Стоял тихий осенний вечер. Солнечный диск уже скрылся за горизонтом, и яркий багровый закат разлился по степи. Хотя это и юг Украины, но ноябрь - месяц очень прохладный даже в этих местах. С моря дул неприятный, пронизывающий вечер. Мне предстояло выполнить ночной полёт на радиотехническую разведку к берегам Турции. Такие задания были делом привычным, но осенью и зимой они имели свою специфику. Вода в Чёрном море была уже очень холодной, и перед вылетом предстояло переодеться в специальный комбинезон из прорезиненной ткани, который бы защитил организм от переохлаждения, в случае если предстоит искупаться. Хотя купаться в это время года, да ещё и ночью не было совершенно никакого желания.
Я получил последние указания по выполнению задания от группы руководства полётов и прогуливался возле самолёта, ожидая его полной подготовки. Это очень ответственный и трудоёмкий процесс, поэтому техники и инженеры всех наземных служб, словно пчёлки, кружились вокруг самолёта и заправляли его всем необходимым: топливом, азотом, кислородом, фотоплёнкой, спиртом, маслом ... Темнота опустилась очень быстро, и на небе уже были видны большие скопления звёзд. Я отыскал полярную звезду, сориентировавшись по сторонам горизонта, приятно осознал, что полёт предстоит выполнять на юг. Ночная прохлада начинала понемногу сосать тепло из организма. Съёжившись от холода, я пошёл облачаться в специальное снаряжение. Оно находилось в отдельной комнате, расположенной на втором этаже высотного домика. Это место на аэродроме предназначено для подготовки к полетам.
С помощью ещё двух человек, я влез в костюм, и теперь предстояла кропотливая работа по задраиванию всех клапанов и отверстий, которых было не менее десятка. Всё металлическое закрывалось быстро и удобно, а вот сходить по нужде в нём уже было практически невозможно, так как специальный резиновый рукав, предназначенный для этой цели, перетягивался сложным замком защищающим от проникновения морской воды внутрь. Чтобы избежать таких сложностей в воздухе, последние перед полётом сутки проходили практически без воды. Наконец всё было подогнано, а на ноги надеты сапожки с подошвой из пробкового дерева для увеличения плавучести. Сразу стало тепло и уютно, ведь организму больше не нужно было согревать окружающий воздух. Время шло к полуночи, и я направился к самолёту для проверки его готовности к вылету.
*****
Лишнего света на стоянке не было, только слабые аэронавигационные огни на самолёте обозначали его место. Я с фонариком прошёл вокруг самолёта и внимательно, внешним осмотром, проверил все основные узлы и подвески. Любая трещинка или отклонение могло стать причиной аварии. Получив доклад от техников о варианте подготовки оборудования, поднялся по стремянке в кабину и занял своё место на катапультном кресле. Огоньки зелёного, жёлтого и красного цветов слабо подсвечивали приборы кабины. Стремянку убрали, и я закрыл фонарь - специальный стеклянный колпак сверху. Кабина тотчас стала маленькой и уютной, словно рабочий кабинет.
Подключив все устройства шлемофона, сразу услышал радиообмен в эфире. Кто-то уже, закончив своё задание, заходил на посадку, а мне ещё только предстояло уйти куда-то далеко, в темноту. Я запросил, у руководителя полётов, разрешение на запуск (включение) двигателя. Получив разрешение, нажал кнопку "Запуск", и обороты левого двигателя начали медленно расти. Хотя кабина закрывается плотно и герметично, но при достижении шестидесяти процентов мощности, становится слышен приличный гул. Были запущены оба двигателя и стрелки на приборах устойчиво показывали обороты "малого газа", это как на автомобиле "холостой ход". Через пару минут в кабине уже было тепло, и все приборы показывали рабочие значения. Так как самолёт в эту смену ещё не летал, предстояло выполнить пробу работы двигателей на повышенных оборотах. Включив стояночный тормоз и нажав на рычаг основного, я установил обороты восемьдесят процентов. Гул поднялся неимоверный и ребята-техники, стоявшие вокруг, закрыли уши шлемофонами. Занятие это не очень приятное, шумное, но необходимое. В ходе проверки, не было обнаружено ни каких отрицательных явлений и вибраций. Включив стояночный свет фар, я начал движение по рулёжной дорожке к взлётно-посадочной полосе. По бокам рулёжки мелькали синие ограничительные огни, а самолётные фары выхватывали лишь небольшой кусочек темноты и бетона впереди. Два небольших поворота и машина вырулила на середину ВПП. Сверяю направление и точность показаний курсовых приборов. Когда стоишь прямо вдоль полосы, показания компасов должны совпадать с известным значением направления. Если имеют место расхождения, то показания компаса корректируются вручную. Сейчас было отклонение не более градуса, поэтому в исправлениях нет необходимости. Выключаю фары, так положено перед взлётом, и ночной мрак окутывает всё вокруг. Только тусклые цветные огоньки приборов и аэродрома и тёмное небо, полностью усыпанное звёздами... Рукояткой управления двигателем устанавливаю максимальные обороты и далее включаю форсаж. Через секунду ощущаю мощный толчок откуда-то сзади, он словно "пинок" великана толкает машину стремительно вперёд. Самолёт быстро набирает скорость, но отрываться от полосы не спешит.
Подобные задания выполняются при полной загрузке топливом, поэтому под фюзеляжем висит дополнительный топливный бак, а это лишние три тонны керосина, которые и мешают нормальному отрыву. Внизу, на бетоне, проскакивает белый круг середины полосы, а машина тяжёлая и грузная ещё не набрала скорость для подъёма переднего колеса. Ещё сто, двести, триста метров, беру рукоятку на себя и переднее колесо медленно, нехотя поднимается вверх. Уже вдалеке показались огни конца полосы, а задние шасси по прежнему бежали по бетону.
Внутри начинало возникать состояние дискомфорта, и в голове билась только одна мысль: "А вдруг он не успеет оторваться до конца полосы?" Но опыт гнал эти сомнения прочь. Ещё немного и огромная стальная птица начала медленно отрываться от земли. Проскочили огни края ВПП, и на душе сразу отлегло, самолёт стал набирать высоту шестьдесят тысяч футов, это около двадцати километров.
*****
Огни населённых пунктов, проплывающие внизу, становятся маленькими светящимися точками, а точек этих всё больше и больше. Чувствую, как чёрная бездна принимает самолёт вместе со мной. Через пять минут самолёт уже на высоте в шестьдесят тысяч футов, и я устанавливаю обороты двигателя семьдесят пять процентов от максимальных. В кабине устанавливается практически полная тишина, только россыпи огоньков мерцают и сверху и снизу. Я засмотрелся на эту красоту, убрав на мгновение взгляд с приборов, и вдруг испытал неприятное ощущение потери ориентировки в пространстве. Так как линии горизонта уже не было видно, то в голове возник вопрос: "А где же земля?" В этот момент взгляд мгновенно переместился в кабину, на прибор авиагоризонт. "Всё нормально", на этой мысли поймал я себя, и самолёт летит ровно в плоскости горизонта. Если отказывают приборы, то любой полёт может превратиться в настоящий ад, а тем более ночной полёт.
Ещё несколько минут и впереди внизу показалась чёткая граница, после которой огни населённых пунктов резко исчезают, а за ней простирается сплошная тьма. Это береговая черта Черноморского побережья, и эта граница позволяет без приборов уточнить местонахождение самолёта. Побережье пересекаю по плану вовремя. Прямо передо мной непроглядная темнота морской глади, а сверху по-прежнему видны мерцающие звёзды.
Этапы такого маршрута представляют собой тридцатиминутные участки полёта самолёта в одном направлении, то есть с одним курсом, далее занимается новый курс и опять такой же протяжённый участок.
Занимаю нужный курс, и появляется немного свободного времени. Приборы работают устойчиво, я пытаюсь посмотреть через фонарь на звёздное небо и найти знакомые мне созвездия. Прямо над головой мерцает яркая, голубая и очень красивая звезда. Это Вега, главная звезда в созвездии Лиры. Её я помню ещё с детства, когда школьником наблюдал ночное звёздное небо через телескоп. Недалеко расположился "Персей", а ближе к горизонту хорошо видны три звёздочки на поясе "Ориона". Создаётся иллюзия пребывания на межгалактическом корабле, осуществляющим полёт к далёкой звезде. Но действительность заставляет вернуться от далёких миров в кабину. Я смотрю на ленточный указатель расхода топлива, он плавно и уверенно опускается вниз. По лампочкам сигнализации расхода топлива я понимаю, что подвесной топливный бак уже пуст и топливо поступает в двигатели из баков расположенных внутри фюзеляжа.
На заданном рубеже включаю в работу станцию электронной разведки. Самописцы начинают регистрировать все параметры работы радиоэлектронных систем, как на берегу, так и в глубине сопредельных территорий. До поворотного пункта остаётся не более пяти минут полёта. Далеко впереди, прямо на горизонте, темноту начинает прорезать едва заметное свечение. По мере подлёта, его интенсивность возрастает, огни сливаются в одно огромное искрящееся поле - это Стамбул. На таких больших высотах, все населённые пункты ночью видны на приличном расстоянии. Я быстро прикидываю в голове это расстояние, немногим более пятидесяти миль, скоро будет точка поворота на следующий этап. Любуясь этим ночным великолепием, я вывожу самолёт, с креном в тридцать градусов влево, на новый курс.
*****
Мой самолёт летит вблизи границы нейтральных вод. Рядом территория Турции, но ближе уже нельзя, меня облучают локаторы многих станций наземных средств противовоздушной обороны. Прибор под названием "Ёлка" скрашивает ночной мрак вокруг. Особенность его работы в том, что если имеется какое-либо облучение самолёта локаторами, то на приборе горит или моргает целая гирлянда разноцветных лампочек. В душе приятно осознать, что ты не один в этой бесконечной многочасовой темноте. Мозг же, в свою очередь, не даёт расслабиться ни на минуту. Ведь если немного уклониться и пересечь границу суверенного государства, то можно вполне и очень быстро получить ракетой по самолёту, и эта возможность держит разум холодным и думающим. Через полчаса подхожу к самой дальней и самой "мёртвой" точке маршрута. До своей территории очень далеко и многие приборы на самолёте уже просто не работают из-за отсутствия сигнала. Стрелки почти всех навигационных приборов совершают произвольные движения, выдавая ложную информацию о полёте. Все расчёты веду только по курсу, направлению с которым летит самолёт, и времени. Состояние не из приятного, но скорый поворот к своей территории греет душу и успокаивает.
Вдруг на сигнальном табло приборной доски начинает гореть красная лампочка "Вибрация левого двигателя" и в корпусе самолёта, в районе левого двигателя, слышен какой-то металлический скрежет. Вообще этот параметр говорит о том, что началось разрушение конструкции двигателя. На лице появляется холодная испарина, секунду в душе теплится надежда, что сейчас лампочка погаснет и всё восстановится в прежнем виде. Но секунды ведут свой страшный отсчёт, а сигнализация всё не утихает. Как и положено по инструкции, в таком случае, я выключаю левый двигатель. Лампа "вибрации" гаснет, но металлические удары внутри корпуса, где-то за мной я отчётливо слышу. Положение становится очень серьёзным, ведь детали разрушающегося двигателя могут повредить и другие системы расположенные вокруг него.
Вообще, несколько двигателей на самолёте, являются тем резервом, который помогает в критических ситуациях. При отказе одного, машина вполне управляема и в состоянии долететь до ближайшего запасного аэродрома.
Увеличив обороты правого двигателя, я установил левый крен и начал поворачивать самолёт на ближайший запасной аэродром в Крыму. Доложив руководителю занимаемой мною зоны воздушного пространства о сложной ситуации, получил от него разрешение на занятие высоты в две тысячи футов, это около шести километров. Такое снижение позволило уменьшить нагрузку на оставшийся работающий двигатель. До ближайшего аэродрома оставалось немногим более трёхсот километров.
Внезапно последовал сильный удар по фюзеляжу, вероятно, это оторвалась какая-то деталь в останавливающемся двигателе, и загорелась сигнальная лампа "Пожар правого двигателя". Скорее всего, эта металлическая болванка пробила перегородку между двигателями и повредила работающий правый. По спине пробежал холодок, скорее не от страха, так как его заменили движения отработанные до автоматизма, а от сложности возникшей ситуации. И она заключалась в том, что второй двигатель выключать было нельзя, и эксплуатировать его было тоже нельзя.
Я нажал кнопку пожаротушения двигателя, в надежде на локализацию пожара. Но и по истечении двадцати секунд, лампа настойчиво продолжала гореть, давая понять, что пора... Покидать самолёт очень не хотелось, так как ночное купание, пусть даже и в Чёрном море, но за две сотни миль от "своей" суши, ничего хорошего не сулило. В голове начали роиться мысли, как грамотнее поступить, чтобы выжить в этой ситуации.
Я отчётливо понимал, что до Турецкого берега немногим более тридцати миль. "A может надо предпринять все усилия и появится реальный шанс подлететь как можно ближе к суше?". На свой страх и риск довернул, ещё управляемую машину, на курс сто восемьдесят градусов - это строго на юг. Так, с потерей высоты, горящая машина приближалась к береговой черте. На высоте восьми километров самолёт перестал слушаться рукоятки управления, и машина просто начала произвольное вращение вокруг своей продольной оси. Ждать больше было нечего, и необходимость в принятии решения висела, как роковой топор над головой. Убрав обороты двигателя до минимума, подтянув плотно к лицу кислородную маску, сгруппировавшись, я рванул на себя две красные рукоятки катапультирования или аварийного покидания самолёта. Всё пришло в движение. Секунда и, под напором набегающего потока воздуха, фонарь над моей головой с рёвом отскочил в темноту. Ещё секунда и я ощутил мощнейший толчок снизу - это сработали два пиропатрона, они-то и дали возможность подкинуть мое кресло высоко вверх. Самолёт молниеносно выскочил прямо из-под ног, а сплошная темнота поглотила меня всего целиком.
Вдруг я почувствовал, что кресло тоже ушло в темноту, а меня очень хорошо так встряхнуло. Это открылся спасательный парашют, хлопок которого был оглушительным. Стало очень тихо, и я услышал удары собственного сердца. Тук, Тук, Тук ... раздавалось в голове. Состояние такое, будто все проблемы остались где-то далеко позади, но это была только иллюзия!
*****
Через минуту или полторы я пришёл в себя. После катапультирования за такой короткий срок, кровь от головы отливает, и необходимо время для приведения состояния в порядок, включения мозга в активный мыслительный процесс. Места падения самолёта я не видел. Даже ночью взрыв остатков топлива на земле должно было быть видно. И я понял, что внизу находится холодная вода южного Чёрного моря. Лететь под куполом парашюта до воды, предстояло минут двадцать, поэтому сориентироваться время было. Покрутив головой вокруг, справа на горизонте увидел отдельные светящиеся точки. Туда и направил свой парашют, потянув за правую стропу управления. Вокруг были полнейший мрак и тишина, не чувствовалось даже малейшего дуновения ветерка. Так бывает, когда перемещаешься вместе с воздушной массой на почти не управляемом круглом куполе парашюта. Стало ясно, ветер несёт меня в направлении суши, но приводниться всё же придётся.
Начинаю вспоминать необходимые для этого действия. Отстёгиваю от шлемофона кислородную маску. Высота уже небольшая и можно дышать обычным воздухом, а в воде она может сильно мешать. Задраиваю все клапана на гидрокостюме и машинально проверяю наличие спасительного карабинчика на левой стороне подвесной системы. Это маленький кусочек металла, но от него зависит мое здоровье и жизнь в ближайшее время. На прочном текстильном фале, длинной около десяти метров, висят самые необходимые принадлежности: одноместный плот, работающая на аварийной частоте портативная радиостанция и комплект аварийного запаса. Рукой почувствовал, что карабин на месте и приятно оттянут вниз грузом. Это сразу вселило уверенность в возможность автономного существования, если помощь не сможет быстро подоспеть, а расстояние было огромным. Последнее, что осталось сделать, это надуть сжатым воздухом резиновые поплавки под мышками рук. Рывком я привёл в действие баллончики с углекислотой, и по бокам за несколько секунд выросли два объёмных полукруга.
Местность в районе мыса Синоп заселена очень мало, а высота быстро убывала, поэтому те немногие огоньки, что я видел сверху, теперь полностью растворились в покрове ночи. Внутри я интуитивно ощущал своё приближение к огромной массе холодной и неприветливой воды. На небе хорошо были видны звёзды, и мной был выбран один характерный ориентир, куда плыть после приводнения. Это те три звезды на поясе "Ориона", на которые я любовался час назад.
Вдруг все мысли из головы куда-то исчезли, и я почувствовал, как холодная морская вода поглотила меня целиком! Холод её ощутил только открытой кожей лица и под шлем вода проникла моментально. В следующую секунду меня как пробку выкинуло на поверхность, где я сделал первый глоток чистого морского воздуха. Приводнение состоялось благополучно.
*****
Волнение моря было не очень сильным, не более одного - полутора баллов. Теперь, когда я был в воде, купол парашюта устремился по ветру и начал тащить меня за собой. Пришлось несколько раз хлебнуть морской водички, пока я нащупал на подвесной системе замки, позволяющие освободиться от парашюта. Один из замков сработал нормально, а второй так и не открылся, но это позволило куполу погаснуть и упасть на поверхность воды.
В полной темноте нащупал на себе текстильный фал и начал подтягивать его содержимое к себе, плавно перебирая по нему руками. Пройдя по нему пять или шесть обхватов, моя рука натолкнулась на бортик плота. Плот, как и поплавки, наполнялся воздухом из баллончика с углекислотой, но автоматически при покидании самолёта.
Чтобы не порвать резину плота своими многочисленными замками спереди, я взял за оба его борта двумя руками и, опустив их глубоко под воду, ловким движением закинул ноги в плот. Наклонившись резко вперёд, я оказался сидящим в нём. Далее пройдя руками по фалу, затащил в плот радиомаяк и коробку с аварийным запасом. Теперь сплошной мрак, с тонким писком радиомаяка, приобрёл более комфортные очертания. Тело в костюме было практически сухим, ввиду этого организм не успел сильно переохладиться, и оставалось только удалить всю воду из плота. Воды набралось очень много, я решил, что большой объём шлемофона с головы вполне подойдёт для этих целей. Усиленно поработав некоторое время, удалось вычерпать всю воду.
Необходимо было грести в сторону берега, но мне мешал это делать не отцепившийся парашют. Он сильно тормозил плот на месте, а вода захлёстывала внутрь. Я достал из кармана нож и перерезал весь пучок строп возле злосчастного замка. Плот заметно приподнялся и перестал зачерпывать носом воду. Такие плоты предназначены для ожидания помощи, но не для плавания, поэтому мне пришлось начать грести руками в сторону предполагаемого берега. Чтобы поплавки под руками не мешали, я отстегнул их и положил рядом. Прошло около получаса, когда я почувствовал, что руки очень сильно окоченели. Никакого берега не было видно, "Необходимо срочно погреть руки", такая мысль закрутилась в голове. Я уселся поглубже в плот и начал разминать закоченевшие пальцы, но только сейчас почувствовал воду внутри костюма. Видимо при покидании самолёта, в какой-то момент, я повредил целостность прорезиненной ткани, и только теперь начал чувствовать холодную воду, отбирающую тепло из моего тела.
Когда руки немного отошли от холода, нужно было определиться, что с костюмом и плотом. Я открыл коробку аварийного комплекта, нащупав ленту с термитными спичками, они не боятся воды, оторвал одну. Чиркнув, спичка белым светом озарила всё вокруг, давая возможность ненадолго вырваться из темноты. Плот был целым, а костюм на колене имел довольно крупное отверстие, через которое и поступала вода. Время было два часа ночи, прошло более часа после происшествия, но никаких признаков поиска видно не было.
*****
Отдохнув немного, я снова принялся грести. Казалось, что вот - вот темноту разрежут огоньки на суше, вернее этого очень хотелось. В это время я мысленно анализировал информацию: "Сигнал о бедствии был обработан руководством зоной ответственности места исчезновения самолёта, и передан на все ближайшие аэродромы для подъёма поисковых сил. Наземных судов можно будет ждать только к обеду следующего дня, а воздушные суда могут появиться часа через три". Волнение моря начинало усиливаться. Грести стало практически бесполезно, так как плот сильно швыряло из стороны в сторону, и вода заливала внутрь. Нужно было немедленно вычерпывать воду, чем я и занялся. Большая физическая нагрузка сильно утомляла, но теплее организму не становилось. Чтобы не допустить большого переохлаждения, я снова улёгся на дно плота и закрылся от ветра высоким пологом. Стало немного теплее, усталость брала своё, и дремота начала давить на меня своим тяжёлым грузом.
Пришёл в себя я оттого, что холодная вода, словно бритва, резанула меня по голове и лицу. Я почувствовал себя полностью в воде, а плот уплыл по волнам далеко от меня, на расстояние вытянутого текстильного фала. Несколько попыток подтянуть к себе плот ни к чему не привели. Так как поплавков на мне не было, приходилось просто удерживать на плаву своё тело. Собравшись с силами и сделав несколько быстрых перехватов руками, я зацепился за плот. Но забраться в него уже не мог. Оставалось только лишь держаться за эту спасительную соломинку и, из последних сил, работать в воде хотя бы ногами. Вдруг на фоне звёздного неба, совсем близко, стала отчётливо наблюдаться тёмная полоса. "Это береговая черта, Суша, чёрт побери", - вырвалось у меня. Ветер в сторону берега сделал своё доброе дело, и долгожданная суша приближалась ко мне, а вернее я к ней. Через четверть часа плескания, я ощутил, как мои ноги касаются камней на дне. Выйти из воды по скользким валунам ночью было очень сложно. Пришлось несколько раз упасть, пока я "вытащил" своё тело, и плот на берег. В темноте искать что-либо было бесполезно, а первая крупная расщелина между камней показалась мне вполне подходящей, чтобы укрыться от ветра. Устроившись удобнее, я немного расслабился, мышцы гудели от длительной работы, и усталость быстро одолела меня.
Сон был очень крепким, а проснулся лишь оттого, что первые лучики солнца весело прыгали по моему лицу. Восстановив в сознании сложившуюся ситуацию, я принялся разбирать содержимое оставшегося аварийного запаса. Радиостанция и поплавки потерялись при опрокидывании плота. Герметичная упаковка запаса не позволила повредить его содержимое, и, достав оттуда консервы, я устроил себе ранний завтрак. Карамель с сухарями, на свежем воздухе, показались мне вкусным десертом. Спички тоже были в полном порядке. Я быстро собрал сухие ветки, валявшиеся вокруг в большом количестве, и развёл костерок. Хотя вода в костюме была согрета моим телом, но просушить его было необходимо. Осенний холод уже настойчиво требовал наличие сухих вещей, влага быстро забирала у организма тепло. Только к обеду удалось высушить костюм. Собрав все средства выживания в чехол от плота, я был готов двинуться на поиск какого-либо жилья или просто мест присутствия человека.
*****
По маршрутной карте я помнил (жаль она не сохранилась) что если идти вдоль побережья на запад, то ближайший населённый пункт должен находиться на расстоянии шестидесяти километров. Это было не близко, но идти вдоль ровного побережья было куда удобнее, чем взбираться на плоскогорье, высотой в полторы тысячи футов, и там искать деревеньки расположенные ближе. Да и помощь можно было ожидать только со стороны моря. Настораживало одно, ведь это территория другого государства, здесь может произойти что угодно. Я пошёл вдоль скалистых уступов, перепрыгивая с камня на камень.
Как оказалось позже - силы береговой охраны Турции были направлены на поиски сразу же, как только на экранах их систем ПВО пропала отметка моего самолета. Обнаружению " постороннего объекта" возле границы помешало небольшое волнение моря и полное исчезновение самого объекта…. Волны раскидали все обломки оставшиеся после крушения. Катера все утро патрулировали побережье, но я в это время спал. Так поиск был перенесен в другой район. Только теперь, во время моего движения по серому, осеннему, берегу, с моря стало видно ярко-оранжевый комбинезон. Буквально через пятьсот метров к месту моего похода быстро подошли два катера с сиреной. Из одного мне на встречу выскочили человек десять с оружием. Не оказывая никакого сопротивления этим людям, но под "вежливыми " дулами их автоматов, я прошел на борт катера. Русский язык никто из них не знал, а я владел немного лишь английским. На нем и предложил проводить меня в расположение командования, чтобы изложить там все свои объяснения. Вдруг от мощного удара по голове моё сознание поплыло, и все красоты яркого солнечного дня в одну секунду исчезли.
Не знаю, сколько прошло времени. Часов, мешка и ножа со мной не было, когда я очнулся в тёмном каменном помещении. Я подумал, что меня посчитали просто за шпиона, и поэтому было такое холодное отношение. Однако вскоре понял, что дело обстояло намного хуже. Потребовать выполнение каких-либо Международных Конвенций, в таких случаях, было просто фантастикой. При первом же общении с их руководством стало ясно - это обычная группа бандитов, которых ничего не интересовало кроме денег за выкуп. Они вели долгую беседу с целью определиться, кто и за что может больше заплатить. Глубина на месте происшествия была очень большой, вряд ли кто будет долго искать то, от чего не осталось никаких следов, были убеждены бандиты. Во многом они были правы.
*****
С утра началось моё пребывание в гостях уже в роли заключённого. Еду давали два раза в день. В обед это была какая-то баланда из воды, фасоли и непонятной зелёной травы, а вечером - кружка чая с куском хлеба. Так как охранял всего один человек, первое время мне постоянно приходили в голову мысли о побеге. После нескольких дней "бесед" и такого питания, силы заметно оставляли организм. На допросах старались выбить все сведения для выгодной продажи. От ударов палками по бокам все рёбра ныли и стонали, а в ямках на каменном полу оставались лужицы запёкшейся крови. Голову не трогали, я думаю, скорее всего, из-за необходимого товарного вида, но в остальном здесь церемониться никто не собирался. Я с самого начала назвался пилотом-спортсменом, ну не разведчиком же мне было представляться, и теперь раскручивал эту легенду по полной. Однако подозрения в правдивости моей информации у них были, а это их очень сильно раздражало, давая повод к очень жёстким мерам.
У меня не было никаких документов, снаряжение же было слишком хорошим для простого спортсмена. Один раз, на очередном допросе, бородатый здоровяк достал большой и хорошо заточенный нож, которым долго тряс перед моей головой. Стало ясно, что с продажей или обменом у них что-то не получается. Возможно, собираются отправить на беседу к аллаху… Но это были очередные угрозы заставить меня говорить им то, что они хотели услышать.
Мою левую руку положили на высокий деревянный ящик и ударили по ней металлическим прутом. От боли из глаз посыпались искры, и пальцы беспомощно разжались. В это время, бородач со всей силы опустил свой тесак на мои пальцы. Что-то хрустнуло и из руки брызнули алые струйки. Моё сознание на миг отключилось...
Пришёл в себя снова от боли. Открыв глаза, я увидел, как капли крови скатываются с руки на горящий снизу факел. В него специально ткнули изуродованную руку, чтобы кровь быстрее свернулась. В огне она вскипала, пузырилась, чернела и загустевала. Зрелище это было шокирующим, но глаза, словно стеклянные приросли к этому огнедышащему монстру. Так закончился ещё один страшный день нашего общения. Если так пойдёт и дальше, подумал я, то скоро рук не останется. Жаль то, что это были пальцы левой руки, ведь для левши они имеют огромное значение…
Следующие два дня меня не трогали, давая время на восстановление сил. По вечерам, перед заходом солнца, начали выводить на кратковременные прогулки. Я по часу сидел на соседних с хибаркой камнях и наблюдал за красивым закатом солнца. Розовые отблески, словно покрывалом, ровно ложились на склоны гор. Однажды вечером, при детальном рассмотрении, на одном склоне я увидел небольшую церковь. Золотые купола ярко горели в вечернем полумраке, напоминая глаза филина ночью. Удивительно, но встречу с ними я стал ждать каждый вечер. Их свет глубоко проникал ко мне в душу и давал какую-то надежду, скорее даже уверенность, что всё будет хорошо.
Потом из разговоров охранявших я уловил, что готовится какое-то моё перемещение. Несколько раз упоминалось слово Балыкесир, а это служило названием города на западе страны, где располагалась военная база. Возможно, какое-то решение было найдено, предстояло только ждать.
*****
Ещё несколько дней было затишье. Вечером, ничего не подозревая, я улёгся отдыхать на деревянный настил. Часа через два, ночью, меня разбудил мощный гул вертолётного винта. Двигатель он не выключил, а только уменьшил его обороты. Через десять минут ко мне в комнату вбежали три вооружённых человека с фонарями. Один что-то буркнул на своём языке и застегнул спереди, на моих руках, небольшие металлические наручники. Далее он же надел на мою голову чёрный мешок из плотной ткани, и взяв за наручники, повёл за собой на улицу. Морозный ночной воздух сразу ухватил меня в свои жгучие объятия. Он проникал сквозь ткань маски и с каждым вдохом растворялся в моих лёгких. После душного сырого помещения, это было настоящей отдушиной.
Наш бег проходил по небольшим, но обильно рассыпанным камням, в сторону грохота работающего двигателя вертолёта. Уже десять минут спустя, я сидел в тёплой кабине и вдыхал знакомый и близкий мне запах отработанного керосина. Люди из кабины переговаривались с людьми, сопровождавшими меня, но их речь была по-прежнему мне не знакома. Я хорошо ощущал крены вертушки и понимал, что полёт происходит прямо в горах, на очень маленькой высоте. Из-за отсутствия хорошего питания, в последние дни, меня очень быстро начало укачивать. Полёт продолжался довольно долго, на вскидку не менее трёх часов, и за это время мне удалось несколько раз немного вздремнуть. Но укачивало не только меня, кому-то из сопровождающих несколько раз делалось очень плохо, и он с оханьями убегал в хвост. Там, обычно, имелось ведро, и все проблемы укачивания легко решались с его помощью. О скором приземлении стало ясно по оживлению людей в салоне. Послышались радостные возгласы, когда машину перестало болтать, и она коснулась твёрдого грунта.
Меня вытолкнули из салона, за наручники отвели в сторону, и я услышал гул удаляющегося вертолёта. Скоро всё стихло. С моих глаз сняли тёмный мешок, и лучи яркого солнечного света ударили прямо в глаза. Вокруг были видны одни горные цепочки, плотно закрытые растительностью. Рядом со мной находилось семь человек арабской наружности, в серых длинных халатах, и один человек европейской внешности, в светло-синем гражданском костюме. Это была какая-то другая организация. Обращались со мной довольно дружелюбно, а европеец хорошо говорил по-английски, позже я узнал его имя, Джек. Он объяснил мне, что я должен поехать с ними и выбора у меня нет, а смысла дальнейшего пребывания здесь не было. Мы расположились на краю поляны, возле небольшого костра, в ожидании другого вертолёта. Стоял довольно прохладный, но солнечный денёк. Листьев на деревьях практически не осталось, зато вся земля была ими плотно укрыта, как цветным лоскутным одеялом. На склонах росли редкие сосёнки, какого-то своеобразного вида. Маленькие, искривлённые, но с длинной ярко-зелёной хвоёй. С деревьев доносились звонкие трели птиц, которые порой сменялись сдержанным гомоном ворон.
Я вдыхал приятный аромат дыма, медленно расползавшегося по всей поляне, и грелся в тёплых лучах осеннего недолгого солнца. В голове воспроизводил все возможности выхода из сложившейся ситуации, но положение было очень сложным. Треск винта приближающегося вертолёта вернул мои мысли в действительность. Он выскочил прямо из ущелья и над деревьями двигался к нашей поляне. Пока он заходил на посадку, я успел его хорошо рассмотреть. Это была небольшая четырёхместная вертушка зелёно-серого цвета, в кабине которой находился пилот и ещё один человек в гражданском костюме. Машина приземлилась в двух десятках метров от нас, и Джек предложил последовать за ним на борт. Все сопровождающие нас люди, к моему удивлению, остались возле костра на земле. Двигатель взревел и вертолёт, плавно набрав небольшую высоту, скрылся в той же расщелине, из которой и появился.
*****
Летели мы ещё около полутора-двух часов, так, что окончательно на место прибыли только поздно вечером, когда наступили сумерки. Справа в иллюминаторе замелькали многочисленные огни крупного населённого пункта, а на горизонте показались маркировочные фонари взлётно-посадочной полосы. Возможно, это и была военная база Балыкесир, упоминание о которой я слышал ранее, а люди рядом со мной были кадровые военные, скорее всего разведчики. Вертолёт совершил посадку на бетонную площадку, расположенную далеко от строений и основной полосы.
С меня сняли наручники, и Джек указал на военный автомобиль припаркованный возле площадки. Вместе с ним мы сели в авто, и машина тотчас скрылась в темноте. Дорога долго петляла вокруг многочисленных заброшенных строений, пока не вышла в какой-то населённый пункт. Машина остановилась возле двухэтажного здания с плоской крышей, с виду напоминавшего обычную гостиницу, и Джек пригласил следовать за ним.
На входе он показал пропуск охраннику, и мы вошли внутрь здания. Это был режимный объект, так как в коридоре и на лестнице я заметил множество видеокамер. Время было позднее и людей в здании не было. Мы поднялись на второй этаж в комнату девятнадцать восемьдесят семь. Её номер я хорошо запомнил, ведь он соответствовал году - 1987. Внутри находилось пять человек в штатском, один из которых был в белом халате с фонендоскопом на шее. Мне указали на стул, а один высокий и плотный брюнет вдруг попросил на чисто русском языке рассказать о себе: кто, откуда и как попал на Турецкую территорию. Только рассказ о спортсмене он уже слышал, а о падении русского самолёта-разведчика был хорошо информирован. Я рассказал о том, что случилось на самом деле. Скрывать не было никакого смысла, так как их наземные локаторы отслеживали полёт самолёта на всём протяжении возле границы.
Выслушали меня очень внимательно, что-то записывая. Мужчина в белом халате предложил пройти в соседнюю комнату для медицинского осмотра. После варварского обращения бандитов, на моей руке образовалось обширное нагноение, издававшее очень неприятный запах гниющего мяса. Врач обработал руку перекисью водорода, это я понял по характерному шипению жидкости попавшей на гниющую рану. Далее, ножницами, он вырезал всю некротирующую ткать вместе с мясом и кожным покровом. Боли совсем не чувствовалось на этих мёртвых участках. Доктор перевязал рану и поставил укол от заражения крови.
Джек проводил меня в отдельную комнату, где можно было принять душ и отдохнуть, там я и остался до утра. На окнах стояли металлические решетки, но сквозь них просматривалось звёздное небо. Я принял душ, и первый раз за много дней лёг на нормальную кровать с белоснежными простынями. Через пять минут крепкий сон укутал меня в свои махровые объятия. Мне снилась красивая полузатененная терраса (как комната, но на открытом воздухе) вся в цветах, сделанная из серого камня, с каменным полом. Вокруг были небольшие садовые цветы (не срезанные, а живые и не розы) преимущественно мелкие, стелящиеся, голубого цвета. Я сидел в террасе, делал что-то неважное, даже не запомнил что. Думал во сне, что цветам здесь наверно темно, и нужно пересадить их по краям, ближе к свету. А рядом по террасе ходил один мой знакомый. Мы с ним изредка переговаривались.....
*****
Ночь пролетела почти мгновенно, и проснулся я от звука хлопнувшей двери. На пороге стоял тот плотный брюнет, которого видел вчера вечером, с горячим завтраком на подносе. Он попросил быстро собраться и позавтракать, а через пятнадцать минут мы уже были в кабинете 1987 на продолжении вчерашней беседы. Вопросы задавались разные, и беседа получалась не очень приятной. В итоге мои действия квалифицировались как шпионаж в пользу другого государства, за что, по законам этой страны, грозило пожизненное тюремное заключение. Но они не собирались выдавать меня властям. В таком диалоге пролетело два дня. Все это время я находился в состоянии неопределенности ожидавшей меня участи…….
В раннее утро третьего дня Джек зашёл ко мне в комнату и, положив на мою кровать гражданский костюм, попросил собраться за пять минут. Я быстро помылся и закусил парой бутербродов принесёнными им. Мы прошли по пустынному коридору здания на улицу, где нас уже ждал автомобиль. По каким-то мелким признакам до меня доходило понимание того, что наш путь лежит на виденный мною ранее аэродром. Улочки быстро закончились и автомобиль начал своё петляние между холмов поросших обильной растительностью. Начало светать, когда машина въехала на территорию аэродрома и подкатила к транспортному самолёту С-130. По внешнему виду он напоминал нахохлившуюся ворону с чёрными перьями тёмно-зелёного отлива. Шла погрузка военного оборудования в основной салон, а меня проводили в небольшую гермокабину возле носовой части. Я рассматривал оборудование кабины и наблюдал за подготовкой пилотов к предстоящему вылету. В иллюминатор было хорошо видно, как топливозаправщики один за другим подъезжали к самолёту и сливали содержимое цистерн в него.
Через полтора часа всё было готово к вылету. Начали запускаться один за другим все четыре двигателя, и машина медленно, лениво покатилась по рулёжке к ВПП. Всё вроде было как всегда, но только за штурвалом сидел уже не я, а внутренний голос мне подсказывал, что я вряд ли окажусь там снова. Самолёт медленно, как бы нехотя, оторвался от полосы и начал набирать заданную высоту. Динамика взлёта тяжёлого транспортного самолёта в корне отличалась от взлёта истребителя. Мы взяли курс на юго-запад и через полчаса пересекли береговую черту Средиземного моря. Дальнейший полёт проходил над водной поверхностью. От тепла в кабине и однообразного ландшафта под нами, я быстро расслабился и задремал. Полёт длился бесконечно долго и утомительно... Сон сменялся бодрствованием, которое опять плавно переходило в сон. Временами самолёт так сильно трясло, что желудок готов был вывернуться наружу. Я благодарил Бога, что перед вылетом практически ничего не ел, иначе мне было бы ещё хуже. По времени проведённому в воздухе было ясно, что летим мы куда-то в Америку. Солнце очень медленно двигалось к горизонту - так бывает только при полёте на запад.
Уже поздним вечером мы пересекли береговую черту, и самолёт стал строить заход на посадку. Ландшафт расстилающийся под нами, представлял собой высокие холмы, скорее даже невысокие горы, обильно поросшие густой растительностью. Множество мелких речушек извивалось между этими холмами. Местность была очень живописная, но каких-либо населённых пунктов, было мало. Переложив несколько раз рули, самолёт произвёл мягкую посадку на широкую бетонную полосу. По бокам я заметил многочисленные стоянки разнообразной авиационной техники, которая размещалась, как в капонирах (земляных обвалованиях) так и просто под открытым небом. Бесспорно, это была крупная военная база. Самолёт прорулил по дорожкам и остановился на отдельной широкой площадке, специально предназначенной для разгрузки. Небольшой микроавтобус, с символикой военно-морских сил Соединённых Штатов, подъехал вплотную к боковой двери самолёта, в него и проводили меня сопровождающие.
Мое физическое состояние было тяжёлым. Усталость, травмы и хронический голод сделали своё дело. Мне стало как-то безразлично, куда и зачем я еду, и что меня ждёт дальше. Мимо дороги проносились отдельные строения и небольшие городки. Автобус остановился возле военного поста. На вывеске я успел прочитать: "Добро пожаловать в Эшвилл, штат Северная Каролина". Проверив документы, нас пропустили. Город был небольшой, но очень аккуратный. Высотных домов было не много, и это придавало ему некий "деревенский" вид. Мы подъехали к двухэтажному зданию с крестом на вывеске. Это был военный госпиталь. Здесь меня и разместили в отдельной палате.
*****
На утро следующего дня, после осмотра врачей и проведения всех необходимых медицинских процедур, меня ожидала длительная беседа с сотрудниками разведки. Три человека в штатском и переводчик зашли в палату, и представившись работниками спецслужб Соединённых Штатов, стали задавать различные вопросы. Тематика их была очень разнообразной, от условий проживания в Советском Союзе, до выполнения мной профессиональных обязанностей. Мои действия расценивались как прямой шпионаж, и варианты выбора дальнейшей жизни были обрисованы сразу. Либо это сотрудничество с их разведкой и предоставление политического убежища, либо большой тюремный срок. Я понимал, что меня просто дожимают, и сославшись на плохое самочувствие, попросил время подумать. Такое время было предоставлено. Мирно потекли деньки, когда меня никто не трогал, а проводилось только лечение. Персонал госпиталя был представлен как военными, так и гражданскими врачами и сёстрами.
Однажды утром ко мне в палату вошла симпатичная молодая медсестра в белом халате. Многих женщин я уже видел, они дежурили часто, но эта появилась у меня впервые. Стройная, высокая брюнетка, с длинными, почти до пояса волосами. В детстве я часто смотрел фильмы про индейцев, и этот образ детства сегодня предстал передо мной: слегка смуглое, красивое, аккуратное личико, с гордым взглядом. Эта красота затуманивала разум и ослепляла. Все же несколько вопросов я смог задать. Звали её Фрида, и в госпитале она работала более пяти лет. Сейчас её назначили ухаживать за мной, на весь восстановительный период. Наши ежедневные встречи продолжались более недели.
Моего знания английского языка вполне хватало для обычного общения, и мы по долгу беседовали на различные темы. Она была на пять лет старше меня, но визуально это определить было невозможно. Её природная стройность и гибкость скрывала все возрастные отличия. Фрида рассказала о своей нелёгкой судьбе, и это сделало наши отношения более близкими и доверительными. Она родилась в большой индейской семье, но родители очень рано погибли и все пятеро детей были удочерены разными семьями. Ей было три года, поэтому в детской памяти осталось очень мало деталей произошедшего. Попала она тоже в семью с тремя детьми, где и выросла в тепле и заботе. Образование получила в медицинском колледже, после которого и вышла замуж. Муж только закончил службу во Вьетнаме, и устроился водителем на большегрузные машины. Через год родилась дочь Эшли. Казалось всё наладилось в жизни: дружная семья, ребёнок, высокооплачиваемая работа, но проблемы начались на третий год их совместной жизни. Трудно сказать с чем это было связано, к тому же, у мужа обнаружили рак лёгких. Начались бесконечные процедуры, поиск наиболее подходящих методик лечения. Человек таял прямо на глазах и от осознания этого становился агрессивным. Многочисленные попытки мирного сосуществования ни к чему не приводили, и в итоге его пришлось поместить в хоспис. Так Фрида начала решать свои жизненные проблемы самостоятельно. Годом позже её сводная сестра увлеклась наркотиками и попала в серьезный долг. Эти долги не терпят ожидания - проценты растут с огромной скоростью, и Фриде пришлось её срочно выручать. Время шло, и через несколько месяцев муж скончался. С этого момента у нее началась уже совсем свободная жизнь.
В эти дни я много думал о жизни, ситуациях, в которых может оказаться любой человек.
Светлые картинки всё чаще посещали мои мысли: океан, море, острова…..
В прекрасном море-океане жили-были два чудесных острова.... Они были расположены совсем близко..., но соприкасаться дивным берегам не случалось...
На этих островах жили райские птицы.., самые красивые земные цветы благоухали божественными ароматами..., горы и долины хранили тепло и ласку солнечных лучей.... Ручейки хрустальных родников нежно сверкали по ночам в свете звездных дождей ......
У каждого Острова была живая Душа... А еще был Поток Жизни... Этот поток был спрятан очень глубоко, и он дремал в великом Ожидании.......
Бог Неба долго наблюдал за Островами и ждал.... Он видел все и знал об их Единстве... Создателю положено все знать о жизни Мира.... Острова смотрели на проплывающие корабли..., на очень далекие и совсем неясные материки.... Бог был очень терпелив... Только Он ведь знал, что Острова не могут жить вечно... А когда Острова попытались соединить с кораблями..., Бог рассердился и окружил Острова штормами и ураганами .... И случилось Чудо......... В одном из порывов Души Островов встретились. И узнали друг в друге себя....
Шторма и ураганы утихли не сразу.., ведь Бог хотел показать Островам их Единство... Однажды наступила Великая Тишина и пришел Покой, и под куполом звезд Бог воссоединил Душу........ И в Душе Острова стали Одним....
Только вот были они одним...., но не совсем Целым..... Пока что.......
Поток Жизни в них еще дремал...
В глубине одного из Островов однажды возникло Движение ... Сначала почти незаметное ...оно обретало силу от сердечного ритма Острова... И услышало Зов...
И превратилось в Поток..... И начался путь движения Потока Жизни....
И где шел этот Поток, там расцветали маковые луга... Цветы были от темно-бордового до ярко-алого.... Их лепестки переливались шелком... Они колыхались все в волновом Потоке.... Это пробуждало Желание Жизни... И влекло Поток к рощам апельсиновых деревьев... где начиналась Восприимчивость. Тут оживали Эмоции мира ...радость и грусть.., печаль и смех.... Это состояние Ясночувствительности укрепляется и усиливается и начинает появляться осознание Двойственности ... и возникает необходимость в Дополнении..., в Продолжении..., в Контакте... Поток запоминает и это...... Плоды оранжевого цвета полностью скрывали листву... И золотые лучи Солнца укутывали каждый из них своим сиянием.... наполняли своей энергией и гармонией Мира ... И Солнце оттеняло желтым золотом изумрудную траву, ту, что росла в долине у самого подножия горных склонов.. Этот изумрудный свет вливался в Поток Сердечной чувствительностью .... Нежностью и абсолютной Любовью......
Горные склоны уходили далеко в Небеса... В стремлении к Божественному небесно-голубой Поток открылся возможности говорить и понимать все живое ... Постепенно набирая синеву Поток смог обрести и ясное видение и познание тайн жизни.... Дальнейшее углубление в бездну окрашивало Поток в космический аметистовый цвет..... И вот там, в этом аметистовом свечении Поток Жизни Острова почувствовал присутствие Души..... И встретились они ... Поток Жизни и сама Жизнь.... И засверкали Радугой Света Живого.... И эта Радуга Жизни начала переливаться из одного Острова в другой.... И все смешалось в светах.... Цвета..., сады..., ручьи.., горы.... И Океан разделявший Острова отступил... - он захотел остаться Океаном... Так два Острова стали Целым Светом........
Судьба бывает благосклонной и жестокой, но у каждого только своя!
*****
Через пару недель моё лечение подходило к концу. Состояние здоровья было хорошим. Настало время для принятия решения. Сидеть в тюрьме неизвестно сколько и неизвестно за что мне очень не хотелось, тем более дома меня уже считали погибшим при отказе авиационной техники, и было сейчас непонятно, для кого я являюсь шпионом. В итоге мне пришлось принять предложение о сотрудничестве, с предоставлением статуса политического эмигранта и небольшого финансового пособия на жизнь. Так меня выписали, сделав новые документы на совершенно иного человека. Я стал Сержем Вулфом, одиноким волком, что было в этой ситуации, для меня, очень символичным.
На первое время мне была предоставлена комната в местной гостинице, и возможность общения с военными консультантами. В свободное время, большей частью на "уик энд", я продолжал встречаться с Фридой. Мы долго гуляли по Эшвиллу, небольшому, и красивому городку, посещая выставки и кафешки. Она сама жила в Валдесе, это в часе езды от Эшвилла, но всё свободное от её дежурств время, мы стали проводить вместе. Наверное, эти простые и понятные человеческие отношения, давали мне силы жить в этой сложной ситуации, вдалеке от дома.
На рождественские праздники она пригласила меня к себе в гости. Валдесе - это один из многих маленьких городков одноэтажной Америки, с населением до двадцати тысяч человек. Её домик располагался в живописном переулке Ив, на вершине небольшого холма, с которого я долго любовался открывшимися красотами. Участок земли, вокруг дома, был засажен вековыми платанами, и только возле бассейна расстилался газон. В этом году снега было совсем немного, но морозец сделал своё дело, превратив аккуратно подстриженный газон в серое, неприглядное одеяло. Мы прошли в дом. После лёгкого уличного морозца, мне здесь было очень тепло и уютно. Дочери не было, она пошла на прогулку с собакой к друзьям. До праздника оставалось не много времени, и мы принялись за приготовление ужина. Это был гусь запеченный с черносливом и профитроли со сливками на десерт. Я принялся подготавливать птицу, так как в остальном я мало чем мог быть полезен. Когда фаршированный гусь переместился в духовой шкаф, приятные ароматы начали возбуждать аппетит. Кондитер из меня был почти никакой, поэтому я просто наблюдал за Фридой. Эта женщина очень нравилась мне и отвечала взаимностью на мои чувства.
Наши отношения выходили на новый уровень… За два часа до Рождества праздничный стол был готов. Мы устроились в холле. В ожидании возвращения дочери с прогулки Фрида стала показывать мне свои семейные фотографии. Я старался рассматривать все фото девочки, пытаясь понять особенности психологии ребенка. Ведь двенадцать лет это возраст сложный и противоречивый когда принятие с пониманием разделяет тонкая граница от непринятия и непонимания … У меня еще не было своего ребенка и не хватало опыта установления доверительных отношений с детьми. Это меня пугало. Очень хотелось, чтобы сразу возникла дружба. Эшли любила животных и мы с Фридой решили подарить ей маленького белого кролика. Когда дочка пришла домой я преподнес ей живой подарок и наше знакомство состоялось. Кролик был принят с огромным восторгом, глаза ребенка светились от счастья. Этот вечер прошел в веселой и дружеской атмосфере. Мы много разговаривали, смеялись и танцевали. Ночь пролетела почти незаметно, а на утро мы расстались уже хорошими друзьями. Я поехал отдыхать к себе в гостиницу.
*****
Дальнейшая моя жизнь начинала приобретать более ясные очертания. Естественно, на нормальную работу было устроиться просто невозможно, но я проводил некоторые консультации с органами разведки. Их интересовали больше политические вопросы по складывающейся в моей стране ситуации, чисто технической развединформацией они владели очень хорошо. Было заметно, что все ждут каких-то больших перемен, но, что конкретно было трудно понять. Я не придавал этой деятельности большого значения и полностью сосредоточился на своих личных отношениях. Уже несколько месяцев мы жили вместе с Фридой, и отношения были самыми близкими и доброжелательными. По вечерам, во время её дежурств, я оставался с ребёнком дома, где мы подолгу играли с животными. Особенно мне нравилась её собака. Это была какая-то помесь простой овчарки, с белым полярным волком. Пёс был очень крупным, с белой шерстью и розовыми ушами. Он так сильно мог тянуть за поводок, что на ногах устоять было практически очень трудно.
Спустя полгода мы решили узаконить наши отношения и быть постоянно вместе. На этом заканчивалась моя жизнь политического эмигранта, так как после этого события я имел право получить зелёную карту, и свободу перемещения не только по стране, но и по всему миру. Возможность посетить родину у меня появилась только два года спустя, когда большого государства под названием Советский Союз уже не было, а образовалось множество более маленьких. Мою семью я решил с собой не брать, ведь в первый раз для меня было очень важно всё увидеть самому, и понять суть происходящего там. Волнение просто захлёстывало через край, как там родные и близкие. Что-либо говорить о себе у меня не было никакой возможности, ведь фактически меня уже давно ни для кого не существовало. Билет Нью-Йорк-Мадрид-Киев лежал в кармане, когда я попрощался с семьёй и сел в автобус следующий до аэропорта. Я не летал уже много лет, от этого сейчас в голове крутились разные мысли, но состояние ностальгии чувствовалось явно.
Полёт проходил спокойно. Я то спал, то бодрствовал до Мадрида, но после него глаз сомкнуть уже не смог. Воспоминания будоражили мои мысли, ведь где-то рядом находилась точка отсчёта моей теперешней жизни. Поразительно, но я просчитал эту точку только в тот момент, когда в иллюминаторе увидел ночные огни Стамбула. Они также красиво мерцали, только видел я их не на западе, а на востоке - это ровно сто восемьдесят градусов. Так и жизнь моя поменялась на те же сто восемьдесят. Прошло много времени, но только сейчас я всё почувствовал очень остро, и в сердце немного защемило.....