Нэз Cветлый. Революция Великого Инквизитора

Нэз Светлый Назип Хамитов
Нэз Светлый
(Н. Хамитов)

РЕВОЛЮЦИЯ
ВЕЛИКОГО ИНКВИЗИТОРА

1

В одной далекой стране, где Бога принято было называть Логосом и где по этому поводу шла постоянная борьба с еретиками, власть короля была лишь эхом власти Великого Инквизитора.
Однажды поздним майским вечером Великий Инквизитор сидел в высоком кресле и смотрел на янтарные четки, которые перебирал в правой руке. Лучи лампы на столе, проходя сквозь шарики цвета меда, превращали их в маленькие пленные солнца. Они медленно двигались против часовой стрелки, то поднимаясь, то вновь ныряя в сумрак внутри ладони.
Шариков было ровно тридцать – столько, сколько у Великого Инквизитора было отмеченных им людей.

2

Четки внезапно остановились, и Великий Инквизитор уставился на один из шариков, который отличался от других странными блестками внутри янтаря.
- Пусть будет он, - прошептали тонкие губы, обрамленные белой бородой.
Левая рука с перстнем на безымянном пальце взяла колокольчик и позвонила.

3

В резиденции Великого Инквизитора было сто доверенных сотрудников. Двадцать из них имели титулы старшего инквизитора, а семьдесят девять были младшими.
И лишь один из них был Главным Инквизитором – стоящим на ступеньку ниже Великого Инквизитора.
Но эта ступенька была очень высокой.
Когда Главный Инквизитор сидел во главе стола при обряде инициации Младшего Инквизитора в Старшего, уставившись левым стеклянным глазом в вечную тьму и улыбаясь стальными зубами, которыми он по преданию загрыз волка-обортня, бывшего одновременно мятежным герцогом-еретиком, этот ужасный для врагов веры человек казался лишь тенью Великого Инквизитора. 
Седобородый, с румяным старческим лицом и внимательными серыми глазами за стеклами очков, Великий Инквизитор одним своим появлением ввергал всех в состояние странного полусна, которое в случае необходимости сменялось предупредительной активностью.
И вот один из младших инквизиторов, которому еще не поручалось важных дел, и который еще долго должен был ждать обряда Инициации в старшие инквизиторы, внезапно получил высокое приглашение.

4

Он вошел в огромную приемную Великого Инквизитора, в которой за внушительным столом сидел секретарь столь же седовласый, как и его начальник.
Секретарь был похож на своего патрона и разительно отличался от него. Его румяные старческие щеки были тщательно выбриты, а внимательные глаза смотрели на посетителя, а не в глубину его души.
Младший Инквизитор поклонился.
- Его Беспредельность пригласил меня.
Секретарь молча кивнул, поднялся, открыл высокую дверь, шагнул в короткий коридор, темно-синий потолок которого был покрыт разноцветными звездами, напоминая о странствиях души между мирами, приоткрыл вторую дверь, и, поклонившись, учтиво сказал:
- Проходите, Ваша Тщательность.
Младший Инквизитор вздрогнул. В его сознании пронеслась вся иерархия инквизиторов: младший – Ваша Тщательность, старший – Ваша Внимательность, главный – Ваша Справедливость. Великому Инквизитору оставалась Беспредельность.
Младший Инквизитор стоял на самой первой ступеньке и заслуживал «Вашей Тщательности». Однако к таким как он подобным образом обращались лишь обычные граждане, а тот, кто стоял перед ним, вовсе не был обычным гражданином. Бывали случаи, когда секретарь Великого Инквизитора сам становился Великим Инквизитором.
Но размышлять об этом было некогда – из полутемного коридора Младший Инквизитор попал в зал, который был кабинетом Его Беспредельности.
Великий Инквизитор восседал за столом красного дерева, к которому был присоединен столик поменьше.
- Присаживайтесь, юный друг! – сказал Великий Инквизитор с улыбкой, словно заблудившейся в седых усах и бороде. Она напоминала закатное зимнее солнце в белых ветвях леса.
От этой улыбки у Младшего Инквизитора похолодело на душе. Он сел к маленькому столику и постарался улыбнуться в ответ.
- Здравствуйте, Ваша Беспредельность, - проговорил он.
- Желать здоровья человеку моего возраста почти бессмысленно, - ответил Великий Инквизитор, продолжая улыбаться. - В этом возрасте меня держит совсем не здоровье. Ну а в вашем возрасте такое пожелание тоже неактуально. Поэтому перейдем к делу. Как вы думаете, зачем я вас позвал?
- Я теряюсь в догадках, Ваша Беспредельность. Возможно это связано с грядущей инициацией младших инквизиторов и люстрацией старших?
Улыбка покинула губы Его Беспредельности, и у Младшего Инквизитора вторично похолодело на душе.
- Инициация младших и люстрация старших… Вечные процессы в нашей жизни… Ведь для того, чтобы младшие поднялись, место для них должно быть очищено.
Младший Инквизитор осторожно кивнул.
Великий Инквизитор внимательно посмотрел на него:
- Когда-то на заре юности вы написали одно стихотворение. Если не ошибаюсь, оно звучало так:
Заботы мира – легкий дым.
Философ странствует над ним.
И видит даль, и видит свет,
Что обгоняет сонмы лет.
И оставляет след рукой
С пером души – его тоской…
- Вы помните это стихотворение?
Младший Инквизитор похолодел в третий раз, а затем кивнул.
- Это хорошо, что помните. А то авторы порой отрекаются от своих произведений. Нет ничего хуже такого отказа. Ибо отрекаясь от собственного произведения, мы отрекаемся от своей души. А это уже большой грех.
- Да, Ваша Беспредельность, наши произведения, словно дети, - Младшему Инквизитору казалось, что за него говорит кто-то другой.
- Честно говоря, в этом стихотворении ощущается дух еретизма. Но оно написано искренне. Кстати, вы знаете, что именно благодаря этому произведению вы стали Младшим Инквизитором?
- Нет...
- Это была любопытная история. Ваш однокурсник, когда вы учились в университете, написал донос, что вы слишком свободно трактуете Логос. И в качестве примера привел это стихотворение. Логосу было угодно, чтобы донос попал в мои руки. Что было дальше, вы знаете.
- Благодарю, Ваша Беспредельность…
- Давайте оставим официальный тон! Я пригласил вас вовсе не для того, чтобы вы напоминали мне о моем статусе!.. – Великий Инквизитор притворно нахмурился и вновь улыбнулся. – Итак, совершенно неофициально мы поговорим о… Как вы думаете, о чем?
- О поэзии?
- Мы поговорим о философии, которая является скрытой сутью поэзии. В чем по-вашему смысл философии? Ну, смелее!
- Я думаю, что она помогает религии осмыслить детали доктрины, на которые, так сказать, не навели резкость…
- И еще она оживляет застывшие в ритуалах формы Логоса, - подхватил Великий Инквизитор.
- И как свободное постижение истины философия оживляет присутствие Логоса в людях! – продолжил  Младший Инквизитор.
- Присутствие Логоса в людях? – переспросил Великий Инквизитор. – Ох, вижу ваш однокурсник не зря писал на вас донос! – Он погрозил пальцем и опять улыбнулся. А Младший Инквизитор похолодел в четвертый раз.
- А теперь серьезно! – Великий Инквизитор стер улыбку. – Почему же философы, занимаясь столь благими делами, испытывают тоску? А? Ведь вы сами точно подметили это в своем стихотворении. Ну?..
- Я не знаю, - проговорил Младший Инквизитор. – Может это расплата за безграничную свободу, к которой так стремятся философы?
- Когда-то вы мне очень помогли, - произнес Великий Инквизитор, словно не слыша ответа. – Своим стихотворением вы натолкнули меня на то, что именно тоска может выдать философа. И не просто философа, а Философа, можно сказать с большой буквы, того, кто оторвался от доктрины, которую защищает святая инквизиция, и создает собственное учение, претендующее на доктрину. И нет нужды ждать, пока возникнет эта доктрина. Достаточно ощутить тоску. Тоску, идущую от философа. Вы согласны?
- Да… - после паузы сказал Младший Инквизитор.
- Не слышу!
- Да!
- Вот и отлично! Я решил сделать вас Вестником Великого Инквизитора. Секретарь передаст вам соответствующие символы и знаки, которые подтверждают известные полномочия. А также подробные письменные указания, куда и зачем вы отправитесь. Суть же этого задания будет в следующем: вам надлежит появиться в замке одного из маркизов нашего королевства, владеющего землями на юге, где сейчас идет война с еретиками, и проверить его на верность Святой Доктрине.

5

Некоторое время Младший Инквизитор сидел молча, осмысливая услышанное, а затем спросил:
- Этот маркиз занимается философией?
- Да, мой юный друг, он занимается философией. И у меня есть подозрение, что эта философия бросает вызов Святой Доктрине. Есть люди, которые обратили внимание на это. Вы примете на себя бремя ответственности и сделаете вывод.
- Я должен буду определить, насколько глубок вызов Святой Доктрине? – осторожно спросил Младший Инквизитор.
- Вы должны будете определить глубок ли этот вызов настолько, чтобы предать маркиза Суду Инквизиции.
- Осмелюсь напомнить, что дела философов ведут лишь старшие инквизиторы. Они прошли Инициацию. Я же…
- Еще не проходил ее, - закончил Великий Инквизитор. – Считайте, что вы прошли ее сейчас. В общем и целом. Осталось лишь подтверждение реальностью. Вы не будете протестовать?
- Нет…
- Вот и отлично. Конечно, вы не делали доклада об актуальном вопросе нашего дела и не были подвергнуты процедуре тайного голосования на Совете Инквизиторов. Поэтому вы не получите титула Старшего Инквизитора. Демократия в наше время весьма существенное… - Великий Инквизитор поискал слово, - нечто.
Повисла пауза, в ходе которой Младший Инквизитор хотел кивнуть, но в последний момент передумал.
- Но как говорил один философ, демократия – всего лишь перчатка на руке власти, - продолжал Великий Инквизитор. – Поэтому дарованной мне Святым Логосом властью я назначаю вас своим Вестником. А это гораздо больше, чем Старший Инквизитор. Вы понимаете, что это значит?
Младший Инквизитор совершенно не понимал, что это значит. Но он кивнул прежде, чем решил  кивнуть. И не удивился этому. В резиденции Великого Инквизитора с людьми происходили странные вещи, и они уже привыкли к этому.
В следующее мгновение в глазах Великого Инквизитора угас интерес к беседе.
- Детали вам сообщит мой секретарь. Возвращайтесь с победой и ваша Инициация завершится.
Младший Инквизитор поклонился и вышел из кабинета в коридор. В последний момент он решил спросить, о какой победе идет речь – он должен переубедить мятежного маркиза или уличить его в ереси? – но, оглянувшись, увидел, что Его Беспредельность откинулся в кресле и, глубоко задумавшись, закрыл глаза.
И Младший Инквизитор решил смолчать.
Он тихонько прикрыл дверь, прошел по коридору,  и столь же тихо открыв вторую дверь, оказался в приемной.

6

- Вы держались просто великолепно! – приветствовал его секретарь.
- Вы находите? – спросил Младший Инквизитор. Он с удивлением наблюдал перемены в секретаре. Тот говорил возбужденно и подобострастно.
- Конечно! – быстро ответил секретарь. - Особенно мудро вы поступили, когда решили не возвращаться. Ведь вы могли лишиться жизни!
- Что?..
- Дело в том, что за посетителями Его Беспредельности через узкие щели наблюдают двое охранников с заряженными арбалетами. Достаточно сделать неверный шаг, и они стреляют. Жизнь Великого Инквизитора должна быть вне опасности. Даже если это лишь тень опасности.
- Значит, если бы я задал вопрос,  вернувшись из коридора, меня пронзили бы стрелой?
- Во-первых, не стрелой, а двумя стрелами, - улыбаясь, поправил его секретарь. – Охранника два, и стреляют они весьма метко. А во-вторых, все не так однозначно. В ответственных ситуациях решение об уничтожении посетителя принимаю я. Кстати, я тоже наблюдал за вашей беседой, находясь рядом с одним из охранников.
- Благодарю вас, - пробормотал Младший Инквизитор.
- Ну что вы, не стоит! Но как вы побледнели… Не беспокойтесь, случайные убийства бывают не так часто. В охранники Его Беспредельности отбираются не просто меткие стрелки, но и знатоки, так сказать, человеческой субъективности или, говоря на языке простолюдинов, человеческой души. Вы ведь помните третий пункт Святой Доктрины?
- Человеческая субъективность и человеческая душа – это не стороны одного и того же, а одно и то же, - автоматически произнес Младший Инквизитор. – Их разделение – это гордыня и томление сознания. Именование души субъективностью не дает ей стать надменной и отвернуться от Логоса.
- Браво! – воскликнул секретарь. – Вы процитировали третий пункт Святой Доктрины дословно!
- Я отвечал этот пункт на вступительном экзамене в младшие инквизиторы.
- Да, да… Я же сам был в приемной комиссии! Но хватит об экзаменах! Они уже позади, а сегодня вы сдали главный из них. Поздравляю!
- Благодарю...
- Итак, вы уже не Младший Инквизитор, а Вестник Великого Инквизитора, - секретарь поклонился намного ниже, чем привык Младший Инквизитор. – Я должен кое-что передать вам. Начнем с земного оружия, - секретарь достал из шкафа справа от стола короткую шпагу в черных ножнах.
Младший Инквизитор принял ее и поклонился в ответ. Все это было очень похоже на сон.
- Возьмите также этот черный кожаный плащ. И еще вот этот конверт с инструкциями. Вскроете его дома. И, наконец, вот перстень Вестника Его Беспредельности.
Младший Инквизитор взял в руки небольшой серебряный перстень с черным камнем, имеющим форму ромба.
- Наденьте перстень Вестника на средний палец левой руки. Думаю, он подойдет вам.
Перстень действительно подошел. Он сидел на пальце так, словно был изготовлен по заказу – не болтался и не жал. Младший Инквизитор, как зачарованный, смотрел на него.
- Теперь вы больше не являетесь Младшим Инквизитором. С этого момента вы – Вестник Его Беспредельности. Никогда не снимайте этот перстень. И никому не позволяйте делать этого. Отнять его у вас могут только с жизнью. Вы понимаете меня, Вестник?
- Да.
- Вот и хорошо, Ваша Беспощадность!
- Простите?
- Ах да, вы этого не проходили в ваших университетах! К Вестнику Его Беспредельности обращаются «Ваша Беспощадность». Ибо ему приходится полностью отстраниться от субъективности в решении вопросов. То есть отстраниться от того, что простолюдины называют душой. Вы понимаете, Ваша Беспощадность?
Вестник Великого Инквизитора кивнул и покинул приемную.

7

В этой стране о Вестнике Его Беспредельности мало кто говорил прямо. Он был фигурой скорее легендарной и мифической. От него исходил запах тайны и ускользающего страха. Матери говорили непослушным детям, что за ними может прийти Вестник. Или подвыпившие дворяне, проиграв в кости, могли в сердцах воскликнуть «Вестник меня забери!..»
Все знали о Вестнике ничего толком не зная о нем.

8

Поэтому когда новый Вестник Его Беспредельности пришел в свою комнату, которая располагалась в одинокой башне и которую он делил с еще одним Младшим Инквизитором, его сосед не сразу понял, что произошло.
В резиденции Великого Инквизитора младшие инквизиторы не имели имен. Их называли по месту жительства. До этого Вестник был «Второй из башни», а его сосед - «Первый из башни».
- Привет, Второй, - сказал сосед Вестника.
- Привет, - кивнул Вестник.
- Что-то ты сегодня странный какой-то. Говорили, что тебя вызывал секретарь Самого. Уж не сказали ли тебе готовиться к Инициации?
- Меня вызывал Сам.
- Сам? Ну и шутник же ты!..
Тут сосед увидел перстень Вестника. И вздрогнул.
- Это то, что я думаю?
- Это перстень Вестника Его Беспредельности, если ты подумал об этом. Мне поручили одно дело, и я скоро отправлюсь в путь. А пока расслабься и не смотри на меня так.
- Да, Ваша Беспощадность, - прошептал сосед и склонил голову.
- Я же сказал, расслабься. Кстати, Первый, откуда ты знаешь наименование Вестника?
- Я слышал это с детства. Из одной сказки, которую рассказывала бабушка…
- Странно, а для меня это было новостью. Моя бабушка рассказывала другие сказки о Вестнике. От них не осталось слов, только смутные образы…
Вестник произнес это и вдруг подумал: «Неужели я и в самом деле стал Вестником? Тем самым Вестником?»

9

Сосед вскоре куда-то исчез, а Вестник Его Беспредельности вскрыл конверт с инструкциями.
Там был всего один листок. И в нем значилось:
«Завтра в 6 утра вам надлежит отбыть в Южную провинцию. Вас проводит к карете секретарь-камердинер. Это надежный человек. Он поедет с вами. Можете доверять ему во всем.
Надеюсь на Ваше постоянство в вопросах веры.
Великий Инквизитор.
P.S. Как вы знаете, моим Указом философия временно отлучена от университетов. Ваша поездка на Юг важна еще и потому, что я хочу понять насколько нынешняя философия может быть опасна не только для университетов, но и вообще для общества. Иными словами, нужно понять, не кроется ли зерно еретизма в любой философии? И если это так, то тогда философия будет вообще отлучена от государства».
Вестник Его Беспредельности вздохнул и вдруг ощутил нечеловеческую усталость. Он улегся на свою узкую кровать у окна и мгновенно заснул.
Ему снилась черная карета, которая мчалась по лесам и полям. В этой карете сидел он. А напротив покачивался Великий Инквизитор.
- Если философия будет отлучена от государства, что тогда станет с философами, Ваша Беспредельность? – спросил Вестник, удивляясь собственной смелости. – Им никогда не позволят читать лекций в университетах? Ведь они и так получают там в несколько раз меньше инквизиторов, даже тех из них, которые работают в далеких провинциях.
- Они займутся чем-нибудь полезным. Часть из них станет инквизиторами – как вы, например, а часть… Хотя что вам до них? Ведь это разносчики тоски и сомнений.
Вестник кивнул, а Великий Инквизитор внимательно посмотрел на него. Затем приказал остановить карету и вышел.
Карета тронулась вновь, она все мчалась и мчалась, и Вестника стала заполнять тоска, ибо карета эта казалось, никогда не остановится в своем движении за пределы обитаемого мира. Затем раздался голос Великого Инквизитора: «Тоска – это боль души. А душа – всего лишь субъективность. Стань объективным и боли больше не будет…»

10

- Боли больше не будет! – произнес четкий голос над головой Вестника и он проснулся.
- Кто вы? – спросил он, глядя на полного человека с круглым лицом и коротко подстриженными седыми волосами.
- Я ваш секретарь-камердинер. Сокращенно – секрет-камердинер. Моя задача – облегчить ваш путь в южные земли и всячески способствовать выполнению миссии. Я сказал: «Боли больше не будет» потому, что получил такое распоряжение от секретаря Его Беспредельности. Я должен был разбудить вас этими словами.
- Благодарю вас, - прошептал Вестник Великого Инквизитора.
- Прошу, собирайтесь. Я буду ждать вас у выхода и провожу к карете.

11

Вскоре Вестник уже покачивался в карете, хорошие рессоры которой делали путь убаюкивающим.
В окне мелькали пригороды столицы, и вот карета выехала на простор. Дорога извивалась среди холмов, покрытых лесом, а между ними раскинулись поля и рощи.
Салон, в котором сидел Вестник, представлял собой внутреннюю часть длинного экипажа. Наблюдатель со стороны, глядя на его бледное задумчивое лицо в центральном окне кареты, мог бы подумать, что Вестник находится в довольно большом пространстве.
Но если бы этот наблюдатель оказался рядом с Вестником, он увидел бы, что его салон не так и велик: в его передней части была дверь, ведущая в комнатку секрет-камердинера, которая размещалась непосредственно за кучером, а за спиной Вестника была еще одна комнатка с охранником, наблюдающим за дорогой сзади. Две эти комнатки ограничивали центральное пространство кареты, делая его похожим на келью, впрочем, довольно уютную.
Внимательный наблюдатель отметил бы и то странное обстоятельство, что в салоне Вестника не было дверей наружу – выйти из кареты он мог только через помещение секрет-камердинера.
Каретой правил кучер, подхлестывая четверку лошадей, впереди же и сзади скакали по двое гвардейцев Его Беспредельности, вооруженные мечами и арбалетами.
Все это было сделано для охраны Вестника, хотя внимательному наблюдателю могло показаться, что такая охрана несколько ограничивает свободу и даже напоминает конвой.
Но разве не все сильные мира сего обречены на известное лишение свободы?
Подобные мысли проносились в голове бывшего Младшего Инквизитора, а карета тем временем безостановочно неслась вперед.

12

До заката все шло без приключений, но когда алые отблески майского вечера наполнили походную келью Вестника Великого Инквизитора, в дверь постучали.
В проеме показался секрет-камердинер.
- Приветствую, Ваша Беспощадность. Не угодно ли чего?
- Спасибо. Обед был превосходный, а во время прошлой остановки я достаточно размялся.
- Я очень рад. Только что было получено письмо от Его Беспредельности, и я вручаю его вам.
- Письмо?.. Каким образом?
- При помощи крылатых созданий, которых Логос сотворил нам на радость.
- Крылатых созданий? – переспросил Вестник. «Уж не проверяет ли меня на верность Доктрине этот странный секрет-камердинер?» - подумал он.
- Это был обычный почтовый голубь, - сказал между тем секрет-камердинер и протянул Вестнику пакет.
- Я должен  вскрыть его перед вами? – спросил тот.
- Все в вашей власти. Ведь вы же Вестник Его Беспредельности.
- В таком случае я предпочитаю вскрыть конверт в уединении.
- Как вам будет угодно, - поклонился секрет-камердинер и исчез за дверью.
Вестник вскрыл конверт и достал листок. Там знакомым мелким почерком было написано:
«Приветствую моего Вестника!
Вы, вероятно, ощутили некоторое стеснение свободы. Это чувство скоро пройдет. Осваивайтесь в новом качестве. И для начала прочтите Положение о Вестнике. Оно совершенно секретно и копия его должна быть уничтожена по прочтению.
Великий Инквизитор.»
Вестник открыл второй листок, вложенный в конверт. Там было всего четыре пункта:
«1. Вестник Великого Инквизитора выбирается из числа наиболее достойных сотрудников Его Беспредельности.
2. Вестник является полномочным представителем Великого Инквизитора в местах, на которые распространяется его Миссия.
3. Вестник не должен успокаиваться, пока не выполнит свою Миссию во славу Логоса.
4. Вестник не должен поддаваться порывам души, ибо субъективность причиняет не меньше зла, чем чуждая Логосу объективность и злонамеренность.»

13

Некоторое время Вестник Великого Инквизитора сидел неподвижно. Он изо всех сил старался быть объективным. Но разум молчал. Молчала и его душа.
Затем он изорвал листок с Положением на мелкие части и сжал в кулаке.
А потом душа заговорила. Она переполнилась вопросами как кувшин под струей водопада. Почему это Положение секретное?  Во втором пункте речь идет о Миссии Великого Инквизитора или о его, Вестника, Миссии? И что такое чуждая Логосу объективность? Неужели объективность может быть чуждой Логосу?
Вестник вспомнил три пункта Святой Доктрины.
1. Логос есть разумный принцип мироздания, создающий из неразумной материи разнообразные миры и существ этих миров, в том числе человека.  Логос абсолютно объективен к себе и своим творениям, человек лишь относительно объективен и к себе, и к своим творениям.
2. Созданный по образу и подобию Логоса человек обладает субъективностью, которая есть результат соединения с телесностью. Задача человека – изживать субъективность и наполняться объективностью, изложенной в Святой Доктрине.
3. Человеческая субъективность и человеческая душа – это не стороны одного и того же, а одно и то же. Их разделение – это гордыня и томление сознания. Именование души субъективностью не дает ей стать надменной и отвернуться от Логоса.
4. И в земной жизни, и после смерти, когда человек странствует между мирами, он настолько счастлив, насколько сумел наполниться объективностью.
Из этих принципов Святой Доктрины совсем не вытекало, что возможна объективность, чуждая Логосу! Вестник ощутил холод и жар. Неужели его проверяют на способность уловить еретизм в тексте?
Может весь этот спектакль с ролью Вестника был необходим для того, чтобы проверить и поймать его? Ведь ТОТ, КТО НЕ СПОСОБЕН РАСПОЗНАТЬ ЕРЕТИКА, САМ СТАНОВИТСЯ ЕРЕТИКОМ, - это было первое правило Кодекса Инквизиторов – текста, который нужно было знать наизусть наряду со Святой Доктриной и комментариями к ней Великого Инквизитора.
В следующее мгновение в дверь постучали, и бывший Младший Инквизитор вздрогнул, словно уже был в чем-то уличен. «Если меня попробуют взять, я буду сражаться до конца! – молнией мелькнуло в голове. – По крайней мере у меня есть шпага!»
Эта мысль принесла неожиданное облегчение.
«К тому же я пока еще ничего никому не сказал», - подумал он и вновь ощутил себя Вестником. А вслух произнес:
- Войдите! – ибо спрашивать: «Кто там?» было бессмысленно – это мог быть только секрет-камердинер.
- Поднимите задвижку, Ваша Беспощадность! – раздался голос за дверью.
Задвижка действительно была опущена. Вестник мгновение помедлил, приподнялся и повернул бронзовую пластину в виде пучеглазой рыбы.
Дверь тихонько скрипнула, и на пороге показался секрет-камердинер.
- Прошу прощения за вторжение! – мягко сказал он. – Я не стал бы прерывать ваши размышления, если бы не важное дело.
- Вы хотите обсудить со мной содержание письма Его Беспредельности? – спросил Вестник, сжимая под плащом рукоять шпаги.
- Что вы! Как я смею обсуждать с вами письма Великого Инквизитора! Мне было только поручено уничтожить письмо после вашего прочтения. Вы ведь уже прочли его?
Вестник кивнул, наблюдая за секрет-камердинером. Он чувствовал облегчение, но тревога не покидала его.
- Прошу, дайте мне письмо и я сожгу его.
Вестник медлил. Подозрения возвращались к нему.
- Я могу уничтожить его и сам.
- Ну хорошо, вот еще одно письмо Великого Инквизитора, адресованное уже мне. Читайте.
Вестник развернул листок и прочел:
«Повелеваю собственноручно уничтожить письмо после прочтения Вестником.
Великий Инквизитор.»
- Ну что, вы поверили мне? – спросил секрет-камердинер.
- Хорошо… Только вы сделаете это при мне.
- Как скажете, Ваша Беспощадность.
Вестник протянул изорванные клочки бумаги секрет-камердинеру, тот ловко принял их в подставленные ладони, положил в бронзовую пепельницу и поджог. Пламя потанцевало над ними и через несколько мгновений превратило в пепел.
- А теперь не смею мешать вашим высоким размышлениям, - поклонился секрет-камердинер и закрыл дверь.
«Наблюдал ли он за моей реакцией на прочитанное?» - размышлял Вестник. Он наконец отпустил рукоять шпаги, которую все это время сжимал под плащом. – «И главное: было ли дано ему такое указание?»
Вновь и вновь пытаясь найти ответы, Вестник пришел к выводу, что стоит отнестись к этим вопросам по-философски. «Если во всем видеть возможные провокации, жизнь станет невозможной», - подумал он и встряхнул головой.
К нему вернулась легкость, которой он не знал со студенческих времен. И вместе с этой легкостью пришел ответ на самый сложный вопрос: чуждая Логосу объективность – это субъективность, которая выдает себя за объективность!
Вестник приоткрыл окно и даже стал насвистывать, чувствуя как прохладный воздух майского вечера ласкает лицо.
И ощутил новый прилив радости.
Да! Нет никакого противоречия со Святой Доктриной. Он просто нашел замечательное определение еретизма.
Вестник вздохнул и прошептал: «Еретизм – это субъективность, которая выдает себя за объективность».
Несколько мгновений он наслаждался своим определением. А затем ему стало стыдно.
Еще через несколько сердцебиений он ощутил, что замечательное определение еретизма вовсе не его определение. Он просто извлек его из Святой Доктрины, как белка извлекает ядро из ореха. А если бы он был умнее, то дошел бы до этого определения давным-давно. Ведь оно было таким очевидным!
Шло время и досада, сменившая стыд, обратилась в гордость. Да, бывший Младший Инквизитор ощутил гордость от того, что разгадал скрытый намек в Положении о Вестнике – определение еретизма.
А затем гордость стала превращаться в странную тревогу и даже… в тоску. Вестник постарался отогнать ее, словно кружащуюся над головой осу, но она не покидала его.
Ему представилось, что он уже не принадлежит себе, и стал не просто подчиненным Великого Инквизитора, а его орудием. И ему захотелось оказаться где-то очень далеко от этой кареты.
И тут в дверь, отделяющую его от секрет-камердинера, опять раздался стук.
- Я занят! - сказал Вестник. Он изо всех сил старался скрыть тоску.
- Простите! Но Вам новое письмо от Его Беспредельности, - произнес за дверью голос секрет-камердинера.
На этот раз Вестника на мгновение охватила вспышка гнева, но ее было достаточно, чтобы тоска отступила.
Секрет-камердинер теперь обошелся без предисловий. Он молча обвел комнату блестящими карими глазами и протянул конверт.
Вестник принял его, кивнул секрет-камердинеру и отпустил.
«Вновь приветствую моего Вестника!
Уверен, что вы сделали правильные выводы, прочитав Положение. Да, это так, еретики выдают свою субъективность за высшую объективность Логоса. Но может ли быть много объективностей? Когда-то попав в одну сложную ситуацию в молодости, я задавал себе этот вопрос. И нашел ответ.
И вы найдете тоже.
Вам сейчас непросто. Вас будет переполнять и тоска, и даже отчаяние. Уповайте на Логос, и вы победите их.
Великий Инквизитор.
P.S. Кстати, может вы почувствовали себя всего лишь стрелой, которую направила моя рука? Это не так. У вас есть свобода воли. И Выбор должны сделать вы сами. Я буду лишь вашим советчиком.»

14

Они въехали в замок маркиза на закате четвертого дня. От путешествия у Вестника осталось лишь ощущение бесконечных пространств и жесткости накрахмаленных простыней в гостиницах, хозяева которых угодливо отдавали лучшие комнаты и старались больше не попадаться Вестнику на глаза.
Маркиз встретил Вестника у ворот замка. Закатное солнце в проеме ворот золотило его волосы, такие же русые, как и у Вестника. На первый взгляд казалось, что он довольно молод. Но вблизи стали видны лучики морщинок в уголках глаз
- Здравствуйте, Вестник.
- Здравствуйте. Как вы узнали, что я еду к вам?
- Его Беспредельность был настолько любезен, что почтовым голубем мне прислали уведомление. Ну что же, прошу в замок.

15

Сопровождаемый секрет-камердинером и воинами, Вестник вошел во двор замка. Строго посредине четырехугольника, образованного стенами, возвышалась центральная башня. А рядом с ней, окруженный зеленью, бил фонтан.
- Струящаяся вода – это древний символ души, - сказал маркиз.
Вестник Великого Инквизитора молчал.
- Сейчас вам покажут ваши комнаты, - продолжал маркиз, словно не ожидая ответа. – Вы отдохнете, а вечером мы соберемся за ужином и проведем философский разговор. Вы ведь приехали сюда за этим?
Вестник молча поклонился.
В окнах его комнаты, возвышающейся над стеной, был великолепный вид – далекие леса и река. Если же посмотреть вниз, был виден небольшой садик с тем самым фонтаном.
Закатное солнце наполняло все это особой печальной красотой.
Вестник уселся у окна, и так просидел до тех пор, пока за ним не пришел маркиз.
- Как здесь у вас красиво! – произнес Вестник. – Я и сам живу в довольно высокой башне в столице, но у меня нет такого великолепного вида.
- Вы живете в Башне резиденции Великого Инквизитора? – обернулся к нему маркиз.
- Да.
- Вот совпадение! Когда-то я тоже жил там.
- Вы были в резиденции Его Беспредельности?
- Когда-то я был Младшим Инквизитором. Но довольно об этом. Мы собирались говорить не о моей судьбе, а о моей доктрине.
- Судьба и доктрина связаны теснее, чем нам порой кажется, - ответил Вестник, внимательно рассматривая маркиза.
И вдруг ощутил в собственном голосе нотки Великого Инквизитора. Это поразило его. Он показался себе всего лишь голосом старца, находящегося в неделе пути от этого места. Странные мысли метнулись на краю сознания,  как стая птиц в сумерках, и ускользнули.
- Как бы там ни было, прежде чем мы спустимся вниз, я хочу изложить главный принцип своей доктрины, - продолжал маркиз. Теперь уже он внимательно смотрел на Вестника.
- Я слушаю вас, - тот наконец взял себя в руки.
- Вот мой главный принцип: душа и субъективность – совсем не одно и то же. Субъективность – это набор ошибок сознания и стремление избавиться от них, а душа – это стремление любить. Чем бы был наш мир без такого стремления? И это стремление намного важней пресловутой объективности.
- А если я скажу, что стремление любить – и есть объективность? - Вестник старался говорить спокойно.
- А я скажу, что вы противоречите себе, если действительно исповедуете Святую Доктрину, - так же спокойно ответил маркиз. -  Если стремление любить – это душа, то, согласно Святой Доктрине, она – субъективность, то есть противоположна объективности.
Вестника Великого Инквизитора охватил страх, смешанный с раздражением и почему-то с печалью. В следующее мгновение он вспомнил, чьим Вестником является, и усилием воли отогнал все это.
- Никакого противоречия нет. Это вы определили душу как стремление к любви. Я же определяю ее как отстранение от объективности.
- Хорошо, давайте сейчас отложим вопрос о душе и поговорим о любви. Неужели вы склонны свести ее к объективности? – спросил маркиз.
- Во всяком случае возникает ясность в вопросе, что есть любовь по своей сути. В отличие от еретических учений, в которых любовь – это ужасная смесь объективного и субъективного.
Повисла пауза. И вдруг за спиной раздался новый голос, высокий и звонкий:
- Лучше любить себя за стремление к любви, чем за стремление к объективности!
Вестник обернулся. В дверях стояла девушка, такая же светловолосая как и маркиз.
- Простите, я поднялась сюда потому, что все ждут вас за столом, который накрыт к ужину, и я невольно услышала часть разговора.
- Это моя дочь Элиза, – вмешался маркиз. – Дорогая, спускайся к гостям! Мы сейчас придем!
- Мне интересно познакомится с вами, Элиза, - сказал Вестник. – Думаю, вы знаете, кто я, поэтому не представляюсь. Прежде, чем вы уйдете, я отвечу вам: если мы любим себя за свое стремление любить, то мы точно замыкаемся в субъективности. Следствием будет страдание и одиночество. Для нас закрывается возможность быть объективными и двигаться к Логосу.
- А не думаете ли вы, что Логос – это прежде всего любовь, и лишь потому объективность? – произнесла Элиза.
- Вы подошли к опасной черте. Не забывайте, что Логос есть безусловная объективность!
- Элиза! – вмешался маркиз. – Я же просил тебя!.. Позволь нам завершить этот разговор вдвоем.
Но Элиза продолжала:
- И все-таки, если мы допустим, что Логос – это любовь, то тогда мы можем допустить многообразие объективностей…
«Неужели и маркиз, и его дочь – это продолжение плана Его Беспредельности? – мелькнуло в голове у Вестника. – И вся эта поездка затеяна лишь для того, чтобы проверить меня?..» 
Новый страх серой кошкой скользнул в душу и улегся там.
- Ваши размышления противоречат Святой Доктрине, - медленно сказал он и поднялся.
- Если некая доктрина противоречит любви, то ересью является эта доктрина, а не любовь, - тихо ответила Элиза.
Вестник Великого Инквизитора вдруг ощутил, что страх исчез. На этот раз он не вспоминал, чьим Вестником является, и что именно он решает, что является ересью, а что нет.
Страх вытолкнули слова Элизы. Они заполнили Вестника целиком, странно ускользая от разума и заставляя по-новому биться сердце.
Они слились с печальной красотой панорамы за окном и повисли в закатном воздухе как внезапное понимание ее смысла.

16

А Элиза сделала реверанс и сбежала по лестнице.
Маркиз между тем продолжал:
- Дорогой Вестник, простите Элизу за горячность, она с ранней юности занимается философией, но все озвученные ею мысли принадлежат мне. Но самое главное, они не противоречат Святой Доктрине.
- Не противоречат? – пробормотал Вестник Великого Инквизитора.
- Да. Если душу связать с любовью, а не с субъективностью, то это вовсе не отменяет третий пункт Святой Доктрины.
- И как же вы это докажете? – спросил Вестник. Он медленно отвел взгляд от окна.
- Позвольте привести доказательство после ужина, - поклонился маркиз. В его словах была спокойная уверенность.

17

Когда ужин завершился и подали десерт, маркиз откинулся в кресле с бокалом вина и произнес:
- Друзья мои! Гости! Уважаемый Вестник Его Беспредельности! Все, что я сейчас скажу, является плодом моих собственных размышлений и ответственность за них несу я один.
Сидящие за столом Элиза, секрет-камердинер и жена маркиза внимательно смотрели на него. Один Вестник был отрешен.
- Итак, я утверждаю, что душа и субъективность – совсем не одно и то же…
- Если субъективность – это набор ошибок сознания и стремление избавиться от них, то душа – это стремление любить, - продолжил Вестник Великого Инквизитора, неожиданно выйдя из состояния отрешенности. – Кажется так?
Сидящие за столом перевели взгляд с маркиза на Вестника и почти одновременно вздохнули.
- У вас хорошая память, Ваша Беспощадность, - откликнулся маркиз. – И  я обещал вам доказать, что это вовсе не отменяет третий пункт Святой Доктрины. Что ж, слушайте.

17

- Для начала я скажу, что быть еретиком означает не противоречить Святой Доктрине, а слепо следовать ей. Если Святая Доктрина не развивается, она начинает искажаться. Способствовать этому и есть настоящий еретизм. Поэтому каждый из нас должен по мере сил способствовать развитию Доктрины.
-  Вы  позволите, Ваша Беспощадность? – спросил секрет-камердинер. Вестник кивнул. – Скажите, а за какой гранью развитие Доктрины означает ее искажение? Или иначе: за какой гранью искажение Доктрины порождается ее развитием?
- Хороший вопрос! – откликнулся маркиз. – Я бы сформулировал его так: Как сделать, чтобы развитие Доктрины не превратилось в ее искажение? И вот что ответил бы на него: Нужно чувствовать Идею Святой Доктрины, так сказать ее Святую Идею. И тогда любое развитие Доктрины не исказит ее.
- Но ведь Доктрина настолько лаконична, что ее Идея полностью соответствует трем ее пунктам, - продолжал секрет-камердинер. – Напомню вам, что это и был знаменитый философский поворот в нашей религии: сто лет назад мы заменили длинную и противоречивую Святую Книгу, постоянно порождающую еретизм, короткой и ясной Святой Доктриной. Бог с той поры стал называться Логосом, свет Ему и хвала, во имя Объективности! С тех времен у нас больше нет путаницы, нет священников и ритуалов, а есть инквизиторы и философы. Вторые создают многообразие трактовок Святой Доктрины, а первые следят, чтобы эти трактовки не исказили ее.
- Спасибо, что напомнили азы устройства нашего мира, но, поверьте, я, хорошо знаю все это, - сказал маркиз.
- Я напомнил это для того, чтобы вы поняли: Идея Святой Доктрины может прозвучать лишь в трех ее пунктах!
- Не совсем так, не совсем, - ответил маркиз. – Думаю, что идею Святой Доктрины можно выразить в одном слове.
- И что это за слово?
- Любовь.
 
18

В зале, пронизанном лучами заходящего солнца, повисла тишина.
Вестник Великого Инквизитора ощутил, как забилось сердце. На его глазах рождалась настоящая ересь, глубокая и пронзительная.
Или это была не ересь? Он должен был что-то сказать. Но он молчал.
Тишина сгущалась.
И в этой тишине раздались слова жены маркиза:
- Ой, мне душно! Прошу, отведите меня к окну!
Маркиз и Вестник подхватили ее под руки. Стоя у открытого окна, она проговорила:
- Муж мой, дайте мне поговорить с Его Беспощадностью!
Маркиз отступил, а она обернулась к Вестнику и прошептала:
- Прошу вас, будьте милосердны к моему супругу!.. Обещаете?
- Я постараюсь, мадам, - так же тихо сказал Вестник.
- Благодарю вас! – женщина схватила его руку и пожала. - Ох, как душно, - громко добавила она, и принялась обмахиваться кружевным платком. – А теперь мне нужно оставить вас, я приму лекарство.
Она покинула зал, а Вестник вернулся за стол.
- Что же, ваши мысли, маркиз, не лишены убедительности, - проговорил  он. - Итак, вы хотите сделать акцент на любви, которая, на ваш взгляд, является идеей любой Доктрины. С этих позиций вы иначе понимаете душу. Означает ли это, что придется переформулировать третий пункт Святой Доктрины? И если это так, то противоречие между вашим учением и Святой Доктриной все же есть. И я как Вестник Великого Инквизитора обязан констатировать это.
- Позвольте ответить, Вестник, - отозвался маркиз. – Я уже сказал, что для любой доктрины фанатики опаснее творцов. Изменение формулировки одного из принципов Святой Доктрины – это условие ее существования.
- Но за одним принципом последует еще один и еще, - проговорил Вестник, жестом останавливая секрет-камердинера. - Начав с изменения третьего принципа Святой Доктрины, вам придется обратиться к первому и второму, и определить Логос как любовь, а не объективность. А это уже будет иная Святая Доктрина.
- Но ведь она может быть по-своему объективна… - проговорила Элиза. 
- Может быть… Но Истина одна, - ответил Вестник, взглянув на нее.

  19

Элиза молчала, молчал и маркиз. И вдруг заговорил:
- Послушайте, Вестник, вот мой главный аргумент. Как вы знаете, здесь, на юге, идет война с еретиками. А теперь представьте Святую Доктрину не с идеей объективности, а с идеей Любви. Наверное, тогда эта война скорее завершится.
- Война ведется с неверящими в объективность Логоса, - проговорил Вестник, опять ощущая свои слова как чужие. – Ведь многие здесь не верят, что Логос – это объективность, а кое-кто не может поверить даже в то,  что Логос объективно существует. Как же можно любить таких сограждан… Они заслуживают только объективности.
- То есть жестокости? А не думали ли вы, Вестник, что любовь примиряет всех? К тому же, может вам дали искаженную картину о тех, кто живет на юге? Любовь же спасает от любых искажений.
- Вы слишком увлеклись этой любовью… Согласен, она необходима, но в разумных пределах. Для вас же она беспредельна. Любовь как соль в блюде жизни. Достаточно превысить меру – и блюдо испорчено – жизнь превратится в хаос горделивой субъективности, - сказал Вестник.
- Если любовь спасет хоть одну душу от жестокости, она уже важнее любой объективности, - ответил маркиз. – И уж лучше она будет безмерной. Под знаком борьбы за объективность сейчас гибнут люди. Его Беспредельность послал сюда войска, чтобы подавить тех, кто считает, что объективность рождается в споре субъективностей. Пусть бы они считали так, сторонники Великого Инквизитра – иначе, а любовь объединяла бы всех.
- Истина одна… - пробормотал Вестник.
- А любовь многообразна и многолика, - ответила Элиза.
Вестник его Беспредельности смотрел на нее и молчал.

20

Внезапно за дверью в зал раздались крики и лязг оружия.
- Что это? – лицо секрет-камердинера стало почти таким же белым, как его кружевной воротник.
- Думаю, что война с еретиками докатилась и до нас, - ответил маркиз и выхватил шпагу. То же самое сделал секрет-камердинер. В следующее мгновение шпага блеснула и в руках Вестника.
- Неужели мятежники узнали о приезде Его Беспощадности? – спросил секрет-камердинер. Он изо всех сил старался взять себя в руки.
- Не могу сказать, - ответил маркиз. – Эй, Ваша Беспощадность! Вы и Элиза сейчас выйдете через заднюю дверь. Элиза выведет вас тайным ходом.
- Оставаться здесь безумие и для вас! – сказал Вестник. – Мы уйдем вместе!
Маркиз мгновение прислушивался к звукам борьбы за главной дверью в зал и кивнул.
- Ладно! Быстрее уходим!
Но он не успел вставить ключ в потайную дверь. За ней тоже раздался лязг оружия.
В следующее мгновение в главную дверь постучали. Затем раздался удар столь мощный, что дверь задрожала.
- Они используют таран, - прошептал секрет-камердинер.
После третьего удара дверь распахнулась. В зал буквально влетело несколько воинов, сжимающих окованное железом бревно. Их лица были закрыты черными масками. Они с грохотом бросили бревно и разошлись по обе стороны от двери.
За ними появились новые воины в кольчугах и черных масках с прорезями для глаз, которые делали их странно одинаковыми.
- О, Логос, это же гвардия Его Беспредельности! - прошептал секрет-камердинер.
- Именем Великого Инквизитора вы задержаны! – крикнул один из воинов, и его голос прозвучал из маски, как во сне.
С этими словами в зал вошел высокий человек, маска которого была поднята как козырек; сразу стало понятно, что эти маски – забрала. Его ярко-голубые глаза смотрели нечеловечески пристально, а на верхушке шлема была ладонь, на которой начертан ромб с глазом внутри – знак Великого Инквизитора.

21

- ТОТ, КТО НЕ СПОСОБЕН РАСПОЗНАТЬ ЕРЕТИКА, САМ СТАНОВИТСЯ ЕРЕТИКОМ! - сказал человек в шлеме с ладонью.
- Кто вы?
- Я Командор Его Беспредельности, отстаивающий  Святую Доктрину в южных землях во имя объективности!
- Здравствуйте, Ваша Непреклонность, - поклонился секрет-камердинер.
- О, и среди умников из резиденции Его Беспредельности есть такие, кто знает титулы военных! А то большинство из вас так часто общаются с философами, что сами уже стали философами…
- А перед вами Вестник Его Беспредельности, - секрет-камердинер указал на Вестника.
- Ну что же, мне даже приятно! – ответил Командор. – Спешу сообщить, почему я здесь. Видите ли, Вестник, верные Святой Инквизиции люди сообщили, что вы впали в еретизм вместе с семейством маркиза. Они призывают заменить объективность любовью, а вы молчите или отвечаете странными фразами. Именно поэтому я и напомнил соответствующий пункт Кодекса Инквизитора. В этой ситуации я просто обязан реагировать как преданный сторонник Святой Доктрины.
- Повелением Великого Инквизитора я провожу здесь свое расследование! – Вестник приложил все силы, чтобы его голос звучал уверенно. – Вы же мешаете мне выполнять мой долг!
- А я считаю, что вы неверно выполняете свой долг! И потому арестую вас.
- Это ваша субъективная точка зрения!
- Странно слышать это от человека, который всерьез задумывается о многообразии объективностей!
Командор кивнул воинам, и те подступили к Вестнику.
- Отдайте шпагу, Вестник! – приказал Командор.
- Я получил эту шпагу от Его Беспредельности, и отдать ее могу лишь Его Беспредельности.
Командор мгновение подумал и сказал:
- Ладно! Шпагу вы можете оставить при себе. Но мы вынуждены будем сковать ваши руки.
Через мгновение ладони Вестника были соединены крест-накрест особыми наручниками. Такие же наручники надели на руки секрет-камердинера и маркиза.
- На Элизу мы надевать наручники не будем, если она пообещает не делать ничего дурного, - улыбнулся Командор.
- Вы ответите за превышение полномочий! - произнесла Элиза.
- Я всегда готов отвечать за свои действия, - глаза Командора вдруг стали очень холодными. – А пока мы закроем двери в зал, и поставим охрану. А вас, Элиза, мы отведем к матери. 

22

Через минуту Элиза, сопровождаемая Командором и его воинами, покинула зал. Двери закрылись и повисла тишина.
- Что он себе позволяет! – произнес Вестник. – Я лицо неприкосновенное!
Ответом была тишина. Молчал секрет-камердинер, глядя  на скованные руки, молчал и маркиз, глядя в окно на далекую равнину с рекой. И вдруг  заговорил странным тоном, не отрывая взгляда от окна:
- А вы как Вестник Его Беспредельности просто не существуете. Вестник – это не официальное лицо, а легенда. Вы – призрак, фантом. Вы не задумывались о том, почему вам пришлось уничтожить Положение о Вестнике?
- Почему?..
- Для того, чтобы никто не мог знать кто вы, и куда направлялись.
- Но у меня есть перстень Вестника Его Беспредельности!
- Перстень можно снять – с живого или мертвого.
- Но ведь есть свидетели!
- О вашей отправке сюда знают лишь несколько человек. Им можно приказать забыть о вас или ударом кинжала послать в странствия за пределами этого мира. Поэтому умерьте свой тон, Вестник.
- Но меня послал сюда сам Великий Инквизитор!
- А знаем ли мы о всех его планах? – пожал плечами маркиз.
Вестник молчал. Молчал и его секрет-камердинер.
- Я когда-то и сам был Вестником Его Беспредельности… - неожиданно сказал маркиз.

23

- Вы были Вестником? – секрет-камердинер обернулся к нему, забыв о наручниках.
- Да, и нынешний Великий Инквизитор послал меня сюда двадцать лет назад. Я точно так же сжег Положение о Вестнике. И точно так же был в неведении. Двадцать лет назад здесь не было войны с еретиками, но был хаос и смятение в умах. В этом замке обитал маркиз, у которого были жена и дочь, и который полагал себя философом; я должен был выяснить степень его еретизма. Я посчитал, что его учение нужно стране, вполне вписывается в Святую Доктрину и послал об этом сообщение в столицу. Великий Инквизитор ответил, что готов положиться на мое мнение. Но в его письме было нечто встревожившее меня. И я решил остаться, послав Его Беспредельности открепительный рапорт. Он подписал его, и я стал учеником философа. А затем женился на его дочери. В один прекрасный момент у меня появилась своя дочь. Мы назвали ее Элизой. В еще один прекрасный момент в этом замке появились вы, Вестник, со своим секрет-камердинером.
- А что стало с маркизом, вашим учителем?
- Он покинул этот мир два года назад, передав мне не только учение, но титул вместе с замком...
- А что стало с вашим секрет-камердинером? – спросил секрет-камердинер.
- Как вы знаете, секрет-камердинер придается каждому Вестнику, и должен быть с ним до конца. Но он не смог принять моего решения, и уехал в столицу. Не знаю, какова там была его карьера, но год назад он вернулся сюда Командором Великого Инквизитора во главе войска. С тех пор тут идет война с еретиками.
- Но до сегодняшнего дня он не атаковал вас? – Вестник внимательно смотрел на маркиза.
- Секрет-камердинер не может нападать на своего Вестника. Даже если он уже больше не Вестник. Командор действительно не атаковал меня до сегодняшнего дня. Но, как видите, в каждом правиле бывают исключения, - маркиз поднял скованные руки.
- Весь вопрос в том, это исключение было с ведома Его Беспредельности или нет… - прошептал Вестник.
В следующее мгновение дверь в зал распахнулась, и вошел Командор.
- Именем Великого Инквизитора я приказываю поместить Вестника в одиночную камеру в подземелье!
Воины подошли к Вестнику, и тому пришлось подняться.
- Все будет хорошо, Ваша Беспощадность, - шепнул секрет-камердинер.
Всего через сотню сердцебиений Вестник уже спускался по лестнице – все ниже и ниже. Открылась ржавая железная дверь, и он оказался в маленькой темной комнате.
Командор кивнул одному из солдат и тот освободил руки Вестника от уз.
Но он не долго радовался этому – с ужасным скрипом дверь захлопнулась, и он остался во мраке.

24

Вестник лежал в темноте на соломе и думал.
«Что это: испытание или наказание? Если это еще испытание, то как себя вести, чтобы избежать наказания? И как долго испытание продлится? А если это уже наказание, то чем оно завершится?»
Эти мысли родили образы до того пугающие, что Вестник вздрогнул и повернулся на бок. И мысли его потекли в другом направлении.
Из глубины прозвучал иной голос, чужой и странный.
«Ты наделен полномочиями и свободой выбора. Успокойся. Рано или поздно они выпустят тебя».
«То есть они будут ко мне объективны?»
«А ты этого хочешь?»
«Чего?»
«Ну, чтобы они были к тебе объективны».
«Я не понимаю вопроса».
Второй голос рассмеялся.
«Объективное отношение к человеку превращает его в объект, а субъективное делает его субъектом, - сказал он. – Так какое отношение тебе нужно?»
«Я хочу покинуть эту подземную камеру без окон!» - честно заявил первый голос.
«Тогда тебе нужно не объективное и не субъективное отношение, а милосердие и любовь», - ответил второй голос. В нем больше не было насмешки.
«А что если Логос и в самом деле – Любовь? Тогда у меня есть шанс!..»
Два голоса слились в один, и Вестник Великого Инквизитора стал молиться Логосу, то и дело называя его Богом, молиться, как учила когда-то бабушка.
И получил облегчение.
И окончательно ощутил себя еретиком.

25

Человек устает и от молитв.
Вестник не знал сколько прошло времени. В темноте не было ни звука, только шелест соломы, на которой он лежал.
Вестник Великого Инквизитора поднялся и принялся ходить по каменному полу. Это место было четыре шага в длину и три в ширину. Пределами пространства были стены из холодного камня и низкий полукруглый свод. Его можно было коснуться, едва подняв руку.
Вестник ходил до тех пор, пока ему не стало казаться, что он стоит на месте, а темнота в комнате движется сквозь него. Словно он стал призраком. В следующее мгновение он понял, что больше не говорит молитвы. Его душа молчала.
Затем темнота начала давить на него. Сначала это был страх того, что в замкнутом пространстве может не хватить воздуха. Но вот он почувствовал, что темнота прикасается и напирает, словно у нее было множество рук.
Это продолжалось очень долго, и за это время Вестник то вставал, то садился, то растягивался на соломе в углу. Наконец он почувствовал, что темнота заполняет его изнутри.
Тогда он нащупал свою короткую шпагу и обнажил ее. Развернул острием к себе и приложил сердцу.
«Бог мой Логос, ты слышишь меня? Или освободи или подари свет за чертой этой никчемной жизни».
Внезапно в абсолютной темноте раздался шорох, и Вестник замер. Затем медленно развернул шпагу острием от себя.
Почудилось?
Но вот шорох прозвучал вновь, на этот раз явственней.
Это внутри или извне?
- Кто здесь? – прошептал Вестник.
Темнота молчала.
«А может это Логос желает говорить с тобой?» – спросил второй голос внутри.
В следующее мгновение что-то лязгнуло, и в темноте возник яркий квадрат света. Вестник отпрянул и зажмурился.
Когда он открыл глаза, в квадрате появилось лицо. Через несколько сердцебиений Вестник понял, что это лицо женщины.
Залитое трепещущим пламенем свечи, оно находилось в квадратном проеме, вырезанном в двери на высоте роста.
Оно было очень похоже на лицо жены маркиза, но его покрывали морщины.
Внезапно Вестника пронзила безумная мысль, что он находился здесь десятки лет, и вот теперь она пришла за ним.
А может это Элиза?
- Кто вы? – спросил он.
- Меня зовут Элиза, - сказала она, и у Вестника сжалось сердце. – Я пришла, чтобы спасти вашу душу.

26

Шпага выскользнула из руки Вестника Великого Инквизитора и со звоном ударилась о каменный пол.
- Сколько же я нахожусь здесь? – выдохнул он.
Лицо в окне почему-то улыбнулось.
- Элизы, которую вы знаете, здесь нет. Она находится наверху вместе с матерью. Я ее бабушка, в честь которой ей и дали имя.
- Вот как… Можно сказать, очень приятно. А я Вестник Великого Инквизитра.
- Я знаю, Вестник.
- И все же, сколько я тут нахожусь?
- Вы провели здесь всего лишь ночь и начало утра. Кстати, поднимите шпагу и вложите в ножны, иначе вы можете пораниться в темноте.
Вестник повиновался.
- Благодарю вас… Вы сказали, что пришли спасти меня? Может откроете дверь, чтобы мы не говорили через окошко надзирателя?
- Я пришла спасти не вас, а вашу бессмертную душу, - ответила она.
- Что это значит?
- Это значит, что меня не интересует ваше тело и его месторасположение. Выслушайте меня, и вы все поймете. Много лет назад, когда я была столь же молода, как моя внучка Элиза, в наш замок приехал Вестник. Он получил задание от тогдашнего Великого Инквизитора проверить ряд известных людей на юге на причастность к еретическим учениям. Он остановился на лето в нашем замке и мы понравились друг другу. Мы встречались все это лето. Но вот он завершил дело еретиков и уехал. А я вышла замуж за ныне покойного маркиза.
- Ныне странствующего между мирами, - машинально поправил ее Вестник. – Так учит Святая Доктрина.
- Пусть будет так. Я вышла замуж за ныне странствующего между мирами маркиза. И у меня родилась дочь – мать Элизы. А потом я узнала, что Вестник Великого Инквизитора сам стал Великим Инквизитором – он очень успешно разрешил вопрос с еретиками на юге. А мой муж стал философом, и вскоре приехал новый Вестник – уже к нему. Что было дальше вы знаете. Вам рассказал об этом муж моей дочери – бывший Вестник и нынешний маркиз. Он стал развивать философское учение моего супруга и довел его до полного еретизма. Что стоит, например, идея о Логосе как о Любви… И вот приехали вы, новый Вестник...
Она замолчала, глядя на колеблющееся пламя свечи, которая стояла на дверце от окошка, откинутой наружу.
- И попали под чары моего зятя… Командор Великого Инквизитора хочет отправить донесение о том, что вы поддались еретическому искушению…
- Зачем вы рассказываете мне об этом?
- Я хочу, чтобы вы знали, почему попали сюда. Это я надоумила свою внучку заговорить с вами об учении ее отца. И когда я поняла, что вам не хватает твердости, моя дочь во время разговора за ужином подала тайный знак Командору, находящемуся с отрядом неподалеку от замка. И вот вы здесь.
- Но зачем?!
- Еретическое учение моего зятя опасно для самых дорогих мне людей – дочери и внучки. Рано или поздно сюда должен был явиться настоящий Вестник – с сердцем, до краев наполненным объективностью. И я решила пожертвовать зятем во имя их спасения. Однако вы, Вестник,  поддержали еретическое учение маркиза, и теперь я принесу вас в жертву вместе с ним. Вы будете разоблачены как еретики, и за это Великий Инквизитор сохранит жизнь и свободу моей семье.
- Но ведь я просто размышлял… - проговорил Вестник. – Как и ваш зять… Размышление еще не ересь…
- Да, для философа. Но вы – инквизитор и для вас грань между размышлением и ересью очень тонка.  Вы перешли ее, Вестник.
- Обвинение в ереси самого Вестника Великого Инквизитора очень серъезное и опасное дело, - устало сказал Вестник. – Если вы не докажете этого, вас самих назовут еретиками.
- Согласна. Но не забывайте, что Великому Инквизитору о вашей ереси сообщит Командор – более авторитетный человек, чем мы. И в результате будет отвечать он. Но главное – вы никогда не выступите перед судом. Вас просто не найдут. Помните, мой зять говорил, что Вестник – это миф и призрак? Так вот, о вас знают всего несколько человек. Вы просто сгинете тут. А Командор сообщит Его Беспредельности, что вас нигде нет.
Она замолчала, поглаживая прядь волос. Несмотря на свои годы, она была все еще красива.
- Что вы хотите от меня? – спросил Вестник, удивляясь своему спокойствию.
- Одного: вы напишете покаянное признание в ереси, и мы отправим его в столицу. Это может спасти вам жизнь – судя по всему Великий Инквизитор благоволит к вам. Ну а наша семья выступит разоблачителем еретика среди инквизиторов и навсегда приобретет иммунитет к обвинениям в собственной ереси. Вы поняли меня? У вас небольшой выбор: остаться здесь, глубоко под землей или выйти наружу – пусть даже под стражей и с призрачной возможностью стать когда-нибудь свободным.
- Итак, если я откажусь написать такое покаяние, то вы навсегда оставите меня здесь?
- Навсегда. – кивнула она. – И не считайте меня чудовищем. Кто знает, как бы на моем месте поступили вы?
- Но у остается призрачная возможность того, что Великий Инквизитор не поверит Командору и отправит людей искать своего Вестника. И рано или поздно они найдут меня.
- Да, рано или поздно… - сказала она. – А теперь протяните руку, и я дам вам перо и бумагу. И еще свечу. А теперь чернильница, осторожно. Вот так. Не буду торопить вас, посидите, подумайте, а к вам придут позже.
Окошко надсмотрщика захлопнулось, и Элиза-старшая ушла. А Вестник, положив письменные принадлежности прямо на каменные плиты, все смотрел и смотрел на пламя свечи, которая освещала его подземную келью, бросая на стены пляшущие тени. Подсвечник был в виде бронзовой девушки, и свеча в ее маленькой руке напоминала факел.
«Что было бы, если б я был философом, а не инквизитором? – медленно ворочалось в голове. – Как я поступил бы сейчас? Улегся бы в спокойствии на солому и уснул? Мужественно сидел и мыслил бы до конца?»
Ответов у Вестника не было. Он огляделся и со странным равнодушием заметил, что здесь нет ничего, кроме охапки соломы в углу. Тогда Вестник Великого Инквизитора поставил бронзовую девушку с затрепетавшим пламенем свечи на пол, присел на корточки у стены, взял перо и разгладил бумагу.
«Великому Инквизитору, - вывел он, макнув перо в чернильницу, - от Его Вестника».
Он вновь огляделся. Тишина обволакивала, и даже пламя свечи застыло почти неподвижно. Вестник продолжил писать:
«Сим доношу до сведения Вашей Беспредельности, что в мыслях маркиза нет ереси, нет ее и в его словах. Все сказанное им вписывается  в допустимые для философов интерпретации Святой Доктрины…»
В следующее мгновение за дверью раздались решительные шаги, и она распахнулась.

27

На этот раз открылось не окошко надзирателя, а дверь полностью – огромная, холодная, ржавая.
Порывом ветра задуло свечу, которая выбросила струйку седого дыма, словно отпуская свою душу, но в камере стало гораздо светлее.
На пороге с факелом в левой руке стоял Командор Его Беспредельности. За ним застыли двое стражников. Некоторое время Командор смотрел на Вестника и наконец произнес:
- Честно говоря, я удивлен, что не слышу от вас мольбы о пощаде. Но к делу: вы подготовили текст своего покаянного рапорта?
Вестник Великого Инквизитора молчал.
Командор кивнул одному из стражников с лицом скрытым черной маской, и тот вынул из руки Вестника письмо.
Командор принял его, прочел, брезгливо скривился и произнес:
- Итак, вы отказываетесь покаяться в ереси!
- Мое покаяние будет означать обвинение семьи  маркиза. А она ни в чем не повинна.
- Неужели старая маркиза не объяснила, что у вас лишь два выхода? Вы покаетесь, вас с маркизом осудят, но остается шанс окончить жизнь не в этой камере! И я обещаю, что семья маркиза в любом случае останется вне обвинений.
- Скажите, Командор, зачем вам все это? Ведь маркиз – это бывший Вестник, а вы его секрет-камердинер!
- Мой бывший Вестник изменил делу Святой Доктрины. За это он будет покаран. Скажу вам откровенно – я затеял войну с еретиками на юге, чтобы иметь возможность наказать именно его. Вы же попали под руку.
- У вас нет лица, только маска, - прошептал Вестник.
Командор рассмеялся.
- Нет лица?.. А что это такое?
- Лицо – это то, что делает нас достойными.
- Нет! Лицо – это всего лишь маска на черепе. И смерть забирает у нас лицо навсегда.
- Вы не верите в бессмертие души?
- Напомню, что по новым требованиям стоит говорить о бессмертии субъективности. Но мне все равно – бессмертие души, бессмертие субъективности… Да, я не верю в бессмертие души!
- И вы так спокойно говорите эту ересь Вестнику Великого Инквизитора?
- Успокойтесь, Ваша Беспощадность… Вы не понимаете глубинного смысла нашего общества. Похоже, вы так и остались на уровне представлений Младшего Инквизитора. Вне официальной сферы любой может мыслить и говорить что угодно. Но в среде официальной вы должны быть абсолютно преданы положениям Святой Доктрины, а в вашем случае – абсолютно беспощадны. Вы же поступили иначе, и поэтому мы находимся по разные стороны железной двери.
- Но беспощадность и объективность – это разные вещи!
- А вы заметили, что в иерархии инквизиторов никто не именуется «Ваша Объективность»? Даже Великий Инквизитор. Оставьте объективность Логосу!
- Но мы должны стремиться к объективности!
- Должны. Но не переходить черту, за которой начинается объективность чуждая Логосу! Вы же преступили черту.
- А Вы уверены в том, что не преступили черту? – спросил Вестник. Он чувствовал себя выпотрошенной рыбой, которая еще жива и пытается укусить за палец своего мучителя.
Командор  Его Беспредельности смотрел на Вестника
- Вы слишком искренни, Вестник. И это делает вам честь. По-своему я даже сочувствую вам. Но вы оказались не в то время, и не в том месте. И я должен принять меры. Надеюсь вы помните четвертый пункт Положения о Вестнике Великого Инквизитора? Напомню: «Вестник не должен поддаваться порывам души, ибо субъективность причиняет не меньше зла, чем чуждая Логосу объективность и злонамеренность».
- Вы читали секретное Положение о Вестнике?..
- Позволю напомнить, что я секрет-камердинер прежнего Вестника. Ну а теперь я вынужден взять у вас это письмо, мой дорогой нынешний Вестник, и… откланяться. Не думаю, что вы скоро увидите какой-либо свет. Мне в самом деле жаль… Но вы сами написали свой приговор.
С безумным криком, словно разом закрывались все тюремные двери мира, ржавая дверь стала затворяться, все более сужая полоску света, в которой своей отдельной жизнью жила рука Командора с письмом Великому Инквизитору. Вот письмо прикоснулось к факелу и вспыхнуло.
Дверь захлопнулась, и Вестника вновь накрыла огромная ладонь темноты.
 
28

Какое-то время он стоял, наполненный уверенностью, что дверь откроется и Командор предложит ему написать новое письмо.
Он даже стал придумывать, что скажет ему в ответ.
Но тяжелые шаги замерли вдали, и Вестник понял, что Командор никогда по своей воле не спустится сюда. И не даст спуститься никому, кто захотел бы его спасти.
Но захочет ли кто спасать его? Кому он нужен? Великому Инквизитору? Но тот далеко… Затем, как молния, сознание Вестника осветила мысль, что именно Великий Инквизитор предопределил все, что происходит здесь.
Он проверял меня, и я не прошел проверку… Некоторое время Вестник пробовал эту мысль, как горькое вино.
А вслед за тем пришла новая мысль.
А захотела бы меня спасти Элиза?
Несколько сотен сердцебиений Вестник жил с этим вопросом, а затем вытеснил его в глубину души.
И подумал о своем секрет-камердинере. Пожалуй, это единственный человек, который действительно мог бы спасти его.
Но если все предопределено Великим  Инквизитором…
Темнота опять начала давить на Вестника. Он присел и лихорадочно нащупал подсвечник в виде девушки с факелом-свечой. Пальцы ощутили ее холодные бронзовые груди, поднятую руку, а затем и свечу. Она сгорела всего лишь наполовину, и ее можно было зажечь.
Но как? Внезапно Вестник вспомнил, что рядом со свечой видел спичку. Он присел, и долго шарил на полу возле подсвечника. Наконец нащупал маленькую деревяшку и крепко стиснул ее.
Выбрал стену поровнее и тихонько чиркнул, раз, другой. Затаил дыхание и чиркнул сильнее. Спичка зашипела, словно живая, и вспыхнула.
На мгновение она осветила вселенную, стиснувшуюся до маленькой камеры со сводчатым потолком, в которой не было никого кроме Вестника и бронзовой девушки с участливой улыбкой.
Вестник готов был уже передать огонь свече, но неожиданный порыв сквозняка, вырвавшийся из зарешеченного отверстия у потолка, заставил спичку смертельно вздрогнуть. В следующее мгновение она погасла.
Вестник застонал, а потом зарычал, как дикий зверь.
И вдруг успокоился. Он прислонился к стене и медленно сполз на пол, ощущая сквозь куртку ее шершавую поверхность.
«Какая разница, горела бы свеча еще полчаса или нет? Все равно меня накрыла бы тьма.»
«Но может в таких условиях эти полчаса были бы для тебя целой жизнью?» - спросил второй голос из глубины души.
Вестник не ответил этому голосу. Он стал кружить по камере, стараясь увидеть ее шагами и прикосновениями рук. Он плохо понимал, что делает, но смутно ощущал зачем он делает это. Он хотел полностью познать это место на ощупь, и так победить темноту. Он двигался все быстрее, пространство крошечной камеры подчинялось ему, он пересекал его вдоль, поперек и по диагонали…
И вдруг налетел на стену.
Удар был так силен, что Вестник свалился на пол. У него было ощущение, что стена боднула его.
Вестник прикоснулся ко лбу и ощутил кровь. Привкус крови был и во рту.
«О, Логос, за что мне это?» - прошептал он и некоторое время прислушивался, что ответит второй голос.
Но он молчал.
Вестник медленно поднялся и, придерживаясь за стену, обошел камеру по кругу. Добрался до ржавой двери и приложил к ней ухо. Некоторое время он слушал тишину, а затем стал неистово стучать в стальную поверхность, выкрикивая:
«Откройте Вестнику Великого Инквизитора!»
Он кричал до тех пор, пока его вдруг не пронзила  забавная мысль, что он, грозный Вестник Его Беспредельности, стучит в дом к еретикам, а они в страхе затаились.
И он стал хохотать.
Через пятьсот сердцебиений смех оборвался. Вестник улегся на охапку соломы в углу и постарался уснуть. Но сон ускользал от него.
Через десять тысяч сердцебиений Вестник поднялся, вытащил свою короткую шпагу и приставил к сердцу. Он сделал движение двумя руками и ощутил острую боль. Что-то горячее и липкое потекло по груди. Вестнику показалось, что это не кровь, а сама жизнь выходит из него.
«Прими меня, Логос!» - выдохнул он.
Еще через десять сердцебиений Вестник понял, что всего лишь проткнул кожу на груди перед сердцем. Убить себя оказалось не так легко.
Вестник застонал, захлебываясь от смеси смертельной досады и надежды.

29

Несколькими этажами выше в комнате главной башни замка в креслах сидели Элиза-старшая и Элиза-младшая. Младшая читала книгу, а старшая дремала.
Утреннее солнце коснулось лучами лица старой маркизы и она пробудилась.
- Доброе утро. Что с твоей матерью?
- Она спит в соседней комнате и подле нее дежурят две служанки, - не отрываясь от книги, ответила Элиза-младшая. А затем подняла глаза. – Ей было очень плохо, когда она узнала, что отец арестован. Ты уверена, бабушка, что поступаешь правильно? Отец задержан, мать в истерике, мы с тобой находимся здесь под стражей…
- Не спеши делать выводы.
- Неужели тебе не жаль моего отца?
- Я всегда учила тебя, что целое важнее его частей.
- Ты никогда не любила моего отца!
- Я всегда любила тебя.
- А Вестник? Ты так спокойно приносишь его в жертву?..
- Я вижу, он понравился тебе. Он славный мальчишка. Но ты должна понять: женщина всегда ценнее мужчины. Она продолжает жизнь, а мужчина только помогает ей. И это может быть любой мужчина… Любовь между мужчиной и женщиной – лишь наваждение молодости…
- Но жизнь ничто без этого наваждения!
- Возможно… Кто знает, может Вестник и останется жив…
- И ты в самом деле веришь, что все это может спасти нашу семью?
Старая маркиза молчала. Она смотрела в окно, словно чего-то ждала.
И наконец произнесла:
- Нам остается лишь довериться Логосу.

30

В это мгновение над главной башней замка снижалась большая черная птица. Это был ворон. На его шее, прикрепленная серебряной цепочкой, блестела кожаная сумка. В ней были бумаги с печатью Великого Инквизитора, и янтарные четки.
Ворон подлетел к окну, приземлился на подоконник и постучал клювом в стекло.

31

Элиза услышала стук и подошла к окну.
- Бабушка, смотри какая птица!
- Великий Логос, это же ворон Великого Инквизитора! – произнесла Элиза-старшая.– Он передает известия исключительной важности. Видишь сумку у него на груди? Там, судя по всему, письмо. Давай впустим его!
Окно было открыто, и ворон влетел в комнату. Он уселся на пол, несколько раз подпрыгнул и замер.
- Возьми же письмо на его груди! – нетерпеливо сказала Элиза-старшая. 
- Как? – опасливо спросила младшая, косясь на острый клюв птицы.
- Просто наклонись и открой сумку!
Элиза-младшая медлила. Ворон нетерпеливо каркнул и наклонил голову. Почему-то именно это заставило Элизу присесть и открыть замок. В сумке было несколько бумаг и известные всем четки Великого Инквизитора.
Как только Элиза-младшая достала все это, ворон в несколько прыжков подскочил к окну, взмахнул крыльями и улетел.
- Почему здесь четки? – спросила внучка.
Элиза-старшая задумчиво осмотрела янтарные шарики, скрепленные нитью, отложила в сторону и потянулась за бумагами.
Бумаг было три. Каждая была сложена вчетверо, ни одна из них не была запечатана в конверт.
На первой было написано «Вестнику Великого Инквизитора», на второй:  «Командору Великого Инквизитора». А на третьей просто: «Элизе».
- Элизе? – переспросила Элиза-младшая.
- Да. И уж поверь мне, это точно не тебе.
Элиза-младшая пожала плечами, а старшая развернула письмо с надписью «Элизе».
Через минуту она подняла повлажневшие глаза.
- Что там? – спросила младшая.
- Человек, которого вы знаете как Великого Инквизитора, желает свободы и надеется на любовь.
- Что?
- Тут так написано. А теперь отнеси письмо адресованное Командору. А после этого – Вестнику.
- А если Командор не позволит отнести письмо для Вестника?
- Позволит, - ответила Элиза-старшая, глядя в окно на медленно ползущие облака. Одно из них напоминало мужское лицо с седой бородой.
- Бабушка! А это не навредит Вестнику? – окликнула ее Элиза-младшая.
- Неужели в нашем роду всем женщинам суждено влюбляться в Вестников? – пробормотала Элиза-старшая.
- Я не расслышала, бабушка!..
- Я говорю, что воля Великого Инквизитора должна быть исполнена. И полагаю, что хуже уже не будет никому. В том числе и Вестнику. Только поспеши, как бы не было поздно!
- Что ты имеешь в виду, бабушка?
- Я сказала, поспеши!
Элиза-младшая взяла письма и направилась к двери.
- Погоди! – догнал ее голос старшей. – Возьми эти четки, и тоже передай Вестнику. Но так, чтобы Командор не увидел.
- Что ты задумала, бабушка? – спросила Элиза-младшая, пряча четки.
- Это не я задумала. Это вершится судьба, - ответила старая маркиза.

32

Элиза-младшая подошла к двери и постучала. Стражник, открывший ей, мгновенно отступил, увидев на листе бумаги глаз в ромбе – печать Его Беспредельности.
- Птица принесла письмо Командору от Великого Инквизитора! – сказала Элиза. – Немедленно проводите меня к нему!
Некоторое время стражник оторопело смотрел на девушку, а затем протянул руку к письму. Элиза отрицательно покачала головой. Стражник застыл, затем опустил глаза и пробормотал:
- Следуйте за мной, госпожа!
Вскоре Элиза стояла перед Командором, глядя в его надменные голубые глаза.
- Здравствуйте, дорогая Элиза, - нарочито вежливо сказал он. – Как здоровье вашей матушки?
- Ей уже лучше. Как вам уже донесли, в наши с бабушкой покои влетела птица с письмами от Великого Инквизитора. Это письмо вам! – она протянула сложенный листок с печатью Великого Инквизитора.
- Письмо было без конверта? – спросил Командор.
- Представьте, оно лежало в сумке на шее птицы именно в таком виде.
Но Командор уже не слушал ее. Он читал письмо, и руки его дрожали. Наконец он поднял глаза на Элизу. В них была тоска.
- Вы сказали, что писем было несколько?
- Да, одно предназначалось вам, второе - бабушке, а третье  – Вестнику. Я должна передать его.
- Вы хотите передать его лично?
- Да.
Командор помедлил, а затем произнес:
- Его Беспредельность написал мне кое-что, и это требует освобождения Вестника. Я собирался сам идти туда… Хорошо! Следуйте за мной!
 
33

Вестник решился на новую попытку – он только что нащупал горизонтальную ручку двери и положил на нее рукоять своей короткой шпаги. Теперь он собирался податься вперед всем весом своего тела. Пальцы поддерживали холодный клинок, вновь направляя острие прямо в сердце.
В голове Вестника шумели разные голоса. Наконец сквозь них пробился один.
«А ты уверен, что Логос хочет этого?».
- Я не знаю хочет ли этого Логос, но Бог примет меня, - ответил Вестник вслух.

34

Командор и Элиза подошли к двери. Их тени, рожденные пламенем факелов, дрожали на стенах, как живые.
За дверью послышался смутный голос.
- Можно я открою сама? – спросила Элиза, приняла огромный ключ на цепи, вставила в скважину, повернула.
И потянула ручку на себя. Дверь не поддавалась.
- Она открывается внутрь, - произнес Командор за спиной.

35

Голоса в голове Вестника стали громче, но разобрать, что они говорят, было сложно.
А затем где-то очень далеко раздался скрежет, и железная дверь толкнула рукоять шпаги.
Острие метнулось вперед и Вестника пронзила боль, отделяющая живых и мертвых.
- Вы здесь, Вестник? – раздался голос.
«Я уже покинул этот мир, - подумал Вестник, глядя на полоску света, пробивающуюся из-за приоткрывшейся двери. – И это Логос говорит со мной».
Он был в новом мире, и в этом мире он хотел выглядеть достойным. Вестник выдернул шпагу из груди, отступил за дверь и вложил клинок в ножны.
Боль в груди не исчезла, но она словно спряталась в глубину. А поверхность души наполняла странная теплота.
- Вестник! Где же вы? – В полосе света показалась Элиза.
«Неужели Логос имеет форму Элизы?» – мелькнуло в сознании Вестника. Он выступил из-за двери, молча склонив голову.
- Вот вы где! Теперь вы свободны. И еще – вам письмо!

36

Вестник посмотрел на свернутый листок в руке Элизы и механически принял его.
И увидел печать Великого Инквизитра.
Боль в груди вспыхнула с новой силой. Вестник понял, что пока еще жив, и теплота на поверхности души, которую он ощущал впервые в жизни, – это кровь.
Голова закружилась и земля потянула его к себе. Но он  нашел в себе силы сказать:
- Благодарю вас.
И провалился в темноту.

37

Через сто тысяч сердцебиений Вестник пришел в себя в той же самой комнате, где когда-то его принимал маркиз. Он лежал в нише, в огромной кровати, ощущая всем телом свежесть простыней.
Комната была залита щедрыми лучами позднего утра – майское солнце трудилось вовсю.
Рядом с ним сидел лекарь – маленький человек с острой бородкой. Возле него застыл секрет-камердинер.
- Доброе утро! – приветствовал его лекарь. – Как вы себя чувствуете?
- Неплохо, - медленно ответил Вестник. – Сколько сейчас времени?
- Вы проспали почти сутки. После сильного потрясения такое случается. Тем более, вы потеряли немало крови. Кстати, если бы дверь открывал мужчина, а не женщина, шпага наверняка пронзила бы ваше сердце. И вы бы сейчас встретились с Логосом.
- О чем вы?
- О шпаге у вашего сердца, рукоять которой упиралась в дверь.
- С чего вы взяли? – Вестника захлестнула волна стыда и облегчения.
- Во сне вы неоднократно говорили об этом, – вмешался секрет-камердинер. – Но все уже позади. Давайте забудем.
Вестник осторожно коснулся груди и ощутил там сгусток чего-то твердого.
- Это целебная смола, - сказал лекарь. – Она остановила кровь и закрыла рану. Так что не понадобилось даже делать перевязку. Через неделю корка сама отпадет и на груди не останется и следа.
- Спасибо, - пробормотал Вестник. – Вас хорошо наградят.
- Я уже наградил, - поклонился секрет-камердинер.
- Не смею задерживать высоких господ. Желаю вечного здоровья, - сказал лекарь и исчез.
- Я действительно проспал сутки? – спросил Вестник.
Секрет-камердинер кивнул.
- Ну что же, я безумно проголодался. Прикажите подать завтрак.
Секрет-камердинер опять кивнул и поднялся.
- Да, и письмо! Где оно?
Секрет-камердинер протянул сложенный вчетверо лист. Вестник принял его, скользнул взглядом по печати Великого Инквизитора и спросил:
- Вы читали его?
- Как можно!
- А было ли письмо адресованное вам?
- На этот раз Его Беспредельность не прислал мне никаких писем…
Секрет-камердинер исчез. А Вестник развернул лист. Это был тот самый  знакомый мелкий почерк.
«И вновь приветствую моего Вестника!
Надеюсь, что испытания, которые вам довелось пережить, не показались чрезмерными. Могу вас понять, ибо когда-то и сам в качестве Вестника пробыл несколько дней в той подземной камере.
А теперь главное: Я очень устал и хочу отойти от дел. И я вижу в вас своего приемника. Удивлены?
Думаю, вы тот человек, который не будет выдавать свою субъективность за высшую объективность Логоса. При этом остается вопрос: может ли быть не только много субъективностей, но и много объективностей? Вероятно да – и это диктует природа каждого из нас. Объективность человека всегда субъективна и только любовь спасает положение.
Итак, руководствуйтесь не только гневом или тоской, но и любовью. За свою недолгую долгую жизнь я понял это весьма отчетливо.
И на закате своего пути отравляюсь навстречу любви.
И еще:
ЕРЕСЬ – ЭТО ТО, ЧТО НАЗВАЛ ЕРЕСЬЮ ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР. Надеюсь, это поможет вам завершить войну с еретиками на юге нашей страны.
Великий Инквизитор.»

38

Некоторое время Вестник лежал на кровати, положив руку с письмом на свое многострадальное сердце.
Появился секрет-камердинер в сопровождении лакея. Вестник съел завтрак, не чувствуя вкуса. Облегчение в его душе тесно сплелось с тоской.
- ЕРЕСЬ – ЭТО ТО, ЧТО НАЗВАЛ ЕРЕСЬЮ ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР, - пробормотал он, допив кофе.
- Вы что-то сказали? – спросил секрет-камердинер.
Вестник протянул ему письмо.
- Читайте.
Когда секрет-камердинер оторвал взгляд от листа, в его взгляде было торжество:
- Поздравляю, Ваша Беспредельность!
- Вы… считаете, что я уже дал согласие?
- А разве нет? Поверьте, в ситуации, в которой мы находимся, это единственный выход!
- Скажите, а что с маркизом и его семьей? – неожиданно спросил Вестник. – С его женой, матерью?..
- Тещей, - поправил секрет-камердинер.
- Да. И что с этой девушкой...
- Элизой, - секрет-камердинер почему-то опустил глаза.
- Да, с Элизой!
- Женщины находятся в своих покоях. Вообще им позволено перемещаться по замку, но не выходить наружу.
- А маркиз?
- Насколько я знаю, он заперт в своей комнате…
- Прикажите освободить его!
- Боюсь, что в данных обстоятельствах это невозможно. Но если вы примете предложение Его Беспредельности, и сами станете Его Беспредельностью, то…
- Вы намекаете, что сохранить безопасность семьи маркиза можно лишь в том случае, если я стану Великим Инквизитором?
- Вы очень точно определили ситуацию, - поклонился секрет-камердинер.
- Хорошо! Я принимаю предложение Его Беспредельности. Что теперь нужно делать?
- Необходимо собрать всех людей в замке, например, во дворе перед башней, и зачитать письмо Его Беспредельности, думаю не все, а ту его часть, в которой речь идет о том, что вы становитесь преемником Великого Инквизитора. Если позволите, я могу сделать это.
- Ну что же, действуйте!
- Ваша Беспредельность, а как вы чувствуете себя? Необходимо будет ваше присутствие.
- Я чувствую себя достаточно хорошо для того, чтобы сыграть роль в этом представлении, - сказал бывший Вестник.
- Ну что же, я иду, – склонил голову секрет-камердинер. – Да, кстати, Элиза передала мне для вас вот это... – он протянул бывшему Вестнику янтарные четки.
Тот мгновенно узнал их.
- Откуда они у вас? – приняв четки, Вестник ощутил, что перешел черту.
- Элиза сказала, что они были вместе с письмами, и ее бабушка велела передать их вам. И Элиза сделала бы это, но вы лишились чувств от усталости и… - он хотел добавить «потери крови», но решил не продолжать.
- Вам пора идти, мой верный секрет-камердинер, - сказал бывший Вестник. – Созывайте людей.

39

Секрет-камердинер ушел, а бывший Вестник долго рассматривал четки.
Потом он встал, оделся и подошел к окну. На площади начали собираться люди.
«Вестник не должен успокаиваться, пока не выполнит свою Миссию во славу Логоса», - вспомнил он третий пункт секретного Положения о Вестнике. – Интересно, в мою миссию входило стать Великим Инквизитором? Задумывал ли все это тот, кто послал меня?»
Некоторое время бывшему Вестнику казалось, что ему ответит второй голос из глубины души, но этот голос молчал.
А затем в дверь тихонько постучали.
- Войдите, - сказал бывший Вестник, почему-то сразу поняв, кто это.
Дверь открылась. На пороге стояла Элиза. Она была пронзительно красива.
- Здравствуйте, - сказала она.
- Здравствуйте, - ответил бывший Вестник.
- Как вы себя чувствуете?
- Все задают мне этот вопрос. Уже хорошо.
- Я хочу, чтобы вы простили мою бабушку и меня…
- Все хорошо, что хорошо кончается… Считайте, что я простил вас, - бывший Вестник говорил это, а сердце его было бесчувственным, как корка из целебной смолы на ране.
Затем сердце вздрогнуло, но усилием воли он отстранился. Ведь он уже больше не был Вестником.
- Тем более, что бабушка сыграла роль в вашем освобождении, - продолжала Элиза. – Она ничего не сказала мне, но теперь я знаю, что она первая отправила письмо Великому Инквизитору. Ведь когда-то он был здесь Вестником и влюбился в нее. А потом они расстались. Я нашла черновик ее письма. «Ты еще помнишь Элизу?», - было написано там.
- А перед этим, Элиза-старшая решила взять покаянное письмо у меня. Так, на всякий случай, - горько сказал бывший Вестник.
- В ней боролись разные силы, но победила любовь.
В следующее мгновение раздался звон колокола.
- Всех созывают на площадь перед главной башней, - прошептала Элиза. – Когда я шла сюда, мне сказал об этом ваш секрет-камердинер. Он зачитает важное послание Великого Инквизитора.
- Ну что ж, пойдемте на площадь, - ответил бывший Вестник.

40

Площадь перед главной башней была заполнена народом. Тревожно перешептывалась челядь маркиза, угрюмо и настороженно держались стражники бывшего Вестника, но больше всего было воинов Командора. В своих черных масках они застыли перед крыльцом зловещим четырехугольником. Сам Командор стоял перед ними, сжимая левой рукой рукоять меча в роскошных ножнах, и глядя перед собой глазами цвета зимнего неба. Он был с непокрытой головой, и ветер играл его седыми волосами.
Над ними на крыльце возвышался секрет-камердинер с письмом в руках. Дверь за ним отворилась. На крыльце показались тот, кого все знали как Вестника Великого Инквизитора, и Элиза.
Толпа разом умолкла. Секрет-камердинер обернулся и, поклонившись, вновь стал лицом к собравшимся.
- Великий Инквизитор прислал письмо своему Вестнику! И от имени его я зачитаю фрагмент этого письма, который имеет значение для всех нас!
- Стойте! – зычно крикнул Командор. – Мы находимся в зоне проведения войны с еретиками, и я как Командор Его Беспредельности требую слова!
Секрет-камердинер растерянно оглянулся на бывшего Вестника и кивнул.
- Я тоже получил письмо от Великого Инквизитора, - продолжал Командор. – Там говорится, что я должен выпустить Вестника, если он взят под стражу, но ничего нет о том, чтобы я подчинился ему! Поэтому пусть он сойдет с крыльца, и выслушает повеление Его Беспредельности наравне со всеми.
Повисла тишина, а затем толпа зашумела.

41

Тот, кого все знали, как Вестника Великого Инквизитора, сделал шаг вперед, отстранив секрет-камердинера, и толпа утихла.
- А я предлагаю Командору Великого Инквизитора подняться на крыльцо!
Несколько мгновений Командор медлил, а затем тяжело взошел по ступеням.
- Мое положение требует, чтобы рядом со мной была личная охрана, - и он жестом призвал трех воинов в черных масках.
- Положение Вестника Великого Инквизитора требует того же! – ответил секрет-камердинер. Он сделал знак охранникам Вестника, и трое из них тоже поднялись на крыльцо.
Там стало очень тесно – посредине застыл секрет-камердинер с письмом в руках, слева от него – Командор со своими воинами, справа – бывший Вестник, Элиза и трое охранников, угрюмо сжимающих арбалеты.
- А теперь – озвучьте послание Великого Инквизитра! – велел Командор.
Секрет-камердинер откашлялся и прочитал:
- «И вновь приветствую моего Вестника!
Надеюсь, что испытания, которые вам довелось пережить, не показались чрезмерными…
А теперь главное: Я очень устал и хочу отойти от дел. И вижу в вас своего преемника…»
Лицо Командора потемнело. Он поднял руку, останавливая нарастающий шум толпы. 
- Это ошибка! Я требую дать мне лично ознакомиться с письмом!
Секрет-камердинер протянул письмо Командору. Тот прочитал его в напряженном молчании толпы, поднял глаза и заговорил:
- Должен признать, что письмо и в самом деле принадлежит Великому Инквизитору. Но даже великие люди могут заблуждаться! Его Беспредельность просто не знает глубины ереси его Вестника! Он отождествил Логос и Любовь! Нет прощения за эту ересь! – Командор воздел руки, ожидая поддерживающих криков толпы, но толпа молчала, напряженно наблюдая за ним. 
- И чтобы доказать полную справедливость моих слов, я вызываю моего противника на дуэль до смерти! По древним обычаям, в условиях войны дуэль проводится оружием, которое находится в руках или на поясе противников в момент вызова! Вот мое оружие, – он обнажил тяжелый меч. – А где твое, Вестник?
Бывший Вестник машинально коснулся бедра, но его короткая шпага осталась наверху в башне.
- Ах, у него нет с собой оружия? – Командор обращался к толпе. – Да он просто трус! Кто в условиях войны с еретиками может выходить из дому без оружия? Или  трус, или еретик! И я имею полное право пронзить его вот этим мечом как цыпленка!
Командор сделал шаг вперед, выставив перед собой меч.
- Опомнитесь, Командор! - крикнул секрет-камердинер. – Вы нарушаете волю Великого Инквизитра!…
Командор оттолкнул секрет-камердинера с такой силой, что тот скатился по ступенькам.
- Молись Логосу, еретик! – ревел Командор, приближаясь к бывшему Вестнику.

42

Элиза слышала последние слова Командора, но уже не разбирала их смысла. Она оглянулась в надежде, что стражи Вестника выйдут вперед и заслонят своего господина.
Но они застыли, как завороженные.
В следующее мгновение новые воины Командора хлынули на крыльцо и окружили охрану бывшего Вестника.
Элиза осмотрелась, в ее глазах было отчаяние. Они проигрывали битву.
Спасти их могло только чудо.
- Логос, я прошу тебя, соверши чудо… - прошептала она.

43

В это мгновение Элиза-старшая внимательно смотрела из окна на площадь.
Она видела и слышала все.
- Ты хочешь беспредельной власти? – прошептала она. – Ты ее получишь.
Она подошла к стене, сняла с нее арбалет с потемневшим от времени стальным луком, который принадлежал еще ее отцу.
- Что ты хочешь сделать, мама? – отчаянно спросила ее маркиза. Она наблюдала за происходящим на площади из-за спины матери.
-  То, что должна сделать. А ты иди и освободи своего мужа. Он заперт в собственной спальне! Быстро!
В ее голосе было нечто такое, что заставило маркизу мгновенно выйти из комнаты.
Элиза-старшая с неженской силой натянула арбалет, как когда-то учил отец, вложила стрелу и прицелилась.

44

А Элиза-младшая шагнула вперед и заслонила Вестника.
- Командор, вы делаете ошибку! Перед вами Великий Инквизитор! – звонко сказала она.
Командор застыл и вдруг расхохотался.
- Как трогательно! Великого Инквизитора защищает еретичка! Что же, во имя Логоса, я могу пронзить сначала тебя!

* * *

- Что же ты делаешь, девочка? – прошептала Элиза-старшая, глядя на внучку, закрывшую Командора.
Она ощутила как забилось ее сердце.
И стала молиться.

* * *

В следующее мгновение бывший Вестник схватил Элизу за руку и рывком спрятал за себя.
- О, это еще трогательнее! Великий Инквизитор спасает еретичку! Вы думаете это войдет в учебники истории? Или вы полагаете, что ваш Логос-Любовь спустится к вам? – Командор хохотал.
А затем оборвал смех.
- Мир устроен иначе, мои наивные противники! И ему нужен иной Великий Инквизитор!
Элиза-старшая выстрелила.
Она целилась в сердце, но толстая арбалетная стрела вонзилась Командору прямо в лоб.
Несколько сердцебиений он стоял, изумленно глядя перед собой, а затем рухнул на спину, и остался лежать с широко открытыми голубыми глазами.

* * *

В окне главной башни замка стояла еще одна фигура. Это был заместитель Командора в чине Старшего Инквизитра.
Когда Командор упал, он вскинул руку в латной перчатке. Эта рука дрожала.
В следующее мгновение воины Командора все как один подняли арбалеты и направили на бывшего Вестника и Элизу. Глаза воинов угрожающе поблескивали в прорезях масок.
- Господи, - пробормотала Элиза-старшая.
Толпа испуганно отпрянула от четырехугольника солдат Командора, а затем глухо зароптала.
- Люди! Да здравствует Великий Инквизитор! – вскричала Элиза.
- Да здравствует Великий Инквизитор! – эхом откликнулся секрет-камердинер, который, пошатываясь, поднялся на крыльцо.
В это мгновение в комнату, где стоял заместитель Командора, проскользнул маркиз и приставил шпагу к его затылку.
- Только попробуй опустить руку и еще одной жертвой еретиков станет больше! – прошептал он.
- Да здравствует Великий Инквизитор!.. – крикнул этот достойный человек.
- Да здравствует Великий Инквизитор! Слава маркизе Элизе!.. – подхватила толпа.
И арбалеты воинов, один за другим, стали опускаться.
А заместителю Командора в чине Старшего Инквизитра пришлось  стоять до конца процедуры с поднятой рукой, что, безусловно, послужило в дальнейшем развитию процедуры демократии.
Воины разрядили арбалеты, и подняли маски.
- Спасибо, друзья! – Великий Инквизитор вышел вперед. – И вот мой первый Указ: я назначаю Командором моей гвардии на юге – маркиза! И второй Указ: я прекращаю войну с еретиками! ОТНЫНЕ И НАВСЕГДА НАЗЫВАТЬ ЛОГОС ЛЮБОВЬЮ БОЛЬШЕ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ЕРЕСЬЮ!

45

Великий Инквизитор мчался по дороге назад в столицу, задумчиво перебирая в руках янтарные четки.
Только что он прочитал доставленное голубем поздравительное письмо от Главного Инквизитора, подписанное всеми ста сотрудниками его резиденции.
Прошло всего десять дней с того момента, когда ему объявили, что он стал Вестником, но ему казалось, что миновали годы и годы.
И, действительно, если бы он посмотрел в зеркало, то увидел бы седую щетину на лице, которая вскоре станет бородкой. И хотя в карете не было зеркала, Великий Инквизитор знал это.
- Власть покупается ценой молодости, - беззвучно прошептали его губы.
Было утро и майское солнце через восточное окно проникало своими лучами в глубину кареты, проходя сквозь шарики цвета меда, которые медленно двигались против часовой стрелки, то поднимаясь, то вновь ныряя в сумрак внутри ладони.

46

Через тысячу сердцебиений Великий Инквизитор заметил встречную карету. Когда экипажи сблизились, в окне он увидел  мужчину с седой бородой и золотыми очками, который махал ему рукой.
Великий Инквизитор постучал рукоятью шпаги в стену, и карета остановилась. Остановилась и вторая карета.
- Здравствуйте, Ваша Беспредельность! – проговорил Великий Инквизитор.
- Приветствую, мой бывший Вестник! Только Ваша Беспредельность – это уже вы, а я теперь – Ваша Определенность. Напомню, что именно так называют Великих Инквизиторов, которые добровольно поменяли власть на свободу.
- И на любовь, - улыбнулся Великий Инквизитор.
- Вы правы, - улыбнулся в ответ бывший Великий Инквизитор. – Я еду к своей Элизе, и мечтал об этом я уже тридцать лет. А вы едете от своей Элизы – и в этом вся логика нашего падшего мира.
- Я попробую изменить эту логику, - сказал Великий Инквизитор.
- Удачи! Когда-то я говорил точно так же…
Они поклонились друг другу, и кареты разъехались.

47

В дверь постучали.
- Могу ли я кое о чем попросить, Ваша Беспредельность? – спросил секрет-камердинер.
- Да.
- Я очень хотел бы когда-нибудь стать Вестником Вашей Беспредельности.
- Нет, мой верный секрет-камердинер. Вы будете секретарем Великого  Инквизитора. Согласны?
- Да, Ваша Беспредельность!
- Только я сделаю вас генерал-секретарем – за ваши заслуги.
- Благодарю, Ваша Беспредельность!
- А сейчас вы запишите несколько указов.
- Слушаюсь!
- Прежде всего нужно поменять редакцию третьего пункта Святой Доктрины. Вы помните его?
- Да! – поклонился секретарь. – Но я не рискну произносить этот пункт по памяти. После недавних событий моя память уже не та. У нас есть копия Святой Доктрины, – секретарь достал свиток, развернул его и прочел: «Человеческая субъективность и человеческая душа – это не стороны одного и того же, а одно и то же. Их разделение – это гордыня и томление сознания. Именование души субъективностью не дает ей стать надменной и отвернуться от Логоса».
- Отлично! А теперь мы передвинем частицу «не» в первом предложении.
- Каким же образом?
- А вот каким: «Человеческая субъективность и человеческая душа – это стороны одного и того же, а не одно и то же».
- О да, я понял! Записываю… - бывший секрет-камердинер делал правки прямо в тексте Святой Доктрины.
- Во втором предложении слово «разделение» мы заменим на «отождествление». Вы поняли?
- Да, Ваша Беспредельность. Получается: «Их отождествление – это гордыня и томление сознания». Так?
- Именно так. И, наконец, третье предложение этого пункта. Подумайте сами, как можно было бы его изменить, чтобы оно соответствовало первым двум.
- Да, Ваша Беспредельность!
Секретарь Великого Инквизитора некоторое время думал, а затем принялся писать.
- Готово!
- Что у вас вышло?
- «Именование души субъективностью заставляет ее стать надменной и отвернуться от Логоса».
- Да, это возможно. Но не хотелось бы завершать Святую Доктрину на такой ноте. Давайте  так: «Различение души и субъективности не дает душе очерстветь и отвернуться от Логоса».
- Уже записал Ваша Беспредельность!
Великого Инквизитора вдруг охватила тоска.
- И в конце напишите «Любви», - тихо сказал он.
- Рядом с Логосом?
- Вместо Логоса.
- Ваша Беспредельность… - проговорил секретарь, и голос его дрожал, - в столице это может не понравиться очень многим. Ведь Командор был не одинок…
- Не беспокойтесь об этом. Мы допишем еще один пункт в Святую Доктрину: «В своих высших проявлениях Логос – это Любовь». Назад дороги нет. Ну что скажете?
- Да будет так, Ваша Беспредельность, - бывший секрет-камердинер склонил голову и заскрипел пером. - Только я советовал бы внести этот пункт не первым, а вторым.
- Мы можем внести его даже третьим, - улыбнулся Великий Инквизитор, ощущая, что тоска не уходит, а прячется в глубину души. - Но он будет обязательно.
- Я вставил его третьим… - проговорил секретарь, вписывая текст.
- И, наконец, в последнем пункте Святой Доктрины вместо «объективности» стоит тоже поставить «Любовь»…
- Не много ли любви, Ваша Беспредельность?.. -  пробормотал генерал-секретарь.
- Не перечьте Великому Инквизитору!
Генерал-секретарь молча склонил голову. Его перо скрипело и посвистывало, словно сказочная птица.
- А теперь прочтите новую Святую Доктрину целиком.
Бывший секрет-камердинер на несколько мгновений нахохлился, а затем приосанился:
- «1. Логос есть разумный принцип мироздания, создающий из неразумной материи разнообразные миры и существ этих миров, в том числе человека.  Логос абсолютно объективен к себе и своим творениям, человек лишь относительно объективен и к себе, и к своим творениям.
2. Созданный по образу и подобию Логоса человек обладает субъективностью, которая есть результат соединения с телесностью. Задача человека – изживать субъективность и наполняться объективностью, изложенной в Святой Доктрине.
3. В своих высших проявлениях Логос – это Любовь.
4. Человеческая субъективность и человеческая душа – это стороны одного и того же, а не одно и то же. Их отождествление – это гордыня и томление сознания. Различение души и субъективности не дает душе очерстветь и отвернуться от Любви».
5. И в земной жизни, и после смерти, когда человек странствует между мирами, он настолько счастлив, насколько сумел наполниться Любовью.»
Бывший секрет-камердинер умолк. Повисла тишина, нарушаемая только шорохом колес.
- Отныне Святая Доктрина будет звучать в такой редакции, - наконец сказал Великий Инквизитор.
Повисла пауза еще более длительная.
- Ваша Беспредельность, - наконец проговорил секретарь. – Если в Святой Доктрине будет написано:  «В своих высших проявлениях Логос – это Любовь», то рано или поздно возникнет вопрос о низших проявлениях Логоса. А это может привести к новым ересям.
Великий Инквизитор долго молчал, глядя в окно.
- А ведь это так, - сказал он, не отрывая взгляд от пейзажа. – Мы напишем просто: «Логос – это Любовь».
- Исправляю, Ваша Беспредельность!
- И этого пункта будет достаточно для всей Святой Доктрины.
- Я не расслышал, Ваша Беспредельность… - в голосе бывшего секрет-камердинера был ужас.
- Я говорю, что на самом деле достаточно одного простого пункта, чтобы Святая Доктрина не порождала ереси.
- Но тогда не будет никакой ясности… Что будут делать инквизиторы, а что философы?
- Философы будут мыслить во имя любви. У каждого будет своя Святая Доктрина. А инквизиторам нужно будет следить, чтобы не появлялись такие, как Командор.
- Но ведь нужны же какие-то общие ориентиры, Ваша Беспредельность!
- А мы вернем древнюю Святую Книгу.
- Ту самую, в полторы тысячи страниц?..
- Ту самую.
- Но тогда вернутся священники и ритуалы… Логоса опять назовут Богом… Исчезнет ясность мысли… И уличить еретика будет очень сложно…
- Думаю, это будет меньшим злом. Кстати, запишите: именование Логоса Богом больше не является ересью. И еще… У инквизиторов в моей резиденции вновь будут имена. Я отменяю прежний Указ о лишении инквизитора имени.
- Готово, - пробормотал бывший секрет-камердинер, то и дело макая перо в чернильницу. Руки его дрожали, и почерк изменился до неузнаваемости.
- А теперь еще одно. О Главном Инквизиторе. Конечно, его нужно будет заменить. Записывайте следующий Указ: новым Главным Инквизитором назначается Второй из Башни, мой бывший сосед по комнате. Он добрый человек, и это уже немало.
- Я записал, Ваша Беспредельность…
- И последнее: философы получают свободу. Ни один из них больше не будет под надзором инквизиторов. И они вновь могут вернуться в университеты.
Неожиданно в дверь, ведущую в комнату бывшего секрет-камердинера, раздался стук. Вслед за этим Великий Инквизитор и его секретарь поняли, что карета остановилась.
- Кто бы это мог быть? – спросил Великий Инквизитор и стиснул рукоять шпаги под плащом.

48

За дверью оказался стражник, начальник тех, кто сопровождал бывшего Вестника на пути в замок маркиза.
События последних дней сделали его совершенно молчаливым, а в глубине глаз затаилось тревожное изумление.
- Письмо от Командора, Ваша Беспредельность, - проговорил он, протягивая запечатанный четырехугольник. – Принес почтовый голубь.
Великий Инквизитор принял конверт. Он был скреплен сургучом с печатью в виде ладони с ромбом и глазом внутри ромба.
- Я могу идти? – спросил стражник.
Движением руки Великий Инквизитор отпустил его и перевернул конверт.
«Великому Инквизитору от Его Командора», - прочитал он.
- Странно, чего это Командору понадобилось писать мне? Ведь мы не виделись всего день. Прошу, распечатайте и прочитайте, - он протянул письмо секретарю.
Тот ловко вскрыл конверт кинжалом и достал сложенный вчетверо лист.
- «Ваша Беспредельность!
Сим доношу до Вашего сведения, что Ваш Вестник является главным еретиком. Он не только не пресек ересь маркиза, но и активно разжигает ее, прилагая к этому свои способности философа. Логос назван им любовью, причем доказывает он это довольно убедительно для простолюдинов.
Эта ересь может довести до губительных для нашего государства последствий, например превращение короля в Премьер-министра, а Великого Инквизитора (упаси Логос!) – в Президента, как это есть в некоторых сопредельных нам государствах, погруженных в хаос так называемого народовластия.
Считаю необходимым заключить Вестника под стражу.
Жду приказаний.
Преданный Вашей Беспредельности Командор гвардии
Святой Инквизиции на юге.»

49

Пока генерал-секретарь читал, Великий Инквизитор не перебивал его.
- Все? – спросил он, когда тот умолк.
- Да, Ваша Беспредельность.
- Что вы думаете об этом?
- Думаю, что это писал не наш маркиз.
- Я тоже так думаю, - медленно ответил Великий Инквизитор. – Очевидно, что это был прежний Командор.
- Получается, что это его послание не дошло до Великого Инквизитора… - проговорил генерал-секретарь.
- Не дошло… И возможно, именно это и спасло нас с вами.
- Думаю, что голубь заблудился и странным образом прилетел именно к нам, - задумчиво добавил генерал-секретарь. – Такова была воля Бога-Логоса…
Повисло молчание.
- И я предлагаю выпить за наше чудесное избавление! – генерал-секретарь юркнул в комнатку бывшего  секрет-камердинера и появился с фляжкой и двумя бокалами.
- Погодите, - сказал Великий Инквизитор, когда генерал-секретарь поставил их на стол. – Прежде всего стоит сжечь это послание. Насколько помню, у вас неплохой навык в этой сфере.
Великий Инквизитор как когда-то разорвал письмо на несколько частей, а генерал-секретарь принял их в подставленные ладони, положил в ту же самую бронзовую пепельницу и поджог. Пламя потанцевало над ними и через несколько мгновений серый пепел был выброшен за окно и развеян по ветру.
- Ну вот, еще один еретик сожжен, - усмехнулся Великий Инквизитор. Он вспомнил, как чуть не был сожжен темнотой, и облегчение смешалось с тоской.
Его отвлек генерал-секретарь.
- Предлагаю выпить за чудесное превращение еретика в Великого Инквизитора! – провозгласил он.
- А вы позволяете себе странные тосты, - поднял брови Великий Инквизитор. – Ладно, расслабьтесь. На самом деле нужно выпить за превращение философа, - он поднял стакан. – А еще лучше было бы выпить за обратное превращение, - он сказал это так тихо, что генерал-секретарь не услышал.
Они выпили до дна, и огненная жидкость потекла по жилам, кружа головы.

50

- Но обратите внимание, Ваша Беспредельность, это же надо было додуматься – переименовать короля в Премьер-министра, а Великого Инквизитора – в Президента! – генерал-секретарь хохотал.
- Да, смешно, - кивнул Великий Инквизитор, ощущая новый приступ тоски.
- Так можно дойти до того, что инквизиторы в вашей резиденции превратятся  в философов, а сама резиденция будет переименована в Академию философии! - разошелся генерал-секретарь.
- Хватит! – отрезал Великий Инквизитор. Он неожиданно протрезвел. – Возьмите блокнот и записывайте! По приезду составите мне список младших инквизиторов для Инициации. И, соответственно, список старших инквизиторов для Люстрации. Записали?
- Да, Ваша Беспредельность!
- А теперь оставьте меня, я хочу побыть один.
- Слушаюсь!
Бывший секрет-камердинер испуганно удалился, а Великий Инквизитор долго смотрел в окно.
Он вспоминал Элизу и погружался в свою тоску, как камень, уходящий в глубину океана. Элиза ничего не сказала, провожая его, а говорить самому не позволил новый статус.
Ну что же, я больше не хочу видеть ее. Моя жизнь теперь будет  наполнена новыми смыслами. Меня ждет моя Революция.
Великий Инквизитор медленно перебирал янтарные четки. Его взгляд вновь и вновь обращался на шарик, который отличался от других странными блестками внутри янтаря…

ЭПИЛОГ

Закатное солнце превратило реку в поток расплавленного золота.
Элиза сидела с книгой у окна и смотрела на далекий пейзаж вдали. Но видела она совсем не пейзаж.
Внезапно на книгу упала тень, раздался шум крыльев, и на подоконник рядом с ней приземлился ворон.
На его шее была блестящая кожаная сумка на серебряной цепочке.
- Это снова ты? – спросила Элиза.
Ворон, склонив голову набок, молча смотрел на нее глазами-бусинками.
- У тебя письмо для меня?
Элиза открыла сумку и достала письмо.
«Здравствуйте, Элиза.
Когда-то в юности я написал стих:
Заботы мира – легкий дым.
Философ странствует над ним.
И видит даль, и видит свет,
Что обгоняет сонмы лет.
И оставляет след рукой
С пером души – его тоской…
Теперь я понимаю, что философ отличается от инквизитора не тоской, а любовью.
И, как говорил мой предшественник: «человек, которого вы знаете как Великого Инквизитора, желает свободы и надеется на любовь».
Но я остаюсь Великим Инквизитором. Моя революция продолжается. И возможна она лишь с вами. Вы мне нужны, Элиза.
Ибо Логос – это Любовь.
Великий Инквизитор.»

Какое-то время Элиза смотрела на реку, которую закатное солнце превратило в поток расплавленного золота, затем перевела взгляд  на ворона, выжидающе смотревшего на нее глазами-бусинками, и взяла лист бумаги.
Улыбнулась. И написала одно-единственное слово:
«Да.»
И добавила: «Ибо Любовь – это Логос».
И самое короткое письмо в истории Святой Инквизиции полетело менять судьбу этой страны.