моим терпеливым и прекрасным родителям посвящается
Рядом с нами жили удивительные люди – Граф и его жена. Валентин Владимирович и Надежда Васильевна. Они прошли войну на спасательном катере, их бомбили, они тонули. Выжили, и 9 мая Граф превращался в красивенного седовласого моряка в кителе, с кортиком, орденами и медалями. Был ли он графом на самом деле? Не знаю. Но то, что из «благородных», - точно. Это было видно по фотографиям его семьи, какой-то грустной и необсуждаемой истории её исчезновения, его манерам ,изящным пальцам аристократа и нежно хранимой статуэтке из красного фарфора. Надя была просто Надей – яркой, шумной, доброй, готовящей такие внусности, от которых весь дом завидовал нашему этажу. Почему «этажу»? А, вы не знаете: раньше было принято угощать соседей, и я, как любимый этажный ребёнок, всегда имела свой цимус.
У них был единственный сын – очень поздний ребёнок, залюбленный Надей до невозможности. Красивый, умный, добрый… Алкоголик. Их боль.
Граф был настоящим библиоманом. Их небольшая квартирка была заполнена книгами, и знали Графа во всех букинистических магазинах города. Он любил свои книги самозабвенно и искренне, как любят живых и близких, и на просьбы «дать почитать» смотрел удивлённо и сердито. Но к нам он благоволил. У папы есть редкая штука – альманах «Минувшие дни» с дневником фрейлины Вырубовой. А такие книги – высшая проба для книжных гурманов, и я «паслась» в графской библиотеке с утра до вечера. Там-то я и нашла благородно – серебристую обложку с надписью «Алмазный мой венец».
Но перед тем, как вспоминать эту книгу, я закончу историю Графа.
К нему пришла та болезнь, название которой люди произносить не любят, хотя и знают, что она приходит забирать жизнь. Уходил Граф мучительно, но без слёз и жалоб. Также стойко, каким он был на мостике своего «спасателя». Я до последнего читала ему его книги. И в один тяжёлый день неистовый атеист Граф попросил папу сделать ему крестик. Папа пошёл в парк, сломал веточку орешника, сделал маленький, горько- пряно пахнущий крестик и положил его в аристократические, но иссохшие пальцы. Валя уже не мог говорить от слабости, он нам показал глазами уйти из комнаты, и последнее, что я видела – чуть двигающиеся бледные губы. Уверена, он хотел что-то объяснить Богу.
Надя без Вали не смогла. Она ушла с той же болезнью быстро и тихо. В квартиру заселился их сын. Поначалу они с папой подолгу засиживались за шахматной доской, он бывал у нас, мама его всегда подкармливала, а потом начался жестокий страшный запой, и он начал продавать книги и статуэтки. Граф знал, что это будет и не раз просил папу забрать книги, но мы даже не обсуждали это. И, когда на этаже стали мелькать странные личности и уходить с огромными сумками книг, папа решился.
Так любимая мной квартира Графа и Нади напоминала портовую бодегу, в ней воняло нечистыми людьми и грязными мыслями. Папа сказал графскому сыну:» я куплю у тебя любимые книги отца». Тот пьяно рыдал:» Нет, никаких денег, вы заберёте все, что хотите…» Папа выбирал книги, и я видела, как ему больно и тяжко – это были те книги, которые Граф лелеял, как любимых детей. Я не помню, сколько папа положил денег на замызганный стол, но в нашей квартире был включен режим экономии на пару месяцев. Мои родители поступить иначе не могли, и я уважаю их за это безмерно.
А через пару лет водка добила когда-то умного, красивого, доброго, и он замёрз в сугробе. Резво появилась его бывшая жена, практически не заходя в умершую уже давно квартиру, она её продала и всё закончилось.
А у меня остался – «Алмазный мой венец».
Я преклонялась перед Серебряным веком. Память сделала мне самый лучший подарок – я запоминала всё «с листа»: десятки стихотворений и по сей день аккуратно сложены на «полочках» моей памяти.
Ахматова, Цветаева, Блок, Мандельштам, Бурлюк,Гумилёв, Чёрный, Кирсанов, Есенин, Маяковский, Лохвицкая, Гиппиус,Асеев, Альвинг, Багрицкий, Городецкий, Нарбут, Лурье, Волошин, Северянин, Эренбург, Ходасевич, Брюсов, Сологуб,Бунин, Шелейко,Мережковский, Пастернак, Хлебников… Я читала старших символистов и младосимволистов, акмеистов, имажинистов, футуристов, эго- и кубофутуристов, сатириконовцев, ЛЕФовцев и ничевоков.
Тогда я ещё не знала, как именно была уничтожена бОльшая половина этих потрясающих поэтов и писателей, сотворивших мой особый вкус, уважение к слову, к безукоризненной рифме, внутренней ритмике и преклонению перед истинным талантом. Я просто их читала.
И вот я открываю Алмазный мой венец и понимаю, что и не венец это вовсе, а тиара из терна. Ни одной фамилии, ни одного имени. Маски и псевдонимы. Но герои любимы мной и я узнаю их сразу - настолько гениально и трепетно выписаны их образы.
Командор - Маяковский
Королевич - Есенин
Птицелов – Багрицкий
Ключик – Олеша
Мулат - Пастернак
Синеглазый – Булгаков
Щелкунчик - Мандельштам
Будетлянин – Хлебников
Штабс-капитан – Зощенко
Конармеец – Бабель
Арлекин – Антокольский
Колченогий – Нарбут
И ещё, ещё - Катаев вёл меня по фантастическому саду скульптур Брунсвика, и я по скупым намёкам , под вуалью чуть прописанных истин узнавала, как уходил на этапы и к стенке мой Серебряный век. Это потом, позже я прочитала дневники Гиппиус и Мережковского, воспоминания Анастасии Цветаевой и реквием Анны Ахматовой и ещё раз прошла этот путь, но уже не среди прекрасных скульптур, а среди вони и смрада бараков…
И опять нужна нужна была передышка. Помню, подошла к книжному шкафу и вытащила две самые близкие к руке книги.
И.Ильф, Е.Петров «Двенадцать стульев. Золотой телёнок»
Я.Гашек «Похождения бравого солдата Швейка».
Но об этом я вспомню завтра. Обещаю, будет весело.