На фото остаток ограждения времён немецких колонистов города Гальбштадта.
***
Завхоз Петр Афанасиевич предстаёт в моей памяти не иначе, как с топором в руках, крушащем старое немецкое пианино, списанное с баланса школы и потому подлежащее уничтожению.
Петр Афанасиевич высокий ростом, худощавый и оттого фигура его выглядит ещё более монументальной, ещё сокрушительней. Впрочем, тогда я ещё такого слова не знал «монументальной», хотя уже работал в школе художником, но официально числился лаборантом, это мне сейчас захотелось его ввернуть, а тогда я бы сказал как-то попроще, например…
Да ладно, как-то сказал бы тогда, а «тогда» – это было сорок восемь лет назад, когда мне весело звучало – шестнадцать лет!
Я вышел из своей мастерской во двор школы, чтобы услышать предсмертные звуки умирающего на глазах пианино. Сколько немецких, русских, украинских рук касались его.
Привезли пианино немцы-колонисты в создаваемое ими поселение Гальбштадт, что с немецкого значит – полугород.
Создали: здесь был кроме молочно-консервного завода, чугунно-литейный завод Франца и Шредера, была гимназия для благородных девиц и даже свой Гальбштадтский банк; многочисленные черепичные заводики, продукцию которых я коллекционировал из праздного любопытства.
И теперь вот, снова проявляю его, глядя на замахи завхоза топором.
Щепки летят в разные стороны вместе с уходящим старым миром: склепами, кладами, старинными фотографиями и вот, даже болезненными звуками задеваемых струн.
-Пётр Афанасиевич, а никак нельзя было сделать, чтобы пианино списать, а я бы его домой забрал; привел бы его в порядок.
-Нельзя, это подсудное дело!
-Жаль…
А чего было жаль? – я не сказал: жаль, что это было подсудное дело? Или жаль пианино, которое могло бы стоять у меня в сараюшке и потихоньку издавать жалобные умирающие звуки. Не важно, мне было жаль чего-то…
-Может вам помочь, Петр Афанасиевич?
-Тебе нельзя! – художнику надо руки беречь.
Я уже вплотную соприкоснулся с этим старым миром, когда принимал участие в создании школьного музея, как художник. Со старинных фотографий смотрели лица рабочих и фабрикантов; военных оккупантов и далёких жителей города, а теперь всё смешалось под единым словом: история.
Петр Афанасиевич сбросил с плеч даже пиджак, он вспотел, а я стоял и смотрел, кутаясь в шарф, как летели щепки и крупные снежинки вились в воздухе нового времени, хотя – какое оно новое:
«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Книга Екклесиаста, глава 1.
Июль 2016
г. Алчевск