Глава 3. В новом теле

Реймен
 
       -Уа-уа-уа! - назойливо пищало  где-то рядом. Я чихнул и размежил веки,    возвращаясь в реальность.
       - Не иначе ад, - бледно всплыло в мозгу  общение с Творцом, а потом   напутствие и дьявольский  полет в Черной дыре Космоса.
       - Но почему так тесно, и кто  там пищит,  в размытом  пятне света?
       - Щелк,- лопнуло в ушах, пелена спала с  глаз, и вверху возник белый  квадрат потолка с тихо жужжащей в  нем люминесцентной лампой. А чуть ниже   периметр стен,  блестящих кафелем,   с филенчатой  дверью  напротив.
       - Непонятно -  забеспокоился я,  скосив  глаза влево, откуда исходил неприятный звук и увидел рядом в ячейках   двух запеленатых младенцев. Один, что ближе,  спал, а  который за ним,  извивался и пищал, время от времени взбрыкивая в своей пеленке.
       - Что за черт? -  усилилось чувство тревоги. Я перевел взгляд  вправо - там посапывали еще трое. Опустил глаза до упора вниз, пытаясь рассмотреть себя - увидел оконечность кокона.
       - Я тоже младенец! - прожгла ужасная догадка. - Зачем? Не хочу!  Уа-уа!!  - заорал благим матом.
       Через пару минут дверь открылась, на пороге возникла   толстая  усатая тетка в белом халате, и я поперхнулся плачем.
       - Ну что? Опудырились засранцы?  - хмуро взглянула  на ячейки,   прошаркав к ним тапками.
        Через секунду у нее в руках оказался пищавший  слева индивид, с которого   была сдернута мокрая  пеленка; толстуха  ловко обернула его второй, взятой  из-под ячейки, вернула на место  и направилась  ко мне. Явно с такими же намерениями.
        - Ты смотри, сухой,- сказала сама себе, пощупав  меня снизу. - Тогда чего орал? Жрать хочешь?
        Я молчал и  пялился на нее  выпученными глазами. Еще не веря в объективную реальность.
        - Лупатый какой, не иначе еврей, - сделала умозаключение тетка. - Терпи, кушать будете  в двенадцать. И  взглянула на  мужские наручные часы. Я разглядел надпись под стеклом «Кама».
        После этого она удалилась, ворочая объемной кормой. Хлопнула дверь. Все стихло.
        - Пу-у, - издал во сне звук мой сосед справа. В воздухе запахло сероводородом.
        - Гребаный Творец! - понял я, куда попал. Это явно был роддом. Куда меня вернули назад, к  новой жизни.
        И кто его просил?  Жить на Земле я не хотел.  Разве что в другом измерении. А теперь все начинать по новой.  Ползать, затем ходить, чему-то учиться  и  работать.    У меня выслуги  тридцать пять лет. На хрена мне это надо?!
        От злости и бессилия я  стал кряхтеть, пытаясь вылезти из пеленок, чтоб сбежать.  Не получилось.
        Затем в мозгу проявился бывший чекист, дав посыл «не суетись под клиентом». Его поддержала  прокурорская часть «куда ты сбежишь - дурень», а морская   с шахтерской рассмеялись, - «картина Репина «Приплыли!».
        - Молчите курвы, - подавил я их в себе. -   Вам хорошо внутри. А какового мне, тут? Снаружи?
        Далее, посчитав до десяти,  успокоился,  вняв советам, и  подумал: - кто же теперь мои родители?  Если те, что раньше, то еще ничего. Они были достойными людьми. Любили меня и я их тоже.  А ну как какие алкаши, расхитители соцсобственности или что еще хуже, наркоманы?
        - Ладно, подождем, - удобнее устроился в своей  пеленке. - В двенадцать будут кормить, и я увижу, кто мамуля.
        Когда  приглушенное  казенными шторами   на окне,   солнце  повисло в зените, где-то за дверью  послышался стеклянный звон, и она распахнулась.
Сначала в помещение въехала блестящая никелем тележка, с увенчанными сосками бутылочками с молоком  в ячейках, а за ней, толкая сооружение вперед,  с волнующими  формами молодая  девица. В сопровождении уже знакомой мне усатой  тетки.
       - Обе-ед  сиротки, просыпайтесь!  - пропела она,  и  мои соседи зашевелились.
       - Какие еще сиротки? -  не понял я.  Женщины,   между тем,  стали извлекать из ячеек  корм, а  по сторонам  начали пыхтеть и чмокать.
       Я тут же почувствовал ужасный голод (не ел с момента кончины) и громко заорал. Требуя свою долю.
       - На-на,  горластый, - пихнула мне в рот  соску заботливая рука. - Ум-ум-ум, - стал  я жадно сосать,  жидкую манную кашу. Она была ничего, только сахарку маловато.
       А новенький как с голодного края, -  сказала пожилой  напарнице молодая, наклонившись над секцией   и кормя с обеих рук  меня и соседнего  младенца.
       В вырезе халата над моим лицом колыхалась пышная грудь, и, не переставая сосать, я радостно агукнул.
       - А глазки-то, глазки у него  шельмовские, - снова пропела  молодая, обращаясь к старшей.
       - Не иначе  мать была гулящая, - брякнула та в тележку очередную пустую бутылку. Вслед за чем извлекла  полную.
       Как только кормление закончилось, два младенца тут же   отсырели (им сменили пеленки),  и я тоже почувствовал, что хочу «пи-пи». Начав кряхтеть и извиваться.
       - Никак, сам просится? - рассмеялась молодая нянька, после чего обнажила меня   и, взяв на руки, отнесла к стоящему под умывальником в углу детскому горшку в цветочек. Куда я с облегчением пустил струйку.
       - А причандалы у него ничего,-  продемонстрировала меня  старшей.
       - Кобель будет, - скользнула усатая  по ним взглядом. - Да не плюйся ты, охламон! - прикрикнула на  довольно жужжащего младенца.
       Потом  я был  возвращен на место и  крепко спеленат, вслед за чем  няньки ушли, бренча своей тележкой.
       Мои соседи тут же засопели носами, попукивая, но мне не спалось. В мозгу роился целый сонм* мыслей.
       Что значит «сиротки»? Это шутка или нет?  И где наши мамы? Как мне вести себя впредь?  И что делать дальше?
       - Хрен проссышь, - подумал я и услышал свой голос. - Неужели   умею говорить? (удивился). А потом раздельно произнес «ре-ин-кар-нация». Вышло вполне, хотя и пискляво.
       - Не хило, -  мелькнуло в голове.  - Помню все что было, плюс умею говорить. Я,наверное, самый продвинутый младенец в мире.
       Судя по разговору  нянь, нахожусь в России.  Вот только смущали часы «Кама» на руке старшей. Такие я  видел у отца, когда был пацаном. В той, прошлой жизни.
       А выпячиваться, что умею говорить и все прочее, нельзя. Чревато. Понаедут ученые, как  всегда бывает  в таких случаях, начнут изучать  и не давать покоя. А то еще хуже -  коллеги из бывшей «конторы», там всегда интересуются   всем необычным. Увезут в один из своих секретный НИИ* и пиши, пропало. Точно сделают дебилом.
      Затем мысли стали путаться (после еды от мозга  отлила кровь, начался процесс пищеварения), я протяжно зевнул  и уснул. Ужин обеда мудренее.
      На следующее утро, перед завтраком,  те же няньки  водрузили  нас на прикаченную с собой  каталку, застеленную клеенкой,   и  вывезли из палаты.
Проехав по длинному коридору с еще несколькими, где в  одних    ползали малыши, а в других  играли дети постарше, мы очутились в грузовом лифте,   вознесшем  нас  этажом выше.
       Там, в большом светлом  кабинете, с холодно блестевшей медтехникой, нас уже ждали.  Длинный  мужик  с бородкой, в колпаке и  накрахмаленном халате (вылитый Айболит), а при нем очкастая дама,  в таком же. Накрашенная и с толстым журналом в руках. Наверное,  медсестра или ассистентка.
       - Нутес - нутес!  -  прокаркал Айболит. - Как тут будущие строители коммунизма?  После чего приказал нянькам распеленать доставленных (все мы радостно заболтали освобожденными  конечностями)  и приступил к осмотру.
       Пока он делал это, начав с  крайнего, я   внимательно осматривался, пытаясь определить, куда   попал и в какое время (возникли некоторые подозрения).      Так   было легче определиться с будущим, которое  меня ждало.
       Над столом  Айболита, за которым он до этого сидел, сбоку, висел портрет  Дарвина - основателя теории происхождения человека. А  в простенке меж двух  больших   окон, против входа,  второй.   Товарища Сталина с ребенком на руках,    и надписью «Спасибо за счастливое детство!».
       - Неужели  культ личности? -  вспотел я,   став лихорадочно искать глазами еще что-нибудь. В подтверждение. Оно оказалось почти рядом.
       Это был настенный отрывной календарь  на шкафу со скелетом, в паре метрах от каталки.
       1952 год  - приблизило зрение  черные цифры  на белом листке. И ниже - 20 мая.
       - Мистика! -  запульсировала  кровь  в ушах.  В прошлой  жизни я родился  именно в этот год! Правда,  20 - го  апреля.
       От возбуждения я  хаотично  замахал конечностями, а затем, поймав ручкой ножку, сунул ее пальцы в рот и принялся,  урча,  жевать их беззубыми деснами.
       -  Так. А это что за каннибал? - подошел ко мне Айболит, закончив с  очередным  младенцем.
       -  Это новенький, Лев Ильич, - заглянула медсестра в свой талмуд*.  -Милиция нашла  вчера в пять утра. Подброшенным на  паперть  Свято-Троицкого собора.
       - Тэкс, - вздел меня руками врач и стал внимательно рассматривать.- По виду будет месяц. Вслед за чем  проскрипел ботинками к окну и положил  объект исследования  в лоток  медицинских весов. Задвигав пальцем блестящую гирьку на штативе.
       - Вес четыре шестьсот, - констатировал он,  а потом  измерил тельце.  Рост составил пятьдесят четыре сантиметра.
       - Точно как в аптеке, -  довольно изрек эскулап,    обращаясь к сестре. - Так все и запишите Роза Марковна. А днем рождения  этого бойца  (пощекотал мне пятку)  будем считать двадцатое  апреля.
       -  Да, знает свое дело, -  распялил я на Айболита глаза. И стал довольно пускать  ртом пузыри. Приятно точно знать, когда ты родился.
       После окончания осмотра  нас вывезли в коридор (очкастая Роза Марковна вышла вместе с нами), и у обитой черным дерматином  двери кабинета с табличкой  «Заведующий»,  каталка остановилась.
       Роза Марковна взяла меня на руки, кивнув нянькам,   «едьте дальше», после чего потянула дверь на себя, и мы оказались в темном тамбуре.
       Удобнее устроив меня на  левой руке, она постучала костяшками пальцев правой  во вторую, деревянную. За ней глухо раздалось «войдите».
       Мы шагнули в интерьер   начальственного кабинета, обставленного казенной мебелью. В одном углу стоял черной кожи продавленный диван с подлокотниками в виде валиков,  а рядом шкаф,   в другом  - перистая, с волосатым стволом, пальма в кадке.    Между ними, у  торцевой стены с портретом «отца народов»*, находился стол с крышкой зеленого сукна, на которой чернел прошлого века телефон, и  остывал подстаканник с   чаем.
       За столом, просматривая лежавшую на нем «Правду», сидел борцовского вида   мужик,  чем-то  похожий на Котовского*.
       - Поздравляю Роза Марковна! Заканчиваем канал Волга-Дон!   -  громко изрек он,  подняв  на нас оловянные  глаза и блестя лысиной. -   С очередной, так сказать, победой социализма!   
       После чего хлебнул из подстаканника,    кивнув на  один из  стульев. - С чем пришли?   (откинулся  в мягком кресле).
       -  С новым его строителем, Василий Кузьмич -  в унисон ответила   сестра, присев.   - Которого   накануне доставила милиция.  Вы в курсе.
       - И как он в медицинском плане? - критически обозрел меня «Котовский». - Не дебил? Все в порядке?
       Я обиделся,  капризно надул губы и попытался в него плюнуть.  Не получилось.
       - Прекрати, - строго взглянула  на меня Роза Марковна. И к заведующему, - надо дать ребенку имя с фамилией.
       -  Надо, -  пробасил  тот, после чего уставился в потолок.  Я тоже. Искомого там не наблюдалось.
       Обследовав  пустоту, в которой  одиноко жужжала муха, Василий Кузьмич  опустил взгляд вниз, и в его поле зрения  попала газета.
       -  Назовем младенца  Лазарь, как Кагановича,  - ткнул пальцем в передовицу. - А фамилия пусть будет  Донской. В честь канала.  Ну, как вам? - взглянул на  Розу Марковну.
       -  Гениально! -  изобразила та восторг на лице, а я надулся. Имя с фамилией мне не нравились. Но что делать, выбирать не приходилось.
       Между тем  заведующий извлек из ящика стола бланк, аккуратно вписал туда вечной ручкой*  «Лазарь Донской», а еще дату рождения, сообщенную медсестрой, пришлепнув все  гербовой печатью.
       -  Держите, - передал ей бланк. -   В  ЗАГСе    получите свидетельство.
В  это время затрезвонил  телефон,  заведующий снял трубку.
       - Вы ошиблись  гражданин, - послушав, сказал в нее. - Это Симферопольский Дом ребенка.
       После чего брякнул ее на рычаг,  махнув нам рукой, - свободны. И снова углубился в газету.
       Так  я  был легализован в новой жизни. Сиротой Лазарем Донским. В учреждении социального типа.
       Потекли  безрадостные дни. Взрослого ума в юном теле.
       Шесть раз в сутки нас кормили манной  кашей за казенный счет, меняли пеленки  и мыли; раз в неделю  возили на взвешивание с осмотром, а еще делали какие-то прививки,  и все это время (кроме сна) я думал.
       О своем будущем и месте в новой жизни.
       С учетом места взращивания и прошлых знаний в этом вопросе, радужными они не  казались.
       Здесь меня  продержат до трех лет, а затем  передадут в сиротский  приют. Где   дадут  какое-никакое образование. А потом в большую жизнь. На стройки народного хозяйства. Что категорически не устраивало. «Светлое будущее» мы проходили. Больше не хотелось.
       - А где ж твой  патриотизм? Спрашивал  во мне в такие минуты чекист.- Нужно крепить мощь и безопасность государства.
       - И блюсти Закон, -  поддакивал прокурор. - Опять же, Кодекс строителя коммунизма.
       - Какая мощь?! Какой закон?! - возмущался внутри моряк. - Это все теперь принадлежит олигархам!
       -  Точно! - поддерживал его шахтер,  неприлично  ругаясь матом.
       Я прислушивался ко всем  четверым,  но знал, что правы  последние двое.
       Снова верить, напрягаться и пахать, чтобы потом оказаться  в капиталистической России?  Где,  как говорят  в известных кругах, «один смеется,  сто плачут»?
       - Вот вам хрен! -  лежа в распашонке, сжимал я кулачок левой руки и хлопал   по локотку правой,   - Мы пойдем  другим путем, как  завещал  великий Ленин!
       Постепенно в мозгу складывался и этот самый путь, а точнее план. По опыту оперативных разработок, в свое время.  Учили меня будь здоров, да и практика была изрядная.
       Для начала ничем особенным себя не проявлять. Младенец - и младенец. Как глубоко законспирированный агент.  Легший «на дно». Или подводная лодка.
Когда же  пойду в первый класс, где начну учебу, показать высокие знания и попасть в школу - интернат для одаренных сирот. Такие были в СССР в Москве, Ленинграде и, кажется, Киеве.
       Оттуда поступить  на языковой факультет Высшей школы КГБ в Москве, где я когда-то учился, закончить его и  определиться в Особый отдел советской группы войск, дислоцирующихся в соцстранах. Или, если повезет, в загранрезидентуру ПГУ, смотрящим*.
       А потом по  умному исчезнуть,   свалив «за бугор». Где самореализоваться. Тот кто владеет информацией - владеет Миром.  А у меня была информация о будущем. Стратегическая. До момента кончины.
      От столь захватывающих перспектив  шли пупырышки по коже,  Лазарь Донской  начинал  довольно пускать слюни, болтать в воздухе ручками с ножками и агукать (я вам всем покажу, курвы!).
      Как известно каждому оперативнику, следователю или прокурору, успешная реализация любого плана кроется в точно выверенных деталях.
      На первом этапе для меня таковыми были: глубокая конспирация, активное биологическое развитие  и  воссоздание в памяти всех случившихся в мире  важных событий конца  двадцатого - начала двадцать первого веков; на втором,  превращение в ребенка - индиго*, со всеми необходимыми мне последствиями.
      Как говорится в современной русской пословице «куй железо не отходя от кассы», что я  и принял к исполнению.
      Для начала стал  требовать больше каши, начиная орать,  когда пайковая  заканчивалась. Усатая нянька, ее звали  Петровна, как правило бурчала «перебьешься» и требование не выполняла.  А вот молодая  - Люся,  наоборот.
      - Кушай, кушай маленький, - ласково говорила она, меняя опорожненную  бутылочку на полную.-  В этой жизни надо быть сильным.
      - М-м-м, - довольно чмокал сирота,  высасывая  дополнительные калории.
      Результаты не замедлили сказаться. Я активно набирал вес с ростом, что регулярно  отмечалось на осмотрах.
      - Шахтер  будет, или металлург, -  заявлял   Лев Ильич (он же Айболит), и одобрительно шлепал  объект по голой попке.
      - Вот уж хуюшки, -  хитро узил я глаза,  пытался уцепить его ручонкой за бороду.
      А когда просыпался по утрам, под пение Гимна из радиоточки в коридоре, выполнял комплекс укрепляющих мышцы упражнений. Благо  ночная нянька  всегда куда-то исчезала, а собратья по сиротству мирно сопели носами в своих кроватках.
      Как итог, по достижении шести месяцев   меня перевели в  ясельную группу, где поползав  три дня, я встал на ноги, а на четвертый сцепился  за погремушку  с годовалым  орлом Колькой. Нянька вовремя растащила.
      Здесь же я впервые влюбился. В девочку Таню,  старше меня месяца на три. Она была с золотистыми волосиками, голубоглазая и всегда грустила.  Стоя в стороне или сидя на паласе, сложив на животике ручки.
      Как знакомиться я знал, для чего спер из кармана задремавшей воспитательницы шоколадную конфету (нам  таких не давали, только по праздникам карамельки), проковылял к Тане  и сунул ей  в ладошку, - ня!
      - Оля-ля, - удивленно вскинула   девочка бровки, рассматривая подарок,  затем  развернула пальчиками бумажку, откусила половину, а вторую протянула мне. Что-то чирикнув.
      Мы с удовольствием сжевали конфету, измазавшись в шоколаде, в результате моя кража была вскоре вычислена воспрявшей от   сна потерпевшей, и  злодей, получив шлепок по казенной части,  был водворен в угол.  Все по Макаренко. 
      Таня тут же проковыляла туда, чмокнула меня в щеку и встала рядом.
      - Едва ходить научились и уже такое! - сделала большие глаза  педагог. - Куда мы катимся?
      Уже в это время, с нами начали первые занятия. Учили  самостоятельно   пользоваться горшком и умываться, некоторым  человечьим словам и ходить  парами в строю, взявшись за руки.  А еще петь хором, типа «ля-ля-ля»,  под  аккордеон  в  игровой комнате.
      Поскольку для Лазаря  это были семечки* и он быстро все усвоил, от занятий мальца освободили и   стали развивать дальше. Еще с двумя такими. Разрешив им малевать цветными  карандашами на бумаге индивидуально.
       Это  время, как  и после отбоя, в кроватке, я стал использовать для  воссоздания в памяти  знаменательных мировых событий, о которых знал из прошлой жизни. Для использования их в будущем. Естественно в меркантильных целях.
       А как иначе? Служить  государству, в любой его форме, я больше не желал, как и всякому  другому хозяину. Целью была свобода с независимостью, при достойной материальной  базе.  Все почти по Марксу. Или   Томмазо Кампанелле. С его «Городом солнца».
       Память у меня осталась профессиональной, с учетом прошлого рода занятий.
И даже улучшилась, принимая во внимание омоложение организма.
       С помощью  внутренних составляющих воссоздалось практически все необходимое. С датами, местами и содержанием. Все это я привычно систематизировал и упрятал в  глубины мозга. До поры до времени.
       Между тем, спустя  несколько месяцев, новая  жизнь нанесла  будущему  «человеку Мира»* первый удар на любовном фронте. Девочка Таня мне коварно изменила. Хотя до этого наши чувства росли и ширились.
       Мы часто играли вместе, ковыляли по комнате  взявшись за руки и шепча друг другу нежные  слова типа «цаца» и другие, не поддававшиеся расшифровке.
       В группе был мальчик, которого изредка навещала бабушка, приносившая для внука гостинцы:  шоколадные конфеты, пирожные и даже  фрукты.
       После одного такого посещения, возвращенный со свидания воспитательницей  Женя, так звали мальчика, державший в руках  мандаринку, подошел к нам с Таней (мы  изучали  устройство куклы).  Затем, улыбаясь во весь  беззубый рот, протянул  оранжевое чудо моей пассии*.
       Та широко раскрыла глаза, издав крик восторга, осторожно приняла, и ответно улыбнулась.
       Мне это не понравилось, я  пнул  соперника ногой, тот   заплакал и упал, а Таня, подойдя  ко мне вплотную, раздельно сказала «ти кака».
       С этого момента  она стала отдавать предпочтение Жене,  у которого регулярно появлялись сладости и фрукты. Так  я  впервые в новом качестве, познал женское коварство.