Мы радовались, как дети, да, в сущности, мы и были пятнадцатилетними детьми. В новеньком здании общежития для студентов техникума пахло краской, чистыми полами и стенами, слабым запахом кирпича, штукатурки и сияющих окон. Еще двери и встроенные шкафы для одежды легко открывались и закрывались, и мы по нескольку раз пробегали по этажам, выбирая себе комнату и новых друзей, с которыми будем вместе жить. Да, было такое небольшое время, пока администрация не догадалась пресечь эти свободы и стала сама определять твоих друзей, исходя из своих административных предчувствий.
До этого я, как и другие, жил с однокурсником в комнате, которую мы снимали у вредной старухи. Она постоянно подсматривала за нами, особенно после посещения туалета, не давала пользоваться плитой, разве чтобы вскипятить воды, и постоянно что-то бурчала. Питались мы у нее, в основном, кефиром с булкой, чтобы не оставлять отходов, но старуха все равно была не довольна. В ее дворе собирались пацаны примерно нашего возраста, и с ними нам было проще и интересней, чем со старухой. Один из них, полный и неуклюжий, у которого была насмешливая кличка «Радио» и над которым все подшучивали, впоследствии стал первой шпаной этого района, и про насмешки и кличку уже никто не вспоминал.
Поэтому ввод в строй новенького общежития мы с Витькой восприняли, как подарок судьбы, и получив свободу от старухи, радовались особенно: можно было готовить пищу и ходить в туалет сколько угодно, никого не спрашивая. Правда готовить ничего, кроме чая, мы еще не умели, но воображение уже рисовало сладкие картины горячего горохового супа из пакета за 17 копеек и яичницы. Наша жизнь обретала свободу и самодостаточность.
- Надо выбрать комнату, пока все не набежали, - сказал более рассудительный Витька. Я не понял, как выбирать, по какому критерию. На мой взгляд, они все были одинаковыми: четыре кровати вдоль стен, стол и четыре встроенных шкафчика с прибитыми вешалками и отделением для обуви. В торцах коридора были кухни и туалетные комнаты. Но он ходил с задумчивым видом, пробовал двери, открывал окна, смотрел на пейзаж из окна, открывал и закрывал шкафчики, садился на голые пружины кроватей. Наконец, он сказал:
- Здесь. Сиди и никого пока не пускай – занято, я пойду за ключами.
Витька вернулся не только с ключами, но и с двумя матрасами, которые он нес на голове. И когда я сбегал и принес два комплекта белья, мы почувствовали себя старожилами. Только теперь мы поняли, что началась новая полноценная свободная жизнь без старых школьных товарищей, но и без опеки родителей; эта жизнь представлялась нам таинственной и привлекательной, полной новых открытий и очарований.
Тем временем прибывали новые студенты, и Витька стал выбирать, с кем из них мы будем жить. Мне казалось, что все они отличные ребята и, вообще то, все равно с кем. Но у него опыта было больше. Еще на уроках он подметил несколько человек, которые вполне нам подходили. Он терпеливо сидел в фойе и ждал их. Наконец, он пригласил двух: Лешку и Сашку из нашей группы. Лешка был высокий, худощавый и широкоплечий парень со спокойным и умненьким лицом, в котором бегали хитроватые смешинки. Мне он тоже понравился, и он согласился сразу. Сашка мне понравился меньше, и он не сразу согласился, но все-таки пришел к нам.
Был уже вечер, мы уже лежали в кроватях, но не засыпали из-за разговоров о школьных годах, замечательных товарищах и чудаковатых учителях. Мы говорили вразнобой, перебивая друг друга, запальчиво, и недавнее прошлое уже казалось нам далеким и прекрасным.
- Вот она, новая жизнь, - сказал рассудительный Витька, - надо только не бояться.
- Конечно, - сказал я. – А чего бояться? Учебу осилим. А остальное ерунда.
Лешка стоял между окном и столом и рассказывал о своем замечательном классе, когда веселый коридорный шум вдруг смолк. Вместо него за дверью послышался гулкий и чужой топот ног и брань. Топот, тяжелый и грубый, неотвратимо нарастал, и тревога повисла в воздухе. Новая чистенькая белая дверь вдруг распахнулась от удара ноги. В комнату ввалились трое мрачных с налитыми кровью мутными глазами. «Ну!», - сказали они. Один из них стал медленно обходить стол, подошел к стоящему Лешке – мы уже лежали в кроватях - и, глядя снизу вверх ненавидящим взглядом, вдруг изо всех сил ударил его в зубы. Губы вспухли и разорвались, из трещин полилась кровь на подбородок и на пол.
Кровь беззвучно капала крупными густыми каплями с подбородка на пол. Мне захотелось вжаться в кровать так, чтобы исчезнуть, провалиться в то, совсем еще недавнее счастливое прошлое, но оно уже исчезло навсегда.
Стало тихо и страшно.