Евгений Шейнман
В детстве я запойно читал, часами, в том числе, обязательно и за едой. Мы жили на четвертом этаже, на кухне стол располагался возле окна, подоконник был широкий и не было для меня большего наслаждения, чем сесть на стол, раскрыть окно, мама ставила на подоконник полную тарелку вареников с вишнями, я устанавливал книгу и начинал наслаждаться жизнью... У-у-у! До сих пор я вспоминаю острое ощущение счастья и неосознаваемой мысли - жизнь хороша! Привычку читать за едой я сохранил до зрелых лет, в конце концов это превратилось в физиологическую потребность. Вспоминаю – день защиты диссертации, утром встаю полумертвый от мандража, я сажусь завтракать и... все равно ставлю перед собой книгу! Почему я читал? Сейчас я бы сказал, что это был способ познания мира. Но тогда-то я этого не осознавал! Я читал, потому что испытывал от этого удовольствие, а его я испытывал, потому что проживал чужие жизни, и эти жизни дожны были быть яркими и увлекательными, ни в коем случае не скучными!
Привычка читать за едой давно прошла, и вообще я теперь в состоянии читать в течение дня весьма ограниченное время. Итак, когда-то я читал «для удовольствия». Для самоусовершенствования я читал совсем другую литературу – Гегеля, Аристотеля, Спинозу, Герберта Спенсера, Лукреция (разумеется, в русском переводе), зачитывался стихами Блока, Брюсова, Северянина, Хлебникова, Саши Черного – эти книги только-только становились относительно доступными.
Первой моей «толстой» книжкой, прочитанной мною чуть ли не в дошкольном возрасте (в школу пошел не в семь лет, как большинство детей, а в восемь – мама меня пожалела) была «Юнармия». Я ее перечитывал много раз, так что почти выучил наизусть. Родители демонстрировали мою выдающуюся память (как им казалось) перед знакомыми – называли страницу, а я чуть ли не дословно пересказывал ее содержание. Нечего и говорить какой восторг это вызывало.
Я помню, в третьем классе я уже читал действительно толстенную книгу А.Н. Степанова «Порт-Артур». Я ,конечно, еще не сознавал, что это действительно хорошая литература, мне она просто нравилась, и я ее многократно перечитывал. В детстве я был очень болезненным и, вспоминаю, как при очередном заболевании, лежа в кровати , я с наслаждением раскрывал все тот же «Порт-Артур», так что в конце концов книга была совершенно распотрошена. Когда вышло продолжение «Семья Звонаревых» (1959-1963) ,все бросились ее «доставать». Я был совершенно счастлив, когда нашел ее. Увы, она оказалась гораздо слабее «Порт-Артура».
Мои ровесники помнят, что в эти годы (конец 40-х) начался выпуск подписных изданий. Каждая интеллигентная семья считала своим долгом подписываться подряд, на все, что выходило. В третьем классе родители сделали мне подарок – подписку на Горького. Первый том вышел в 1949 году , и я его прочитал от корки до корки (в третьем классе!). Тома выходили в течение семи лет и каждый я прочитывал почти полностью. Последний 30-й том вышел в 1956 году, когда я уже был в десятом классе. К Горькому относятся неоднозначно, но для меня он с юношеских времен великий писатель, который еще недочитан и недопонят. Родители подписались почти на весь «джентльменский» набор подписных изданий. Их я уже читал не так рьяно, за исключением некоторых (например, Паустовский стал моим любимым писателем). С тех пор я таскаю эту библиотеку за тысячи километров, через моря и океаны. Она оказалась единственным «наследством» моих родителей и памятью о них.
Во времена моего детства, разумеется, еще не было никакого телевидения и, соответственно, «мыльных опер», то есть сериалов. Их роль выполняла литература. Мне врезался в память роман «Иван Иванович» и его продолжение «Дружба» (читатель, мой ровесник, а вы помните это, помните, что читали ваши родители?) У меня даже шевелилась в голове фамилия автора – как будто Коптяева. Я помню, как мама по телефону обсуждала со знакомыми, останется ли жить главный герой Иван Иванович с той или с другой, уйдет ли к третьей и т.п. Разумеется, эти книги доставали родители, а я тоже их читал и с немалым увлечением. У меня возникла мыслишка. А не поискать ли эти книги в интернете, хотя надежды было мало – ведь эти книги и их авторы давно и прочно забыты. Набрал название. Кликнул и... о чудо! Вот , действительно, автор Коптяева Антонина Дмитриевна, роман «Иван Иванович» написан в 1949 году, он был удостоен Сталинской премии, вторая книга «Дружба» (я помню, как родители “ловили” это продолжение), и третья книга «Дерзание», ее я уже совсем не помню. 1949 год – значит я был только в третьем класе! И я их читал ! Можно ли это представить себе в наше время?
Следующее смутное воспоминание – это толстенная книга под названием «Цемент», помню, я читал с увлечением. Даже всплывала фамилия автора – Гладков, которого я всегда помнил по его трилогии о детстве(«Повесть о детстве», «Вольница», «Лихая година»). И уж совсем эфемерно бродило в голове название еще одной книги, тоже очень толстой – «Энергия», автора которой я уже ,решительно, не помнил (я боюсь, что мои читатели не поверят, что я ,действительно, помню эти давно забытые книги, но я совершенно искренне прошу мне поверить). Итак, уже смелее я вновь обратился к интернету. И вновь успех! Федор Васильевич Гладков – русский советский писатель, классик (!) Производственные романы «Цемент»(1925) и «Энергия» (1933)(на материале возведения Днепрогэса) выдвинули Гладкова в первый ряд официально принятых советских писателей. Я даже встретил современную рецензию на «Энергию». Звучит просто и сурово: «Роман дрянь!». Не помню, в каком классе я его читал, не думаю, что мое суждение о нем было столь категорично(вспомнилось, что в более поздние времена Фадеев собирал материал для романа подобного типа – «Черная металлургия», и я искренне сожалел, что он так и не был написан).
Следующее воспоминание о модном тогда романе - «Сталь и шлак». У меня почему-то крутилась фамилия Панферов, но нет, я ошибся. Оказывается, этот роман (1948) написал Владимир Федорович Попов, который в 1949 году получил Сталинскую премию. В романе Попов описал эвакуацию на Восток металлургического завода и партизанскую борьбу оставшихся металлургов (понятна символика названия), причем, я помню, это воспринималось как увлекательный детектив. По всей видимости, я читал этот роман в 3 -4 классе. В 1955 году Попов написал роман «Закипела сталь». У нас была “металлургическая” семья, поэтому я читал этот роман с большим интересом( честное слово, я помнил и этот роман и даже некоторые его эпизоды). По мнению немецкого слависта Вольфганга Казака, произведения Попова, «слабость которых объясняется, в частности, схематизмом композиции и прямотой авторского комментария, подменяющего развитие характеров и событий, по справедливости не вызывали интереса» А что же Панферов? Оказалось, что это советский писатель, редактор журнала «Октябрь», наибольшую известность приобрел как автор монументального произведения (из четырех книг) «Бруски»(1928-1937). Название я помнил, даже видел ее, но читать этого «монстра» я был не в силах.
Очень хорошо помню «Далеко от Москвы»(1948)( я не имею ввиду содержание) – роман Василия Николаевича Ажаева, такая толстенная книга, повествующая о строительстве нефтепровода в начале войны. Роман стал подлинным бестселлером(хотя такого слов мы тогда не знали), широко пропагандировался и заработал Сталинскую премию первой степени. По нему был снят в 1950 году одноименный фильм, за который дали тоже Сталинскую премию. Этот фильм я не помню.
Вдруг всплыл в памяти совсем уже одиозный советский писатель – Петр Андреевич Павленко, обладатель четырех Сталинских премий (!) первой степени и его роман «Счастье» (1947), содержание которого совершенно не помню, но вспоминаю, что был он довольно популярен.
Семена Петровича Бабаевского и его романы «Кавалер Золотой Звезды» (1947-1948) с продолжением «Свет над землей» (1949-1950) вспоминают и в нынешние времена, как образец советской халтуры. Эти романы я читал с таким же увлечением, как и все предыдущие (не забывайте, что я был или ребенком, класса четвертого, или, на худой конец, подростком).Помню, главный герой (в прямом и переносном смысле) совершенно фантастически решал все вопросы. Весьма привлекала меня и любовная линия романа. Этот роман ассоциируется у меня с фильмом «Кубанские казаки», такая же лубочная сказка, но фильм считается чуть ли не классикой, его показывают и сейчас, а о романах Бабаевского говорят, плюясь. Несправедливо-с...
По-моему, в классе 7 – 8 я прочитал роман Аркадия Первенцева «Честь смолоду» (1946-1948). Сейчас о нем никто не вспоминает, имя автора я недавно где-то встретил, и то в качестве писателя-антисемита, но в то время, среди подростков он пользовался широчайшей популярностью, настолько большой, что мы в классе, по собственной инициативе, устроили настоящую читательскую конференцию, с подготовленными докладами, выступлениями, обсуждением и т.п. Помню, я тоже подготовил доклад (повторяю, все это мы делали совершенно без участия учителей).
Еще вспоминается весьма популярная в свое время книга партизанского командира Петра Вершигоры «Люди с чистой совестью» (1946). По-видимому, я читал уже переработанный вариант в более официозном духе (1951). Тем не менее, она очень легко читалась, отличалась юмором, и партизанская жизнь не казалась такой трагичной, как в других подобных произведениях. На всю жизнь осталась в памяти одна фраза – речь шла об одном лихом партизане-разведчике Кольке Мудром, у которого была какая-то тайна. И вот автор узнает эту тайну: «Колька Мудрый был евреем» Помню, и тогда это меня царапнуло по сердцу – что ж еврей не мог быть лихим партизаном?
Апофеозом литературы соцреализма из числа забытых я считаю толстый роман Веры Кетлинской «Дни нашей жизни» (1952). В нем есть все – жизнь крупного ленинградского турбинного завода, от рабочего до директора, партком, партсобрания, любовная линия и т.д. Все, что было в жизни того времени. По-моему, я читал этот роман в классе седьмом, почему-то запомнилось, как я стою рядом с нашим завучем-географом , и мы говорим об этом романе (почему завязался этот разговор, я уже не помню), и он так важно изрекает: «Мне понравилось, там хорошо поставлены вопросы критики и самокритики»(!). Я перечитывал роман несколько раз.
Я перечислил книги, которые я читал в детском и подростковом возрасте, прочно, как мне кажется, забытые в наше время (О! Пока писал вспомнил, что я читал еще дореволюционную Чарскую, книга была богато иллюстрирована, но совершенно распотрошенная. Вспомнил сборник рассказов белогвардейского писателя Аверченко. Откуда эти книги были в нашем доме, я не знал.). Разумеется, было множество и других книг, которые я сам забыл, были книги, о которых и сейчас сохранилась какая-то память – это, безусловно, «Как закалялась сталь», «Повесть о настоящем человеке», «Педагогическая поэма» и т.д.
Книги, которые я перечислил, я читал с увлечением, я еще не знал, что это соцреализм, а значит плохо, мне просто нравилось проживать жизнь героев этих книг, я получал от этого удовольствие, не заботясь, развиваюсь ли я духовно , или нет.
Но, вот, пришли юность, и молодость, а вместе с ними и другая литература – сотни книг. Самыми любимыми были книги Паустовского, «Петр I» Алексея Толстого (считаю его гениальным произведением), перечитывал я его раз пятьдесят, «Война и мир» Л. Н. Толстого, читал его не менее пяти раз. Конечно, прочитал крамольные для того времени романы Владимира Дудинцева «Не хлебом единым»(1956), «Белые одежды»(1986), не отрываясь прочитал несправедливо, на мой взгляд, замалчиваемый роман-эпопею Анатолия Ананьева «Годы без войны»(1977-1978), конечно , «Один день Ивана Денисовича»(1961) Александра Солженицина и т.д. и т.п.
Сейчас, в преклонном возрасте, я читаю в основном толстые журналы, те, которые удается доставать («Новый мир» и «Звезда»), это служит гарантией, что не придется читать макулатуру. И все же странная пошла литература – пальцев одной руки хватит, чтобы назвать вещи(прозу), которые я прочитал бы с истиным увлечением, получая удовольствие от чтения. Все остальное приходится читать с усилием, заставля себя дочитать до конца, без предвкушения довольства, которое испытываешь, приступая к чтению желанного произведения. Отдыхаю на чтении мемуаров (благо недостатка в них нет) и публицистики (впрочем, здесь тоже часто приходится заставлять себя). Большинство современной прозы – это ёрнический тон, сплошной «поток сознания», что-то бессюжетное, без развития, не завязки, не развязки. Складывается впечатление, что редакции просто не принимают работ в других стилях.
Как же называется нынешний стиль? Обратимся к существующей классификации литературных направлений. Это: классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм, модернизм, соцреализм, постмодернизм. В юности, впервые прочитав «Лекции по эстетике» Гегеля, я был поражен объяснением, почему в произведениях классицизма персонажами ,в основном , являются короли, принцы, герцоги и т.д. – чтобы никакие заботы материального характера не мешали решению главной задачи – показу добра, зла, жажды власти и т.д. в чистом, незамутненном виде.
В марксистском литературоведении существует еще один художественный метод – критический реализм. Рассматривается как литературное направление, сложившееся в капиталистическом обществе XIX века. Модернизм делится на течения: символизм, акмеизм, футуризм, имаженизм. Критический реализм считают предшественником соцреализма. Горький признавал А.П.Чехова последним великим представителем критического реализма. С самого Горького, по официальным советским представлениям, начинался новый художественный метод – социалистический реализм. Этот термин был впервые предложен председателем Оргкомитета СП СССР И.Гронским в «Литературной газете» 23 мая 1932 года. Официальное определение социалистического реализма дано в Уставе СП СССР, принятом на Первом съезде СП: «Социалистический реализм, являясь основным методом советской художественной литературы и литературной критики, требует от художника правдивого, исторически-конкретного изображения действительности в её революционном развитии. Причём, правдивость и историческая конкретность художественного изображения действительности должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания в духе социализма.»
Еще в школе мы учили, что соцреализм начался с произведения М.Горького «Мать». Нам так задурили головы этой «Матерью», что все заранее приобрели стойкое отвращение к этому произведению, вряд ли кто его читал, отвечая на уроках просто по учебнику литературы. Со мной вышло иначе. Я уже упоминал, что родители подарили мне подписку на Горького. И я, начиная с третьего класса, по мере поступления новых томов, читал все подряд. «Мать» находится в 7-м томе, который вышел в 1950 году, следовательно, я прочитал ее в четвертом – пятом классе. Не помню. перечитывал ли я «Мать» в более старшем возрасте, но у меня осталось впечатление, что это просто хорошая литература.
В одной из диссертаций (2005) приведено высказывание Дж. Хоскинга : «Для утонченного западного литературоведа, воспитанного на сложной и высоко индивидуальной диете, не может быть ничего более угнетающего и отталкивающего, чем толстые запыленные тома советских классиков, особенно опубликованные в сталинскую эру, с самоуверенными героями, выдуманными конфликтами и обязательным счастливым концом. Разве это можно назвать литературой?» Вот тебе и раз! А как же тот же Горький? А как быть с моим любимым Паустовским? И почему выдуманные конфликты? Страна жила обычной советской жизнью, подстать этому были и конфликты, которые и отражались в литературе. И разве все герои были самоуверенными?
Официальные «похороны» советской литературы вместе с соцреализмом состоялись опубликованием в «Литературной газете» (4 июля 1990 г.) статьи известного матерщинника Виктора Ерофеева «Поминки по советской литературе» .По его мнению, «многие годы ради выживания приходилось идти на компромиссы как с совестью, так и , что не менее разрушительно, со своей поэтикой», что, по В. Ерофееву, не может не быть губительно для творчества. «Соцреализм – тухляндская литература». В. Ерофеев подразделяет советскую литературу 1950 – 1980-х годов на официозную, деревенскую и либеральную (в своем пределе – диссидентскую). Официозная литература опирается на принципы «партийности». Сущность этой литературы заключается в создании «нового человека», который в диссидентской терминологии известен как homosoveticus. Деградация деревенской литературы чувствительнее для дела литературы, поскольку речь идёт о более одарённых и социально более достойных писателей. Деревенская литература сложилась в послесталинские годы и описала чудовищное положение в русской деревне. Либеральная литература, детище хрущевской оттепели, была и остаётся, что называется, «честным» направлением.
Но вот, в статье А. Белого «Давнее недоумение» («Новый мир», 2014, №9) приводится высказывание одного «уважаемого журнала»: «Меня смущает выражение «поминки по советской литературе». Как можно хоронить то, чего нет, справлять поминки по тому, чего не было? «Советская литература» - это мираж, марево. Марево, на фоне которого явно или подпольно, на на родине или в эмиграции творилась истинная русская литература: Зощенко и Ахматова, Булгаков и Пастернак, Платонов и Заболоцкий, Набоков и Ходасевич, Замятин и Есенин, Цветаева и Катаев. »(Удивительно, что в эту действительно почтенную компанию затесался и Валентин Катаев, автор романа «За власть Советов»). А в какой список внести Вознесенского, Евтушенко, Ахмадулину, Рожденственского?
Итак, такое высказывание. Что же читал я, читала вся огромная страна? Библию, что ли? Приведенных почтенных авторов читала интелектуальная элита, каких- нибудь несколько процентов населения, ну, процентов 10, а остальные читали то, что назвал в начале этой статьи. Если советская литература была маревом, то как это марево взрастило действительно новую цивилизацию, действительно homosoveticus?
Встречаются мнения, что в литературном хозяйстве соцреализма, наряду с бездарной конъюнктурой встречалась конъюнктура талантливая, как бы странно это словосочетание не звучало. Например, как относиться к книге «Как закалялась сталь» и ее главному герою Павке Корчагину – действительно, наглядному образцу героя соцреализма? Я встречал высказывание, что ,мол, «относился к Павлу Корчагину иронически». Не помню. в каком возрасте я читал эту книгу, во всяком случае, в школьные годы, но вспоминаю, что она мне понравилась как художественное произведение, и я вполне серьезно отнесся к страстной убежденности главного героя. Прошли годы с момента распада СССР и кончины соцреализма, а Корчагин не забывается , признается, что «Корчагин, не будучи художественно-эстетическим событием, стал событием социокультурным, мощно влияющим на умы и сердца». А «Повесть о настоящем человеке»? Недавно я слышал высказывание депутата Госдумы, предлагавшего перевести эту книгу из факультатива в перечень обязательного чтения.
Куда же делись все произведения соцреализма из библиотек и магазинов? Наверное, уничтожены, выброшены, сданы в макулатуру. Однако, есть сведения, что в ХХI веке интерес к оставшимся «произведениям эпохи тоталитаризма» в мире начал постепенно расти, их рыночная стоимость также стала быстро повышаться.
Возвращаемся к вопросу, в каком же литературном направлении находится сейчас российская литература? В соответствии с приведенной выше классификацией, существующее сейчас направление – это постмодернизм.
Согласно Википедии термин «литература постмодернизма» описывает характерные черты литературы второй половины XX века (фрагментарность, ирония, чёрный юмор» и т. д.), постмодернисты уходят от внешней реальности к исследованию внутренних состояний сознания, используя «поток сознания». Правда, похоже на то, как я описал выше свои впечатлениен от чтения современной прозы (еще не зная, что это называется постмодернизмом)? Впрочем, углубленное изучение постмодернизма не является задачей этой моей статьи. Упомяну только, что началом постмодернизма в мировой литературе приблизительно считают 1941 год. В России (вернее, тогда еще в СССР) классическим образцом такого рода направления считается поэма Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки»(1970). Это произведение стало подлинным откровением для тогдашней культурной элиты. Вы читали? Я читал. Вначале я испытывал любопытство. Потом мне стало невыносимо усваивать этот горячечный «поток сознания». Как я отношусь к подобной литературе? Как к любым крайностям. Постмодернизм заставляет нас создавать для себя образ персонажа, исходя только из мыслей персонажа, на мой же взгляд, наиболее полный, объемный образ персонажа создается не только из его мыслей, но из его действий и поступков, т.е. нужен полнокровный сюжет. Мне нравится, как писал Лев Николаевич Толстой (думаю, здесь я не оригинален), особенно его «Война и мир». В его произведениях счастливо сочетаются достаточно захватывающий сюжет с гениальным проникновением во внутреннее состояние человека (т.е. использует то, что в современной терминологии называют «потоком сознания»).(Другие назовут Достоевского, но его я недолюбливаю, дело вкуса).
Есть примеры перестройки писателя под современную стилистику. Кто не помнит весьма популярных в свое время произведений Ильи Штемлера – «Универмаг», «Поезд», «Таксопарк», «Архив», «Коммерсанты» и др. Он избрал особую манеру «городского делового романа», этакий советский Артур Хейли. Но, вот, я прочитал недавний роман Ильи Штемлера «Одинокие в раю» («Звезда», 2016, №1,2). Роман написан во вполне современной манере – «поток сознания», но есть развитие сюжета, и я прочитал его, среди немногих современных произведений, с истинным увлечением.
Недавно я смотрел токшоу, посвященное школьному образованию. Встала одна девушка и сказала, что, мол, вы заставляете читать «Войну и мир», нам это скучно! Особой бури возмущения среди участников не было, был даже сочувствующий голос. Я же был ошарашен, как же так? Но, вот, я ,устав от бесконечных «потоков сознания» ,дай, думаю, вспомню молодость, даже юность. Раскрыл когда-то любимый, самый ранний роман Паустовского «Романтики». Когда-то он сильно повлиял на мое мироощущение. Начал читать и... не смог! Другое время, другая литература, и я другой...