18+
Часть 3. От ветра головы своея
…Глава 2
Снится, что звонит телефон. Забыла, откуда у нас этот противный зелёный телефонный аппарат, похожий на надутую лягушку. Нет, вроде не снится… Так не хочется вытаскивать руку из-под груды одеял и платков - знобит и ломит всё тело…Медленно снимаю холодную лягушачью башку-трубку и просовываю под одеяло к уху:
- Алё…
- Это ты… Джей гуру Дэв!
- Не, я не гуру… и не Дэв…Я… их бин больной, больная…Привет, Анютка…
- А-а, то-то я слышу, ты сипишь…
- Уже три дня валяюсь, никакой помощи природы… Где же наша несокрушимость-то?
- Слушай, я нашла первых гавриков: сразу 8 человек, пополам – 4 тебе, 4 - мне, а ты валяешься…
- Каких гавриков?
- Ну, на обучение! ТМ обучать собираешься, новоиспечённая? Они из нашего института – лаборанты, сотрудники и преподы, я уже договорилась.
- Ой, надо, надо, конечно… Дай мне денька два ещё, я позвоню.
- Ну, смотри, если в больничечку загремишь, дай знать, я тебе передачечку принесу. Выздоравливай!
- Спасибо за заботочечку, позвоню.
Я снова ныряю под одеяло и возвращаюсь к размышлениям, прерванным анюткиным звонком: и чего же мы всё-таки ищем в ТМ? Ведь не хотим мы переломить судьбу, но и идти навстречу не желаем, скорее, хотим получить палку-выручалку, чтобы судьбу свою всего лишь угадать. Пошло. Куда нам с ней бороться… Ни холода в душе, ни огня в крови…
Вскоре я прибываю к Анне в её подмосковный К., бреду по намёту несмелого ноябрьского снега, вот и серый институтский корпус - поднимаюсь на третий этаж. Румяная Анька выскакивает навстречу и тащит меня за собой по коридору, заходим в аудиторию, где пахнет старой мебелью и мышами, ободранные столы слонами криво громоздятся так, что приходится пролезать через них боком. Мы пробираемся в маленькую каморку-лаборантскую в конце аудитории, где в молчаливом окружении караула из унылых шкафов с тусклыми стёклами, стоят кресло, стол и стул. Я сбрасываю пальто и шапку, на ходу пытаюсь придать волосам форму, Анютка энергично, но негромко сообщает:
- Значит, вот здесь ты своих будешь окучивать, мантры, то есть давать, а я - через аудиторию.
- А вводную лекцию ты прочитала?
- Ну, я же тебе сказала, я всё прочитала, убедила, одна тётя даже сына и мать привела, мы с тобой берём поровну. Так, раскладывай все бирюльки, где твой пуджа-сет-то? Я побежала!
Достаю коробку, насыпаю рис в латунную чашечку, ароматические палочки, спички, белые свечи, подносик – всё на месте. Быстро расставив всё, как нас учили, я ещё раз смотрю на весь этот сверкающий перформанс в интерьере лаборантской с потёртыми шкафами и пыльным столетником на окне и… впадаю в ступор. Ярким пятном горит портрет гуру Дэва на фоне тусклого окна и выцветшей таблицы Менделеева на стене с наполовину оторванной седьмой группой, хорошо, что гелий остался, не оторвался, ни к селу ни к городу, проносится в голове.
Боже, что это я сейчас буду делать-то? – думаю я, ещё раз скользнув взглядом по латунным безделушкам, построенными для.. для посвящения и поэтому, наверное, блестящими особенно таинственно.
В нашей резервации на ТТС, как в консервной банке, мы почти полгода все вместе играли в эти игры, последний месяц каждый день пели пуджи, и всё это казалось уместным и не лишённым смысла, но здесь, в одиночестве, в этой обыденной лаборантской, мне на мгновение показалось, что это не я стою, и вообще непонятно, зачем тут это всё расставлено, и почему так резко и неуместно пахнут ароматические палки… Я смотрю наверх – сама себя спрашиваю – что ищещь лик… Маркса?
Но на стенке красуется лишь кривой гвоздик на фоне невыгоревшего прямоугольного белого пятна от чьего-то исчезнувшего портрета. «Мне было довольно того, что»…чего? Сбивчивую мысленную путаницу впечатлительной дамочки, недавно переболевшей сильнейшей простудой, прерывает Анютка:
- Так, вот анкеты твоих кадров.
- Ой, вы и анкеты заполнили…Спасибо, Ань.
- Ну, надо же болезным-то помогать… Всё, соберись, зову первого.
- Подожди, а почему бы нам их группой-то не обучить?
- Ты что? Мы пока опыта должны набраться на одиночках, а то в группе всё нафиг перепутаем, забыла, что ли, Зирпа нам это впаривала? Да и не хватит нам силёнок пока на группу-то.– И она выскакивает из комнатушки.
В животе холодеет, и мне абсолютно ясно, что именно сейчас, а не тогда, когда я получила свою мантру, а потом сутры, и не полгода назад, когда я вошла в холл дома отдыха и не тогда, когда мы наконец дождались дачи мантр оптом, а именно сейчас, в моей судьбе совершается крутой поворот.
Наверное, потому, что до этого все эксперименты были над собой, а сейчас я впервые беру на себя ответственность уже за кого-то другого. Додумать, как всегда, не удаётся. Но всё уже двинулось-поехало, скорость набрана, дорога летит навстречу, за поворотом серпантин, - и, приоткрыв дверь, в лаборантскую неуверенно заглядывает худощавый приветливый мужчина лет сорока.
- Можно?
- Да, пожалуйста, конечно, - посылаю вымученную улыбку первому в своей жизни ученику, которого мне надо сейчас…что…а, дать мантру, нет, сначала поговорить. Нахожу его анкету.
- Валерий Николаевич? Садитесь, пожалуйста.
- Да-да. – Он скованно присаживается на старенький стул и вперяет в меня взгляд со скрываемой тревогой. Замечаю, что он уже дважды напряжённо глянул на портрет гуру Дэва и латунные плошки.
Первым делом бросаю быстрый взгляд на цифру в анкете, обозначающую возраст. 39… Так 39…Господи! Не помню, какая там ему мантра положена. Ладно, вспомню. Я собираюсь, сажусь в кресло напротив дяденьки и уже спокойно с умным видом доктора Чехова интересуюсь, какие же тот имеет хронические заболевания. Мой первый ученик, обладающий классической внешностью типичного интеллигентного итээровца, проведя рукой по русым волосам, сообщает, что у него камни в почках, хронический гайморит и ещё что-то, о чём я представления не имею.
Мне становится неудобно оттого, что человек вот так запросто свои интимные тайны поведал, а я-то всё равно, в любом случае должна ответить то, что и говорю:
- Хорошо, я уверена, что, регулярно практикуя трансцендентальную медитацию, вы сможете избавиться от этих заболеваний, как показывают многочисленные исследования, как было сказано во вводной лекции.
Он кивает.
- Что ещё вас волнует? Может быть, какие-то социальные неурядицы?
У меня не хватает наглости спрашивать его о семейных и производственных проблемах, всяких неврозах, как нас учили, а то он начнёт всё это вываливать, а что я могу? Опять возвращаемся к пункту 8.8 и 3.1, а потом впариваем, что ТМ всему поможет. Мужчина что-то говорит про переживания из-за слома всей нашей жизни, из-за перестроечных вывертов, выслушиваю это в течение приличествующего отрезка времени и заявляю с уверенным видом, ох, надо быть ещё и актрисой в этом деле обучения всемогущей ТМ, так вот я заявляю, естественно то, что только и могу заявить:
- После занятий ТМ ваша нервная система обретёт большую стабильность, и вы станете стрессоустойчивы, всё будет легче в вашей жизни, улучшится память и способность принимать правильные решения.
Он кивает, скромно улыбнувшись. Хороший мне попался первый ученик, покладистый и понятливый.
- А теперь перейдём к обучению. Возьмите, пожалуйста, один цветок и встаньте здесь. Он встаёт, берёт поникшую гвоздичку и снова быстро взглядывает на блестящие предметы, а потом на портрет индуса в цветочных гирляндах.
- Сейчас я проведу небольшую церемонию благодарения учителю Махариши – гуру Дэву на языке санскрит. В продолжение церемонии вы будете просто стоять и слушать, а затем я сообщу вам вашу мантру. Не надеясь на свою память, быстренько так и элегантненько, отворачиваю боковую стенку коробки пуджа-сета, где меленько записаны все мантры, нахожу нужный вариант против цифр 37-40, беру гвоздику в правую руку, левую кладу на плечо правой и завожу: «Аппавитра - павитра….» Знал бы этот интеллигентный Валерий Николаевич, что я представления не имею, о чём эта абракадабра, которую я пою с благоговейным видом!
Когда я начинаю крутить плошкой с огнём у портрета учителя, то замечаю, что ученик тихонько заглядывает из-за моего плеча и пытается, видимо, уловить смысл действа, ясное дело, люди при науке любознательны. Довожу песнопение до конца без ошибок, ещё бы, пуджу задолбили, как кажется, намертво, жестом предлагаю мужчине сесть, сама сажусь напротив и выдерживаю небольшую паузу, глядя в пол. Позже одна из моих учениц скажет мне по большому секрету, что именно тот момент, когда я смотрела в пол, предваряя произнесение мантры, она для себя определила как мгновение «извлечения» мною секретной мантры из тонкого мира, момент наития и передачи от неких махатм сокровенного слова.
Ну, я же говорила, что учителю ТМ надо быть артистом, причём тонким, учитывающим психологию ученика - подходец нужен, не станешь же одинаково вперяться в пол и с загадочным видом шептать мантры перед ребёнком и профессором, сантехником и домохозяйкой. Я наклоняюсь и тихо говорю ему:
- Тирин. Повторите, пожалуйста.
Он произносит слово с видом путника, замершего у ворот сказочного замка, где надо произнести волшебное слово «сезам». И в этот самый момент происходит нечто! Несмотря на то, что я довольно напряжена, поскольку в первый раз проделала пуджу для реального ученика, смотрю на него, как на первоклассника, стоящего с букетом у дверей первой школы и - внезапно ощущаю всем своим телом, будто на меня налетел мощный, но тёплый вихрь, могу поклясться и сейчас, спустя много лет, это было: меня вдруг приподняла некая сила, да так, что я испугалась и резко схватилась за подлокотники кресла!
Это длилось всего несколько секунд, налетевшее властное тепло, пронизавшее всё тело лёгким эротическим кайфом, окатило сверху вниз и снизу вверх и «уселось» горячим облаком на плечи и спину. Я прикрываю глаза, чтобы скрыть свою растерянность пред сидящим напротив неофитом, впрочем, кто из нас в этот момент больше неофит, неизвестно. Собираюсь с мыслями и продолжаю:
- А теперь повторяем мысленно это слово. Хорошо. Повторяем мысленно, закрыв глаза.
Он закрывает глаза, а я сижу и чувствую, что кресло моё натурально качается, как лодка в море, при этом тепло на спине собралось в горячий жгут и вьётся вдоль позвоночника.
Вдруг подумалось, а может, так инсульты начинаются? Но при чём здесь эротический кайф? Это такое нежное, лёгкое эротическое удовольствие, как при первом поцелуе в далёкие 16 лет… Кундалини? Проходит 5 минут, и я прошу мужчину открыть глаза, волна тепла теперь окутала меня всю невидимым облаком, и я задаю ему те самые вопросы, которые мы выдалбливали по схеме: «Легко ли было? Приходили ли мысли?» И т.п. Дальше по списку. Омантренный ученик покорно отвечает, но я успеваю заметить, что он явно удивлён тому, как раскраснелось моё лицо.
- Теперь вы будете думать мантру, то есть медитировать в одиночестве некоторое время, а я выйду из комнаты. Когда я вернусь, мы продолжим обучение, пожалуйста, не смотрите на часы, закрывайте глаза и легко думайте свою мантру.
Я удаляюсь в аудиторию и пробираюсь к столу препода. Пытаюсь осмыслить своё неожиданное приключение: так вот, оказывается, что имел в виду Махариши, когда, опустив глаза и хитро посмеиваясь, вещал нам с экрана: «Учитель ТМ получает больше, чем ученик…» Но чего больше он получает, он не говорил, значит, это тот самый кайф, который меня только что окутал или в который я влетела, как в облако? Сейчас от него уже осталось лишь едва уловимое жжение вдоль позвоночника и приятное воспоминание. Дверь приоткрывается, тихо проскальзывает Анна.
- Ну, как? – шепчет она.
- Как в Третьяковке. - А что распространяться про свои «подъёмы» в кресле и эротические кайфы? Ещё подумает, что я чокнулась от радости первых экспериментов.
- У меня уже вторая сидит.
Я даже не пытаюсь ничего считать с её лица – с альпинисткой такие номера не проходят.
- А где ещё мои ученички?
- Да вот, в коридорчике сидят, глянь.
- Возьми себе ещё одного из моих, что-то я не очень быстро окучиваю. Всё, уже пора. – И я порывисто вскакиваю, натыкаясь на угол огромного стола.
- Да что ты психуешь! Всё нормально, за нас всё продумано, вот посмотришь сейчас, как твой гаврик будет в полной расслабухе, - говорит мне вслед тихим шёпотом боевая подруга, она ведь на прошлой неделе уже вошла в воды новой реки, обучив шесть человек.
Плавно открываю, насколько это возможно, щелястую дверь лаборантской, тихо сажусь и шёпотом предлагаю мужчине, сидящему в позе обмякшего куля, медленно открыть глаза. Видно, что он словно отрывается от сладкого сна.
- Сколько же прошло времени? – удивляется он.
- 8 минут, - вру я, так как прошло 10 минут. Но мне хочется добиться большего эффекта.
- Да что вы! – восклицает он.- А я думал час целый прошёл.
- Вот-вот! Это и есть эффект от ТМ. Вы погрузились в глубины своего я, потеряли ощущение времени и хорошо отдохнули. Ведь так?
Он и вправду как-то посвежел и вообще выглядит довольным.
- Да, я словно здорово выспался.
- Ну, что ж, делайте свою программу 20 минут вечером и утром и приходите завтра на проверку – чекинг, - закругляю я наше мероприятие, памятуя о том, что в коридоре ждут ещё трое.
Слышу скрип двери – это входит мой второй ученик. Молодой парень, как быстро выясняется из анкеты, - 28 лет, заполняет своим крепким спортивным телом пространство у двери, затем плюхается на стул и фотографирует меня нахальным взглядом, в упор рассматривая мою фигуру и сигналя всем своим видом, что, мол, можно и по-другому поразвлекаться. Но мне было достаточно первого ученика, чтобы начать входить в некое русло, стало совершенно ясно, что по не зависящим от меня причинам через 10-15 минут и этот «шварценеггер» будет сидеть, как обмякший куль и плавать мыслями где-то далеко от своих нахальных претензий.
Теперь меня заводит интерес, что же буду я испытывать на этот раз? Быстро глянув в коробочку ещё до его прихода, нахожу нужный код, то есть мантру – «тинга» и начинаю официальный процесс беседы, затем пою пуджу, этот ученик не так любопытен, но стоять спокойно не может – то ли чешется, то ли присаживается – я ведь не могу обернуться. После произнесения мантры готовлюсь снова покайфовать с неким поднимающим сладким облаком, однако, на этот раз лишь слегка ощутимый тёплый ветерок струится по спине, и всю меня обволакивает мягкое тепло.
Также было и с остальными учениками.
В конце дня передо мной 4 анкеты, я стою у стола, где ещё дымятся ароматические палочки, и чувствую приятную усталость. Входит Анютка.
- Быстренько всё собирай, тут уборщица злющая, у неё единоличная власть по вечерам, щас орать начнёт.
Через 10 минут мы сидим в холле, и Анна отдаёт мне деньги за первых четырёх учеников.
- Эх, положено начало всякого дела как-то отметить, хоть тортиком, но я так устала, видно, после гриппа, и потом у меня с финансами совсем худо.
- Ты не забудь, что анкеты мы сдаём в ВУМ, а также 50% денежек.
- Да уж не забуду… Завтра чекинг во сколько будем проводить?
- Знаешь что? Давай-ка долечивайся, первый чекинг я одна проведу, а ты приезжай послезавтра. Ах ты, нахалка, ты, что же, опять куришь? – восклицает она, видя, что я достаю сигареты.
- Ань, это последние, честное слово…
Волевая альпинистка укоризненно смотрит на меня и молчит. Я бормочу:
- Я же сама понимаю, что я за училка ТМ, если я курилка…
Расстаёмся мы у железнодорожной станции, где яркие прожекторы отважно разгоняют тьму ноябрьского вечера, не обращая внимания на снежные колючки, которые сыпет и сыпет из всех рукавов снежного тулупа плящущий ветер. Сижу в электричке и пытаюсь через наползающую дрёму заставить себя проанализировать, что же это была за эротическая подъёмная сила и почему единожды, а будет ли ещё…ещё…ещё и не то будет…
…Глава 16.
Армен, как он любил говорить, «собирал себя» часам к двенадцати дня. Надо было не спеша встать, подумать, программу сделать, опять подумать, потом попить кофе, снова подумать, главное – не спешить. После всех дел он бредёт в квартиру к Генке и Ярославу. Один ещё дрыхнет, второй бреется в ванной комнате.
- Э-э джей гуру Дэв….- вяло тянет Гена, повернувшись со спины набок и натянув одеяло до подбородка.
- Здарово или «ха-ай», как говорит наш босс, - отвечает Армен.
- Босс наш, когда возвращается? Опять начнётся беготня, без него и Танька угомонилась слегка, - ворочаясь, бурчит Генка.
- А что Танька? – включается в разговор Ярослав, проводя ладонью по выбритой щеке и заглядывая в настенное казённое зеркало, - Танька наша, как кошка, в шефа влюблена, причём изо всех сил пытается это скрыть.
- Ты думаешь? – Слегка удивляется Армен.
- Да чё тут думать-то? Он вообще в обрамлении крутящихся юбок только и работает…Ты уже свеженький такой, поди кофия надулся, а нам? – парирует Ярослав. Армен не замечает пассаж про кофе и тихо спрашивает:
- А что, Эмилия тоже, что ли вокруг него вьётся? Нет, я, конечно, вижу, что он крутит женщинами…
- Да уж Эмилией не повертишь, она прямая и правильная, как стальная рельса, - хмыкает Ярослав.
- А-а, много ты панимаешь! – начинает заводиться Армен.
- Тихо, тихо, успокойтесь. Шеф наш, не видите, что ли, он с теми, кто сам готов прыгнуть на него, а Танька княгиню ломает, - выдаёт Генка, уже натянувший брюки и протирающий очки.
- Ломай, не ломай, - всё не мог остановиться Ярослав, обсуждая животрепещущую тему, но тантрой-то Хоффер точно владеет, так что любую недотрогу может окучить. А Татьяна наша из тех, кому подавай всё или ничего, она делить своего мужчину ни с кем не будет, это я понял…
- Тантрой? – вонзается в него взглядом Армен.
- Да все почти мужики - учителя ТМ резвятся на этом поле, только и европейцы, и американцы лишь по форме эти индийские таинства любви освоили.
- А ты прям глубинный смысл усёк, – отзывается Гена.
- Нечего задираться. Я не говорю про какие-нибудь подвалы, в которых групповуху гонят. Истинный тантрический секс бывает без физического контакта мужчины и женщины, но при этом есть контакт астральный, и такой контактик, ох, как силён, да и мало кто знает, что он завязывает накрепко всех резвящихся в этой потехе в тонких слоях и прошлого, и будущего.
Армену явно хотелось узнать побольше про тантру, но самолюбие не позволяло выспрашивать, а тут Генка сам сообщает:
- Ой, я в прошлом году был на одном тренинге по тантре, ну, уржаться! Бабы в основном привалили, разведёнки и тощие девицы. Сначала нас всех оголили, ну, тётки некоторые якобы засмущались, а что, будто не знали, куда идут? Потом свет погасили, глаза всем завязали, и надо было ходить и друг друга касаться в разных местах. Ходил я ходил, касался, вдруг чувствую, кто-то спину мне лижет, а левый локоть кто-то даже и покусывает, вот кайф пошёл!
Ярослав хмыкает, а Армен внимательно слушает, стараясь не выказывать напряжённого интереса. И тут в этот неподходящий момент кто-то стучит в дверь, и, не дожидаясь ответа, входя, чем-то шуршит в коридоре, через мгновенье в дверях возникает голова Тутты. Поправляя очки, барышня тараторит:
- Мальчики, вы уже встали? Извините, я уже всё равно зашла, Таня звонила, что звонила Лидия, что ей звонили насчёт помещения для университета, она просила срочно кого-нибудь из вас с ней поехать посмотреть.
- Ну, ты смотри, как трезвонишь, сил много у тебя, ты бы и съездила, чё мы-то? И кто кому звонил вообще, может, ты и не поняла сама, – пытается увильнуть Ярослав.
- Мальчики, не спорьте, всё я поняла, вот вам от нас с Эмилией печенье к чаю и творог с рынка, только что купили, завтракайте быстро, и Таня ждёт вас. А это что такое у вас? – и она протягивает руку к книжице в яркой обложке, другой рукой ставя пакет на стол.
Генка пытается раньше неё схватить брошюру, но она опережает его и подносит книжицу к очкам:
- О! Как интересно, я отдам, отдам вечером сегодня, прочитаю быстро, ладненько? – последние слова слышатся из коридора. Когда хлопает дверь, Армен спрашивает Гену:
- Ну, и что там дальше было на тренинге?
- А…да там много чё ещё было, парами занимались и группами, в общем, я себе там сразу двух тёлок нашёл, одну молодую, одну сорокалетнюю, правда, мы быстро разбежались с обеими через месяц.
- Так ты что, знакомиться туда ходил? – интересуется Армен. Генка молчит и мечтательно улыбается, теребя чёрный ус.
Ярослав заглядывает в пакет и сообщает:
- Это, между прочим, называется неразборчивая тантра. Чё ты там нахватал от этих тёток и дядек, будешь ещё долго отмываться. Пойду, чайник поставлю.
Когда чай разлит по разномастным, потрескавшимся местами, чашкам, Ярослав продолжает:
- Почему в мувменте все в астрале трутся? Да потому что там свои. Свои! С теми же мантрами и сутрами, короче, после наших курсов, что произошло? А вот что – энергетическое исправление тонких планов и кармическая чистка, оттопырили нам все чакры там! И теперь с нашими дамами легко можно всё проделывать в астральчике, не боясь схватить бяку.
- Но это же нехорошо, женщина даже не знает про это, - Армен шевелит бровями-гусеницами.
- Кто-то знает, а кто-то не знает, зато безопасно, и кайф обалденный, и тёлку искать не надо, а в семье у каждого только претензии друг к другу, какой уж тут секс и кайф.
- Ну, это же даже цинично…- растерянно тянет Армен.
Генка подводит итог:
- Легче всего «вылететь», когда жутко устал или когда стрессы давят, однако в восточных практиках частенько для выхода используют оргазм, в частности, в тантре так и есть.
- Ну, что пошли, что ли вместе на смотрины эти, одевайтесь, - неохотно заключает Ярослав.
Генка сидит, уставившись в чашку, и произносит, ни к кому не обращаясь:
- Тёмное это дело. Я так думаю, когда мы резвимся на тонких планах со своими сексуальными фантазиями, есть там кто-то ещё, какая-то мощная сила помимо моего эго…
- Дэвы, вот кто ещё! – отвечает Ярослав, натягивая свитер, - и сущности всякие. Я читал, что в результате этих игр у человека даже может половая ориентация поменяться. Гляньте-ка на нашего Ромми – сидит коленочки соединив, как гимназистка, а голос-то сладким тенорком.
- Кстати, он-то как раз дольше всех в мувменте, - щурит Генка один глаз. – Я вот чё думаю: вот будет дельце, когда можно будет в разные тела влетать!
- Это просто жуть будет, вот что…хотя как гипотеза – интересно, - обхватив подбородок и застыв в позе мыслителя, замечает Армен.
- Да ладно, все они резвятся на этом поле, - настаивает Ярослав, - ну, одевайтесь же, наконец, ёлы-палы!
Армен останавливается в дверях:
- Сущности…да это бесы, вот и всё. Как думаете?
Вопрос его остаётся без ответа, потому что дверь резко распахивается, и на пороге снова возникает Тутта:
- Мальчики, Таня опять звонила, вы идёте?
- Отдай книжку-то, я дочитаю, потом тебе отдам…, если не передумаешь, - Ярослав приобнимает Тутту за плечи. Но приём не срабатывает:
- А! Я тоже хочу знать, что такое нирвана! – капризничает, кокетничая, Тутта.
- А ты приходи вечером, попозже, я тебе тет-а-тет объясню, - низким голосом говорит Ярослав, заходя в лифт и нажимая кнопку. Двери закрываются, и слово «нахал» выстреливает в дверцу лифта, и без того обиженную выцарапанным нехорошим словом.
…Глава 25.
Готовлю нам с Валентином отбивные – дефицит папа достал – и думаю про себя: если он принесёт цветы, я скажу ему, «а цветы – это стихи эльфов». А если не принесёт, скажу «я думала, ты принесёшь цветы, ведь они – стихи эльфов». Зачем-то готовлюсь умничать, хотя всем известно, что мужчины умных женщин не выносят и боятся. Когда мы созванивались ещё в Чаллах, он говорил - «сидишь там и пропускаешь все вкусные подробности жизни», вот я его и покормлю сегодня повкуснее, хотя, конечно, он имел в виду совсем другое, всё чаще напоминая мне, что время сейчас требует от нас прагматики и конкретики.
Кукует звонок. Вот сейчас и уточним про прагматику. Когда я открываю входную дверь, то на пороге возникает не Валентин с цветами, а незнакомая полная дама с горящим взором. Она вперяет в меня хищный взгляд и внезапно делает резкое движение правой рукой, которую она выбрасывает из-за спины, швыряя что-то мне прямо в живот со словами: «На! Возьми!», после чего вдруг пускается наутёк, топая квадратными каблуками.
Инстинктивно выставив руки, я принимаю адресованный мне пас, а с ним вместе какую-то тряпку, свёрнутую кульком. Не успев опомниться, делаю рывок за эксцентричной гостьей, бегу и успеваю забросить тряпочный свёрток в уже закрывающийся лифт со словами: «Возьми сама!» Успеваю увидеть, как куль падает на пол, двери хлопают, и сцена завершается. Ошарашенная, возвращаюсь в квартиру, спрашивая самое себя «Боже, кто это? Что это такое?». Объяснения типа «сумасшедшая какая-то» меня не устраивают, и вскоре я понимаю, что визит экзальтированной тётки как-то связан с Валентином, тем более, что его всё нет.
Звоню ему домой, отвечает женский голос: «Ну, что, получила, рерихнутая?» Почему-то осторожно и медленно кладу трубку. Так, сомненья прочь уходят в ночь… это всё из-за Вали. Меня начинает трясти, я достаю бутылку шампанского, открываю, не пролив ни капли, студенческий опыт - «держи снаряд под 45 градусов», но выливаю мимо бокала добрую половину. Можно начинать себя жалеть… Или злиться на Валентина. Выбор невелик.
После двух бокалов на пустой желудок я успокаиваюсь, в голове начинает позванивать, сажусь на балкон к вьюнкам и вспоминаю нашу последнюю встречу у него дома, неделю назад.
Завернувшись в простыню, я рассматривала стоявшую на мольберте картину, когда в квартиру позвонили. Чтобы не обнаруживать явные последствия наших бурных отношений, закрыв дверь в комнату, спешно застёгиваю на себе Валькину рубашку, когда слышу в коридоре голос Валентина и ещё чей-то мужской.
Хорошо, что не мамаша, проносится в голове. Голоса побубнили немного, и входная дверь снова хлопнула.
- Что сидишь натянутая, как струна?- Валентин быстро входит, садится на пол, и по моей ноге вверх ползут мурашки от его щетинистой щеки. Ещё полчаса мы ни о чём не говорим.
- А можно спросить, кто это приходил? – решаюсь я после охлаждающих глотков минералки.
- Конечно, почему нет, - это мой сын, Антон. Я тебе говорил, он студент - медик. Он, между прочим, зайдёт через, ой, уже через час, и я вас познакомлю.
- И как ты меня представишь?
- Ясно как: Татьяна Владимировна, женщина со сверхзадачей, которая всё время что-то ищет и с которой не соскучишься.
- Что-то мне неловко.
- Ты умеешь быть естественной. Это редкое качество в женщинах.
- Ну, почему же, любая дурочка естественна в своей глупости.
- Нет, не естественна, потому что она, как большинство женщин, как большинство, подчёркиваю, старается набить себе цену.
Хм, так я тоже стараюсь и очень даже часто, думаю я, но вслух ничего не говорю, предпочтя остаться в его глазах положительной героиней хотя бы на время.
- Слушай, как мне понравилась твоя незаконченная картина!
- Незаконченная не может нравиться или не нравиться.
- Но я же вижу, куда движется сюжет и как это сделано.
- А я не вижу, может, я завтра больше половины уберу.
- Всё равно мне нравится, что же поделать… Только вот рамка какая будет…– я смотрю на холст, закреплённый на перепачканном цветными мазками мольберте: на фоне ярко-синего мартовского неба, по деревенской улице, навстречу друг другу движутся две процессии: запряжённые лошадьми телеги.
В той, что слева, - радостная молодёжь, девки в ярких платках, парень с гармозой, развёрнутой вширь, хохочут, обнимаются и целуются. Навстречу им – тоже телега, только сидят там степенные и чуть печалующиеся старики, может, муж с женой. В телеге полно всякого разного: виднеется край полы собольей шубы, сырный круг, белая козья мордочка, бочонок, похоже, с мёдом, сидят они, чуть ссутулившись, старушка держит руки в муфте и смотрит прямо перед собой, а дед в полудрёме уткнул нос в лопатистую бороду. Внизу справа набросок подписан «На ярмарку и обратно».
И хотя две фигуры в молодой компании ещё только карандашом прорисованы, композиция вполне завершена, краски яркие, сочные, как бока молодильных яблок, «так и прыскают» с холста.
- Здорово как! – Не могу я сдержаться. – Вот она, вся жизнь в одной картине. А говорят, что после классиков нечего и пытаться. Пытаться всегда надо, Лентин, ты – гений!
И я запечатлеваю безешку на его плече.
- А если бы ты меня расцветил, какая я была бы? Хочу быть сиреневой…
- Нет, извини, не сиреневая точно, вижу я тебя разноцветной, а преобладает, нет, не сиреневый, это, видно, рано тебе, а преобладает, скорее, розовый, зелёный немного… Насчёт рамки ты права, рамкой вообще можно картину убить, а можно усилить настроение.
- Ты что, умеешь ауру видеть?
-Да, моя Сахасрара, Манипура, и как там их ещё называют, художник просто мыслит цветами, что тут удивительного? А вообще, преподобный Амвросий по поводу искусства здорово сказал: «Искусство – это когда мы берём краски, звуки, слова, и их умертвляем, вкладывая их в какое-то пространство, как в их гробы.
А потом приходит зритель, смотрит на них и этим их оживляет. Вот это и есть искусство».
- То есть, наблюдающий оживляет объект, - добавляю неожиданно для себя самой. Он смотрит на меня искоса:
- Сама же говорила, что устала от замкнутого круга корпоративного языка вашей милой организации.
- Кстати, я тебе, помнишь, рассказывала про моего мудрейшего ВВС? Так вот он то же самое в своих лекциях блестяще преподносил: каждый музыкант исполняет одну и ту же партитуру по-своему, не может быть даже двух одинаковых. А кто такой преподобный Ам…Амвросий?
В дверь дважды звонят.
- А! Мы заболтались! Одевайся, я пока его на кухню отведу. – И Валентин, натягивая брюки на голое тело, выходит в коридор.
К моему удивлению, Антон отнёсся ко мне в целом даже с симпатией после нескольких минут насторожённости. С отцом они - одной породы, хотя его большеротая улыбка явно от матери, но она его не портит, наоборот, придаёт шарм, так как улыбается он сдержанно и тепло. Сначала он рассказывает про то, как начал заниматься дайвингом и охотно отвечал на все наши вопросы, действительно, было интересно, но потом Антон вдруг замолкает, и заявляет, глянув в окно:
- Пап, я вообще-то пришёл сказать, что собираюсь жениться.
Валентин крякает, кашляет в кулак, потом улыбается:
- Ну, что ж, поздравляю. И сколько мне это будет стоить? Мать знает?
- Конечно.
В свете предстоящих грандиозных событий я чувствую себя лишней и вскоре отбываю. Подумалось – наши отношения с Валькой – картина без рамки. А что если сначала рамку наладить, а под неё картину? Вот уж ерунда. Как раз так и погибают многие отношения: ещё картина не сложилась, а её уже в рамки...
Вспоминаю недавний обмен любезностями с незнакомой тёткой и решаю, что, наверное, Валентин и его бывшая жена, готовясь к свадьбе сына, помирились, что ли…Что же эта мадама с кулём она и есть? А кто мне ответил по телефону? И почему тогда Валя откровенно рвался ко мне ещё три дня назад? Получаю ответы на все вопросы прямо на следующий день, когда мне вдруг звонит Антон и просит встретиться. Теряясь в догадках, быстро собираюсь, еду к метро «Лубянка» и жду Антона в скверике.
Жирные серые голуби со злыми глазами, пыльные, как всё вокруг, бродят по асфальту. «Ничего-то в стране нашей не могут довести до конца: ну, выбросили Железного Феликса, и справедливо, но почему теперь должна зиять пустота на этом месте, неужели нет в нашей истории людей, достойных увековечивания? Постамент-то ведь остался». Появляется Антон, он заметно сутулится, может, потому, что очень высокий. Подсев ко мне, он улыбается своей милой сдержанной улыбкой.
- Вы удивлены, конечно, но это отец просил меня с Вами встретиться ещё до того, как…ну, в общем, он запил сейчас. Короче говоря, вот что получилось: моя мать узнала, что у отца серьёзные намерения насчёт вас и начала, извините, икру метать.
- А как она могла это узнать? – Спрашиваю я совсем не то, что хочу, и вообще непонятно, почему Антон решил играть нынешнюю роль то ли примирителя, то ли посредника, но он тут же поясняет:
- Вы не удивляйтесь, пожалуйста, что я так говорю. Дело в том, что родители меня достали своими отношениями – всю жизнь они, то разводятся, то сводятся, я давно уже не обращаю внимания на это, у меня теперь своя жизнь, маленьким переживал, конечно. Причём каждый раз, как у них бывали очередные страстные выяснения отношений, меня увозили жить то к одной бабке, то к другой, то даже к тётке в Пензу.
Из-за этого я всё время менял школы, не знаю, думали ли они при этом обо мне и моём образовании, или сложный психологический анализ собственных дрязг был им важнее. Так сложилось, что с матерью у меня всегда были ужасные отношения - она по натуре своей истеричка, чуть что - в драку лезет.
Он покосился на меня, видимо, справедливо полагая, что есть такие неизящные подробности, которые мне про их семью знать вовсе необязательно.
- И вот шесть лет назад они наконец развелись. И тут же опять стали мириться, хотя при этом у матери уже около двух лет был хахаль, она даже была от него на 5-ом месяце беременности. Да и отец никогда не был один, но это всё, как я понимаю, были эпизодические варианты. Когда они помирились, отец заявил, что этого её ребёнка он не бросит. Я вообще сходил с ума про себя от этих вывернутых отношений.
Дело в том, что они оба бредили в молодости Блоком, и отец, видно, решил вторить тому случаю, когда Любовь Менделеева, жена Блока, забеременела от другого, ну, в общем…мы так далеко уйдём в сторону.
- Да я в курсе…
Он достаёт сигареты, предлагает мне. После секундного колебания я пала – беру сигарету, надеясь унять внутреннюю тряску. С непривычки сразу заклинило голову и стало противно от вони во рту, два раза затянувшись, бросаю сигарету мимо урны.
- Когда они мирятся, то мать приезжает к отцу жить, а так обычно мы вместе с ней живём в Отрадном. Ну, так вот, тогда она вообще отмочила, взяла и сделала аборт в 5,5 месяцев, ребёнок уже живой человечек был… Этот её хахаль, Серёга, мы его очень хорошо знали, кстати, они вместе учились в институте когда-то, в одной группе с отцом и матерью, так он чуть не спятил. Серёга из-за матери ведь тоже из семьи ушёл, а у него две дочки. Ну, я смотрю, вас это всё изумляет, а каково мне было?
Они же при мне всегда орали, вернее, мать орала, отец, наоборот, пытался всегда загасить распри, хотя и сам тихой сапой не упускал своего. Да я не жалуюсь, просто хочу, чтобы вы поняли, почему я здесь.
Он гасит сигарету о круглую боковину лавочки, ерошит тёмные волосы и продолжает:
- Отец рассказал мне про вас несколько месяцев назад, - он слегка улыбается, - причём очень, как бы сказать, ну, положительно и предложил познакомиться. Я понял, что это серьёзно и, разумеется, матери ничего не сказал. Мне ведь известно, что она может так встрять…
- Так она разве рассталась со своим Серёгой?
- Первое время он не мог ей простить этого аборта и вообще перестал общаться, к тому же она опять к отцу прибежала. Через полгода мои опять разругались, а ещё через некоторое время она Серёгу снова поддела, она же красивая очень.
- Она полная? – И я рассказываю Антону о вчерашней перестрелке тряпочным кульком на пороге моего дома.
- Да нет… Наоборот, стройная. А-а, всё понятно! Эта ваша тётка с кулём, знаете кто? Это экстрасенсиха, колдунья, в общем.
- Так…Кто?
- Да! Да! Короче, когда родители были вынуждены встретиться, чтобы обсуждать мою предстоящую свадьбу, то ли отец что-то сказал наводящее, то ли мать что-то уловила, но она почувствовала, что на этот раз у отца всё серьёзно. Она прибежала домой, начала охать, рыдать, вспоминать, какая у них любовь была на первом курсе и т.д., я этого всего наслушался за свою жизнь.
Вдруг вечером слышу, она по телефону говорит кому-то: «Убью его, её убью,… слушай, дай телефон той колдуньи, которая Гальке помогла кого-то там приворожить». Утром рано-рано она куда-то улетела, а на следующий день….
- Антон, скажите, когда это было? – прерываю я его.
- Да, дня три-четыре назад. И буквально через день я узнал, что отец в жутком запое. Мать понеслась к нему, что там между ними было, не знаю, только ещё через день рано утром я проснулся оттого, что она ворвалась ко мне в комнату, растрёпанная, бледная как смерть, в мокрой сорочке и прошипела:
- Звони отцу, проси, умоляй приехать проститься, я отравилась… И побежала в ванную комнату, слышу её рвёт…
Я позвонил отцу, он испугался, сказал, возьмёт такси, приехал, мы с ним начали ей промывание делать, она всё на отца кидалась:
- Не отдам, никому не отдам, только тебя люблю!
Потом я ей укол сделал, она спала полдня.
- Я поняла, Антон, спасибо вам. Такая любовь…Я поняла. – У меня на душе уже давно кошки скребли, хотелось закончить этот разговор.
- Да нет, ничего вы не поняли! Видел я эту любовь. Просто мать всю жизнь хочет иметь, как можно больше, чтобы всё её было. Ну, она и с Серёгой не расстанется, не отпустит его от себя, и если отец с кем-то жизнь начнёт, она будет считать, что своё упустила, это ей пережить тяжелей всего. И травиться ей колдунья велела, я уверен, видно, они поняли, что ситуация аховая, а отец, как протрезвел, сказал, встреться с Татьяной, расскажи ей всё это, мне тяжело…пусть переждёт чуток.
- А зачем эта сенсиха кулёк в меня метала?
- Так это она не простой мешочек-то вам швыряла. Заговорённый он. Если бы вы его поймали или, не дай Бог, открыли и сохранили, схватили бы всё, что она на него наколдовала. Как это вы сообразили, бросить ей этот подарочек обратно?
- Не знаю даже…как-то само получилось.
- Это, видно, вам ангел-хранитель помог.
- Боже мой, а как же отцу-то помочь? Как он?
- Плохо. Остановиться не может. Я поеду сейчас выводить его из пике.
- А как?
- Капельницу буду ставить со специальным лекарством. Плохо то, что это ведь не просто запой: когда бабки всякие на мужиков заговор делают, у них такое начинается в душе, их словно рвёт на разные части тоска, и первое, что они учиняют – начинают пить, впадают в запой. Чем это закончится, трудно сказать.
- А мать об этом знала?
- Не знаю. Она же своего привыкла любой ценой добиваться. Помню, и голой в снег сигала, и посуду в доме всю переколотила, один раз отцу прямо на картину сырое тесто выплеснула. Знаете, я привёз вам фото матери. Не удивлюсь, если она, чего доброго, соберётся и на вас кинуться.
- Антон, а почему вы мне всё это вообще рассказываете? – Я беру чёрно-белую карточку.
- Здесь она много моложе, чем сейчас. Тогда ещё не такая бешеная была. Пироги мне пекла, шила хорошо… А здесь я потому, что отец просил и ещё потому, что мне показалось, у вас с отцом получится.
Смотрю на фото: и действительно, красавица – пышные тёмные волосы, тип Элизабеты Тейлор, если бы не слишком большой рот. Кажется, мне удаётся придать лицу выражение спокойствия.
- Спасибо вам. Если отцу будет нужна помощь, звоните. Я звонить не могу, вчера уже попала на вашу мать – она сняла трубку. Желаю вам счастья в вашем предстоящем браке.
- Спасибо. Мы с моей будущей женой венчаться будем, она верующая. Надеюсь, такой чертовщины, как у моих родителей мы избежим, а вы тоже сходили бы в церковь.
- В церковь?.. Зачем? Я же грешница, вот чуть мужа не увела из семьи.
Антон с досадой отбрасывает пышные волосы со лба:
- Я же так долго вам рассказывал, объяснял, что никакой семьи нет давно.
Почему-то мне не очень нравятся эти внезапно возникшие с ним отношения: какой-то союз обиженных.
- А вам отец говорил, что я учитель медитации? Впрочем, это уже, наверное, неважно.
Взгляд Антона становится жёстче:
- Он мне сказал, что вы филолог.
- Кстати, а откуда вы знаете, как бабки привораживают и заговаривают? И откуда ваша мать узнала мой телефон, адрес?
- У нас в медицинском и не о таком узнаешь. А телефон… у отца найти что-нибудь ничего не стоит, он не умеет прятать, мать же всю жизнь лазила по его карманам, рылась в телефонной книжке, по телефону адрес узнать довольно просто.
Антон разговорился:
- А знаете, тут к нам на факультет заявился некий гипнотизёр, Герман Фаст, не слышали? Так вот, мы с друзьями, было нас 6 человек, сели в разных концах зала и начали про себя молитвы читать православные. Через десять минут он заявил, что в зале ему кто-то мешает работать, и если не прекратят, он пошлёт ответный удар. Ну, нас это только раззадорило, мы переглянулись и продолжаем – кто молитвы, кто псалмы – читаем. Так он вынужден был сеанс свой свернуть, представляете! Что-то возмущённо организаторам наплёл и умотал.
Я занята своими переживаниями и поэтому отвечаю невпопад:
- Да я не занимаюсь никаким гипнозом… Спасибо вам. Всего доброго.
Мы расстаёмся, я вру ему, что мне надо на Китай-город, он идёт к метро, я зачем-то бреду по скверу к памятнику Кириллу и Мефодию, потом сажусь в троллейбус и еду неизвестно куда. Уже войдя в троллейбус, вижу справа церковь, спохватываюсь, но поздно, двери закрылись, и мы поворачиваем на Солянку.
Это «но», разделившее фразу пополам, всегда обычно всё портит. Ночью мне снится яркий сон, настолько чёткий, что я до сих пор помню его детали, позже я узнала, что такие сны называются тонкими. Бреду я по какому-то магазину между прилавками с цветными рядами банок, игрушками детскими, пакетами разноцветными. Вдруг меня кто-то окликает, и я вижу - за стеклянной витриной, по улице топает весёлая компания, тут словно наводится резкость, компания приближается – это Валентин и незнакомые люди; они проходят мимо, весело машут мне рукой, а Валентина под руку тащит за собой хохочущая женщина, но он-то вовсе не смеётся, а смотрит прямо перед собой отсутствующим взглядом.
Я гляжу им вслед и чётко и спокойно говорю: «Ещё не вечер!» При этом я даже слышу свой голос. Компания со смехом исчезает за углом.
Просыпаюсь внезапно часов в шесть утра, лежу, смотрю на стихи эльфов, которые я себе сама купила, на этот раз это поэма в пионах, и пытаюсь прогнать тревожное чувство от непростого этого сна. Вдруг раздаётся резкий звонок зелёной телефонной лягушки. Хватаю трубку - в такую рань, кто бы это?
- Алё?
Незнакомый женский хриплый голос:
- Добрый вечер!
- Какой вечер?
- Правильно, сейчас уже утро, … твою мать! Она повторяет ругательство. Пищит пунктир коротких гудков.
Лежу с тикающей трубкой в руке, обескураженная, и соображаю. Ага, это был её ход, мешочной бабки…куль я ей отбросила, а во сне ответила, что мы ещё поглядим: «ещё не вечер», но Вальку-то они увели. И сейчас она закрепляет успех: во-первых, застаёт врасплох спросонья, во – вторых, как бы перекинула временной мостик – вечер уже прошёл, тот самый, на который я надеялась, и уже утро, она пыталась вбить мне это в голову, а выругалась, чтобы мне, непрофессионалке, показать, у кого бразды правления и матом вогнать гвоздь в построенную стену между мной и Валькой. Да… и тогда, и сейчас, кто знает, что мат – это язык демонов?
Куда же делась хвалёная поддержка природы? Утреннюю программу я не пропускаю, надеясь хоть чуть уменьшить вес возникшего в груди камня. Перед сутрами вдруг наплывает смеющееся лицо Йенса и также неожиданно исчезает. Программа завершается успешно, если не считать распухших от слёз глаз. Устраиваюсь в кресле.
…И замыкаю я в клетку холодную
Лёгкую, добрую птицу свободную,
Птицу, хотевшую смерть унести,
Птицу, летевшую душу спасти.
Вот моя клетка – стальная, тяжёлая,
Как золотая, в вечернем огне.
Вот моя птица, когда-то весёлая,
Обруч качает, поёт на окне.
Крылья подрезаны, песни заучены…
Придётся подождать, когда сердце отзовётся на другие, приветственно-звонкие блоковские стихи…
фото из интернета. Спасибо автору.