Бегство из России – решительно не устраивало Ваганову. Но и решительно некуда было идти…
Как могла, Ваганова старалась принять участие в помощи русским солдатам, сражающимся на фронтах первой мировой войны, занималась воспитанием сына, домашними хлопотами. Но именно дома Агриппину Яковлевну Ваганову ожидал страшный удар. Померанцев, встревоженный и подавленный событиями первой мировой войны, не смог выдержать потрясения февральской революции. Ваганова, занятая собственной трагедией разлуки со сценой, переживала это не так остро, как ее муж. Россия, с его точки зрения, погибала, и он не мог оставаться наблюдателем этой гибели. Вскоре после нового, 1917 года, он застрелился. Вагановой казалось, что ее жизнь оборвалась со смертью любимого человека. Но оставался сын, о котором надо было позаботиться. А вскоре бурные события в стране полностью перевернули ее жизнь.
Холодные, голодные зимы, случайные подработки… И вдруг её вспоминают! Пригласили преподавать, а в 1922- ом даже выступала сама. Как танцовщица она была ещё в полном блеске.
Танцевали при блокаде, это потом она уехала к своим питомцам в Пермь. А блокадный театральный Ленинград очень хорошо принял Ваганову – после каждого спектакля балерины бежали за кулисы и выводили Ваганову. Зал взрывался аплодисментами… Невольно попадаешь под впечатление – существуют два параллельных мира! За стенами театра творились самые дикие дела, а балерины танцевали как ни в чём не бывало! Умудрённые выбирали сюжеты, уводящие от нынешнего дня…
Знаменитый «стальной носок» Вагановой, великолепный прыжок – сильный, высокий, почти мужской, четкость хореографических линий и отточенность всех движений стали характеризовать эту танцовщицу. Техника Вагановой стала почти безупречной. Неустанный труд сделали из неё балерину с сильным, волевым стилем. Зависание, задержка в воздухе во время прыжка – редко кто умел это делать, а Ваганова сообщала полёту мужскую силу и энергию танца – результат невероятной работы над собой.
В бенефис кордебалета Ваганова исполняла сольную партию, поставленную Николаем Легатом специально для нее.
Чтобы оценить балерину, необходимо видеть в исполнении танцовщицей вариаций отдельно от кавалера. В этот период известный балетный критик Аким Волынский, который ранее был непримиримым врагом Вагановой, изменил свое мнение о ней и, признав свою ошибку, писал: «Вариации Вагановой останутся среди легенд балетного искусства навсегда, некоторые было бы справедливо назвать ее именем для заслуженного увековечения памяти замечательного таланта в будущих поколениях артистов. Ваганова показала феноменальное мастерство полета с длительными замираниями в воздухе. Она срывается с места без разбега и висит неподвижно несколько секунд в воздухе. Аплодировал весь зал – от верхов до первых рядов театра».
А когда танцевали её талантливые и гениальные ученицы, то, раскланиваясь через рампу, прославленные танцовщицы обращали к ней самый низкий поклон… Школа Вагановой учит уметь управлять любым рычагом тела. Требует правильной постановки корпуса и спины. Странно сказать, что великие дореволюционные балерины Кшесинская, Павлова, Карсавина не владели исключительной техникой советских балерин. А их выучила Ваганова.
Ещё один эпизод, раскрывающий секреты её педагогики. В течение года Ваганова ни разу не разрешила ученицам группы делать 16 фуэте с поворотом. Она изо всех сил заставляла разучивать фуэте без поворота. А на экзамене программа – 16 фуэте с поворотом! Испуганные девочки впервые услышали её властный приказ: Шестнадцать фуэте на пальцах с поворотом! Ослушаться и пикнуть было невозможно, кто знал Ваганову, тот поймёт.
Поразительно, но у всех вышло это фуэте, по шестнадцать с поворотом! Вот что значит грамотное и упорное освоение приёма.
Ваганова делила учеников на две категории: «разумно-мыслящих» и «безголовых». Первые занимались инициативно, хорошо усваивали методику, таких Ваганова особо не натаскивала. Все трусливые, осторожные, бережливые и хронические лентяи входили в эту группу. Она упорно вела их к высотам – и через год их было не узнать!
«Балетная жизнь Груши Вагановой была к ней очень несправедлива, после блестящего выступления на выпускном вечере её забыли в кордебалете. Скромная бедная девушка без протекции… – пишет Любовь Дмитриевна Блок. Балетные интриги и открытая вражда преследовали талантливую и невероятно трудолюбивую девушку. Одна из лучших учениц Легата, Кшесинская, использовала свою власть, чтобы теснить Ваганову как можно дольше. Как ни странно, публика прекрасно знала обо всех невзгодах Вагановой и в поддержку награждала её особенно горячими аплодисментами. И только осенью 1913 года Ваганова станцевала «Лебединое озеро». (Любовь Блок «Рабочий и театр», 1937, №9).
К какой школе относится манера Вагановой? Любовь Дмитриевна великолепно отвечает на этот вопрос: Она опирается на итальянскую и французскую танцевальную школу, но в общей совокупности, создаёт новый этап русской балетной школы. Ваганова не только хорошо усвоила формы классического танца, но и сумела их понять.
Теперь самое время говорить о Книге. Свою знаменитую Книгу Ваганова решила написать, сочтя невозможным не выплеснуть все свои знания наружу, фактически создав науку о танце. Большую роль в идее и написании оказала Любовь Дмитриевна Менделеева – Блок, близкая подруга Груши, постоянно присутствующая на её репетициях, в прошлом драматическая артистка и превосходно разбирающаяся в балетном искусстве, поражали её знания специфики классического танца. Книга вышла в 1934 году, выдержала четыре издания, переведена на много языков. Книга представляет собой высшую академическую грамматику балетной хореографии. Где она, например, пишет: «В итальянской школе это делается так», или «во французской школе это более элегантно».
– Однако, я предпочитаю это движение вот в таком исполнении, оно более соответствует традициям нашей эпохи…». За перевод книги в США Ваганова получила… 8 $.
Все термины Ваганова оставила на французском языке: «Это неизбежность. Будучи интернациональным языком, это латынь для медицины».
Художественный руководитель Академии русского балета Игорь Бельский вспоминал: «Ваганова не придумала ничего нового в движениях. Она обобщила все, что было до нее, во многом использовав уроки Ольги Преображенской. Хорошие педагоги были и до Вагановой, но они учили интуитивно, а она систематизировала их приемы и составила методику постепенного обучения классическому танцу. Во французской школе был провисший локоть, а в итальянской – слишком напряженный. Ваганова соединила французскую мягкость и итальянскую аккуратность рук, нашла середину, и получилась русская школа. Еще одна заслуга Вагановой в том, что она вместе с Федором Лопуховым сохранила в послереволюционную разруху русский балет – его репертуар, школу, профессиональное мастерство».
Похороны Вагановой были скорбными, но торжественными. Под звуки адажио из «Лебединого озера» в почётный караул встали четыре лебедя: Семёнова, Зубковская, Дудинская, Кириллова. Сменяя их, по ступенькам поднимались всё новые и новые ученицы…
Ваганова похоронена на «Литераторских мостках» Волковского кладбища. Все останавливаются перед её надгробием. Под барельефом Вагановой, точно отдыхает, сидит девушка в простом школьном танцевальном платье.
С книгой в руке.
Надгробие входит в Перечень объектов исторического и культурного наследия общероссийского значения, находящихся в Санкт-Петербурге.
Невозможно не привести полностью воспоминания Плисецкой.
«Ты висишь на палке, как белье на веревке», – а что надо сделать, чтоб не висеть?
Ваганова сказала бы прозаично – «переложи руку вперед». И балерина, как по мановению волшебства, обретала равновесие.
Это называется школой. Простецкой, для постороннего загадочной фразой можно все поставить на свои места. Вот крохотный пример. Ваганова любила говорить:
– На весь урок зажми задницей воображаемый пятиалтынный, чтобы он не вывалился…
И балерина на всю жизнь училась держать зад собранным, сгруппированным, нерасхлябанным. А отсюда идут правильность осанки, верность положения вертлутов, спины. У Вагановой был глаз ястребиной точности.
И тут Ваганова, выйдя на середину, став в четвертую позицию, про – шепелявя при этом себе под нос «она делала так», – с ходу, без срывов, прокрутила все тридцать два. Один к одному…
Всю мою жизнь меня поедом ела тоска по профессиональной классической школе, которую мне толком – то с детства не преподали. Что-то я знала, что-то подсмотрела, до чего – то дошла своим умом, послушалась совета, набила шишек. И все урывками, от случая к случаю. Вот бы в 10 – 12 лет объяснили тебе все разом!..
Стальные ладные ножищи, безукоризненно выученные Вагановой, крутили, держали, вертели ее лепное тело на славу. Семенова была первым выпуском Вагановой, и та открыла Марине первой все ведомые ей технические законы танца. Много позже Семенова как – то спросила у меня: «Ты замечала когда – нибудь, что у меня нет плие и коротковаты руки?» Я удивилась. «Это работа Агриппины».
Свою вариацию я готовила с Вагановой. Та показала мне такой прием исполнения ранверсе, что я сорвала аплодисменты. Если правильно скоординировать тело, то получится буквально все: мы невежественны и делаем многое по наитию.
Я тогда танцевала на мариинской сцене «Лебединое озеро», и Ваганова была в театре. В обоих антрактах она заходила ко мне, что-то советовала и позвала на следующее утро в свой класс. Там я услышала наивысшую из ее уст похвалу: «Не так плохо».
В классе ее все нешуточно боялись. Она была требовательна и безжалостна. Все смотрели ей в рот и ловили каждое указание. Дорожили занятиями с нею. Агриппина Яковлевна чуть шепелявила и припечатывала балерин такими прозвищами, что шли они, говоря по Гоголю, и в «род и в потомство».
Меня она звала «рыжая ворона». Рыжая, потому что я рыжая, а ворона – потому что прозевывала некоторые ее классные комбинации. И ей приходилось повторять их мне, чего она до крайности не любила. Знаю, что моя природная невнимательность и несосредоточенность может раздражить хоть всякого. Но то, что А.Я. мирилась с этим, не повышала голоса, было и впрямь удивительно. Валя Лопухина, поделившаяся со мной по – сестрински местом в артистической, как – то заметила: «Грушка к тебе относится небывало, другую она бы уже давно выгнала из класса».
На втором или третьем спектакле, раскланиваясь, я углядела в темноте свода директорской ложи Агриппину Яковлевну Ваганову. Она только – только приехала в Москву и присматривалась к «трудоустройству» в Большом. Встречи и кратковременная, увы, работа с Вагановой перевернули все представления мои о технологии и законах танца! Прекращение наших занятий с ней, ибо, не отличаясь сговорчивым характером, она вскоре вернулась в Пермь (тьфу ты, пропасть, опять зарапортовалась: Пермь – Молотов – Пермь, с переменами названий старинных городов на имена усопших или еще «беззаветно трудившихся» вождей), – незаживающая рана моя. И, как всякая рана, ноющая к непогоде, я во всякий затруднительный подходящий и неподходящий момент моей профессиональной жизни, да и просто бессонными ночами корю и корю себя, что не нашлось у меня решимости последовать за ней, приготовить с ней «Лебединое озеро». Я помню ее слова с точностью: «Приезжай, мы сделаем «Лебединое» так, что чертям тошно станет».
Марина Семенова, когда бывала в благорасположении, твердила мне с укоризною:
«Поезжай, ведь она умрет, и ты себе никогда этого не простишь». Так я себе этого и не простила по сей день.
Теперь все по порядку. После «Шопенианы» Агриппина Яковлевна пришла на сцену. Я ей явно приглянулась. На следующий день она назначила со мной репетицию. Мы прошли всю мазурку от первого движения до самого конца. Несколько комбинаций она буквально «позолотила», поменяв ракурсы поворотов тела, положения головы и абрисы рук. Она связала логикой переход из движения в движение, сделав ой как удобной всю вязь комбинаций. Она обратила мое внимание на определяющую важность толчкового мгновения. Толчок должен быть красив и неприметен, говорила она, помнится, мне. Впрочем, не говорила, а показывала, жестикулируя на интернациональном «балетном языке», понятном лишь нашей танцующей гильдии. Она сфокусировала внимание как раз на тех местах, которые были для меня заминкой. Все было по делу, в самое яблочко. Непосвященному читателю очень трудно втолковать, как тремя – четырьмя словами, скупым жестом можно достичь поразительного результата. После репетиции с Вагановой я преобразилась, меня не узнали…
Наша солистка Валя Лопухина, светловолосая приветливая женщина с красивыми, хорошо выработанными той же Вагановой ногами, с большим, дугою выгнутым подъемом (кстати, знаменитое на весь балетный мир «па – де – Диан» было поставлено Вагановой на Лопухину)
Много раз, беря интервью, мне по всему свету задавали один и тот же вопрос: кто из балерин, на Ваш вкус, на вершине балетного Олимпа? И всю жизнь я называла три имени. Семенова, Уланова, Шелест. Их назову и сегодня. Лучше балерин за свою жизнь увидеть мне не довелось.
Сходила на могилу Вагановой. Обревелась, поплакалась ей…
(вирус забывчивости особо обрушился на вагановских учениц… Бедная Агриппина Яковлевна…). Репетирует со мной Мария Николаевна Шамшева. Она из Ленинграда, из Мариинки, у нее феноменальная хореографическая память. И школа что надо – вагановская.
Царица вариаций. Немного о Вагановой Часть I http://www.proza.ru/2016/07/08/1805
Царица вариаций. Немного о Вагановой Часть II http://www.proza.ru/2016/07/08/1798