внутренней вселенной.
Наука – страшная сила и способна приспособить к работе даже самые высокие и непрактичные чувства.
Инь Ян. Брег стал Правой рукой тьмы, Эла – Левой рукой света.
Полёт сквозь хорос.
Полёт? Да. В своём изначальном смысле – как у птиц. Не прямолинейный прорыв сквозь трёхмерность макропространства, а скольжение в турбулентности потоков и волн пространства квантового.
Танец? Да. Уж если ты вступил в хорос , то приходится танцевать.
По-простому, как осваивали Солнечную систему, – на таких скоростях освоение даже ближнего космоса растянулось бы на тысячелетия, а земляне народ нетерпеливый.
Но вот только никто не знал, что из всего этого получится.
И главным был вовсе не корабль – хоть и тоже живой, но без них он не имел разума и воли. Нет, летели именно астронавты, а корабль был лишь продолжением их тел – вторым телом-коконом: защищающим, согревающим и питающим.
А они…, без слов, ведомые одними лишь общими чувствами, с нервами, проросшими сквозь кожу и распустившимися в пространство сдвоенным нейронным цветком, впитывавшим энергию кундалини всеми семью своими сдвоенными чакрами, существуя одновременно над пространством и под – ним, летели, абсолютным музыкальным слухом выстраивая направление, абсолютным цветоощущением распознавая ориентиры…
Балансируя в сумасшедших дисгармониках вечного антагонизма взаимно ненавидящих друг друга артикуляций дуэта космоса и хаоса, в вечной и бешеной их аппассионате – безумно красивой, но обещающей небытие всякому живому, не попавшему ей в такт.
Чувство музыки – ему лишь и следовало вторить, танцевать и скользить, танцевать и импровизировать.
Им повезло, у них был идеальный слух, у них было идеальное цветоощущение, у них было фантастическое чувство равновесия, у них было два тела и одна душа на двоих. У них получилось, и в тройной системе Фомальгаута на планете по имени Роканнон они всё-таки оставили семя живого ансамблера – всего лишь первого, но из множества будущих:
— Грунт здесь рыхлый, я легко могу расшвыривать его башмаком, — сказал ступившим первым на планету Брег. И спохватился¬:
— Э-э…, один маленький шаг…
— Стоп! Расшагался. — Спустила его с небес на землю Эла. — Сейчас всё перетопчешь – ансамблер воткнуть будет некуда.
Семя было посажено – и значит через двадцать пять лет, нужные, чтобы свет Фомальгаута достиг Земли, между двумя точками пространства появится мост, соединяющий эти миры теперь уже напрямую и мгновенно.
Дорога между двумя точками Вселенной: Землёй, страстно волнующей и смущающей гравитационную ткань мира мириадами живых аттракторов, и Фомальгаутом – Левиафаном , поющим тремя пастями свои неведомые никому звёздные китовые песни.
А сейчас им оставалась последняя малость – всего лишь полусотня астрономических единиц до дома. Нет, уже даже меньше.
Пространство вновь стало простым и трёхмерным, фотонные крылья бабочкой раскрылись в полном размахе, корабль летел в направлении Земли. Мир пришёл в равновесие.
А астронавтам делать было нечего, чем они откровенно и наслаждались. Равновесие – лучшее из состояний мира, как вода – самый вкусный из всех напитков. Вот только понять это, к счастью, дано не всем.
Ожидание встречи: ждали они, их ждали на Земле. Дом был всё ближе, ближе…
**** ****
— Это не наша Земля, — Эла отвернулась от только что сформулированной её проекции настоящей Земли и посмотрела на Брега.
— Что? Как? — Брег ни на миг не усомнился в словах подруги – самому себе не соврёшь, просто он так же как и она ощущал мир напрямую – а пространство вокруг было чувственно родным и та голубая звёздочка – она светилась единственным и неповторимым светом. — Да нет, я же чувствую – мы в своей родной системе.
— Я не об этом. Посмотри сюда, — и она вновь повернулась к вращающемуся голубому шару.
Конечно же. Это была Земля. Океаны, континенты, поверх белые перья облаков, рисующие собственный воздушный рельеф, грандиозная спираль какого-то тайфуна над…
— Мой Бог! Это не наша Земля! — Воскликнул уже Брег.
Он пригляделся внимательнее, сопоставил…
— Материк Вайю…, надо же, Йама – древний Эдем теперь весь подо льдом… Ого! Как далеко разошлись друг от друга Айгни и Сурья! Да, Южный пролив между ними стал намного шире. Это вообще какой-то новый океан…, и …, о, смотри! — Брег ткнул в верхнюю часть экрана, — Сома… – какой он огромный теперь!
— Это сколько же лет мы с тобой летели? — Он осёкся. Интерес учёного съёжился от осознания масштабов катастрофы. Брег задумчиво посмотрел на подругу и взял её руку в свою.
— Миллионов лет, — неслышно, одними губами ответила она.
Потребовалось какое-то время, прежде чем они вновь перешли от прямого эмоционального контакта к обычной речи.
— Итак, мы имеем ориентировочно шестьдесят миллионов лет, — начал Брег, — то есть наш полёт получился как минимум в миллион раз дольше, – и это значит, что мы теперь уже никогда не вернёмся домой. И это значит, что нас осталось только двое…, двое во всей бесконечности.
— Дети… Дети таких удачливых родителей… — Эла невидяще смотрела на голубой дружелюбный шарик Земли. — Мама, мамочка, за что же ты с нами так?
Они молча взяли друг друга за руки, и сдвоенный нейронный цветок на этот раз пророс уже внутрь, сплетясь единым непроницаемым ни для чего внешнего коконом. Время для них остановилось.
Время – лекарь, но в некоторых случаях оно становится просто смертью.
К счастью, их было двое и поэтому у каждого из них был тот, ради кого обязательно нужно было жить.
А потом настал черёд стандартной рутины: бионические разведчики умной пыльцой разлетелись по окрестностям планеты, часть их проникла в атмосферу, другая часть осела на поверхности: они смотрели, слушали, обоняли, осязали…
Корабль – анализировал, суммировал, обобщал…
А астронавты открыли в себя сферу Ноо, сообщившись с ней и став на время её частями.
Ноосфера Земли оказалась разумной – и это было бы счастьем, если бы не то, что разумность её питалась уже совсем другим видом живых существ.
— Надо же…, и вправду ничто не ново… Человечество, блин… — скептически хмыкнул Брег, — как тебе анекдот, – эти животные тоже себя людьми называют?!
— Ну…, это-то вроде как естественно, но…, но нас-то за что – пресмыкающимися? — Грустно улыбнулась в ответ Эла.
Зрачки Брега сузились в две вертикальные черты, когти, похожие остротой на клинки на миг мелькнули над мягкими подушечками пальцев.
— Ой-ой-ой! Не делай так больше! — рассмеялась она, — в тебе прям как динозавр проснулся!
—Регрессируешь тут. Поневоле. — Брег успокоился, лишь серебристые перья на его голове ещё слегка подрагивали. — С такими-то новостями.
— Но и впрямь удивительно! Всего лишь примитивные млекопитающие. Падальщики да воры – больше вроде как и не умели ничего. Ползали под ногами – уж если кто и рептилии, так как раз они.
— Нет, а омомисы ? Сколько на них генетики прошлого экспериментов поставили, — примирительно ответила Эла, — так что можно сказать, их мучениям мы в какой-то степени даже частью своей эволюции обязаны.
— Ну…, то времена предразумные, — Брег замялся, — наука тогда путей не разбирала, ничем не гнушалась, да и предки моралью недалеко от динозавров ушли. — И усмехнувшись, подытожил:
— Омомисы…, как там в древней пословице? Омомисы с тонущего корабля?
— Нет, про себя они говорят, по образу и подобию, — поддела его Эла.
— А что? Не так разве? — Рассмеялся Брег и вытянул вперёд руки и ноги. — Глянь: один в один, считай!
— Да ладно тебе, демиург! — продолжала потешаться Эла. — Но вот сам прикинь… Так-то оно понятно, конечно, да. Конвергентная эволюция, та же позиция в биоценозе, но…, но если два раза – и оба раза так похоже…, может и есть здравое зерно в их идее? — В её золотых глазах мелькали зелёные искорки смеха.
— Ай, скажешь тоже… Зато теперь они отыгрались за обиды своих предков по полной, – как тебе понравился их Jurassic Park? — Спросил он. — Экспериментаторы, чтоб им. Генетика ещё в зачаточном состоянии, а динозавров воскресить уже умудрились.
— Да ужас, страсть какая-то! — Эла передёрнула плечами, — Я там даже прямых наших предков высмотрела – от нас не отличишь. Правда, с мозгами вообще никак.
Возвышение земного человечества Элы и Брега было стремительным и ярким – меньше миллиона лет понадобилось людям, чтобы пройти эволюционный путь от своих примитивных предков Homo troodon antecessor до вершины эволюции Homo sapiens animalis. Сплошная череда ароморфозов.
Тупиковые линии, бифуркации – множество. Извержение супервулкана, великий тектонический сдвиг, падение гигантского метеорита…, а потом ещё и чуть сами себя не раздавили накопленной технологической мощью.
Много раз человечество стояло на грани самоуничтожения…
Случайность – может быть. Но разум во Вселенной случайность закономерная и присущая всему живому в ней – осознание этого и стало основополагающим понятием человеческой культуры.
Осознание, что любая трава есть живая плоть, что любой полевой цветок есть общая на всех красота .
**** ****
— Ладно, чёрт с ними, этими омомисами, извиняюсь, нынешними людьми – но кто ответит, что же случилось с людьми настоящими – с нами? — Брег пристально вглядывался в проекцию Земли, повернувшейся сейчас к нему ночной стороной и россыпи живых огоньков на ней.
— По-моему, есть только два варианта, — ответила Эла.
— Ты про парадокс молчания Вселенной ?
— Да, я в том плане, что даже когда мы покинули Землю, прогресс уже дал каждому из нашего поколения возможности к творчеству, непредставимые совсем недавно, ещё родителям нашим, и уже тогда кое-кто начал говорить, что недалёк тот момент, когда один лишь случайный клик пальца любого из нас сможет похоронить всю цивилизацию скопом . Со зла ли, случайно ли… Мы же не боги, люди всего лишь…
— Да, даже не специально, просто палец дёрнулся, — добавила она.
— И второй вариант такой же беспросветный? — спросил Брег.
— Ну, если для нас, то да…, — она помолчала немного. — Помнишь концепцию, что всякая достаточно развитая технология неотличима от явлений природы ?
— Да, конечно. Понял. Возвысились. Перешли на новый уровень и теперь нам наших потомков и не разглядеть среди звёзд – они сами уже как звёзды. — Брег помолчал, отвернул голову от планеты и посмотрел на Элу. — Только что-то мне подсказывает, что первый исход намного вероятней.
— И мне, — ответила Эла.
Земля была рядом и она всё так же была их родным домом, но вот только в доме их жили уже другие. Тоже вроде бы, как они сами себя считали, люди, но – чужие. Совсем чужие.
— Они совершенно дикие. Варвары. Почти звери. Хуже, пожалуй, чем даже наши предки в начале эволюции. Их социальная эволюция на века отстала от технической, — суммировал Брег, — и уже вряд ли наверстает.
— Критическая неравномерность социального развития разных культур. Религиозная нетерпимость. Национализм, расизм, видизм. Не только биоценозу в целом – даже самому этому нынешнему человечеству никогда не стать целым. Их ноосфера шизофренична. Это когнитивный антагонизм, который рано или поздно аннигилирует. — Диагноз Элы был однозначен.
— И они всё так же ставят опыты на таких же как они живых существах. Хуже даже. Ещё и едят их. Каннибалы, — продолжал Брег.
— Нет, пресмыкающимся места в их человечестве не найдётся. Только в этом уродском динозавровом парке…
— Наш путь… он оказался в никуда… Всё впустую… — Эла подвела итог и повернулась к Брегу: её золотые глаза требовательно заглянули в его бронзовые. — Ну что? Куда отправимся теперь, капитан?
Брег не был капитаном, но он был мужчиной, поэтому в ситуациях, исходом которых могла стать не жизнь, а смерть, брал лидерство на себя.
— А куда? Вернуться на Роканнон? Ещё одной такой дороги мы сейчас просто не выдержим. — Он помолчал немного и добавил, улыбнувшись, — да и к тому же там нет твоих любимых бабочек.
Эла молча улыбнулась ему в ответ.
А его зрачки в ответ снова стали вертикальными прорезями. — Да и с какой стати? Наш дом здесь.
Радужка его глаз из обычно бронзовой стала стальной, человек уступил место рациональному бездушному логику:
— Всё очень просто, — продолжил он свой монолог, — слушай.
— Они дикари. И рано или поздно сами себя уничтожат, не надо быть провидцем, чтобы это понять. Значит, если по большому счёту, чуть раньше, чуть позже.
— И им совсем чуть-чуть до финала, осталось, чувствуешь, да? И самое страшное здесь то, что кончится всё не просто самоубийством – они за собой в могилу и всё живое на Земле утащат. Походя, мимоходом. Огню всё одно, кого жечь. И хорошо ещё, если сама планета останется целой.
—То великое вымирание, что двести миллионов лет назад…, точнее, уже двести пятьдесят, и следующеее – они же просто детским баловством покажутся. Значит то, что я сейчас сформулирую, окажется ещё и наиболее гуманным выходом из их и нашего нынешнего тупика.
Голубой шарик проекции земли больше не вращался – он был жёстко, намертво сжат рукой Брега. Брег продолжил:
— К счастью, их генетическая наука примитивна донельзя, а то, что они называют меметикой ещё вообще не наука. Есть два варианта: один плохой, другой ещё хуже, но оба сработают стопроцентно. Итак.
— Первый.
— Достаточно пары сотен взаимно антагонизирующих между собой мемов, я кое-какие уже подобрал: достаточно запустить их в ноосферу и они там сожрут сами себя. И я сумею в режиме реального времени вовремя купировать избыточное и направить порождённые ими когнитивные войны куда нужно – так, чтобы не до апокалипсиса, – так, чтобы ненавидели и резали, ненавидели и резали…
— Декады лет будет достаточно, как я подсчитал. Максимум, пары. А выжившие, сколько там их наберётся, вернутся в пещеры, к истокам, о которых некоторые из них так мечтают. Пусть живут.
— Теперь второй.
— Он гуманней. И здесь всё намного быстрее получится – большинство из них и не поймёт ничего толком. Ну, если только какой-нибудь умник наукообразное название придумает, типа генетической чумы. Вымрут только те, кто людьми себя называет – всё нормальное живое даже краем не коснётся. Точечно и гуманно.
— Ну…, придётся, правда, ещё какую-нибудь Сахару основательно переформатировать – родной биотоп воссоздать. Сами-то мы и под местный метаморфировать можем, но вот детям в нём не выжить никак.
— В общем…, с нашими генетическими умениями, да с собственным генокодом, в котором память всего прошлого земного эволюционного биоразнообразия…
Брег не стал заканчивать мысль и вопросительно посмотрел на Элу. Теперь уже ответ был за ней – в ситуациях, исходом которых могла стать не смерть, а жизнь, лидером становилась уже она.
— Значит, как Адам и Ева…? — Её глаза были бесцветными.
— Как Ева и Адам. — Почернел его взгляд.
**** ****
На расстоянии вытянутой руки вращалась планета Земля. Шелестели её леса, порхали её бабочки, щебетали птицы…
Её люди… Они ели и спали, работали и развлекались, воевали, убивали, насиловали, грабили…, ненавидели и любили, ссорились и мирились…
Писали стихи и пели песни, творили, фантазировали и надеялись. И снова любили…
А Брег и Эла молчали и слушали земную ноосферу. В ситуациях, исходом которых жизнь означает смерть, а смерть – жизнь, решения принимаются только вместе.
**** ****
— Ну и как тебе эти бабочки? Хуже чем те, да? — Брег наклонил голову и почему-то виновато заглянул Эле в глаза.
— Нет-нет, они и сейчас такие же прекрасные! Бабочки всегда бабочки. Бабочки – навсегда. — Эла положила руки на плечи Брега. — А ты – всегда Брег. Теперь уже точно навсегда мой, что бы ни было. А я – твоя.
— Как Ева и Адам?
— Как Адам и Ева.
Брег повернул голову, окинул взглядом зелёную стену непривычных лиственных деревьев и уточнил, — вот только Адам и Ева конца времён.
— Что ж, любая книга имеет своё начало и свой конец. И значит, кто-то обязательно должен поставить самую-самую последнюю точку. — Эла смотрела на мужа и глаза её светились печальным и золотым.
— Ой, мамочка! Смотри, какие потешные динозаврики! — Брег и Эла повернули головы и рассмеялись – из-за решётки силовых линий было видно, как на обзорном пандусе подпрыгивала маленькая девочка и тыкала чем-то измазанным пальчиком в их сторону. Её зелёные, – нет,уже голубые глаза светились восторгом и изумлением:
— Они мне улыбаются, мама, мама!
Подбежала мама, дёрнула её за руку и потянула дочку на выход, – Хватит, хватит, Ева! Ну сколько можно! Что за ужасная любовь к этим жабам!
Она тащила дочку за собой, а та всё оглядывалась и оглядывалась на так понравившихся ей динозавров. — Всё равно с ними познакомлюсь. Всё равно! И Адамчика с собой приведу. Динозавры хорошие, я знаю.
Мама не слышала мыслей дочки – она с детства боялась змей и лягушек, в голове у неё мешались собственные эмоции. — Жабы! Ещё и скалятся…!
— Господи, как же они мерзко людей напоминают! Карикатура…
В бронзовых глазах Брега мелькали зелёные искорки смеха. — Ну что, динозавриха? Как тебе приёмные детки?
Она в ответ шутливо шлёпнула его по плечу.
— А ты видел? Видел? Кундалини – она в ней есть! Её сарахсхара светится. У девочки дар. И глаза… – они способны менять цвет. Не такие уж люди и пропащие, а?
Брег обнял Элу и крепко-крепко прижал её к себе:
— Эх, родная… Как бы ни было, но…, мало у этих омомисов шансов. Очень мало. Когнитивный диссонанс, чтоб его!
А Эла прошептала ему в плечо:
— Всего лишь двадцать пять лет осталось. Даже меньше. Портал на Роканнон – пусть он им будет как дар Божий. Когда во всё их небо вспыхнет северное сияние, даже они разберутся, что там, как и к чему. Был наш путь – теперь он станет их шансом. Запасной аэродром – у нас его не было.
— Удачи им, но не такой, как у нас.
— Дай им Бог, — ответил ей Брег. — Общий наш, по образу и подобию, — и улыбнулся. — Нам остаётся только надеяться, моя Ева.
— И верить, мой Адам.