1
- Слушай, Рита, я к тебе больше не приду, - Шемякин с раздражением и с шорохом сухих хлебных крошек по мятой клеенке отодвинул общепитовскую, в тусклых золотых ободках тарелку с салатом на середину стола.
– Что ты за баба такая?! Слова из тебя клещами не вынуть. Нашла - молчишь, потеряла – опять молчишь…
- Чего нашла? – Девушка недоуменно посмотрела на него круглыми голубыми глазами. – Ты сам говори, мне тебя нравится слушать, Сережа. Чего ты сердишься?
Шемякин засунул в рот сигарету, прикурил от еле слышно шипевшей синим пламенем газовой плиты. Бедная девка. Жуткий холодный дом на окраине, деревянный сталинский барак. Темные коридоры, плесень и паутина… Как и ее жизнь, наверное.
- Ты можешь хотя бы в норе своей прибраться по-человечески? – он подергал кургузые занавески над желтым от старости подоконником, обвел руками потемневшие сверху стены.
Она молча смотрела на него. Пальцы перебирали краешек блестящей, как кладбищенская ограда, клеенки на столе.
У ног хозяйки, на полу, внимательно, тоскливо и обиженно глядя на Шемякина, сидел неподвижно маленький лохматый беспородный пес.
- И этого еще уродца терпеть приходится, - Шемякин в сердцах шуранул засеменившую в страхе собаку ногой, - На кой черт он тебе нужен?
- Я же говорила, - Маргарита вздохнула, подошла к единственной новой вещи в своей квартирке – белому, непорочному кредитному холодильнику «Атлант», покопавшись, извлекла пакет вина, вопросительно кивнула на закрытую поллитру «Зеленой марки»:
- Выпьешь, Сережа? А то ты злой сегодня какой-то… Песика мне жених ведь подарил, ну, муж почти… Мы в ЗАГС идти уж хотели.
- Давай без историй про своих мужиков, ладно? – Шемякин сморщился, с сомнением потрогал запотевшую бутылку водки, вздохнул. Нет, надо домой сегодня ехать.
Женушка, змея подколодная, песню дочке на ночь споет – про отца сволочугу, точно.
– Так что там с женихом твоим, бросил? Сразу, как дала или чуть позже?
Сказал, и понял – переборщил. Глаза слезами налились, губа трясется.
- Ну, ладно, Рита, - забрал из холодных ладошек пакет с вином, на котором принт этикетки потек от влаги, поискал стакан, плеснул в чайную чашку, - Не сердись, пошутил. Кстати, говорил тебе – не покупай это пойло, ацетон же настоящий.
Девушка вздохнула, залпом выпила свой напиток.
- Не бросил. Умер он, вот как. Щеночка этого притащил, утром на смену ушел и не вернулся больше. Упал с высоты, какие-то фермы варил. Зима была, скользко, наверно…
Шемякин вздрогнул. Остаться, что ли?!
- Ладно, давай бутылку, - он деловито снял джемпер, достал и выключил мобильник, - Ну что, Марго, готова сегодня к разврату?
Девушка улыбнулась, порозовели щеки. Засуетилась, доставала смерзшиеся пельмени из морозилки, резала черствый хлеб.
«Да и черт с ней, пусть молчит», - думал Шемякин, оглядывая ее стройную юную фигурку в нелепом, в чудовищные цветы, халатике, - «Зато - красивая, молодая и делай с ней, что хочешь..»
- Слушай, а чего там с жильем у тебя, все-таки? - водка традиционно оказала волшебное действие на расположение духа, даже противные пельмени, неизвестно из чего изготовленные, настроение не испоганили,
- Я тут на работе пацана-юриста попытал, так он говорит: закон есть – всем детдомовским обязаны квартиру дать, как исполнится восемнадцать. Тебе-то сколько, а?
Маргарита допивала свой поллитровый пакет отравы, раскраснелась, жевала вялое яблоко.
- Двадцать мне, забыл что ли? Мне от мэрии предоставили вот эту квартиру, временно. Маневровая называется.
- Маневровая – это у тебя на работе, в депо, - хмыкнул Шемякин, - А это – маневренная. Ну, для погорельцев всяких, бомжей… Ну, шучу же, не дуйся!
Он забрал у нее из руки чашку с недопитым вином, притянул к себе за плечи, целовал мягкие, пахнущие миндалем губы.
- Завтра напомни мне, или, может, письма какие у тебя из мэрии есть - спрошу одного человека, - пообещал ей авторитетно, прикидывал и вправду, с кем переговорить. Помочь бы бабе, жалко. Одна в целом свете, ни мамы, ни папы…
- Да я привыкла, - Рита вздохнула, - Только холодно уж очень зимой. А еще вот узел какой-то сломался, который воду дает горячую. Так я теперь со смены приду – и воду грею. Газ вот еле дышит, а я кипятильником – прямо в ванной.
- Ты дура, что ли? – покрутил головой Шемякин, - Током же шарахнет.
- Так я же сначала грею, а потом моюсь, - улыбнулась, обняла за шею, целовала настойчиво.
Маленький черный пес уныло глядел на них из коридора, опустив голову на вытянутые лапы.
В октябре лужи со стылой водой полны утонувших, мертвых листьев. Последние ошметки их, чудом уцелевших, бурых от ночных заморозков, уносят порывы ночного злого ветра. Скрипит старый ободранный дом, воняет плесенью и забвением, готовится рассыпаться трухлявым прахом или, по счастью, сгореть, может быть, даже вместе с позабытыми квартирантами.
А ведь раньше и в этом доме проживало счастье, и за умытыми окнами цвела весна. Когда скромно, но празднично одетые люди получали комнатки в коммунальных квартирах, когда женились и рожали детей, когда вместе с соседями – радоваться, когда с близкими – бережно хранить домашнюю крошечную благодать.
Где-то на скате крыши гремит оторванный водосток. За окном еще тьма, да во рту пересохло, придется вылезать из-под ватного одеяла на остывший воздух.
Бесстыдно голая Рита сопит маленьким носом прямо под боком. Шемякин потянул воздух – даже перегаром от нее не пахнет, что значит - молодая еще.
– Просто влюбился, дурак, - обругал себя шепотом, повернулся вставать и вздрогнул. Из полумрака на него глядела черная лохматая собачонка, неведомо когда взобравшаяся на кровать и теперь сидящая на одеяле в ногах спящих людей.
- Фу ты, черт, - прошипел Шемякин, - Пошел вон, паршивец!
Дворняга не моргнула, наклонила усатую голову, исподлобья смотрела пристально. В круглых, оловянных в лунном отсвете, глазах плавал вроде упрек. Если бы это сидел ротвейлер, Шемякин бы точно заорал от страха.
- Ты чего, Сережа? – забормотала сонная Рита, потягиваясь, - Уже утро, что ли?
- Утро, конечно, - буркнул Шемякин, - собачонка твоя на кровать залезла, наверное, на улицу хочет, по своим делам. Как хоть звать ее?
- Рэсси, - девушка приподнялась, поправила волосы, - так он придумал, Витя. Сказал, кино было раньше про собаку. И у нас вырастет похожая. Как ее – дельтерьер?
- Кино-то, помнишь какое? – Шемякин усмехнулся, закурил. Ходил по комнате, ежась от холода, разыскивал одежду. Из окон сифонило немилосердно.
- Нет. А он любил этот фильм, там еще песня была… Не вспомнить никак, я не смотрела вроде. Он же старше меня был, вот как ты, наверное…
Шемякин подавил раздражение от очередного упоминания неизвестного ему умершего человека, напялил джинсы, подошел к кровати, поцеловал, потискал немного горячее спросонья гладкое тело.
- Эх ты, бедолага, - смотрел на нее с нежностью, аж сердце зашлось, - Собака в кино была эрдельтерьер, звали Рэсси. «Редчайшая Электронная Совершенная Собака И так далее». Песня – «Крылатые качели». А фильм – «Приключения Электроника». Мне пора, Ритуля. Ты на смену когда?
- Послезавтра, - она накинула на себя одеяло, шарила босыми ногами в поисках тапок, - Ну и холодина! Постой, сейчас накормлю.
- Нет, поеду, - торопился, не хотел заставлять ее собирать на стол в неуютной, темной, выстывшей за ночь кухонке. Внезапно представил, как ей сейчас бежать по лужам, озябшей спросонья, с дурацкой собакой на прогулку, предложил, сам удивляясь, - Давай пса твоего погулять выведу на пару минут?
- Да ты просто выпусти, - девушка махнула рукой, - а обратно он сам придет. Дверь я не закрываю, прибежит. Поскребется и впущу. Мы так с ним всегда делаем.
- Рита, двери нужно закрывать, - Шемякин покачал головой, - что ты как ребенок, честное слово?
- Сережа, а что у меня брать-то? – она искренне удивилась, пожала плечами, - Ты когда придешь?
- Позвоню, - поцеловал, выходя уже, добавил, - может, и сегодня…
Двери соседней на площадке квартиры заколочены крест-накрест почерневшими от плесени досками. По кривому покатому полу – пара шагов вниз, через три коричневые облупленные ступеньки, в распахнутую, обитую изнутри кусками линолеума, дверь, выбежать на сыроватый зябкий осенний воздух. Черная собачонка неторопливо задрала лапу у ствола старой березы.
- Кобель, блин, - хмыкнул Шемякин, - Рэсси…
Сергей остановился, оглядывая покосившийся барак с единственным освещенным на этой стороне окошком Маргариты. Закурил, застегнул доверха куртку, пошел в сторону аллеи, где одиноко нахмурилась сердитыми фарами его «Ауди».
- Дизелек, что ли? – сипло, прямо над ухом проговорил скрипучий голос, пока Шемякин отвлекся, сметая налипшие листья с лобового стекла. Машина негромко тарахтела штутгартским дизелем, освещая призрачным ксеноном картину тусклого осеннего утра в пропащем дворике.
- Чего надо? – от неожиданности грубо рявкнул Шемякин, повернулся и разглядел пацана в шортах, клетчатой рубахе и резиновых сланцах. Худые ноги бесстрашно утопали в ледяной луже, а их обладатель улыбался кривозубым осунувшимся лицом с бессмысленными глазами в обрамлении набрякших красных век.
- Дай сигарку, плиз, - паренек нарочито благоговейно провел по мокрому капоту костлявой ладонью, - «Аудюха», да… А ты не местный, точно? Слушай, и здоровущий, - бесцеремонно похлопал по плечу, - ОМОНовец, что ли?
- Это если с тобой сравнивать, - усмехнулся Шемякин, прикуривая ему сигарету, немного расслабившись. Карманов на одежде у пацана не было, руки тоже пустые. Дружков не видать. Нарик, просто одинокий торчок. Не страшно.
Парень курил, часто сплевывал буроватые нитки слюны на свои черные от грязи пальцы в шлепанцах.
- Ты к этой, что ли, ходишь? – мотнул бритой головой на Ритины окна, - Ниче деваха. Собака у нее еще, знаю.
- Молодец, что знаешь, - мягко одобрил Шемякин, обходя машину, - Раз уж ты тут местный, проследи, чтоб не обижали. Ну, ни собаку, ни девчонку. Сочтемся, братан..
- Лады, - поднял руку в приветствии пацан, - Э, погоди. Тема есть. Мне бы штукарик до завтра, выручи. Очень надо.
Ничего неожиданного, подумал Сергей. Расценки, правда, у торчков великоваты по сравнению с алкашами. Не дал бы, или не столько, да подошел парень вплотную, мутными рыбьими глазами буравил переносицу, гундел доверительно:
- У меня, короче, сеструха. Четырнадцать лет ей. Еще не того, я слежу. Маманя сдохла в том году, мы вдвоем. Короче, ты чувак нормальный, забирай ее на сегодня? Я тут рядом живу, в панельке за помойкой.
- На тебе зеленую, корешок, - Шемякин трудно задавил бешенство, протянул человеку тысячу, - Сеструху пока никому не предлагай. Подгоню ей стоящего мужика. И ты доволен будешь. Меня не ищи больше, менты пасут. Сам найду тебя.
- Бывай! – согласился паренек и исчез среди кривых голых берез в стылом воздухе октябрьского утра.
2
- Вот почему теперь каждая безмозглая курица считает своим долгом купить в кредит унитаз, чтобы везти свою задницу на работу утром?! - яростно сигналя, Шемякин по встречной полосе обрулил пробку, едва не зацепив выезжающую ему в бок без опознавательных сигналов красную маленькую «Тойоту».
Опустил правое стекло, заорал в очкастое испуганное личико:
- Поворот включи, дура!!
Слава Богу, не приходилось раньше ездить в такую рань – в восьмом часу утра на работу. А не то все нервы оставил бы на тесных ухабистых улицах, точно.
- Что же за люди пошли, едрена мать?! – разговаривал сам с собой, перекрикивая орущий из двенадцати динамиков «Deep Purple», - Одна живет, как святая, в помойке, манну небесную ждет. С собакой. С идиотской собакой… Другой сестру за ширево продает. Сука, куда же мир катится?!
Ехал домой. Жаль, конечно, только в офис слишком рано, с охраной беседовать в здании неохота. Магазины собственные тоже закрыты, и тоже на пульте. Придется домой заезжать. А дочка еще в школу не ушла. Черт, как же погано!
Дверь на защелке изнутри. Открыла родная супруга и сразу в сторону, пошла на кухню, отвернувшись. С тоской посмотрел ей вслед. Как же можно было жениться на такой бабе? Некрасивая ведь, недобрая, себялюбивая. Или стала такая?
Шемякин решил не обострять. Прошел в спальню, собрал стопку бумаг с работы, ноутбук и аккуратно сложил все в пакет.
- Уходишь, я надеюсь? – жена стояла, прислонившись к косяку. Лицо бледное, глаза круглые, сине-белые, как турецкие пустые побрякушки.
- Не начинай, ладно? – он поднял руки, струсил в последний момент, - Я на работу собираюсь. Вчера немного засиделись, остался в офисе. Не ори.
- Плевать мне, где ты остался, - она ухмыльнулась криво. Сдерживала слезы и крик. Страшно получилось. Белые ухоженные зубы брякнули друг о друга. – Уходи отсюда, урод. Не хочу, чтобы дочка моя такого папашу видела вообще.
- Твоя дочка? – тихо, но, уже стервенея, проговорил Шемякин, - от святого духа, что ли?!
Жена приблизилась вплотную, воткнулась в глаза острыми звериными зрачками, прошипела:
- Ты, недоносок, думаешь, осчастливил меня своим пеньком поганым?! Пошел вон отсюда и не появляйся больше!
Жар шумно бухнул Шемякину в голову. Левой рукой свернул в узел затрещавший на ее груди халат, приподнял с пола. Она молча, без слез и крика, что есть силы вцепилась ему накладными ногтями в ухо и сжала так, что кровь, брызнув на футболку, забарабанила темными каплями по полу.
Малышка вышла из ванной с испачканным зубной пастой встревоженным личиком. Смотрела на них, ни слова не говоря, распахнутыми непонимающими глазами, в которых тревога переплавлялась в ужас.
- Папочка… Мама! У папы кровь течет!!
- Руку убери, - Шемякин мягко поставил жену на пол, прочистил горло, - Настя, привет! Уезжаю вот, в командировку. До школы подвезти тебя? Давай, завтракай, и поедем.
- Сами справимся, - сорвавшимся тихим голосом произнесла чертова стерва, - езжай уж, опоздаешь.
Выдохнул носом ярость, сел на стул. Супруга швырнула ему тряпку, увела дочку на кухню.
Вот дела, за малым ведь шею не свернул. Довела, змея, до ручки. Бежать отсюда, да поскорее. А дочка поймет потом, наверное. Лучше уж ей не видеть этого, точно. Это все, что у злобной суки нашлось для меня, после стольких лет совместной жизни и потраченных на нее сил, нервов и денег?! Господи, почему же так?
Самому себя жалко. Слезы глотать, выбегая на улицу. Какой-то придурок успел загородить синим «Шевроле» выезд из двора и неспешно хихикает с жирной бабой у лавочки.
- Э, упырь! - уже не в силах сдерживаться, заорал Шемякин в модно стриженый затылок мужика, - Еще раз так поставишь тачку – я тебе нос сломаю.
Игнорируя испуганные, недоуменные взгляды, шел в машину, спиной слыша встревоженный шепоток толстухи: - Не связывайся, он ненормальный…
Бухгалтерия явилась на работу в начале десятого.
Шемякин сидел в холле, накачавшись крепчайшим Lavazza и мусолил подаренную кем-то толстую Cohiba. Поскольку в офисе, как говаривал корешок и партнер Женя Арбузов, работали в основном люди малограмотные и совсем неинтеллигентные, секретарша хранила сигары в холодильнике. Видимо, холодильник мало соответствовал необходимым параметрам влажности и не должен был использоваться в качестве хьюмидора.
Сигара сначала не желала тянуться, после обрезания развалилась березовым веником и заполнила стеклянный холл неимоверной вонью.
- Ну и запах, Сергей Петрович, - зажав тонкими пальцами напудренный нос, прогнусавила главбух Елена, - Можно, окна открою?
- Нет, - отрезал Шемякин, - Ты вот скажи мне, Лена, есть чудеса на свете?
- Не знаю, - осторожно ответила женщина, убирая ополоски кофе и обертки от конфет с журнального столика, - Вам налить коньяка?
- Нашла алкоголика, - огрызнулся Шемякин, - а я думаю, чудеса существуют. Просто чудо какое-то, что при твоей пустой голове и пристрастии к шопингу-фитнесу-и-турецким пляжам мы с партнером до сих пор на свободе. Кыш отсюда!! Иди, работай. Ну-ка, стоять! А где у нас секретарь? Во сколько, вообще, начинает работать офис?!
- В девять утра, - обиженно протянула главбух, - А Юля вчера долго работала с Евгением Михайловичем, вот, наверное, и задержалась с утра …
Арбузов явился около одиннадцати, вкатился через парадную, с легким перегаром, в прекрасном настроении и искренне обрадовался Шемякину.
- Здорово, браток!!! Ну, как ты слетал? Как поживает Поднебесная, изменилось чего? С бабами также тоскливо?
- Тоскливо, - буркнул Сергей, но поддался благодушию товарища, обнял кое-как необхватного пыхтящего друга, - Слушай, Арбуз, я неделю назад лично контролировал отгрузку всего нашего китайского дерьма, а магазины сейчас проехал – пусто. Заведующие не получали ничего, как так?
- Ты?! Проехал магазины?! – Арбуз выпучил глаза в притворном испуге, через секунду понимающе закивал, - А, понял. Дома - шляпа. Ну, давай. Не торопись, сейчас накапаю, поговорим. Виски или коньяк?
- Не пью я. С утра. Ты же клялся, что не будешь эту дуру трахать? Женя, пятый секретарь за год! – Шемякин вздохнул, - При такой кадровой политике скоро каждый в этом городе будет знать подробности наших дел.
- Ты что думаешь, я с ней обсуждаю, как ты в Китае настоящие финские «Сальмо» по копейке покупал, а я их по трешнику выставил?! Не надувайся. А зависть – плохая черта, - Арбуз налил себе стаканчик «Макколана», теперь спускал туда замороженные камешки,
- Кстати, вчера наш БЭПовец звонил, в баню хочет. Давай сегодня отдохнем по полной программе, старик! И мента уважим, и у Юрки Зайца девчонки новые поступили. С района…
У Шемякина разболелась голова. Надо бы, и вправду, выпить немножко вискаря. Чересчур событий за это утро. Жена, будь она проклята, ненавистная сука. Торчок со своей сестрой. Рита с собакой в холодном, мертвом доме.
- Погоди, Жека, тормозни чуток, - Сергей остановил друга жестом, - У меня пара вопросов, надо порешать. Напиться успеем. Первое – мне нужен твой корешок с мэрии, который нам по аренде помогал. Как думаешь, проблему порешать сможет?
- Это смотря какую, - пожал плечами Арбузов, - он там, вроде, начальник отдела, что-то по имуществу. На обеде пересечешься с ним, будет, наверняка, где обычно, набери его и все дела. А второй вопрос?
Шемякин поведал про нарика и его малолетнюю сестру.
- Дохлый номер, - поморщился, закусывая виски конфеткой, Евгений, - Сам посуди, зачем ментам, без заявления, искать какого-то торчка и изымать у него несовершеннолетнюю сестру? Проблем – море, выхлоп – никакой… Кроме геморроя.
- Давай, я нашему БЭПовцу денег дам? – предложил Шемякин без надежды, для очистки совести, - Пусть позанимается?
- Отступись, Серега, - Арбуз встал, потянулся, - Скажи лучше, чего у тебя дома?
Шемякин помялся.
Рассказывать не хотелось. И про Риту особенно.
- Ушел я оттуда. Нет больше сил, старик. Не понимаю, как прожил с этой сукой восемь лет.
Чиновники средней руки обедали в кафе «Палермо».
Пошлое название заведения, расположенного в сумрачном запущенном парке в центре города на средне-русской равнине, кроме страсти хозяина к солнечным сицилийским долинам, где количество его недвижимости успешно конкурировало с собственностью местных мафиози, ничем более объяснить было нельзя.
Конечно, подавали фокаччо и сицилийскую пиццу, морепродукты и итальянские салаты. И даже кус-кус, прямо, как на магрибском берегу солнечного острова.
Андрей Смирнов кус-кус не заказывал. В обед достаточно тарелки мягкого сыра, салата с тунцом и рукколой и бокала белого вина. Брюхо отожрать очень легко, особенно, если депозит в кабаке открытый.
С партнером Жеки Арбуза, коммерсанта правильного и добродушного, Андрей был знаком давно. Только не нравился ему этот Сережа, резкий и нервный слишком, а еще – не уважительный. Сволочь барыжная, одним словом.
- Андрей, проясни тему, - Шемякин пил минералку, смотрел в лоб жующего начальника, - Человек один есть. Сирота. Ему предоставили квартиру в маневренном фонде. А по жилью, ну, которое сиротам после детдома положено – никаких движений. Можно помочь?
Смирнов неторопливо выковыривал зубочисткой листики рукколы. Заказать, что ли, десерт? Торроне, например? На тренировке вечером все сгорит.
- Что за человек? Осужден был, отбывал? Семья? Сколько лет? Номер в очереди? – скрывая раздражение, спросил Смирнов, - Точнее говори.
- Женщина, - Шемякин прицелился тяжелым взглядом в правый глаз начальнику. Нет, толку с этим кентом не будет. Морда нахальная. – Точнее, девушка. Одинокая.
Смирнов хмыкнул, отхлебнул вина.
- Не совсем уж одинокая, верно? Красивая хоть?
Шемякин молчал. Почему злость на этого жулика? Сам ведь его вызвал на разговор.
- Послушай, старик, - Андреев примирительно вздохнул, - Сложно это и недешево. Очередь из детдомовских – человек пятьсот. По всем есть судебные решения, про твою вот не знаю. Хочешь совет? Хату ей сними, проще будет. Или купи. Деньжата ведь есть?
Шемякин поднялся.
- Спасибо, Андрюша. Извини, что отвлек. Стол закрыть за тебя?
Смирнов поморщился.
- У меня тут несгораемый депозит. Спиннинг лучше привези. Мне Арбуз давно обещал. Лумис настоящий.
На улице моросил ледяной дождь. Порывы ветра задирали пальто на пешеходах и кидали им в лица мусор прямо с выкрошенной брусчатки тротуаров. Низкое серое небо ненавидело всех людей.
3
Стоя в очереди в кассу с телегой жратвы, Шемякин размышлял.
Что заставляет этих людей проходить мимо обычных сетевых продуктовых магазинов, которые натыканы на каждом углу, и вставать с набитыми корзинами здесь, где цена просто отрисована вдвое кверху?
Жирные лысеющие затылки мужиков над воротниками кашемировых пальто, уложенные, закрашенные волосы стареющих женщин… Багровая искусственная семга. Деревянная столичная колбаса. Моцарелла из Костромы.
А еще – не вышибить совок из чугунных голов – непременно мелькают домашние-отборные-самолепные пельмени. От местных отличаются лишним нулем на ценнике за кило и названием – «Дворянские», например…
А что, правильно сказал Смирнов. Надо хату снять на первое время. Или денег из доли выдернуть, да купить, лишним не будет. Только не на себя, не то мегера, пока еще женушка, обрадуется новому имуществу. Рите купить. У нее все впереди. Нужно же сделать раз в жизни хорошее дело, ведь так? Пусть хоть она почувствует себя счастливой.
Шемякин еще раз придирчиво осмотрел свои покупки. Свежее мясо, нарезанное порциями - только готовь, мягкий хлеб, зелень, грунтовые помидорки, маринованный сыр – вроде настоящий, санкционный, фрукты, бутылка «Moet & Chandon», бутылка «Remy Martin». Как будто в самый раз.
Вечерние улицы почти опустели. Редкие автобусы подбирали стылых людей на мокрых остановках.
В трущобных закоулках за вагоноремонтным депо, где жила Рита, Шемякин поплутал немного, собирая ямы нежным немецким брюхом недовольно урчащей «Ауди».
За короткий осенний денек в старом заросшем дворе все деревья лишились листьев. Их оторвало ветром и свинцовыми струями дождя вбило намертво в подмерзающую грязь.
Черный бородатый пес сидел у подъезда и уныло глядел на подходящего Сергея. Блестящие пуговицы глаз виновато прикрыты мохнатыми бровями.
- Чего сидишь, дружище? – Шемякин бодро перешагнул лужу, - Давай домой, праздник сегодня.
Собака заскулила и вдруг взвыла ему в спину тоскливым воплем.
- Рита, ну закрывай же ты двери, - Сергей протиснулся боком, с раздутыми пакетами в полутемную прихожую, - сколько раз тебе…
Человек в черной ветровке внимательно смотрел на Шемякина, сидя на табурете в середине комнаты у круглого стола.
- Ну, проходите, молодой человек, - мужчина приглашающе махнул рукой. Сергей опустил пакеты на пол.
- Руки держи на виду, - пробасил над ухом амбал, появившийся сбоку из кухни.
- Ребята, вы кто? Рита где?
- На, почитай, - здоровяк недружелюбно сунул под нос Шемякину васильковое с розовыми печатями удостоверение.
Человек за столом поднялся, вздохнул, закурил «Бонд» из мятой синей пачки. На столе ожила, зашипела радиостанция.
Сергей прошел в комнату. Около стола, ближе к окну, на простеньком бежевом коврике и вокруг него – засохшая багровая лужа.
Шемякин упал бы назад, если бы здоровяк-полицейский не подхватил его подмышки.
- Коля, водички ему принеси, - усталый мужик с сигаретой стряхивал пепел в чашку с синей каемкой. В ту самую, из которой вчера Рита пила свое вино…
- Молодой человек, документы при вас? Я следователь Следственного комитета, Назаров моя фамилия. Здесь сегодня была убита женщина. Кто она вам?
Внутри у Шемякина опустело. Там кто-то проковырял дыру в том самом месте, где обычно стучало сердце.
- Смотри, плачет, - вполголоса пробубнил здоровяк, - Мужик ее, наверное. Эх, беда. Закрывали бы люди двери, так ума совсем, видать, нет…
Следователь неторопливо потушил сигарету в чашке, выдержанно и спокойно наклонился к Сергею, тихо, раздельно проговорил:
- Мужчина, возьмите себя в руки. Вспомните, какие события могли бы нам помочь. Я сейчас скажу вам лишнее, это показывает, как я вам доверяю. Труп… э-э-ээ, девушка была убита ножницами в шею. Ножницы, видимо, из этой квартиры. Убийца искал деньги, кошелек пустой не взял. Какие сбережения у нее были?
Шемякин не мог говорить. Он глухо выл, сгрызая себе кулак правой руки вкровь.
- Ну что, вызываю дежурку? – большой оперативник взял рацию, - поехали в отдел, что ли? Ребята подъедут, заодно опечатают. Полдня тут торчим.
- Погоди ты, - Следователь нетерпеливо протянул Шемякину уголок желтоватой газеты с кроссвордами. Там чернели буквы, записанные круглым аккуратным девчоночьим почерком,
- Может, вы знаете, что это обозначает?
Не возвращалась благодатная явь. Крошащимся карандашом красивая, молодая и живая еще Рита написала пасмурным октябрьским утром, когда проснулась самая счастливая:
«РЭССИ - это значит «Редчайшая Электронная Совершенная Собака И так далее»
12.08.16