Рукопись из Тибета. Глава1. Как я умер

Реймен
 

Ваши тела -  их сожжет ли костер или времени тленье,
Их  уничтожит - уже не узнают страданий, поверьте!
Души одни не умрут; но вечно, оставив  обитель
Прежнюю, в новых домах жить будут, приняты снова.

                Овидий. «Метаморфозы»
 
 
Часть 1. Повторение пройденного.

Глава 1. Как я умер, и что из этого  вышло.

       За открытым окном  лоджии на город опускался  сентябрьский  вечер,  окрашивая  все вокруг в причудливые тона,  со стороны бульвара  доносился шум  ползущих вдоль него автомобилей, а я лежал на своей кровати и умирал.  Завершая свой жизненный цикл  в этом мире.
       Изможденный,  с седыми усами и головой, я мутно пялился в высокий, с хрустальной люстрой в центре  потолок, перебирая  край простыни восковыми пальцами.
       Вокруг сидела немногочисленная родня.  Жена - старушка и дочь с зятем. Внука отправили  в деревню к сватам.  Дабы не травмировать юное создание созерцанием кончины деда.
       На  лицах, сидящих у смертного одра, была написана скорбь, приличествующая  моменту.
       - Может все-таки пригласить попа? -  нарушил тишину в комнате  зять. - Пусть отпустит грехи, и все такое.
       - Не надо, отец был  коммунист, - всхлипнула жена. - И похороны без священника. Такова его воля.
       - Молодец,  старуха, -  вяло шевельнулось  в мозгу,  тут же тая.
       Затем  на потолке стали отображаться картины  моего   жизненного бытия. С самого начала  и до сейчас. Как в калейдоскопе.
       Вот я совсем пацан,  босой  и в сатиновых трусах, скачущий по траве на палке. А вот в шахтерской каске и робе   долблю антрацит отбойным молотком в  забое.
       Потом забой   превращается  в надстройку подводной лодки, где я  с парнями в ватниках, у которых знакомые лица, отдаю швартовы. За этим,  штрихи  учебы в Высшей школе КГБ в Москве,  блики долгой оперативной, а после  следственной и прокурорской  работы.
       Они пробудили  остатки того, что зовется эмоциями, я  наморщил лоб и пошевелил высохшими  губами.
       Жена, наклонившись, что-то вопросила, промокнув носовым платком  выступившую на моем   лице испарину, я тужился ответить, но не успел.   
       - Дзинь! -  лопнула  внутри, словно гитарная струна. Все исчезло в  пучине мрака.
       А затем  пауза с  сиплым хрипом,  ощущение всплытия,   ослепительная  вспышка света и вид сверху.
       Внизу  мое тело, рыдающая на груди жена,  а рядом  бледные  дочка с зятем.
       - Твою мать!   - не поверил  собственным глазам, и поискал ими,  как же это я   над телом?
       Кругом  пустота. Может я сошел с ума?! (опустил, а  затем поднял веки).
       Все  осталось  по - прежнему.  Внизу  бездыханная  оболочка, вверху я. Неосязаемый и бесплотный.
       Более того, теперь я  услышал  рыдания жены «на кого же  ты нас оставил!»,  тонкое подвывание дочери  и успокаивающее бубнение зятя.
       Что за черт?! Восстановилось все. Зрение, слух  и появилось новое ощущение. Висения в воздухе. Или парения. Сразу не поймешь. И тут  меня осенило.
       Я - теперь душа!  Вышедшая  из тела.  Как  часто показывали    на «Рентеви»  и  писали в  «желтой прессе».
       А  я  смеялся. Вот тебе и хухры-мухры.  Кому скажи - не поверит!
Осваиваясь в новом качестве, я отвлекся от созерцания того, что внизу, став скользить  вдоль потолка. Медленно   и плавно.
      - Не хило, - защелкали в месте,  где должна  быть голова, временные связи.      
      - А что же там рассказывали  шарлатаны от науки?   В этом плане?
      «Душа отделяется от  тела в момент смерти и зависает над ним. В виде сгустка невидимой энергии.  Вес нетто - девять грамм. Бывает чуть больше. Объективно воспринимает сверху все вокруг,   не проявляя себя во вне»   профессионально выдала память  из какой-то статьи или  передачи.
       Насчет веса -  я его не чувствовал,  но   попытался заявить о себе,  громко завопив, -  перестаньте  выть! Я здесь, над вами!
Реакции внизу  никакой. Меня не слышали.
       - М-да, дела, - нервно закружил я по периметру вверху, думая, что можно предпринять еще. В мою нынешнюю суть  ничего не приходило.
       - Ну и хрен с ним - сказал  оборотов через пять сам себе, немного успокоившись.  - Помер, так помер. Все там будем.
       После чего я завис в воздухе  меж  висюлек люстры (там было тепло)  и  начал припоминать, что  по  заявлениям  тех, кто  вроде как представился, а потом воскрес, должно произойти с душою дальше.
       «Какое-то время она будет  трепетать над телом,    созерцая окружающее  (забубнила память), а затем   понесется по спирали времени в космические  пространства. В состоянии близком к оргазму.  Что потом - окутано тайной. Полет оборвут  врачи. И вернувшиеся  будут помнить только то, успели увидеть».
       - Небогато, -  вздохнул я,  и  подумал. - А вдруг дальше, как в Библии?
Прилетишь на место, а там Сам, с апостолами, -  добро пожаловать.   И «Аз езьм воздам!». В рай точно не попаду, как атеист,  да еще партиец.  Остается  только второе (я поежился).
       - Не ссы! - взбрыкнул во мне коммунист. - Все наши там.  Опять же Владимир Ильич и товарищ Сталин. Глядишь, организуем революцию.
       Воодушевившись таким образом, я  стал,  чуть клубиться над лампами (не иначе от тепла)  и, как положено, созерцать объективную реальность.
       Дочь, уведя жену в  зал, усадила ее  на диван и  стала отпаивать   валерьянкой (я это  зрел сквозь  стену), а зять,  встав с кресла,   подошел к  моему телу.
       - Ну, вот и кирдык, тебе батя,   - чуть нагнувшись, поправил  простыню.       -Теперь даже выпить будет не с кем. Всхлипнул.
       - Хороший все - таки  он мужик,  хотя и мент, - расчувствовался я. И тоже проникновенно хлюпнул
       Зять между тем вздохнул, и  прошел к бару. Извлек оттуда початую бутылку  коньяка, набулькал  в фужер и  высосал до дна. Крякнув.
       Я облизнулся  вверху. Захотелось тоже.
       -  Тили-лим-бом-бом!  - пропел в прихожей звонок, и дочь,  простучав каблучками к двери, отперла замок.  Потом второй - в холле. На пороге стоял продувного вида малый.
       - Скорбим вместе с вами, -  изобразил  он на лице печаль. - Я из похоронного бюро  «Ритуал».  Полный спектр услуг для вашего безвременно усопшего.
       -   Витя!  -  позвала из холла дочь, - промокнув глаза платком. - Здесь по поводу папы!
       -   Ну?  - возник  рядом зять. - Чего надо?
       Малый повторил, назвав прейскурант с ценами и выжидательно уставился  на пару.
       Витек, так звали зятя, - наморщил лоб, посчитал  в уме и удивленно протянул,  «однако!». - Да за такие бабки я похороню все ваше бюро! Свободен!
       - Молодца!  - умилился я, глядя на все с потолка. - Здорово отшил  этого барыгу. И ведь, сколько требует, гад! Почти сто тысяч деревянных.
       В течение  получаса явились еще трое таких и последнего, самого упрямого   зять спустил с лестницы.
       Кстати, похороны в Москве, это что-то. Не успел  гражданин помереть, как  ритуальщики тут как тук. Не иначе флюиды. И если раньше переезду равнялся пожар, то теперь - похороны.  Дешевле закопаться самому. Без  посторонних.
Но в столице все строго по правилам. И расценкам. Иначе  зароют как бомжа. Обкуренные госарбайтеры.
       - Только вот вам, - незримо изобразил я кукиш.- Не на того напали. Хорониться не желаю. Лучше кремироваться.  Назло   капитализму с бизнесом. Это дело решенное.
       Между тем, как говорят, процесс пошел. Переселение в мир иной началось. 
Дочь  стала обзванивать по мобильнику немногочисленную в Москве родню и   нескольких пока еще живых  приятелей из бывших  чекистов, а потом зять  брякнул по «домашнему» в соответствующий отдел  Генпрокуратуры. Мол, помер  ветеран двух сразу. Союзной и Российской.  В которых учинил немало славных дел. Во имя, так сказать, и на благо.
       За что полагается  упокоение  за казенный счет. По полной программе.
Насколько я понял из разговора, на  другом конце провода выразили соболезнование  и   нашли меня в списках, а потом огласили  все, что полагалось усопшему по закону. Три похоронных венка, к ним   автобус с катафалком, портрет в главном здании на Большой Дмитровке  и три  должностных оклада. 
       Далее  Витек  назвал уже  согласованное с  женой и тещей  время с местом подачи транспорта, после чего  умчался на своем «форде» в Николо-Архангельский  крематорий, заказать сожжение тела.
       К вечеру, облаченные в прокурорский мундир, мои останки с регалиями за службу,   покоились в  гробу на раздвижном столе в зале. Рядом, прислоненные к стене, пахли  хвоей  и лавандой  несколько поминальных  венков с лентами, на которых значилось: «От безутешных родных»,  «Прокуратуры РФ», «Ветеранов КГБ»  и  «Сватов Альберта с Ниной».  Здесь же, на секретере теплилась свеча,  а в смежной комнате  по традиции бдила родня, вздыхая и тихо переговариваясь.
       Мне мучительно хотелось спать,  как известно, душам не чуждо земное, я поерзал в воздухе и завис (он надежно держал), вслед за чем  предался Морфею*.
       Проснулся на полу. От непонятного шипения. Рядом, напыжившись, стоял любимый   кот  жены  Чубайс, взъерошенный и с дикими глазами.   
       -  Брысь! -  по привычке сказал я. Кот  с мяуканьем отпрыгнул в сторону, выгнув спину.
       На шум  из смежной комнаты  тут же вошел зять, а за ним дочь и переглянулись.
       -  Чего это он? - испуганно вопросила Рита.    Чубайс хлестал себя хвостом по бокам  и теперь  светил глазами в потолок, куда я  воспарил от греха подальше. Душа не душа, вдруг  возьмет и сожрет. Коты, особо с такими именами, существа  непонятные.
       - Не иначе что-то видит, - бормотнул зять. Вслед за чем сгреб рыжего Чубайса за шкирку и  выкинул из  зала.
       Потом Рита  сменила очередную догорающую свечу,  и они пару минут постояли у гроба. За окном  хмуро занимался рассвет, над озером, тянущемся  вдоль проспекта висел туман. Сквозь него просматривались высотки  Северного Чертанова.
К десяти  стали собираться  провожающие.
       Первыми  на своем «боливаре»  из деревни   приехали сват Альбертыч с женой, оставив внука на попечение соседей.
       - Ой, да на кого ж ты нас оставил, родной!  -  пройдя  в зал и сложив руки на пышной груди, заголосила  кума у гроба. 
       -  И чего так орать?  -  колыхнулся  я у потолка от легкого сотрясения  воздуха.
       Чуть позже появились  два моих однокашника - один отставной  генерал  КГБ Саша Зевахин, а второй - капитан 1 ранга   Ваня Харин.  Оба в темных мешковатых  костюмах с орденскими планками и  необмятых  рубашках с галстуками.
       Выразив соболезнование родне, они  прошаркали к гробу, остановились и по -военному потупили головы, блестя лысинами. 
       - Хорошо лежит, как живой, -  клацнул  вставными зубами  Саня. 
       -  Ага, -  грузно опираясь на трость, засопел носом  Иван. И, чуть наклонившись вперед, добавил, - спи спокойно, дорогой товарищ!
       - Уснешь тут с вами, - пробурчал я, поеживаясь от сквозняка, тянувшего  со стороны открытой  лоджии.
       Затем прибыл  сослуживец еще по Союзу, полковник юстиции Слава Карпешин, в сопровождении  действующего, без пяти минут  прокурорского генерала  Сережи Рябиженко.
       В середине восьмидесятых  Рябиженко пришел к нам в управление молодым юристом 1 класса с «земли» а теперь по рангу был помощник  Генерального  и руководил кадрами, которые решают все. По заветам великого  Сталина.
       Народу становилось все больше:  явились  подруги дочери с  букетами алых гвоздик, а еще  три крепких  парня  в камуфляже с нашивками «ОМОН» на широких  спинах (сослуживцы зятя).
       -  Потом Рябиженке кто-то позвонил, и он сообщил, что транспорт прибыл. Женщины тонко завыли.
       - Так!  -  подошел к гробу кум, любящий руководить - Провожающим можно спускаться вниз. Состоится вынос тела.
       По паркету, к  входной двери,  задробили каблуки  и  зашуршали выносимые венки, квартира вновь стала больше.
       Оставшиеся   омоновцы, по знаку Альбертыча,  водрузили на  тело с гробом,  лакированную крышку, завернув  барашки винтов, а зять  дунул на свечу и закрыл дверь лоджии.
       - Взяли и понесли!  -  махнул рукой  кум, и парни с кряхтеньем  повлекли бренные останки  на вынос. 
       - Прощай  уютный уголок, - всхлипнул я  и незримо вылетел за ними.
       На площадке  омоновцы опустили  гроб на кафель пола, Витек запер холл, а кум ткнул пальцем в кнопку лифта.
       Внизу загудело, и пришел грузовой.   То, что надо.
       Я воспарил на свободу в приоткрытую фрамугу окна   лестничной площадки, спланировал на усыпанную багряными ягодами   рябину у подъезда и приземлился на одну из веток.
       Напротив входа  стоял  черный  катафалк, а за ним микроавтобус «Мерседес», у которых топтались  провожавшие.
       Здесь же, на скамейке, сидели три старухи в платочках,  из соседнего подъезда и перешептывались.
       Внутри  пропела одна дверь, потом вторая, из которой  возник Витек, придержав широкую створку, за ним пыхтящие служивые вытащили на руках гроб, последним    гордо шествовал Альбертыч.
       - Ну вот, я ж говорила што он мент, - наклонилась одна  старуха к другой, когда омоновцы, запихали гроб в задний проем катафалка.
       - Вот тот сухонький, енерал, - заговорщицки изрекла третья. -  А который с палкой - моряк. Я их видала с усопшим в форме в прошлом годе, привезли откуда-то усех троих  пьяных.
       - Это ж надо, все помнят! - удивился я,  сидя на ветке.  Такое действительно было. Мы тогда здорово поддали на встрече ветеранов, а потом   продолжили с Саней и Иваном  у меня. Благо жена была в деревне.
       -  Ну что же, время не ждет -  взглянув на наручные часы, отдал команду на посадку распорядитель.
       Я вторично спланировал  и первым влетел  в автоматически отодвинувшуюся дверь автобуса, зависнув в конце уютного, пахнущего кожей и озоном салона. Затем чинно  вошли и расселись по сиденьям остальные.
       -  Едем в  Николо - Архангельское, сказал  водителю  умостившийся рядом с ним  зять.   
       -  Понял,    -  кивнул тот, после чего кавалькада, запустив моторы, тронулась
       За катафалком  следовал наш автобус, а на выезде со двора к ним присоединился   «Рено» с мигалкой. 
       На его переднем сидении, рядом с шофером, монолитно высился Рябиженко, а сзади сидели жена с дочкой, в темных  шалях.
       - Молодца, Серега, не зажрался. Приехал проводить старика, - качнулся я у заднего стекла автобуса.
       День, между тем, радовал. 
       Утренний туман давно исчез, в выцветшем осеннем    небе зародилось солнце,  над Черноморским бульваром, осененным золотом лип и кленов,  кружились, опадая, листья. 
       - Хорошо - то как, -  умилился я, пока  наша  кавалькада  тянулась по нему в пробке.
       Из открытого окна ползущего рядом с автобусом   мастодонистого «лендровера  донесло   мелодию

Снова гость к моей соседке.
Дочка спит, торшер горит. Радость на лице.
По стеклу скребутся ветки,
В рюмочки коньяк налит - со свиданьи - цем.
Вроде бы, откуда, новая посуда?
Но соседка этим гостем дорожит:
То поправит скатерть, то вздохнет некстати,
То смутится, что неострые ножи…

душевно выводил  баритон известного барда Митяева под гитарные переборы, и я почувствовал свою отрешенность  от мира.  В котором мне теперь не было места.
       Потом пробка рассосалась - лендровер рванул вперед, унося песню, а мы вырулили на МКАД*  и, прибавив ходу, понеслись  в сторону Николо-Архангельского.
       Туда прибыли к назначенному часу,   въехали на территорию похожего на парк    крематория, и встали на площадке неподалеку от ритуального корпуса. Тут же находились еще  несколько  катафалков с машинами, у которых стояли провожающие.
       Время от времени от главного входа подходил малый в  черной униформе,  и очередная  группа  начинала движение туда. Конвейер смерти работал четко и отлажено. По законам рынка.
       Наш черед наступил  спустя еще час, малый махнул рукой - катафалк тронулся. За ним вся процессия. Впереди,  под руки, дочь с кумой  вели мою старушку, далее следовали остальные. Арьергард замыкали хмурые омоновцы с венками, я незримо висел сверху.
       Ритуальный, кубической формы  зал, впечатлял  современным дизайном и размахом.
       Льющийся сквозь одну из стеклянных стен дневной свет сочетался с искусственным, в люстрах; черный мрамор пола, с чем-то похожим на постамент   в центре, подчеркивал торжество момента; а  сверкающие никелем с бронзой техническое устройство напротив, говорило о бренности бытия.
По принципу «оставь надежду, сюда входящий».
       В торжественной тишине служители крематория водрузили мой гроб с телом на постамент (при рассмотрении сверху, я понял, что  он движущийся), отвинтили крышку и, сняв, поставили в сторону к венкам. Вслед за сем состоялся  обряд прощания.
       Под звуки тихо  льющегося сверху траурного марша Мендельсона, жена  с дочкой и зять, поочередно ткнулись в мой в восковой лоб,  кума попыталась снова заголосить (на нее шикнули), а остальные с каменными лицами продефилировали вокруг, чем-то напоминая пингвинов.
       Далее служители вернули крышку назад, плотно завернув барашки, скорбящих отвели чуть в сторону  и постамент - тележка покатилась по направляющим вперед.  К холодно блестящему металлом  устройству.
       - Щелк!  - раздвинулись в нем   створки, гроб  уплыл внутрь, и они закрылись
       Звуки марша, тая, унеслись (все с облегчением зашевелились), а  распорядитель обыденно пробубнил, -  прах получите через час. До встречи.
       Выйдя на свежий воздух, женщины  уселись на  одну из скамеек  в аллее, рядом с корпусом, мужчины - кто курил, отошли к  урне, стоящей под старой липой и предались вредной привычке, а остальные стали прогуливаться по гранитным плитам.
       Спустя указанное время Витек  принес полученную в колумбарии по квитанции  небольшую капсулу с мои прахом, жена, заплакав, прижала ее к груди, и все направились к машинам.
       Далее был путь назад, к поминальной  трапезе.
       Она был заказан  в  небольшом кафе «Встреча», на Черноморском бульваре, рядом с нашим домом  где,  выйдя в отставку,   я  с  однокашниками не раз  пил  водку.
       Заведение было тихим, с  русской кухней и  располагало к философии.
       - Вроде знакомое место, -  прошамкал   генерал  Зевахин, когда выгрузившись из машин, все были приглашены внутрь, а ковылявший рядом   каперанг  Харин  утвердительно кивнул, -  на прошлый день ЧК мы тут неплохо повеселились.
       - Ага, неплохо - хихикнул я, скользя   над ними по воздуху. - Едва менты не позабирали. Если б не Вовка Слепнев, тогда еще служивший в президентской администрации, сидели бы в обезьяннике.
       На входе нас  встретил сам хозяин, как всегда в таких заведениях -  сын гор, и, выразив очередное соболезнование, сделал радушный жест к столу, вооруженному в центре  зала.
       На белой накрахмаленной скатерти были расставлены холодные закуски, парами бутылки с  «Немировым»» и «Киндзмараули»,  зелень и фрукты.
       Приведя себя в порядок в находящихся рядом туалетных комнатах, все чопорно расселись за столом, а я  приземлился на крону  стоящей у зеркального окна пальмы в кадке. И  приготовился внимать, как меня поминают.
       Через пару минут, призывая всех к  вниманию, кум Альбертыч встал,  побрякал вилкой  о салатницу и призвал «наполнить», что мужчины незамедлительно исполнили. Дамам налили в бокалы вина, себе  в рюмки водки, омоновцам тоже, но в граненые стаканы. 
       После этого кум взял  свою, обвел  всех  проникновенным взглядом    и толкнул речь об усопшем. То  бишь обо мне. Добрую и проникновенную.
       Затем повлажнел глазами (я на пальме тоже), вздел рюмку вверх «земля  ему пухом!» и высосал до дна.  Остальные поступили аналогично. Не чокаясь.
       Насчет «земли» Альбертыч конечно загнул. Но все равно было приятно.
       После того как гости закусили, налили по второй, и слово взял   Карпешин.
       Он рассказал про то, как я был шахтером и моряком-подводником,   а   потом  о нашей совместной стезе на прокурорском поприще, отметив, что оно потеряло достойнейшего из достойных (я на пальме горделиво надулся), вслед за чем   высморкался  в носовой платок  и потребовал выпить за усопшего стоя. Безутешные родня с гостями, с достоинством исполнили.
       Затем, минут через пять,  Зевахин толкнул в бок  апатично жевавшего Харина, -  налей!   тот набулькал  им по винному бокалу  водки, и однокашник принял эстафету.
       Для начала, качнувшись, он  взделся над столом, заорав «Товарищи офицеры!».
       Почти все мужчины, бывшие в прошлом и настоящем таковыми, поднялись, и Саня тоже выдал речь. О том, как мы учились в ВКШ*, а потом служили операми в КГБ. Где я поймал шпиона, а другие нет. Такое действительно имело место, и ту разработку даже изучали в нынешней Академии ФСБ. Что мне было, естественно, лестно.
       - Так пусть же  ловит их и там!  - ткнул  бокалом в потолок Зевахин. Все удивленно переглянулись, но выпили. С генералами, даже отставными, не спорят.
       Постепенно обстановка разряжалась:   принесли горячее,  активнее зазвенели  приборы, где-то прошелестел смех и про меня забыли.
       - Ну вот, -  возникло в душе чувство горечи. - Умер Максим и хрен с ним. Обидно.
       И тут  мои печальные размышления прервала песня.

Ой, да не вечер, да не ве-ечер,
Мне малым мало спалось,
Мне малым мало спало-оо-сь,
Ой, да во сне привиделось!

обнявшись и уткнувшись лбами друг в друга, затянули  ветераны контрразведки.   
На них тут же зашикали, певцы вернулись в реальность и потребовали дичь. Как в том фильме.
       Дичи не было,  им положили утки с яблоками, что старых приятелей вполне устроило.
       Я же почувствовал какой-то дискомфорт  и беспокойно заерзал в листьях. Через минуту он сменился  чувством усиления невесомости, а в следующий момент  я увидел под собой  уплывающий вниз зал,  потом  зеленую крышу кафе и макушки высоток.
       Все убыстряясь, душа  неслась в небесную синь, завинчиваемую в спираль, в гибельном восторге и   свисте ветра.
-р-а-а..! -   освобождено вопил  я, исчезая в пространстве...