Когда мы зашли в старый Боровской дом (я с тряпкой и перчатками в руках, муж - с рюкзаком и метлой), стало сразу уныло и понятно- убраться тут за один день нереально. При виде запустения, царившего в комнате, у меня заранее заломило в суставах и спине и запершило в горле.
Низкий потолок, стены, обклеенные пожелтевшей бумагой, скрипящие половицы, ходящий ходуном и трясущийся при каждом шаге старинный сервантишко, с отгрызенными крысами краешками дверей, битком набитый ненужной стеклянной и хрустальной посудой. Крупа мышиного помета на сильно обшарпанных диванчиках, пыльные окна, занавешенные выцветшими тряпками, в прошлом- занавесками. Запах заплесневелого старого деревенского дома. Дома у которого долгая-долгая, почти забытая, история, которая уже не может быть рассказанной.
Мотивации на уборку у меня изначально было немного: всю дорогу на велосипедах, в промежутках между отчаянным балансированием, чтоб не свалиться в лужи, и тревогой за собственную уже отбитую задницу, я размышляла, зачем, собственно, я лезу в эту авантюру с уборкой старого дома? Поэтому, по прибытии, дабы оттянуть принятие решения об "отмене субботника" и подумать над благовидным предлогом "оставить все как есть" и "не трогать", я стала слоняться по комнате и щупать пыльные вещи.
Коробка с книгами - Морис Дрюон, Дюма, Пушкин, Агата Кристи, Жюль Верн, Артур Конан Дойль... Лет 30 назад такие ценные книги можно было достать только "по блату", или только "за бешеные деньги" и "только в букинисте", или только если "дадут почитать по знакомству", или даже "можно взять в библиотеке - и ...не вернуть" (это если только книгу выдают на руки, а не ставят условие читать их исключительно в читальных залах, на один час в день! В качестве профилактики мелкого воровства). Знала ли я тогда, что спустя какие-то несчастные треть века, вот так вот просто, в заброшенном доме, в пыльной коробке, я буду перебирать эти интеллектуальные приключенческие сокровища, уже никому не нужные и не представляющие из себя практически никакой ценности?
Кстати, вот тебе, пожалуйста, "Граф Монтекристо", которого тогда так и не удалось достать и почитать! Не наверстать ли упущенное в детстве? Сейчас уже, наверное, не будет так интересно... Но я все-таки прибрала книжку в сторону.
Разбирать всю коробку с книгами расхотелось, и внимание моё переключилось на портреты, висевшие под покосившимся потолком. Черно-белые, точнее коричнево-жёлтые от времени, выцветшие фото людей, одетых по моде начала прошлого века, а то и конца позапрошлого. Мужчины в глухих сюртуках, женщины в строгих длинных платьях, украшенных темными скупыми кружевами и белыми передниками. Пышные банты под горло, крупные бусы, строгие неулыбающиеся лица. Позы нарочито-фасадные, слегка напряжённые, неестественные. Трудно в них прочесть характер человека, его привычки, особенности. Трудно запомнить.
...И вдруг необыкновенное фото! Небесной красоты девочки! "Небесной красоты"- вот именно так моментально и намертво прилепилось определение.
Светленькая девочка лет 8-9, с большим белым шелковым бантом, аккуратно зачёсаной набок челкой. Нитка крупного жемчуга на шее и совершенно офигенные высокие ботинки на шнуровке! Ах, мне бы такие ботинки - да в мои 19 лет?! Да и сегодня я тоже от таких бы не отказалась! Платье темное, строгое и простое, до колен (хочу!).
Девочка смотрит в камеру - в её спокойных чертах почти интуитивно угадываются черты прабабушки моих детей, которую я видела лишь один раз в её уже глубокой старости. Правая ножка девочки подогнута под коленку левой, а левая - болтает. В замысле исполнителя фотографии чувствуется рука игривого профессионала. Наверное, сделана в одном из модных тогда Питерских "салунов".
Но само фото плохо сохранилось, кто-то пытался его бережно и любовно сложить в 6 раз (руки бы оторвать) - на месте сгибов образовались проломы и осыпалась эмаль.
Муж заглядывает через плечо.
- Какая красота, - вздыхая, жалуюсь я, - Это кто?
- Баба Люся, наверное,- говорит он.
И в самом деле на обороте фотографии, после вскрытия рассохшейся и местами осыпавшейся рамки, обнаруживается надпись детским витиеватым старательным почерком с орфографическими ошибками:
12/09/1930 год, тети Насти на памят Люся Феоктистова.
- Я хочу её себе,- заявляю и, подобно тому, как в детстве, увидев красивую куклу, отказываюсь с ней расстаться ("Теперь это моя дочка!"). Затем откладываю фото в компанию к Графу Монтекристо, в мужнин закадычный рюкзак. Муж что-то опять ворчит про мой "кризис среднего возраста", но на сей раз подчиняется - уж в такой-то мелочи отказать жене нельзя.
Теперь "небесной красоты девочка-бабушка Люсi" будет красоваться на моем столе.
На вроде своеобразного талисмана - а вдруг у меня и в самом деле ещё будет дочка? Ну кто ж знает?