Есть одна аллея в нашем районе, где днем можно гулять с детьми, не маясь под палящими солнечными лучами. Раскидистые кроны деревьев великолепно защищают сидящих на лавочках мамочек и их чад, играющих на площадке. Количество свободных мест там, к сожалению, строго ограничено по причине горячей любви нашего народа тащить все добро к себе в хату, будь то целая лавочка или ее составляющие. В результате получается, как в детской игре, где стульев всегда на один меньше, чем игроков, которые бегают вокруг них и по команде должны быстренько занять ближайший табурет . Тут уж, кто успел, тот и сел. Вот так и с посадочными местами на аллее. Надо сказать, что место это людное, с большой проходимостью и облюбовано оно в дневные часы не только молодым поколением, но и людьми преклонного возраста. Есть у них личные, негласно закрепленные за ними скамейки. Вот, как мальчики отдельно, девочки отдельно, так и тут : старики налево, молодежь направо. Общих точек соприкосновения нет, тем для разговоров тем более, а шуму бывает много, когда два этих мира сталкиваются в прениях на политические, культурные и бытовые темы.
События, о которых хочу написать и размышления, рожденные в результате этого, о которых не могу не написать, происходили именно там. Это был обычный летний день, со стандартным набором планов на него. Выплываем мы с детьми из подъезда, сразу погружаясь в тягучее, жаркое марево. Они, обгоняя меня, несутся на аллею, которая располагается как раз сзади нашего дома. Очень удобно — завернул за угол и вот тебе спасительный тенек, вместе с возможностью хоть какое — то время побыть вне детского громкого категоричного внимания. Я, как всегда с книгой и беспокойной мыслью: «Вот бы удалось присесть «. Не тут — то было. Свободное место на лавочке оказалось лишь на территории собеса- так любовно называли здесь среду обитания пожилых граждан. Но искушение, наконец — то, начать чтение сборника рассказов Анатолия Алексина «О любви» было столь велико, что я, не испугавшись недоуменных взглядов бабушек и одного дедушки, уверенно направилась к пустующему заветному месту. Ощущение было такое, что я, как минимум, решилась нарушить регламент дипломатического приема. С моим появлением разговор притих, повисла напряженная тишина. «Лишь бы ничего не спросили, только бы не заговорили», — умоляла я высшие силы. Просьба моя была услышана, но до поры, до времени. А пока, усевшись на самый краешек лавочки, достала книгу и приготовилась получать удовольствие. Как же я люблю такие минуты, когда внутри покой и сюжет прямо ложится на душу, под настроение, что называется. Главное, чтобы в этот момент никто не отвлекал, не разрушал тонкий мир образов, созданных фантазией автора. Периодически отрывая взгляд от страниц, я наблюдала за детьми, которым строго настрого было наказано: «Чтоб я вас видела!». Но поле моей видимости попадали не только они. Благодаря боковому зрению, я могла наблюдать, что скамеечка потихоньку пустеет и в конце концов на ней остались только я, да весьма колоритный дедушка. Одет с иголочки, в кипельно белой фуражке, точно такой, как любит надевать всем нам известный кинематографист. Вдруг, сквозь погруженность в интересное повествование, краем уха я слышу, что ко мне обращаются, ошибиться было невозможно, потому что рядом просто больше никого не было. Понимаю, что плакало мое чтение, потому как надо проявить уважение и внимательно выслушать человека, явно настроенного на общение. Откладываю книгу в сторону и принимаюсь слушать, иногда разбавляя разговор собственными репликами, типа :» понятно», «ничего себе», » вот это да» и все в таком роде. Дедушка же в свою очередь, видя мою искреннюю заинтересованность, очень оживился и рассказал историю своей жизни с самого начала и до сего момента.
Деревенский мальчик, послевоенное детство, мама — портниха обшивала всех поселковых модниц. Набожная бабушка, которая водила его — семилетнего пацана в церковь на ночную Пасхальную службу, а он там держал ее за руку, переживая , как бы не упала. Друзья, с которыми воровали соседские яблоки, ходили на речку, катались зимой на санках. А потом глаза его увлажняются, потому что никого из них уже не осталось, только он еще живой из всей их банды. Теперь только на кладбище к ним ходит, когда в деревню свою возвращается. Говорит, что за все он Бога благодарит, как бабушка научила, а особенно за то, что жизнь Он ему подарил такую интересную, неординарную, актерскую. Сыграл в театре более 200 ролей. Объездил с гастролями всю страну. Народный артист республики Йошка — ола и заслуженный России. При этом достает замусоленный мешочек и торжественно показывает две «корочки» красного цвета, подтверждающие его слова, гордо демонстрирует подпись нашего президента. Я, конечно, выражаю неподдельное удивление, потому что не каждый день вот так встречаешь человека такой профессии. А он тем временем, довольный произведенным впечатлением, продолжает рассказывать о своей жизни, жене, собаке, иногда сбиваясь, иногда повторяясь. Я не перебиваю, слушаю. Вот уже рассказ его перескочил в сегодняшние дни. Живет он вдвоем с сестрой, жену давно похоронил, детей нет. Ругаются они с ней часто из-за денег. Говорит, что позволяет себе каждый день, сидя на аллее попить немного живого пива, а потом пообедать в неплохой пиццерии через дорогу. Сестра же всего этого не одобряет. Но он считает, что заслужил, тратит исключительно свои деньги. 50 лет отслужил в театре, вот теперь и гусарит (дословно). Закончив говорить о себе, переключается на меня. Следуют вопросы о моей жизни, детях, муже. Раскланявшись, на том и расходимся.
Попрощавшись с ним, не могу отделаться от чувства грусти, оставшегося послевкусием после нашего разговора. Мы не раз еще встречали его на аллее, да и продолжаем встречать, но вот, что заставляет каждый раз сжиматься мое сердце — он нас не помнит и вновь, и вновь рассказывает свои истории, которые слово в слово я знаю наизусть. Не перебиваю, слушаю. Потом он задает все те же вопросы о семье, детях, муже, каждый раз переспрашивая их имена. Мы всегда для него новые знакомые. И всегда неизменно при нем бутылочка пива и коньяка. Мысль о глубоком одиночестве этого дедушки не покидает меня, ведь по сути все, что у него есть — это вот эти вот две «корочки» — подтверждение его былого успеха, которые всегда при нем и воспоминания, которые с ними связаны. Он живет там, в той жизни, где был успешным, востребованным актером. Востребованным — это главное. А теперь он просто дед, который каждый день сбегает от своей сварливой сестры на улицу и просиживает там весь день, если погода позволяет, затуманивая сознание пивом с коньяком, алкогольные пары которых услужливо уносят его из угнетающей действительности. На аллее всегда есть публика, а старческая память помогает сделать так, чтобы она каждый раз была новая.
Не могу не рассказать еще об одной очень энергичной бабушке с таксой. Подсела на лавочку она как раз в тот момент, когда наш знакомый дедушка удалился за коньяком, попросив меня посторожить его пакет. Дети мои тут же нашли общий язык с собачкой Филей, чем привели в восторг бабулю, которая на фоне всеобщей дружбы разговорилась, экспрессивно жестикулируя конечностями. Но вот в чем дело, весь ее разговор сводился к тому, чтобы рассказать, какие вокруг в общей своей массе плохие вонючие дети, вонючие мужчины, мерзкие собаки, кобели, которые так и норовят залезть на ее Филю, отвратительные соседи, которые все время выкручивают лампочки в подъезде и все в таком же духе. Мне стало откровенно не по себе. А когда она, завидев возвращающегося дедушку и высказав в его адрес:» Ааааа, знаю я его! Все время всем рассказывает, что он актер, а на самом деле все врет. Пойдем отсюда, Филечка!», засобиралась уходить, я вздохнула с облегчением. Подумалось мне в тот момент, что все это у нее от одиночества. Точно такого же всепоглощающего, как у дедушки, только перерождается оно у нее в агрессию по типу » Никто нам с Филей не нужен, нет вокруг нас никого достойного». Возможно, не случилось в ее жизни мужа порядочного и детей, настрадалась от этого, а теперь сознание включает своеобразные механизмы защиты от боли, причиняемой мыслью об этом.
Вот тебе и собес. Как — то не до шуток. После таких встреч начинаешь задумываться о том, что мы ведь даже представить себе не можем, сколько вокруг нас таких вот очень одиноких пожилых людей. Для них собака — это человек, который заменяет всех ушедших или так никогда и не появившихся в жизни близких; общение на лавочке — это жизненно необходимый ритуал, по сути — это и есть жизнь, а когда плохая погода, то остается коротать время с газетой или перед телевизором. Я пишу сейчас эти строки, а самой делается так страшно при одной только мысли об этом. Мы стараемся держаться от стариков подальше, они нас раздражают своей медлительностью, неповоротливостью, нравоучениями и только старости присущим специфическим запахом, который не спутаешь ни с чем. Отгораживаемся от них, чествуя только на 9 мая. Хотя, надо отдать должное, что не во всех культурах так. Позволяем себе относиться к ним с пренебрежением, мол они свое уже отжили, а у нас еще вся жизнь впереди. Какая непозволительная самонадеянность. Ведь пока мы молоды и полны сил, кажется, что весь мир у наших ног, но время летит быстро и мы тоже неизбежно состаримся. Вот тогда придет и наша очередь задуматься о пресловутом стакане воды.
В завершении я хочу сказать, что начинать надо с себя, четко понимая, что наши дети смотрят на нас и от того, что они видят, какую модель поведения мы демонстрируем им в данном случае в отношении стариков, во многом зависит их отношение к нам немолодым и одряхлевшим. Будьте внимательны и сострадательны, ибо все там будем.
P.S. Мы будем приходить на аллею и каждый раз уже я буду разыгрывать спектакль перед знакомым дедушкой. Роль у меня несложная: слушать и не перебивать.
С уважением к Вам.