За четверть часа миновали всю улицу, сильно замусоренную домашними отходами, пыльными обрывками засохших листьев пальм, золой, обугленными остатками недавнего костра, сухими экскрементами, в том числе и животных всех видов, и вышли на окраину города с возделанными огородами, над которыми живописно возвышались пальмы. Кое-где уже собирали урожай, носили корзинами, мешками, грузили на ослов.
В стороне от дороги, вокруг плоского камня понуро ходил серый ослик и тянул кривую перекладину с привязанным тяжёлым овальным камнем, который, медленно вращаясь, с хрустом раздавливал подсыпаемые худым бородачём зелёные оливы. Мутное оливковое масло скудным ручейком стекало по медному желобу в каменное корыто.
Два крестьянина равномерно перекладывали уже опустошенные раздавленные маслины в корзины из пальмовых веток и переносили на другой камень, где пересыпали в деревянный короб, и два других бородача выжимали остатки масла под прессом.
Я уже знал, оливковый жмых, как и финиковый, шёл на корм скоту. Ничего в хозяйстве не пропадало зря. Никто не торопился, не подгонял. Спешить некуда. До вечера ещё далеко. О времени представление смутное, измеряется положением солнца на небосводе, сутками, ночными стражами.
На изломанной лужайке с выпирающими из земли гладкими валунами группа крепких юношей, подоткнув полы халата за пояс, яростно крича, тренировалась на бронзовых мечах. Металлический лязг, резкий грохот ударов мечей о медные полосы щитов. Слышался смех, подначки, боевой клич.
Стайка длинногривых, никогда не стриженых мальчишек с завистью наблюдала за сражением старших братьев, некоторые азартно бились короткими палками. Дартаньян ещё не родился, копировали других героев, о которых никто не успел сочинить легенд. А если и сложат, то всё, к огромному сожалению, забудется, не будучи записанными на дорогой папирус, который в широком ходу лишь у властьпредержащих, остальные довольствуются суррогатами.
В противоположной от них стороне лужайки росла огромная акация, которая давала достаточно тени, чтобы сесть под неё и спокойно пообедать, не щурясь от полуденного солнца. И мы направились к дереву. Я привязал к нижней ветке поводья от лошади и жеребца, подвесил на морды мешки. Убедился, что жеребец не отверг вяленую саранчу, с удовольствием захрумкал, и тут же, задрав хвост, вывалил на зелёную траву довольно пахучую увесистую лепёшку.
Снофрет не среагировала, а я с досадой покачал головой, надо было предвидеть подобный исход, но и вдали не оставишь, негде привязать, да и велик соблазн для подростков — вскочить и ускакать.
Решил сделать вид, что ничего страшного не произошло, к здешним вонючим запахам города давно уже притерпелся, нечего строить из себя сноба, всё равно убрать нечем, ни лопаты, ни веток. Портить акацию не хочется.
Снял мешки с продуктами, котомки с золотом, пусть хоть немного отдохнут натруженные спины. Снофрет начала сервировать наш стол, если так можно было назвать густой травяной покров под деревом. Надо было догадаться и купить чистую холстину, но нужной ткани не попалось на глаза. Всё предлагали тяжёлое шерстяное полотнище, замучаешься возить. Под лепёшки и горькие травы снял свой головной платок.
Мы, всё-таки, привлекли внимание сражающихся. Подростки начали заинтересованно посматривать в нашу сторону — масляные, задумчивые взгляды надолго застывали на хлопочущей Снофрет. И я понимал причину, сам когда-то был таким, не в меру сексуально озабоченным. Лязг мечей становился всё медленнее, тише.
Всё же, нам надо было обойти стороной и остановиться на привал вне их видимости, хотя бы вон за теми соседними домами подальше, но там нет столь удобного места, акации, полянки, вечно у меня позднее зажигание. Я по характеру оптимист, всегда надеюсь на лучшее, на законы гостеприимства, о которых эти юноши не имели никакого представления. Впрочем, я не был у них дома, где бы они наверняка проявили все свои лучшие качества.
— Ничего не бойся, если направятся к нам, — предупредил я девушку.
— Я с тобой никого не боюсь, — улыбнулась она. — Я уже знаю, что с ними будет.
— Но, зато, они не знают. Все щенки излишне беспечны и храбры. Опыт и понимание ситуации приобретается с годами.
Нам дали возможность спокойно пообедать и запить прохладной водой из моей фляжки, где сохранялась постоянная температура в 20 градусов. Может быть, присматривались, обсуждали, стоит ли с нами связываться? Я намеренно не смотрел в их сторону, чтобы случайно не спровоцировать на скандал и драку, но боковым зрением заметил, что они сгрудились и начали негромко переговариваться.
Лишь, когда мы начали упаковывать снедь, к нам, вразвалочку, ехидно и, заносчиво улыбаясь, направились трое юношей с мечами, щиты отбросили на землю, — меня посчитали за безоружного, лёгкую добычу. У меня всё на виду, меч спрятать некуда. А кинжал противника у владельца меча всегда вызывает торжествующую улыбку.
Я увязал продуктовые мешки, снял торбы с морды лошади и жеребца, принайтовал всё по бокам, и с любопытством посмотрел на парней, нагло приблизившихся чуть ли не вплотную. От них резко пахнуло разгорячённым, потным, давно немытым телом. Все молодые, от тринадцати до пятнадцати лет. Безбородые. У старших серый пушок только начинает пробиваться над губами.
И меня зачисляют в ровесники, — моя пятидневная небритость всерьёз не воспринимается. Глаза возбуждённо расширились при виде Снофрет, похабные улыбки растянуты до ушей, локтями то и дело подталкивают друг друга, провоцируя на решительные действия. Страха нет. Ясно представляют последствия и итог стычки. Мы — не первая их жертва.
Молодые волчата почуяли лёгкую поживу и приятную во всех отношениях забаву. Хотят опробовать молочные зубы: почувствовать свою силу и вдохнуть будоражащий запах чужой крови. Такие отморозки неизменно водятся во все времена, и у всех народов. Мы на окраине города, за нас заступиться некому, взрослые не видят, чем и как занимаются отпрыски.
Полнейшая бесконтрольность для любого преступления. Точнее, проступка. Преступление — это для меня и Снофрет, а для них — весёлое приключение, о котором потом будет славно и приятно вспомнить в течение всей жизни, потому что подобного олуха с богатой добычей больше не встретят.
Ребята не догадались окружить, зайти и с тыла, понадеялись на своё явное превосходство. Насмешливо улыбаются, поигрывая мечами, заодно показывают, на чьей стороне сила. Коренастый парнишка с видом хозяина уже оглаживает левой рукой шею жеребца, тот лишь косится огромным чёрным глазом, прядет ушами.
— Хорош. Ах, как хорош! Где взял такого?
— Жеребец и лошадь принадлежат царю Соломону. Я должен вернуть в целости и сохранности, взял на два дня, — попытался воздействовать на патриотические и монаршьи чувства, заодно проверить, как они относятся к своему царю.
— Соломон не обеднеет. Я давно о таком коне мечтал. Скажешь, и девчонка его, и тоже взял, поскакать, на время?
— Нет. Девушка моя. Царь вас жестоко накажет, если я вернусь к нему без его собственности. Вы живёте в Иерихоне, легко найти.
По сути, это самое глупое поведение, какое можно представить в подобной ситуации — угрожать насильникам, что пожалуешься более сильному. К нему часто прибегают девицы, ошарашенные неожиданным насилием. И в ответ, их убивают, чтобы не нести наказания.
— А кто ему донесёт? — нагло ухмыляясь, заявил кучерявый красавчик лет четырнадцати. — Ты не проговоришься — не вернёшься к нему. Мы продадим тебя аравийским купцам, с наказом спровадить тебя в дальние земли, откуда не скоро вернёшься, если выживешь. Завтра они покинут Иерихон вместе с тобой. За тебя не меньше двухсот шекелей выручим. А девочку оставим себе. Красивая. Мы поиграем в мужской гарем. Думаю, ей понравится. Захочет, позовём и других ребят. Они безотказные. Ха-ха-ха!
Я мог бы отпугнуть их, как вчера мальчишек на запруде, но пожелал узнать степень их подготовленности к боевым действиям, да и покрасоваться перед Снофрет не мешало, несмотря на полный желудок и сытую расслабленность.
Надо показать ребятам, что не всегда преимущество в силе и в количестве побеждает, может быть, когда-нибудь в жизни пригодится. Худощавый парень возле жеребца начал развязывать продуктовые сумки, немного застенчиво пояснив:
— Мы тоже проголодались. Я заметил, у тебя еды много — нам всем хватит пообедать. Кое-кому из нас утром даже куска лепёшки не досталось. Похлёбка из чечевицы не успела свариться…
— Извини, друг, я на вас не рассчитывал. Вас слишком много, чтобы всех удовлетворить. Я не благотворительная организация.
Он не понял моих слов, но в интонации не обманулся — выставил к моей шее подрагивающий меч, силёнок не хватало ровно удерживать.
Вывернул ему руку с выпавшим мечом, не до сильной боли, но вполне чувствительно, и несильно оттолкнул к дружкам, которых это раззадорило. Они бросились на меня скопом, мешая друг другу, и пытаясь опередить с нанесением удара мечом. Всё так неуклюже, неповоротливо.
Снофрет не успела полюбоваться моим умением сражаться с превосходящим количеством противника, как они уже все лежали на песке: кто лицом вниз, кто на спине.
Сконфуженно поднялись, потирая ушибленные места, нагнулись за выроненными мечами. С удивлением и растерянно смотрели на меня, не ожидали такой прыти.
Дальние парни, видя непонятный расклад сил, начали угрожающе приближаться, окружая нас со всех сторон, — на этот раз хватило ума, сообразить.
Всего пятнадцать человек, да столько же мальчишек, которые начали нагибаться за острыми камнями, траурными ногтями выковыривая их из земли. Это уже чревато неприятностями. Не стоит рисковать. Дай им волю, заклюют до смерти.
Я включил инфразвуковой излучатель и от пояса направил на угрюмо, неотвратимо приближающихся пареньков, боевое настроение которых враз изменилось. Они с выражением ужаса на лице в панике побросали бронзовые мечи, медные щиты, и стремительно побежали в сторону города, вслед за вопящими от страха быстроногими мальчишками.
Крестьяне, работающие на маслодавильне, не среагировали на панику, их не достало лучом, только коротко проводили взглядом бегущих: мало ли что за блажь пришла в голову детям. Пусть потешатся. Будущие воины, защитники отечества. Когда же шалить, если не в юности?
Я приблизился к брошенным доспехам, чтобы внимательнее рассмотреть. Мечи учебные. От частых ударов лезвия выщерблены, затуплены, кожу не порежут, но гематому оставят. Тяжелые, не менее четырёх килограммов. Рука должна быть привычно сильной, чтобы всё сражение отмахать, иногда оно для счастливчиков длится весь световой день, если угораздит попасть в большое войско, где выносливость имеет огромное значение.
Кожаные щиты покрыты мятыми, исцарапанными медными полосами с заусеницами, кое-где уже надорванными. Ещё одного сильного удара не выдержат. Полюбовался, покрутил со всех сторон и отбросил в сторону.
— Ты не возьмешь с собой? — спросила Снофрет.
— Зачем мне они?
— Бронза и медь дорого стоят. Можно вернуться в город и продать. Выменять на продукты, на ещё один мешок с саранчой. Оставшейся не надолго хватит.
— Бронза и медь не наша. Чужая. Она им нужнее. Позже ребята вернутся и подберут.
— Их нужно наказать за нападение. Завтра они повстречают не столь сильного, как ты, и ограбят.
— Или их встретят. Рано или поздно, они снова нарвутся на достойного соперника. Я не могу стать воспитателем всей нации. Это не моя задача. К тому же, я сам виноват, спровоцировал своей видимой беззащитностью. Мне нужно держать на виду меч, дабы никто не смел даже позариться на кажущееся легкодоступным чужое добро. Но у нас и без того тяжёлая поклажа. Жеребца жалко.
— Соломона, ты же, наказал, — упорствовала Снофрет с красным от волнения лицом.
— Царь не обеднел от моего наказания, а для этих юнцов — лишение тренировочных мечей существенная потеря.
Я заново перевязал продуктовые сумки, чтобы не натирали кожу, помог девушке взгромоздиться на лошадь, сам сел верхом и ударил жеребца в бока пятками, с досадой подумав, не сделать ли на время хотя бы веревочные стремена? Страшно неудобно долго ехать, когда ноги свисают без упора — зад до онемения отбивается о лошадиный хребет на дорожных неровностях.
Но чересчур глазастых и внимательных на пути может оказаться слишком много, кой-кому лишь только дай намёк, чтобы тут же подхватить, а там новшество покатится лавиной, и это будет похлеще взмахов бабочки Рея Бредбери. Я не смогу вернуться в нужную мне Реальность.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/09/431