(Гротеск. Людям с тонкой душевной организацией читать не рекомендую. Название спёрто мной у А. Н. Герасимова http://www.proza.ru/avtor/gerasimoff)
I
«Наградил же бог фамилией!» — сокрушался Герман Оттович. Фамилия ему и впрямь досталась деликатная. С расстройства Пенис вздыхал и плевал с балкона на головы прохожим. Попадал, конечно, не всегда, но попадал и радостно потирал ладони. «Всё-таки славно, когда кому-то хуже, чем тебе!» — Удовлетворенный, он уходил в комнату, ложился на диван и в деталях вспоминал приятный момент.
Бабье лето вспыхнуло и сгорело за считанные дни. Погода испортилась. Дождем хоть и не пахло, но он накрапывал. Возможно, это был вовсе не дождь, а пролетевшие мимо цели плевки Германа Оттовича. По улице шныряла одичавшая старушка, раболепно заглядывала в лица прохожих и старалась лизнуть им руку. Прохожие шарахались и отмахивались от старушки ногами. Старушка обиженно скулила, норовила укусить обидчика. Если ей это удавалось, то она громко лаяла. У неё было шикарное сопрано. Пенис с умилением наблюдал за старушкой и капельку ей завидовал — он говорил дискантом.
Герман Оттович считал себя альтруистом, щедро раздавал на паперти заплесневелые сухарики и ликовал, слыша: «Спасибо за щедрость, барин! Чтоб тебя так дети перед смертью кормили!» Вот и сейчас он вздумал проявить благородство, больше похожее на глупость. «Удочерю старушку или даже женюсь на ней, — Герману Оттовичу казалось, что они дополнят друг друга. — Если что, она очень пожалеет! Убивать буду голыми руками, с помутневшим от ревности рассудком и опухшим от любви сердцем, как Отелло Дездемону». Отчего-то вспомнился последний визит в редакцию модного журнала — Пенис пописывал, но все чаще в стол.
Дело близилось к обеду. Редактор «Литературного коллапса» Венера Вагина достала бутерброды. Она уже впилась зубами в мякоть колбасы, когда дверь распахнулась.
— Здравствуйте! — поздоровался Пенис.
— А, господин Пенис! — поперхнулась Вагина и отложила бутерброд. — Никак, шедевр накропали? И опять, поди, на эсперанто? Ен ла мондон венис нова сенто?
— Я футурист* и к эсперанто никакого отношения не имею, — ответил Пенис, протягивая листок.
Словно перед отпеванием, в кабинете повисла тишина. Вагина прокашлялась.
— Винус дустус фон Сальерис, в гробус слегус Амадеус!
Переварив прочтенное, она сказала:
— Кажется, я догадываюсь, о чем вы написали. Но это же тарабарщина!
Пенису хотелось удавить редактора, но удавить изощренно — возвышенной лирикой.
— Это не все! Есть стихотворение о любви.
Герман Оттович положил перед литературным инквизитором новый текст.
— Венерус коитус и, бац — сифилитус!
Читать дальше Вагина не стала; ее губки возмущенно надулись. Одуревшая от сквернословия муха разбила окно и вылетела вон, поднимая взмахами могучих крыльев клубы пыли. Порывом ветра с булочной сорвало вывеску. Та с грохотом сбила с ног и придавила гражданина в замшевых ботинках.
— Чего вы хотите? — не обращая внимания на вопли с улицы, спросила Вагина: — Денег или признания?
— Зачем мне признание? Им сыт не будешь!
Вагина достала кошелек и извлекла из него все содержимое.
— Возьмите, Пенис. Талант за деньги не купишь, я откупаюсь!
Аппетит пропал, надкусанный бутерброд вызывал отвращение и тошноту. Редактор «Литературного коллапса» обхватила голову руками.
Дымка воспоминаний развеялась так же неожиданно, как и появилась.
— Эй, бабушка! — крикнул Пенис, свесившись через кованую оградку. — Иди домой! Домой, говорю, иди, стерва гулящая!
Старушка с радостью бы загрызла обидчика, но понимала утопичность мечты — тот слишком высоко забрался. Неожиданно двери парадной распахнулись. Жертва сама вышла на крыльцо.
— К ноге! — ласково приказала она и потрепала по голове одичавшую старушку.
От такой выходки та потеряла агрессивную прыть и облобызала сапоги мужа-удочерителя.
Брачную ночь Герман Оттович решил не откладывать.
— Ну что, половинка моя, сольемся в единое целое?!
Перевозбужденный Пенис кряхтел, сопел, покрывался потом. Старушка, наоборот, не подавала признаков жизни. Впервые за много лет в нее вошла стрела Купидона, отчего бабка чувствовала себя погибшей от счастья. Она лежала в позе изображенного великим Леонардо человека и размышляла о переменах в судьбе: «Судя по фамилии, прибалт или немец. Буду теперь баронессой! Прислугу заведу…»
С утра старушку мутило. «Залетела! Залетела, безмозглая дура!» — ругала она свою неосмотрительность. Беременность, к счастью, длилась недолго. К субботе бесцеремонно взятая замуж бабка раздулась, а в воскресенье лопнула. Взрывной волной Германа Оттовича сбросило с кровати и слегка контузило. Очнулся он от чьих-то рыданий. Из развороченного чрева супруги выглядывал махонький старичок с нержавеющими зубами. Он с рёвом наматывал на руку осклизлые кишки. «Неужто стал отцом? — удивился Пенис. — Назову-ка я сынишку Анусом. Пусть помучается с мое. Страдания закаляют!» Вслух же сказал:
— У тебя хорошие корни, мой мальчик: глубоко в историю войдут. Хрен выдернешь!
Мертвую старуху Пенис выволок из дома и бросил на заднем дворе.
Через день после рождения Анус с печалью смотрел в окно. Хандрила и заливалась слезами осень, вороны и юркие синицы шустро клевали труп мамаши. «Жизнь — вещь бесполезная. Конец предрешен, смысла нет. Что делать? Жить себе в радость? А если и радости нет? Тогда, как в поговорке: хорошо, что у соседа корова сдохла. Еще лучше, если ее отравил ты!» — минорная думка щекотала извилины новорожденного старичка.
— О чем грустишь? — спросил его отец и тут же пожалел.
Отравленный мудростью сына, Пенис обмяк и испустил дух. Анус хотел похоронить его рядом с матерью, но папаша оказался неприподъемным. Пришлось сжечь его в камине. И на дровах экономия, и никаких внезапно объявившихся родственников. А те непременно объявятся, когда речь зайдет о дележе имущества.
II
Груз одиночества давил на психику, гнул к земле. Чтобы отвлечься, Анус взял из шкафа первую подвернувшуюся книжку. Ей оказался гоголевский «Нос». Полистав страницы, он бросил чтение и залез под одеяло. Сладкая дрема уже окуривала мозги, когда скрип стула вынудил открыть отяжелевшие веки. Закинув ногу на ногу, напротив кровати сидел Гоголь.
— Отчего вы, батенька, не женитесь? Женщины должны присутствовать в жизни. Без них жизнь теряет свою привлекательность!
Гоголь сдернул с Ануса одеяло, приспустил исподнее белье и резко дернул за детородный орган. Оторопевший Анус вскрикнул, схватился за причинное место — пусто! Осталась только маленькая дырочка, для справления нужды.
— Как же теперь в туалет ходить?
— А как барышни ходят? Привыкай, братец, привыкай! — Классик посмотрел на оторванное «хозяйство» Ануса. — Такой красавец — и без дела! Беги, шельмец, ублажай женщин!
«Шельмец» в мгновение ока скрылся за дверью.
— Даже не попрощался! — обиделся Анус.
— Это же пенис! Он только плеваться может! — Гоголь рассмеялся и исчез.
Настроение Ануса испортилось окончательно.
За окном темнело. На скамье у доходного дома кудахтали старухи. Сидевшая с краю бабка неожиданно вцепилась в лавку и протяжно застонала.
— Ой, девочки! — задыхалась она и кривила сморщенное лицо.
Подруги окружили ее, стали трясти за плечи.
— Сердце?
— Молодость… молодость вспоминаю! — прошептала старуха, дернулась и повалилась в траву.
Ампутированный орган Ануса воспользовался суматохой, выскочил из нее и скрылся во мраке. Везучая бабка самостоятельно поднялась. Пошатываясь, побрела к дому.
— Господь услышал меня, услышал... — срывалось с ее губ.
Следующей жертвой стала торговка пирожками. Не успела она склониться над лукошком с выпечкой, как что-то упругое и жаркое нырнуло под юбку. Баба замерла в согнутом положении. Охнула, стала водить бедрами, прогибаться в спине. Окружившие ее граждане сначала хихикали, но вскоре стали возмущаться:
— Когда торговать начнешь? Или так и будешь жопой крутить?
Баба окинула граждан безумным взглядом.
— У меня сдачи нет! Украли все...
Ей было не до работы.
Слухи о насильнике-невидимке будоражили город. И были они — один ужаснее другого! Мужья не отходили от жен, а, отпуская тех по делам, заставляли надевать по трое панталон. Говорили, что прелюбодей не брезгует и сильным полом. Опасность поджидала всюду. Уличные сортиры закрылись, от кустов разило опасностью и скверной.
Неуловимый маньяк упивался безнаказанностью. Вдоволь наигравшись с горожанами, он решил замахнуться на английскую королеву. Душной ночью «шельмец» пересек границу и поплыл к Туманному Альбиону. От ледяной воды тело одинокого пловца сводило судорогой. Наконец, боль стала невыносимой. Крепко сжимая оторванное Гоголем «хозяйство», Анус подскочил на кровати. «Приснилось! — облегченно выдохнул он и определился: — Женюсь!»
Женские имена каруселью вертелись в голове Ануса, но ни с одной из дам он не был знаком. Убиваться женишок не стал и женился на собственном кулаке. Так даже надежнее: своя рука — владыка.
Сирота Анус обожал жену; она заменила ему и отца, и мать, и всех друзей, которых у него не было. Дни и ночи напролет он ублажал ее; забывал поесть и попить. Его и без того дряхлый организм чах на глазах. Как-то Анус заметил, что супруга во время любовных утех кокетничает с тучным молчаливым незнакомцем.
— Ах ты, лярва! Я ей пальчики целую… — побледнел он от ярости.
Его тень беззвучно хохотала и растекалась по стенам и потолку бесформенной кляксой.
Анус Пенис сорвал со стены ятаган и рубанул жену. Та с глухим стуком шлепнулась на ковер, свела в судороге пальцы. «Доигралась, гадина?!» — злорадствовал ревнивец. Он не испытывал ни боли, ни сожаления, ни покаяния. Запах крови пьянил и кружил его голову. Вертелись и теряли очертания книжные шкафы, картины, лепнина на потолке. Качнулся и выскочил из-под ног пол. Гримаса смерти застыла на искривленных губах Ануса. Казалось, они продолжают костерить непутевую жену.
Близилась зима. Днем с остывшего неба Великий Плотник снимал узорную стружку, ночами хулиганил морозец. Пытаясь согреться, по безлюдному парку металась одинокая душевнобольная кисть. Она поджимала отмороженные пальцы, скребла по асфальту ногтями и бросалась на прохожих. Глупышка наивно полагала, что ее сунут в карман или за пазуху. Прохожие яростно отбивались от нее ногами. Кисть обижалась и норовила ударить их или задушить. Недовольство ее росло. Наконец, оно достигло апогея. Заметив горбуна в ржавых замшевых ботинках, конечность подпрыгнула из последних сил и сложилась в фигу.
— Нехорошо кукиш порядочным людям показывать!
От такого замечания кисть замертво рухнула в серебристую траву. Горбун пнул ее в кусты и пошел дальше.
Футуризм (лат. futurum — будущее) — общее название художественных авангардистских движений 1910-х — начала 1920-х годов. Футуристов интересовало не столько содержание, сколько форма. Они придумывали новые слова, использовали вульгарную лексику, профессиональный жаргон, язык документа, плаката и афиш.