Посвящается водителям Великой Отечественной войны.
Томительное ожидание закончилось. Ночью 23-го мая 1942-го года в автомобильную роту подвоза, в которой служил Иван, из штаба автотранспортного батальона прибыл вестовой с долгожданными приказами. В них чётко говорилось: силами 38-й армии советское командование ударом извне предпринимает попытку прорыва окружения частей Юго-Западного фронта.
Роте Ивана приказывалось подготовить уцелевшую технику к ходу, неисправную уничтожить на месте или привести в полную негодность. Была поставлена задача: вывести исправные машины из окружения через точки прорыва. В душе каждого бойца-водителя, наконец-то, загорелся потухший огонёк надежды, что кошмар последних дней закончится. В автороте от сорока трёх машин осталось лишь десять исправных грузовиков Газ-АА, называемых «полуторками» за грузоподъёмность в полторы тонны полезного груза. Рота понесла тяжёлые потери: в её составе не осталось ни одного тягача, они, как и все остальные машины, были уничтожены немецкой авиацией.
***
В стороне предполагаемого прорыва громыхала канонада орудий, но кто по кому бил, было не понятно. Командир автороты нервничал. Он с беспокойством поглядывал в сторону противника и, забыв про Устав и правила общения военнослужащих в РККА*, торопил всех отборным матом:
– Шевелитесь, мать вашу, или ласки от немца ждёте?! Вон он как ласкает, сукин сын, слышите?! Горючку с неисправных машин слить в баки «живым», что не влезет – в канистры и в кузов! Про масло и керосин не забудьте! Стахеев?
– Я! – ответил Сашка, боец, призванный в армию этой весной, который на удивление оказался неплохим водителем.
Плохие не выживали на дорогах войны под огнём и авианалётами противника.
– Ко мне! – подозвал его лейтенант и развернул перед ним на ящике карту.
Как только вопрос с «горючкой» был решён, и неисправные машины приведены в полную негодность, водители собрались возле Ивана – души автороты. Ещё с юности он полюбил технику и с завязанными глазами мог разобрать и собрать двигатель любой машины: будь то трактор, ГАЗ или ЗИС. За это даже командиры уважительно звали его по имени и отчеству – Иван Васильевич.
В РККА Иван остался на «сверхсрочную» после того, как ночью во время советско-финской войны в родном селе сгорел его дом. В этом пожаре погибла вся семья: отец с матерью, молодая жена и двое ребятишек. Причина несчастья осталась неизвестной. Поджог это был или просто несчастный случай – выяснить так и не удалось. Возвращаться было некуда, да и незачем. Ивану не раз предлагали повышение по службе, но он оставался рядовым бойцом-водителем, посвящая каждую свободную минуту, если таковая случалась, отладке и ремонту своей «полуторки». Та же – в ответ – служила верой и правдой.
В ожидании приказа к выдвижению, все собрались вокруг Ивана, и он, угадав мысли бойцов, достал кисет с махоркой и кусок газеты. Табака в те дни ни у кого уже не осталось, и только он сохранил свой неприкосновенный запас. Ради такого случая, как сейчас, им можно было и пожертвовать.
– Ну что, братцы, не так всё и плохо! Выведем наших лошадок? – с улыбкой спросил он собравшихся вокруг водителей, и щедро отсыпал каждому по щепотке табака на протянутые кусочки газеты.
– Теперь-то точно выведем! Слышишь, как там громыхает?! – улыбались бойцы, закуривая самокрутки и поглядывая в сторону, откуда доносилась канонада.
Взгляд Ивана внезапно упал на Сашку Стахеева. Тот сидел на подножке своей «полуторки» и отстранённо смотрел в землю.
– Хорошо бы, – улыбнулся Иван повеселевшим бойцам-водителям, взял кисет и подошёл к Сашке.
Тот поднял голову, по щекам молодого парня текли слёзы. В его глазах был не просто страх, а отчаяние! Иван в первый раз видел этого парня в таком состоянии. Сашка никогда не показывал испуга и всегда возвращался с заданий на своей «полуторке» целым и невредимым.
– Ты чего это, Стахеев? В первый раз, что ли? Держи, покури, всё пройдёт, – Иван протянул зажжённую самокрутку.
Но тот даже не взглянул на неё. Пряча лицо от испытывающего взгляда Ивана, Сашка протянул треугольник письма, который получил от жены в первых числах мая перед началом наступательной операции на Харьковском направлении.
***
Для лучшего понимания эпизода, о котором идёт речь, необходимо вкратце обрисовать ситуацию, сложившуюся на момент описываемых событий. 12-го мая 1942-го года части Южного и Юго-Западного фронтов перешли в наступление на Харьковском направлении. В первые дни нашим войскам сопутствовал успех. В районе Барвенковского плацдарма удалось прорвать оборону противника, и советские части углубились на территорию противника на 30-60 километров. Однако 17-го мая 1-я танковая армия вермахта группы Клейста оперативно среагировала на сложившуюся ситуацию и нанесла с фланга мощный удар в тыл наступающим частям Красной Армии. В первый день наступления немцам удалось прорвать оборону 9-й армии Южного фронта и отрезать нашим подразделениям пути отхода на восток. Сил, необходимых для отражения такого удара не было. Начальник Генерального штаба генерал-лейтенант Александр Михайлович Василевский предложил Ставке Верховного Главнокомандования отвести войска с Барвенковского выступа, однако Сталин разрешения на отступление так и не дал. Член Ставки полковник Никита Сергеевич Хрущёв, курировавший это направление фронта, пытаясь прикрыть бездарность своей деятельности, намеренно выдавал лидеру страны и коллегам неверные данные о положении советских частей и силах противника.
К 19-му мая ситуация резко обострилась. В соответствии с немецким планом "Фридрихус-1", 6-я армия генерала Паулюса из района Балаклеи и армейская группа генерала Клейста ударили из района Славянска и Краматорска в направлении Изюма. Группировки противника быстро вышли в тыл другим, ещё не окружённым советским частям. Обстановка на юго-западном направлении стала катастрофической. Только тогда из Ставки пришёл долгожданный приказ о прекращении наступления, но было уже поздно! С севера прорвались танковые соединения 6-й армии Паулюса – они устремились на юг. К исходу 22-го мая окружение подразделений РККА, которые участвовали в Харьковской наступательной операции, было завершено. В результате основная часть ударной группировки Красной Армии на линии наступления оказалась не только блокирована, но и окружена. Начались отчаянные попытки вырваться из «котла».
***
Иван развернул письмо от жены Стахеева и прочёл:
«Любимый Сашенька, понимаю, как тебе нелегко, хочу, чтобы ты знал: я всегда с тобой! Всем подругам говорю: водитель – самая опасная работа на войне. Милый, у нас будет ребёночек, теперь ты обязан вернуться живым! Не хочу растить ребёнка без отца, будь прокляты эти фашисты и Гитлер! Не знаю, есть ли у вас газеты – высылаю тебе вырезку из «Правды». Выполни этот приказ ради нас и вернись живым, умоляю тебя!» В письмо был вложен кусочек газетной страницы с текстом: «Приказ Верховного Главнокомандующего № 130 от 1-го мая 1942-го года: Приказываю всей Красной Армии добиться того, чтобы 1942-й год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев». Иван отдал письмо Сашке и вполсилы двинул его в ухо. Отлетев с подножки машины в пыль, тот встал и отряхнулся.
– Ты чего это, Иван Васильевич?!
– Чего, чего?! Да того! Думаешь, один такой?! У Степанова жена померла, дома три рта без мамки и без куска хлеба остались, и что?! Молчит, стиснул зубы и ездит! Ты же, Сашка, никогда не дрейфил, тут-то с чего?! – разозлился Иван.
– Да не боюсь я! Меня ещё вечером загрузили ящиками со снарядами и патронами, и сейчас приказали доставить их на батарею «сорокопяток» на позиции 4-го батальона. Он будет наш отход прикрывать, а я дороги совсем не знаю! Не доеду я до них! – ответил Стахеев, и Иван, несмотря на вспыхнувшую злость, понимал – парень прав.
– Ну-ка, малой, давай за мной! – позвал он Сашку, и они направились к лейтенанту.
Тот удивлённо взглянул на них, потянулся рукой к кобуре и зарычал на молодого:
– Ты ещё здесь?! Под трибунал захотел?! Сейчас же солнце взойдёт! Как же ты, мать твою, доедешь?! Да я тебя прямо здесь расстреляю!
– Разрешите обратиться, товарищ лейтенант? – остановил его Иван Васильевич.
– Разрешаю! Тебе чего надо, своих дел не хватает?!
– Разрешите мне выполнить задание Стахеева на его машине. Он ни разу не ездил в 4-й батальон, а я дорогу знаю, как свои пять пальцев, помню все повороты, ямы и выбоины.
Лейтенант на минуту задумался, посмотрел на Сашку, затем на Ивана.
– Хорошо, но знай – эти снаряды и патроны сейчас нужны там как воздух! Хоть на спине, хоть в зубах, как хочешь, но тащи эти ящики – они должны быть там, и как можно скорее, – приказал он и уже спокойным голосом добавил: – Солнце вот-вот взойдёт, постарайся уцелеть, Иван Васильевич. Нагонишь нас в точке сбора, думаю, успеешь, часов пять у тебя ещё есть.
– Знаю, всё будет нормально, старшой, ещё увидимся, – согласился Иван и вместе с Сашкой направился в сторону машин.
Дойдя до своей «полуторки», он показал Стахееву, где лежат инструменты и заводная рукоятка. Затем, словно прощаясь с машиной, погладил руль и обернулся к Сашке:
– Береги мою Галю. Если с ней что случится, я тебя, малой, и на том свете сыщу! Так что смотри у меня!
– Не волнуйся, Иван Васильевич. Сберегу я твою Галю.
Он, как и все в автороте, знал – Иван называл свою машину именем погибшей жены и никого к ней не подпускал.
– Ну, давай, до встречи, береги себя, – попрощался Иван, прикидывая с какой скоростью поедет.
***
До позиций 4-го батальона и батареи «сорокапяток», что располагались к западу от них, было всего лишь восемь километров. Но «всего лишь» было бы, если в небе не хозяйничала бы немецкая авиация. Она превратила дороги в сплошные полосы препятствий, изрытых воронками, но не это волновало Ивана. Он уже не раз ездил в этом направлении и знал, где и как можно объехать разбитые участки. Беспокоило другое – всходило солнце! Теперь его одинокий грузовик, выдавая себя на грунтовке шлейфом пыли из-под колёс, станет лёгкой мишенью для немецких самолётов. Иван мысленно материл Сашку за то, что тот сразу не обратился к нему за советом. Теперь из-за глупости Стахеева драгоценное время упущено. Будь у Ивана в запасе тридцать-сорок минут, он уже возвращался бы на пустой машине.
Когда он проехал добрую половину пути, в подтверждение его мыслей в небе раздался гул самолётов, которые шли на низкой высоте. Двигаясь в сторону запада и маневрируя между воронками, Иван их не видел. Они шли со стороны наших позиций и, очевидно, уже возвращались с задания. Сквозь шум мотора он прислушивался к гулу двигателей «вражеских коршунов» и пытался в нём уловить малейшее изменение. Только так, не видя в небе противника, можно было предугадать его атаку. Этот опыт уже не раз спасал жизнь, не подвёл он и сейчас. Как только ровный шум в воздухе сменился на нарастающий вой, Иван понял – его «полуторку» заметили, вот-вот будет атака. Судя по звуку, то были немецкие пикирующие бомбардировщики Юнкерс-87. Во время атаки наземных целей их пилоты для психологического эффекта включали сирену, и её вой вселял ужас в людей, которым эти самолёты принесли смерть.
Иван рассчитал время, крепко сжал руль, прошептал машине: «Выручай, милая!» и нажал на педаль тормоза. «Полуторка», словно услышав его, остановилась, и её от резкого торможения сразу же накрыло облаком пыли. Иван не ошибся в расчётах! В небе раздались очереди авиационных пулемётов, и предназначенные ему пули подняли перед ним на дороге фонтанчики пыли — немец промахнулся. И на этот раз смерть прошла мимо! Повторного захода и новой атаки не было. Очевидно, немцы уже истратили весь боекомплект, и пара немецких штурмовиков ушла прежним курсом на запад.
Несмотря на то, что это был уже далеко не первый налёт, Ивану понадобилась пара минут, чтобы прийти в себя. Не каждому и не всегда удавался этот манёвр на дороге, который только что спас Ивану жизнь. Только что он дважды поцеловал свою смерть! Во-первых, немец промахнулся, но если бы у него был полный боекомплект, он смог бы повторить атаку. Во-вторых, ходовая часть «полуторки» была рессорной. У этой конструкции имелся один серьёзный недостаток: при резком торможении амортизационные блоки принимали на себя многократные нагрузки. Рессорные листы могли сдвинуться относительно продольной оси движения, и любая встряска кузова со снарядами закончилась бы плачевно. Проще говоря, от подобного торможения боеприпасы в кузове могли детонировать – их подрыв разнёс бы машину на куски почище любой авиабомбы. Однако риск был оправдан, так как любое попадание очереди из авиационного пулемёта в кузов с боеприпасами привело бы точно к такому же результату.
Иван пришёл в себя, отдышался, вышел из кабины и осмотрел машину. Видимых повреждений не было. От резкого торможения ящики в кузове сместились, но груз остался цел и невредим. До конечной точки пути осталось около трёх километров. Иван посмотрел в направлении позиций 4-го батальона и прислушался. Несмотря на то, что солнце уже взошло, в той стороне стояла мёртвая тишина. Скорее всего, попытка прорыва из окружения стала для немцев неожиданным сюрпризом, и теперь внимание противника приковано к участкам, где наши части пытались пробить бреши в «кольце». Ивану это было только на руку. Он сел за руль и, пытаясь нагнать упущенное время, нажал на педаль газа. Иван знал: тишина на фронте всегда обманчива.
***
Оставшиеся три километра он преодолел без происшествий. На позициях батареи 45-ти миллиметровых орудий и 4-го батальона его встретили с теплом и уважением. Люди, которым предстояло прикрывать прорыв из окружения, понимали, что шансов уцелеть у них нет. Иллюзий никто не испытывал. На тот момент от полного состава батальона осталось не более ста человек, но, несмотря на это, все держались и готовились выполнить приказ, сделать это ради жизни других незнакомых людей. Помогая разгружать машину, Иван слушал, как комиссар батальона морально поддерживал бойцов:
– Держитесь, братцы. Если не погибали бы наши отцы, деды и прадеды, давшие отпор врагу, мы погибли бы раньше! Так давайте же сегодня и мы, товарищи, ради их памяти, ради жизни родных и близких, не посрамим себя трусостью и покажем ворогу наши зубы!
Комиссар 4-го батальона всегда находил нужные слова.
Как только разгрузка закончилась, и кузов опустел, он подошёл к Ивану:
– Спасибо, что снаряды привёз. Вот-вот немец нагрянет, а пушкари совсем пустые!
– Повезло, мог и не доехать, по дороге с воздуха обстреляли. А где Павел Семёнович, комбат-то ваш?
Комбат 4-го батальона тоже увлекался техникой, и во время коротких встреч они часто беседовали о машинах.
– Нет больше Павла Семёновича. Убило вчера, когда последнюю атаку отбивали. Дорога, по которой ты ехал, ещё цела?
– Не везде, много ям и воронок, но проехать можно.
– Возьми с собой раненых, из них трое тяжёлых, – комиссар посмотрел в сторону противника. – Эти вот-вот начнут. Что-то сегодня они медлят. Видно основательно готовятся, сволочи! Когда тут всё начнётся, будет не до них, да и новые появятся, а так они, может, и уцелеют. Приказывать не буду, знаю – на дороге с людьми в кузове не сманеврируешь. Возьмёшь?
– Возьму, комиссар. Ради того, что ты сказал, возьму! Грузитесь быстрее, а то и в самом деле немец появится, – Иван отлично понимал – только что он подписал себе смертный приговор.
Имея в кузове людей, тем более раненых, он уже не сможет маневрировать на дороге так, как если бы ехал порожняком – в кузове будут живые люди! Но слова комиссара, обращённые к бойцам батальона, настолько запали в душу, что поступить иначе он уже не мог.
Как только раненых погрузили в машину, Иван ещё раз посмотрел в сторону на удивление тихого в эти утренние часы запада. «Успею!» - решил он, когда солдаты, обречённые на подвиг, помогли завести ручкой двигатель. Как только «полуторка» зарычала родным голосом, неуверенность исчезла. Иван снова оказался в родной стихии, но помнил, что в кузове девять раненых, из которых трое в тяжёлом состоянии. Справа сидела заплаканная санитарка. Комиссар силой запихал её в кабину машины. Иван надавил на газ и вгляделся в небо. «Молодец комиссар, хотя бы этих людей и девчонку спас!» – объезжая воронки на дороге, он спросил девушку:
– Как зовут тебя, красавица?
– Галя.
Иван усмехнулся.
– Надо же, прямо как машину, не эту, мою, родную.
Почему он называл свою машину Галей, объяснять не стал. Было не до этого. Иван выруливал между воронками, щурился от слепившего солнца, всматривался в небо и прислушивался, ожидая услышать звук немецких самолётов. Когда позади, на оставленных позициях, загрохотали отголоски ближнего боя, Галя вытерла слёзы и прошептала:
– Теперь я не смогу жить спокойно! Я должна быть там!
– Дурочка, умереть всегда успеешь! Эти люди только что подарили тебе и раненым жизнь. Береги её, иначе ради чего всё это?! – ответил он, и машину накрыли тени от внезапно появившихся в небе немецких истребителей.
«Проклятое солнце!» – успел подумать Иван. Из-за слепивших утренних лучей он их не увидел, а ревущий на разных оборотах двигатель «полуторки» заглушил звук их моторов. На этот раз немецкие асы не промахнулись...
***
Иван Васильевич погиб, не узнав, что из его автороты из окружения живым удалось выйти только Стахееву, тому самому парнишке, вместо которого он сел за баранку. Колонну грузовиков, вырывавшихся из «котла», уничтожили с воздуха. Сашка пересёк линию фронта уже пешком. После проверки и жестоких допросов, его снова отправили на фронт, но перед этим он написал жене, что если родится мальчик, имя ему будет Иван.
Погибшему водителю не дано было узнать, что в те майские дни около ста бойцов 4-го батальона и батарея «сорокапяток», которым он привёз боеприпасы, сдерживали противника целые сутки. Они так и не дали ему выйти в тыл к нашим войскам. Выполнив приказ, батальон в составе шестидесяти человек вырвался из «котла». После прорыва отделение бойцов с единственным уцелевшим орудием ещё несколько часов не давали немцам переправиться вслед за ними по деревянному мосту.**
…После войны семья Стахеевых перебралась на Украину, поближе к местам, что были так памятны Сашке. Прошли годы. Иван, его сын, вырос и тоже стал водителем. И всякий раз, когда ему случалось проезжать по дорогам Харьковской области Украинской Советской Социалистической Республики, он ловил себя на мысли, что где-то здесь погиб мужественный человек, в память о котором он носит своё имя. Вот только где конкретно это произошло, так и осталось неизвестным. И нет на этой земле, политой кровью красноармейцев, места, где можно было бы поставить обелиск с пятиконечной звездой, куда можно было бы прийти, поклониться и тихо сказать: «Спасибо, тёзка, за жизнь, за мир, который ты приближал…и который не увидел! Спасибо, Солдат!»
…Несмотря на все усилия наших войск, вырваться из окружения под Харьковом удалось не более 40-ка тысячам бойцов. Советские потери Южного и Юго-Западного фронтов в результате провала Харьковской наступательной операции составили приблизительно 270 тысяч человек личного состава, из них более двухсот тысяч безвозвратных. Точное число выяснить так и не удалось. Большинство погибших до сих пор числится пропавшими без вести. Земля в местах ожесточённых боёв как была, так и остаётся наполненной останками не захороненных бойцов, как советских, так и самой «исключительной» нации. Трагедия гибели наших войск под Харьковом закончилась только в феврале 1943-го года, когда командующий 6-й армией фельдмаршал Паулюс подписал акт о капитуляции немецких частей под Сталинградом. А до этого, после Харьковской катастрофы, нашим войскам предстояло, неся тяжёлые потери, отступать до самой Волги, Новороссийска и Северного Кавказа, где ход войны, наконец-то, изменился.
* РККА - Рабоче-крестьянская Красная Армия;
** Этот эпизод описан в рассказе «Неизвестный подвиг» из цикла рассказов «Рассказы ветеранов».
08.08.2016
© Сорyright