КОЛЛЕКЦИОНЕР
Рассказ
Юмор – это когда страшное смешно.
Сатира – когда смешное страшно.
Станислав Ежи Лец
Каких только увлечений не бывает?! Кто-то собирает марки, кто-то чайники, кто-то деньги или машины. Есть и те, кто собирает воспоминания о былых увлечениях. Хранят фотографии девушек, всматриваются в них, стараясь уловить запах давно ушедших переживаний, прошлых ощущений. Вспоминают места, где довелось побывать, людей, с которыми встречались. Иные увлекаются работой. Возятся в саду или мастерят из пылесоса велосипед. Чем только не пытаются занять себя люди, чтобы заполнить время.
Сергей Кириллович Марченко собирал умные мысли. Подолгу просиживал у себя в кабинете за письменным столом, пытаясь отыскать ещё одну мудрость в текстах любимых писателей, поэтов, философов... Часами бродил по Интернету, чтобы больше узнать об авторе, понять, что он хотел сказать. Ведь могло оказаться, что автор и не вкладывал в свою нечаянно обронённую фразу того смысла, какой мы в нём обнаружили.
Сортировал по темам, по профессиям, смаковал каждое слово, наслаждался красотой слога, глубиной мысли, неожиданными сравнениями, парадоксальностью выводов.
Его коллекция насчитывала уже многие тысячи афоризмов, острот, умных фраз, строф из стихотворений. Это была подборка, над которой он работал в последнее время.
Иногда улавливал пророчество, и тогда долго размышлял над ним.
«Выживает не самый сильный и не самый умный, – писал Чарльз Дарвин, – а тот, кто лучше всех приспосабливается к изменениям».
Ловил себя на мысли, что всё время старался догнать уходящий поезд. Жизнь изменялась гораздо быстрее, чем он к ней приспосабливался. С возрастом подвижность нервных процессов иная, способность адаптироваться снижается. C’est la vie! Такова жизнь! Но он знал: чтобы добраться до источника, нужно плыть против течения. И барахтался, стремясь преодолеть бурный поток, несущий его в Лету.
Сергей Кириллович Марченко, молодящийся старик с седыми волосами, пышными бровями и горящими карими глазами, которые всегда светились добром и любовью, в свои восемьдесят два года не потерял вкуса к жизни и всё спешил что-то сделать. Боялся не успеть. Торопился, торопился, не понимая, что догнать уходящий поезд жизни ему не удастся.
Старый врач, он прекрасно знал, что на финише придётся рвать чёрную траурную ленточку, всеми силами старался не поддаваться слабостям, болезням, проблемам, которые его не миловали. Много ходил, старался занять себя чем-нибудь. Легко забывал обиды и долго помнил добро. Любил и был любим. Понимал, что это и держит его ещё на плаву.
Его окружали прекрасные люди, которым он хотел подражать. Старался не думать о тех изменениях, которые казались ему ужасными. Читал книги, слушал классическую музыку и… собирал мудрые мысли.
Его жена Галина Павловна, известная в городе артистка, исполнявшая когда-то в Большом зале филармонии на своей «божественной скрипке» «24 Caprices» Николо Паганини, три года назад ушла из жизни, оставив одного доживать свой век. Вот он и сидел целыми днями в своём кабинете. Его окружали книги любимых авторов, диски с прекрасными мелодиями, фотографии близких, сувениры, подаренные когда-то благодарными пациентами.
Сергей Кириллович встал с постели, пошёл в ванную и долго мылся, чистил зубы, брился. «Сегодня должна зайти Ириша, – думал он. – К её приходу нужно бы что-нибудь приготовить. Только она же ничего не ест. Худеет. Но от моих оладушек из кабачков и кофе отказаться не сможет».
После завтрака раскрыл свой тридцать второй альбом и прочитал: «Начался XXI век, но вместо обещанного футурологами необычайного прогресса во всех сферах человеческого бытия мы наблюдаем глобальное помутнение умов и поворот к дремучему мракобесию. А. Зиновьев».
Вспомнил, что Александр Александрович Зиновьев, российский философ и писатель, говорил, что вырос на идеалах коммунизма, и считал, что человек должен жить и работать в интересах коллектива, страны. Жертвовать всем, даже жизнью, во имя этой благородной цели.
– Карась-идеалист, – пробормотал он. – Лев Николаевич Толстой был прав, когда говорил, что «сила правительств держится на невежестве народа»… Того же мнения придерживался Сергей Капица, говоря, что «собрать стадо из баранов легко, трудно собрать стадо из кошек». Потому у нас такое образование, такие управленцы. Это же нужно додуматься, чтобы больным с сердечными болями вместо нитратов давали наркотики, а старикам запретили ходить в поликлинику! Недаром работу медиков они называют врачебной практикой. Вот и будут практиковаться на стариках. В самом деле, чего с ними церемониться? Они своё отжили! Не мракобесие ли это?! Для власть имущих, конечно, закон не писан. Видимо, прав был Оскар Уайльд, говоря, что «эгоизм не в том, что человек живёт, как хочет, а в том, что он заставляет других жить по своим принципам». Лгут всем и думают, что никто это не видит. Любую мерзость заворачивают в яркую и блестящую обёртку, им кажется, люди всё проглотят, примут за конфетку и будут ещё благодарить и кланяться. Воистину, мозгов у этих придумщиков не видно, но когда их не хватает – заметно! К сожалению, они не понимают, чего хотят люди, и считают тупыми не себя, а народ.
Сергей Кириллович перевернул страницу. Там оказалась фотография Галины. Разглядывая её, подумал, что за каждым преуспевающим мужчиной стоит женщина, который этот успех создала. Впрочем, зачем ему успех. Не до жиру, быть бы живу. Но терять надежду нельзя.
Ирина, приёмная дочь Сергея Кирилловича, работала кардиологом в поликлинике. Семейная жизнь у неё не сложилась. Муж, Леонид Ващенко, после трёх лет совместной жизни ушёл, оставив немалые банковские долги по кредиту, который оформил на жену. Хотел заняться бизнесом. Купил дорогой внедорожник, а на бизнес не осталось денег, и он на той машине уехал в неизвестном направлении. В короткой записке издевательски написал: «Ты советовала мне не терять чувство юмора даже в самые сложные времена, смеяться над собой. Но я над собой смеяться не хочу. А над тобой посмеюсь с удовольствием!»
Несколько дней Ирина плакала. Потом успокоилась. В городе у неё кроме Сергея Кирилловича никого не было. С двенадцати лет привыкла его называть папой. Сменила фамилию. Любила его. Когда же он постарел, стала уговаривать, чтобы переехал к ней, но тот упорно отказывался.
– Тебе нужно устраивать свою жизнь. Не хочу мешать. Ты только почаще приходи. И выше нос! Когда будет плохо, вспомни, что может быть ещё хуже…
Наконец, закрыв альбом, Сергей Кириллович сел к компьютеру и хотел было продолжить писать свои воспоминания, но и этого делать не смог. Всё думал о том, как изменилась жизнь. Какой стала медицина! Иные были врачи, иное представление о том, что хорошо и что плохо. Сегодня слишком много непонятного. Правильно ли, что в области появился онкологический центр? Конечно, правильно. Здесь можно сосредоточить лучшие врачебные кадры, дорогостоящую современную медицинскую аппаратуру. Онкологические больные – не требуют скорой помощи. Можно вообще закрыть в области онкодиспансеры, оставив лишь кабинеты, которые бы занимались организацией профилактических осмотров, диспансеризацией. А на высвободившиеся средства построить ещё один корпус для госпитализации нуждающихся в специальном лечении больных. Но разве можно закрывать в районах родильные койки?! Нет, сегодня он писать об этом не будет. Да и информации мало. Чудес не бывает. Он – вчерашний день, и молодые врачи скептически относятся к его суждениям. Даже умница Ириша, и та часто с ним пикируется. Впрочем, она, скорее, делает это, чтобы отвлечь его от постоянной мысли о том, что жизнь прошла, а он её так и не заметил.
Сергей Кириллович закрыл глаза и вспомнил тот незабываемый вечер и разговор. Впрочем, каждый вечер с дочерью для него был незабываемым. Она напоминала ему её мать, его последнюю любовь.
– Гони от себя депрессию, лучше выпей бокал красного вина, – сказала тогда Ириша.
Сколько раз уже он это слышал.
– Говоришь, что истина в вине? – ответил он. – А если вина ещё не доказана?!
– Ты всё остришь. Я сейчас сделаю бутерброды и будем пить чай.
Она встала, собираясь идти на кухню.
– У меня есть прекрасное жаркое, – сказал он.
– Ты же знаешь, я мясо не ем.
– Если ты действительно вегетарианка и любишь животных, почему ешь всю их пищу?
Она взглянула на него, улыбнулась. Подошла, чмокнула в щёку и пошла на кухню. Сидеть в комнате один он не хотел и последовал за нею.
– А ты, если хочешь чудес, запасись терпением, – сказала Ирина.
– Адам был счастливчиком, потому что не имел тёщи. А мне повезло. Вместо тёщи у меня ты!
Так они фехтовались, и время летело быстрее. А когда она уходила, он ещё долго вспоминал каждое её слово, каждый укол рапиры. Эти уколы рождали всё новые и новые мысли. Но были они невесёлыми. Вспомнил слова дочери. Он забыл, по какому поводу она их произнесла, но тональность и выражение её лица запомнил: «Люди не изменились. У них всё те же недостатки, что были и сотни лет назад. Их нельзя изменить. Если их не будет, не будет и людей!»
Сергей Кириллович встал и закрыл окно. «Комаров налетело! Почему Ной не убил ту парочку, которую вёз в своём ковчеге?» – подумал он.
В одиннадцать привык пить кофе. Потом сел в кресло и попробовал читать. Незаметно прикорнул.
Разбудил его звонок в дверь. Пришла Ириша.
– Здравствуй, солнышко, – сказал Сергей Кириллович, целуя дочь. – Чего звонишь? У тебя же ключ есть.
– Знала, что дремлешь в кресле. Хотела разбудить, – ответила она, снимая обувь и проходя на кухню.
Сергей Кириллович прошёл за нею и сел за стол. Все разговоры с дочерью обычно проходили именно здесь.
– Что у тебя?
– Что у меня может быть нового? Больных много, врачей мало. Лежат в коридорах. Лечить нечем. Забот – полон рот, а зарплаты – ты же знаешь какие.
– Умная, Ириша, ты очень. Умнеть надо незаметно. Так было всегда. «Грех впадать в уныние, когда есть другие грехи!» Ты же мне советовала чаще смеяться. Смеяться по любому поводу. Чего же сама не следуешь этому правилу?
Ирина знала, что у отца всегда найдётся что ей ответить. Надела фартук, помыла руки и взялась чистить овощи. Хотела приготовить обед.
– Ты философски смотришь на вещи. Я – на их отсутствие, – сказала она.
– Тебе помочь или не мешать? Помнится, советовала мне проводить больше времени в компании жизнерадостных людей. Ты нашла таких?
Сергей Кириллович взял нож, чтобы чистить картошку, но дочь его остановила:
– Папа! Посиди. Лучше поговори со мной. Или уже привык к одиночеству?
– Как к нему привыкнешь? Но я всегда имею собеседника, когда смотрю в зеркало. Умный и, главное, понимает меня и думает, как я. Но ты говорила, чтобы я завёл себе новое хобби. Сейчас у меня хобби – чистить картошку.
– Не верю. Беседы с отражением – путь в клинику к психиатрам. Ты же жить без своих альбомов не можешь!
– О чём ты, Ириша?! Всю жизнь моим хобби была медицина. И слава Богу, что вовремя ушёл. Сегодня не смог бы работать. Давно бы был в психушке.
– Тебе, папа, удалось прожить долгую жизнь. Многие не доживают до этого возраста. Поэтому веселись! Попробуй увидеть смешную сторону любой ситуации! О какой медицине ты говоришь? Сегодня это бизнес! А фармация – выгодный бизнес. Это всё равно что танцы на костях. Веселись, что всего и не знаешь. Пребывай в своём мире. Уж лучше беседовать с отражением в зеркале!
– А ты часто улыбаешься?
– Бывает. Сегодня, например, один старик пришёл на приём и возмущался. Никак не мог открыть дверь. Я, говорит, толкаю, толкаю, а она не открывается! А силы уже не те, да и сердце болит. Я его спрашиваю: «Что на двери было написано?» Он удивился, что задала ему глупый вопрос. Выглянул. Прочитал: «На себя!» Ну, как здесь не улыбаться?
– Смех сквозь слёзы, – кивнул Сергей Кириллович. – Старость – не радость. Тот старик взял у Бога кредит. Доживает. «Жизнь в кредит в его возрасте хороша тем, что можно умереть раньше срока». Ему бы влюбиться. Но такое случается раз на миллион.
– Сколько можно?! Найди другую тему. К тому же ты у меня ещё ого-го!
– Ого-го – это как? – улыбнулся Сергей Кириллович. – Да я и не о себе. Хотел было продолжать писать воспоминания, но не смог. Сегодня у больных к медикам только два вопроса: сколько стоит и почему так дорого?
– Ты снова затянул свою песню?! Пора поменять мелодию! Жизнь сегодня иная. Как на ту зарплату выживать? Мне хорошо, у меня только ты. А как тем, у кого дети? Ты думаешь, я этого не вижу? Но никогда и ни при каких обстоятельствах не могу называть больным цену своей помощи. На рынке хоть торговаться можно. Сказав, сколько будет стоить лечение, ты уже не врач! Бизнесмен, продавец услуг, жулик, бандит, но не врач! Если после лечения больной сочтёт возможным отблагодарить – не отказываюсь.
Сергей Кириллович с любовью посмотрел на дочь.
– Мы с тобой одинаковы. Не знаю, что бы было со мной, если бы у меня не было тебя.
Ирина закончила варить овощной борщ и принялась готовить салат.
– Ты же мой папа, – кивнула она. – Я тебя люблю!
– Сейчас скажешь, что и думаем мы одинаково.
– Разве нет?!
– Одинаково, но по-разному, – улыбнулся Сергей Кириллович. – Например, видим юбку на красотке, но думаем по-разному: «Мне б такую!»
Ирина засмеялась.
– Это точно. Ни одна женщина не станет бегать за мужиком только из-за того, что у него ноги красивые. А что касается твоих воспоминаний, так если хочешь, чтобы тебя помнили – оставь долги. Я своего Ващенко надолго запомнила. Человека помнят по его делам. Артиста – по сыгранным ролям, врача – по сделанным операциям. Писателя – по его книгам.
Поставив кастрюлю на плиту, включила газ и добавила:
– После обеда хочу помыть окно в твоём кабинете.
– В прошлый раз ты помыла в спальне, так сейчас рассветает на час раньше. Не высыпаюсь.
Через полчаса они сели обедать. У Сергея Кирилловича было постоянное место за столом. Ирина же сидела напротив него на месте, где раньше сидела её мама. В детстве завидовала ей. Она всегда могла смотреть на папу. Любила и была любима. Его есть за что любить. Как-то даже спросила в пылу спора: «Почему так получается? Я разговариваю с тобой, как с богом, а ты со мной – как с шизофреничкой? Отец взглянул на неё, обнял и ласково ответил: «Потому что очень люблю тебя. Доживёшь до моих лет – и тоже станешь для кого-нибудь богиней».
Ирина боготворила отца. Уважала, заботилась, волновалась. У него было больное сердце. Ишемия, незначительная сердечная недостаточность. Она следила за его диетой, «выгуливала» его. Приносила препараты, настаивая, чтобы он их принимал ежедневно. Организовывала консультации…
А он всё отшучивался:
– Мне станет лучше, когда кардиограмма выпрямится.
После обеда они перешли в гостиную, продолжая пикироваться.
– В последнее время, Ириша, ты чем-то сильно возбуждена. Что-нибудь случилось?
– Что у меня может случиться? Глухо как в танке. Мне знакомая из Луганска недавно звонила. Рассказывала такие ужасы… Я предложила ей бросить всё и приехать. На первое время они смогли бы остановиться у меня. Работа здесь есть…
– А она что?
– Не могу, говорит. Как потом людям в глаза смотреть? Долг у неё перед Родиной.
– И большой долг? А перед детьми, перед родителями?
– Долг большой: трое детей, муж в ополчении, да его родители едва ходят.
– Ты права: большой. «Самый неудобный – долг перед Родиной: непонятно, что одолжил, когда потребуют отдать, и под какие проценты».
– Не смешно…
– Шучу. А что остаётся делать? Я стараюсь телевизор не включать. Там такие страшилки показывают, что нужно иметь железное здоровье, чтобы всё это смотреть.
– Правильно делаешь. Принимай валериану, валокордин. Надень бронежилет, наконец!
– Нет повести печальнее на свете, чем дома жить в бронежилете, – моментально нашёлся Сергей Кириллович. – Сегодня «снайпер – хорошая гражданская профессия». Так и хочется выругаться! Тридцать два – сорок четыре! Это я так ругаюсь.
– Ругаться не интеллигентно, – сказала Ирина, садясь на диван. – Настоящий интеллигент никогда не скажет женщине: «Были глупой. Ею и остались!» Заметит: «Время над вами не властно». Не пошлёт матом, а спокойно порекомендует обратиться к первоисточникам. Не станет ругаться, а упрекнёт: «Я вам в отцы гожусь». Не назовёт коллегу дурой, а заметит, что у неё «гуманитарный склад ума».
Сергей Кириллович любил Ирину, переживал, что у неё так и не сложилась судьба. Грустно откликнулся:
– Настоящий интеллигент – человек, много думающий о том, что его совершенно не касается.
– Тебя касается всё, что касается меня, – возразила Ирина.
Сергей Кириллович не стал спорить. Спросил:
– Ты снова будешь сидеть дома? Почему бы тебе не пойти куда-нибудь? Ты не заметишь, как жизнь пролетит. Помашет ручкой. Но я же вижу, ты сегодня уж очень взволнована! Что-то на работе?
– Главный возомнил себя Зевсом в окружении богинь. Не может терпеть иного мнения.
– Твой Главный, может, и не понимает, что если он умнее всех, кто это поймёт, когда вокруг дураки? Ему многое дано, но и многое спрашивается. Громко заявлять, что ты имеешь иное мнение, неприлично.
– Я сделала замечание нашей медсестре. Смазливая фифа, недавно пришла к нам. Так мне на планёрке за это выговорил. И распалился так, что даже грозил вынести выговор.
– Значит, и та сестра – на Олимпе, а богинь критиковать нельзя! Все, кого нельзя критиковать, – начальство. И всё же, в чём проблема? Ты мне зубы не заговаривай! Я же вижу!
Ирина умела хранить свои тайны. В детстве её называли партизанкой. И сейчас она продолжала держать оборону.
– По Конституции каждый гражданин России имеет право на труд. Но она этим правом не пользуется. Зато говорить красиво умеет… и ещё кое-что…
– Всегда при переходе от слов к делу становится ясно, чего стоит человек, – задумчиво проговорил Сергей Кириллович. – Но ты держи хвост морковкой! Выше нос!
– Понимаешь, Главный пришёл к нам недавно и сразу всех разделил на любимчиков и нелюбимчиков. Смазливый кобель, он думает, что ему всё позволено. «Принимает доброту за слабость, грубость за силу, а подлость – за умение жить!»
– Кто такой? Как фамилия? Сколько ему лет? Где он работал раньше?
– Ты только не ввязывайся. Пока я могу сама справиться.
Сергей Кириллович грустно взглянул на дочь.
– Я считал, что научил тебя и держать удар, и отвечать на него. Неужели у меня дочь – такой нежный цветок, который каждый может затоптать?!
– Я всё время от тебя слышу правду о себе, и мне тебя так жалко... – с улыбкой ответила Ирина.
– А может, ты в него влюбилась?
Ирина с удивлением взглянула на отца.
– Во-первых, мужчина в шестьдесят ещё парень, а женщина в сорок уже старуха. Во-вторых, я не позволила ему никаких фривольностей. Так и сказала: «Не уверен – не обнимай!» Он обиделся.
– Не понял. Шестидесятилетний Главный тебя пытался обнять?
– Я тебе не говорила, что ему шестьдесят. Мы с ним учились в одной группе. Я говорила, что в свои годы уже не могу и не хочу равняться на ту медсестру, которая, возомнив себя главной в отделении, так мне и сказала: «Игорь Валерьевич – полковник, а я служу подполковником!»
– Ну и ну!.. – протянул Сергей Кириллович. – Нарочно не придумаешь. О, нравы! Хоть роман пиши!
– Ты же хотел писать мемуары. Знаком с такими людьми! Напиши о своём Каллистрате. Столько с ним проработал. Напиши о профессоре Карташове, о своём диспансере, о том, как было тогда, чтобы было с чем сравнивать.
Сергей Кириллович видел, что Ирина упорно не признаётся в том, что её волнует.
– Ты же сама говорила, что «писатель живёт до тех пор, пока читают его книги». Мои опусы никому не интересны, а внуков ты мне не подарила.
– Во-первых, интересны. Во-вторых, не теряй надежду. Я недавно видела по телеку, что семидесятилетняя родила! Правда, не понимаю, для чего она это сделала, но, как говорит наш Главный, факт налицо.
– А скажи мне, доченька, ты уже не маленькая, даже замужем успела побывать. Неужели тебе никто не нравится?
– Папуля! Где я бываю? На работу и с работы. Жизнь такая, что скоро по улицам страшно будет ходить. Ограбят, изнасилуют и скажут, что так и было. Ты бы посмотрел, о чём пишут, что нам показывают. Менты – крышуют, берут взятки, издеваются и даже убивают. Сплошные жулики и казнокрады. Не понимаю: неужели никто этого не видит? Сплошной негатив.
– Вернуть цензуру? – спросил Сергей Кириллович. – Вспомни Байрона:
…высшее достоинство поэта
Суметь изгнать и клевету, и лесть,
И мир изобразить таким, как есть!
– Должна быть внутренняя цензура у тех, кто делает телевидение. Ты же не пишешь то, что может вызвать недоверие к медикам! Пиши правду, но акценты правильно расставляй!
– В том-то и дело, что, как говорил Анатоль Франс, «хорошую исповедь может написать только тот, кому ещё милы его заблуждения». Не скажу, что они мне уж очень милы, но их помню. Иной раз даже устраиваю над собой судилище. Это мой Высший суд!
Ирина взглянула на отца. В её глазах он был эталоном нравственности, честности, порядочности. Всегда хотела на него походить.
Сергей Кириллович кивнул.
– У Гёте есть такие строки:
Талант растёт в тиши уединения,
Характер образуется в борьбе.
Но как с ними бороться? Не знаешь, кому жаловаться. Сегодня трудно понять, кому можно доверять. Самые близкие – предают, а чужие – помогают. Впрочем, телевизор я смотрю нечасто. Отмечаю в программе то, что меня интересует. Вести, новости не смотрю из принципа. Уж очень тенденциозны. Гуляю по Интернету, читаю разные точки зрения.
Ирина пошла мыть окно в кабинете, а Серей Кириллович снова взялся за свой альбом.
Понравившихся ему афоризмов было много. Теперь их нужно не собирать, а подбирать. Хорошо бы ещё сгруппировать по темам. Но до этого руки не доходят. Считал, что изречения мудрецов помогают ему жить и тренируют память. Был у него раздел, в котором собирал свои, как ему казалось, удачные выражения. Но полагал, что специально писать афоризмы нельзя. Они должны рождаться в споре, беседе…
Вскоре почувствовал, что устал. Разболелась голова. Решил прилечь. Привык днём подремать с часок. Подумал, что возраст – это всё, что можно сказать о себе с полной уверенностью. А по телевизору, в газетах то и дело сообщают: умер тот, ушёл из жизни другой. Многие из них были существенно моложе!
Вечером, после лёгкого ужина, они с Ириной сидели в гостиной и он продолжил её допрашивать. Чувствовал, что она ему что-то хочет рассказать, да всё не решается.
– Дочь! – решительно произнёс Сергей Кириллович, пристально вглядываясь в её глаза. – Что случилось? Чего мнёшься, как голубка на карнизе? Влюбилась? Ты же знаешь, что я не люблю сюрпризов. Боюсь их. Не в той весовой категории.
– Папочка! Ты, как всегда, угадал. Мне – сорок!
– Через семь месяцев, – уточнил Сергей Кириллович.
– Сорок, – упрямо повторила Ирина. – Всё у меня есть: ты у меня самый лучший отец на свете, работа, квартира. А вот внука тебе не подарила. Однажды после наших разговоров, когда ты меня всё призывал взяться за ум, я попыталась, но его не нашла и в ужасе отпрянула! Сорок уже!
– Во-первых, ещё не поздно. А во-вторых, я так понимаю: ты хочешь меня чем-то обрадовать. У тебя появился кандидат в президенты?
– Ты прав. Есть у меня коллега. Ему пятьдесят. Прекрасный кардиохирург. Был женат. В прошлом году жена погибла в автомобильной катастрофе. У него дочурка. Ей уже десять лет.
– Почему же ты не пригласила его к нам?
– Стесняется. Знает тебя.
– И давно это у вас?
– Через три месяца после гибели его жены… Мы полюбили друг друга. Знаю, что ты скажешь, но на всё у меня будет лишь один ответ: мы любим друг друга!
Сергей Кириллович какое-то время молчал. Потом сказал:
– Почему же вы не живёте вместе? Ведь прошло уже много времени.
– В том-то и дело, что он настаивает официально оформить наши отношения.
– Это называется отношениями? Ты же только что что-то говорила о любви.
– Папа, хватит меня мучить. Ты же знаешь, как я волнуюсь.
– Зовут-то его как?
– Сергей Николаевич Кузнецов. Работает в Железнодорожной больнице.
– Тёзка. Не могла что-нибудь приличнее найти?
– Потому и полюбила его, что чем-то похож на тебя.
– Понятно. Страсть съела тебя, как бутерброд. Где же твой Кузнецов?
Ирина взглянула на часы.
– Он «повёрнут» на пунктуальности. Должен прийти через несколько минут. Договорились на семь.
– Пунктуальность хорошо сочетается с обязательностью и порядочностью. Ты знакома с его дочуркой? Кстати, как её зовут?
– Знакома, конечно. Мы друзья. А зовут её Леночкой. Красивая умненькая девочка. Учится в третьем классе.
В это время в дверь позвонили. Ирина пошла в прихожую, бросив:
– Это он. Папа, пожалуйста…
В комнату вошёл мужчина в белом костюме. За ним следовала Ирина с букетом красных роз.
– Добрый вечер, – сказал он. – Я тот самый самонадеянный и влюблённый как мальчишка человек, о котором вы только что говорили. Зовут меня Сергеем, и я очень люблю вашу дочь. «Если есть любовь на свете – а она есть! – то она недалека от безумия», – утверждал Цицерон. Я давно предлагал Ирише руку и сердце. Она отказывалась, но я знал, что «настоящий мужчина всегда добьётся того, что хочет женщина». В слабости к ней я проявил твёрдость, и она, наконец, согласилась и взяла и руку, и сердце.
Он поставил на стол бутылку коньяка.
– Не хочу вас смущать своей наивностью, – продолжил он. – Понимаю, что мужчина в ответе за ту, которую полюбил. Лев Николаевич Толстой писал, что «всякое рассуждение о любви уничтожает любовь», поэтому не буду много говорить.
Сергей Кириллович улыбнулся. Понимал, что Ирина рассказала ему о его любви к интересным высказываниям. Подумал: «Наш человек!» Пожал руку Сергею Николаевичу.
– Рад знакомству. Но вы должны знать, что, как утверждают поляки, «ваше решение жениться – последнее, которое вы принимаете сами».
– Слышал. Но «хороший муж всегда оставляет желать лучшего». Постараюсь соответствовать…