Серафима Покровская

Бегущий Поворот
В июле муж решился взять меня с десятимесячным сыном на конференцию. Так мы c 16-го этажа московской башни попали в сказочную средневековую Суздаль. Муж рассказывал свой доклад в конференц-зале гостиницы, а я держала Никитку на руках и ходила под окнами, слушая обрывки его голоса.  Устав топтаться на одном месте, мы вышли за ограду.  Спасская привела нас к речке Каменке, золотисто-желтой от солнца и распускающихся кубышек. На другом ее берегу,  над широким лугом с голубыми проталинами цикория из земли поднимался Покровский монастырь. Он светился застывшим праздником в густой синеве летнего неба. И я, атеистка в третьем поколении, смотрела на него как на чужое счастье. Вдруг монастырь позвал нас, пробив полдень и разливаясь на всю округу чугунными голосами колоколов. Зачарованные, мы пошли на его голос через  речку по деревянному мостику, вдыхая пряный аромат пойменных трав.
Когда мы, наконец, вошли в Святые Врата, нас ослепили и окружили со всех сторон белоснежные стены. Пахло перекопанной землей: послушницы пололи клумбы, сажали цветы.  Сын заерзал, заплакал, вокруг не оказалось ни одной скамейки, мне пришлось кормить его навису. Никитка ел капризно: после каждой ложки вытирался о мою футболку и тянулся к стенам, чтобы их облизать.
Мимо колокольни, волоча по земле резиновые колоши, шла пожилая монахиня. Она опиралась на кривую палку – самодельный костыль с перемотанным основанием. Ее тело, спрятанное под черной рясой, высохло и согнулось от старости. Глаза и губы утонули в глубоких морщинах. Тропинка, по которой она шла, круто поднималась вверх тремя каменными ступенями. Она остановилась возле них, приподняла ногу, не решаясь оторваться от земли.
Вытерев Никитке рот, подхватив его покрепче, я подошла к ней и протянула ладонь. Она посмотрела на нас внимательно и замотала головой.
-Нет. Ну куда еще вам меня?
Но я не сдвинулась с места. Она протянула вперед руку, я крепко сжала  ее длинные пальцы с выступающими костяшками и  подхватила под плечо. От ее черной рясы пахло елеем и сырым тестом. Мы поднялись по ступеньками, обогнули кусты сирени и подошли к стене. Там в глубокой прохладной каменной нише стояла маленькая дубовая скамеечка. Ух ты!
-Посидите со мной немного, - пригласила нас монахиня, усаживаясь справа и оставляя место, и мы с радостью приняли приглашение. Никита достал до ее рясы и тут же пытался проверить ее  на ощупь и вкус. Монахиня  смотрела на него с материнской тоской, и годы слетали с ее лица, как листы с отрывного календаря.
-Как зовут его? – спросила она.
-Никита, - ответила я.
-Хорошее имя, православное. А крестили уже?
-Ээ нет, не крестили, - я предчувствовала, что разговор не заладится.
-А когда будете крестить?
-Не будем, - честно отрезала я.
-Почему? – она схватила меня за руку.
-Вот вырастет и сам выберет: крестить его или не крестить. А так насилие какое-то получается.
-Не надо насилия, - испуганно сказала она и отпустила руку, - покрестите,  насилия не надо. А покрестить бы хорошо. Чтобы с Богом жить, каждый день.

Я понимала, что надо уходить. Мне этого очень не хотелось: ноги и руки ныли. Но доказывать 90-летней монахине в стенах Покровского монастыря, что Бога нет, мне хотелось еще меньше.
-А сама крещеная? – спросила она.
-Да, - грустно ответила я, перехватывая сына, чтобы встать.  Меня покрестила прабабушка, втихаря от родителей, чтобы вылечить от частых простуд.
-Хорошо. А муж крещеный?
-Нет, он атеист, - ответила я машинально. И надо было видеть, как исказилось лицо старухи – как будто перед ней разверзлась преисподняя. Она отпрянула всем телом назад, выпучила глаза и осенила нас крестным знаменем.
-Как же это? Как? В Бога не верит? Я бы за такого человека и не вышла никогда! Чтобы без Бога жить! Нет, нужно с Богом! Каждый день с Богом!

В этот момент Никитка мой подался вперед и поднес указательный палец к узкой фиолетовой полоске ее губ. Она засмеялась и причмокнула. Он захохотал в ответ.

-Так как, говоришь, звать его? – спросила монахиня.
-Никита, - напомнила я.
-Хорошее имя, православное. Крещеный?
Я замялась. Она ведь уже спрашивала. Неужели забыла?
-Нне., не крещеный.
-Надо покрестить.
-Э… да,  - вяло согласилась я.
-А тебя как звать?
-Вера, - отвечаю я.
-Хорошее имя, православное. Ты крещеная?
-Да.
-Молишься?
-Э.. только когда из дома выхожу.
-Надо дома тоже молиться. Какие молитвы знаешь?
-Отче наш, Трисвятое, Иже херувимы, - судорожно вспоминала я название акапелл, которые мы пели на хоре.
-А муж-то крещеный?
-Ээ да, - ответила я.
-Венчались с ним?
-Нет!
-Надо повенчаться, - заволновалась она, - обязательно надо! А то, - она договорила шепотом, - а то выходит, что ребенок зачат от блуда! – она ударила костылем о землю.

Я обхватила Никитку и встала, собираясь скорее уйти из монастыря. Но сын громко запротестовал, а монахиня снова спросила.
-Ты крест не носишь. Почему?
-Эээ.. боюсь потерять, - соврала я.
-Надо обязательно носить. И сыну тоже одень. Пусть каждый день носит. Чтобы жить с Богом. Он у тебя крещеный?
-Вот… собираемся покрестить, на днях, - сказала я.
-А как вас с ним звать-то?
-Его Никитой, меня – Верой.
-У вас хорошие имена, православные! А ты сама крещеная?
-Да.
-А муж крещеный?
-Э.. да.
-Венчались?
-Через месяц повенчаемся.
-Вот и хорошо! Чтобы с Богом жить каждый день.
-А как Вас звать? – спросила я, чтобы перевести тему.
-Серафима.
-Красивое имя.
-Меня дед называл. У меня у самой дед был игуменом. Иоанн Кронштадтский. Говорили здесь, такая у него служба, как на небе. Все грехи из тебя вычистит. Я в субботу к нему заберусь на палати и слушаю, как он про Бога рассказывает – так он хорошо рассказывал.
-А что он Вам рассказывал? – спросила я.
-Про апостола Павла, про страсти Хрестовы, про то, как он с иноками Богородицу спрятал.
-Как это? – удивилась я.
-Это было когда у нас церкви стали взрывать и лагеря в них строить. Он снял с алтаря Богородицу и на старой колокольне положил на лестницу обратной стороной, вышло что как мол ступенька лежит. Так комиссары 30 лет по ней ходили. Все пожгли, а Богородица целая осталась, - она перекрестилась, -  А в 63-м деда реабилитировали с послушниками, он ее отыскал и обратно к алтарю приставил, - она вздохнула и подняла глаза к небу, - так он и мне предсказал: будут твои священниками. Все сбылось. Младший здесь, в Покровском служит, а старший – во Владимире. А твой-то еще пока маленький, - она улыбнулась Никитке.

Малыш принялся изучать пальчиками загорелый старушечий нос, пытаясь его открутить и забрать с собой.
-Нельзя так делать, - пожурила я сына и потащила его назад.
Он заплакал, но вдруг утих и потянулся к костылю, приставленному к скамейке.
-Нельзя, нельзя, Никита, - говорила я.
Но бабушка Серафима улыбнулась, схватила костыль и стала перебирать его в костлявых руках. Ручка закрутилась. Никита хохотнул и свесился вперед, стараясь за нее ухватиться. Так они вдвоем вертели костыль и смеялись.
-Хороший какой! Сколько ему?
-10 месяцев.
-А как звать-то?
-Никитой.
-Хорошее имя, православное. Крещеный?
-Да, - уверенно отвечаю я.
-А с мужем венчались?
-Да, - киваю в ответ.

Вдруг зазвонил колокол. Бабушка Серафима оживилась.
-А времени-то сколько?  - спросила она у меня.
-Пол второго.
-Ой, пора, обед, - бабушка Серафима, легко подскочив со скамейки и, прихватив в подмышку костыль, быстро засеменила ногами. Вдруг она вспомнила про нас, обернулась, и перекрестила, говоря: «Живите с Богом. Каждый день с Богом. С Богом-то лучше!» и скрылась за дверями монастырской трапезной.
А мы побежали обратно в гостиницу, рассказывать мужу, что с нами приключилось.