Глава 4. Как Лазарь стал Никитой

Реймен
 
       Шел год  тысяча девятьсот шестьдесят первый.  Лазарь Донской, то бишь я,  учился  в третьем  классе школы-интерната для сирот №3  города Симферополя.
       Давно почил в бозе  отец всех  советских детей товарищ  Сталин, Страной правил  Никита Сергеевич Хрущев.
       Вершились очередные стройки коммунизма, везде, где можно, сеяли кукурузу, а я воплощал в жизнь очередную часть своего плана. Настойчиво и целеустремленно.
       Получалось неплохо.
       Воспитанник Донской был круглый отличник,   лучший спортсмен младших классов и отличался примерным поведением. 
       Это,  при наличии прошлого багажа знаний и навыков, было совсем не трудно и даже увлекательно.  Но приходилось себя сдерживать. Я мог, естественно, больше, но делать этого пока  не хотел. По известным причинам.
       Однако  ребят с высоким уровнем знаний, в  интернате было достаточно. Советская школа, как известно, в то время была лучшей в мире.  Не то, что  потом, в новой России. При  дегенератах   Фурсенко с Ливановым*.
       Нужно было  проявить себя еще в чем-то, и я это реализовал. Записался в музыкальный кружок на курс баяна с гитарой и  через пару месяцев их освоил. Вместе с нотной грамотой. Как когда-то, когда был Валеркой Ковалевым.
       Тот неплохо лабал* на этих инструментах и даже  орал песни в одном из ВИА*  в Донбассе, пока не загребли  на флот. Там  стало не до музыки.
       Спустя еще некоторое время  я, в числе других дарований, выступил на концерте в честь очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической  Революции, где мне поручили аккомпанировать на баяне исполняемую школьным хором «Песнь о Ленине».

       День за днем бегут года -
       Зори новых поколений.
       Но никто и никогда,
       Не забудет имя: Ленин..!

пуча глаза и краснея щеками, с чувством выводили сироты.
       Физрук, он же по совместительству дирижер, страстно взмахивал палочкой, а я, изо  всей силы растягивая меха,  уверенно  брал нужные аккорды.
       В первом ряду, среди приглашенных,  рядом с заведующим  сидел  высокий чин  из облоно*, и  нам было предписано произвести на него впечатление. В противном случае хор  мог быть лишен сладкого.

       …Ленин всегда живой,
       Ленин всегда с тобой,
       В горе, в надежде и радости.
       Ленин в твоей весне,
       В каждом счастливом дне,
       Ленин в тебе и во мне!

выдал  последний куплет хор (в зале возникла тишина), потом   чин стал хлопать, и он разразился бурными  аплодисментами
       - Есть сладкое! - расплылись в улыбках исполнители,  а заведующий,   расслабившись, промокнул бритую голову платком и украдкой  взглянул на начальство. Оно было довольно.
       Затем воодушевленный  хор спел еще несколько  патриотических песен;  старшеклассник и местный поэт  Жора Буев, завывая,   прочел стих о советском паспорте,  настала очередь танцевальной группы.
       Поскольку жили мы в  Крыму, где базировался Черноморский флот, как и следовало ожидать, она сплясала  матросское «Яблочко». Я же, пыхтя, вновь растягивал меха и довольно удачно.
       Когда мероприятие закончилось и всех отвели на праздничный обед с арбузами  и  виноградом, меня после него вызвали к заведующему.
       В кабинете, кроме него, были  гость из облоно и  какая-то  импозантная дама в строгом костюме  с  депутатским значком на  пышном бюсте.  Все чуть поддатые.
       - Ты у нас в каком классе, мальчик? -   томно вопросила сидевшая на диване дама, покачивая  стройной ногой в остроносой  туфле.   
       -  В третьем  -  скользнул я по ней взглядом.  -  Потом перейду в четвертый 
       - И как тебе  здесь живется? У Василия Кузьмича?  - икнул  начальник из облоно. Запахло коньяком (я помнил запах). 
       - Как у родного отца, - ответил Лазарь. - Нас здесь хорошо кормят, учат и воспитывают.  То была правда. Брехня, что в советских интернатах для сирот, дети жили в нищете.  Я тому свидетель.
       - Он у нас не только музыкант, но еще отличник и спортсмен, - довольный ответом  прогудел  заведующий. - Можно сказать, талант. В смысле, одаренный.
       -  Тогда давайте  подумаем о его будущем,   Юрий Генрихович,  - обратилась депутатша   к   областному чиновнику. -  Мы  обязаны поддерживать таланты.
       -  Ну как отказать представителю народной власти? -  масляно взглянул на нее тот.  -  У нас  в интернате для одаренных детей как раз  есть   место.  Считайте оно его. А вы - взглянул на Котова, - готовьте документы.
       - Вот оно! - внутренне заликовал я. - Все по плану!
       -  А теперь иди, Лазарь, -  благосклонно кивнул мне заведующий. - После тихого часа вас  поедут в кино. На «Чапаева».
       Выйдя из кабинета,   я сделал в пустынном  коридоре сальто-мортале*, а  затем вприпрыжку побежал вперед. Жизнь казалась прекрасной  и удивительной.
       На заходе солнца, в летнем кинотеатре, мы смотрели кино, про легендарного героя Гражданской войны. Василий Иванович лихо вел бойцов в атаку, Анка расстреливала из пулемета «психов», ординарец Петька  целовал ее в щечки. Поскольку секса в стране тогда еще не имелось.
       Наступило очередное лето, воспитанник Донской перешел в четвертый класс, ожидая радостного известия.
       Его не было.
       А потом  по интернату прошел слух, что  в заведение для одаренных отправляют  Сашку  Петровского, того самого, к кому приходила бабушка. Он был троечник  и  лентяй, а кроме того, ругался матом. 
       - Как же так? - возмутился я  и отправился к заведующему.
       Тот все подтвердил, отворачивая глаза и барабаня  по столу пальцами.
       Как оказалось, бабушка  Петровского  в молодости была сподвижницей Коллонтай*, в связи с чем предпочтение было отдано  ее внуку.
       Это была первая несправедливость в этой жизни, что меня здорово обидело.
Внутренние составляющие тоже расстроились и стали давать советы.
       - Рви отсюда за бугор, - рекомендовала чекистская. - Я расскажу, как все сделать без шума и пыли.
       - Не вздумай. Лучше напиши  явку с повинной, тебе поверят, - возражала прокурорская.
       - Не сепетись, - советовали  шахтерская с морской. - Учись. А то опять загремишь в забой или на подводную лодку.  Тебе что?  Больше всех  надо? 
       Я внял гласу  пролетариата.
       И чтобы загасить обиду, а заодно отвлечься от дурных мыслей, вплотную занялся физическим трудом. Который, как известно, помогает. В то время за «Железным занавесом» (так именовали нашу страну заокеанские друзья), во всех школах культивировалось трудовое воспитание. По  уже упомянутому мной, Макаренко.
       Там имелись учебные  мастерские и даже подсобные хозяйства, где детей,    обучали  трудовым навыкам. В  постсоветской России  сие похерили. С подачи демократов с либералами. Мол, нарушение прав ребенка.
       Поскольку подсобного хозяйства в нашем интернате не имелось, я стал трудиться после уроков дополнительно  в столярной и слесарной мастерских. Сбивая табуретки, а также  вытачивая болты напильником.
       А  затем  в   жизни  Донского свершился поворот. Меня усыновили.
       Подобное в нашем  заведении случалось. И сироты завидовали счастливчикам.
       В тот  майский день, орудуя в поте лица киянкой*, я  вершил очередную табуретку, и меня вызвали к заведующему. Заставив умыться и облачиться в выходной костюм:  солдатского образца шерстяную гимнастерку с блестящими пуговицами, затянутую кожаным поясом с  бляхой, широкие штаны и  тупоносые ботинки.
       - С чего бы это?  - размышлял  я, цокая подковками по коридору.
       В кабинете заведующего, который был явно не в себе, на диване сидел  представительный, средних лет мужчина, в шляпе  и с орденскими колодками (не иначе фронтовик), а рядом с ним молодая особа. В креп-жоржетовом платье с золотой брошью  и  редикюлем* крокодиловой кожи на коленях.
       - На мое «здрасьте»,  пара величаво кивнула головой,  а  заведующий ткнул дрожащим пальцем в стоявший в центре  стул, -  присаживайся.
       Я сел, ожидая, что будет дальше.
       Пара молчала, оценивающе рассматривая меня, словно амебу* под микроскопом.    В кабинете возникла пауза.
       -  Послушай, Лазарь, - откашлялся   в кулак заведующий. - Как ты отнесешься к тому, чтобы стать сыном этих уважаемых людей (подобострастно взглянул на пару).
       «Нафиг мне это надо» подумал я, но вслух сказал, -  не знаю   и пожал плечами. Сработала чекистская привычка.
       - А ты знай, мальчик, -  начальственно прогудел мужик в шляпе. - Мы бы могли стать тебе достойными родителями.
       - Соглашайся, малыш, - поддержала его жена. - Вилен Петрович  слов на ветер не бросает. А я буду тебе мамой  (повлажнела глазами).
       - Вилен Петрович     крупный партийный руководитель, - присоединился  к ним Котов. - И это для тебя  честь. Вырастишь настоящим  коммунистом.
       -  Не знаю, - снова сказал я, начав болтать ногами.    А потом шмыгнул носом. - Подумать надо.
       -   Вот-вот, -  с облегчением сказал заведующий. - Иди, Лазарь, думай. Можно? - покосился на гостей. Те молча кивнули.
       Спустя час, когда чета уехала,  меня снова доставили  на беседу к Котову.
       Тот нервно расхаживал по кабинету.
       -  Садись, -  указал мне на диван, после чего  сообщил следующее:
Вилен Петрович Волобуев был вторым секретарем  Крымского обкома партии, а его жена - Элеонора Павловна, директором сети ресторанов. Чета имела благоустроенную квартиру в Симферополе и охотничий домик близ Фороса*, а вот с детьми возникла незадача. Таковых в наличии не было.
       - Перед тобой открываются такие возможности, пацан! - убеждал меня Котов, вздымая вверх руки. - Будешь кататься как сыр в масле! Получишь достойное образование!
       - А почему у него такое непонятное имя?  - спросил я в промежутке, когда заведующий, устав ораторствовать, стал пить воду из графина.
       - Вилен, - это Владимир Ильич Ленин, дурак! Аббревиатура!  И, брякнув графин на тумбочку, утер рукавом губы.
       - Мне б  такое предложили,   на коленях пополз, - плюхнулся он за стол,  уставившись на меня просящим  взглядом.
       - Соглашайся, Лазарь. Иначе  меня за твой отказ  турнут.  Ты же так и останешься сиротой. Всеми позабыт,  позаброшен.
       - Хи-хи-хи, - сжал коленями руки я, вспомнив, что такое говорил Попандопуло  из Одессы. В  фильме «Свадьба в Малиновке».
       - Ты чего? - округлил Котов глаза. - Издеваешься?
       -  Будь по вашему, Василий Кузьмич, -  поднялся  я с дивана. - Когда собираться?
       -  Ну вот, молодца!  - вылезя из-за стола, по слоновьи протопал ко мне заведующий и пожал руку. - Я в тебе не сомневался.
       Потом вернулся назад, снял с рычага трубку  и завертел диск. В ней запищало, а потом щелкнуло
       - Он согласен! - вытянулся  во фрунт*. - Слушаюсь, товарищ секретарь! Будет исполнено!
       И колесо завертелось.
       На следующее утро, после завтрака, аккуратно подстриженный и в новой форме,  я,  вместе с Котовым на  его  стареньком «Москвиче-Олимпия»,  прибыл  в  отдел ЗАГСа* Центрального района   Симферополя, где нас уже ждали.
       Предупредительная, бальзаковского возраста дама (насколько я понял, начальница), провела нас в свой личный  кабинет, уставленный букетами цветов и шампанским, где потрепав Лаврентия  по подбородку «какой хороший мальчик!», пригласила присесть.    Тут же оформив  на усыновленного свидетельство о рождении
       - Непорядок, - пробубнил во мне прокурор. - А где же все предшествующие этапы?  Явное нарушение закона.
       -  Не зуди, -  осадил его чекист. - Это тебе ни хухры-мухры. Сам секретарь обкома. Понимать надо!
       - Вроде  инкогнИто? - вопросил шахтер.
       -  Ну да, - хмыкнул моряк. - Типа подлодка в автономке.
       После этого заведующая  встала, торжественно сообщив, что я теперь Никита  Виленович Волобуев, вслед за чем вручила Котову зеленую, с гербом книжицу.
       Засим мы чинно распрощались (начальница пожала мне руку) и  вместе с Котовым  вышли наружу.  В  яркое солнце, чириканье воробьев  и запах  цветущих глициний  на бульваре.
       - Хочешь мороженое?  - спросил заведующий, кивнув на девушку в белом фартучке, у голубой тележки под тентом.
       -  Ага, - сказал я, облизнувшись. В  интернате нас мороженым не баловали.
Мы подошли, Котов купил  мне эскимо за  двадцать две копейки, после чего  мы уселись рядом на  скамье  под ливанским кедром.
       Я лизал забытую сладость, облитую шоколадом, а заведующий  извлек из кармана пачку «Дюбека», продул папиросу и закурил.
       - Ну как тебе новые имя и фамилия? - выдул вверх струйку дыма.
       - Имя вполне, - отогнал я налетевшую осу. - Как у Хрущева. И Виленович  ничего, в смысле Ленин. А вот фамилия, я бы сказал, не  того. Как в анекдоте.
       - В каком еще таком  анекдоте?
       - Хотите расскажу?
       -  Валяй, -  поддернув широкую штанину, забросил ногу на ногу Котов. - Я послушаю
       - Значит так, -  куснул я подтаявшее эскимо и шмыгнул носом.
       - Приходит актёр в провинциальный театр устраиваться на работу. А там ему полный отлуп:   мест нет, хороших ролей нет, свободен!
       - Да мне хоть бабу Ягу,- говорит.-  Я на все согласен
       Отвечают, - ничего нет. Ну, разве роль оруженосца Волобуева… но так это полный бред. Вы же сами понимаете. Такое никто не сыграет.
       - А что за роль? - интересуется актер. - Я  самого Ленина играл вообще-то, в Урюпинске.
       Ему: -  да бросьте! Заслуженные пробовались, не потянули... или Вы не слыхали  про Волобуева?
       - Не, - отвечает, - не слыхал. Поясните.
       - Ему поясняют, что роль это эпизодическая. В финальной сцене нужно выйти на сцену, протянуть главному герою меч и сказать: "Волобуев! Вот Ваш меч! ". Но над ролью  довлеет тяжкое проклятие. 
       Впервые в нашем театре Волобуева ставили в 1896 - м году в бытность  посещения августейшими особами. Подлец - гимназист, которому доверили вынести меч, то ли из шалости, то ли случайно, возопил: "Волохуев! Вот ваш меч!!  Ну, случился большой скандал. Режиссера в Сибирь сослали, труппу разогнали, гимназиста выпороли.
       Другой раз, уже при Советской власти, пьесу эту вновь ставили. Актёр, игравший оруженосца, очень волновался, и конечно, тоже брякнул: "Волохуев!"
       - Кхы-кхы-кхы! -  подавился дымом Котов. - Волохуев! Ну, бля, умора! 
       - Ага, так  и брякнул,- доев мороженое,   сказал я, утирая липкие пальцы о штаны. После чего продолжил.
       -  Ну, этому актеру и говорят, -   режиссера расстреляли, труппу в лагеря. И при Сталине ещё ставили, тоже ничего хорошего не вышло. Сейчас вот молодой главреж пришёл, хочет ставить. Его отговаривают все, и за роль оруженосца никто не берется.
       - Я согласен,- настаивает актер, и его оформляют на роль. Ведь самого Ильича играл, не шутка…
       - А можно мне еще мороженое?  - хитро покосился я на Котова, слушавшего   открывши рот, к нижней губе которого приклеилась погасшая  папироса.
       - Конечно, - выплюнул  он окурок.   - Здорово излагаешь.  И тут же выполнил мою просьбу.
       - Ну, так вот,  -  стал сдирать я  с батончика серебряную фольгу.
       - Репетиции идут - все хорошо, прогоны - отлично.   Город с трепетом   ждёт премьеры.  В ее день - аншлаг   зал полон.  Первый акт, второй - все как на иголках.  Финальная сцена.
       Выходит Оруженосец Волобуева с мечом. А публика - то  местечковая, своя,  все легенды  знает. Короче, мертвая тишина.
       Оруженосец собирается с мыслями… сам трепещет… и, отчетливо артикулируя,  произносит «Волобуев!..
       В зале пятиминутная овация! Зал встает!! На сцену летят цветы!!!
       Актер  пафосно наслаждается своим триумфом, воздев вверх руки и кланяясь.    А потом расслабляется (овация стихает), подмигивает  главному персонажу и к куполу взлетает «Волобуев! Вот ваш х..!!».
       Заведующий, отвалившись на изгиб скамейки, начал оглушительно ржать, с асфальта вспорхнула стая голубей, а девушка у тележки закричала  «мальчик прекрати выражаться!»
       - Ну, ты даешь! - утер Котов выступившие на глазах слезы.  - Откуда такой взял? Впервые слышу.
       - Так у меня ж одаренность, - метнул я в урну палочку от честно заработанного эскимо, и мы опять  засмеялись
       -  Забавный анекдот,  надо будет рассказать на педсовете в районо*, -  сказал заведующий, после чего взглянул на наручные  часы и встал со скамейки.
       - Поехали.
       По дороге я рассматривал  красивый  город в зелени и цветах, думая, что Котов в общем - то  неплохой мужик, хотя и  чиновник.
       Не ворует, как многие такие же в будущей России, и по мере сил воспитывает новых ударников труда, свято веря в коммунистические идеи.
       Потом были экзамены за истекший год,  которые     Волобуев   успешно сдал, а спустя три дня   пятикласснику  выписали вещевой аттестат, и я собрал подаренный интернатом фибровый  чемоданчик. Несколько пар хлопчатобумажных носков, новых маек с трусами, а также другую хурду*, полагающуюся  сиротам, уходящим в большую жизнь  пролетарского государства.
       Когда  простившись с педагогами, давшими  выпускнику  обязательное напутствие, я пожимал руки своим приятелям,  к нам  подошла Таня (она здорово похорошела)  и отозвала меня в сторону
       - Слушай, Никита,  а давай снова дружить и переписываться, -  хитро блестя глазами, сказала она,  сунув мне  в руку  краснобокую мельбу*. 
       - А  как же  Сашка Петровский? - понюхал я душистое яблоко. 
       -  Фи, - сморщила носик Таня, взмахнув пушистыми ресницами  - У него только бабушка-революционерка. А у тебя такой папа!
       -  Вот она, настоящая дочь Евы, -  подбросил я в руке библейский плод, совративший первого человека.
       Но  в ответ сказал, - хорошо.  Я подумаю.
       Чуть позже мы с заведующим спустились вниз по гулкому маршу лестницы во двор, где  на плацу у клумбы уже стояла  черная «Волга» с серебристым оленем на капоте, а рядом скучал водитель, в белой рубашке при галстуке.
       - Ну, прощай Никита, не забывай нас,- протянул мне ладонь Котов, и я шлепнул  в нее свою. С чувством легкой грусти.
       Когда  сел  в машину с тихо урчащим мотором, оглянулся  назад.
       В окнах  второго этажа корпуса, за стеклами, белели лица ребят.
       Потом  автомобиль тронулся,   они  превратились в пятна, и мы  выехали со двора в город. К новой жизни.