Глава 6. Я поступаю в секретную школу

 
       Скорый  поезд  Симферополь - Москва   бодро отстукивал колесами по блестящим нитям рельс, за окном плыли весенние пейзажи, проводник в белой куртке разносил по купе горячий чай с лимоном, настроение было  мажорным.
Выполняя очередную часть плана, я ехал поступать в тайное учебное заведение Страны.  Именуемое  ВКШ КГБ. А если полностью - Высшая Краснознаменная школа КГБ при Совете министров СССР имени Феликса Эдмундовича Дзержинского.
       Этому предшествовал целый ряд событий.
       На следующий год, после  встречи с Леонидом Ильичем, сразу после выпускных экзаменов,  нас с «папой»   вызвал  к себе начальник  УКГБ по  Крыму и сообщил, что им поручено позаботиться о младшем Волобуеве.
       Старший  побледнел, подумав, что сына хотят посадить, но  генерал его успокоил.
       -  Ваш парень,  а особенно песня, Вилен Петрович, - сказал чекист, -  весьма понравились товарищу Брежневу. -  И органам рекомендовано принять участие в его судьбе. В смысле отправить  на учебу по нашей линии. Ты же этого хочешь, а, Никита?  -  вопросил меня.
       - Так точно! - вскочил я. - Мечтаю!
       - Присаживайся, -  закурил  «Герцеговину Флор»  хозяин кабинета,   протянув пачку  родителю. - Угощайтесь.
       -  Я не курю, -  промокнул тот платком лоб.  - Спасибо.
       -   Значит так, - пыхнул ароматным дымом  генерал, прищурившись -  Мы можем сделать из тебя Никита,  контрразведчика.  Для охраны безопасности нашей страны. Как ты на это смотришь?
       -  Положительно.
       -  Спортом занимаешься?
       -  Ага.
       - Не «ага», а «да».
       - Да, товарищ генерал.
       - То-то, - пожевал он мундштук. - Будем оформлять на тебя документы для поступления в  наше высшее учебное заведение. После чего  давнул под столом кнопку.
       Через минуту в тамбуре скрипнула дверь, затем вторая, и на  пороге возник  конопатый блондин лет тридцати. В рубахе апаш* и сером неприметном костюме.
       - Слушай задание, капитан, - смял начальник в пепельнице папиросу. - Бери этого орла  (ткнул в меня пальцем)    и оформляй  его кандидатом  для поступления  в ВКШ.  По полной программе. Ясно?
       - Будет сделано, Иван Степанович, - ответил  блондин. И мне: - следуй за мной, парень.
       После этого мы вышли в приемную,  где на машинке долбила старушка с профилем  Долорес Ибаррури*, а оттуда в коридор,  с приглушенным светом, десятком  закрытых дверей   вдоль стен  и ковровой дорожкой  до лестничной площадки.
Спустились  этажом вниз в кабинет с  сейфом   у стены,  платяным шкафом и двумя столами.
       - Значит так, - уселся  за один, на котором стояла пишущая машинка,  капитан. - Моя фамилия Петров  (кивнув  на стул). - Приступим. Ты сын  товарища Волобуева?
       - Ага, то есть да,-  ответил я, помня замечание генерала.   
       - Достойный родитель.  Куда поступаешь, знаешь?
       - В общих чертах. Ваш генерал  сказал. Это мне подходит.
       - А ты малый не промах, - хмыкнул Петров,  после чего встал, подошел к   сейфу и забренчал   ключами.
       -  У меня выслуги  больше чем тебе лет, капитан, - ухмыльнулся я  внутри. - Пилите, Шура, пилите.
       -  Вот тебе анкета, а еще  напишешь  заявление с автобиографией, - сунул  мне в руки  Петров  несколько  чистых листов бумаги. - Садись вон за тот стол и твори, потом  я почитаю.  Вручил шариковую ручку.
       Я присел,  куда  он сказал, подумал   и  начал писать. Старательно, соблюдая пунктуацию.
       - Родственников укажи  до дедов с бабками, -  сунул кипятильник в банку с водой  оперативник. - И если кто привлекался или был заграницей, тоже. У нас так положено.
       -  Кроме Волобуевых, таких не знаю, товарищ капитан, - поднял я голову от бумаги. -  Меня нашли  младенцем на паперти. А  Волобуевы меня  усыновили.
       -  Вот как? - удивился Петров. - Это хорошо. Для будущей работы.
       Спустя  минут  десять я написал все, что нужно (автобиография была совсем короткой), опер все внимательно прочел,  удовлетворенно хмыкнув.
       - А теперь вот на тебе направление в  поликлинику УВД, - протянул мне серую бумажку. - Пройдешь там медкомиссию. Когда получишь заключение,  принесешь мне сюда в управление. А перед этим позвонишь по телефону 5-08. Закажу тебе пропуск.Пока все. Вопросы есть? - уложил мою писанину  в синюю папку с грифом*.
       Таких не было.
       Внизу, меня уже ждал старший Волобуев, после чего мы сели в его машину и уехали.
       Медкомиссию, по особой программе, я прошел  за неделю.
       Когда служил в Заполярье,  на флоте, такую же  проходил в Мурманске месяц, добираясь туда из своей базы на  перекладных. А потом обратно. Хорошо все-таки быть  сыном влиятельных  родителей.
       После комиссии была очередная встреча с капитаном, начальником отдела кадров, а потом генералом, который выдал мне напутственное слово.
       -  На объекте под Москвой, где вы будете сдавать экзамены, у тебя будет месяц на  подготовку, - сказал он, расхаживая по кабинету и скрипя начищенными штиблетами. - Насчет того, что   сын секретаря обкома - не обольщайся.  Туда  приедут много таких,  у которых отцы и повыше.  Если завалишь экзамены, второй попытки не будет. Уразумел?
       - Ясно, - приподнялся я со стула.
       - Сиди, - продолжил  генерал, а затем обратился к Петрову, присутствующему при разговоре.
       -  Оформишь на него  в секретариате предписание, а в бухгалтерии проездные документы и суточные*.
       - Слушаюсь, -  ответил тот. - Будет  сделано.
       -  Ну, давай, Волобуев, ни пуха, ни пера - протянул мне  руку  начальник.
Отвечать «к черту» я не стал, поскольку был комсомольцем.
       Далее были семейные хлопоты. Чадо  снарядили как на Полюс, хотя  я и отказывался,  Нора всплакнула, а Вилен Петрович сунул мне пачку банкнот. -Пригодятся на расходы.
       «Мама» хотела позвонить в столицу Ольге, чтобы та встретила недоросля и доставила по назначению, но я  не согласился.  Нужно было проявлять самостоятельность. Тогда  она дала  ее  домашний телефон, попросив  позвонить подруге и передать той наилучшие пожелания.
       - Обязательно, - сказал я, помня,  как мы с той  ударно  изучали «Камасутру» в беседке.
       И вот теперь Никита Волобуев (он же Лазарь Донской и автор этих строк)   пересекал  вновь, Великую Страну Советов   с юга на  север. В очередной раз удивляясь  бескрайности   ее просторов  и социалистическим свершениям.
       В Первопрестольную  прибыли на    Казанский вокзал   строго по расписанию, и, прихватив свой объемистый чемодан, я вышел на  кишащую людьми платформу.
Оттуда протолкался к стоянке такси, где, отстоял  длинную очередь, к очередной, подкатившей  желтой «двадцатьчетверке»  с шашечками.
       - Куда? - вопросил  пожилой таксист, в кожаной фуражке, когда мы загрузили вещи в багажник.
       - В Балашиху -   ответил я,  усаживаясь в салон, и  называя более точный адрес.
       - Ясно, к «зеленым человечкам», - кивнул он, после чего вертанул ключ счетчика (тот затикал отсчитывая копейки), и машина  тронулась с места.
       Москва начала семидесятых  впечатляла  архитектурой соцреализма, отсутствием  иномарок, «забугорной» рекламы на зданиях, а также  пробок.
       - Даже не верится, что так было, -  высунув в открытое окно локоть, думал я, рассматривая  знакомые проспекты и бульвары.
       Суета отсутствовала напрочь,  легковушки троллейбусы и грузовики неспешно катили по  недавно вымытому асфальту, на тротуарах  было чисто и  немноголюдно.
       Оставив позади Ленинградский проспект, мы выехали на шоссе Энтузиастов, окаймленное  пространствами  лугов и рощ  с виднеющимися  там поселками, а потом, не въезжая в Балашиху,  углубились в  хвойный зеленый   массив, окаймленный с левой стороны шоссе бесконечным  высоким ограждением.
       Затем в нем возник белый домик КПП* с глухими двустворчатыми воротами, и таксист свернул на заасфальтированную рядом площадку, - приехали.
      Расплатившись и прихватив с собой  вещи, я проследовал  внутрь охранного помещения, где был встречен скучающим  за стеклянной перегородкой   прапорщиком.
      -  Кто? Куда? Зачем? -  вопросил страж, подняв голову в защитной фуражке.
      -  Типа кандидат. Вот, - ответил я и сунул в окошко паспорт с предписанием.
      -  Т-экс, - взяв их в руки, внимательно просмотрел все прапор, далее сверил фото в паспорте с моим  «фейсом»*, -  совпадают.
      -  Проходи и жди в курилке, - вернул мне документы, после чего нажал кнопку рядом. Щелкнул отпираемый турникет, я миновал короткий коридор и вошел на  секретный объект. Такой до боли знакомый.
      Все повторялось как в старом кино  или хронике  советских лет. Всплывших из истории.
      Слева, на бетонной площадке  курилка с полукружьем лавок, чуть впереди   вековые сосны до небес, а под ними  строй  крепких парней  в хаки*, с погонами сержантов и старшин,  долбящих  блестящими сапогами по асфальту.
       - И раз, и раз, и раз! - доносил легкий, пахнущий скипидаром ветерок,  голос шагавшего  сбоку.
       Когда-то под соснами шел и я, в морском строю, с лычками старшины, в бескозырке и широких  клешах. Но было существенное отличие. Три года службы позади, никаких «высоких» пап  и сомнения, что поступлю. Как у той свиньи, что в «калашный ряд». Поверил, когда  увидел себя в списках принятых.
       Потом строй исчез  за поворотом, я сглотнул возникший в горле ком и присел на деревянную скамейку. Вынув из кармана пачку  «Явы»  закурил,   и стал ждать, как было приказано.
       А еще подумал,  что  сейчас мое первое «я»   долбит отбойным молотком в шахте, давая стране угля в Донбассе.  И  поступит оно  в ВКШ после трех лет службы в подплаве ВМФ,  когда  «второе» будет  на преддипломной практике. Что исключало возможность встречи, а также  нежелательные последствия.
       Минут через десять,  в том месте  где шел строй, появилась  одинокая  фигура, направившаяся  в мою сторону.
       - Это ты Волобуев? -  спросил бравого вида  подошедший сержант, с «поплавком» об окончании вуза  на груди  и  пограничной фуражке.    
       -  Ну да, -  метнул я бычок в обрез*, поднимаясь на ноги.
       -  Будем знакомы, Алексей Цаплин, - представился  сержант.
       -  Никита, - ответил я, и мы пожали друг другу руки.
       - Ну что ж, рекрут Никита, -  оглядел он меня. - Давай, топай за мною.
       Я взял чемодан,  и мы двинулись по мощеной  гранитом  дорожке  в сторону бора.
       - В армии, конечно, не служил, -   констатировал, покосившись на меня сержант.
       - Не, - ответил я. - В мае закончил десять классов.
       У меня еще два десятка таких «не», - сказал, цокая подковками   Цаплин.
       Я это знал. Школа, а фактически Академия (чекисты всегда напускали много тумана по привычке),    ковала бойцов тайного фронта на трех  факультетах.  Первый - военной контрразведки, второй - территориальной, а третий  - радиоэлектронной. 
       На первый набирали только отслуживших в армии и на флоте, а вот на остальные два,   таких  как я сейчас - после школы или начальных курсов  институтов.  Там в большинстве учились дети  элиты, а еще   «биномы». То - есть технические дарования. На местном жаргоне.
       Вскоре мы пришли в  ту часть объекта, где на время экзаменов размещались абитуриенты,  и я был определен в группу  поступавших на второй факультет. Считавшийся самым престижным.
       Это объяснялось тем, что помимо   прочего, там давали знания трех языков (одного восточного  и двух европейских)  а еще  нередко распределяли  за рубеж. Выявлять врагов  пролетарского государства «из вне».  Без страха, так сказать   и упрека.
       Сержант Цаплин (он был тоже абитуриент, назначенный старшим) выдал мне из каптерки  комплект  армейского полевого обмундирования, после чего Волобуев переоблачился и стал как все:  похожим на солдата - первогодка.
       Далее состоялось знакомство с собратьями по счастью. Они впечатляли.
       Среди нас  имелся  отпрыск секретаря ЦК,  несколько чад   председателей облисполкомов,  а также  дипломатов; потомки Героев Соцтруда, сыны нескольких маститых генералов с адмиралами  и даже племянник  Валентины Терешковой.
       - Каждой твари по паре, -  подумал я. -  Эти точно из калашного ряда.
Впрочем, были  и несколько таких, как Цаплин. Отслуживших армию.
       Абитуриентам факультета военной контрразведки полагалась самоподготовка, дабы освежить  подзабытые за время «тягот и лишений» знания, а с нами вплотную занялись  уставами и строевой, по принципу «чтобы служба  не казалась раем».
       Обучал нас  старший группы  сержант Цаплин. Оказавшийся примерным командиром.
       В шесть утра, после крика дневального «подъем!»  он выгонял всех «сынков» голых по пояс в бриджах и  сапогах   на плац между щитовыми домиками, после чего учинял трехкилометровый  кросс по аллеям объекта.  При этом  часть абитуриентов падала по пути назад, а другая тащила их под руки.
       -  Веселей, веселей,  еб вашу мать! - басил рысящий сбоку сержант, а его друзья отслужившее армию, весело гоготали.
       Смеялась над «шпаками»*  и  другие военные абитуриенты, сплошь крепкие и мускулистые, легко осиливающие кросс  и  дополнявшие его упражнениями на имевшихся  в городке  спортивных снарядах.
       Потом  все шли строями (военные с песнями)  на завтрак  к центральной части объекта, где находилась похожая на аквариум столовая, а рядом несколько административных зданий,  после чего возвращались назад. Потребив армейский паек:  кашу- размазню, чай и хлеб с маслом.
       Далее  приехавшие из частей разводились  в учебные классы, а мы  маршировали на плац. Осваивать строевую науку.
       Там бдительные сержанты   гоняли  нас до седьмого пота, вопя, «и раз, два три», «ножку, выше ножку, бля!»  «кру-гом, салаги!»  а также  другие, столь же убедительные команды. 
       Мне в этом плане  по известным причинам было намного легче, а вот другим сынкам нет. Многие стирали ноги в непривычных сапогах, путали правую с левой,   теряли  вес  и недавнюю самоуверенность.
       Как результат, человека три вскоре  исчезли. Забрали предки. Остальные   держались, натирали мозоли на ногах и понемногу мужали.
       По вечерам   кандидаты собирались  в обширной  курилке  под соснами, где отслужившие срочную  рассказывали о своих боевых подвигах, а мы с открытыми ртами внимали. Я тоже. Помня о правилах конспирации.
      Старшины - моряки,  в основном отслужившие по три года,  били себя в грудь, утверждая, что у них вся корма в ракушках; пограничники рассказывали о служебных     говорящих собаках, а десантники - как  прыгают с неба без парашютов. Мол, подготовка такая. 
      Спустя месяц начались экзамены.
      Принимали их здесь же, в учебных классах.  Группа заслуженных преподавателей.
      Предметов было четыре:  русский язык (сочинение), русская  литература, история СССР,   плюс иностранный.  Конкурс, как и следовало ожидать, был на уровне.  Два десятка кандидатов на место.
      В результате  многие «завалились», а счастливчики, в том числе и Волобуев, его прошли. О чем был вывешен специальный, отпечатанный на машинке, список.
К чести  ВКШ тех лет (теперь это Академия ФСБ), блат особой роли не играл. Под фанфары гремели не только  абитуриенты из  рабочего класса, но и такие же из элиты.
      Далее на объект прибыл сам начальник Школы генерал-полковник   Никитченко со свитой, поступивших выстроили на плацу, где поздравили, и начались трудовые будни.
      Будущие военные контрразведчики убыли в Москву для обустройства, а  мы, как не отдавшие дань Родине, стали проходить   курс  молодого бойца. По полной программе   Министерства обороны.
      Опять те же строевые занятия, плюс уставы: «Дисциплинарный», «Внутренний», «Гарнизонной и караульной службы»; изучение  автомата Калашникова, а также приемов с ним  и разное другое. Что привычно  вбивали нам в молодые головы  преподаватели  военной  кафедры, рангом не ниже  подполковника.
       В промежутках меж этим мы ходили строями и орали  героические песни, а по вечерам стирали подворотнички,  асидолили*  звездные   бляхи  на ремнях  и драили сапоги щетками с казенным гуталином.
       Затем были стрельбы из автомата  на полигоне ОМСДОН*, куда нас вывозили на военных грузовиках  и не  три армейских патрона. Палили от души,  как говорят в войсках  «от  забора до обеда». В  системе КГБ были свои  нормы.
       В ратной учебе  прошел месяц, насупил июль, курс молодого бойца шел к завершению. Постоянно находясь на плацу или  «в поле»* недавние школяры окрепли и загорели, став жилистыми и проворными.  А еще, кто не умел, научился ругаться матом и курить.  Что тоже входило в планы подготовки.
       Однако курс прошли не все.  Один  малый  из соседней  группы  случайно стрельнул в  преподавателя, посчитав  того мишенью, а второй  - «бином» написал рапорт с просьбой на отчисление. Ему не нравились уставы и  сапоги. Оба вскоре исчезли.
       Я же, отличаясь склонностью к приключениям, а также  авантюрным поступкам, за что не раз имел неприятности  в прошлой жизни, решил навестить в Москве Ольгу. Поговорить «о том - о сем», короче, кто служил в армии,  понимает.
       А поскольку иллюзий в отношении моральных принципов строителя коммунизма больше не питал, тут же осуществил задуманное.
       В ближайшую ночь после отбоя, когда уставшие  сокурсники  дрыхли на своих жестких койках, я  переоделся под одеялом в спортивный костюм с кедами, вылез в открытое окно спальни в треск  сверчков  под ночным небом и прокрался  к  трехметровому ограждению.   
       Со стороны жилого городка  его  периметр не охранялся, чего нельзя было сказать  об остальной территории объекта.  Там  в разных местах бдили  вооруженные бойцы  взвода  охраны, передвигался незримый патруль, а в подземном тире, спутав время суток,  оттачивали боевое мастерство,  прибывшие на сборы  офицеры КУОС*.  Из которых спустя четыре года будет сформирована знаменитая «Альфа».
       У ограждения я выглянул из травы  (кругом была тишина, как в известном фильме), огляделся. Потом кошкой вскарабкался на забор, спрыгнул на другую сторону и только пятки засверкали.
       Маршрут был знаком   еще по первому   поступлению. Тогда  мы сбежали в   самоход*  группой. Серега Токарь, Юра Свергун и  ваш покорный слуга. Все трое в той жизни покойники.
       А сейчас, вновь рожденный  рысил (вдох-выдох)   по  тропинке  светлеющего березняка, в сторону недалеких огней Балашихи.
      Она привела меня к ярко освещенной  городской танцплощадке, на которой под шейк* радостно вихлялась молодежь, а еще через пару сотен метров к телефонной будке и стоянке такси. Все было как тогда. Ничего не изменилось.
      - Так, щас, -  часто дыша, заскочил я  в средство связи, доставая    из кармана  московский номер Ольги.
      После набора  в трубке раздались длинные гудки, а потом   возник ее голос: «хелло, вас слушают».
      - Это Никита из Крыма! - воодушевился  я.- Тебе привет от мамули!
      - О! Малыш! -  рассмеялись на другом конце провода. - Ты в Москве? Рада тебя слышать.
      -  В Балашихе, - осматриваясь на всякий  случай по сторонам, пробубнил я. - Служу тут. Сейчас типа в увольнении.
      - Так приезжай в гости. Я одна, -  нежно пропела  Ольга.
      - Можно, - сглотнул я слюну. - Давай адрес.
      - Улица Горького  19, квартира  56. Это в районе станции метро «Пушкинская».
      - Понял, - кивнул я. - Жди, лечу. И, брякнув трубку на рычаг, поспешил к стоянке.
      Там стояли несколько такси  с зелеными огоньками.
      - Куда едем, спортсмэн? - высунулся из окна ближайшего усатый дядька.
      - В Москву, - ответил я.
      -  Садись.
      Обежав машину, я открыл дверь, уселся с ним рядом и  назвал адрес.
Мы выехали со стоянки, затикал  счетчик, а потом дядька врубил магнитолу.

Besame, besame mucho,
Como si fuera esta noche la ultima vez.
Besame, besame mucho,
Que tengo miedo tenerte, y perderte despues…

томно выводил  на испанском  Пласидо Доминго, что вызывало в молодом теле томление и  романтические желания.
      - Слышь, дядя, - взглянул я на  сидящего за рулем таксиста. - А где тут по дороге можно купить цветов и бутылку шампанского?
      - Никак в самоходе парень?  - хитро подмигнул мне  усатый. - К бабе едешь?
      - Не, на спортивных сборах, - ответил я. - Хочу навестить приятеля.
      - Ладно, рассказывай,- ухмыльнулся таксист. -  Знаю я, какие тут  спортсмены обитают. А цветы и шампанское мы тебе найдем. Были бы бабки.
      - Имеются, - похлопал я  себя по нагрудному карману. Там лежала новенькая сотня из  пачки, которую  вручил мне  при отъезде папаша.
      - Ну, тогда тип-топ, качнул водила головой. -  Возьмем все. Не сомневайся.
      Минут за двадцать по пустынному, блестящему гудроном  шоссе,  мы добрались до столицы, а когда  оказались на  ведущей в сторону Кремля  нужной улице,  таксист подрулил к одному из ресторанов,  в   окнах которого  горел свет, а изнутри доносилась музыка, и встал у тротуара. 
      -  Давай бабки, - протянул руку. - Не хило, - добавил, увидев купюру с профилем Ильича. После чего взял ее и, хлопнув дверцей, направился внутрь ресторана.
      Вернулся  он минут через пять, сунув мне звякнувший стеклом  бумажный пакет  со  сдачей
      -  Только цветов не было, вместо них взял  конфет, - сказал, усаживаясь за руль и  трогаясь с места.
      - Ништяк, -  рассматривая   коробку «Птичьего молока» сказал я. - Хорошо пойдут под шампанское.
      Во дворе нужного мне дома со старыми вязами я  рассчитался, уплатив таксисту двойной тариф, на что тот одобрительно крякнул.
      - Успехов, сынок, смотри не  намотай на винт, - подмигнул мне на прощание.
      - Будь спок, отец. Не впервой -  ответил я, выбираясь из машины.
      Дом, как многие  в этом районе,  был сталинской постройки, с высоким  гулким подъездом, дубовыми лестничными перилами   и  сороковых годов  лифтом.
      Тихо  гудя, он вознес гостя  на четвертый  этаж, где я вышел из пахнущей кошками кабины, после чего осмотрелся.  На площадку выходили три квартиры.
      Пригладив рукой чуб и поддернув штаны, я нажал кнопку на двустворчатой двери с номером  пятьдесят шесть (внутри  тихо прозвенело). Потом издалека процокали каблучки, звякнул  замок, и в открывшемся проеме возникла  Ольга. С высокой прической на голове, в  запахе парфума  и шикарном халате.
      -  Вот, это самое. Приехал, - чуть покраснел я. - Ты приглашала.
      - Проходи, Ник, проходи, - рассмеялась она, чуть отступив и запирая двери.
      Затем вокруг моей шеи обвились две  руки, мы слились в долгом поцелуе.
      Мои ладони зашарили по  упругой  груди,   «не спеши», прошептали жаркие губы.
      Я с трудом выполнил установку, наши тела разъединились, и  подруга Норы пригласила меня в гостиную.
      Просторную, с картинами экспрессионистов* на стенах, обставленной стильной мебелью.
      У углового, светлой  кожи  дивана, на   сервировочном    столике красовались  бутылка «Кьянти», ваза с фруктами и два бокала; из настенных бра по обе стороны  зашторенного  окна лился  мягкий расслабляющий свет;   импортный музыкальный комбайн  рядом с  пианино, исполнял музыку  Поля Мориа.  Дополняя идиллию.
      - Располагайся, - кивнула мне на диван Ольга, присаживаясь рядом. Я брякнул на столик свое шампанское с  конфетами, что вызвало  у нее новый прилив смеха.
      - А ты возмужал, малыш, - потрепала хозяйка меня по щеке.  - Вот что значит армия.
      Затем она предложила выпить за встречу, что мы и сделали, после чего немного потанцевали. При этом Ольга сообщила мне, что ее супруг находится в   очередной зарубежной  командировке в Италии.
      - А меня не взял,  старый козел,  - капризно надула губки.
      -  Ну, так давай ему отомстим -  сказал я, глядя  в погрустневшие глаза и поглаживая ее бедра
      -  Давай, - часто задышала Ольга,  увлекая меня  в похожую на будуар спальню.
      Ну а дальше было все, как  в  прошлый раз в беседке.
      Описывать не буду, дабы не  шокировать слабонервного читателя. Короче мы трахались, изредка подкрепляя силы кьянти, а потом шампанским, пока за окнами не забрезжил рассвет, в котором  зашаркала метла дворника.
      -  Мне пора,- сказал я,  в последний раз задвинув красотке,  после чего стал одеваться. Ольга оказалась понятливой, и мы быстро распрощались, договорившись об очередной встрече.   
      Спустя  пятнадцать минут я  поймал на Горького  такси,  объявил двойной тариф, и  оно  метеором понеслось в сторону Балашихи.
      Затем был короткий  марш-бросок,  преодоление  полосы препятствий  и  вползание в окно.
      Сокурсники  мирно спали.   До подъема был целый час,  и я, сняв с себя треник*,  тоже нырнул под  одеяло.
      Мне снились Ольга,  ее муж с рогами  и «Мост над бурными водами»*.