Девушка танцевала в лесу, и только лес был вокруг неё и тех, кто танцевал рядом с ней. Звонкая, быстрая музыка летела над лесом, путаясь в верхушках деревьев, разливаясь повсюду и заполняя собой все. Струны дрожали от чистых, искрящихся нот. Тысячи струн дрожали в одном безупречном ритме – весь лесной народ собрался на поляне, чтобы играть на своих инструментах и танцевать.
Они не знали иного способа вознести хвалу богам за то, что жизнь их светла и прекрасна, небо голубое, деревья зеленые, и каждый день приносит новую радость. Они не знали иного способа выразить эту радость, все свое безграничное счастье. Они не знали иного способа дать волю неуемной жажде жизни, упоению жизнью. Они не знали иного способа жить. Танец. Всегда танец. Под кронами густых деревьев, на влажной от росы траве, танец без начала и конца, танец-жизнь.
Девушка танцевала в центре большого круга. Все прочие двигались возле неё, защищая и в то же время поклоняясь её юности, красоте и бесконечному свету сердца. Они танцевали свой танец, она – свой. Девушка плавно опускалась на землю и тут же взлетала вверх, падала, словно без чувств, – и сразу взмывала под небо, поднимала руки, ловила в них ветер, как птица в крылья, делала один шажок за другим… рисовала непрерывный узор танца под сенью леса, сливаясь с ним, отдавая себя ему. Каждое движение тонкой и гибкой фигуры вторило музыке.
Музыка не кончалась. Танец не кончался. Лесной народ мог танцевать от зари до зари, не прекращая танец ни на секунду.
Музыка не кончалась… но вдруг чуждые звуки вторглись в неё, нарушили созвучие, в клочья разорвали гармонию. Танцоры замерли, глядя в гущу родного леса, который всегда стоял на страже их покоя и танца… звуки были где-то в нем, они подходили все ближе и ближе – и пугали своим хаосом и разладом. Странные звуки. Ничуть не похожие на музыку лесных обитателей. Звуки громкие, резкие, отбивающие свой дикий, безумный ритм, звуки варварские и грубые. Ближе и ближе. А вместе со звуками на поляну ворвались люди – так же бесцеремонно, как их странная какофония звуков.
Десятки горящих глаз смотрели на лесной народ. Десятки раскрашенных в яркие цвета лиц. Десятки людей, если только это были люди, в пестрой одежде – перья, лоскуты, бусы из камней и костей, - с волосами лохматыми, с улыбками жуткими, с множеством незнакомых инструментов в руках.
Чужаки били в обтянутые кожей цилиндры палками, извлекая звуки… громовые, тяжелые, бьющие по ушам. Таких звуков лесной народ прежде не слышал. Таких людей прежде не видел. Уже много лет им казалось, что они на острове одни… это был их остров, их лес, их мир.
Дикари с перьями в волосах взяли танцоров в кольцо и тыкали в них пальцами, голосили что-то на своем странном языке. Тоже резком, быстром, неприятном на слух.
Лесной народ охватила тревога. Они прижались друг к другу, закрывая собой девушку, что танцевала в центре круга. Мгновенная тишина повисла над лесом. И тут же, повинуясь взмаху руки того дикаря, что носил самые яркие перья, чужаки принялись колотить в свои цилиндры, трясти какими-то звенящими предметами, кричать и прыгать вокруг лесного народа.
Девушка вышла вперед, не слушая тех, кто просил её вернуться. Она встала перед своим народом и смотрела, как дикари скачут, размахивают руками, извиваются всем телом… танцуют? Резкие звуки обтянутых кожей цилиндров причиняли почти телесную боль. От быстрых и рваных движений рябило в глазах. Ни в звуках, ни в движениях не было ни следа гармонии и лада, ни следа созвучия и цельной красоты, и все же… Это была музыка. Это был танец.
Девушка вздохнула и закрыла глаза. Отогнала от себя все мысли и чувства, стала пустой внутри – и открыла душу навстречу музыке. Чужой, странной, хаотичной, и все-таки – музыке. Так лесной народ учился слушать свою музыку, познавал её. Слушать. Слушать только её, и ничего больше. Нет мира, нет тебя, никто и ничто вокруг не существуют – одна лишь музыка. В абсолютной тишине, погружаясь в неё, ты слышишь… как один звук тянется к другому, как они звучат вместе, как они разбиваются друг о друга и летят, чтобы сцепиться с каким-то иным звуком. Ты слышишь… как из дрожания в воздухе тысяч разных звуков рождается мелодия. Красивая. Гармоничная. Совершенная. Ты ловишь эту музыку всем телом и, открывая глаза, пускаешься в танец. Повторяешь своим телом все изгибы и переливы музыки.
Открыв душу навстречу странным звукам, девушка слушала… слушала… слушала… и не слышала привычной гармонии. Глядя на беснующихся вокруг дикарей, она не видела гармонии в их танце. И все-таки… было в них что-то… какой-то новый, незнакомый, едва уловимый ритм, какие-то новые, незнакомые, бешеные чувства… какая-то знакомая и понятная лесному народу жажда жизни. Любовь к жизни. Любовь к миру. Радость. Восторг. Упоение.
Танец замер так же резко, как начался. Дикари оборвали свою странную пляску, и оружие грозно звякнуло у них в руках. Человек с самыми яркими перьями в волосах подошел ближе – и наставил свое длинное, острое копье на девушку. Лесной народ застыл в ужасе. Кольцо чужаков начало сжиматься.
Вождь дикарей оказался совсем юным – краска на лице добавляла ему лет, алчный блеск в глазах старил и уродовал. Но девушка из лесного народа умела, как и все они, видеть сквозь внешнее и заглядывать внутрь. Она умела заглядывать внутрь музыки – и так же сейчас заглянула в глаза юноши, который хотел убить её. Он мог ждать от неё любого сопротивления, даже бегства, но только не того, что девушка улыбнется, возьмет его за руку и потянет за собой.
- Музыка, - сказала она. – Танец. Мы можем… танцевать.
Юный дикарь, конечно, не понял её, зашипел что-то на своем резком языке. Искра интереса мелькнула в его глазах… только поэтому он махнул рукой воинам, чтоб они опустили оружие. А своему народу девушка дала знак играть. Они всегда слушались её – не стали спорить и теперь, заиграли, перебирая струны дрожащими руками. Юноша в изумлении поглядел на девушку. Она взяла его за руку и потянула в центр круга, тут же образованный лесным народом.
Дикари замерли, готовые в любой миг пустить в ход копья и луки. Обитатели леса смотрели на них с ужасом – но, как всегда, стоило им тронуть струны, и тревога ушла, лица обрели спокойное выражение, и музыка побежала, полетела, заструилась плавно и звонко.
- Музыка, - сказала девушка еще раз. – Танец.
Она танцевала на глазах у юноши-дикаря в пестрой одежде, с перьями в волосах и ожерельями из костей на шее. Она танцевала свой самый прекрасный танец, не замечая, как опускаются копья и луки, как дикари смотрят на неё и не могут отвести взгляд. Она на мгновение замерла, услышав опять странные, дикие, громовые звуки палок, бьющих по цилиндрам, звон, грохот, треск… замерла – и тут же возобновила танец, подхватывая и эту музыку, которая смешалась с музыкой её народа. Одна музыка стала частью другой. Они звучали вместе, это было очень странное, ни на что не похожее звучание, и все же… все же оно было прекрасно.
Юноша-дикарь танцевал рядом с ней. Его племя двигалось между лесными обитателями… и так странно, так чудно выглядели хаотично скачущие фигуры вперемешку с плавным и мягким движением. Даже не обрывая танца, девушка видела, что это странно и чудно, но так красиво, так странно красиво… будто огонь, неистовый, рвущийся на свободу, но порой тихо трепещущий на ветру.
Юноша сказал девушке что-то – выдохнул с горящими от восторга глазами. Она не поняла его. Но лучше всяких слов говорил танец.