И опять, как в кино, она увидела своего бывшего мужа. Он стоял в молоч-ной возле кассы и с напряженным лицом пересчитывал медяки сдачи, губы его шевелились. Потом она увидела его перед зеркалом; примеряя новый галстук, он ворчал:
- Тысячу раз просил: не делай мне подарков! Ты же не умеешь ничего покупать! За эту цену можно было купить не галстук, а целую сорочку.
А вот после вечеринки, когда гости ушли, он собирает в баночки то, что осталось несъеденным, и раздраженно говорит:
- Завтра и послезавтра ничего не покупай - будем доедать всё это. Ведь я говорил тебе: только самое необходимое! Салат может испортить¬ся, его нужно съесть в первую очередь...
А вот они ссорятся в Детском мире, когда она так хотела купить Се¬рёжке медведя, а он не разрешил. Этого она никогда не могла забыть...
Разве можно коротко объяснить, почему она разошлась с непьющим, поло¬жительным, хозяйственным и аккуратным мужем, кандидатом наук, который ради неё был готов на всё, за исключением неразумных расходов...
- Это долго рассказывать.
Он встал, подошел к ней с бешеным весельем в глазах и сказал почти шепотом :
- Нина Михайловна, не глупите. Не нужно усложнять и без того слож¬ную жизнь. Усекли?
Потом сел на диван и приглашающе похлопал месту рядом с собой.
Она почувствовала примерно то, что испытывает человек, получивший ни за что ни про что пощёчину. Сильно побледнев, она подошла к нему и заговорила тихим глухим голосом:
- Ну что же, объясняться, так объясняться. Постарайся усечь. Ты меня привёл сюда для маленького весёленького приключения. Но у меня с тобой не может быть ничего маленького и весёленького. Не знаю, может быть, с другим кем-нибудь и может, а с тобой - нет. Ты для меня слишком много значишь.
Его лицо превратилось в большой вопросительный знак.
- Ты считал, что нравишься мне. На самом деле я тебя любила. А ког¬да кого-нибудь любишь и этот человек тебе не нравится, это мука.
Не спуская с неё глаз, он вложил в рот сигарету, почиркал спичкой по сигаретной коробке; не получив огня, отложил коробку в сторону и так и остался сидеть с незажжённой сигаретой во рту.
- Я всё время мучилась. Не знаю, смогу ли объяснить... Ты ведь ни слова не говоришь искренно, а всё время играешь кого-то, какого-то разухабистого типа. Зачем эта маска? Ты же умный, талантливый, энер¬гичный человек, тебе-то зачем строить из себя шута? Выгодно? Можно избежать неприятностей? Но ты же не трус, ты ничего не боишься, на Колыме жизнью рисковал - мне Ольга рассказывала. А когда за Витю Орло¬ва нужно было поручиться - ведь ты лучше всех знаешь Битв - ты не сде¬лал этого, прикрылся шуточкой, вместо тебя это сделали другие. А ведь ты добрый, да, есть в тебе доброта, я знаю, но ты ей не даёшь хода: легче быть просто добродушным шутником, это ни к чему не обязывает... Эти два года, что я здесь работала, мне было так плохо... Не потому, что ты не обращал на меня внимания, что предпочитал мне даже Таню Лычкову, эту всем известную... Таню. Нет,- я говорю неправду, это было, конечно, тяжело. Но с работы я ушла не из-за этого. И не из-за отпуска, отпуск только подтолкнул меня - я от тебя убежала, не могла больше, видеть, как ты становишься буффоне. Кого ты не уважаешь, себя? Или окружающих? Этот самый коллектив, который так ценишь? Почему ты пря¬чешь от людей своё лицо? У тебя не то лицо, которое нужно прятать...
Только в работе ты искренний, настоящий, потому я так любила смотреть, как ты работаешь, прямо часами могла бы стоять и смотреть...
Впервые она увидела его лицо очень злым и почувствовала даже облег-чение: это было лицо. Потом она подумала, что теперь, когда он узнал слишком много, между ними уже никогда ничего не состоится, даже если бы она приняла его невозможно унизительные условия пустой игры; в её чувстве он увидел нечто тяжёлое и громоздкое, она теперь для него всё равно, что большой гранитный памятник для любителя миниатюры - нет для неё места в его коллекции, да и не вяжется она с выбранным стилем.
- Прости, я не хотела тебя обижать, я хотела только объяснить, ведь ты сам спрашивал... Ну, всё равно.
Она сорвала с крючка пальто и стала торопливо надевать его, не попа¬дая в рукава, роняя то шарф, то шапку. Он не двинулся, чтобы ей помочь и не сказал ни слова.