Шиманский В.И.
Главы из автобиографического романа "Вехи и вёрсты" (Скопировано с сайта "Свободная газета +": http://www.svob-gazeta.ru/)
Глава 87. Зимние каникулы в деревне Черниговка
Первое полугодие во втором классе я закончил хорошо. Впереди были зимние каникулы. Какое было моё удивление, когда, придя домой, у нас я увидел маминого отца — дедушку Степана. Он был в городе на базаре и заехал к нам на колхозной лошади, которая была запряжена в сани-розвальни.
Когда дедушка собрался уезжать, я стал проситься к бабушке на новогодние каникулы. Мама говорила: «Летом поедешь! Ехать до деревни далеко, ты обморозишься.» Я продолжал убеждать всех в том, что не обморожусь. После некоторых колебаний дедушка согласился взять меня с собой. Маме он сказал: «Одень Василька теплее. У меня в санях много сена и есть большой тулуп, закутается в него, не замёрзнет».
В санях ехать было мягко, тепло и хорошо. Когда мы с Волочаевской свернули на улицу Чапаевскую, я высунулся из тулупа, увидел возле дома Шкуропацких своих друзей Мишку и Митьку. Мне очень хотелось, чтобы мальчишки обратили на меня внимание и завидовали мне, поэтому во всё горло им закричал: «Мишка, я поехал с дедушкой к бабушке в деревню Черниговка!» Не знаю, услышали они, или нет мой голос, но я был горд тем, что успел похвастаться своей радостью перед друзьями.
Проехав улицу Чапаевская, мы свернули влево, где была пересыльная тюрьма для заключённых. Минуя это заведение, мы некоторое время ехали вдоль горы, на которой стояла больница железнодорожников, а на второй сопке хорошо просматривался ресторан – кругляк, находящийся на территории парка культуры и отдыха имени Л. М. Кагановича.
Справа от нас тянулась длинная лесотаска-транспортёр, при помощи которого летом заключённые из лагеря-тюрьмы вытаскивали из речки Желун лес и здесь же на берегу укладывали его высокими штабелями.
Обогнув горы леса, мы повернули вправо, проехали по дороге метров двести, пересекли мост через речку Желун, повернули влево и оказались на заснеженном лугу. Укутавшись в дедушкин тулуп, я чувствовал себя, как в раю, но изредка выглядывал со своего убежища и смотрел по сторонам.
Слева от нас на горе раскинулся город Свободный, а справа маячили дома городской пристани. Впереди виднелись кусты, за которыми протекала река Пёра. Проехав мост через Пёру, пригретый и убаюканный дорогой, я задремал. Проснулся только тогда, когда услышал голоса у ворот бабушкиного дома.
Высунувшись из тулупа, увидел бабушку, которая, заметив меня, всплеснула руками: «Кого это ты, дед, к нам привёз? Ни как Василя? Деточка ты моя милая, тебя дед, наверно, заморозил? Пойдём скорее в хату, я сейчас тебя отогрею парным молочком». На небольшом крылечке, закутанная в длинную, шерстяную шаль, стояла девочка. Это была Катя — дочь маминого брата дяди Фёдора. Она была на год моложе меня и мне доводилась двоюродной сестрой.
Через некоторое время я уже осматривал никогда невиданный мной забор, из столбов, жердей и прутьев. Этот забор называли интересным словом «плетень», а дома хатами, избами, или куренями. Сарай назывался амбаром, стайка – коровник, маленькая избушка с печкой, но без трубы – «баня по-чёрному». В курене у двери, как и у нас, стояла кадка с водой, которую бабушка носила не из колодца, а из криницы, которая находилась под горой.
Когда бабушка пошла по воду, я последовал следом за ней. Слово «криница» в моём воображении рисовало какую-то сказочную птицу, похожую на журавля. Колодец «журавль» мне приходилось видеть в Суражевке.
«Журавлями» их прозвали потому, что недалеко от сруба, ставился столб, через верхнюю часть которого на шарнирах крепилась жердь, с одного конца которой на верёвке вешалось ведро, а с другого противовес. Ведро, натягивая верёвку, опускали к воде, а когда оно наполнялось, при помощи противовеса, поднимали на поверхность сруба.
Каким было моё удивление, когда, спустившись с горы, я увидел сруб из двух звеньев тонких брёвен, лежащих прямо на земле. Внутри сруба было вырыто небольшое углубление для воды, которая вытекала из-под горы и заполняла эту ямку. Воду из криницы черпали вёдрами через край сруба. Когда они наполнялись, бабушка цепляла их на коромысло и несла вверх по горе, взбираться на которую было очень скользко. На тропинке-спуске, по которой ходили люди, были вырублены ступеньки. Бабушка предупредила меня: «Внучёк, здесь много налито воды, поэтому на ступеньки ступай аккуратнее, если оступишься, кубарем скатишься в низ».
С левой стороны, как войдёшь в курень, было два небольших окна, которые смотрели во двор, а между ними у стены стояла лавка и длинный, деревянный стол из досок. Стульев в доме не было, их заменяли небольшие лавочки-скамейки. В левом переднем углу на полочке в золотых и серебряных окладах красовались иконы, сверху накрытые вышитыми полотенцами, которые бабушка называла рушниками.
С правой стороны от входа стояла громадная Русская печь, на которой спали дедушка и бабушка, а также сушились семечки от подсолнухов и тыквы, которые почему-то бабушка называла «гарбузными».
За печкой, в правом углу, стояла большая деревянная кровать, на которой спала жена дяди Феди тётя Ганна, а с ней рядом её дочь Катя и маленькая Катина сестрёнка Валя.
Прямо от входа, но ближе к углу с иконами, было ещё одно окно, смотревшее на улицу. С правой стороны от него, но ближе к кровати, на которой спала тётя Ганна с детьми, стоял большой, кованый сундук с бабушкиными вещами. На окнах висели льняные шторы. Никаких перегородок в доме не было.
Глава 88. Новая родня
Мы с Катей бегали по двору, катались с горки, ходили по родне, которую я раньше не знал. Зайдя в дом, не так далеко стоящий от бабушкиного, Катя познакомила меня с трёмя мальчиками, которых звали Володей, Мишей и Николаем. «Фамилия у них Мехедовы, но их кликают Горововцами» — пояснила мне Катя. «У нас так заведено, если одинаковые фамилии, то их кличут по уличным прозвищам.
Есть Мехедовы, которых зовут «куликами». Кравченко - «чечики» и «меринки». У наших соседей Сохранных уличная фамилия «сверкуны», у нас — «колесняки», семью дедушкиного брата Петрака — «Петраки» и так далее».
На всю жизнь мне запомнился каравай бабушкиного, вкусного, кукурузного хлеба и, запечённая в Русской печи тыква. Такого в городе мы не ели.
В военное время в деревнях жить было легче, но работать на своём огороде приходилось после трудового дня в колхозе. Огород в семьдесят соток, две коровы, поросята и куры – требовали много внимания и труда. Спал я на бабушкином, громадном сундуке.
Глава 89. Деревенская баня
На другой день дедушка мне сказал: «Васёк, сейчас мы с тобой, истопим баню и попаримся. Ты хочешь помыться в деревенской бане «по-чёрному»? Я плохо представлял себе баню «по-черному», но обрадовался, что буду мыться в деревенской бане, с таким интересным названием.
Дверь в баню была очень низкой, и входить в неё приходилось согнувшись. Мы с дедушкой растапливали печку, на которой стоял котёл большего размера, доверху наполненный водой. Он со всех сторон был обложен громадными речными камнями.
Трубы в печке не было, огонь из печки нагревал котёл и камни, а дым выходил на улицу через двери.
От дыма мне сильно резало глаза, поэтому я пригибался ближе к полу, но дедушка посоветовал мне встать во весь рост. Сначала я боялся подниматься, думая о том, что на самом верху совсем задохнусь. Когда я выпрямился и открыл глаза, увидел странную картину — дым голубым ковром лежит ниже уровня моих глаз. Это выглядело так, если бы я смотрел на облака не с земли, а со стороны неба.
Дедушка закрыл дверь, чтобы баня не остывала. Потом он проветрил баню, и мы пошли мыться. Глаза мне всё равно щипало, но вода была мягкая. Дедушка хлестал меня веником, от чего сильно горело тело. Так я узнал деревенскую баню и запомнил её на всю жизнь. Больше в такой бане мне мыться не хотелось.
После окончания каникул мама увезла меня домой.
Глава 90 Яблоко раздора
Первоначально застройку посёлка «Партизанский» планировалось провести поквартально, внутри каждого из них оборудовать детские площадки с качелями, горками и коллективными садами. Война в этот вопрос внесла свои коррективы.
Каждый клочок земли, особенно тот, который был под боком, люди стремились захватить первыми и использовать его в своих целях — под картошку, или овощи. Поэтому скоро эта детская площадка превратилась в яблоко раздора. Из-за клочка земли прежние друзья и соседи становились заклятыми врагами, ругались, упрекая друг друга в захвате земли.
Плохо, когда друзья становятся врагами. Упрёк – не пища, но им можно подавиться. Доброе слово – лекарство, плохое – убойная сила.
Глава 91. Андрей Андреевич - наш новый сосед
Наш новый сосед, который купил дом у Валентеевых, Андрей Андреевич Пойда работал корреспондентом газеты «Знамя коммуны». Он всегда расспрашивал людей обо всём и внимательно их выслушивал. Голову дядя Андрей всегда держал, наклоняясь к собеседнику. Создавалось впечатление, что он боится пропустить самое важное.
Папа не один раз заставал его под окнами нашего дома и в огороде, где стоял туалет. Когда он спрашивал соседа о том, что тот тут забыл, Андрей Андреевич всегда находил отговорку. Один раз кошку искал, другой курицу, третий ещё что-нибудь. Он всегда знал, как оправдаться.
Папа сразу сообразил, в чём дело. Маме и нам он сказал: «Это шпик НКВД, надо с ним быть осторожнее. Он высматривал в туалете бумагу, которой мы пользуемся. Не берите в туалет газеты с портретами вождей! Иначе нас всех посадят в тюрьму».
(Продолжение следует)