Ева

Ирина Ефимова
Ева ничего не имела против своего имени, даже немного гордилась – так звалась первая женщина в истории рода человеческого. Но однажды, взяв в руки метрику, обнаружила свое полное имя: Евлампия.
- Кто мне придумал такое дурацкое имя? – обратилась она, полная возмущения, к матери. – Какая-то Лампа!
- Все претензии – к отцу, это его идея. У него кто-то в роду носил это имя, вот он и решил тебя им наградить.
- Спасибочки! А ведь говорят – какое имя, такова будет и судьба. Имечко несуразное, значит и жизнь моя не сложится…
- Глупости все это, чушь несусветная! Выбрось эту дурь из головы! Твоя жизнь будет счастливой и блистательной, необыкновенной, как и твое имя!
Эти слова немного примирили Еву с собственным именем - авторитет мамы был непререкаем. Маму Ева обожала и прислушивалась ко всему ею сказанному. Для дочери мама была несомненно самой умной и знающей - ведь она имела ученую степень, преподавала в институте, да и вообще была сведуща во всем на свете и отлично разбиралась в любых жизненных ситуациях.
Особенно Ева была благодарна маме за то, что та отдала ее в балетную студию, тем самым определив звездное будущее.
С отцом у Евы отношения были можно сказать никакие. У него уже давно была другая семья, и он не очень-то интересовался жизнью дочери, считая лишь своим долгом давать в положенный срок, по выражению мамы, «крохи на прокорм». Поэтому выражать отцу свое недовольство данным им «оригинальным» имечком Ева, естественно, не стала, но еще и этим в ней пополнилась обида на отца...
Арина Ивановна обожала давать наставления и постоянно убеждала дочь в необходимости иметь перед собой цель и стремиться к ней, не взирая на препятствия, прикладывая все силы и способности для достижения. «А все остальное надо отбросить в сторону!»
- Чтобы добиться результатов, тебе, Евочка, надо всегда помнить об одном - своей карьере. Танцевать в толпе, учти, это не для нас! Ты должна сверкать, солировать, стать примой, и тогда все будет подвластно тебе.
И Ева старалась изо всех сил. Она была несомненно талантлива, гибка, грациозна, недурна собой, а главное – упорна в учебе. Девушка без устали занималась, наживая мозоли и стирая пуантами пальцы ног до крови, жила, всецело посвятив себя балету.
Ее старания не пропали даром. Результатом стали одна за другой предлагаемые партии. А следом появилась куча поклонников, по выражению мамы, «всех  возрастов и мастей», осаждавших юную балерину. Но Ева по наущению мамы была занята другим - она добивалась карьеры и на «глупости и все остальное» у нее не оставалось времени.
Правда, был один-единственный друг, живший в соседнем доме. Женя тоже был увлекающейся натурой. Серьезный мальчик, он грезил физикой и достижениями в этой сфере, о чем подолгу рассказывал Еве по телефону поздними вечерами – другого времени для общения у них фактически не было. Женя оканчивал школу и готовился к поступлению в столичный вуз, Ева же начала уже танцевать на большой сцене.
Хотя темы, которыми упивался ее друг, были Еве неинтересны и непонятны, она стойко выдерживала, не перебивая, его захлебывающуюся в восторге речь до тех пор, пока мама не вмешивалась, напоминая, что уже ночь на дворе и «пора заканчивать болтовню».
В своих девичьих мечтаниях, Ева в дальнейшем не представляла себе жизни без Жени. Любила ли она его? Ей казалось, что любила.
Блестяще сдав выпускные экзамены и будучи почти на сто процентов уверенным в успехе поступления в вожделенный Физтех, Женя ко всеобщему удивлению и огорчению потерпел фиаско и  осенним призывом был, как говорится, «забрит в солдаты».
Ева, как и многие друзья, пришла перед отправкой на проводы в армию. Родители Жени ушли, дабы не смущать молодежь своим присутствием. Когда все стали расходиться, Женя попросил Еву:
- Побудь со мной... Ведь совсем не поздно. А мы расстаемся на годы…
Она осталась… Ева потом часто вспоминала те минуты, когда забыв все мамины наставления, полная жалости к нему и охватившей впервые страсти, поддалась просьбам и уговорам друга…
Вернувшиеся родители Жени застали молодую парочку, крепко спящую в объятиях друг друга.
Пробуждение было ужасным. Раздался голос Жениной мамы:
- Совет да любовь вам, мои дорогие! Но пора, милые, вставать! Женечка, опаздывать не годится, время поджимает! Да и Евочкина мама два раза уже звонила!
…Женя уехал. Писем все не было. Его мама очень беспокоилась, даже ходила в военкомат, где заверили: скоро придет весточка, у ребят карантин. Об этом она поспешила сообщить Еве, считая ту почти невесткой.
Мама же Евы надеялась на более успешную партию для дочери и была совсем не рада перспективе породниться с юношей, нареченным ею «неудачник».
А Женя засыпал Еву письмами, полными описаний неведомой ему доселе природы (он служил в Средней Азии), сетовал на долгую разлуку и выражал светлую надежду на обязательное исполнение их желаний и его поступление в заветный вуз. Каждое письмо оканчивалось строками из стихотворения Симонова: «Жди меня и я вернусь, только очень жди!» и Ева игнорировала благосклонность и бесконечные домогательства все новых воздыхателей, часто беззастенчиво намекавших на близость и похоже считавших, что служительница Терпсихоры должна быть легкодоступной… В таких случаях Ева ставила жирную точку в отношениях, тут же прервав знакомство. Хотя, чего скрывать, она с удовольствием принимала дифирамбы, отпускаемые ей обожателями, наслаждалась аплодисментами, цветами и подарками.
Среди всех ее поклонников выделялся один: солидный, уже немолодой и, судя по щедро преподносимым корзинам цветов, весьма зажиточный.
На посещения артистов поклонниками в гримуборных дирекцией театра было наложено строгое табу, которое неукоснительно соблюдалось. Однако видя, с каким пиететом был препровожден важный сей посетитель, Ева сразу поняла, что это птица высокого полета. Зайдя, он большей частью молчал, пожирая ее глазами. Евины соратницы по сцене, смеясь, прозвали этого ее поклонника удавом, гипнотизирующим их подругу, и предупреждали:
- Евка, будь осторожна, этот удав опасен! Может и проглотить…
Она смеялась в ответ:
- Не бойтесь, у меня от всевозможных змей есть противоядие – мой Женька. А если разинет пасть - подавится!
Мама же, прослышав о загадочном воздыхателе дочери, о котором ей, смеясь, поведала Ева, отнеслась к нему, в отличие от подруг, более снисходительно.
- Чем он занимается, твой молчаливый поклонник? – полюбопытствовала она.
- Не знаю, и знать не желаю. Зачем мне это – кто он и откуда? Знаю только, что окольцован, значит - женатик.
- Интересно… Занятно, что женат и не скрывает.
- Мама, не делай намеков! Мне кроме Женьки никого не надо!
- Ну да, конечно! Богатая перспектива – связать свою жизнь с неудачником!
- Перестань мама так его обзывать! Он еще покажет, на что способен!
- Уже показал – провалился! Эх, дочь, глупая ты еще! Ну, ничего, жизнь научит… – пророчески закончила Арина Ивановна.
Подобные наставления мама крепко внедряла в душу дочери.
- Жизнь, Ева, дается один раз, и в ней надо не прогадать, не сесть в лужу, скатываясь по наклонной плоскости, не упасть, а стремиться ввысь, вылезая из болота обыденности. И это надо делать любыми способами, не гнушаясь ничем в достижении цели! Это кредо, ты дочь, должна усвоить! Тогда и жизнь твоя будет райской.
- Значит, мамочка, любыми путями? Ты и нечестные одобряешь для достижения цели?
- Ну что ты, девочка, берешь крайности. Ведь не о воровстве и тому подобных деяниях идет речь!
- По-твоему, залезть в карман – это подло, а отбить чужого мужа, выходит нормально?
- Ну, если у них нет любви… Сердцу ведь не прикажешь.
- И о моем отце так думаешь? И без претензий к той, что его увела? – не щадя самолюбия матери, в запале, задала Ева каверзный вопрос.
- Ты что? Никто у меня твоего никчемного папашу не уводил! Я его сама выпроводила, когда поняла всю его несостоятельность.
- А в чем все это выражалось?
- В неумении жить! И бросим эту тему, она мне неприятна. Я неудачников не люблю и тебя от них постараюсь оградить.
В этих маминых словах Еве почудился намек на Женю, и ей стало на мгновение страшно. Но она тут же успокоила себя, считая мамины слова плодом неприятного напоминания об отце, к которому мать питала нескрываемое презрение и ненависть, стараясь при всяком удачном случае принизить его образ в глазах дочери.
…Сказать, что внимание этого, по-видимому, номенклатурного товарища не льстило самолюбию Евы, было бы неправдой. А своей загадочностью, почтительным, молчаливым и в то же время красноречивым поведением, он порождал интерес и любопытство. Еве было известно лишь имя - Максим, которым он представился.
Однажды, во время очередного посещения после спектакля, впившись в ее лицо своим пронзительно-хищным взглядом, Максим предложил остаток вечера провести вместе.
Услышав слова, сказанные тоном, не терпящим возражений, Ева поежилась, но словно под гипнозом, отказать не смогла. А сидя в отдельном кабинете ресторана и слушая восхищенные комплименты доселе молчаливого поклонника, уверявшего, что совершенно потерял голову и готового ради нее на любые мальчишеские и безрассудные поступки, Ева старалась успокоить себя, считая, что безобидным ужином, сопровождаемым любовными признаниями, она не наносит ущерба своим отношениям с Женей. Это все не мешает их беззаветной любви…
Немного захмелев от первого же бокала шампанского, который Максим еле уговорил ее выпить на брудершафт, чтобы закрепить их дружбу, Ева опомнилась уже будучи в страстных объятиях своего обожателя на заднем сиденье машины, стоящей в полной темноте, по-видимому, где-то за городом. Спохватываться было поздно - удав торжествовал…
Совместное времяпрепровождение, или как называл такие встречи Макс - «разгрузочка», стало привычным…
Ева успокоила себя тем, что, по-видимому, и Женя вдали от нее не ведет жизнь монаха. Главное - душой она ему не изменяет и с нетерпением ждет возвращения… «Жду и надеюсь!» - неизменным рефреном оканчивала Ева свои письма, где не скупилась на заверения в любви.
Чем занимается ее обожатель и какова его семья, Ева понятия не имела. На наводящие вопросы Максим либо отмалчивался, либо быстро менял тему. Но что Еве было до его дел, занимаемого положения и семейной жизни, когда после начала их встреч каким-то чудом ей была выделена отдельная квартира!
Неожиданно Еву вызвали в местком театра и попросили написать заявление с просьбой: учитывая, что ее мать является научным работником со степенью и обладает правом на дополнительную площадь, она просит улучшить жилищные условия. А через несколько недель Ева держала в руках ордер на ее имя на квартиру в новом доме. Мама же осталась жить в коммуналке по прежнему адресу.
Когда Ева сообщила Максу об этом невероятном подарке судьбы, тот в ответ лишь хитро улыбнулся:
- Ты, моя дорогая, достойна не квартирки, а дворца. Но это, к сожалению, не в моих силах…
Мама конечно догадывалась о роли покровителя в жизни дочери, но глядела на эту связь сквозь пальцы, делая вид, что ничего не подозревает, а в душе, по-видимому, лелеяла мечту, что все завершится весьма выгодным браком.
Однажды, будучи в филармонии на концерте приезжей знаменитости, во время антракта Ева повстречала Максима, но не одного, а с весьма интересной женщиной лет сорока, скорее всего, женой, и с длинным, худым подростком, без сомнения - сыном. Они с Евой чуть ли не столкнулись, заходя в зал. Макс отвернулся, сделав вид, что ее не знает.
На следующий день Ева спросила:
- Это была твоя жена?
- Когда?
- Вчера, в концерте.
- А, да… Выводил сына в свет.
- У тебя симпатичная жена! – заметила Ева.
- Симпатичная, но больная.
- Больная? А по виду не скажешь…
- Она душевно больна…
- Как так, душевно? – удивилась Ева. – Что с ней?
- Шизофрения. Навязчивые идеи. До чертиков ревнива.
- Есть за что… - Ева рассмеялась. – Она недалека от истины.
- Ну, что ты! До тебя я ей не изменял. Это ты меня с ума свела!
- Макс, давай не обо мне, а о ней.
- А что о ней? Истеричка, изводящая меня всю жизнь.
- Ну так, почему не разведешься? Ведь если жизни нет, зачем мучить друг друга?
- Ты, дружочек, здраво рассуждаешь. Но… У меня сын. И лишь ради него я силюсь терпеть этот ад.
- Но мои родители развелись и со мной ничего не случилось…
- Тут другое. Он очень впечатлительный мальчик и если я уйду, не знаю, что с ним будет. Учеба пойдет насмарку. Вот окончит школу - он в девятом классе - поступит в институт, тогда… - он, задумавшись, замолчал.
- Ну, что тогда?
- Тогда тоже будет проблема… Она грозится, если я уйду, покончить с собой. А быть причиной гибели человека, хоть и нелюбимого, я не смогу. К тому же, ты ведь знаешь наши порядки: партвзыскания, порицания общественности и прочая дребедень…
Из этого разговора Ева поняла, что в дальнейшей жизни Макса ей отведена совершенно определенная роль и сделала вывод: мамины чаяния и прогнозы не увенчаются успехом. Значит, до возвращения Жени надо с затянувшимся романом кончать. Хотя… Эта необременительная связь имела свои преимущества, лишаться которых было жаль. Ведь любое желание Евы, в своей обычной скрытной манере, Макс выполнял неукоснительно. Для Евы у него не было ничего невозможного: любой дефицитный товар она тут же, по звонку, получала, заходя в главные магазины города с заднего крыльца. Это льстило Еве и возвеличивало в собственных глазах.
…Это случилось весной 1966 года. Сильнейшее землетрясение полностью разрушило и превратило в руины центр столицы Узбекистана. Ташкентская трагедия потрясла и всколыхнула всю страну. А Еву – особенно, ведь ее Женя служил где-то рядом, пребывая в ожидании, чуть ли не днями, вожделенного приказа о демобилизации.
Почти ежедневно Наталья Николаевна, мать Жени звонила Арине Ивановне, измученная страшными предчувствиями, нет ли известий от сына. Эти звонки раздражали маму и она с возмущением выговаривала дочери:
- Эта мать твоего Женьки совсем потеряла голову, от нее нет покоя! Бесконечно досаждает звонками, разбирайся с ней сама!
- Мама, не говори, что я теперь с тобой не живу, не смей этого делать!
Ева боялась, что узнав о переезде, Наталья Николаевна захочет узнать ее адрес, чтобы навестить будущую невестку и может явиться в неурочное время…
Арина Ивановна и сама, без напоминания Евы, это сознавала и молчала, не особо распространяясь о житейских делах. Она обычно переводила разговор на излюбленную тему - о творческих успехах дочери, пересыпая рассказ названиями партий в балетах, в которых блистала Ева.    
Но теперь бедной матери Жени было не до таких бесед и она прерывала эти хвалебные излияния…
Прошло около месяца со дня катастрофы, и как-то мама в телефонном разговоре с Евой как бы вскользь преподнесла:
- Между прочим, забыла тебе сказать. Звонила Женькина мать, она улетела к нему. Он в госпитале.
- Жив?! – радостно воскликнула Ева. – А почему в госпитале?
- Да, дочь, жив. Но, по-видимому, у него что-то серьезное. Я не разобрала, кажется плохо с ногами… Так что, дочь, мой совет: выбрось его из головы и устраивай свою жизнь.
- Мама, что ты говоришь?! А как он? В каком госпитале?
- Я в подробности не вдавалась. Но судя по всему, перспективы там плачевные. Короче, если и останется жив, то будет инвалид. Тебе ясно?
- А адрес его она не оставила?
- Какой адрес, она спешила на самолет! В общем, Ева, кончай психовать по этому поводу. Жаль,  конечно, парня, но запомни: у него жизнь своя – у тебя своя, и портить ее я не позволю!   
- Мама, что значит портить? Я люблю Женю...
Мать перебила ее:
- Ева, мне-то уж голову не морочь! Я-то знаю цену этой любви…
Услышав такие слова, Ева в сердцах бросила трубку.
Но подобные разговоры продолжились... Мать настойчиво вбивала в голову дочери сознание исключительности. А раз так, то и партия у Евы должна быть блистательная, достойная ее. И уж не какой-то, хотя и очень умный (по утверждению Евы), инвалид, в чем мать теперь уже не сомневалась.
Как оказалось, хотя часть Жени находилась где-то под Самаркандом, но солдат тут же отправили в Ташкент на расчистку завалов и поиски возможно погребенных под ними людей. За этим занятием и случилось с Женей это несчастье. Незначительные толчки, которые все еще продолжались, во время спасательных работ в полуразрушенном доме привели к новому обрушению. На Женю и еще нескольких спасателей свалился остаток здания… Балка упала на него, перебив ноги и задев позвоночник. Женя остался жив, перенес операцию. Врачи сказали, что предстоят еще несколько. А пока он лежал, пригвожденный к постели, с печальной перспективой паралича нижних конечностей...
Обо всем этом поведала вернувшаяся Наталья Николаевна, когда Ева навестила ее. 
- Ты напиши ему, подбодри. Вот адрес. Ведь ему предстоят еще операции. Врач сказал, что надеется на благополучный исход. Но Женечка в это мало верит. У него сплошная апатия. Сказал, чтобы я тебе о нем ничего не говорила. И писать тебе не хочет, говорит, не желает о себе напоминать. Деточка, ты должна ему помочь своим участием, молю тебя!
После всего услышанного Ева вышла в полном смятении. В кулаке был зажат листок с адресом госпиталя. В первые минуты, она, поддавшись жалости, готова была не только написать письмо, а и сама полететь к Жене, чтобы стать опорой и постараться вселить в него надежду на выздоровление, заверить в своей преданности и любви, не смотря ни на что. Однако, когда Ева вспомнила о предстоящей премьере, пыл ее угас. К тому же смущал вопрос о будущей перспективе. А вдруг мама права и операции не помогут, и Женя навсегда останется инвалидом, прикованным к постели, или на худой конец, передвигающимся в инвалидном кресле?..
Влияние и доводы матери, да и собственные расчеты возобладали над чувствами и неожиданно для себя Ева, разжав кулак, бросила бумажку с адресом в первую же, встретившуюся по дороге, урну… Мама права: у нее другое предназначение – служение искусству, а не милосердию, и сердце должно замолчать, уступив дорогу разуму. Хотя это и тяжело, но она обязана выстоять – успокоила себя Ева.
Женя не писал, его мать перестала названивать, и уже ничего не напоминало Еве об ее былом увлечении. Правда иногда накатывали воспоминания, и тогда появлялось любопытство и желание узнать, как там Женя, каковы результаты операции. Но Ева поскорее отгоняла эти непрошенные мысли, боясь поддаться искушению позвонить Наталье Николаевне и получить в ответ заслуженную отповедь. Постепенно подобные мысли сошли на нет…
Привычные встречи с Максом заполняли досуг, которого было в обрез и вносили небольшое разнообразие в обычный ритм, делающей успешную карьеру, Евы.   
Как-то на выходе из оперы, ее окликнула незнакомка.
- Не ошибаюсь, вы Ева?
Приняв подошедшую за очередную поклонницу, готовую рассыпаться в комплиментах, она остановилась. С надвинутой на глаза элегантной шляпкой, Ева не сразу узнала однажды уже виденную жену любовника.
- Я вас долго не задержу, - начала та. - Ева поежилась под колючим взглядом, вспомнив слова Макса о психически неуравновешенной супруге, готовой на скандал. - Хочу просто предупредить. Если вам дорог мой муж, - она сделала ударение на слове муж, - и ваша репутация, оставьте его в покое. В противном случае вам обоим не избежать очень больших неприятностей.
С этими словами жена Максима развернулась, не дав Еве опомниться, и скрылась за углом. Совершенно спокойная, вразумительная речь произвела на Еву большее впечатление, чем ожидаемый конфликт. Нет, она не шизофреничка. Это просто навет Макса, уловка, часто используемая мужчинами, желающими обелить и оправдать свое поведение.
По-видимому и мужу был предъявлен подобный ультиматум, так как Макс, ничем не объяснив, прервал общение с Евой. Он перестал звонить и посещать ее, похоже предпочтя жизнь без осложнений.
Как выразилась Светка, подружка Евы, делая намек: «удав, видно по всему, поперхнулся тобой или кем-то другим…» Мама же к их разрыву отнеслась философски:
- На твоем Максиме свет клином не сошелся! И чем хуже – тем лучше, вот увидишь! Главное, что должно тебя волновать – это успех у зрителей и власть предержащих.
А вскоре у Евы закрутилась, по ее выражению, «небольшая интрижка» с почти мальчиком, подобным херувимчику танцовщиком из второго состава по имени Алик. Неотрывно любовавшийся примой и бесконечно осаждавший ее своим поклонением, глядевший на Еву, как на божество, он был благосклонно ею приближен. Ева, подчиняясь избитой истине, что на безрыбье и рак – рыба, снизошла, зачислив Алика в свои воздыхатели, на роль бесконечно сопутствующего и имеющего право, по ее выражению, «носить шлейф»…
Как говорится, судьбы нам не дано предугадать, и она часто преподносит неожиданные сюрпризы, сделав крутой вираж. Так случилось и с матерью Евы.
На кладбище, куда Арина Ивановна пришла навестить могилы родителей, она совершенно случайно повстречала старого знакомого. Он признал ее быстро и, убедившись, что не ошибся, бросив взгляд на фамилию на памятнике, окликнул:
- Страхова? Что, не узнаешь? 
Это оказался Кимка, давно позабытый однокурсник. Как выяснилось в разговоре, он приехал в родной город ненадолго, чтобы установить памятник над могилой ушедшей год назад матери. Сам же в настоящее время живет в Америке, служит в советском торгпредстве. С женой он давно расстался, в Ленинграде уже взрослый сын. Арина Ивановна в свою очередь похвасталась дочерью, пригласив однокашника на балет с участием Евы.
- Организуй-ка мне пару контрамарок на завтрашний вечер, - обратилась она к дочери. Поведу Кимку – пусть знает наших! Он-то, поди, в нашей опере и не был, все шастает по заграницам.
- Но он ведь здесь вырос, учился.
- Боюсь, что в те годы этот вид искусства его не интересовал, да и здания такого красивого не было. К тому же денег и времени на посещение театров у него не было: отец погиб на фронте, мать работала не то дворником, не то уборщицей. Кимка учился и подрабатывал, всегда был очень бедно одет и вечно куда-то спешил - был занят общественной работой и учебой, которую грыз вдохновенно. К тому же, имей ввиду, был сталинским стипендиатом. Страшненький, длиннющий и худющий, как жердь. Да и теперь такой же… Но добился немалого: не всякого за границу на такие посты отправляют.
- Мам, и ты такую птицу хочешь усадить на приставные места?! И учти, ведь вам придется сидеть не рядом. Не лучше ли купить два билета? Он-то теперь, надеюсь состоятельный…
- Состоятельный, это без сомнения. Но ведь я его пригласила…
- Ну, тогда не жмотничай и раскошелься!
На следующий день вечером, после спектакля, мама познакомила Еву со своим приятелем. Действительно, росточком тот не был обделен, вымахал не менее двух метров и выглядел длинным плоским глистом. Лицом тоже не блистал, если не считать верхней челюсти, сверкавшей золотом при улыбке.
После восторженных дифирамбов, адресованных как Еве, так и постановке, а также великолепию самого здания оперы, которое могло бы поспорить со многими собратьями мира своей самобытной оригинальностью, гость, расплывшись в улыбке, осветившей его простецкое лицо, обратился к Еве.
- Ты не будешь против, если я увезу твою маму за океан?
Удивленная этим обескураживающим неожиданным вопросом, Ева, смеясь, ничего не могла лучше придумать, кроме:
- Ну, за мной дело не станет. Но вот, что скажет по этому поводу советская наука?
- А что наука, она ничего не потеряет, а наоборот, по-моему, выиграет. Мы им покажем, пусть знают наших! Пускай увидят, какова наша профессура!
- Тогда вы, Ким Сергеевич, обратились не по адресу. Узнайте, что думает по этому поводу сам профессор.
Впервые Ева увидела всегда уверенную в себе мать смущенной, словно девушка…
А через пару дней мама поставила Еву в известность, что «немолодые» уже зарегистрировали свой брак. Ким забирает ее документы для получения визы и оформления различных формальностей. А она начнет подготовку к передаче своей кафедры.
Устраивать торжества по поводу заключения их союза они не стали. Просто втроем пошли в ресторан, где за трапезой супруги бесконечно обсуждали деловые вопросы, из чего Ева заключила, что ее мама с этим Кимом друг друга стоят… Хотя рядом они выглядели весьма комично. Мама, кругленькая, подобно пышке, казалась ниже среднего роста, он же рядом смотрелся еще худощавее и длинней…
Через три месяца Ева поехала в Москву провожать маму в дальний путь. Она улетела, а Ева, воспользовавшись пребыванием в столице, решила навестить подружку, когда-то учившуюся с ней в балетной студии. Руфина давно уже жила в Москве, куда переехала вместе с мужем, теперь одним из ведущих солистов столичного балета. Они-то и воскресили в сердце Евы мамину мечту: покорить столичную сцену.
Игорь познакомил Еву с главным балетмейстером театра, который благосклонно зародил в ней надежду…
Вернувшись в родной город, где жизнь протекала в том же русле, Ева, отправив все необходимые документы, была полна ожиданий скорого приглашения. Время шло, а Москва молчала…
Отсутствие рядом мамы, бывшей надежной опорой для Евы, становилось все чувствительнее. Особенно одиночество тяготило по выходным. Алик был не в счет, его назойливое обожание порой раздражало Еву. Но прогнать верного «оруженосца» и остаться совсем одной она не решалась.
Новость, облетевшая труппу, окрылила и ее. Театр едет летом на гастроли в Сочи! После длинной и холодной, с ветрами и жгучими морозами зимы, мысль о предстоящей поездке на юг теперь занимала всех. Об этом только и было разговоров в театре. Кого возьмут? Ева не сомневалась - она-то уж поедет, ведь многие ведущие партии были ее. Алик же изнывал от неизвестности.
- Если не возьмут, поеду в счет отпуска, но тебя без моего зоркого ока не отпущу! – шутил он.
От мамы приходили письма, где она давала Еве обычные свои наставления, а также порицала за упадочнический тон, которым были пронизаны небольшие писульки дочери. «Трудись, а не хнычь, ты уже не малое дитя! Старайся, и добьешься большего. Я знаю твердо – слава у тебя впереди! А то, что Москва молчит - наберись терпения и она тебя позовет, чтобы раскрыть свои объятия! Я верю в тебя!» О себе мама писала мало: «Долблю язык. С начала учебного года обещают кое-что, но заранее не хочу разглагольствовать, посмотрим…» Затем следовал привет от Кимки и снова наставления вроде: «Не увлекайся сладким, следи за питанием!» И обязательное: «Не разменивайся, цени себя!!!» - эту приписку Ева всегда воспринимала с саркастической улыбкой. Цени себя… Дорогая мамочка, главное, чтобы ценили другие. А вот, кроме еще неоперившегося юнца, она к великому сожалению никого рядом не видит…
И наконец, Сочи! Юг, солнце, море… и работа, полная труда и пота… На море Ева, в сопровождении сонного, но неизменного Алика, ходила ранним утром. Другого времени не было: днем репетиция, вечером – спектакль. Правда, были и редкие свободные вечера, когда Ева не была занята.
В один из таких дней к Еве, лежавшей на солнышке на пляже, подошел Алик в сопровождении незнакомца, которого тут же и представил:
- Мой дядя Витя. А это – моя Ева. Прошу любить и жаловать!
Как видно, последнее он произнес для себя в неровён час, так как с этой минуты Ева поняла – вот тот, кто ей нужен и кого она ждала все свои двадцать семь лет. Его мужественное лицо явно контрастировало с кукольным личиком племянника. Великолепный мускулистый торс и с небольшой хрипотцой голос произвели на Еву ошеломляющее впечатление. 
По-видимому, такая же реакция случилась и с Виктором. С этого дня они не расставались, забыв обо всем на свете, об окружающем мире, о страдающем Алике и многом другом…
Виктор, как оказалось, жил и трудился за полярным кругом, в Певеке, и будучи начальником прииска, называл себя золотопромышленником. Был он уже несколько лет в разводе, детей с бывшей женой у него не было. Рассказы полярника «о севере диком», молчаливое любование Евой и романтическая обстановка вокруг вскружили ей голову настолько, что на вопрос: «Ты согласна осчастливить скромного труженика далекой окраины и стать его сподвижницей и опорой, а попросту – женой?» - она, не задумываясь, ответила: «Да!»
- Я увезу тебя далеко, - говорил Виктор. – И лишь могу обещать, как поется в песне: «Ходить ты будешь в шелках, купаться будешь в духах, среди персидских ковров, танцуя танго цветов!» А еще ты получишь мою безграничную любовь и признательность за то, что готова без раздумий разделить со мной все тяготы дальнейшей жизни, принеся в жертву свой талант…
Эти его последние слова озадачили Еву, но было уже поздно: в ее паспорте стоял штамп, свидетельствующий о заключении брака.
В угаре любви, захватившей ее, Ева совершенно не подумала, что же ждет ее впереди, как они будут преодолевать огромные расстояния между сценой и прииском… Положить свою сценическую карьеру на алтарь любви Ева была не готова. Ее бы вполне устраивали редкие, но страстные встречи с мужем, подобные тем, какие они вот уже более двух месяцев проводят вместе (у Виктора был большой, суммированный за несколько лет отпуск, полагающийся северянам, а Ева после гастролей довольствовалась своим, весьма скромным по сравнению с мужем).
Они объездили Кавказ, наслаждаясь его красотами, посетили Малую землю под Новороссийском, где погиб отец Виктора. Затем была Москва и, наконец, родной город.
Виктор улетел в Певек, взяв с Евы слово, что она, чтобы не подводить родной театр, с самого начала сезона поставит в известность руководство, станцует в премьере, к которой готовилась почти год, наложит бронь на квартиру и улетит вслед за ним. А он, набравшись терпения, будет изнывать в ожидании своей Лампочки (так он стал называть Еву, узнав ее полное имя), которая своим светом будет освещать ему всю отведенную судьбой жизнь...
Начался новый сезон, прошла премьера балета, где Ева, как всегда, танцевала главную партию. Отзывы были великолепные. А главный обрадовал свою приму известием, что ее представили к званию заслуженной артистки, о чем она немедленно сообщила, чтобы обрадовать, мужу, который осаждал ее мольбами скорее завершить дела и без задержек лететь к нему, изывающему от разлуки.
Бесконечные телефонные переговоры изматывали Еву. Разница во времени была велика – пять часов. Днем они оба были заняты. У Евы ночь, она после утомительного дня жаждала одного – сна… А у Виктора уже утро. Или, наоборот, у него обеденный перерыв, от которого он, мечтающий услышать ее голос и сказать свой Лампочке о любви и мечтах о скорой встрече, урывал полчаса, а Ева протирала глаза, еле отойдя от сна…
Благо мама звонила очень редко. По-видимому, экономя деньги, она предпочитала эпистолярную связь. Зато Виктор, как это свойственно северянам, игнорировал любые затраты. Связь с родными на «большой земле» свята и на это никаких денег не жалко!
Уезжая, он очень щедро одарил ими супругу, желая, чтобы та ни в чем себе не отказывала. А вернувшись в Певек, выслал еще - на дорогу и связанные с ней расходы, в расчете на скорейшую встречу.
Однако Ева не разделяла его надежд, так как в душе не была готова на прощание со сценой. Менять то, к чему стремилась чуть ли не с раннего детства, на непонятную жизнь на далекой холодной Чукотке – не слишком ли большая жертва?.. Конечно, ее влекли любовь и сладостные воспоминания о проведенном с Виктором времени, однако Ева поеживалась, вспоминая рассказы мужа о крае земли, куда он ее старается заманить. Стихи местного энтузиаста, которые процитировал муж, возымели на нее обратное действие:
«Над тундрою с Чукотки опять кружится снег,
Лежит у самой сопки арктический Певек,
И в нем души не чая, презрев земной уют,
Не просто певекчане – романтики живут!» )
Конечно, романтика – романтикой, но из рассказов мужа Ева сделала вывод, что жизнь там далека от той, к которой она привыкла, и полна трудностей и лишений, которые не всем под силу.
- На далеком Севере подвижники живут! – как-то сказал Виктор, - И ты станешь, я уверен, одной из нас.
Нет, нет и нет! Ева с каждым днем убеждалась, что подобные свершения ей не по плечу, и на подвиг, даже во имя любви, она не способна. У Евы вызывала содрогание сама мысль об этом маленьком, заштатном заполярном городишке, недавнем поселке, название которого говорило само за себя, ведь Певек по-чукотски означает «Вонючая гора»…
Конечно, и в родном сибирском городе зима не сахар. Но, судя по рассказам Виктора, зима в Певеке – сущий ад! Колючий морозный «южак» веет, сметая все на своем пути, обрушивается на людей так, что невозможно устоять. И эта снежная стихия длится не день и не два, а недели. А чего стоит полярная ночь, когда вокруг сплошная темень! Да и наверно не так радостны белые ночи без сна летом, когда наступает полярный день…
Об этом интересно слушать, - решила Ева, - но не всякому под силу переносить. А слова Виктора, что «на Севере тысяча километров – не расстояние, цветы - без запаха, а женщины - без страсти», вызвавшие тогда у Евы улыбку, теперь приобрели совсем другое звучание…
Бытовые условия там, несомненно, очень трудные. Муж уверяет, что город уже не тот, что был. Вспомнилось, как он с гордостью заметил, что еще недавно барак, под народным названием «Золотой клоп», служивший городской гостиницей, сменился комфортабельным зданием. Но Ева все же сомневалась в цивилизованном облике этого далекого северного городка. Она вообще все более и более начинала сомневаться в правильности своего замужества и данного ею слова: бросить все - театр, сцену, родной город и ринуться в эту бездну заполярной тундры…
Евины опасения были еще более подкреплены трезвой оценкой ее поступка матерью. Поначалу, узнав о замужестве дочери и занимаемой должности зятя, Арина Ивановна одобрила этот выбор. Однако прослышав о его притязаниях на завершение Евой сценической карьеры, вскричала так, что трубка едва не выпала из рук Евы.
- Дочь, ты сошла с ума! Разве можно то, к чему стремилась всю жизнь, бросить к чертям собачьим?! Это - эгоизм с его стороны! Пораскинь своей пустой головой, что тебя ждет в захолустной дыре! Все, все, долго говорить не могу, напишу!.. - на этом телефонный разговор оборвался.
А другой разговор запомнился Еве надолго. Тогда она стала приводить Виктору доводы, что надо повременить, ведь ее представили к долгожданному почетному званию, которым и он сможет вместе с нею гордиться.
- Наберись терпения и я прилечу! – слукавила Ева полным елея голосом, на который только была способна, и услышала в ответ:
- Мне нужна рядом осязаемая жена! А не эфемерная, хотя и заслуженная, за тысячи километров снующая по сцене!
Эта «снующая» так задела Еву, что она, тут же вспомнив высказывания матери, бросила в ответ:
- Витя, но это эгоизм!
- Понимай, как знаешь. Танцуй и далее! – и он бросил трубку.
Три дня не было звонков. Это было так непривычно, что Ева, не вытерпев, позвонила сама:
- Привет, почему не звонишь? – начала она.
- Когда вылетаешь?
- Но Витя…
Он прервал ее:
- Никаких но! Я жду! – и гудки.
Ева в сердцах бросила трубку. Не хочет разговаривать, и не надо! Явный эгоист, мама правильно поставила диагноз. 
Беда пришла, откуда не ждали… Все характерные признаки беременности Еву подвели – их попросту не было. Незначительную задержку критических дней она восприняла, как следствие волнений и переутомления перед премьерой. Каково же было услышать у гинеколога:
- Срок большой и о каком-либо прерывании не может быть и речи!
Не послушав врача, Ева принялась активно искать выход из создавшегося положения. Обращалась к врачам частным образом, но все отказывались взять на себя ответственность… По совету опытных подруг, в надежде на выкидыш Ева пила различные пилюли, сидела часами чуть ли не в кипятке в ванне, прыгала по сто раз через скакалку, бесконечно делала шпагаты и стояла без устали у палки… Плюс обычные репетиции и спектакли… Ничто не помогло.
Виктор молчал, как видно выжидая. Ева тоже не напоминала о себе, считая себя оскорбленной последними разговорами с мужем. Но создавшееся положение заставило Еву взять телефонную трубку. Теперь, когда она сообщит о его скором отцовстве, это должно помочь им наладить отношения. 
- Витек! – начала Ева, услышав еще недавно так приятно волновавший ее голос.
- Слушаю. Ну?
- Хочу тебя обрадовать!
- Летишь? – радостно спросил он.
Она опрометчиво сказала «нет», и тут же, боясь что Виктор бросит трубку, Ева торопливо продолжила:
- Я хочу тебе сообщить: у нас будет дочь или сын! Я жду…
- Что? Повтори! – прорычал он. А потом – гробовое молчание.
- Алло! Алло! Ты слышишь? – закричала Ева решив, что виновата связь.
- Чего кричишь? – каким-то совсем другим, незнакомым ей голосом, ничего хорошего не предвещавшим, спросил муж.
То, что она услыхала повергло Еву в шок. Она могла ожидать всего, но только не этого…
- Чего орешь? – повторил он. – Я слышу. Значит так! Имея большой опыт, я более чем уверен, что вины моей в твоей беременности нет. Обратись к кому-то другому, сама знаешь к кому!
Ева онемела, не веря, что с ней это происходит. Как он может так разговаривать?! А Виктор продолжал:
- Я подаю на развод. Неверная жена мне не нужна! Поищи другого дурака! – и он прервал разговор.
Ева еще долго сидела с трубкой, из которой раздавались длинные гудки. Будто столбняк охватил ее, пригвоздив к стулу. Все кончено! Хотя… Вот родится ребенок (если не удастся вытравить плод) и Виктор сменит гнев на милость. Не может он так безжалостно поступить с ней! Ведь он очень ее любил! А может, это была не любовь, а просто веселое препровождение отпуска? Ну и черт с ним, если он такой! Но ведь беременность и рождение ребенка – это крах карьеры. Мама далеко, сбережений хватит ненадолго…
Голова пухла от раздумий… 
Время шло. Всевозможные ухищрения не помогали и Ева смирилась с беременностью. От Виктора, после последнего, повеявшего полярным холодом разговора, продолжалось упорное молчание. Маме Ева остерегалась пока сообщать о своем интересном положении и разрыве с мужем. Зная, какая ее ждет отповедь, Ева решила преподнести все это не в телефонном разговоре, а послала письмо в обычном тоне. Описав успешно начавшийся сезон и триумф премьеры, лишь в конце она сделала маленькую приписку: «Мамуля, готовься к новому званию – бабушки! Я скоро преподнесу тебе внука или внучку!»
Отправив это сообщение, Ева с замиранием сердца ждала реакции матери. «Она должна понять, - успокаивала себя Ева, - мне скоро двадцать восемь. Откладывая надолго, я могу разделить участь многих именитых балерин и остаться одна, так и не познав счастья материнства»... 
В том, что мама материально ее поддержит, Ева не сомневалась, хотя знала, что нареканий и упреков не оберешься. Но мама есть мама, и все это она делает любя, желая ей только добра. Так Ева успокаивала себя в ожидании материнского звонка.
…Еле забрезжил рассвет, когда он раздался. Почти уверенная в том, что это звонит Виктор, Ева услышала голос явно рассерженной матери. Без приветствия, без обычных расспросов о делах и здоровье, она сразу, с места в карьер, начала:
- Плохая наследственность дала себя знать! Ты дочка, подобно своему отцу, все делаешь, забыв включить мозги! Это идиотское замужество является заключительным аккордом твоей так блестяще начатой карьеры!
Мама не давала Еве вставить слово, высказывая возмущение легкомысленным поступком дочери. А узнав, что беременности уже пошел шестой месяц, в сердцах бросила:
- Тебя еще не погнали из театра? На меня не рассчитывай! Во-первых, я далеко. А во-вторых, совершенно не готова к роли бабки! Езжай к северным оленям, раз выбрала ущербную стезю домохозяйки!
Ева так растерялась от этой обличительной речи, что не успела ответить, как на том конце был прерван разговор.
Больше разгневанная мама не звонила, Америка, как и Заполярье, безмолвствовала. Ева думала, что мама, полная негодования, решила не довольствоваться минутным внушением дочери по телефону и, по-видимому, свое отношение к поступку дочери выскажет на бумаге, отправив соответствующее послание.
Теперь, когда «интересное положение» Ева уже не могла скрывать, пришлось уступить свои партии другим солисткам, а она, как выражаются балетные, была отправлена «в толпу», стоять «у воды» или «в свите короля», где была незаметна ее изменившаяся фигура.
Тренировки Ева неустанно продолжала, боясь потерять годами нажитые навыки. Она не только работала у палки, но и садилась на шпагат, тряся своим животом и удивляя этим других танцовщиц. Уже будучи в декрете, за три месяца до предполагаемых родов, Ева дома неустанно, до одури продолжала упражнения. Мама молчала и это порождало у Евы беспокойство. Ссора с матерью не входила в ее планы. В будущем без маминой материальной поддержки ей с ребенком на одну зарплату не прожить. Да и в то, что всегда заботливая мама так долго может на нее сердиться, не верилось…
И Ева сама позвонила, с замиранием сердца ожидая материнских упреков. Но вместо мамы Ева услышала голос ее супруга.
- Здравствуйте, Ким Сергеевич! - начала Ева. – Рада вас слышать. Позовите, пожалуйста, маму.
После продолжительного молчания, показавшегося Еве вечностью (неужели нельзя подойти побыстрее, ведь это международный звонок!), она опять услышала его голос:
- Евочка, крепись… Нет нашей Арины Ивановны…
Ева в первые мгновения не могла осознать услышанного. Что значит: «нет мамы»? Он что, пьян, или со сна? Хотя у них еще ведь день, это у нас скоро наступит другой. Они что, разошлись?..
А голос в трубке продолжал:
- Я, зная твое положение, не хотел тебе сообщать эту прискорбную весть и отправил подробное письмо. Ты что, его уже получила?
- Какое письмо? И что с мамой?
- Она была за рулем и на скользкой дороге не вписалась…
Перед глазами Евы все поплыло. Она почувствовала, что еще мгновение и упадет в обморок, лоб покрылся липким потом… Мамы, ее родной единственной души, ее опоры, гордости и любви, больше нет…
Ошарашенная и оглушенная горем, не дослушав, что еще говорит Ким Сергеевич, Ева опустила трубку на рычажок. Все кончено. Она навечно осталась одна…
Но почему одна? Ведь под сердцем у нее, хоть и нежеланный, но все же родной ребенок, который своими толчками напомнил о себе…
Ева еле добралась на непослушных ногах к постели и, опустившись на подушку, дала волю слезам. Какая несправедливость и такая нелепая смерть! Во цвете лет… Ведь мама еще совсем молода! А что теперь будет с нею, когда появится этот ребенок?..
Впервые Ева подумала о будущем ребенке с такой неприязнью, словно он был повинен в гибели ее матери.
Ева валялась в постели до полудня, впервые не сделав положенной привычной зарядки. Ей в первую минуту пробуждения показалось, что все услышанное вечером – дурной сон, навеянный бесконечным просмотром телевизора, которым она убивала скучные вечера. Но к великому сожалению это был не сон, а страшная явь. Мамы нет, и она теперь одна, оставленная на произвол судьбы…
Евины думы прервал характерный междугородний телефонный звонок. Уверенная, что опять звонит мамин муж, решивший продолжить прерванный раннее разговор, рассказать подробности, она нехотя поднялась с постели. Зачем все это слушать, главное он уже сказал! Мамы нет, а все остальное…
Она подняла трубку. Послышался радостный голос Руфины:
- Евка, пляши!!!
Еву от этого восклицания охватила горечь. Подруга, счастливо вышедшая замуж, и жившая в радости и довольстве, хотя и без блеска на сцене, совсем не вовремя напомнила о себе.
- Мне, Руфа, не до смеха…
Ева была уже готова оборвать разговор, когда услышала:
- А партия Джульетты в столичном театре, я думаю, поднимет у тебя настроение!
У Евы от этих слов перехватило дыхание.
- Какая партия? – все еще находясь в своем отчаянном состоянии, переспросила она. – Что ты мелешь? У меня погибла мама… Мне, Руфа, не до шуток.
- Что ты говоришь?! Арина Ивановна погибла? Где, когда?
- Я еще подробностей не знаю. Только что сообщили…
- Соболезную… Но знай, Ева - бог есть! И услышал твои молитвы! А может, и мама тебе с того света шлет привет…
- Руфа, прекрати! Что за чушь ты порешь? Какой привет?
- Я тебе же говорю: ставят Прокофьева, «Ромео и Джульетту». И решено пригласить тебя с нового сезона. Дошло?
Ева горько усмехнулась. Да, все одно к одному… Хорошо подфартило. Мать погибла, предстоят роды… И этот нежданный негаданный ребенок, благодаря которому она должна отказаться от такого заманчивого предложения. Шутка ли – танцевать на московской сцене! Лишиться такой шикарной перспективы, и все из-за чего… Права, ох как права была мама - это дурацкое замужество поломало всю ее дальнейшую судьбу…
Эти горькие мысли неустанно терзали душу Евы. Особенно стало больно, когда вновь позвонившая Руфа затараторила, указывая Еве ее дальнейшие действия.
- Начинай, Евка, обмен квартиры. Это конечно не шутка, а большая проблема - поменять хотя и культурную, но провинцию, на Москву. Но все же - возможно. Придется, конечно, приплатить, да и, скорее всего, это будет не отдельная квартира, а комната в коммуналке. Но зато прописку тебе обеспечит перевод, так что и стаж не прервется, волноваться не о чем.
Ева слушала не перебивая. Какой обмен? И кто ее возьмет танцевать главную партию после родов? Будет ли она в форме, не расползется ли, обабившись?.. Да и куда денешь этого младенца?..
Мысли о ребенке вызывали жуткую досаду. О своей беременности Ева подругу не оповещала. Если бы та знала, конечно бы перестала морочить голову и себе и другим своим желанием перетащить подругу в Москву. Вот и болтает она без умолку об каком-то дурацком обмене… Когда и как, с ребенком на руках заниматься всем этим?
Ева уже готова была открыть всю правду подруге, как вдруг слова Руфы: «Авось, Ева, все удастся! Чем черт не шутит, пока бог спит! И мы опять будем вместе!» - заставили Еву промолчать об ожидаемом ребенке. – «Мало ли что бывает во время родов…» - с какой-то кощунственной надеждой подумала она…
…Хотя врачи предупреждали, что надо о принятии ванны забыть и довольствоваться только душем, отказать себе в удовольствии понежиться среди нежной мыльной пены Ева не могла и, рискуя вызвать роды, залезла в нее и долго наслаждалась любимым отдыхом. Однако, вытираясь, вдруг обнаружила небольшие выделения крови…
На всякий случай Ева решила – завтра зайду к своему врачу… Но почувствовав боль в пояснице и что-то, напоминающее схватки, вызвала скорую помощь.
Буквально через час после приезда Ева благополучно разрешилась от бремени. Родился мальчик, голос которого возвестил, что он жив, не смотря на то, что срок появления на свет еще не наступил. Младенца тут же, как положено, унесли в инкубатор. Вес и рост его были невелики. Как пояснила акушерка: «Чему удивляться, семимесячные все такие. Но мамочка, не волнуйся, вырастет богатырем!»
Ева еще до родов решила, что кормить грудью не будет. Мысль об отвисшей, налитой молоком груди повергала ее в содрогание. Ева гордилась своей фигурой, по утверждению покойной мамы, подобной стройной статуэтке. Нет, даже во имя ребенка она не пойдет на такую жертву - уродовать фигуру. Ведь есть различные смеси, ничего, искусственники тоже вырастают…
Ева тут же, как только ее перевели из родилки в палату, попросила санитарку принести еще одну пеленку и туго перевязать ею грудь (инструктаж об этом она еще давно получила от опытных рожавших балерин).
На уговоры и увещевания врача о необходимости и полезности для ребенка материнского молока Ева не поддалась. Младенца ей не приносили, сцеживать она отказалась и лежала дни напролет полная своих невеселых мыслей...
Еве было страшно подумать о дальнейшем. Одна, без поддержки мамы, без мужа, фактически без средств к существованию - жалкие сбережения разлетятся быстро, а потом?.. Ее зарплата так ничтожна, что со слабым, к тому же, быть может, болезненным ребенком (ведь он недоношенный), ей будет нелегко. Да и кончится декрет, а потом? Куда малыша денешь? Няню не на что будет нанять, да и где ее найдешь? Сразу в ясли не так-то просто попасть, да и оформление займет немало времени. Голова шла кругом…
На третий день Еву к себе пригласила зав. отделением. Кроме нее в кабинете была еще одна женщина, как оказалось, педиатр, занимающаяся детовспоможением. Они поставили Еву в известность, что ребенок очень слаб. Есть, естественно, заметное недоразвитие. Но это и понятно – недоношенный. Но главная загвоздка заключается в том, что мальчик родился, как выразилась эта педиатр, «с незначительной патологией»: у него так называемая «заячья губа», врожденный дефект, образованный несросшимися тканями носовой и верхней челюсти. Поэтому у него – расщепленная губочка… Это внешнее уродство может вызывать проблемы в приеме пищи, а также приводит к гнусавости речи, что плохо сказывается на дальнейшем развитии ребенка...
Ева слушала, а в голове неустанно звучало: уродство, уродство, уродство. Врачи что-то внушали, вроде того, что все поправимо, что одна или несколько операций устранят  дефект, но главное, не затягивать время, пока ребенок не начал говорить, потом уже будет трудно, гнусавость даже может остаться на всю жизнь…
Они еще долго говорили, стараясь успокоить, как им казалось, убитую услышанным мать. А в голове Евы созрел план: ей не нужен, как и его отцу, этот ребенок. Мало того, что она лишается из-за него блестящей карьеры, но к тому же, что еще ждет ее с ним впереди? Бесконечные операции, уродство, различные болезни ослабленного, по их словам, детского организма…
На чаше весов лежала богатая перспектива в Москве или уродливый, болезненный, никому не нужный ребенок. И первая чаша перевесила.
К великому изумлению обеих врачей Ева спросила:
- Как можно отказаться от этого ребенка?
Обе, словно окаменев, уставились на нее.
- Вы, мамочка, подумали, что сейчас сказали? – спросила зав. отделением.
- Да, мне этот уродливый ребенок не нужен. Дайте… что там… Я напишу отказ.
- Но этот дефект поправим… - опять начала педиатр.
- Я слышала! – перебила ее Ева.
- Ну, что же… Это ваше право. Но подумайте, на что вы обрекаете свое дитя, отказываясь от него… Одумайтесь!..
- Я решила.
- А я надеюсь, что это у вас – болезненная реакция. Подумайте, взвесьте все, и завтра-послезавтра снова поговорим…
На этом они с Евой распрощались, препроводив ее в палату, где радостные, счастливые молодые мамочки кормили своих, только что принесенных детей, умильно улыбаясь, безотрывно глядя на них.
Лежать рядом с ними, бесконечно слушать их разговоры и восторженные доклады в окно мужьям о красоте новорожденных, Ева уже не могла. Назавтра же с утра, потребовав свою одежду, она решила уйти подальше из этого ада…
Написав отказ, так и не посмотрев на первенца, Ева ушла домой, где в почтовом ящике ее ожидало письмо из Америки от Кима Ивановича.
Читая его, она уже не плакала, хотя послание было полно подробностей гибели и прощания с ее матерью. Сердце Евы словно окаменело. Она старалась не думать об оставленном на произвол судьбы младенце, найдя оправдание своего поступка в исполнении долга перед ушедшей матерью, мечта которой была видеть свою дочь блистающей на столичной сцене...
И Ева с энтузиазмом принялась за скорейший обмен квартиры и подготовку к отъезду из ставшего ненавистным города. Все окружающие, казалось, знали об ее поступке, когда выражали соболезнования по поводу неудачных родов (Ева говорила, что младенец родился мертвым). А профорг с подчеркнутым сожалением сообщила, что теперь приходится раздавать, собранные было деньги на подарок – коляску для новорожденного… Ева отчаянно боялась, как бы весть об ее отказе от ребенка не просочилась в театр. Бежать, скорее бежать от всего и всех!..
Как говорится, жизнь всегда полосатая. Похоже темная полоса в жизни Евы прошла и первая же удача окрылила ее. 
Однажды на улице она встретила бывшую соседку мамы. Узнав о трагической кончине Арины Ивановны и выразив соболезнования, женщина посетовала на то, что ее старая мать, живущая в Москве, став часто болеть, наконец-то, решила переехать к дочери, но...
- Мы уже нашли подходящий вариант, - рассказывала она, - однако Москва отказала в прописке, так как семья, заезжающая в столицу, состояла из трех человек, а выезжала мама одна. Обмен был заманчивый: хоть у мамы и отдельная однокомнатная квартира, но район не очень, Капотня, да и на первом этаже, а здесь ей предложили двухкомнатную в самом центре. Но, все сорвалось…
- А если я ей предложу мою, в центре? Она согласится? – спросила Ева, боясь, что за этим может последовать, как и в предыдущих предложениях, требование большой доплаты.
Но к ее великой радости, соседка затребовала лишь небольшую сумму на переезд.
Ева не верила своему счастью! Так удачно поменять квартиру она и не надеялась. Ведь у нее даже за маленькую комнатку в московской коммуналке требовали непомерную сумму. И вот наконец свершилось!
Как раз незадолго до переезда в Москву Ева была удостоена звания заслуженной артистки, что было весьма кстати. Надежда, что на новом месте ее ждет достойный прием была еще более подкреплена полученным званием. Одно дело - просто прима областного театра, другое – заслуженная. Единственное, что омрачало радость, это сознание того, что признания ее таланта не дождалась мама… Как бы она была счастлива и горда! Сбылись мамины грезы и впереди ее дочь ждет столичная сцена!
Жизнь налаживалась, входя в привычную колею. Подъем в семь утра. В десять она уже в театре. Затянув волосы на голове в гульку, начинала упражнения у палки, прыжки, комбинации. Экзерсисы и репетиции продолжались до двух-трех часов, а с шести до девяти вечера – опять занятия.
После декрета организм Евы, отвыкнув от нагрузок, стал менее подтянутым, а позвоночник начал напоминать о своем существовании… Но она упорно не сдавалась, старалась изо всех сил. Ведь ей, кроме предложенной Джульетты, надо было еще набрать репертуар, а для этого следовало хорошо зарекомендовать себя. И чтобы быть на подъеме, Ева старалась продемонстрировать свою безупречную форму и без устали делала фуэте и пируэты, до одури вертясь, усаживалась на шпагат, показывая идеальную растяжку, а главным был ее конек – великолепные разнообразные прыжки.
После родов Ева, боясь поправиться, в дополнение к огромной физической нагрузке старалась еще больше ограничить себя в сладкой и жирной пище. Единственное, в чем она себе не отказывала, это в одной-двух дольках любимого шоколада.
А вскоре началась настоящая штурмовщина – подготовка премьеры. На ногах выросли очередные мозоли, пуанты за месяц пришлось менять несколько раз – они становились такими мягкими, что годились разве для помойки. Ева по утрам выпивала чашечку кофе с парочкой галет и летела из своей Капотни в театр, боясь опоздать: главный не переносил опозданий ни на минуту. А вечером, в конец измотанная, вернувшись, сразу плюхалась в постель.
Москвы Ева почти совсем не видела, нигде и ни с кем не встречалась. Жизнь ограничивалась одним: дорогой в театр и обратно… Лишь по понедельникам, в свой единственный выходной она могла отоспаться, постирать, да немного поболтать с Руфиной по телефону.
Наконец, пришел долгожданный день – сдача премьеры. Ева тряслась, будто она впервые выходит на сцену. Лихорадка била так, что зуб на зуб не попадал и если бы с ней в этот момент заговорили, Ева не смогла бы в ответ вымолвить ни слова, ведь сегодня - главный экзамен…
Но удача сопутствовала ей и на сей раз. Как и ожидалось, главный не ошибся в подборе героини. Балет был принят с большим успехом. Ева отовсюду слышала хвалебные рулады в свой адрес и была по-настоящему счастлива. Все ранее пережитое не просто отошло на второй план, но было напрочь вычеркнуто из памяти. А впереди стали маячить новые партии и гастрольные поездки с театром за рубеж.
В один из таких, полных эйфории дней, Руфина пригласила Еву к себе. Ожидалась вечеринка в честь дня рождения ее мужа.
Встал вопрос о подарке. Наличных денег было в обрез, да и времени на поиски чего-то достойного не было и Ева решила этот вопрос весьма радикально. Она без сожаления взяла когда-то подаренную первым любовником хрустальную вазу в виде корзины и наполнила ее своими любимыми шоколадными конфетами. Попадание было точным - подарок вызвал восторженное восхищение виновника торжества.
Вслед за Евой пришел новый гость, как оказалось, друг детства Игоря. Он сразу полностью заполнил собой окружающее пространство, затмив все и всех.
Высоченный, грузный, Арсений создавал впечатление глыбы. Особенно Еву поразили руки: огромные, загребущие, подобные оглоблям, с широченными, словно лопата ладонями, в которых утонула маленькая Евина ладошка, когда он при знакомстве, обаятельно улыбаясь, поднес ее к своим губам. Еве представилось, что если эти ручищи попытаются ее сграбастать, от нее останется мокрое место.
Вальяжный и важный, Арсений обладал необыкновенным величавым голосом, в нем было столько самоуверенности, достоинства и убедительности, что без сомнения, верилось каждому его слову. И подпадая под огромное обаяние, любой невольно проявлял готовность подчиниться ему, что и случилось с Евой с первой минуты…
Арсений создавал впечатление человека значительного, обладающего большой властью и относящегося к высшему слою общества, об известных представителях которого говорил так, словно был с ними накоротке. И это не вызывало впечатления кичливости или бахвальства, так все было естественно и органично.
Ева приняла друга Игоря за члена правительства, решив, что тот занимает пост не ниже министра. Но, даже узнав, что Арсений лишь недавно приехал из Ростова и всего-навсего управленец среднего звена в одном из главков министерства просвещения, не испытала разочарования, без сомнения полагая, что у него все еще впереди и Арсений вскоре займет достойную себя нишу. Человек такого масштаба не может затеряться в столичной толпе…   
Обволакивая своим дружеским покровительственным тоном, он сразу же стал центром компании, сыпал историями и анекдотами, пел под гитару разухабистые песни и… напрочь очаровал Еву. Да и сам, в свою очередь, как показалось Еве, весьма благосклонно отнесся к приятельнице жены друга.
Руфина представила Арсению свою подругу, как «свидетельницу и напарницу подростковых проказ в период нелегкого освоения азов балетного искусства».
- Я не выдержала, - сказала Руфа, - и изменила балету. А вот Ева проявила железную волю и достигла теперь чуть ли не вершин совершенства. В чем ты сам, Арсик, сможешь убедиться, увидав нашу Еву в партии Джульетты в недавней постановке прокофьевского балета.
- О, ты, Руфа, меня заинтриговала! – воскликнул он своим неповторимым бархатным голосом и одарил Еву обволакивающим взглядом, чем вызвал ее неподдельное смущение, усиленное хвалебными эпитетами Руфины в ее адрес.
Их усадили рядом за стол, а затем… Ева не раз, вспоминая тот вечер знакомства, все задавалась вопросом, как получилось, что она сразу же потеряла голову? Виноват ли в том был выпитый ею напиток, или рядом сидящий сосед…
Еве помнилось очень смутно, как Арс милостиво и как будто с интересом выслушивал ее рассказ о тяготах и перипетиях, связанных с квартирным обменом при ее переезде в Москву.
Руфина уговаривала подругу остаться, но он взялся доставить этот бесценный груз в целости и сохранности. Ева вспоминала, что ее тогда озадачило слово «груз». Что, интересно, он собирался кроме нее доставить куда-то? Ева хотела об этом спросить, но не решилась… А затем – как видно, отключилась…
Лишь утром, проснувшись и увидав смутно знакомого мужчину, занимавшего своим телом почти весь раскладной диван так, что она даже повернуться не могла, Ева была так несказанно удивлена, что лишилась дара речи.
- Ты… как тут очутился? – только и смогла она выдавить.
Мужчина, приоткрыв глаза и сладко потягиваясь, ответил, нагло улыбаясь:
- Как очутился? Ножками!
- То есть, я спрашиваю – отчего ты здесь? – Ева силилась вспомнить его имя и не могла…
- Проводил тебя, весьма хмельную. Кстати – тебе нельзя так много пить! А потом так захотелось спать, что не смог себе отказать в этом удовольствии…
- Нахал! Дай вылезти! – только и смогла ответить Ева на эти слова.
- А у тебя симпатичненько! Мне нравится. И диван удобный, большой... – его голос был удивительно приятен. – Ты живешь тут одна или с кем-то?
- В данный момент – с тобой. А вообще – одна.
- Вот, мне пришла в голову шальная мысль! А не перебраться ли мне к тебе? Как на это смотришь? Уж больно хорошо тут у тебя – мяконько, тепленько…
В этот же день чемодан Арса был водружен на шкаф, а два костюма потеснили его внутренность.
Внимательный, обходительный, казалось, он готов был снимать пылинки с любимой. Рядом с ним Ева ощущала себя козявкой, - как внешне, так и во внутреннем содержании. Эрудиция и кругозор Арсения были так же огромны, как и он сам.
Ева была горда, что такой человечище обратил на нее внимание и удостоил своей любовью…
Если бы мама видела Арсения, а главное, слышала его безапелляционные суждения обо всем на свете, то, естественно, порадовалась бы за дочь. Ева не верила в свое счастье, считая, что Арс - и есть ее пристань, посланная небом в награду за все перенесенные страдания...
Арсений, как и Ева, все еще состоял в браке. По его утверждению, он с женой давно прекратил всякие отношения. Как Арс выразился, «наши пути разошлись, у нее своя жизнь, у меня – своя». Жена - актриса оперетты, с дочкой оставались в Ростове.
- А почему не разведетесь?
- Этот штамп меня ни к чему не обязывает и не обременяет. Деньги дочери перевожу исправно. А если ей понадобится развод, пусть подает и за него и платит. А надо мной не каплет!
«Наверно так рассуждает и Виктор…» – подумала Ева, вспоминая бывшего мужа.
Напористость и деловитость Арса, а также умение устраиваться в жизни, поражали. Примеров тому было более чем достаточно. Для него ни в чем не было преград, в этом Ева убеждалась постоянно.
Когда им в ресторане швейцар преграждал дорогу и, показывая на табличку, утверждал, что свободных мест нет, Арсений тут же требовал метрдотеля и своим бесподобным голосом, полным начальственного недоумения, спрашивал:
- Разве вы не в курсе, нам был заказан столик?
В ответ звучало:
- Впервые слышу.
- А жаль! – отвечал Арс. – Очень бы не хотелось вам делать большие неприятности… - в его голосе звучала дозированная угроза. – Что ж, Евочка, пойдем, если здесь не уважают гордость нашей страны! Ну и работнички…
Озадаченный метрдотель тут же распахивал дверь и с почтением провожал их в зал, принимаясь за оправдания.
- Прошу прощения, вышла неувязочка.
- Ничего, ничего, бывает! – покровительственно, со снисхождением бросал Арс, подмигивая Еве.
- Ты настоящий аферист! – смеялась она. – Ни дать ни взять типичный Остап Бендер!   
- Ну что ты, он мне в подметки не годится! Ты думаешь, Ростов хуже Одессы? Ростовчане способны одесситам фору дать. А я – ростовчанин, и этим все сказано! – с гордостью ответил он.
Ева хотела возразить, что Игорь, муж Руфины, тоже ростовчанин, но с ним не сравним, и ни в чем подобном не был замечен, но промолчала. Для Евы Арс был бесспорным авторитетом и все, что он говорил, было непререкаемо и не подвергалось сомнению.
Как-то поздним вечером, едва Ева зашла на порог, вернувшись из театра, валявшийся с книгой на диване Арс ошеломил ее новостью:
- Голуба моя! Нам надо распрощаться с этим убожеством.
- С чем? – не поняла Ева. – С каким убожеством?
- А с этой допотопной обстановкой. На днях привезут немецкий гарнитур и нам надо освободить для него место.
- Ой, а как тебе удалось достать его? Ты что, был записан в очереди?
- Деточка, я очереди презираю, пора бы усвоить! Так что завтра же всю эту рухлядь отправим на помойку.
- Но ведь сервант и шкаф почти приличные. И остальное…
- Ну да, приличные. Но им, по-моему, сто лет в обед. Эта доисторическая мебель была сооружена еще при царе Горохе.
- Но, может ее сдать в комиссионку, и что-то за нее выручить?
- Навряд ли найдется охотник на эту, с позволения сказать, меблю. Короче, завтра же пришлю рабочих, чтобы очистить помещение. Так что сейчас мы приступим к их освобождению. Я понимаю, ты дорогая, конечно, устала. Но, как говорится, искусство требует жертв! А в том, что гарнитур того стоит, убедишься скоро сама.
К этим его замашкам – преподносить подобные «сюрпризы», Ева уже стала привыкать. Однажды, вернувшись после спектакля, она обнаружила новый огромный телевизор «Рубин», стоящий на месте ее старого маленького «Рекорда». Увидав обновку, Ева от восторга и радости приобретения даже забыла спросить, куда же делся ее прежний телевизор…
Видя, как обустраивает квартиру Арсений, Ева ни на минуту не сомневалась в его намерениях и с каждым днем убеждалась в искренности его чувств, понимая, что вот она – ее надежная и последняя гавань. 
Мебель действительно была великолепной, ультрасовременной, и Ева никак не могла налюбоваться и нарадоваться этой шикарной обстановке.
Теперь по понедельникам, в выходной день театра, к ней приезжали ее коллеги-приятельницы, чтобы воочию лицезреть роскошную, чудом доставшуюся их подружке, мебель.
А вскоре появился еще один гарнитур – кухонный. Однако он так и остался стоять не распакованный. Как пояснил Арс, - «незачем его устанавливать, ведь все равно придется переезжать».
Ева знала, что Арсений вступил в кооператив и чуть ли не в самом центре Москвы для них строится большая трехкомнатная квартира. Ввиду того, что все это требовало денег (плюс те, что Арс ежемесячно высылал дочери в Ростов), они стали жить только на Евину зарплату, а все его жалованье уходило на оплату кооператива.
Так прошло почти три года…
Со дня на день ожидалось окончание строительства их будущего жилья. Ева уже мысленно расставляла там мебель и представляла, какой они закатят банкет по поводу новоселья. В одном магазине Ева даже приглядела очень красивую люстру, о чем сказала Арсению, и вскоре та уже в коробке стояла у нее в коридоре. В квартире было тесно, в кухню, из-за стоящей в упаковке мебели, приходилось протискиваться боком, но для будущего благополучия стоило мириться с такой ерундой.
Если в семейной жизни у Евы все было в полном ажуре, то в театре у нее начались неприятные сюрпризы.
Кроме Джульетты у Евы пока появились только две партии в дубляже. В новом сезоне намечалась новая премьера, где она была более чем уверена, что получит одну из ведущих партий. К тому же театр готовился к предстоящим зарубежным гастролям, разумеется, с «Ромео и Джульеттой» в программе. Радости Евы не было предела. Она никогда не бывала за рубежом и ей уже грезились чужие города и веси, а главное, - европейская сцена. Арсению Ева об этом пока не говорила, решив преподнести сюрприз. Но «сюрприз» получила она…
Сообщение, что Еву вычеркнули из списка и поедет ее дублерша, просто ошеломило ее. Ева бросилась к главному балетмейстеру, чтобы узнать причину. Тот тоже недоумевал и был весьма огорчен, переадресовав Еву к дирекции.
Она бегала по инстанциям, все еще надеясь на какую-то ошибку. Но истина превзошла все ожидания. Оказалось, что ее отец, направленный за рубеж на симпозиум в составе научной делегации, остался там, попросив политического убежища.
Ева была в шоке. С надеждой в голосе она воскликнула:
- Этого не может быть! Это наверно однофамилец! Мама всегда его называла неудачником, и вдруг он – представитель советской науки за рубежом?..
Ее заверили, что никакой ошибки нет – это ее родной отец.
- Но, при чем тут я? – твердила Ева. – Ведь он с нами не жил, я его совершенно не знаю! Родители расстались в моем раннем детстве.
Ева взывала к справедливости и здравому смыслу, но ее никто слушать не стал…
Дочь перебежчика, изменника родины - это клеймо теперь всегда будет на ее биографии, с грустью констатировала Ева, полная возмущения и ненависти к своему далекому, теперь уже в прямом смысле, папаше, к которому еще с подросткового возраста питала недобрые чувства. Так подмочить репутацию дочери!
Этим возмущением и своей болью и обидой Ева поделилась с Арсом, ожидая сочувствия и поддержки. В ответ же ее любимый разразился гомерическим хохотом, повергшим Еву в недоумение. Что здесь смешного? Тут хочется выть, рвать и метать от негодования и злости, а он, держась за живот, сквозь хохот зычным своим голосом твердит:
- Ну и папулька! Шальной, стервец! Что отмочил! Прилетел на государственные деньги с командировочными в кармане на форум…
Ева поправила:
- На симпозиум.
- А это все равно: на симпозиум, на форум, или конгресс с конференцией, главное – слинял! Не углядели!.. Ха-ха! Ай да парень, ай да папулька у нашей Лампульки!
- Арсюша, я рассержусь! Прошу не напоминать мне этой Лампы.
- Ну полно, деточка, я любя. А папочка удружил тебе, ничего не скажешь! Мыться тебе, доченька, без конца придется, доказывая свою чистоту. Да навряд ли удастся, грязь, знаешь, она прилипчива… А он мастак, ничего не скажешь!
Ева была в недоумении: порицает или одобряет Арсений поступок отца. А главное – успокоения и ожидаемого сочувствия она не получила…
Тут пришла и новая напасть – сменился главный балетмейстер. Поначалу он явно благосклонно относился к Еве, даже пару раз делал многозначительные намеки на более тесные отношения, влекущие за собой большую выгоду для ее карьеры… Однако уверенная в своей счастливой жизни с Арсом, даже во имя карьеры Ева не стала рисковать этим. И вскоре получила плоды своего нежелания воспользоваться завидным предложением. Больше ей никаких новых партий не светило…
У Евы, как ей стало ясно, началась черная полоса…
В тот день стояла холодная осенняя погода. Ева, промерзнув на автобусной остановке, бежала домой, согреваясь мыслью, что в скором времени расстанется с Капотней и будет счастливо жить вблизи театра.
Каково же было то, что ожидало Еву, когда она открыла дверь… Еве показалось, что она ошиблась адресом. Ее квартира была совершенно пуста! Лишь в комнате у стены на старой, случайно не выброшенной раскладушке громоздились все ее платья, вынутые из недавно красовавшейся здесь стенки. На полу в углу была выставлена посуда, немного книг и прочее содержимое стенки. Чемодана Арсения, как и телевизора, тоже не было. Из кухни исчез и упакованный кухонный гарнитур.
Сначала Ева обрадовалась: опять новый сюрприз затеял!.. Наверно началось заселение дома и Арс с минуты на минуту вернется за остальным. Хотя… Она озадачилась: очень странно, почему он оставил только ее одежду? Ева схватила телефонную трубку, но тут же положила обратно. Куда звонить?..
Она посмотрела на часы. Было около двенадцати ночи. Но почему Арс не едет за ней? Что случилось? Какие-то нехорошие мысли стали посещать Еву. Неужели с ним что-то произошло? Но опять взгляд останавливался на куче ее платьев – почему же он счел нужным их оставить, как и посуду, привезенную ею, а предпочел увезти лишь недавно купленный столовый сервиз?..
Уставшая и измученная дурными предчувствиями, Ева перетащила на кухню свою одежду и, уложив ее на стол, постелила себе на раскладушке. Слава богу, что хоть она осталась…
Полночи Ева лежала не сомкнув глаз, все еще надеясь, что вот-вот придет Арсений и все объяснит. Еле дождавшись утра, она позвонила в министерство. Услышав продолжительные гудки, взглянула на часы, поняла, что рано и решила еще немного подождать. Позвонив позже, пришла к выводу, что Арс явно опаздывает или, быть может, что-то все-таки случилось. Однако, там же должны быть и другие сотрудники… Почему никто не взял трубку? И тут до Евы дошло: совсем потеряла счет дням, ведь сегодня же воскресенье! Что делать, где искать Арсения?.. Голова шла кругом.
Тут раздался звонок входной двери. Неужели Арс забыл ключ? Она радостная вскочила, чуть не перевернув раскладушку, на ходу натягивая халат. Открыв дверь, Ева с удивлением узнала приятную старушку, живущую в соседней квартире.
- Милочка, - начала она – прошу прощения! Я вас вчера не дождалась. Вот, муж ваш передал ключики. Вы что, от нас съезжаете? – робко спросила она. Но, как видно, по выражению лица Евы поняв неуместность вопроса и не дождавшись ответа, стала прощаться.
- Благодарю! – только и смогла вымолвить Ева, у которой непроизвольно от услышанного навернулись слезы и она поскорее закрыла дверь.
Ключи передал, значит все кончено… Ушел навсегда, даже не попрощавшись, не объяснив причины. А может, это все какое-то недоразумение и кто-то на нее ему наговорил? И быть может все поправимо? – успокаивала себя Ева, направляясь к телефону. Вдруг Руфина знает причину его ухода?
Трубку никто не брал. Игорь, как обычно, уже в театре. Сегодня, кстати, дают «Щелкунчика» и Руфа с дочкой наверняка тоже там.
«Мне бы тоже следовало быть в театре…» – подумала Ева, но вместо того, чтобы начать собираться, в изнеможении опустилась на раскладушку, чувствуя, что силы иссякли и она не в состоянии сделать ни одного шага. Нервы были напряжены до предела. Этот грабительский подлый уход, трусливый, без объяснений разрыв, так подействовал на Еву, что она, даже зная о больших неприятностях, ожидавших за прогул, не нашла в себе сил снова подняться и, улегшись на раскладушку, провалялась целый день в раздумьях о случившемся.
От отчаяния до несбыточных надежд на счастливое завершения инцидента, бродили ее чувства и фантазии.
Ева с нетерпением ожидала вечера, когда наконец-то застанет подругу дома и та, быть может, объяснит, в чем причина демарша Арса. Но, измученная этой неопределенностью и бессонной ночью, незаметно для себя, уснула.
Проснувшись, она с удивлением обнаружила, что уже глубокая ночь. Звонить было бессмысленно. И опять, не сомкнув глаз, лежала, ожидая следующего дня…
А утром в понедельник, позвонив и услышав знакомый голос: «Вас слушают!», Ева, пересилив себя и напустив дружеское недоумение, радостно начала:
- Арсик, твои сюрпризы могут свести с ума! Почему не поставил в известность, что дом сдали? И почему не ночевал?
- Евлампия! – он впервые так назвал ее. – Ты забыла, я на работе!
- Но почему…
Он перебил:
- Тебе что, не ясно? Любовь ушла, завяли помидоры. Пути разошлись. Все, будь здорова!
Это язвительное напоминание о ее нелюбимом имени, эти пошлые «помидоры» и сознание, что осталась в разоренной квартире, лишенной самого элементарного, - все это вызвало в душе Евы не скорбь об утраченной любви, а невероятную злость, лютую, черную ненависть. Она снова набрала тот же номер, стремясь высказать этому человеку все, что  о нем думает.
- Вас слушают! – снова прозвучал голос, так недавно приводивший Еву в радостный трепет и казавшийся необыкновенно приятным. Сейчас же он вызвал у нее чувство брезгливости.
- На каком основании ты вывез всю мебель? – начала Ева.
- Позволь, я забрал только свое! Какие ко мне могут быть претензии?
- Но ты выбросил мою мебель, лишив меня…
Он перебил ее.
- А, ту рухлядь… Ничего, малышка, не переживай. Кто-то другой займет освобожденное мной место.
- Гад! – только и смогла выкрикнуть Ева, в сердцах бросив трубку.
Его цинизм и насмешливый тон были так оскорбительны, что она никак не могла прийти в себя. Нервы были так напряжены, а полученный удар так болезнен, что Ева ничего с собой не могла поделать и мечтала лишь о том, чтобы опять броситься на единственное ложе, стоящее в пустой комнате и уснуть, забыв обо всем, ища во сне единственное спасение.
Пробуждение Евы было ужасно. Оглядев зияющую пустотой комнату, где совсем недавно было так уютно и красиво и ничто не сигнализировало о жестокой задумке Арсения, Ева задумалась…
Анализируя тот злополучный день, она вспомнила, как проснувшись, была удивлена, что Арс, опередив ее, уже плескался в ванной. Что это с ним, отчего так рано поднялся?
Ева делала зарядку, когда он вышел в своем махровом халате, бодрый, благоухающий свежестью и «Шипром» и весело мурлыкающий себе под нос очередную песенку.
- Арсик, ты чего так рано, ни свет ни заря поднялся? – спросила Ева.
- С добрым утром, дружочек! И с хорошим днем! – прозвучало в ответ. Он, как обычно, чмокнул ее в щеку и добавил: - Кто рано встает, тому бог подает!
- Но сегодня же суббота, ты что, забыл? – рассмеялась Ева.
- Долг моя милая зовет, долг!
- Какой долг? – не унималась Ева. – Это у меня долг - по субботам театр работает вовсю, а у тебя…
- А у меня сегодня – ленинский субботник! Дело в том… – Арс сделал паузу, как теперь поняла Ева, на ходу придумывая отговорку. – Начальство шепнуло - будет проверка. Надо навести порядок в бумагах, подчистить концы.
Ева вспомнила, как ее тогда развеселили эти «концы».
- И ты их опустишь в воду?
- Можно и в воду. А можно и просто обрубить! – весело вторил ей Арс, будучи явно в приподнятом настроении.
«Как он мог своим поведением обожателя так оглупить меня? Ведь ни разу не засомневалась в его искренности!» - корила себя Ева.
Обычно Арсений, делая что-то, всегда напевал свои любимые песенки. Он не пел лишь в двух случаях – когда чистил зубы или ел. Особенно распевался, лежа в ванной или принимая душ. Даже из отхожего места всегда было слышно его мурлыканье. Вот и тогда, вывязывая галстук, Арс напевал: «До свиданья, друга не забудь, на прощанье крепко поцелуй. Не печалься Лампа, не грусти, а пожелай мне доброго пути!» Она тогда не придала значения услышанному - Арс частенько переиначивал текст песенок - и не обратила внимания ни на смысл, ни на упоминание своего нелюбимого имени.
Ева еще пила кофе, когда он уже в дверях бросил:
- Ну, дружок, чмок-чмок!
- Погоди, Арс, пойдем вместе.
- Да, кстати, ты сегодня занята?
- Конечно, сегодня «Шопениана». Придешь?
- Если не очень устану на субботнике, посмотрю… Ну, пока!
- Ну подожди, я мигом!
- У тебя еще уйма времени. Пей, девочка, спокойно свой кофей, не торопясь. А мне не терпится проститься с этой Капотней. Побегу!
Его слова не удивили, Ева и сама жаждала покинуть этот промышленный район, название которого говорило само за себя.
«Какое утонченное коварство и жестокость! И такая мразь должна была встретиться на моем пути…» – не могла успокоиться Ева.
Было уже далеко за полдень. Вставать, видеть кого-либо не хотелось. Сегодня, слава богу, выходной, а завтра в театре ее ждет выговор. Она его схлопочет обязательно - главный не преминет это сделать, а потом станет бесконечно склонять ее имя в назидание остальным. Теперь уж точно с надеждой на получение новой партии придется проститься…
Об еде Ева совсем позабыла. Организм о голоде совсем не сигнализировал, сознание было поглощено гневом и ненавистью, а думы бесконечно возвращались к одному - как могла она так ошибаться в человеке… Жалкий тип, пустой сноб, где за дутой респектабельностью скрывается гниль. Пошляк и циник, пересыпающий речь каким-то развязным сленгом, подобным воровскому жаргону и претендующий на какой-то особый столичный шик якобы рафинированной интеллигенции, в устах которой подзаборная брань приобретает высокий статус. Эти его словечки, со смаком цитирование Баркова, фривольные песенки и сальные анекдоты, недавно приводившие Еву в телячий восторг, сейчас в ее глазах казались отвратительными. Пелена слетела, открыв истинную цену кумира… А главное, как она была обведена вокруг пальца! Типичный альфонс жил и построил себе квартиру за ее счет! Ведь на первый взнос Ева отдала ему все сбережения, сняв со сберкнижки то, что оставили мама и бывший муж. А ведь берегла эти деньги как зеницу ока - на так называемый черный день, взяв лишь небольшую толику на переезд в Москву...
Однажды Арсений пришел весьма озадаченный и расстроенный.
- Эх, жаль, что нет денег! Приходится пропускать такую возможность - заиметь кооперативную квартиру в самом центре…
И этот авантюрист, вспоминала Ева, объяснил, что ему по большому блату предложили войти в архиособый закрытый кооператив и срочно нужны деньги на первый взнос.
- Если бы я жил в Ростове… Там масса друзей, перехватил бы у них… - сетовал он. – А в Москве, кроме Игоря, у меня близких нет. А он с твоей Руфой живут одним днем, ничего не имеют за душой.
- А меня ты почему сбросил со счетов?
«Дернуло же за язык сказать!» - казнила себя Ева, вдаваясь в воспоминания и оценивая свои и его действия.
- А что у тебя, трясогузочка моя взять, кроме грации и таланта, которыми за кооператив не заплатишь…
- А вот и нет! У меня есть заветная книжечка! – и Ева с гордостью, хвастливо подала ему сберкнижку, которую Арс, сыграв приятное удивление, раскрыл.
Теперь-то она понимала, что этот пройдоха, бесспорно, знал об ее сбережениях. Ведь заветная книжка лежала в ящике комода, куда эта алчная гадина, конечно, заглядывала…
- Арсик, хватит? – спросила тогда Ева.
- Хватит, мое солнышко! Я в тебе не ошибся! – вполне искренне сказал он, заграбастывая ее в свои оглобли. – Ты не только красива, но и еще и чертовски щедра, душа человек!
И Ева таяла в его объятиях, счастливая, что сумела помочь ему, да и себе, уверенная в их совместном будущем, желая не прозевать идущий в руки шанс – жить возле консерватории в великолепной комфортабельной квартире.
- Знаешь, кто вошел в этот кооператив, и кто будет жить рядом с нами? Сплошные светила! – неоднократно повторял Арсений, добиваясь новых вложений.
И тогда Ева, под гипнозом его льстивых чар, дурея, сама предложила:
- Давай, Арсик, будем жить на мою зарплату. Думаю, не пропадем, а твоя целиком пойдет на ежемесячные взносы.
Ева без устали продолжала экзекуцию над собой, вспоминая историю жульничества Арсения и своей неосмотрительности.
- Ты гений, Евушка! Хотя, знаешь… - вдруг осенило его. – Твое полное имя символично и тебе очень подходит!
Она тогда онемела, чего это он?
- Ой, Арсик, не напоминай об этом чертовом имени!
- Нет, Лампочка - это символ! Это о тебе сказал Маяковский. Ты должна «светить всегда, светить везде, до дней последних донца! – то есть мне - светить, и никаких гвоздей! Вот лозунг твой и солнца! Запомни это! – и она, идиотка, растаяла.   
Теперь Еве стало ясно: он и переехал из снимаемой квартиры к ней, чтобы без затрат прожить время, пока обзаведется своим жильем. И жил припеваючи, используя ее.
Ева усомнилась и в том, что ее мебель Арс еле уговорил грузчиков отвезти на свалку, якобы, приплатив еще за это. Скорее всего сдал в комиссионку, выручив немалые деньги, так как мебель была старинной, особенно бабушкин комод из красного дерева с перламутровой инкрустацией. Таких теперь и не встретишь…
Как она могла так по-детски ему довериться?.. «И за что на меня такая напасть? Ведь я никому зла никогда не причиняла!» – взывала Ева, многое позабыв, считая себя жестоко обиженной судьбой за свою доверчивость и доброту.
Уже солнце клонилось к закату, а она все еще валялась на дышащей на ладан раскладушке. Кончался выходной, на который у нее еще недавно было множество планов. Завтра ее ждала работа, нагоняй, к этому она уже была готова. День из-за этого хамелеона прошел бездарно, даже с Руфиной не удалось созвониться. Пробовала пару раз – все напрасно. Сначала отвечала ее Танюшка: «Мама в парикмахерской», второй раз Игорь: «Руфа в ванной, она тебе позвонит» - и тут же повесил трубку, явно боясь излишних Евиных вопросов. Но уже вечер, а телефон молчит… И Ева опять набрала номер.
- Руфа, наконец поймала тебя! – начала Ева. – Ты знаешь…
- Знаю! – и молчание.
- Руфа, ты слышишь?
- Слышу, Ева, слышу. Ну, что тебе сказать…
- А то сказать, что я не пойму причины! Так вероломно, коварно…
- Ева, его нельзя осуждать! Ведь он вернулся в семью!
- Куда вернулся, в Ростов? Он ведь здесь!
- Ну да. Но они приехали к нему. Ты же ведь знала, у него дочь…
- Что знала? Что они давно уже с женой не живут? Этот негодяй меня разорил, за мой счет построил кооператив!
- Ева, ты шутишь? Что значит, «за твой счет»? Не на твою же зарплату!..
Тут Ева выложила Руфе все. Подруга не могла поверить. Особенно ее потряс рассказ Евы о пустой, лишенной мебели квартире.
- Это просто ужасно! Какая метаморфоза! Невероятно… Он мне казался исключительно порядочным, положительным…
- Да, подруга, порядочную свинью ты подложила мне…
- Ну, Евочка… Тут уж претензии не ко мне! Сама летала от него, земли под собой не чувствовала. Но что-то надо делать… Подавай на него в суд!
- Ты смеешься, Руфа? Чем я все докажу? Что, тебя в свидетели брать? Да ты навряд ли пойдешь выступать против друга мужа… К тому же этот прохиндей сделает на суде так, что еще и меня выставит виновной, опорочившей его доброе имя… Нет уж, избави меня бог с ним встретиться! Я бы не выдержала и, не смотря на всех судей, плюнула ему в лицо! Пусть подавится! А я буду довольствоваться, из-за своей дурной башки, рваной раскладушкой!
- Надо купить диван или кровать…
- Руфочка, купилок нет! Все умыкнул наш лепший дружочек. А на мою зарплату придется еще долго собирать. Да что говорить, пока!
Ева бросила трубку. Теперь и Руфа стала ее раздражать. Она еще смеет оправдывать этого… «Вернулся в семью»! Ишь, какая правильная! «Ты сама знала, у него дочь»… А чего вы все время молчали и как будто были рады нашему союзу?.. Все вы хороши!..
Но тут опять затрезвонил телефон. Опять звонила Руфа.
- Ева, я тут поговорила с Игорем. Он тоже в ужасе от того, что ты осталась на бобах.
- Ты мне что, звонишь, чтобы уточнить мое положение? Значит, я на бобах? Нет, все гораздо хуже. Я одурачена! Да что говорить… У меня завтра рабочий день, пока!
- Погоди! Игорь дал дельный совет. Напиши в местком заявление, чтобы тебе дали матпомощь. Ты же ни разу у них ничем не пользовалась.
- Клянчить не привыкла! Это унижение мне ни к чему!
- Спрячь свою гордыню, причем тут клянчить? Ты платишь профсоюзные и имеешь полное право на помощь. Получишь деньги и купишь необходимое.
Поразмыслив, Ева пришла к выводу, что другого выхода нет.
…Полученных денег хватило на диван и небольшую тумбочку, которая заменила роскошный трельяж, которым Ева еще недавно наслаждалась, любуясь на себя. На шкаф денег не хватило, а он был так необходим… Пришлось начать режим экономии, а пока довольствоваться выпрошенными в магазине коробками из-под консервов и уложить в них белье и прочее. Коробки теперь громоздились повсюду, благо в пустующей комнате места было предостаточно. Платья, в недалеком прошлом аккуратно висевшие на плечиках, и верхняя одежда, заполонили вешалку в прихожей.
Появились еще проблемы. Надо было перед каждым выходом гладить одежду, да к тому же следовало еще вспомнить, в каком из новых хранилищ она «обитает». На это уходило немало времени и стоило больших нервов, из-за грозящего опоздания и нового нагоняя.
Естественно, выговора за прогул Ева не избежала. К тому же получила предупреждение, что если подобное повторится, то несмотря на все регалии, с ней придется расстаться. Еве кстати напомнили, что у нее как будто не за горами и пенсия… Это все высказал Еве главный балетмейстер, все еще питавший к ней неприязнь.
Теперь, после взыскания, претендовать на новые партии, ссылаясь на личное отношение к ней главного, Ева уже не сможет.         
Ева стала бояться, что как только стукнет тридцать восемь, ее «уйдут» из театра. А ведь она еще в силе, ей подвластно даже то, что не дается многим молодым. Ее рано еще списывать, и звание заслуженной тому порукой… 
Бесконечные тренировки, в которых Ева беспощадно изводила себя до изнеможения, желая доказать свою неутраченную несмотря на годы гибкость, пластику и физическую силу, вскоре начали давать совсем неожидаемый результат. Никогда ранее не испытывавшиеся боли в суставах и пояснице начали сигнализировать об износе хрящей. Особенно стали докучать проблемы с позвоночником, что заставило Еву познакомиться с врачами... 
В канун сорокалетия, по их вердикту, с болью в сердце, Еве пришлось расстаться со сценой. Она стала преподавать хореографию в детской балетной студии в клубе промышленного предприятия. Платили там неплохо, было лишь единственное неудобство – длиннющая, выматывающая силы дорога из Капотни в противоположный конец города. Особенно досаждала давка в транспорте, причинявшая боль ее ослабленным суставам. Теперь, хотя Ева ликвидировала большую нагрузку на организм, что угрожало полной инвалидностью, она все сильнее стала ощущать позвоночник…
Трудно было свыкнуться с сознанием своей никчемности – жизнь без сцены для Евы потеряла всякий смысл. Если честно, возня с маленькими, так называемыми танцовщиками, не приносила ей удовлетворения. Эта работа была явно не по ней.
Дети, подчас неумело выполнявшие, по ее мнению, самые элементарные движения, вызывали в Еве неудержимый гнев. Она готова была разогнать всех этих неумех и часто, не сдерживаясь, награждала их нелестными эпитетами, за что однажды получила нагоняй от руководства (кто-то донес).
Нерадостным утром, Ева встретила свое сорокалетие. Чему радоваться?.. Уже год как разлучена она со сценой, подорвано здоровье, не радует постылая работа, а впереди маячит одинокая старость…
Звонок подруги заставил Еву еще раз вспомнить о своем дне рождения. Руфа защебетала в трубку:
- Не смей зажимать! Я сейчас еду к тебе! Счастье, что у тебя сегодня нет занятий. Такую дату не отметить – грех!
- Руфа, настроение не то... Радоваться, что уже старуха…
- Ты что, сорок - это расцвет сил, таланта… - тут она осеклась, поняв, что сболтнула лишнее…
- Ну да, расцвет… - почувствовав в словах подруги иронию и явный намек на ее теперешнее положение, горько усмехнулась Ева. – Ты шутишь, Руфка, не расцвет, а закат. Есть чему радоваться…
- Брось тоску и печаль, я еду к тебе с бутылкой шампанского. Будем бухать!
- Ой, Руфа, не надо никаких шампанских.
- Не хочешь шампанского, так у меня идея: закатимся в ресторан, там нажремся и отведем душу. Короче, я еду и везу тебе утешительный подарок!
Ева повесила трубку. «Интересно, что она везет мне в утешение? Скорее всего, какую-нибудь цацку. Она всегда была их любительница, наряжала себя, словно елку, во всякие блестящие бирюльки. Принесет мне что-то подобное, наверно забыв, что все это я не приемлю и всегда ее уговаривала ограничить рвение…»
В последнее время подруга стала раздражать Еву. Вечно радостная, с улыбкой, свидетельствующей о безоблачной жизни, которую она предпочла софитам, аплодисментам и блеску. Когда Руфа ушла из училища, Ева осуждала ее: как можно променять стезю балерины на борщ? Но теперь, видя как счастлива подруга, которая купается в лучах славы мужа и имеет все, о чем можно мечтать, Еву начинало одолевать недоброе, неприятное чувство, что-то схожее с завистью… Неудовлетворенность своей жизнью, крах радужных надежд, порождали злость, недовольство окружающим миром, а особенно, успешностью подруги…
Наиболее болезненно Ева реагировала на напоминания Руфы о бывшем любовнике и его жене. А, судя по всему, Руфина подружилась с ней, этой Дусей, которая теперь сверкает в оперетте, и куда Руфа зачастила. А однажды, позвонив, даже предложила Еве составить ей компанию.
- Дуся дала контрамарки. Давай со мной махнем, одной не хочется.
Конечно, Еве было любопытно посмотреть и послушать жену своего бывшего обожателя, который предпочел вернуться в семью… Однако вероятность столкнуться с Арсом заставила Еву воздержаться от предложения.
- Спасибо, Руфа, возьми кого-нибудь другого. Да, кстати, а каково у этой Дуси полное имя, неужто Авдотья?
Руфина залилась смехом:
- Нет, Евочка, она не Дунька, а Диана. Но Арс ее Дуней зовет, ну и мы привыкли.
Ева тогда почувствовала себя уязвленной: как Руфа может быть близка с теми, кто обобрал ее закадычную подругу?.. Это было подобно предательству.
Руфина явилась, вся пышущая самодовольством и здоровьем, благоухающая дорогим французским парфюмом, разряженная в пух и прах, с плетеной корзинкой, явно из-под цветов, наверно преподнесенной мужу кем-то из поклонников. В этой плетенке на бархатной красной подушечке сидел, сияя бежевой бархатистой шерстью, и с темно-коричневыми ушками и хвостиком, малюсенький котенок. Он был украшен бантом и глядел на Еву своими голубовато-зелеными глазками. Котенок тут же очаровал ее.
- Этот малыш не простой, а сиамский! – сказала Руфа, вручая подарок. И он тебе, я уверена, доставит уйму удовольствия своей лаской и теплом. Люби его, лелей и холи, и он тебе ответит тем же!
- Спасибо, дорогая! – сказала растроганная подарком Ева, целуя подругу и прощая той все прегрешения. - А как нашего зверюгу зовут?
- Не имею понятия, его подарили Игорю. Но ты ведь знаешь, наша болоночка Мими не переносит кошек. Она боится их и целый день бесконечно лаяла на этого беднягу, быть может, волновалась или ревновала... У меня тогда родилась идея отдать его тебе, хотя если честно, делаю я это скрепя сердце…
- Что, жаль подруге сделать приятное?
- Шучу я, шучу! И с радостью дарю тебе не то кошечку, не то котика, я так и не поняла…
- Так как же назвать его? Помогай, станешь крестной.
- Ну, коль скоро я крестная, то слушай: если кот – пусть будет Мурзик, а если кошка – то Мурка. Легко и просто! – заключила Руфа.
С этого дня Ева с нетерпением спешила с работы домой, зная, что ее ждет этот теплый симпатичный комочек, который, встретив радостным мурлыканием, будет требовательно тереться об ноги, ожидая ответной ласки. Ева уже была не одна, ей было о ком заботиться, и ощущение своей надобности ему наполняло Еву новым для нее чувством. Раньше она искала в ком-то опоры, поддержки, а теперь сама стала защитницей этому бессловесному существу. Жизнь, как будто, приобрела смысл...
Вечерами Ева, с наслаждением ощущая рядом тепло и слушая нежное мурлыкание, исходящее от лежащего под боком Мурзика, испытывала настоящее блаженство.
…Это случилось вскоре после встречи Нового года. Навестив Руфину, Ева обратила внимание, на красивое, из разноцветных камней ожерелье, ранее не виданное у подруги. «Опять на новую фитюльку уйму денег ухлопала», - подумала Ева, и поинтересовалась:
- Руфа, откуда оно у тебя? Небось дорогое!
- Да, - гордо ответила та, - агатовое!
В это время раздался телефонный звонок и Руфа, бросив на лету: «Доченька, займи тетю Еву, я быстро!», выскочила в коридор к телефону.
- Мне тоже нравятся мамины бусы! – решила продолжить взрослый разговор восьмилетняя Танюша. Она их у тети Дуси обменяла на корзинку.
Ева внимательно вслушивалась в голос подруги, раздававшийся из коридора:
- Конечно, ой спасибо!» Ты меня балуешь… А ну, с этого места поподробнее!
«Интересно, с кем это она так любезничает? – подумала Ева, но девочка, продолжавшая свой рассказ, заставила Еву переключиться на нее.
- Я, Танечка, прости, что-то не поняла. Повтори, на что мама выменяла эти бусы?
- Ну, на ту корзинку, что в горке у нас стояла. Она очень тете Дусе понравилась.
Что еще говорила девочка, Ева уже не слушала. Ее охватила обида, которой не было предела. Ее хрусталь, ее подарок Руфа посмела сменять на какую-то цацку! И главное с кем, с женой этого афериста!
Ева встала, готовая уйти.
- Это Дуся звонила. Достала меня… - начала вошедшая Руфа.
Ева не дала ей закончить.
- Хватит! Мне не интересно, чем она тебя достала!
Злость и обида так овладели Евой, что она стала палить словами, не вдумываясь в их смысл и значение. Ева обвиняла Руфу в предательстве, попрании всех дружеских чувств и даже в том, что они, вместе с мужем, способствовали краху ее жизни.
Руфина в недоумении смотрела на Еву, не понимая причины возмущения и обвинений в свой адрес. Она услыхала, что всегда завидовала красоте и таланту, а также блистательной карьере Евы, что специально сорвала ее из родного театра, зная, что в Москве не любят варягов и ей не дадут хода, а потом, вместе со своим муженьком, подсунула дружка-афериста, обворовавшего ее, и теперь с его женой, скорее всего, насмехается над нею…
Руфина не знала, как остановить этот поток незаслуженной брани. Отослав дочь, дабы та не была свидетельницей этой ужасной сцены, Руфа все время только и твердила:
- Ева, приди в себя! Откуда ты это взяла? Это неправда! Успокойся!
Но Ева, разойдясь, не могла остановиться. Одна гадость за другой сыпались на голову ошеломленной услышанным Руфины.
Наконец, схватив шубку и на ходу застегивая ее, Ева выскочила за дверь с криком:
- А пошли вы все!...
…В марте месяце отчаянные вопли и крики котов, раздававшиеся во дворе под Евиным окном, возвестили о приходе весны. А вскоре, вернувшись с работы, Ева обнаружила страшную пропажу: исчез Мурзик. Он не встретил ее своим обычным требовательным и радостным мяуканьем. Сначала Ева подумала, что котик где-то задремал, но обшарив всю квартиру, убедилась в его исчезновении. Открытая форточка, как видно, была виной всему…
Ева искала Мурзика допоздна, обшарив все окрестные дворы, спрашивая встречную детвору, не встречался ли очень красивый породистый котик? Но те отрицательно отвечали, с недоумением пожимая плечами и с интересом оглядываясь на незнакомую тетку, бегавшую с ошалевшим видом и все увещевавшую:
- Если увидите или узнаете, кто взял - честно скажите!
Ева была в полной уверенности, что такого породистого красавца, как ее Мурзик, просто украли. Печали и расстройству не было границ. Такое горе она испытывала, лишь когда узнала о гибели матери. Состояние сейчас у Евы было таково, словно с утратой кота она лишилась смысла жизни…
Несколько дней Ева пребывала словно в глубоком трауре. Но как же неописуемо было ее счастье, когда на третьи сутки рядом со своей дверью она увидела похудевшего, не похожего на себя, облезлого, с какой-то удлинившейся мордочкой, «повзрослевшего» Мурзика! В первое мгновение ей даже показалось, что кота подменили, но присмотревшись, Ева в нем признала своего, как видно много натерпевшегося за время разлуки, котика. Радость от возвращения любимца была такова, что Ева прижав к себе грязного, источающего кошачий «аромат» Мурзика, закружилась в танце.
А через некоторое время весьма пополневший Мурзик заставил себя перекрестить в Мурку, принеся троих малюсеньких слепых котят. Роды дались тяжело. Ева была так растеряна от происходящего, что совершенно забыв все на свете, молила бога, только бы ее Мурочка справилась. Она страшно боялась лишиться своего талисмана – любимой кошечки.
Роды завершились благополучно, а Ева получила втык за забывчивость, пропустив занятия в студии.
- Но у меня была серьезная причина – кошка рожала! – объясняла она причину прогула директору клуба.
Тот снисходительно улыбнулся в ответ:
- Ну, раз причина так серьезна, на первый раз, Ева Яковлевна, прощаю. Но больше не выкидывайте подобные коленца! Дети не должны страдать из-за котят.
Из этого Ева сделала вывод: он тоже, по-видимому, любит кошек. И как только новорожденные открыли глазки, она взяла самого красивого котенка, надела ему на шейку бантик и, уложив в корзину, в которой некогда была принесена Руфой его мать, преподнесла директору, считая это великолепным сюрпризом.
Однако увидав недоуменный и брезгливый взгляд, которым он окинул подношение, и услышав его обращение к секретарше: «Отнесите куда-нибудь!», Ева поняла, как она ошиблась в этом человеке.
Осознав свою оплошность, Ева дала себе слово никому и ни за что не отдавать котят, дабы безжалостные люди не выкидывали их на помойку.
Со временем, измученная надоевшим транспортом, Ева решила подыскать работу поближе к дому. В одной из школ, расположенных чуть ли не рядом, она договорилась с начала учебного года вести танцевальный кружок. Будучи не очень деловой и сведущей в существующих правилах, Ева на радостях написала в клубе заявление с просьбой предоставить ей очередной отпуск с последующим увольнением.
Дело было летом и теперь Ева наслаждалась в обществе Мурки и ее забавного потомства, которое прибавлялось… Кошечка оказалась не то слишком привлекательной для котов, не то любвеобильной, но каждые полгода приносила своей заботливой хозяйке приплод – разношерстных котят, которых Ева с удовольствием принимала в свою семью, неукоснительно исполняя данное себе слово – никому их не дарить, а о том, чтобы каким-либо способом избавиться, не могло быть и речи. Веселая кошачья орава приносила ей радость и забаву, а также ощущение своей необходимости этим беззащитным созданиям.
Лето незаметно пролетело и с первого сентября Ева приступила к своим новым обязанностям руководителя школьного танцевального кружка. В день зарплаты она неожиданно узнала, что ее нет в ведомости, и обратилась к директору с просьбой исправить недоразумение. Каково же было удивление Евы, когда она услышала в ответ:
- Но у нас, к великому сожалению, нет средств на оплату данного кружка. Мы, Ева Яковлевна друг друга, как видно, неправильно поняли. Я была уверена, что вы предлагаете шефскую помощь и желаете, уйдя на заслуженный отдых и распрощавшись со сценой, продолжить приносить обществу пользу. Кроме благодарности школы, наших кружковцев и их родителей нам нечем вам платить.
И Ева, оскорбленная и возмущенная тем, что ее, заслуженную артистку, таким бессовестным образом, не оценив, хотела использовать эта хитрая директриса, без сожаления распрощалась с преподавательской работой.
Однажды в вестибюле метро, Еву окликнула какая-то молодая женщина, в которой она еле узнала Юлю, дочь бывшей маминой соседки. Еве не хотелось ворошить прошлое и в первое мгновение у нее чуть не вырвалось: «Вы ошиблись!», но та не дала ей вымолвить ни слова, засыпав сожалениями о такой безвременной трагической кончине Арины Ивановны и потоком новостей о старых знакомых. Ева уже начала прощаться, ссылаясь на занятость, как вдруг Юля задержала ее:
- Ой, совершенно забыла сказать! Я ведь теперь живу в Академгородке, так там я часто встречаю твоего бывшего дружка, Женю. Помнишь его?
- Как не помнить, конечно помню!.. Он на костылях, или в инвалидном кресле? – полюбопытствовала Ева.
- Ты что, какие костыли?! Он даже без палочки ходит, по-моему даже не хромает. Евгений у нас светило! Муж рассказывал, что он не то академик, не то лауреат, а может и то и другое. В общем, голова!
Жгучую досаду вызвал этот рассказ у Евы. Где была мамина прозорливость, и как можно было пройти мимо своего счастья?.. Мама называла Женьку, как и отца, неудачниками. А и тот и другой теперь благоденствуют. А где они?.. Одна в земле, а другая в дерьме… Такая злость овладела Евой, что она, наскоро распрощавшись с Юлей, бросилась к эскалатору и чуть там не упала, споткнувшись о ступеньку.
Будучи все еще под впечатлением от Юлиного рассказа, Ева, вернувшись домой, никак не могла успокоиться. Напоминание об ее первой любви и Жениных успехах так подействовало на Еву, что снова заставило задуматься о себе... Как легкомысленно она распорядилась своей судьбой, гоняясь за блеском сцены, за какой-то призрачной славой, грезя о богатстве и неземной любви!.. Она разбазарила себя, даже не сумев родить нормального ребенка (к которому ни сожаления ни жалости не испытывала), а лишь искала оправдания своим поступкам, уверяя себя, что отдавала все силы и талант людям, принося им удовольствие и радость от ее искусства… Да и теперь она охраняет и поддерживает беззащитных кошечек. Как видно, в этом теперь ее предназначение, - пришла к выводу Ева, успокаивая свою душу…
А с увеличением поголовья ее подопечных, трансформация личности Евы пошла ускоренными темпами… Ее уже ничто не отвлекало от родных мурлык, она скоро привыкла к безделью, кошачьему смраду, не замечая нечистот и запущенности своего жилища. Мурка, Киса, Тимка, Тучка, Рыжик, Уголек и другие… - их было много, очень много вокруг нее, этих разных, гладкошерстных и пушистых, красивых и не очень, но любимых существ, которые, по ее убеждению, часто были незаслуженно обижены злыми, нехорошими людьми. К людям Ева с годами стала испытывать все нарастающую неприязнь и злобу. 
А среди котов у нее были любимчики, которых она выделяла, а также те, которым не симпатизировала и давала клички своих ненавистных врагов. Так у нее появились Арсик, Витька, Руфка и Дуська, на которых, при всей любви к котам, она вымещала свою злость, нещадно гоняя.
Кошки безоглядно плодились, появлялись и дворовые коты, впорхнувшие вслед за Евиными жильцами, а кто-то, наоборот, исчезал. Так приблудился умилявший ее разбойник, окрещенный Васькой. Он был страшным забиякой, с разорванным ухом, одноглазый, как видно потерявший око в одной из жестоких схваток за первенство. Васька, не смотря на все свои изъяны, снискал у Евы особое отношение. Наблюдая за его выходками, когда тот начинал атаку, предварительно грозно заорав, она получала истинное удовольствие. Отказывая себе во многом, порой недоедая, Ева тратила почти всю пенсию на прокорм этой оравы.
Живя в обществе более двух десятков котов, Ева теряла человеческий облик… Она привыкла к удушливому спертому воздуху, ее не смущал годами не мытый пол и пыльные закопченные окна, через которые слабо проникал дневной свет. Ева давно уже перестала реагировать на свой внешний вид, ни с кем не общалась, почти потеряв связь с внешним миром, который перестал ее интересовать.
Телефон уже вечность из-за неуплаты молчал. Руфина лишь однажды, давным-давно, несмотря на скандал, учиненный Евой, приехала навестить подругу, но уехала ни с чем: Ева ей дверь не открыла.
Единственные, кто стучался в ее дверь и периодически напоминал о себе, были соседи, страдающие от кошачьего нашествия, осквернявшего подъезд. Эти люди, ненавидящие бедных беззащитных божьих созданий, вызывали работников ЖЭКа, натравливали какие-то комиссии, которые грозили выселить Еву и бесконечно отравляли ей существование, вызывая гнев и злобу ко всему на свете.
Возмущенная, Ева не могла понять, как ее, кроткую, безответную, честную и порядочную, никому никогда не причинявшую вреда, даже теперь, когда нечему завидовать, не оставляют в покое и не дают спокойно жить, а грозят и осуждают за беззаветную любовь к ее кошечкам…
Она всей душой стала ненавидеть людей, которые принесли ей только вред, не оценив, обобрав, обманув в своих клятвах любви и предавших в дружбе. Все ее обидели и лишь эти бессловесные  существа, ласковые животные преданны ей и неспособны на подлость.
А когда пенсии стало катастрофически не хватать на пропитание полчища котов, Ева не нашла другого выхода, как искать съестное среди отходов в мусорных баках. Теперь ранним утром, часто оглядываясь по сторонам и боясь встречи с гонявшими ее дворниками, Ева копошилась в отходах.
В этой неопрятно одетой в допотопный наряд, косматой, сгорбленной старухе, набивающей холщевую сумку объедками, а затем семенящей к своему кошачьему царству, трудно было узнать, некогда талантливую, блистательную балерину, так бездарно распорядившуюся своей жизнью…