Бунт простолюдина

Виорэль Ломов
Бунт простолюдина


Сведения о деле Антуана Берте, 20-летнего семинариста, осужденного и гильотинированного в Гренобле (департамент Изер, Франция) 23 февраля 1828 г., можно найти в газетной хронике той поры и в знаменитом романе Стендаля (1783—1842) «Красное и черное» (1831).
Романист, сам выходец из Гренобля, использовал биографию Берте и громкий суд над ним для сюжета произведения и образа главного героя Жюльена Сореля. Одновременно писатель вынес и собственный приговор современникам, погрязшим в безверии и ханжестве эпохи Реставрации (1814—1830). Именно это обстоятельство — возведение Стендалем заурядного уголовного дела в «хронику века» — и сделало суд над Берте воистину великим.

Поскольку классическая литература дает более адекватное отображение действительности, нежели газетные репортажи, то именно роман Стендаля в первую очередь позволяет восстановить подробности судебного процесса Берте.
По природным талантам, воспитанию и образованию, нетипичным для сына сельского кузнеца, Антуан, кумиром которого был Наполеон, вполне мог совершить блистательную карьеру. Но, увы, он опоздал родиться. Для бедных, молодых и тщеславных славное время Первой Империи безвозвратно ушло в прошлое вместе с императором.
С детства опекавший Антуана престарелый приходский священник устроил питомца гувернером в семью состоятельного буржуа Мишу де Латур в местечке Бранг, под Греноблем.

«Хрупкое сложение, мало приспособленное к физическому труду, высокий, не для человека его звания, уровень умственного развития, рано выявившаяся наклонность к высшей науке» (из судебной характеристики Берте) произвели впечатление не только на детей, но и на их романтическую мать, г-жу Мишу, которой Антуан сам годился в сыновья.

На суде через два года Берте показал, что г-жа Мишу осыпала его знаками утонченного внимания и с материнской заботливостью берегла хрупкое его здоровье. «Общение с ней мне было сладостью: она словно угадывала и понимала все, что творится в сердце восемнадцатилетнего юноши; наши беседы незаметно приобретали характер мечтательной чувствительности, придававшей им несказанную прелесть. Госпожа Мишу прониклась сочувствием к моим мукам и захотела несколько усладить их. За трогательное ее участие я отплатил ей неистовой любовью». (Б. Сарнов).

Все шло отлично, пока горничная не изобличила любовников. «Всяк сверчок знай свой шесток» — похоже, эту истину Берте усвоил слабо, за что и поплатился. Его с позором изгнали из семейства. Исключили Антуана и из духовной семинарии Гренобля, куда его пристроил кюре, — скорее всего, за безбожие.

Добросердечный священник не оставил воспитанника без призора и устроил его в богатое аристократическое семейство де Кардоне. История повторилась, хотя и с другим оттенком. Теперь Антуан увлекся не женой хозяина дома, а его дочкой. Чувства были взаимные, о чем мадмуазель призналась отцу. Не исключено, что все могло бы закончиться для Берте благополучно, не получи в этот момент г-н де Кардоне от г-жи Мишу письмо, в котором та изобличила своего бывшего любовника в лицемерии и корыстолюбии.

Покорителя сердец уволили, и он с подмоченной репутацией нигде не мог найти места. Доведенный до отчаяния, Берте во время обедни в церкви попытался застрелить г-жу Мишу и себя, но выстрелил неумело, и раны обоих оказались не смертельными. Скорее всего, Антуан совершил это преступление еще и от осознания никчемности своих попыток пробиться из грязи в князи. Во всяком случае, он во время следствия и на суде то и дело повторял, что жаждет смертного приговора. Это говорило не только о раскаянии преступника, но и о крушении всех его надежд «мирным путем» преодолеть сословные преграды, перескочив пропасть между богатством и нищетой.

Раненого заключили под стражу и возбудили уголовное дело по обвинению в преднамеренном покушении на убийство, да еще во время церковного богослужения, и на суицид.

Начавшийся судебный процесс прогремел на всю страну. В день суда большой зал был переполнен публикой, преимущественно дамами. Жандармы оцепили всю прилегающую территорию, не допуская толпы зевак к зданию суда.
Несколько часов длился допрос свидетелей. Затем с обвинительной речью выступил генеральный прокурор, который с пафосом распространялся о варварстве совершенного преступления и называл обвиняемого «чудовищем». Перед ним лежало письмо Антуана, в котором тот сам просил его осудить и казнить. «Смерть — самое сладостное прощение, которое я могу получить». На все вопросы Берте повторял одно и то же: «Убейте меня, приговорите меня к смерти, ни о чем больше я не прошу!» (А. Моруа).

Адвокат, играя на дам, взывал к человеколюбию 12 присяжных, состоятельных чиновников и буржуа, но и подтверждал желание обвиняемого: «Он не хочет жить. Зачем ему жизнь, если он лишился чести? Он уже почти не живет, он сам приговорил себя к смерти. Своим приговором вы только поможете ему избавиться от невыносимого существования».
Заключительное слово председатель окончил в полночь. Присяжные вынесли Берте свой обвинительный вердикт за полночь. Суд признал Антуана Берте виновным «в убийстве с заранее обдуманным намерением» и приговорил к гильотинированию. Подавать апелляцию Берте отказался.
Осужденный сам выбрал себе могилу. И хотя он отказался от исповеди, «большая процессия священников сопровождала гроб».

P.S. Трагедию Берте Стендаль выразил в последнем слове Сореля на суде.
«— Я отнюдь не имею чести принадлежать к вашему сословию, господа: вы видите перед собой простолюдина, возмутившегося против своего низкого жребия…
Итак, я заслужил смерть, господа присяжные. Но будь я и менее виновен, я вижу здесь людей, которые, не задумываясь над тем, что молодость моя заслуживает некоторого сострадания, пожелают наказать и раз навсегда сломить в моем лице эту породу молодых людей низкого происхождения, задавленных нищетой, коим посчастливилось получить хорошее образование, в силу чего они осмелились затесаться в среду, которую высокомерие богачей именует хорошим обществом.
Вот мое преступление, господа, и оно будет наказано с тем большей суровостью, что меня, в сущности, судят отнюдь не равные мне. Я не вижу здесь на скамьях присяжных ни одного разбогатевшего крестьянина, а только одних возмущенных буржуа».



Рис. «Некий Антуан Брете, сын крестьянина, решил сделать карьеру, стал гувернером в богатом семействе Мишу, но уличенный в любовной связи с хозяйкой дома, был лишен этого места…»