Глава 4. Как Лазарь стал Никитой
Шел год тысяча девятьсот шестьдесят первый. Лазарь Донской, то бишь я, учился в третьем классе школы-интерната для сирот №3 города Симферополя.
Давно почил в бозе отец всех советских детей товарищ Сталин, Страной правил Никита Сергеевич Хрущев.
Вершились очередные стройки коммунизма, везде, где можно, сеяли кукурузу, а я воплощал в жизнь очередную часть своего плана. Настойчиво и целеустремленно.
Получалось неплохо.
Воспитанник Донской был круглый отличник, лучший спортсмен младших классов и отличался примерным поведением.
Это, при наличии прошлого багажа знаний и навыков, было совсем не трудно и даже увлекательно. Но приходилось себя сдерживать. Я мог, естественно, больше, но делать этого пока не хотел. По известным причинам.
Однако ребят с высоким уровнем знаний, в интернате было достаточно. Советская школа, как известно, в то время была лучшей в мире. Не то, что потом, в новой России. При дегенератах Фурсенко с Ливановым*.
Нужно было проявить себя еще в чем-то, и я это реализовал. Записался в музыкальный кружок на курс баяна с гитарой и через пару месяцев их освоил. Вместе с нотной грамотой. Как когда-то, когда был Валеркой Ковалевым.
Тот неплохо лабал* на этих инструментах и даже орал песни в одном из ВИА* в Донбассе, пока не загребли на флот. Там стало не до музыки.
Спустя еще некоторое время я, в числе других дарований, выступил на концерте в честь очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, где мне поручили аккомпанировать на баяне исполняемую школьным хором «Песнь о Ленине».
День за днем бегут года -
Зори новых поколений.
Но никто и никогда,
Не забудет имя: Ленин..!
пуча глаза и краснея щеками, с чувством выводили сироты.
Физрук, он же по совместительству дирижер, страстно взмахивал палочкой, а я, изо всей силы растягивая меха, уверенно брал нужные аккорды.
В первом ряду, среди приглашенных, рядом с заведующим сидел высокий чин из облоно*, и нам было предписано произвести на него впечатление. В противном случае хор мог быть лишен сладкого.
…Ленин всегда живой,
Ленин всегда с тобой,
В горе, в надежде и радости.
Ленин в твоей весне,
В каждом счастливом дне,
Ленин в тебе и во мне!
выдал последний куплет хор (в зале возникла тишина), потом чин стал хлопать, и он разразился бурными аплодисментами
- Есть сладкое! - расплылись в улыбках исполнители, а заведующий, расслабившись, промокнул бритую голову платком и украдкой взглянул на начальство. Оно было довольно.
Затем воодушевленный хор спел еще несколько патриотических песен; старшеклассник и местный поэт Жора Буев, завывая, прочел стих о советском паспорте, настала очередь танцевальной группы.
Поскольку жили мы в Крыму, где базировался Черноморский флот, как и следовало ожидать, она сплясала матросское «Яблочко». Я же, пыхтя, вновь растягивал меха и довольно удачно.
Когда мероприятие закончилось и всех отвели на праздничный обед с арбузами и виноградом, меня после него вызвали к заведующему.
В кабинете, кроме него, были гость из облоно и какая-то импозантная дама в строгом костюме с депутатским значком на пышном бюсте. Все чуть поддатые.
- Ты у нас в каком классе, мальчик? - томно вопросила сидевшая на диване дама, покачивая стройной ногой в остроносой туфле.
- В третьем - скользнул я по ней взглядом. - Потом перейду в четвертый
- И как тебе здесь живется? У Василия Кузьмича? - икнул начальник из облоно. Запахло коньяком (я помнил запах).
- Как у родного отца, - ответил Лазарь. - Нас здесь хорошо кормят, учат и воспитывают. То была правда. Брехня, что в советских интернатах для сирот, дети жили в нищете. Я тому свидетель.
- Он у нас не только музыкант, но еще отличник и спортсмен, - довольный ответом прогудел заведующий. - Можно сказать, талант. В смысле, одаренный.
- Тогда давайте подумаем о его будущем, Юрий Генрихович, - обратилась депутатша к областному чиновнику. - Мы обязаны поддерживать таланты.
- Ну как отказать представителю народной власти? - масляно взглянул на нее тот. - У нас в интернате для одаренных детей как раз есть место. Считайте оно его. А вы - взглянул на Котова, - готовьте документы.
- Вот оно! - внутренне заликовал я. - Все по плану!
- А теперь иди, Лазарь, - благосклонно кивнул мне заведующий. - После тихого часа вас поедут в кино. На «Чапаева».
Выйдя из кабинета, я сделал в пустынном коридоре сальто-мортале*, а затем вприпрыжку побежал вперед. Жизнь казалась прекрасной и удивительной.
На заходе солнца, в летнем кинотеатре, мы смотрели кино, про легендарного героя Гражданской войны. Василий Иванович лихо вел бойцов в атаку, Анка расстреливала из пулемета «психов», ординарец Петька целовал ее в щечки. Поскольку секса в стране тогда еще не имелось.
Наступило очередное лето, воспитанник Донской перешел в четвертый класс, ожидая радостного известия.
Его не было.
А потом по интернату прошел слух, что в заведение для одаренных отправляют Сашку Петровского, того самого, к кому приходила бабушка. Он был троечник и лентяй, а кроме того, ругался матом.
- Как же так? - возмутился я и отправился к заведующему.
Тот все подтвердил, отворачивая глаза и барабаня по столу пальцами.
Как оказалось, бабушка Петровского в молодости была сподвижницей Коллонтай*, в связи с чем предпочтение было отдано ее внуку.
Это была первая несправедливость в этой жизни, что меня здорово обидело.
Внутренние составляющие тоже расстроились и стали давать советы.
- Рви отсюда за бугор, - рекомендовала чекистская. - Я расскажу, как все сделать без шума и пыли.
- Не вздумай. Лучше напиши явку с повинной, тебе поверят, - возражала прокурорская.
- Не сепетись, - советовали шахтерская с морской. - Учись. А то опять загремишь в забой или на подводную лодку. Тебе что? Больше всех надо?
Я внял гласу пролетариата.
И чтобы загасить обиду, а заодно отвлечься от дурных мыслей, вплотную занялся физическим трудом. Который, как известно, помогает. В то время за «Железным занавесом» (так именовали нашу страну заокеанские друзья), во всех школах культивировалось трудовое воспитание. По уже упомянутому мной, Макаренко.
Там имелись учебные мастерские и даже подсобные хозяйства, где детей, обучали трудовым навыкам. В постсоветской России сие похерили. С подачи демократов с либералами. Мол, нарушение прав ребенка.
Поскольку подсобного хозяйства в нашем интернате не имелось, я стал трудиться после уроков дополнительно в столярной и слесарной мастерских. Сбивая табуретки, а также вытачивая болты напильником.
А затем в жизни Донского свершился поворот. Меня усыновили.
Подобное в нашем заведении случалось. И сироты завидовали счастливчикам.
В тот майский день, орудуя в поте лица киянкой*, я вершил очередную табуретку, и меня вызвали к заведующему. Заставив умыться и облачиться в выходной костюм: солдатского образца шерстяную гимнастерку с блестящими пуговицами, затянутую кожаным поясом с бляхой, широкие штаны и тупоносые ботинки.
- С чего бы это? - размышлял я, цокая подковками по коридору.
В кабинете заведующего, который был явно не в себе, на диване сидел представительный, средних лет мужчина, в шляпе и с орденскими колодками (не иначе фронтовик), а рядом с ним молодая особа. В креп-жоржетовом платье с золотой брошью и редикюлем* крокодиловой кожи на коленях.
- На мое «здрасьте», пара величаво кивнула головой, а заведующий ткнул дрожащим пальцем в стоявший в центре стул, - присаживайся.
Я сел, ожидая, что будет дальше.
Пара молчала, оценивающе рассматривая меня, словно амебу* под микроскопом. В кабинете возникла пауза.
- Послушай, Лазарь, - откашлялся в кулак заведующий. - Как ты отнесешься к тому, чтобы стать сыном этих уважаемых людей (подобострастно взглянул на пару).
«Нафиг мне это надо» подумал я, но вслух сказал, - не знаю и пожал плечами. Сработала чекистская привычка.
- А ты знай, мальчик, - начальственно прогудел мужик в шляпе. - Мы бы могли стать тебе достойными родителями.
- Соглашайся, малыш, - поддержала его жена. - Вилен Петрович слов на ветер не бросает. А я буду тебе мамой (повлажнела глазами).
- Вилен Петрович крупный партийный руководитель, - присоединился к ним Котов. - И это для тебя честь. Вырастишь настоящим коммунистом.
- Не знаю, - снова сказал я, начав болтать ногами. А потом шмыгнул носом. - Подумать надо.
- Вот-вот, - с облегчением сказал заведующий. - Иди, Лазарь, думай. Можно? - покосился на гостей. Те молча кивнули.
Спустя час, когда чета уехала, меня снова доставили на беседу к Котову.
Тот нервно расхаживал по кабинету.
- Садись, - указал мне на диван, после чего сообщил следующее:
Вилен Петрович Волобуев был вторым секретарем Крымского обкома партии, а его жена - Элеонора Павловна, директором сети ресторанов. Чета имела благоустроенную квартиру в Симферополе и охотничий домик близ Фороса*, а вот с детьми возникла незадача. Таковых в наличии не было.
- Перед тобой открываются такие возможности, пацан! - убеждал меня Котов, вздымая вверх руки. - Будешь кататься как сыр в масле! Получишь достойное образование!
- А почему у него такое непонятное имя? - спросил я в промежутке, когда заведующий, устав ораторствовать, стал пить воду из графина.
- Вилен, - это Владимир Ильич Ленин, дурак! Аббревиатура! И, брякнув графин на тумбочку, утер рукавом губы.
- Мне б такое предложили, на коленях пополз, - плюхнулся он за стол, уставившись на меня просящим взглядом.
- Соглашайся, Лазарь. Иначе меня за твой отказ турнут. Ты же так и останешься сиротой. Всеми позабыт, позаброшен.
- Хи-хи-хи, - сжал коленями руки я, вспомнив, что такое говорил Попандопуло из Одессы. В фильме «Свадьба в Малиновке».
- Ты чего? - округлил Котов глаза. - Издеваешься?
- Будь по вашему, Василий Кузьмич, - поднялся я с дивана. - Когда собираться?
- Ну вот, молодца! - вылезя из-за стола, по слоновьи протопал ко мне заведующий и пожал руку. - Я в тебе не сомневался.
Потом вернулся назад, снял с рычага трубку и завертел диск. В ней запищало, а потом щелкнуло
- Он согласен! - вытянулся во фрунт*. - Слушаюсь, товарищ секретарь! Будет исполнено!
И колесо завертелось.
На следующее утро, после завтрака, аккуратно подстриженный и в новой форме, я, вместе с Котовым на его стареньком «Москвиче-Олимпия», прибыл в отдел ЗАГСа* Центрального района Симферополя, где нас уже ждали.
Предупредительная, бальзаковского возраста дама (насколько я понял, начальница), провела нас в свой личный кабинет, уставленный букетами цветов и шампанским, где потрепав Лаврентия по подбородку «какой хороший мальчик!», пригласила присесть. Тут же оформив на усыновленного свидетельство о рождении
- Непорядок, - пробубнил во мне прокурор. - А где же все предшествующие этапы? Явное нарушение закона.
- Не зуди, - осадил его чекист. - Это тебе ни хухры-мухры. Сам секретарь обкома. Понимать надо!
- Вроде инкогнИто? - вопросил шахтер.
- Ну да, - хмыкнул моряк. - Типа подлодка в автономке.
После этого заведующая встала, торжественно сообщив, что я теперь Никита Виленович Волобуев, вслед за чем вручила Котову зеленую, с гербом книжицу.
Засим мы чинно распрощались (начальница пожала мне руку) и вместе с Котовым вышли наружу. В яркое солнце, чириканье воробьев и запах цветущих глициний на бульваре.
- Хочешь мороженое? - спросил заведующий, кивнув на девушку в белом фартучке, у голубой тележки под тентом.
- Ага, - сказал я, облизнувшись. В интернате нас мороженым не баловали.
Мы подошли, Котов купил мне эскимо за двадцать две копейки, после чего мы уселись рядом на скамье под ливанским кедром.
Я лизал забытую сладость, облитую шоколадом, а заведующий извлек из кармана пачку «Дюбека», продул папиросу и закурил.
- Ну как тебе новые имя и фамилия? - выдул вверх струйку дыма.
- Имя вполне, - отогнал я налетевшую осу. - Как у Хрущева. И Виленович ничего, в смысле Ленин. А вот фамилия, я бы сказал, не того. Как в анекдоте.
- В каком еще таком анекдоте?
- Хотите расскажу?
- Валяй, - поддернув широкую штанину, забросил ногу на ногу Котов. - Я послушаю
- Значит так, - куснул я подтаявшее эскимо и шмыгнул носом.
- Приходит актёр в провинциальный театр устраиваться на работу. А там ему полный отлуп: мест нет, хороших ролей нет, свободен!
- Да мне хоть бабу Ягу,- говорит.- Я на все согласен
Отвечают, - ничего нет. Ну, разве роль оруженосца Волобуева… но так это полный бред. Вы же сами понимаете. Такое никто не сыграет.
- А что за роль? - интересуется актер. - Я самого Ленина играл вообще-то, в Урюпинске.
Ему: - да бросьте! Заслуженные пробовались, не потянули... или Вы не слыхали про Волобуева?
- Не, - отвечает, - не слыхал. Поясните.
- Ему поясняют, что роль это эпизодическая. В финальной сцене нужно выйти на сцену, протянуть главному герою меч и сказать: "Волобуев! Вот Ваш меч! ". Но над ролью довлеет тяжкое проклятие.
Впервые в нашем театре Волобуева ставили в 1896 - м году в бытность посещения августейшими особами. Подлец - гимназист, которому доверили вынести меч, то ли из шалости, то ли случайно, возопил: "Волохуев! Вот ваш меч!! Ну, случился большой скандал. Режиссера в Сибирь сослали, труппу разогнали, гимназиста выпороли.
Другой раз, уже при Советской власти, пьесу эту вновь ставили. Актёр, игравший оруженосца, очень волновался, и конечно, тоже брякнул: "Волохуев!"
- Кхы-кхы-кхы! - подавился дымом Котов. - Волохуев! Ну, бля, умора!
- Ага, так и брякнул,- доев мороженое, сказал я, утирая липкие пальцы о штаны. После чего продолжил.
- Ну, этому актеру и говорят, - режиссера расстреляли, труппу в лагеря. И при Сталине ещё ставили, тоже ничего хорошего не вышло. Сейчас вот молодой главреж пришёл, хочет ставить. Его отговаривают все, и за роль оруженосца никто не берется.
- Я согласен,- настаивает актер, и его оформляют на роль. Ведь самого Ильича играл, не шутка…
- А можно мне еще мороженое? - хитро покосился я на Котова, слушавшего открывши рот, к нижней губе которого приклеилась погасшая папироса.
- Конечно, - выплюнул он окурок. - Здорово излагаешь. И тут же выполнил мою просьбу.
- Ну, так вот, - стал сдирать я с батончика серебряную фольгу.
- Репетиции идут - все хорошо, прогоны - отлично. Город с трепетом ждёт премьеры. В ее день - аншлаг зал полон. Первый акт, второй - все как на иголках. Финальная сцена.
Выходит Оруженосец Волобуева с мечом. А публика - то местечковая, своя, все легенды знает. Короче, мертвая тишина.
Оруженосец собирается с мыслями… сам трепещет… и, отчетливо артикулируя, произносит «Волобуев!..
В зале пятиминутная овация! Зал встает!! На сцену летят цветы!!!
Актер пафосно наслаждается своим триумфом, воздев вверх руки и кланяясь. А потом расслабляется (овация стихает), подмигивает главному персонажу и к куполу взлетает «Волобуев! Вот ваш х..!!».
Заведующий, отвалившись на изгиб скамейки, начал оглушительно ржать, с асфальта вспорхнула стая голубей, а девушка у тележки закричала «мальчик прекрати выражаться!»
- Ну, ты даешь! - утер Котов выступившие на глазах слезы. - Откуда такой взял? Впервые слышу.
- Так у меня ж одаренность, - метнул я в урну палочку от честно заработанного эскимо, и мы опять засмеялись
- Забавный анекдот, надо будет рассказать на педсовете в районо*, - сказал заведующий, после чего взглянул на наручные часы и встал со скамейки.
- Поехали.
По дороге я рассматривал красивый город в зелени и цветах, думая, что Котов в общем - то неплохой мужик, хотя и чиновник.
Не ворует, как многие такие же в будущей России, и по мере сил воспитывает новых ударников труда, свято веря в коммунистические идеи.
Потом были экзамены за истекший год, которые Волобуев успешно сдал, а спустя три дня пятикласснику выписали вещевой аттестат, и я собрал подаренный интернатом фибровый чемоданчик. Несколько пар хлопчатобумажных носков, новых маек с трусами, а также другую хурду*, полагающуюся сиротам, уходящим в большую жизнь пролетарского государства.
Когда простившись с педагогами, давшими выпускнику обязательное напутствие, я пожимал руки своим приятелям, к нам подошла Таня (она здорово похорошела) и отозвала меня в сторону
- Слушай, Никита, а давай снова дружить и переписываться, - хитро блестя глазами, сказала она, сунув мне в руку краснобокую мельбу*.
- А как же Сашка Петровский? - понюхал я душистое яблоко.
- Фи, - сморщила носик Таня, взмахнув пушистыми ресницами - У него только бабушка-революционерка. А у тебя такой папа!
- Вот она, настоящая дочь Евы, - подбросил я в руке библейский плод, совративший первого человека.
Но в ответ сказал, - хорошо. Я подумаю.
Чуть позже мы с заведующим спустились вниз по гулкому маршу лестницы во двор, где на плацу у клумбы уже стояла черная «Волга» с серебристым оленем на капоте, а рядом скучал водитель, в белой рубашке при галстуке.
- Ну, прощай Никита, не забывай нас,- протянул мне ладонь Котов, и я шлепнул в нее свою. С чувством легкой грусти.
Когда сел в машину с тихо урчащим мотором, оглянулся назад.
В окнах второго этажа корпуса, за стеклами, белели лица ребят.
Потом автомобиль тронулся, они превратились в пятна, и мы выехали со двора в город. К новой жизни.
© Copyright:
Реймен, 2016
Свидетельство о публикации №216081200506