Душа поэта

               
Покрылось сердце инеем -
очень холодно в судный час.
А у вас глаза, как у инока -
Я таких не встречала глаз.
Ухожу, нету сил.
Лишь издали
(Всё ж крещёная!)
Помолюсь. За таких вот,
Как вы -
За избранных
Удержать над обрывом Русь.
Но боюсь, что и вы
бессильны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия
Не могу, не хочу
смотреть!

Это предсмертное стихотворение Юлии Друниной. В нём и горечь, и боль души, и разочарование.
Почему красивая, успешная, талантливая поэтесса пришла к такому выводу, к такому  концу?
Бесстрашный человек, прошедший войну, видевший столько смертей, столько боли и горя, не выдержал мирной жизни. Значит что-то в этой жизни было не так, значит жизнь эта не стоила — жизни?

Как я завидую тому,
Кто сгинул на войне!
Кто верил, верил до конца
В «любимого отца»!
Был счастлив тот солдат…
Живых разбитые сердца
Недолго простучат.

Ее собственное сердце было разбито.
Какое-то время она еще боролась. Был период, когда Друнина активно занималась общественной деятельностью, в 1990 году даже была избрана депутатом Верховного Совета Росси – еще горбачевского созыва.
Николай Старшинов вспоминает: «Хорошо зная ее нелюбовь и даже отвращение ко всякого рода заседаниям и совещаниям, я был удивлен, что она согласилась с тем, чтобы ее кандидатуру выдвинули на выборы . Я даже спросил ее – зачем?
- «Единственное, что меня побудило это сделать, — желание защитить нашу армию, интересы и права участников Великой Отечественной войны и войны в Афганистане».

Живых в душе не осталось
мест —
Была, как и все, слепа я.
А все-таки надо на прошлом —
Крест,
Иначе мы все пропали.
Иначе всех изведет тоска,
Как дуло черное у виска.
Но даже злейшему врагу
Не стану желать такое:
И крест поставить я не могу,
И жить не могу с тоскою…

Юлия Друнина подписала себе приговор. Но прежде, чем привести его в исполнение, она должна была закончить свои дела. И главное свое дело – закончить сборник, который готовился к выходу: он назывался «Судный час» и был посвящен Каплеру, а один из разделов полностью занимали ее стихи – к нему, его письма и записки – к ней…
Когда сборник был закончен, Юлия Владимировна уехала на дачу.  20 ноября 1991 года она написала письма: дочери, зятю, внучке, подруге Виолетте, редактору своей новой рукописи, в милицию, в Союз писателей. Ни в чем никого не винила.

На входной двери дачи, где в гараже она отравилась выхлопными газами автомобиля, приняв снотворное, оставила записку для зятя: «Андрюша, не пугайся. Вызови милицию и вскройте гараж».
Она продумала и учла все, каждую мелочь. Так что, скорее всего, обдумывала самоубийство все-таки достаточно долго и обстоятельно.
В предсмертном письме Юлия Владимировна попыталась объяснить причины своего решения:

«Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл… А я к тому же потеряла два своих главных посоха — ненормальную любовь к Старокрымским лесам и потребность творить… Оно лучше — уйти физически неразрушенной, душевно несостарившейся, по своей воле. Правда, мучает мысль о грехе самоубийства, хотя я, увы, неверующая. Но если Бог есть, он поймет меня…»
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!

Она привыкла жить интересами страны —  её чаяниями, ёе болью, её бедами. Это для неё было главное. Другое поколение, другие приоритеты,  иные ценности, не всегда понятные следующему поколению. К тому же — поэт это несколько иная «субстанция». Его душа открытая вселенная для всего: и счастья, и боли, и разочарования...
Душа поэта. Тонкая, всё чувствующая со страшной силой. Ранимая и страдающая...
А ведь были стихи, с такой невероятной надеждой и жаждой жизни...
  *   *   *
Все зачеркнуть. И все начать сначала,
Как будто это первая весна.
Весна, когда на гребне нас качала
Хмельная океанская волна.

Когда все было праздником и новью -
Улыбка, жест, прикосновенье, взгляд...
Ах океан, зовущийся Любовью,
Не отступай, прихлынь, вернись назад!

*   *   *
Легка. По-цыгански гордо
Откинута голова.
Техасы на узких бедрах,
Очерчена грудь едва.
Девчонка, почти подросток,
Но этот зеленый взгляд!-
Поставлены чуть косо,
По-женски глаза глядят.
В них глубь и угроза моря,
В них отблеск грядущих гроз...
Со смуглою кожей спорит
Пшеничный отлив волос.
Легка, за спиною крылья -
Вот-вот над землей вспорхнет...
Неужто такими были
И мы в сорок первый год?..

И всё-таки... и всё-таки в её стихах такая грусть,
Что сердце невозможно плачет,
и вновь мечтает всё назад вернуть...

«Теперь не умирают от любви —
насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
лишь без причины человеку плохо.

Теперь не умирают от любви —
лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но "неотложку", мама, не зови,
врачи пожмут беспомощно плечами:
"Теперь не умирают от любви..."

Мы считаем, или по крайней мере надеемся, что все мы родом из детства.
У Юлии Друниной иначе:

Я родом не из детства — из войны.
И потому, наверное, дороже,
Чем ты, ценю я радость тишины
И каждый новый день, что мною прожит.

Я родом не из детства — из войны.
Раз, пробираясь партизанской тропкой,
Я поняла навек, что мы должны
Быть добрыми к любой травинке робкой.

Я родом не из детства — из войны.
И, может, потому незащищённей:
Сердца фронтовиков обожжены,
А у тебя — шершавые ладони.

Я родом не из детства — из войны.
Прости меня — в том нет моей вины...

Разные времена, разные поколения, разные люди, разные судьбы, а причина всегда одна: равнодушие и бессердечие.

Когда вы окажетесь у ворот Рая, обратите внимание на «существо» справа от ворот — в изношенном, ветхом одеянии, с босыми ногами. Это, непременно, будет Юля - точнее её душа. Поздоровайтесь, хотя бы взглядом — ей это будет отрадно...