Мой Символ Веры

Василий Овчинников
СИМВОЛ ВЕРЫ


                Поражаешься, как быстро слетаются рыжие навозные мухи
             на свежую лепёшку, оставленную коровой, пасущейся на цветущем лугу.    
             Синие, мясные тут же обсядут мертвечину.
                Пчела, залетевшая в раскрытое окно, будет долго кружить
             по грязной, неубранной после вечернего пира комнате, пока не   
             приземлится на край единственной вазочки с остатками варенья.
                Люди подобны или мухам, или пчёлам. Третьего не дано.
             Одни ищут сладкого, благоухающего. Другие стремятся к   
             дурнопахнущему.  Только человек, если он настоящий, разумный, 
             верующий, стремится к чистому, и, в отличие от пчелы, казалось бы, 
             не замечающей запаха дурного, страдает.  Ему больно от вида   
             грязного, разлагающегося. Он возьмёт лопату и прикопает,
             чтобы не смердило.




   Конец девяностых. Уже прошлого века.
   По дороге на дачу, стараюсь подгадать так, чтобы пересадка была на остановке у храма Александра Невского. Несколько минут стою у информационного церковного стенда.
   Изредка посещаю и библиотеку при  храме. Как-то в разговоре смотритель библиотеки, узнав, что я, крещёный в православии, но по убеждениям протестант,  спросила меня:
-     И против чего Вы протестуете?
-     Я не против. Я - «за».  - В ответ на недоумённый взгляд я развил тему,
-     Я за то, чтобы меньше «попов», чтобы больше Священников, Батюшек было.

  Язычнику Чингиз Хану приписывают великие слова: «Бог един. Но каждый волен идти к нему своим путём. В этом не мешайте. В остальном, - требуйте повиновения». Я согласен с воителем и создателем трехсотлетней великой империи.

    Вера, по моим понятиям, дело глубоко личное. Считаю, что неверующих людей просто нет.
     Каждый из нас на пути к Богу. Цель, казалось бы, едина, но путь, у каждого свой. По разумению. Все мы твари Божии. Человек - творение самое прекрасное, но, иногда, и ужасное.

     Творение. Это к жизни растительной больше подходит.
     Тварь безгласная. Это уже для тех, кто движется.
     Человек, по назначению, скорее, Творец.
     Раб Божий. Согласен. Но больше - ничей.
     Сын Божий. Это уже выше, эволюция Веры.
 
   Вера разумного это не ритуал, это – предстояние перед Господом. Анализ и отчёт.

   Религия – нечто другое. Это людское. И церковь — это организация. Организация людей. Организация, так или иначе, налагает пределы, ограничивает рамками ритуала. Мудрая церковь не загоняет, не давит. Не надо торопить, подгонять. Не надо загонять. Я за естественность, чистоту и искренность личной веры.

               
                Василий Овчинников, Псков, 1972, 2003.



   
     Три ступени Веры:
1. Страх Божий – ТВАРИ.
2. Чувство созидания и осознание смысла жизни. Ты – ТВОРЕЦ, Раб на ниве Божьей, но больше ты ничей, свободен.
3. Чувство спокойствия и уверенности. Ты сопричастен великому замыслу. Ты – СЫН Божий.
        Но, Господи, избавь нас от гордыни.

        БОГ есть ЛЮБОВЬ!
        И, даже в борьбе за правое дело, главное, не терять чувство любви, помнить, что сатана начался с пены остервенения на губах первого ангела.





                Что же ты несёшь в душе своей?...
                Весь вопрос не в том,
                возвратится ли человек к религии и вере в бога,
                Но в том, живёт ли он в любви и
                мыслит ли он по истине
                Эрих Фромм. «Психоанализ и религия»

   Мысль об этих заметках пришла в день Рождества Христова 07.01.91. Двойственное отношение у меня к празднику, провозглашённому правительством России.

    Забежал на могилу отца. Семи утра ещё нет. К воротам храма подошёл крепкий старик. Снял шапку, перекрестился. Тяжёлые двери ещё закрыты. Поздравил доброго человека с праздником. Пожелал здоровья. Разговорились. Выходец из Прибалтики. Сейчас живёт в Пскове. Русский. Его дед, отец и он жили в Латвии. Никогда не задумывались о своей национальности. Беда в их семью пришла в 1940 году. Вместе с «освобождением» началось раскулачивание, кончился мир.

   После войны победители скрепили страну быстро, и, казалось, навсегда. Но, забурлило. Поспешно набиваемые новые скрёпы не держат. Неуютно стало, не только в нашей многонациональной стране. Прорвало. События в Литве. Война в Ираке. Каждый несёт свой крест. И мы близимся к финалу…

   Когда варяги проложили свой путь в «греки» через славянские земли, раздираемые междуусобицами, славяне по достоинству оценили воинственный и крепкий народ. Братья Рюрик, Синеус и Трувор по преданию были приглашены на княжение в Новгород, Изборск, Белоозеро со дружинами и соплеменниками – Руссами.
   Не умаляет достоинства России версия  о скандинавском происхождении имени народа и земли Русской. Желто-голубые цвета и трезубец дружинник Рюрика Аскольд донёс до древнего Киева. Сегодня они стали символами самостийности Украины.
   Трезубец обильно умыт кровью. Но вспоминается благородная легенда о клятве язычников – варягов. Держась за средний зуб грозного оружия, воин говорил: «И да укрепит меня добрая слава моих предков, чтобы я с достоинством мог нести бремя грехов их. И озабочусь я умножением доброго, которое оставлю потомкам своим. Во имя Отца и Сына… Я буду твёрдо стоять на этой земле». О святом духе они ещё не знали, но преемственность поколений – вот она в клятве варяга – русича. Мы – восприемники. Не будем возносить хулу за наше настоящее. Каждому – своё.
(По следам Апостола Андрея. Н и Р за 1990 год №№9,10,11. Константинополь – Рим. Половцы – не тюрки. Река Рось – приток Припяти. Варяги Руссы – не скандинавы, а западные славяне. Остров Буян - Рюген и статьи М. Задорнова.)
    Символы, знамения (знамёна), цвета… Люди связывают с ними  самые лучшие свои устремления. Но, видно и впрямь «благими намерениями вымощена дорога в ад». Христианскому кресту не прибавили доброй славы походы крестоносцев и рвение инквизиторов. Большой кровью уплатила цивилизация за сегодняшнюю веротерпимость.
   Свастику - древний индийский символ плодородия и благополучия опоганили фашисты – нацисты.
  Символ рождения, единения, очищения, надежды – звезду окрасили в красный цвет в память о пролитой крови борцов за лучшую жизнь человека, а потом… так умыли той же человеческой кровью, что сердце содрогается и разум ужасается от того, что нам сейчас открывает жизнь.
    Марксизм – Ленинизм, провозгласив на своих знамёнах вечные, чистейшие стремления людей к свободе, равенству, братству, привлёк в ряды своих подвижников миллионы честных людей планеты. Но, претендуя на научность и абсолютную истину, оказался несостоятельной религией. Уж очень много лжи, страданий несли в жизнь его апостолы.
    И воистину страшны своей слепотой те, кто в неспособности к самому высокому из человеческих качеств – покаянию, ссылаются на неведение своё и цепляются за «завоевания». Оглядываясь на пройденный путь, с горечью вижу, что ценой огромной крови и лишений мы очень мало и не так построили, но очень много разрушили. Наши замки из песка, зыбки и неустойчивы и путь во мраке. Достижением перестройки считаю наконец-то открытые глаза, развеянный миф о гениальности партии и вождей, верном чутье рабочего класса. Больше достижений пока нет…
    Но, живому – жить? Жить – значит строить. Хотим ли мы строить?
    Уважаю Кирсана Илюмжинова уже только за один эпизод. Памятник Ленину в Элисте: «Не мы строили, не нам и сносить», - ответил он разрушителям, предложившим свои услуги на второй день его президентства в Калмыкии.
    Перестройки не получается. Переоценка?

   Я, в недалёком  прошлом, в том государстве, которое мы потеряли, был неслабым технарём, потом руководителем, по совместительству и идеологом – пропагандистом. Сначала многообещающим и популярным.  Потом? Глаза не собачьи. В середине восьмидесятых, мне уже за тридцать, обнаружил, что был недостаточно сер, чтобы быть скучным, как большинство моих коллег. Недостаточно информирован, чтобы самостоятельно сделать выводы о нежизнеспособности системы, и недостаточно умён, чтобы прислушаться пусть к не слишком аргументированным, но достаточно искренним суждениям не всегда более старших, но не глупых, думающих людей. Казалось, что это у них от недостатка энергии, жизненных сил. Если бы молодость знала, если бы старость могла… Да, если бы и прислушался. Сейчас может и рад, что до последнего был в рядах строителей, не разрушителей. Гнилое разваливается само. Но что на обломках?
   
    Бытиё определяет сознание. Как то в споре меня пытались поправить:
«…общественное бытиё определяет общественное сознание», моё личное тоже. Я – атеист. По определению, по воспитанию. Но…, оглядываясь назад, вспоминаю.

   Кто мы? Откуда? Куда идём? Что за душой? От этих вопросов очень недалеко до религии.


  Имя Бога в семье упоминалось как-то по инерции, мамой, которая была менее определившейся в жизненной позиции, чем папа – коммунист. У неё Бог был добрый: «Боже мой! Слава Богу. Дай Бог». Позднее я понял, что даже самое распространённое слово «Спасибо» есть не что иное, как ответное пожелание доброго: «Спаси (тебя) Бог». Познакомившись с алфавитом, пятилетний сын долго выяснял, на какую букву оканчивается слово «Бог».  Отец терпеливо объяснял, как слова пишутся и как произносятся – слышатся. По отношению к Богу он был сдержан и не очень долго сердился на свою жену – мою маму за то, что она отвезла меня к бабушке и тайком окрестила. Об этом я узнал, когда стал интересоваться, почему старшую мамину сестру – тётю Марусю – подпольщицу, партизана, фронтовика, добрейшей и большой души, но чрезвычайно скромного человека, мы зовём Матой. Мне объяснили, кто такие крёстные мать и отец. Младшего брата Колю крестили уже без рано умершего отца, в семь лет, перед школой.

     Мата, тётя Маруся была и осталась для меня примером смирения, доброты, реальных взглядов на жизнь, не очень добрую к ней. Тогда не то, что нынче. После войны уделом фронтовиков были не почёт и льготы, а непосильные труды и жизненные невзгоды. Медалями доброй тётки, свет которых быстро погас в её глазах, играли дети и племянники.

  «Никшни! Боженька ушки оторвёт!» - говорила Бабушка расшалившимся внукам. Никак было не понять, почему Бог такой строгий.
   В красном углу перед ликом Спасителя теплилась лампадка. Солдатская вдова аккуратно клала поклоны и шептала молитвы. Чаще всего она обращалась к Заступнице – Казанской Божьей Матери. За себя она ничего не просила. Но часто мы слышали имена близких в молитвах Бабушки.
   Перед первым классом, опять же тайно, меня и двоюродного брата Бабушка свела в свою церковь Казанской Божьей Матери. Семилетние мальчишки, далёкие от Бога, отстояли молебен «об укреплении сил и мысли» и причастились к таинствам святым.  Поход в церковь остался в памяти. Помогло или нет причастие, не знаю, но юного пионера, начинающего атеиста слегка мучила совесть при этом воспоминании. 

    Церковь Казанской Божьей Матери снесли. В собор бабушка ходила много реже. На вопрос двадцатилетнего внука семидесятипятилетняя, ещё крепкая старушка, после очередной коленопреклонённой молитвы со всей серьёзностью ответила, что вера её так же крепка. Церковь и Батюшка – это как бы посредники между Богом и человеком. Посты и обряды она соблюдала строго, с каждым годом только усыхала и выпрямлялась.
     В восемьдесят лет она была всё такая же подвижная. Дождалась и правнуков. На вопрос уже тридцатилетнего отца семейства – партийного атеиста, но прочитавшего библию уже не только в однобоком пересказе Емельяна Ярославского, почему она перестала молиться, Бабушка спокойно объяснила: «Чтобы Вас, неверующих, в грех не вводить. Мне достаточно творить молитву и про себя. Доброе слово Бог услышит и без поклонов». Да и коленки у Бабушки на девятом десятке стали уже не те. У неверующего внука язык не повернулся сказать Бабушке что-нибудь против её Бога.
    Через несколько лет угасла и лампадка. Некому стало добавлять масло. Да и масла нужного достать стало трудно.
   Вера Бабушки оставалась чистой и доброй. На вопрос, что есть Бог, Бабушка отвечала, что у каждого он свой. Не так важно, какой он и где он. Самое главное, чтобы было то, что поддерживает нас и даёт нам силы жить и творить доброе в этом мире. Провожать девяносточетырёхлетнюю Бабушку в последний путь собрался весь её род. Внуки выкопали могилку, опустили гроб. Правнуки положили цветы на свежий холмик. Помянули с грустью, но и с благодарностью: редко собирались в последние годы вот так, все вместе. Суета мешала.

   Отец. Коммунист, морской пехотинец, чекист, пропагандист партийной науки, прошёл войну от звонка до звонка. И после войны война для него не кончилась. Ещё не один год выковыривали лесных братьев из приграничных лесных схронов.
    Отец почти не знался с врачами, угас в три года после двадцатого съезда партии, не дожив и до сорока лет. Говорили – пил. Вспоминаю – душа рвалась и болела. Не мог жить. Итог – стандартные три залпа. Родные и друзья похоронили его с воинскими почестями на псковском Дмитриевском кладбище под пирамидкой со звездой. Первая звёздочка отстояла лет пятнадцать и была сломана чьей-то дурной рукой. Вторая не продержалась пяти лет. Потом пришлось обновлять звёздочку чуть ли не каждый год. Уже в конце восьмидесятых, добрая старушка, встретив меня поутру на аллее кладбища, заметила, что уже не впервой видит меня утром на кладбище. Узнав о напасти, посочувствовала, но посоветовала пожалеть несчастных и обиженных: «Бог одинаково не сможет простереть благодать на осквернителей памятников и могил, чьи бы они не были: православных, иноверцев, или твоего не веровавшего отца».
    Друзья отца, большинство из них не дожили до наших дней, предвидели такой исход: «Вовка! Про нас и твоего отца ещё будут говорить очень плохо, - слышал я от них, - не верь! Не всегда правильно мы жили. Чего-то не видели. В чём-то не разобрались. Но трусами и подлецами не были». Многих из них хоронили вслед за отцом. Я им верю. Не я поставил первую звезду. За последние годы перестройки (слово душа не приемлет) мне пришлось вырезать из обрезков латуни и установить на старой пирамидке больше десятка звёздочек. Каждый раз я вспоминал слова мудрой старушки и жалел несчастных, поднявших руку. Бедные люди! Бедная Россия!

    Сегодня я далеко от могилы отца. Пирамидка стоит без звёздочки. У престарелых мамы и отчима нет духовных сил бороться с осквернителями…

    Мы не построили храмов. Но церковь, гонимая, притесняемая, выжила.
    Вера – утешение страждущему. Силён главный постулат всех религий. Человек рождается для жизни. Какой бы страшно и тяжкой ни была твоя земная жизнь, другой у тебя не будет. Долг твой – прожить её достойно. Во имя отца и сына…
    Я разделяю последний символ веры моей Бабушки, сформулированный, конечно мной – «высоким стилем» бабушка не выражалась. «Бог – есть идея. Идея Любви, Добра и вечного стремления человека к истине». Более коротко, но это уже не я: «Бог есть любовь». И если он помогает жить, пусть он будет.  У каждого - свой. И один на всех.               
               
                Остров Крым. 1993 год