(Отрывок из романа «Затерянный фронт»)
Полковник кайзеровской армии фон Леттов-Форбек с ротой африканских солдат – аскари лейтенанта Дитмара Зильберштейна в январе 1918 года пересёк границу Кении и углубился в английские владения западнее Килиманджаро. Нужно было отвлечь британцев от диверсионного отряда Буру, который он послал в главный английский лагерь. Марш проходил по такой же пустынной местности, что и в германской Восточной Африке. Пейзаж был привычный, климат тоже, и туземцы шли бодро и даже весело.
Помимо ста с лишним бравых чернокожих солдат, было почти столько же их молодых слуг, слуги господ офицеров, десятка два носильщиков пулемётов, и ещё около пятидесяти носильщиков ротного имущества и взрывчатки. Туземных воинов вёл помощник командира роты, старый эфенди (офицер из туземцев) Юма Мурзаль, носильщиками руководил «ниампара» – строгий туземный начальник.
Из белых европейцев в отряде, помимо Форбека и лейтенанта Зильберштейна, находился санитарный офицер и шесть унтер-офицеров. В результате, табор получился внушительный.
Впереди, как правило, пробиралось несколько патрулей, чтобы разведывать обстановку. Пока всё было тихо, английских дозоров нигде не было. Немцев это, в принципе, вполне устраивало, но только не полковника. Такая тихая война была не по душе Форбеку, нужно было обязательно поднять шум, чтобы отвлечь на себя тыловые подразделения британцев. Пока они будут гоняться за его отрядом, группа диверсанта Буру благополучно достигнет основного лагеря англичан, где находится ставка генерала Смуттса. Туземка Кумба выполнит порученное ей ответственное задание и благополучно вернётся в Танганьику.
Полковник всю дорогу молился в душе, чтобы Кумба вернулась. Она должна была вернуться, во что бы то ни стало, хотя бы потому, что он её ждал. Он никого ещё так не ждал, как Кумбу. Потому что она как бы олицетворяла в себе всю знойную чёрную Африку, которую он любил до самозабвения. Любил страстно, горячо, жадно. Как не любил ещё никого на свете. Любил, возможно, больше чем чопорную старушку-Германию. Он сам был неволен в своих чувствах. Как будто его кто-то околдовал, приворожил к этой шоколадной, знойной африканке – Кумбе.
К командующему, шедшему в сопровождении верного ординарца Раджабу в середине колонны, приблизился лейтенант Зильберштейн. Он только что был в голове отряда, расспрашивал патрули об обстановке впереди.
– Господин полковник, наши аскари докладывают, что по дороге движется колонна британских войск с пулемётами и другими грузами, навьюченными на мулов.
– Сколько пулемётов?
– Шесть.
– Пушки?
– Ни одной.
– Это очень хорошо, лейтенант, – бодро проговорил Форбек. – Численность неприятеля?
– До двух рот. Половина европейцев, остальные индусы и африканцы.
Полковник Форбек приказал разбить роту на три части: тридцать человек во главе с лейтенантом Зильберштейном быстрыми перебежками направились в начало неприятельского подразделения, тридцать со старшим унтер-офицером – в конец, полковник с остальными солдатами – в центр. Носильщики из племени ньямвези и самого многочисленного народа колонии – сукума – быстро потащили вслед за подразделениями тяжёлые станковые пулемёты и коробки с лентами.
Фон Леттов-Форбек вместе с ординарцем Раджабу, как кошки, прокрались как можно ближе к дороге. Пауль осторожно выглянул из-за переплетённого лианами, высокого куста акокантера. Изнурённая маршевая колонна противника в клубах густой пыли двигалась повзводно мимо места засады. Находясь на своей территории, как казалось им, в глубоком тылу, англичане пренебрегли безопасностью и не выслали патрули не то что на фланги, но даже в авангард.
Полковник оглянулся на своих немногочисленных аскари, готовящихся к бою. Туземные пулемётчики уже установили на позицию два «Максима» и заправляли ленты. По одному ручному пулемёту было в передней и задней группах. Леттов-Форбек посчитал, что этого вполне достаточно. Прицелившись из «Парабеллума» в проходившего мимо английского офицера, полковник Форбек выстрелил, подав тем самым сигнал к началу атаки. Англичанин вскрикнул и, теряя стек и пробковый колониальный шлем с головы, упал лицом в пыль. Сразу же из кустов пори густыми пачками загрохотали винтовочные выстрелы, поражая неприятельскую пехоту. Размеренно, словно швейные машинки, затарахтели станковые и ручные пулемёты, прочерчивая вдоль колонны смертоносные свинцовые строчки. За несколько минут было скошено пол-отряда, остальные – стадом испуганных баранов: особенно индийцы и аскари – сыпанули в саванну на другой стороне дороги. В ответ, в немцев было сделано всего несколько выстрелов. Немецкие аскари выскочили из засады, погнались за бегущим противником, добивая отстающих и раненых штыками или прикладами.
Через несколько минут на месте боя валялись только горы убитых англичан, индийцев и африканцев. Британский отряд, бросив раненых, мулов с грузом и все пулемёты, рассеялся по окрестностям. Довольные немецкие аскари, выставив на всякий случай боевое охранение, чтобы беглецы, вернувшись, не застали их врасплох, бросились обшаривать трупы. Это был обычай африканских туземных воинов, выработанный веками. И полковник Форбек ничего не мог поделать с этим грубым, неприкрытым мародёрством. Снисходительно терпел, потому что лишать солдат законной добычи было нельзя.
К полковнику, подталкивая в спину прикладами, двое аскари пригнали раненого английского офицера. У него была разбита голова, наспех, неаккуратно замотанная бинтами, – незакреплённый конец свесился к плечу, отчего повязка походила на индийскую чалму. Он прихрамывал на задетую пулей ногу. Фон Леттов-Форбек предложил ему сесть на землю, поинтересовался, не говорит ли он по-немецки. Англичанин ничего не понял и промолчал. Его заметно шатало и подташнивало: было видно – как ему плохо.
Форбек отправил ординарца омбаши Раджабу, не отходившего от него ни на шаг, на поиски санитарного офицера обер-лейтенанта Рихтера, сносно говорившего на английском языке. Тот вскоре явился, и полковник снова задал вопрос пленному офицеру:
– Из какой вы части?
– Четвёртая рота второго Родезийского полка.
– Куда направлялись?
Англичанин, по прежнему сидя на пыльной дороге и поминутно морщась от острой боли, ответил. При этом он отрицательно мотнул перевязанной головой. Повязка ещё ниже сползла на лоб, намокла от крови.
Обер-лейтенант Рихтер растерянно замялся, не зная как переводить.
– Что такое? – сухо взглянул на него Форбек.
– Он отказывается отвечать, – сказал санитарный офицер Рихтер.
– Почему?
– Он офицер армии его величества, английского короля Георга Пятого…
– Я это вижу.
– Это он так говорит. Просит его побыстрее расстрелять, ему очень плохо, – с явной симпатией к англичанину, перевёл Рихтер.
– Обер-лейтенант, спросите: если мы сейчас отпустим его на все четыре стороны, обещает ли он больше не воевать против Германии?
Немец перевёл, английский офицер, не задумываясь качнул отрицательно головой:
– Я принимал присягу своему королю!
Полковник Форбек резко повернулся к двум чёрным солдатам аскари, которые привели пленного:
– Где его оружие?
Один из туземцев вытащил из-за поясного ремня старый, потёртый английский револьвер системы «Веблей-Грин», протянул командующему. Форбек с пистолетом в руке шагнул к пленному. Офицер, кривясь от боли в простреленной ноге, встал. Решив, что его сейчас расстреляют, гордо приосанился, чтобы достойно принять смерть, застегнул верхнюю пуговицу форменного кителя. Полковник неожиданно вручил ему пистолет, чётко отдал честь:
– Вы свободны, сэр! Хоть нас вечно охаивают и обвиняют в жестокости, – мы, немцы, уважаем достойного противника.
Английский офицер опешил, не веря своим ушам...
Собрав оружие и военную добычу, переловив разбежавшихся мулов, перевязав раненых и похоронив в общей могиле убитых, немецкий отряд, как призрак, растворился в необозримых просторах саванны. Полковник Форбек был доволен благополучным исходом дела, – удалось захватить много продовольствия: хлеб из местной туземной муки, несколько мешков гороха, мтамы и других зерновых культур, сахарный тростник, сладкий картофель, а также мухого – тропическое растение с вкусным съедобным корнем, – вяленую говядину.
Ещё не закончился осенний период дождей и степь кругом ярко зеленела. Но любоваться красотами местной флоры партизанам было некогда. Нужно было уйти как можно дальше от места диверсии, чтобы не смогли найти британские воздушные аэропланы-разведчики Бристоль «Скауты». Полковник Форбек, посовещавшись с офицерами, решил проникнуть к Угандской или Магадской железным дорогам и произвести там всякого рода диверсии. По пути, если представится возможность, – всячески вредить англичанам: перерезать телефонные провода, нападать на мелкие отряды, патрули и обозы. В деревни туземцев решено было не заходить, чтобы не обнаруживать своего местопребывания. Случайно встреченных в саванне африканцев, как ненужных свидетелей, – уничтожать.
Через несколько миль на опушке большой рощи, в которой росли всё те же, что и в Танганьике, зонтиковидные акации, могучие баобабы, древовидный молочай, бутылочное дерево, терминалии, альбиции, или как их ещё называют африканцы – шёлковые акации, – наткнулись на телефонный провод. Он тянулся по кронам деревьев, хорошо замаскированный листьями, и немцы бы его не заметили, если б не выдала парочка крикливых павианов, раскачивающихся на нём, как на качелях. Остальные особи стада бродили по земле между кустов или лазили по деревьям.
Командующий подозвал офицера из туземцев, старого эфенди Юму Мурзаля, велел его аскари вырезать как можно больший кусок провода, чтобы британцы не скоро восстановили связь. Эфенди быстро вернулся к подразделению, гортанно распорядился на суахили: трое африканских солдат тут же отправились, следя за проводом, в восточном направлении, двое – в противоположном, западном. Целое отделение аскари с винтовками наизготовку вошло в рощу, спугнув дурачившихся вверху обезьян, рассредоточилось между деревьями, один чернокожий солдат, ловко цепляясь за ветки, полез на терминалию. Павианы, громко крича и угрожающе скаля зубы, дружно бросились наутёк.
Провод был перерезан в трёх местах на протяжении полумили, большие куски смотаны в бухты. Аскари взяли их с собой в качестве военных трофеев. Снова двинулись в путь. Через несколько миль наткнулись на огромный, выше человеческого роста, похожий на заострённую кверху скальную глыбу, термитник. Полковник Форбек, укрывшись в тени необычного сооружения от прямых лучей палящего солнца, отцепил с пояса фляжку. Напившись воды, протянул ординарцу омбаши Раджабу. Тот с жадностью припал к вожделенной фляге; с трудом оторвавшись, поклонился, приложил правую ладонь к сердцу:
– Благодарю, бвана полковник. Очень хорошо, да!
Чёрное, маслянисто блестящее от пота лицо туземца расплылось в широчайшей добродушной улыбке.
Форбек ещё раз глотнул из фляги, предложил подошедшему санитарному офицеру. Тот отказался.
– Крепкий домик, господин Рихтер, – постучав по твёрдой, как камень, стене термитника, удовлетворённо заметил командующий. – Как думаете, винтовочная пуля пробьёт?
– А давайте проверим, господин полковник, – предложил обер-лейтенант, вытаскивая из деревянной коробки маузер.
– Не советую, Рихтер. Термиты в отместку съедят кобуру вашего маузера, – пошутил фон Леттов-Форбек. – Вы не знаете? Эти твари, которых ещё называют африканскими тараканами, весьма прожорливы. У нас в колонии местное европейское население от них просто бедствует: термиты подтачивают деревянные стены домов так, что от них остаётся только труха. Они пожирают всё, в чём есть хоть капля целлюлозы, в том числе и книги. Это просто какой-то бич Божий. Мне жаловался один католический пастор в Дар-эс-Саламе, что термиты изгрызли даже Библию в его приходе.
– Ну да, совершили невиданное святотатство. Гореть им теперь всем в геенне огненной, – приняв шутку, тоже сострил обер-лейтенант Рихтер.
– Самое примечательное, что у термитов много общего с нами, немцами, – улыбнулся очередной своей невинной шутке Пауль. – Не верите? Так я вам сейчас докажу, коллега: у термитов есть свой король и своя королева. Королева, правда, главнее, но это уж как придётся. Ещё у них есть рабочие и солдаты. Ну, чем не Германская империя? Вернее, её колония, потому что именно так называется их термитное общество.
– Забавно, господин Форбек. Разложили всё по полочкам, – засмеялся Рихтер.
Подтянулся с основной группой своих подчинённых лейтенант Зильберштейн, остановился неподалёку от командующего, прислушался.
– А вы знаете, господа офицеры, какие отличные, храбрые и исполнительные солдаты у термитов? – продолжил Форбек. – Когда термитнику угрожает опасность от неожиданно напавших муравьёв, солдаты в главном проходе тесно смыкают ряды, образуя своеобразную фалангу, как в войске Александра Македонского, и бросаются на врагов, поражая их своими мощными челюстями. В это время за их спинами рабочие термиты спешно заделывают проход. Солдаты, конечно, все погибают в бою, ценой собственной жизни спасая колонию от уничтожения. Чем не пример для подражания нашим доблестным аскари.
В этот момент полковник невольно подумал, что его туземные партизаны и есть точно такие же солдаты-смертники, отвлекающие внимание британцев от диверсионной группы Буру, давая им возможность выполнить ответственное задание и вернуться благополучно в колонию. И самое главное для Пауля Форбека было – чтобы вернулась назад туземка Кумба. Чтобы у неё был шанс вернуться. Может быть, даже ценой его собственной гибели…
Добравшись до Угандской железной дороги, свернули на северо-запад. Прошли вдоль полотна, близко не приближаясь, так как оно охранялось вражескими патрулями, до моста через реку Ати. Полковник Форбек решил взорвать этот мост. Из Неймоши прихватили с собой взрывчатку, которую всю дорогу тащили на спинах полуголые чёрные носильщики. Тротила должно было хватить на два подобных моста. Стали думать, как это лучше сделать.
– Нужно дождаться ночи… – торжественно объявил старый эфенди Юма Мурзаль и многозначительно замолчал.
– Ну и?.. – вопросительно взглянул на туземца полковник.
– Что?
– Дождёмся ночи и что дальше?
– Мои воины отрежут головы англичанам – и мост будет наш.
– Не выйдет, – отрицательно качнул головой Форбек. – По сведениям разведки, ночью они усиливают посты и зажигают прожекторы. К тому же, все подходы к мосту с этой и другой стороны опутаны колючей проволокой и, возможно, заминированы. Там не проползёт даже змея, не то что твои храбрые аскари, Юма.
Мурзаль, сразу пригорюнясь, задумался.
– В таком случае, можно попробовать днём, – осторожно подал идею лейтенант Дитмар Зильберштейн.
– Как? – осведомился полковник.
– Переправим половину отряда на ту сторону реки и одновременно атакуем оба поста и караульное помещение.
– На чём переправляться, Зильберштейн? Вплавь? – скептически хмыкнул фон Леттов-Форбек. – Река кишит крокодилами, а стрелять нам нельзя. К тому же, у берега могут встретиться самки бегемотов с детёнышами. Вы не знаете, что это такое: разъярённая, почти трёхтонная гора мяса, защищающая свой выводок? Самка бегемота обороняет детёнышей даже от других бегемотов, причём нападает без всякого повода, внезапно, едва увидит кого-нибудь вблизи выводка. А зубы у неё такие, что она легко может перекусить надвое человека.
– Не знал, господин полковник. Прошу прощения, – сконфуженно сказал лейтенант.
– Вы что думаете, обер-лейтенант? – чтобы не обижать, спросил командующий и санитарного офицера Рихтера.
– Я – молчу. Моё дело помогать раненым, а не воевать и планировать боевые операции, – скромно ответил врач.
– Тогда выскажу свои соображения я, – заговорил Форбек. – Для захвата моста мы, господа, применим военную хитрость. Примерно милях в пяти от моста мы подорвём железную дорогу. Это сделает, допустим, группа из трёх человек. Получив сообщение о диверсии, весь наличный состав караула, охраняющего мост, спешно по тревоге бросится на место происшествия. Здесь наверняка останутся только несущие службу посты. Через какое-то время после ухода охраны наши аскари под видом возвращающихся англичан двинутся к мосту. Форма у нас и у них почти одинаковая, в охране моста такие же как и у нас аскари. Нашим солдатам нужно только поснимать немецкие кокарды с головных уборов. Я уверен, план сработает на сто процентов. Мы вплотную подойдём к неприятелю, бесшумно снимем пост на этой стороне, переправимся на ту сторону и уничтожим второй пост английских аскари. А дальше останется только заложить мину на середине моста и, естественно, взорвать…
Однако, всё прошло не так гладко, как хотелось. Английские часовые туземцы действительно приняли солдат Форбека за свой караул, вернувшийся с места диверсии. Немецкие аскари быстро перекололи ножами своих собратьев, воюющих по другую сторону баррикады, развернули станковый пулемёт «Виккерс» на треноге в противоположную сторону. Четверо солдат во главе с офицером туземцем Юмой Мурзалем под видом смены направились через мост на второй пост. Те, что-то заподозрив, окликнули подходящих, видимо, спросили пароль. Мурзалю ничего не оставалось, как отдать своим приказ к атаке. Впятером они побежали по мосту к ощетинившемуся пулемётом и двумя винтовками блокгаузу, сооружённому из наполненных землёй мешков. Рассерженно зарокотал станковый «Виккерс», ударили английские винтовки, и немецкие аскари легли на рельсы, причём, эфенди Юма Мурзаль – навсегда.
Полковник Форбек, увидев, как упал скошенный пулемётной очередью его старый и верный друг, побежал сломя голову на мост. Лейтенант Дитмар Зильберштейн быстро рванулся за ним, догнал на середине моста, закрыл своей грудью и тоже упал, безжалостно прошитый пулемётной строчкой. Остальные туземцы подразделения, видя, как за несколько минут погибли командир роты и его заместитель, тут же вскочили на ноги и бросились в стремительную атаку. В бой их повели немецкие унтер-офицеры.
Фон Леттов-Форбек был вне себя от горя. Перевернув на спину лейтенанта Зильберштейна, разорвал ему китель цвета хаки и белую нательную рубашку, приложил ухо к груди. Офицер не дышал. Подоспевший обер-лейтенат Рихтер, перехватил его из рук полковника. Форбек вскочил на ноги и в сопровождении ординарца Раджабу побежал к лежавшему впереди без движения эфенди Мурзалю.
В это время туземные солдаты были уже в блокгаузе за мешками и с остервенением, яростно кололи штыками английских патрульных аскари.
Полковник убедился, что старый эфенди Юма Мурзаль мёртв, велел проходившим мимо двум солдатам отнести его в лагерь, тело убитого лейтенанта Зильберштейна – тоже. Стал указывать двум африканцам сапёрам во главе с европейцем унтер-офицером, куда и сколько закладывать взрывчатки. Закрепив в центре под несущими фермами моста два деревянных ящика с похожими на куски мыла толовыми шашками, протянули на берег длинный бикфордов шнур. Забрав оба английских пулемёта, быстро покинули мост, затаились на берегу, в кювете. Один из сапёров, чиркнув зажигалкой, поджёг шнур.
Через некоторое время на середине моста рвануло. Куски ферм, металлических конструкций, деревянных шпал и чугунных рельсов, бесформенной искорёженной кучей взмыли высоко вверх. Град из тяжёлых обломков, посыпавшихся сверху обратно в реку, яростно взбурлил, вспенил воду. Большая сильная волна разошлась с места взрыва в разные стороны и ударила в берег. Остатки полотна с металлическими перекрытиями с той и другой стороны сползли в воду. Полковник дал команду уходить в саванну.
Он верил, что хорошо помог группе Буру, что теперь его людям будет легче проникнуть в главный лагерь англичан и выкрасть из штаба генерала Смуттса. В крайнем случае, если это не удастся, они уйдут назад, в Танганьику, и суахили Кумба, о которой он непрестанно думал последнее время, останется жива. Она очень опытный разведчик и хитрая женщина. Она не станет попусту рисковать и подставлять свою голову под пули, как эфенди Юма Мурзаль и лейтенант Дитмар Зильберштейн, который никогда уже не увидит своего Дитмаршена.
Кумба непременно вернётся, потому что он, расставаясь, не сказал ей самого главного. Того, о чём думал всё это время: как они будут жить после войны. Ведь все войны, даже самые длинные, даже столетние, когда-нибудь заканчиваются, и наступает долгожданный мир. И люди начинают жить мирной жизнью: строить дома, сажать деревья, рожать сыновей…
Пауль не знал, что именно в этот момент, когда он мечтал о мире, когда думал, как они будут жить с туземкой Кумбой на этой прекрасной, плодородной, экзотической земле его любимой Восточной Африки, Кумбу вели на расстрел.
Её поставили возле гигантского разлапистого баобаба, обхватить ствол которого, возможно, не смогло бы даже отделение индийцев в жёлтых тюрбанах, стоявшее с винтовками перед ней. Исполину было, должно быть, четыре или пять тысяч лет. Кора его ствола была вся изъедена временем, искорёжена стихийными бедствиями, животными и человеком. Он видел всё: кровопролитные жестокие войны, нескончаемые колонны воинов, непобедимых полководцев, величественных африканских царей, купцов, путешественников, сотни тысяч закованных в цепи чёрных рабов, которых португальские завоеватели отправляли на невольничьи рынки Старого и Нового Света. Он жил во времена расцвета и гибели всех древних цивилизаций, пережил всех египетских фараонов, персидских царей, римских императоров. Он был современником Иисуса Христа, распятого в Иерусалиме, и всех великих людей Земли.
И вот сейчас у его мощного, богатырского ствола стояла маленькая, почти незаметная на его фоне Кумба. Она не думала о великих царях, войнах и древних народах. И не горько ей было от того, что не смогла выполнить задание полковника. Но ей жалко было умирать, даже не попрощавшись с ним, не сказав всего, что накипело на сердце. Кумба думала, что ещё успеет сказать, когда вернётся, но Аллах рассудил по-своему…
Щеголеватый английский офицер в пробковом колониальном шлеме на голове поднял вверх руку с тонким стеком, солдаты вскинули винтовки на изготовку. Кумба подняла глаза к небу, чтобы не смотреть в лицо своей смерти. Она знала, что после залпа душа её легко выскользнет из мёртвого, ненужного тела и полетит в Танганьику, к полковнику Форбеку. И она снова увидит своего Пауля и попрощается с ним. Жаль, что он этого уже не услышит…
2013 г.