----
У!.. стариками родитесь вы, русские. Мрачные все, как демоны... Старуха Изергиль, Горький
----
Вот уже 10 лет я профессионально занимаюсь архитектурой. А кажется, что всегда...
Часть Первая: Кем быть?
Началось все в 2005 году в городе Усть-Каменогорске, затерянном в устье каменных алтайских гор на Востоке Казахстана. В школе я хотела быть археологом и потом долго еще шутила, что выбрала следующую профессию, у которой была та же самая приставка: aрх-. В отличии от большинства сокурсников, я не ходила до этого в художественную школу и всегда рисовала посредственно, поэтому подготовительные курсы я посещала два года подряд.
Мне было семнадцать лет, но я не хотела уезжать из города и родительского дома. С семьей жилось комфортно, a если люди оставляли меня в покое наедине с книгами и дневниками, то и вовсе идеально. Читала я тогда все, что мне подсовывали родители, брат и сестра, изредка дополняя это своими находками. Я любила писать, но поступать куда-то, где развивали язык, не стала – было страшно, что не смогу придумать ничего достаточно оригинального, чтобы стать настоящей писательницей, а альтернативой выпускницы филологического или языкового служила работа переводчицы или учительницы - тогда это казалось проклятием. Наверное, сказалось влияние родителей-технарей, или общественное мнение, которые в один голос утверждали, что «гуманитарии» зарабатывают мало. Так или иначе, архитектура была случайным выбором, умело подсказанным мамой. Я не знала, на кого мне хотелось учиться и вообще не хотела взрослеть, хотя школу оставляла без единого сожаления.
А потом как-то привыкла и даже полюбила наши проекты. Стала больше общаться со сверстниками – оказалось, с ними проще найти интересные темы для разговора, чем с одноклассниками. После первого года мы поехали на пленер – у университета была на озере турбаза для студентов с минимальными удобствами. Там мы практиковались в рисовании. С нами была преподаватель, и пить нам не разрешалась, хотя время от времени мы все равно пили. Это был первый и последний раз, когда вкус дешевого светлого пива казался мне приятным.
Я училась средненько и никогда не была среди лучших. После первого года мы стали делать собственные проекты. Мне всегда казалось, что объем потраченной мной на проекты энергии никогда не был виден на заключительной подаче. Люди, которые умели рисовать и/или знали как все представить, за одну ночь заканчивали то, над чем я трудилась многие дни. И чаще получали отметки лучше моих. Мне не хватало мастерства и техники, чтобы выразить свои идеи, показать другие достоинства моего замысла, если не удавалось изобразить это на трехмерной модели или плане. Я боялась экспериментировать – сложно сказать почему. Скорее всего, не хватало уверенности в себе.
Мы все чертили вручную – сначала нужно было делать черновые «клаузуры», потом все вычерчивалось в карандаше на подрамниках размером 1х1 метр. Эти работы оценивались на «предподаче», а после обводились тушью и «отмывались» - это такая техника оформления чертежа, многослойное окрашивание слабым растровом акварели. Еще можно было закрашивать гуашью – это называлось «тамповкой». Если уметь, то получалась ровная рельефная поверхность. А самые состоятельные могли позволить себе аэрограф – автоматический распылитель краски. Это у нас был главный шик графического оформления.
Даже «натягивание» бумаги на подрамник было целым искусством. Во-первых, для этого нужен особенный ватман – с маркой «Госзнак», потому что обычный не выдерживал многих слоев воды с краской, а именно этого требовалось на отмывке. Преподаватели жаловались на качество «теперешней бумаги» и в один голос утверждали, что «раньше было лучше», и что у них до сих пор в заначке хранятся какие-то старые запасы пожелтевшего советского Госзнака. Хорошую бумагу можно было купить в маленьком магазинчике на окраине города. Это было почти как торговля наркотиками – магазин представлял из себя переоборудованную квартиру без единого опозновательного знака, а там – богатство! - толстый картон и бумага первоклассного качества, тысячи цветов, которые не походили на детскую раскраску, а иногда листы даже были рифлеными (для крыши) или с еле заметными блестками – идеальная поверхность реки в масштабе. .. Ясное дело, что ни вывески, ни рекламы им не требовалось. Архитекторы со всего города стекались к ним и растаскивали драгоценные материалы.
Но я отвлеклась. Так вот, для того чтобы натянуть бумагу на планшет, ее нужно было смочить в воде. Натурально, опустить на долю секунды в ванну с водой, быстро вынуть и положить на заранее поставленный на табуретки планшет. Бумага свисает и капает. (Некоторые, правда утверждали, что достаточно смочить пульверизатором и получался тот же эффект.) По периметру, пока ватман еще мокрый, его прибивали кнопками и оставляли на ночь сохнуть – к бумаге нельзя бало подпускать ни батарею, ни сквозняк, иначе поверхность высыхала неравномерно и лопалась. И наутро – о чудо! – ваша бумага лежала как новенькая, готова к будущим великим делам.
На третьем курсе мы перешли к другой кафедре – и там началась работа поинтереснее. Каждый преподаватель был самобытной личностью, некоторые из них практикующими архитекторами. Д. упорно продвигал сакральную архитектуру, рассказывал нам на теоретической части проекта про движение энергии и смеялся «с-с-с» . Мы ходили во двор университета с рамочками и чертили на асфальте мелом крестики, которые обозначали перекрестия мировой энергетической сети. По Д. эта сеть обертывала весь Земной шар, и архитекторы должны были строить здания в восходящих потоках энергии, тогда обитатели дома были здоровыми.
Его харизма и смелость быть непохожим на других заворожили меня тогда – он сильно отличался от остальных корифеев нашего факультета, да и от большинства студентов тоже. У нас на потоке рождалось мало радикальных проектов - у смельчаков была только наглость, и никакого таланта или мастерства. Я, как послушная ученица, коллекционировала все высказывания Д, словно его учение было религией. Еще впечатлял С. Он как раз был из тех действующих архитекторов города, и его авторству принадлежали одни из самых смелых проектов в нашей провинциальной столице. От него веяло Москвой и классическим советским архитектурным образованием. Он рассказывал байки о том, как учился и «зависал» с самыми известными архитекторами СССР, которые теперь руководили где-нибудь своими архитектурными факультетами в России. А еще он постоянно собирался на пенсию. Лет десять. И каждый поток думал – будет ли у него преподавать знаменитый С? Помню один раз на факультете сделали выставку, посвященную юбилею его архитектурной деятельности, и мы развлекались тем, что ходили смотреть фотографии наших преподавателей в молодости, когда они были менее важными, чем сейчас. Именно С как-то сказал – «Проектируйте все, что хотите! У вас нет ограничений в бюджете или в материалах. Такая возможность вам в ближайшее время не предоставится, поэтому используйте свой шанс сейчас.»
Кажется, на третьем курсе я впервые пошла в добровольное «рабство» - так у нас называли помощь студентам-дипломникам. Эти люди были похожи на инопланетян. Они ели растворимую китайскую лапшу, сосали кисточки для отмывки и пачками покупали белый хлеб и бритвы – мякиш хлеба помогал избавиться от жирных пятен на бумаге, а бритвами аккуратно срезали верхний слой бумаги, чтобы исправить ошибки в уже обведенных тушью чертежах. Моя хорошая подруга рассказывала, как обедала с таким в столовой. Они с дипломником ели борщ, как вдруг он застыл с поднесенной ко рту ложкой и, воскликнув: «Какая клаузура!..», бросился делать наброски, держа ложку в левой руке. Моя дипломница чертила все свои 8 квадратных метров вручную, а я ей помогала. Так мы провели лето. Особенно мне нравилась так называемая «пуантель» - это техника создания объема при помощи бесчисленных точек туши. Работа эта кропотливая, и глаза уставали, но меня завораживал процесс медленного рождения иллюзии трехмерной формы из плоского листа. Когда мы защищались, всего каких-то три года после этого, практически никто уже не чертил свои выпускные работы вручную.
Популярной была байка про одного студента, который по окончанию своего проекта немного тронулся умом. Говорят, на своей защите он сперва не появился, его стали искать и нашли за подрамниками. Он выглядывал оттуда и говорил «ку-ку!». Преподаватели рассказывали эту историю с тем, чтобы она не повторилась, но для нас она служила романтическим флагом нашим страданиям на благо архитектуры – принесенных ей в жертву бессонным ночам и несуществующей личной жизни.
Я начала по-настоящему чувствовать архитектуру только в конце третьего – начале четвертого курса, сразу как пережила сдачу проекта по архитектурным конструкциям. Меня захватывал сложносочиненный процесс проектирования, где нужно было учитывать людей в разных их аспектах и производить из абстрактных идей обитаемые здания. Это заставляло шевелиться мозги, и я полностью отдавалась процессу – чертила схемы, собирала вдохновляющие иллюстрации и постепенно училась становиться смелее. Делать качественные наброски своих идей я на тот момент так и не научилась. Результаты были неважные. Меня все так же преследовало чувство бессилия – я не могла выразить в бумаге того, что вертелось у меня в голове.
Конечно же, были и ночные бдения перед сдачей проекта – классика архитектурного образования. Когда вся комната покрыта слоем бумаги, а стены эскизами проектов. Помню однажды утром я что-то дочерчивала, а в углу за шифоньером в комнате стоял свернутый в трубочку ковер. После бессонной ночи меня мучили галлюцинации, что это не ковер, а какой-то незнакомец притаился в углу и наблюдает за мной. Каждый раз я оглядывалась на него – да нет, это ковер! – но потом, как только внимание опять ослабевало, я снова начинала вздрагивать.
Между тем проекты становились все крупнее. К четвертому курсу с нас уже требовали два квадратных метра чертежей и один квадратный метр макета. Стало сложно с транспортировкой – у каждого архитектора были сшиты сумки для подрамников, и теперь их нужно было таскать на плечах с правой и левой стороны. На ветру приходилось туговато, особенно в гололед. Про маршрутки и автобусы лучше вообще не вспоминать... К счастью, где-то с 4го курса мы переселились в университет – преподаватели похлопотали, чтобы нам выделили аудитории, где мы могли бы оставить свои макеты и подрамники, не опасаясь, что на следующее утро незадачливая уборщица разрушит все города, что мы успели создать. Мы были сравнительно большим потоком, и нас в рамках эксперимента разделили на две подгруппы – «объемщики» - которые проектировали здания, и градостроители. В больших университетах градостроители учатся отдельно от архитекторов, но наш провинциальный ВУЗ был для этого слишком мал. Так или иначе, я стала проектировать поселки и города, и это были мои первые работы в компьютерной графике. Я стала экспериментировать с пластичными формами, пока к середине четвертого курса совершенно не переключилась на аморфные здания отдаленного будущего. Как ни странно, здесь меня ждал успех. Каким-то образом я пробилась в лучшие ученики, и мои работы стали вызывать интерес преподавателей. Я с вдохновением взялась за следующий макет, и в итоге сделала диплом в той же технике. Здания, как огромные слизняки, извивались по рельефу, вырезанные из тысяч кусочков бумаги – продукт многодневных трудов, часто по ночам или глубокими вечерами после работы.
Но перед самим дипломом меня ждала поворотная в моей карьере зарубежная практика в городе Глазго, Шотландия.
читать продолжение: http://www.proza.ru/2016/08/13/2070