Амирали

    Свое детство вспоминалось Амирали как абсолютно счастливое. Был он единственным сыном «богатого», по меркам односельчан, человека, а его мать вышла из хорошего старинного рода, и отец отдал за миниатюрную красавицу  Таибат немалый калым. Этот, если можно так сказать, союз торговли с аристократией был личной удачей отцовской матери. Потому как отцу было за тридцать и до того, как он пожелал заполучить  юную девицу, уже был женат лет десять, на когда-то тоже красивой, а теперь совершенно изработавшейся женщине, вдобавок измученной беспрерывными выкидышами. Выносить и родить она смогла единственно девочку, слабенькую и болезненную, не затронувшую в собственном отце не единой сердечной струнки.  Надоевшую жену быстро спихнули на другой конец аула, в самый ветхий из отцовских домов, и безропотная женщина молча ушла, приняв свою судьбу с полагающимся по шариату смирением.
  Амирали родился на пятый год  супружеской жизни весом под шесть килограмм, измучив роженицу до крайности, ровно за полтора года  до начала войны, которую они пережили, почти не заметив. Отец заведовал единственным продовольственным магазином в ауле, и, если до войны он был просто «почтенным», то во время нее вознесся до небес, в глубине души считая себя благодетелем всех односельчан. Амирали уже  взрослым понял, что его отец был далек от святости настолько, что даже не осмыслить это расстояние. Ведь все его дома (а их было несколько в ауле и пара в столице республики), эти несколько комнат, забитые серебряной посудой, старинным оружием  и древними персидскими и бухарскими коврами, не могли быть нажиты на скромный оклад завмага. Да и мамино приданое составлял всего один средних размеров сундук, стоящий в ее спальне перед окошком. Маленький Ами любил рассматривать его содержимое, большую часть которого составляла красивая, но редко одеваемая национальная одежда, и изысканные украшения, в большинстве из серебра и полудрагоценных камней.
  Незамутненные же раздумьями  ранние годы прошли в горах под журчание кристальной чистоты речушки, заунывные призывы муэдзина с чудом сохранившейся крошечной мечети возле кладбища, блеяния овечьих отар и резкие крики ослов над ущельем, да медово-терпкий запах весеннего цветения альпийских лугов. И за всем этим круглый год присматривали бессмертные горы, молча и величественно возвышаясь  этакой крепостью вокруг села.
  Учился Амирали не просто хорошо, схватывал предметы без малейшего напряга, русский язык выучил как родной, а самыми наилюбимейшими были физика и математика. Его тетка, которая работала в местной школе завучем, учительницей русского, литературы и еще парочки предметов типа музыки и рукоделия, привозила любознательному мальчику книги из райцентра. По окончании восьмилетки, уже совсем вымахавшего под два метра  парня отправили доучиваться в столичную школу под присмотр двоюродного брата отца, который был инженером на местном заводе, что приводило Ами в священный трепет.
   Благодаря своей учебе в городе, Амирали избежал раннего брака, который практиковался в горах, когда парней старались до армии оженить на подходящей с точки зрения родителей девице.  Старшие видели в этом сплошные выгоды - сын вернется, не забалуется, памятуя о наличии жены, а у скучающих родителей будет на «воспитании» свежая невестка, которую за два года свекрови доводили до шелкового послушания.
  Любимого сына спасла Таибат. Она напела мужу, что не стоит их наследнику жениться вот так с бухты-барахты на селянке, а то, Аллах не допусти, будет несчастным, как он в первом браке. Отец согласился и дал разрешение сыну после армии на обучение в радиотехникуме республиканского центра. Что он с удовольствием и бросился исполнять. Наезжая частенько во время учебы в родной аул, проведать родителей, он попадал под артобстрел  местных кумушек, пытающихся пристроить своих дочерей замуж, за такого видного, во всех смыслах парня. Амирали помимо богатырского роста, нехарактерного  для коренастых горцев, имел еще и необыкновенно белую кожу, а также не иссиня-черный цвет волос, а скорее темно-каштановый, с явной  рыжинкой, проявляющейся на ослепительном солнце.   Но заботливая маменька не сочла ни одну из кандидаток достойной своего сокровища, опять умело осадив уже проявляющего недовольство отца.
  Амирали и сам не жаждал жениться на односельчанке, ибо во время армейской службы, а позже обучаясь в столице республики, он встречал совершенно других девушек и женщин. Спокойному и доброжелательному парню нравились бойкие и образованные девушки, он хотел романтики, ухаживаний, влюбленности, взаимности чувств, наконец! А не этих аульских браков, больше похожих на спаривание породистых скакунов - владельцы выбрали жеребца с кобылой, не спросивши их, да и выводили в загон  - вот вам подходящая пара, продолжайте род.
  К окончанию  Амирали техникума, отец заготовил сыну невесту, несмотря на продолжающееся сопротивление Таибат. Но тут опять провидение стало на сторону Ами, которому шел уж 24-й год, и у его ровесников уже было по двое, а у кого и по трое детей. Отлично окончив техникум,  он получил направление на учебу в университет одного из областных центров южной России. Испугавшись, что отец огневается и не отпустит на вожделенную учебу, Амирали заручился активной поддержкой дяди – инженера. Важный дядя бросил все дела и поехал в аул с дипломатической миссией. Как на долю секунды сверкнули торжеством глаза Таибат, когда ее суровый муж не посмел пойти поперек просьбы старшего в роду!
  И вот вначале 60-х Амирали очутился в большом русском городе  в качестве студента. Эх, ну кто не любил студенческую пору! Ами  не был исключением и полностью окунулся в этот дивный мир. Учился много, хорошо и с удовольствием. Со своим двухметровым ростом и хорошей физической формой был радостно пойман волейбольным тренером и водворен в университетскую команду, за которую, не без успеха, играл все годы обучения.
  Но, самое главное, Амирали  стал общаться с девушками, которые ему очень нравились. И даже не платьицами с тонкими талиями, лодочками на каблучках или прическами «бабетта», атрибутами тогдашней моды, а именно своей раскрепощенностью, общительностью и участием в жизни того же университета наравне с мужчинами. Немыслимая и недостижимая роскошь для женщин его родины.
   Амирали не кинулся «во все тяжкие», как это бывало со многими его земляками. Он, помимо патриархального и сурового воспитания, сам по себе был человеком неиспорченным, с большим уважением относился к женщинам и не торопил судьбу, надеясь встретить свою  персональную  «трепетную лань».
   В начале второго курса, прогуливаясь с другом в центральном парке, он ее там и обнаружил.  Судьба была высока, смугла, скуласта, чернява и явно не отличалась ни мягкостью нрава, ни смирением. Ами был сражен наповал. Обычно стеснительный в общении с девицами, тут он проявил недюжинную прыть, кинувшись знакомиться с девушкой, так глянувшейся ему за долю секунды. Женя полностью оправдала его ожидания, общалась просто, без глупых девичьих ужимок, а напускную строгость сильно смягчали смешинки, притаившиеся  в ее черных глазах.
  Женя работала и училась на заочном, была младше на год, но казалась старше временами, верховодя в отношениях с мягким и добродушным Амирали. Через полгода дружбы, он понял, что теперь даже помыслить не может о женитьбе на неизвестной горянке, про которую его родня вынесла весь мозг. Не конфликтный Ами, еще почти год скрывал от родителей свой фактически брак с русской девушкой. Но тут случилось то, что предсказуемо вытекает из столь тесного «общения» - Женя забеременела. Оглушенный поначалу, но обрадованный и гордый фактом будущего отцовства, Амирали  расписался с Женей как положено. Теперь оставалось самое сложное – сообщить об этом родителям.
  Молодая жена проявила свою обычную решимость и настояла на знакомстве с мужниными родителями. На поверхностный  взгляд все прошло не так уж и плохо. Даже суровый отец принял невестку, по крайней мере, не прокляв сына с порога, как вполне бы мог, ибо сдержанностью не отличался. А Таибат вроде лучилась радостью за новоиспеченную семью, хотя Женя интуитивно поняла, что не пришлась ко двору, да и вряд ли могла бы, и только ее прекраснодушный муж ничего не замечал, радуясь удачно разрешившейся ситуации. На смиренную просьбу сына о возможности переезда с семьей и ребенком в столицу республики после окончания обучения, так как там был один из их домов, отец ответил смутно. Что насторожило Женю, но обрадовало Ами, который не допускал уже никаких подводных камней, препятствующих его будущей семейной, а, главное, счастливой жизни.
      Это было забавно, но Женя ждала рождения мальчика, а ее кавказский муж грезил девочкой, представляя этакую маленькую копию любимой женщины.  Малышка родилась в последних числах октября, увесисто пятикилограммовой и весьма горластой.  Женя долго не могла отойти от тяжелых родов, а когда девочке перевалило за месяц, загремела в местный тубдиспансер с какими-то серьезными осложнениями на легкие. Амирали  метался, разрываясь от жалости к жене и новорожденной дочери, три срочные телеграммы, посланные в родительский дом с просьбой принять на время внучку, остались безответны. Ситуацию спасли Женины сестры, примчавшись из другого города, где проживали со своими мужьями. Были они бездетны, поэтому просто вцепились в племянницу, мгновенно прикипев к мордатой крикунье всей душой и голодным до материнства сердцем. Расстроенный Амирали был вынужден отдать дочь теткам, сам оставшись в городе, чтобы присматривать и ухаживать за женой, да и доучиться осталось всего ничего.
  К защите мужем  диплома, Женю выписали из больницы. Родители радостно рванули к тетушкам забирать свое чадо. Чаду было уже месяцев семь, с прехорошенькой мелочью, в строгой очередности, с упоением возились Женины сестры. Попытку забрать девочку, тетки быстренько пресекли резонным вопросом, а куда, опять в ту съемную хибару  без единого элементарного удобства, промерзающую зимой до сосулек, свисающих с подоконника? Не найдя достойных аргументов, расстроенные молодые родители уехали обратно без дочери. Женя восстановилась в институте, а Амирали устроился на работу.
  Немного погодя их навестил отец Ами. Суровый горец презрительно оглядывал крошечный флигель, цокал языком и подливал масла в огонь, сокрушаясь, что не дело его внучке расти в таком сарае. Наконец, свекор достал главный козырь. Он настоятельно стал требовать возвращения сына на родину, пусть и с русской женой и полурусским ребенком. Аргументы о невозможности работы по специальности, и еще более безнадежный, о Женином окончании института, отмел как несущественные.  Ибо считал, что Ами как единственный сын обязан вернуться на родину и «досмотреть» со всей сыновьей почтительностью состарившихся родителей.  Разгневанная тоталитарностью свекра, а еще более расстроенная некоей правдой в его словах, Женя решительно воспротивилась,  и муж ее поддержал. Не став спорить с невесткой и сыном, отец гордо удалился, оставив напоследок немного денег на жилье поприличней и прихватив пару фотографий своей внучки, слава Аллаху, похожей на сына, а не эту, не пойми какого роду-племени, вздорную невестку.
  К моменту, когда малышке исполнился годик, они сняли комнату в коммуналке с небольшим количеством приличных соседей, и решительно забрали дочь у совершенно расстроенных тетушек. На следующее лето молодые навестили в горах родителей Ами, представив им внучку. Те вроде бы расплылись от умиления, но Женя шестым чувством ощущала идущее от свекрови глубинное неприятие ее в роли невестки. Смутная догадка, что дело не в ее «русскости», а в элементарной ревности, испытываемой Таибат к женщине, которая вытеснила ее с первого места в сердце единственного сына, не была осознана Женей в полной мере, заглушаемая ласковостью и показной внимательностью свекрови.
   Еще несколько лет они прожили спокойно, навещая стариков в горах всей семьей пару раз в году. Женя и Ами делали вид, что не замечают косых взглядов, что просьба Ами подарить им дом  упорно игнорируется, что троюродная сестра Ами, искренне полюбившая Женю с дочкой, в лоб предупредила Женю, что бы та не развешивала уши, ибо родители мужа явно размышляют как бы половчее от нее избавиться и женить сына как положено – на смиренной мусульманской девушке. Да и что собственно могла предпринять Женя в этой ситуации, это был вопрос без единого ответа.
  Когда девочке исполнилось три года, Женя уговорила свою мать продать хозяйство на хуторе и переехать в город, мол, ты уже не молода, а ездить к тебе далеко, да и за внучкой кто присмотрит, кроме тебя? Купили небольшой дом на окраине города с крошечным садиком. Суровая Женина мать зятю симпатизировала, хотя и считала немного бесхребетным. Амирали обожал возиться с дочкой, никогда не повышая голос и не наказывая  за многочисленные шалости. Таскал воду из колодца,  носил продуктовые сумки за женой, выкручивал и развешивал белье, что по представлениям бабушки, было совершенно не мужицким делом. Она бы явно нашла точки соприкосновения со своей свахой, случись их знакомство.
  Еще пару лет прошли спокойно, и лишь позже Амирали понял, что именно в этот короткий промежуток времени он ощущал себя таким же счастливым, как в детстве. Первый  звонок «сыновьего долга» прозвенел на следующий день празднования семилетия дочери.  Вместо ожидаемой телеграммы на блеклой открытке с поздравлениями, принесли молнию с сообщением  в духе «мама тяжело заболела, срочно выезжай». Запахнувшись в демисезонное пальтишко, оставшееся еще со студенческих времен, Ами рванул на родину, куда добираться было не меньше 2-х суток, последние 6 или 7 часов из которых - по горному серпантину в открытом грузовике, ибо зимой автобусы не справлялись с плохими дорогами.  Первые дня три по прибытии в село, Ами бегал вокруг не встающей матери, требовал доставки ее в больницу и принятия других полезных для выздоровления мер. Мама тяжело вздыхала, дальние старушки- родственницы временами вступали с прямо таки хоровым выступлением скорби, отец пожимал плечами и говорил,  что на все воля Аллаха.  На четвертый день пребывания Амирали у родителей, мама «выздоровела» расчудесным образом и завела осторожный разговор на тему, что пришло время для выполнения его главного предназначения в жизни – почтительного «досмотра старых и больных родителей». Для справки «старушке» Таибат на тот момент не было еще пядидесяти, а отец, хоть и разменял недавно седьмой десяток, был крепок и бодр до такой степени, что мог полдня не вылезать из седла, загоняя отары на пастбищах. 
  Амирали уехал с тяжелой душой, чувствуя в упреках родителей некий подвох, грозящий  либо родительским отречением, либо потерей горячо любимых «девочек». Альтернативы ему не предложили, а зная Женин независимый нрав, сомневаться в ее отказе переезжать в аул, не приходилось. Да он и сам совершенно не хотел возвращаться, эта  патриархальная жизнь была давно чужда ему. И, нет, не тяжесть ее ежедневного труда на грани выживания отпугивала Ами, а доведенная до абсурда местами ритуальность, беспрерывные клановые споры, примирения, поминки, да не сосчитать было подводных камней этой сельской жизни, они с детства пугали и отталкивали его слишком пытливый мозг.

    По прибытии домой, напряжение и тяжелый осадок  моментально рассыпались, как только его маленькая копия с визгом кинулась ему на шею. Кружа дочку, Амирали опять почувствовал себя умиротворенным.  Но всю правду о визите к родителям, он так и не смог рассказать жене. Любящая женщина почувствовала душевный разлад мужа и, имея некоторое представление о ситуации, заподозрила неладное. Но выяснять подробности не стала, удовлетворившись информацией, что «маме гораздо лучше».
  А время подбиралось к новому году, которого ждали с особым нетерпением. Уже бойко пишущая дочка составила письмо деду Морозу, которое растрогало прочитавших его родителей, до щипания в глазах у Амирали и явственных шмыганий носом у Жени. Девочка перечислила всю их небольшую семью, начав список с Ами и закончив его котом. Она просила подарить им всем много-много счастья и никогда-никогда не расставаться. В конце написала, что будет рада любому подарку, особенно «тем красивым красочкам с двумя кисточками, что мы с мамой видели в универмаге, когда покупали тетрадки, а у мамы не хватило денег». Акварель была куплена в конце той же недели, получившим премию Амирали, вместе с альбомом, карандашами и красивой пузатой вазочкой, в которую будет так удобно ставить кисточки. Надо сказать, что премию  Ами растратил полностью, купив подарки абсолютно всем. Дома, быстро припрятав дочкины, был отруган женой за такое расточительство, ведь она присмотрела необходимое ему  теплое пальто! Амирали хохотал, приобнимая фыркающую Женю, пока ее возмущение не растворилось окончательно. Встреча нового года была душевной как никогда. Проснувшаяся раньше всех девочка  перебудила весь дом  радостными криками, обнаружив под елкой вожделенные краски, да еще и с добавкой! Каникулы, подарки, сладости, веселые родители – детское сердце было переполнено счастьем, щедро даря его всем вокруг.
     Гром грянул 2-го января. Поздно вечером опять принесли срочную телеграмму с уже гораздо более изощренным текстом – «мама плохое сердце врач сказал можно не успеть». Ами запаниковал, Женя пыталась его образумить, потом перешла на крик. Возмущенный упреками жены, Амирали стал говорить совсем тихо и с акцентом, который только и выдавал его сильное волнение. Конец спору положил рев дочери. Посидев со всеми «на дорожку», Ами отправился на вокзал, все в том же демисезонном пальто, но одетый еще в связанные Жениной сестрой свитер, шарф и шапку. Добирался он почти трое суток, последний этап был просто кошмарен, обледеневшего Ами сгрузили в ауле только через десять часов тяжелейшей зимней поездки. Таибат при виде совершенно больного сына, вдруг резво подскочила и гортанным голосом кинулась раздавать указания двум бедным родственницам, жившим с ними то ли в качестве ее компаньонок, то ли прислуги. На третий день беспрерывного бреда, жара и сухого кашля, удалось привезти врача из района, пообещав тому кроме денежного вознаграждения пяток молодых ягнят и бутыль гречишного меда. Врач диагностировал воспаление легких, от которого Ами отходил еще полмесяца. Несколько раз он просил послать телеграмму своим, что истово обещали родители.
   Но, вернувшись после выздоровления  к семье, Амирали был встречен совсем неласково женой, которая еле дождалась, когда заснет перевозбужденная папиным приездом девочка, чтобы накинуться на него с упреками.  Плохо воспринимавший от усталости претензии жены, Ами уяснил только, что ни одной телеграммы не пришло за три недели его отсутствия.
   До конца марта их опять никто не тревожил. Женя только стала отходить от обиды, перестала попрекать мужа за безрассудство, лишь беспокоясь о его непрекращающемся кашле, требуя показаться врачу. Амирали отшучивался, прикрываясь работой, на которой уже не выдержат его очередного больничного.
  Телеграмма в этот раз пришла субботним утром, когда его женщины уехали в центр, чтобы сводить девочку на мультфильмы и навестить Женину подругу. Теща гостила у старшей дочери. Помимо описания традиционного маминого недуга было сообщено, что отца сбросила лошадь, и он не встает. Телефонной связи у народа в те времена не было.   Расстроенный фатальностью ситуации,  Ами  оставил  телеграмму на столе, написал записку, быстро собрал немудреные пожитки и кинулся на вокзал. Третье путешествие за эти полгода в горы совпало со страшным ливнем, заставшим его в кузове полуторки. Уже не удивившись несильно собирающейся умирать матери  и лишь хромающему на правую ногу отцу, Амирали сказал, что при всем своем почтении к дорогим родителям, он приедет в следующий раз только через год, когда дочка закончит второй класс, а у него будет отпуск. Мама  зарыдала, отец стал плеваться и обзывать сына тряпкой, потом обвинил во всем случившемся Таибат, и только призыв к вечерней молитве смог остановить все нарастающий поток проклятий. Амирали, почувствовав, что опять заболевает, отправился спать. «Проснулся» он на третий день, опять провалявшись в бреду, с высоченной температурой  и  спутанным сознанием. Сидевший рядом с ним все тот же районный врач тихо толковал отцу, что на сей раз все гораздо серьезней и надо срочно везти сына в районную больницу. Перевозить решили следующим утром, а под вечер прибежала троюродная сестра Лейла, работавшая в больнице республиканского центра  хирургической сестрой и приехавшая на выходные навестить маленького сына, гостившего у бабушки. Решительная сестрица настояла о переправке  Ами к себе в больницу, так как хрипы и нежный сплошной румянец  брата ее сильно встревожили. Крытым грузовичком, а потом рейсовым «кукурузником», Амирали доставили  в город и сразу отправили в стационар. Шустрая Лейла еще в районном центре отбила Жене длиннющую телеграмму с подробностями и пообещала вызвать на переговоры, как только определит ее мужа на лечение. Спустя  два дня, в которые у совершенно измученного Амирали брали беспрерывно анализы и ставили капельницы, Лейла связалась с Женей по телефону. Под конец беседы обе женщины плакали, и Женя взяла с Лейлы обещание держать ее в курсе, а она договорится об отгулах на работе и приедет как можно быстрее.
  Еще через пару недель Ами поставили страшный диагноз, про который тогда не сообщали больным. Амирали все понял, когда в лоб спросил Лейлу, она же, отведя глаза, промолчала. Он не испугался, да ему и не было страшно за себя, но пришедшие тут же на ум Женя с дочкой, заставили сердце сжаться до невыносимости. Врачи предложили Ами операцию и лучевую терапию до и после нее. Амирали попросил вызвать жену.
  Женя с девочкой, сорвав ее со школы, прилетели в середине мая, когда в южном городе  бушевала весна, а солнце светило так ярко, что пышная листва деревьев обширного больничного парка, казалась покрытой жидким золотом. Увидевший после долгой разлуки своих девочек, Ами не мог налюбоваться на точеное лицо жены и на сверкающую милую мордашку дочери. Женя не заголосила и не бросилась с упреками, чего вполне можно было ожидать, а ее волнение проявилось лишь, что наплевав на заполненный пациентами  и посетителями парк, она все обнимала и целовала Амирали,  тогда как никогда ранее не позволяла прилюдных проявлений чувств. Женщины приволокли трехлитровую банку клубники,  и Ами млел от дочки, которая так по-детски жадно смотрела на крупные ягоды, а потом и поедала их, пачкаясь соком.
  Девочки его улетели через несколько дней, не дождавшись операции, которую назначили на последние числа мая и пообещали прилететь через месяц, когда начнется Женин отпуск.
   В их следующий приезд они увидели  Ами уже в больничной палате. По быстро сменившемуся выражению лиц с радостных на потрясенные, он понял, что перепугал их своим видом. Чтобы вывести из ступора женщин, Амирали стал быстро говорить и распрашивать про дорогу, школу, бабушку и даже кота. Дочь отмерла первой и, поддавшись на ласковые отцовские расспросы, забралась к нему на койку. Женя же, расцеловав мужа, пошла на поиски лечащего врача, дабы расспросить о ходе лечения и результатах операции. Ее принял завотделением,  который профессионально оценив крепость нервной системы молодой женщины, рассказал неутешительные известия. Одно пораженное легкое они удалили, но вот второе, к сожалению, оказалось  тоже затронуто, и теперь только вопрос времени, не более полугода. Минут двадцать Женя пыталась собрать себя из осколков, на которые она, казалось, разлетелась при этом известии. Вернувшись в палату, Женя уговорила дочку отлипнуть от папы и погулять по больнице с тетей Лейлой.  Как только за ними закрылась дверь, Женя, зарыдав, припала к мужниной груди. Гладя вздрагивающую жену по голове, Амирали понял, что сказал ей врач. Его не накрыл ни гнев, ни страх, но вдруг стало так бесконечно грустно и одиноко, как будто он потерялся, и вокруг нет ни одной живой души. Взяв себя в руки, Женя рассказала, что доктор запретил переезжать в другой город, а Ами сообщил, что когда его выпишут недельки через две, отец перевезет его в их городской дом и привезет пожилую родственницу для ухода. Женя интуитивно воспротивилась родственнице и решительно заявила, что уволится с работы и переедет к нему. Девочку в конце лета отправят обратно в школу, бодрая бабушка вполне управится с ней, а на осенние каникулы она прилетит с ее сестрой. Но планам их осуществиться была не судьба.
  Через пару дней, после их отъезда, в день, когда Лейла не дежурила, приехал отец с парой односельчан и забрал Ами из больницы. Перевезли его в совершенно незнакомый дом, как оказалось новый, купленный после продажи двух старых. Устроенный с комфортом, Амирали сказал отцу, что надо бы звонить или телеграфировать жене, рассказав об их договоренности.  На что отец ответил, заведя в комнату молодую женщину в национальной одежде, что эта достойная  вдова из соседнего аула теперь будет его женой и сиделкой, а его русскую потаскуху он и на порог не пустит. Амирали не мог поверить некоторое время услышанному от родного отца. Сил кричать у него не было, вставал он  с трудом  и даже если бы узнал адрес, без помощи все равно не смог бы ничего сделать.
  После отъезда отца в тот же день, Ами замкнулся наглухо. Странная женщина, которую объявили его «женой», первые пару суток  была робка, почтительна и перепугана. Постепенно девица освоилась, осознав свою власть над беспомощным мужчиной, к которому была совершенно равнодушна. Да и попала она в такую ситуацию не по своей воле, а фактически была продана своим отцом, так как будучи бездетной, была без надобности родне покойного мужа, а в ее небогатой семье подрастало еще пятеро детей. Она не издевалась над Ами, но стала вести себя постепенно все более презрительно и высокомерно,  да и услужливое, поначалу, рвение при необходимом уходе, понизила до минимума.  Амирали не обижался, понимая, что оба стали заложниками клановых игр, родительских амбиций, да и просто судьбы.
  Почти через месяц его адрес отыскала Лейла, использовав все свои козыри – от расспросов многочисленной родни до помощи паре «нужных» для  дела односельчан в устройстве по блату в республиканскую больницу. Все это время Лейла вела переговоры со сходящей с ума от беспокойства Женей, придерживая ее рвение примчаться и «показать им всем».
  Она и примчалась вместе с дочкой на следующий день после звонка подруги  о раздобытом местонахождении мужа.
  В тот день Амирали проснулся поздно, ощущая еще большую слабость и почти уже совсем нестерпимые боли. Вяло подумал, что наверно пора колоть ему морфий, а потом решил не торопиться, рассказывая врачу об участившихся по интенсивности приступах, ибо эта боль лучше всего заглушала горькие мысли о жене и дочери. Ему удалось встать и добраться до умывальника, после этого выматывающего действия  Ами отмахнулся от завтрака, который буквально швырнула на его постель псевдожена.
  Забывшись сном, он видел смутные образы дорогих людей, слышал чьи-то голоса, кто-то тихо звал его. Вдруг голоса стали резче, громче и явственнее. Шум вывел Ами из состояния полузабытья не сразу. Увиденное показалось ему продолжением сна. В полутемной комнате шла настоящая битва, Лейла фурией вцепилась в волосы приставленной к нему женщины, сорвав платок, та, не оставшись в долгу, пыталась вцепиться в ответ, ругань шла на двух языках такая, что Ами отродясь не слышал из уст горянок. Рядом как рефери крутилась Женя,  разъяренно повторяя, что жена тут только одна и это она.  Прижавшись к двери, горько плакала его маленькая девочка. Попытавшийся вскочить Ами был отброшен слабостью обратно на подушку, а вместо крика смог только прошептать дочкино имя. Но та, услышав, мышью прошмыгнула мимо дерущихся женщин и запрыгнула на кровать в объятия папы. Прикоснувшись к детской головке, Амирали совершенно позорно, не по-мужски, зарыдал. Секундного замешательства хватило Лейле, чтобы вытолкать за дверь неудавшуюся «жену», а растрепанная Женя  кинулась к мужу, присоединившись к всеобщему плачу. Вернувшаяся Лейла сообщила, что выгнала «эту суку», дав ей денег на дорогу обратно и, осмотрев осунувшегося и совершенно седого Ами, побежала в автомат вызывать врача. Приехавший врач не стал лицемерно выходить с женщинами пошептаться, а в лоб сообщил, что времени почти не осталось, и он назначает морфий. После морфия Ами сляжет окончательно, и такая хрупкая женщина не справится с ним в одиночку. Женя продолжала настаивать. Молча слушавший Ами, вдруг попросил доктора и сестру оставить его наедине с женой, да и дочка скоро проснется, покормить бы надо ребенка.
  Вышедшая через час на кухню, Женя была тиха и решительна.  После того как дочь убежала к папе, она попросила Лейлу вызвать свекра, отмахнувшись от ее возмущенной тирады. Ами хочет умереть в горах и категорически не хочет присутствия своей дочери при этом, сообщила она, делая между словами длинные паузы, будто вспоминая, какое же следующее.
  Дальше все завертелось с калейдоскопической скоростью. Приехавший хмурый, но внешне спокойный отец, пообещал Жене и Ами, что никакой «жены» в ауле не будет, что они обеспечат сыну наилучший уход, и будут посылать телеграммы о состоянии сына каждую неделю. Накануне отъезда Амирали попрощался с дочерью, сумев не расплакаться, договорился о переписке и взял обещание о приезде в горы на осенние каникулы, а уж он к тому времени постарается выздороветь... Лейла с девочкой и отцом уехала домой, оставив Ами с Женей наедине, до утреннего отъезда в аэропорт. Времени поговорить у них, было немного, так как к десяти вечера должна была приехать скорая для инъекции морфия.
   Ами увезли на следующее утро в состоянии наркотического сна, а вечером улетели домой и Женя с дочкой.
  В ауле на некоторое время Амирали почувствовал себя лучше, дышать стало легче, а из комнаты, где его с комфортом устроили, открывался вид на горы, которые он так любил. Главной его целью стало дотянуть до осенних школьных каникул, чтобы еще раз увидеть жену с дочерью. Но телеграмма о том, что дочь перед самыми каникулами заболела ангиной в тяжелой форме, эти надежды порушила одномоментно. Ами впал в апатию, приступы беспамятства участились, а сильные боли в моменты просветления  не снимал даже морфий.
  Во второй половине ноября повалил снег, плохая видимость и ослабевшее зрение мешали Амирали увидеть горы во всей красе  в те редкие моменты его включения в реальность.
   Но в один из последних дней осени, он вдруг резко очнулся и, открыв глаза, увидел за окном заснеженные горы, залитые солнцем и бесконечную синеву неба над ними, без единого облачка.  И запах, медвяный запах цветущего луга, вдруг проник во все его тело, которое опять ощущалось легким и крепким, как когда-то в детстве. Радостно рассмеявшись, Ами легко вскочил с кровати и подбежал к двери, ведущей на террасу. Дверь распахнулась от легчайшего прикосновения, и Амирали буквально вылетел на морозный воздух.  Вместо привычно налепленных друг на друга домов и заснеженных склонов перед ним стелилось сверкающее в лучах солнца разнотравье, а усилившийся медовый запах загустел до осязания.
  Не задумываясь, не оглядываясь и ни о чем не жалея, Амирали сделал первый шаг...