Мгновение вечности. повесть

Андрей Харламов
«В стремительном полёте наконечника
стрелы есть мгновение, когда он не движется и не
стоит на месте».
 Из древнекитайских философов               

ВСТУПЛЕНИЕ

Щупальца корней хватали за ноги. Ветви деревьев цеплялись за тяжёлые рюкзаки - лямки рвали плечи. Но останавливаться нельзя.


Быстрее! Быстрее! Быстрее!

За спиной визг, шум невидимой погони.

Вверх-вниз дорога. Вверх-вниз.

Тёмные лапы сосен замахнулись над головой. Серые столбы неслись по бокам в глубине леса. И Андрей Cтарцев был уверен, что если они настигнут их, то убьют.

Быстрее! Быстрее! Быстрее!

Вырвались?


На запад, в одномерном пространстве железной дороги, в вагоне томившем и сдавливающем, бледные, осунувшиеся за эти три дня, ехали они домой и молчали, и думали каждый о своём.

Но на вокзале же по приезде оба старались друг перед другом бодриться, шутили, надеясь каждый в глубине души, что всё уже позади.

Но всё только начиналось. Ночные кошмары мучили их. Дневная травля нелепыми совпадениями, досадными происшествиями, странными конфликтами с родственниками и друзьями, непостижимые сбои в учёбе, внезапные недомогания – много, много дней выпивали их силы.

Безумие… Безумие подступало и, кажется, рядом маячил уже окончательный срыв.
 
-  Я всё брошу, Андрей. Да-да. Я всё брошу.

Глаза его друга, на лице его только и остались одни эти глаза, смотрели отчаянно и дико.

 -  Я больше никогда не поеду на Н-скую зону. Это гиблое место. Иначе нас убьют. Я решил.

Они всегда соревновались между собой в выдержке. Старцев не упустил удобного случая. И сказал, хотя и чувствовал, что это не к месту, что это жестоко и непорядочно, и что говорит он так не от своей силы, а от своей слабости:
 -  Ну а я, Родион, не брошу. И опять поеду.

С этого момента дружба их кончилась. Именно с этого момента, а не позднее, когда его друг действительно всё бросил и уехал после окончания университета в другой город.

Следующая ночь была страшной. Он не спал, бредил. Надвигалась чёрная стена и ничего не помогало: ни молитвы, ни волевые потуги, ни мольба о пощаде, ни клятвы всё бросить… Он очнулся под утро на полу, с постелью, раскиданной по всей комнате, с адской головной болью. Усталость была такой, что он не мог не только пошевелиться, но и подумать…

 «Иначе нас убьют».

Привкус крови и смерти во рту.

И вот тут произошло…  Старцев так и не понял – наяву это было или во сне?... перед ним вдруг появилась удивительно красивая женщина в сверкающей белой одежде и с золотым крестиком на груди. Она улыбнулась и сказала:
 
-  Крепись, Андрей. Всё самое тяжёлое теперь позади. Они не хотели, чтоб ты снова поехал на Н-скую зону. Но придёт время – и ты поедешь туда вновь. Придёт время – и ты разобьёшь Кристалл проникновения.

Андрей Старцев остался жить.


ГЛАВА  1

-  Андрей, ну нахрен тебе опять понадобилось на Н-скую зону?  -  снова спросил Кадушкин, звонко хрумкая малосолёным огурцом. Огромный, широкоплечий. Стул под ним скрипел.

-  Да я ведь, Володь, сказал уже… Инопланетяне, контакты… Сам же статьи уфологов читал не раз.

-  Ну-ну…

-  Вот и поедем контактировать.

Кадушкин доел огурец. Встал, нечаянно двинул ногой свой неизменный серый дипломат, прошествовал на кухню и вернулся оттуда с новым огурцом.

-  Даша огурцы солила или тёща приезжала?

-  Даша.

-  Всё-то она у тебя успевает…  Сейчас-то на работе?

-  Да.

-  Всё там же она, в колледже?

-  В колледже.
 
Кадушкин подцепил пальцем с дивана стеклянные чётки.

-  А ты, значит, всё медитируешь?

-  Медитирую.

Он доел второй огурец.

-  Андрей, а что за срочность такая? И домой звонил, и на кафедру звонил… Меня секретарша ловит, улыбка до ушей – вот, говорит. Ваш друг вас приглашает малосолёные огурцы есть. Я телефонограмму твою прочитал – ну, послание идиота.
 
- Володь, у вас на истфаке всегда тормознутые секретарши работали. Я ж не только об огурцах…

-  Но вот со стороны можно было подумать, что вот именно на огурцы зовёшь… Филолог… Как ещё тебя  Даша терпит? Я вот если бы твоих шуточек не знал раньше, так бы и подумал: человек уже не в себе. Квас есть?

-  В холодильнике. Налить?

-  Не надо, сам налью.
 
Он вновь ушёл на кухню. Вернулся, вытирая губы тыльной стороной ладони.

- Приманиваешь меня огурцами и квасом, словно я обжора какой-то… Вот серьёзно. Как будто мне жена дома квас никогда не делает и огурцы не солит.

Задумался.

-  Ты что взъерошенный-то такой, Володь?

-  Да будешь взъерошенный от такой жизни… Денег не платят, а семью кормить надо… Крутишься как белка в колесе…  Вон, уроков частных понахватал… А студенты год от года всё интересней. Вот позавчера принимаю экзамен. Садится возле меня мадам… Вырез, знаешь, до пупа. Юбки почти нет. Закинула ногу на ногу и мне говорит:  «Чтобы сдать экзамен, я готова на всё пойти».

-  А ты?

-  Я отвечаю: «Если вы на всё готовы пойти, сходите в библиотеку и почитайте учебник». Старцев засмеялся:

-  Она наверное подумала: «Ну и валенок».

Кадушкин тоже засмеялся:
-  Наверное.

-  Красивая хоть? Владимир задумчиво посмотрел в окно.

-  Да ничего…

Прямо взглянул на Старцева.

-  Так чего тебя опять на Н-скую зону понесло?

Андрей вздохнул.

-  Володь, давай короче. Поедешь со мной?

Кадушкин поковырял зуб.

-  Это ведь на Урале?

-  На Урале.

-  Когда? На сколько?

-  В воскресенье вечером уедем. В следующую субботу или воскресенье вернёмся.

-  Ага. На неделю, стало быть… Тэк-с… Сегодня среда. Завтра у меня сдают третьекурсники… Заочников пока не будет… Вот частные занятия есть.
Почесал затылок.

-  Ладно, что-нибудь придумаем. Едем.

На сердце у Старцева сразу отлегло.

-  Ну спасибо, Володь. Я боялся, что ты откажешься… Только я сразу хочу тебя предупредить…
Он запнулся.
-  Ты настраивайся серьёзно. Мы не для контактов туда едем.

-  Да знаю, знаю, что не для контактов… Тебя я что ли не знаю? Небось какую-нибудь философскую проблему на практике решаешь…

-  Про зону уже сейчас анекдоты ходят, - продолжал Старцев, - но место это всё равно опасное… Гиблое. Так что всё-таки подумай. Ты человек семейный, у тебя дети есть…

-  Ну так выхода нет. Один пропадёшь ещё где-нибудь. Тебя-то не жалко – сам поехал. Дашу жалко. Любит она тебя.

Старцев слегка нахмурился.

-  Палатка у меня есть, билеты я куплю. Спальный мешок у тебя вроде был.

-  Есть.

-  Будь осторожней в эти дни… Мне ерунда какая-то  уже с неделю снится… И кто-то за мной стал следить…

Старцев помедлил.

-  Например, позавчера такой случай. Приходит с работы Даша. Глаза на лбу от удивления: «На лестничной площадке возле нашей двери стоят двое мужиков странных»… Раньше она их никогда не видела. Оба высокие,  здоровые… Посторонились. Пока она открывала дверь, пристально смотрели на неё. Женщины народ любопытный. Вошла в квартиру, заперла за собой дверь и сразу к глазку. И видит: один поднимает в руках какой-то предмет, похожий на трубку, чёрного цвета, и направляет на нашу дверь. Она бегом ко мне. Я тут же выхожу на лестничную площадку – никого. Смотрю вверх, вниз – никого. Лифт не работает, соседей нет… Вот такая история.

-  Н-да, - хмыкнул Кадушкин после паузы, - Даше верю – она человек нормальный. Тебе б не поверил.

-  В это трудно поверить. Зарплату не платят, дети шалят, жена ворчит…

-  Не ворчит.

-  Хорошо, жена не ворчит, студенты надоели, кондуктор в троллейбусе пристаёт… А тут вдруг…

Старцев замолчал. Владимир ещё с минуту вопросительно глядел на него.

-  Знаешь, Андрей, я тебя уже с полгода не видел… У тебя пафоса меньше стало. Не как пророк стал говорить. Значит, есть надежда, что со временем к жизни всё-таки вернёшься.

Посерьёзнел.

-  Ладно, я всё понял. Мы с тобой до воскресенья ещё созвонимся. Сам будь осторожней. Даше привет. Я пошёл.

Вставая, Кадушкин опять пнул свой дипломат, подхватил его на лету и направился к двери. Старцев вышел за ним на лестничную площадку. Они пожали друг другу руки.

-  Спасибо, Владимир. Ещё раз спасибо, что согласился поехать.

Тот кивнул, заспешил вниз. Старцев защёлкнул дверь. Вернулся в комнату, где они разговаривали… Внимательно обвёл её взглядом…

Показалось…

Тихо постукивали стенные часы.

И больше ничего.


ГЛАВА  2

Обитель солнца!

Бог взял солнечную муку. Зачерпнул воды из океана. И замесил тесто. Но тесто оказалось нрава весёлого и легкомысленного. Разогретое солнечными лучами оно созрело раньше срока и убежало. Куда? Целоваться с синим океаном. Так целуются влюблённые: золотые языки переплетались с бирюзовыми волнами, и в белом дыхании двух слившихся стихий родилось дитя. Названное Богом – Атлантидой.

Атланты – дети воды и огня!
 
Душа их – музыка поцелуя!

Любовью рождён их мир и любовью держится основа их бытия и жизнь Вселенной!...

И даже когда мы смотрим на ночное небо, мы говорим, что звёзды – это воздушные поцелуи солнца, которые оно посылает спящей Земле.


Юноша и девушка у фонтанчика с весёлым хрустальным дельфинёнком перестали обниматься и выбежали через розовую арку двора на улицу.

Аэсцет невидящим взглядом смотрел им вслед.

Ему показалось, что слева над городом сверкнуло оранжевым…

 
Обитель солнца!

Изящные стройные дома, обложенные плитками из молочно-белого нефрита, тонули в зелени, жаркие чёрно-зелёные, украшенные лазуритом, базальтовые храмы дышали солнцем. Бесчисленные золотые статуи людей, птиц и животных; хрустальные обелиски, бело-голубые башни обсерваторий, огромные дворцы с серебристыми куполами, каскады розовомраморных фонтанов и вечная радуга над ними – ибо здесь никогда не бывает туч, и не бывает пасмурно, и идёт только солнечный дождь, вызываемый молитвами жрецов, - тут!..

Тут – происходит что-то непоправимое…

Непоправимое?


Изумрудная нитка дамбы на горизонте и оранжевые столбы морских ворот.

Синяя бухта.

Юркие лодочки из тростника, маленькие судёнышки, большие трёхмачтовые корабли.

Белые, красные, оранжевые паруса! – Стаи разноцветных бабочек, слетевшихся пить воду.

Портики, колоннады, остроконечные крыши портовых зданий.

Говор на улицах. Шум. Смех. Люди.

Весёлые, жизнерадостные люди! Любящие и любимые.

Они носят яркие одежды. Они обожают украшения. Серьги, бусы, броши, браслеты. Янтарь, изумруды, рубины. Женщины схватывают длинные волосы заколками, выточенными из раковин и украшенными белым жемчугом. Чёрный жемчуг атланты не жалуют. Как и вообще чёрный цвет. Если они и используют его, то обязательно с добавлением синего или голубого.А ещё каждый житель Атлантиды носит на себе крестик – из лазурита, турмалина или просто яшмы или кварца. Крест – это символ Вселенной. Закон равновесия и симметрии. Говорят, что когда боги спустились на Землю, они тоже носили на груди синие крестики.


Когда боги спустились на Землю…

Аэсцет только сейчас понял, что юноша и  девушка ушли. Кажется, они с ним поздоровались… Он не ответил. Он был слишком занят своими мыслями. Но это их ничуть не смутило. Они даже начали целоваться возле фонтана…

Атланты не скрывают своих чувств… Атланты никогда не скрывают своих чувств.

Страна любви. Страна беспечности.

Аэсцет медленно отошёл от окна. Отворил дверь в соседнюю комнату. Потолок, стены и пол в ней – совершенно белые. В центре, на уровне глаз, с ладонь величиной, прямо в воздухе завис многогранник из хрусталя – магический кристалл. Подобные имелись в каждом доме. С детства каждый житель Атлантиды проходил обучение в специальных жреческих школах. Получал в них знания о человеке, о Земле, о Космосе. Учился в совершенстве владеть физическим телом, регулировать и управлять физиологическими процессами, протекающими в организме. Наиболее одарённые учились затем в высших школах, где обучались ясновидению, умению выходить в тонкие слои Земли и Космоса. Магические кристаллы раздавались жрецами. Служили они своего рода окошком в информационное поле Земли, контролируемое богами. Перед ними атланты молились, спрашивали совета, просили о помощи. И ответ – мысленный или зрительный, как правило, получали.

Аэсцет долго смотрел в многогранник. Раньше он без всяких затруднений получал любую информацию и свободно выходил в иерархию богов. Но теперь его взгляд натыкался на какую-то плотную белую стену и не мог сквозь неё проникнуть. Магические кристаллы молчали в Атлантиде уже несколько месяцев.

Впрочем, на жизни страны это никак не отразилось.Люди были по-прежнему веселы и беспечны. А жрецы заверяли их, что скоро всё будет нормально. Что ж, когда человек постоянно счастлив, он начинает забывать, что несчастье в мире всё-таки существует.

Но жрецы… Жрецов, и особенно Верховную жрицу – Аиас Аэсцет не понимал. Они-то ведь должны знать истинное положение вещей! Знать как никто другой! Человечество вдруг оказалось отрезанным от богов. Такого ещё не бывало! А духовные власти Атлантиды не проявляли почти никаких признаков беспокойства.

-  Приди, кто призван
Нить хранить.
И сохраняя пряжу,
Помнить
О том, что братья мы…

Под магическим многогранником затеплилось слабое голубоватое свечение и в воздухе соткалась призрачная человеческая фигура мужчины в длинной светлой одежде.

-  Здравствуй, брат.

-  Здравствуй, Аэсцет. Я с трудом пробиваюсь к тебе. Нас блокируют и отсекают от вас.

-  Кто?

-  Не знаю. Энергия идёт очень сильно. Источник её мы определить не можем. Частота, на которой работают энергетические волны, нам не знакома. На такой частоте не работает ни одна цивилизация нашей галактики.

-  Когда вас начали блокировать?

-  Четыре дня назад. Сразу после того, как к нам обращалась Верховная жрица.

-  Вы что-то сказали ей?

-  Мы не сказали ей ничего нового, как и тебе. Мы не контролируем мир богов и нам не известны их планы. Мы отвечаем лишь за связь меду ними и вами. И так же как и вы, мы давно отрезаны от них.

-  Вы следите за информационным полем Земли?

-  Мы не можем понять, что там происходит. Похоже, кто-то специально загрязняет информационные каналы. Возможно, это делают маги Антариды. Они кого-то ждут.

-  Постой-постой. Ты говоришь, маги Антариды? Кого они ждут?

-  Мне трудно говорить. Кто-то сильно мешает. Фигура мужчины заволакивалась туманом, бледнела.

-  Кого они ждут?

-  Попытайся что-нибудь сделать сам.

Фигура исчезла. Некоторое время в воздухе ещё трепетало угасающее голубоватое сияние. Затем потухло и оно.

Аэсцет, опустив голову, вышел из комнаты.


ГЛАВА  3

Ночь.

Книжная клетка.

Усталость.

Григорий Палама писал, что конечности у него совсем онемели и почти не двигаются, а из тела течёт гной. Похоже?

На письменном столе папирония. Перед окном тюлевая заволока. Дальше – бело-зелёная лиана мёрзнет у запотевшего стекла. Бельевые верёвки на балконе.

Кусочек серого неба.

Верёвки врезались в тело. Я их чувствую. От них остаются глубокие красные рубцы. Тело распухает. И болит. Верёвки похожи на провода. Провода всегда закрывают небо. Взлететь нельзя. Мы ходим как в клетке.

Сквозь серые облака идёт невидимый свет. От него жарко и душно. Мы дышим невидимым огнём. Воздух стал огненным. Мы этого не замечаем. Нам непонятно, почему болит голова, не хватает воздуха и заходится сердце. Мы говорим, что это грипп в лёгкоё форме.

Апокалипсис…

Григорий Палама тоже ждал его. И Сергий Радонежский ждал. А впереди были безвоздушные столетия и страшные войны.

Но мне кажется, что все мы, живущие ныне на Земле, знаем про апокалипсис лучше, чем они. Хотя среди нас вряд ли есть великие посвящённые.

Мне надо идти. Сейчас я позову волю и силой подавлю усталость. И пойду.
 
За окном шумят машины и натужено ноют троллейбусы. Колёса месят грязный снег на дороге.

Вставай! Вставай! Вставай!

Входную дверь продавливали снаружи. Замок выворачивало из гнезда. Дверная обшивка из реек лопнула. Рейки бесшумно падали на тряпичный коврик.

Вставай! Вставай! Вставай!

Старцев делал отчаянные попытки сбросить оцепенение и не мог.

«Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля твоя,  якоже на небеси и на земли. Хлеб наш насущный дай нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».

Он вздрогнул и пришёл в себя.

Ночь. За окном чёрное беззвёздное небо. В парке заливаются соловьи. Он лежал с открытыми глазами. Рядом, уткнувшись лбом в его плечо, спала Даша.

Старцев полез с кровати. Даша проснулась. Подняла голову.

-  Что случилось?

-  Ничего. Спи. Я сейчас.
 
Он вышел из комнаты. Резкий страх ледяными клинками врезался в живот, в горло, в грудь. Андрей подался назад, но тут же превозмогая себя, ломая ледяные стержни, пронизавшие его тело, двинулся к входной двери. В зеркале возле входа вспыхнуло фиолетовым. И сразу стало легче. Старцев ткнул кулаком в выключатель…

Входная дверь была абсолютно целой. Пустой коридор. В зеркале его бледная, помятая после сна физиономия.

Старцев закрыл глаза и прислонился к стене. Постоял так несколько минут. Вернулся в спальную. Лёг в постель.

-  Андрей, что случилось?

-  Ничего.

-  Тебе снилось что-нибудь?

-  Нет. Спи.

-  Что там?

-  Где?

-  В коридоре.

-  Ничего.

-  А зачем ты свет включал?

- Просто так.

-  Что случилось?

- Ну русским же языком сказал, что ничего! – Старцев отшвырнул одеяло. – Ну что приставать-то?!

Даша замолчала, обняв подушку. Он погладил её по плечу.

-  Извини, Даш. Я не хотел тебя обидеть. Трудно тебе со мной, трудно…

Укрыл её одеялом.

-  Даша, я втягиваю тебя в дурацкую историю… За нами следят. Я не знаю, кто были те двое на лестничной площадке, но они были с недобрыми целями…

Он опять соскочил с кровати, заходил взад-вперёд по комнате.

-  Андрей, может тебе не ехать на Н-скую зону?

-  Нет, надо ехать. Не знаю толком зачем, но надо ехать. Не могу не ехать… Знаешь, со мной происходит что-то странное в последнее время. Вдруг память словно взрывается, и я вспоминаю… Что? Атлантиду, себя в Атлантиде. Людей, бывших тогда вокруг меня…

Старцев коротко рассмеялся.

-  Реинкарнация? Сумасшествие?

Взял табуретку у книжного шкафа и сел перед Дашей.

-  Хочешь, я расскажу тебе сказку? Жил-был маленький мальчик. И ему однажды приснился сон. Он видел прекрасную молодую женщину и она сказала ему, что её зовут Смерть. Когда он рассказал сон родителям, те стали уверять его, что так быть не может, потому что Смерть – старая, страшная, с косой в руках… Но мальчик-то знал, что это не так… И всю жизнь он верил, что Смерть – юная и красивая… Понравилась?

Даша пожала плечами.

 -  Я не знаю, откуда эта история взялась в моей голове… Но я, как и тот мальчик, тоже знаю, что Смерть – юная и красивая. Без косы, без мешка… Но почему же так душно, так тоскливо становится, когда я думаю о ней?!

Старцев помолчал с минуту. И сказал уже спокойно, строго:
-  Даша, ты уедешь к матери в деревню не после меня, а в воскресенье утром. Я тебя провожу до электрички. Я соберусь сам. Договорились?

Та кивнула.

-  Там никуда не ходи. Будь дома. Будь осторожней. В город не возвращайся. Я сам  за тобой приеду. Договорились?

-  Хорошо. Правда, у меня дома дела были…

-  Какие дела в отпуске?

Андрей пересел на кровать.

-  Отложим…

Он поднял женщину за плечи. Обнял её.

- Отложим…

Поцеловал в щёку, в краешек уха, в шею… Её волосы щекотали ему ноздри…

-  Всё отложим… Я за тобой приеду. Пусть я дурью маюсь, но мне так будет спокойней… Договорились?

-  Договорились, - ласково ответила она. – Ты иногда бываешь сумасшедший. Иногда говоришь со мной как с маленькой… Иногда меня обижаешь… Но я тебя очень люблю.

-  Спасибо. Я тебя тоже очень люблю. Извини, если я тебя сейчас обидел.

-  Бывает…

Даша прижала его голову к своей груди.

-  Всё бывает… Всё будет у тебя хорошо… Я знаю. Всё будет хорошо.

-  Конечно, всё будет хорошо…

Взгляд Старцева упал в окно… Метрах в десяти от дома висел светящийся серебристый эллипс. Рядом с ним в воздухе, словно на невидимой опоре, стоял мужчина в таком же серебристом комбинезоне. Лица его Старцев рассмотреть не успел. Мужчина тут же вошёл в корабль и всё мгновенно исчезло.

Ночь. Чёрное беззвёздное небо. Женщина прижимала его к себе.

-  Всё будет хорошо, мой родной, я знаю… Всё будет хорошо…

Тихо постукивали стенные часы.

-  Всё будет хорошо… Хорошо…


ГЛАВА  4

Аэсцет не любил императорский дворец и дворцовых чиновников. И хотя он входил в число людей, близких  императору, во дворце бывал крайне редко. Дворцовая знать его тоже недолюбливала. Вот и сейчас Аэсцет шёл за первым императорским советником и чувствовал, что несмотря на любезность, услужливость своего провожатого, он его раздражает.

Хотя, с другой стороны, в Атлантиде ведь не бывает, чтобы кто-то кого-то не любил или недолюбливал. Как всё время говорит император – «Тебе всё это кажется, Аэсцет».

Они остановились перед высокой узкой дверью.

«Бесполезно я пришёл», - вдруг промелькнуло в его голове.

Советник, отвесив лёгкий поклон, жестом пригласил его войти.

-  Тебя уже ждут, Аэсцет.

Аэсцет, кивнув, толкнул дверь и очутился в небольшом полукруглом зале, отделанным зелёным мрамором. Справа открытая дверь на террасу, - синее море.
Навстречу ему поднялся император и верховная жрица. Аэсцет поклонился.

-  Мы рады видеть тебя, Аэсцет.

Император жестом пригласил его в резное ярко раскрашенное деревянное кресло, с ручками, испрещёнными фигурками самых разнообразных животных и птиц. Одет он был очень просто – в тёмно-бордового цвета длинную тогу без всяких украшений. Полуседую курчавую голову обвивал узкий серебряный ободок. Выглядел он усталым и озабоченным. Аиас, в отличии от обычных приёмов во дворце, не говоря уже о праздничных встречах, тоже нарядами не блистала: белое платье, коралловые браслеты на запястьях, в тёмно-каштановых волосах неизменная заколка из раковины и также тоненький ободок на голове – переплетённые рубиновая и изумрудная змейки, - символ единения воды и огня. Эта молодая 30-летняя женщина была необычайно красива. А нежное лучистое выражение глаз и лёгкая загадочная полуулыбка придавали её лицу какую-то особую женственность, мягкость и обаяние. Но Аэсцет знал, что за этой кажущейся мягкостью стоит огромная внутренняя сила. Сила, заставляющая мужчин терять голову, а женщин превращаться в доверчивых послушных девочек. Жрецы всегда умели подчинять себе людей. Но Аиас достигла здесь особых успехов. Даже Аэсцет, тоже в совершенстве знающий всю эту психотехнику влияния, чувствовала порой, что тоже начинает подпадать под чары этой красавицы. Отчасти поэтому он её не любил. Её глаза. Её вечную фальшивую улыбку.

-  Ну вот, Аэсцет, - улыбнулся император, - всё как ты просил. Нас только трое. И никакой пышности и церемониалов.

-  Спасибо, Великий император, спасибо, Великая жрица… Я, действительно, не люблю пышности, церемониалов… Простите эту мою неотёсанность. Я постараюсь не отнимать у вас много времени и постараюсь быть краток.

Он помедлил, собираясь с мыслями. Ему совсем расхотелось говорить.

«Бесполезно я пришёл».

-  Вот  уже три месяца происходит блокировка Земли. Кем – неизвестно. Частота, на которой работают блокирующие волны, совершенно незнакомая. Мы ведём себя, как будто ничего не происходит. Но мне известно, что жрецы при всём при этом ведут усиленный поиск источника блокирующей энергии. Я хочу помочь им. Я знаю, где этот источник.

Император взглянул на него чуть удивлённо и опустил голову. Аиас засмеялась:

-  Очень интересно.

Аэсцет стиснул зубы.

-  Источник блокирующей энергии находится, в так называемом, Кристалле проникновения, созданном примерно с полгода назад  магами Антариды. У меня есть информация, мне передали её мои люди в Антариде, что через три дня в Антариду придёт «Истинный бог». По крайней мере, населению это было объявлено именно так. Что такое – «истинный бог» - я не знаю. Но если иметь в виду, что Антарида – мир зла, а Кристалл проникновения не что иное как канал в Аникосмос, то можно предположить, что на Земле готовится что-то страшное. Кристалл необходимо уничтожить. Сегодня вечером я ухожу в Антариду. Но мне нужна помощь. И поэтому я здесь. Мы с Аиас друг друга всегда недолюбливали, но теперь пришло время забыть разногласия и объединить наши усилия для общего дела.

Он замолчал. Император сидел всё так же, чуть отвернувшись и опустив голову. Аиас ласково улыбалась.

-  Аэсцет, я всегда готова забыть разногласия и действовать вместе. Но объединить наши усилия для общего дела и объединить наши усилия для помощи тебе – не одно и то же.

Она вновь засмеялась.

-  Можно я расскажу дальше?

Сделала паузу.

-  Ты очень любишь воевать, Аэсцет. Не правда ли? Ты долго боролся с магами Антариды, пытаясь помешать им в создании этого злополучного Кристалла, который, кстати, по нашим сведениям почти не представляет опасности и не является каналом в Антикосмос. Но помешать им тебе не удалось. И вот уже с полгода тебя грызёт досада и ты не можешь успокоиться в связи с этим. Так рождается идея: не удалось помешать созданию, получится – уничтожить. И повод, наконец, есть. Это якобы блокировка Земли, источник которой якобы находится в Кристалле проникновения, и объявленное магами Антариды пришествие некоего «Истинного бога» - бога тьмы. Конечно, есть некоторые осложнения: твоя иерархия, которая всегда была против Антариды, от нас отрезана. И помощь оттуда ты получить не можешь. Но, с другой стороны, все остальные двадцать восемь Божественных иерархий, которые Антариду поддерживали, тоже от нас отрезаны. Так рождается план. Авантюрный план, Аэсцет: обратиться за помощью к жрецам, которые обладают секретным кодом на прямой выход к Абсолюту.  Разумеется, пользоваться им строжайше запрещено богами. Но богов сейчас – нет. Запугать Аиас и, кто знает, – может она и обратится к Абсолюту, а он, возможно, подтвердит правильность твоих слов и даже окажет помощь в уничтожении Кристалла.

Аиас покачала головой.

-  Нет, Аэсцет, нет. Ты во власти навязчивых идей. Закон богов никто не отменял и мы никогда не воспользуемся кодом выхода к Абсолюту и не станем помогать тебе в твоей затее уничтожить Кристалл. Вот так.

Аэсцет поморщился. По мере рассказа Аиас раздражение и досада на жрицу нарастало в нём всё больше и больше.

-  Ты заблуждаешься, Аиас… Ты во всём заблуждаешься… Идёт блокировка…

-  Не будем произносить слово – блокировка, - мягко перебила его жрица, - ещё ничего не известно. Надо сохранять спокойствие. Крест, который вторую ночь появляется в небе над Атлантидой, подтверждает правильность моих слов. Боги о нас помнят и выражают знак одобрения и поддержке нашим действиям.

-  Это может быть не знак одобрения и поддержки, а знак предупреждения об опасности. Причём, знак не богов, а Абсолюта.

Жрица в очередной раз засмеялась.

-  Ты всё не можешь расстаться с иллюзиями, Аэсцет…  Ты обладаешь уникальными способностями и возможностями, даже не многие жрецы ими обладают. Но ты неуравновешен внутренне и поэтому не умеешь делать правильных выводов… Вот и с Антаридой – будто этот параллельный мир – мир зла, - заблуждение. Антарида давно уже живёт по законам Атлантиды.

-  И маги живут?

-  Если маги превысят свои полномочия, они будут уничтожены.

-  Они превысили свои полномочия давным-давно и ты делаешь ошибку, что закрываешь на это глаза.

-  Это ты делаешь ошибку, затевая свою авантюру с уничтожением Кристалла и бессмысленно рискуя своей жизнью, и преступление – рискуя жизнью других.

-  Да мне плевать, что скажут про меня! – взорвался Аэсцет, стискивая ручки кресла и подаваясь вперёд. – Я знаю, что на самом деле происходит в Антариде! Я знаю, что атланты легкомысленны и беспечны, как и боги, создавшие их! Неужели, Аиас, ты сама веришь в то, что ты говоришь?! Нельзя оставаться спокойным и нельзя делать вид, что ничего не происходит. Нельзя с ходу отметать мои предложения только потому, что они не нравятся тебе и идут вразрез с общей позицией богов. Ну неужели у тебя нет обыкновенного чувства опасности, простой женской интуиции?!..

-  Не ссорьтесь, - вдруг вступил император, поднимая руку.

Аэсцет осёкся, откинулся на спинку кресла. На губах жрицы светилась улыбка.

Глаза смотрели нежно и сочувственно.

-  Ты всё сказал, Аэсцет? – спросил император, строго поглядев на него.

-  Да, - ответил тот, вставая.

-  Останься, я хочу  поговорить с тобой.

Перевёл взгляд на Аиас. Та понимающе улыбнулась и, на миг закрыв глаза, кивнула.

-  До свидания, Аэсцет. Мы все тебя очень любим. Я рада, что сегодня пришёл. Желаю тебе счастья и терпения.

Аэсцет поклонился. Жрица покинула зал.

-  Садись.

Аэсцет сел, с силой опираясь на ручки кресла, и неожиданно под его рукой что-то хрустнуло… Он растерянно поднял на ладони маленького зелёного бегемотика с испуганными глазами-бусинками.

-  Прошу меня извинить, я нечаянно… Я слишком сильно сжал подлокотник…

-  Ничего, - улыбнулся император. – Возьми его себе. На память.

-  Спасибо.

Аэсцет отправил зверушку в нагрудный карман.

-  Кажется, кто-то из твоих родителей был не коренным жителем Атлантиды? – вдруг спросил император.

-  Моя мать была наполовину гречанкой.

-  Это чувствуется. Ты импульсивен. В тебе нет той лёгкости, спокойствия и, действительно, - беспечности, какие присущи атлантам.

-  Я знал, что из нашего разговора ничего не получится, - мрачно сказал Аэсцет. – Раньше её раздражало, что моё мнение не совпадало с мнением жрецов, теперь её раздражает, что моё мнение может оказаться правильным.

- Не обижайся на Аиас, - ответил император, - она вообще-то добрая…

-  У неё одинаково ласковый взгляд, когда она говорит – «люблю» и «уничтожить».

-  Ну тебе это кажется, Аэсцет.

-  Нет, Великий император, мне ничего никогда не кажется.

Император, отвернувшись, о чём-то задумался…

-  Выйдем на террасу, - внезапно предложил он. И, помолчав, добавил: - Я люблю по вечерам смотреть отсюда на море.

Солнце уже садилось. Небо на востоке потемнело, море из синего сделалось фиолетовым, с янтарными барашками волн. Берег впереди, поросший густым кустарником, круто обрывался вниз. Города видно не было. Во-первых, город располагался на косе, выдающейся далеко в море, во-вторых, то, чего можно было бы ещё увидеть, скрывали высокие массивные башни по обе стороны от террасы.  Аэсцету это показалось странным. Атланты любили свой город. Во дворце же хватало мест, где на город и на море открывались чудесные виды, несравненно лучшие, чем этот обрубленный рамками дворцовых стен кусочек моря. Аэсцет взглянул на императора и даже вздрогнул от удивления. Рядом с ним стоял не здоровый, полный сил  и энергии 48-летний мужчина, лишь на девять лет старше его самого, а сгорбленный, поникший, с резко обозначившимися морщинами на лбу и на щеках, смертельно усталый человек. Он с какой-то ужасной невыразимой тоской, не отрываясь, смотрел на горизонт, словно желая увидеть что-то там…

Но горизонт был пуст.

-  Впереди никогда ничего нет, - глухо сказал император. – Никогда. Ничего. Знаешь, Аэсцет, есть болезнь, которую жрецы называют унынием, а я - усталостью. Но дело не в названии. Дело в том, что её нельзя ничем вылечить… Даже, оказывается, любовью.

Он помолчал.

-  Мне всю жизнь все говорят, что меня любят. Придворные, жрецы, родные, послы других государств… А я вот понял недавно, что я – никого не люблю. Но ведь я должен хоть кого-то любить. Хоть свою жену, хоть своих дочерей – они удивительные у меня… Ведь я их любил, по-моему, когда-то… Или мне только казалось – что любил… Ведь если мне всё равно, что они скоро погибнут, что вот это всё, - он обвёл вокруг руками, - скоро погибнет… Это уже не любовь.
Аэсцет заволновался.

-  Так значит, вы всё-таки согласны со мной… Вам тоже говорили…

-  Нет, нет, Аэсцет. Мне никто ничего не говорил. У меня нет таких способностей, как у тебя или Аиас… Просто я знаю, что я последний император Атлантиды. Я родился с этим знанием… До которого, впрочем, никогда никому не было дела. Мне не верили или не хотели верить… Даже жена, с которой мы когда-то… С которой мы были близки…

Помедлил.

-  Когда три месяца назад всё началось, я понял: это конец. Я ждал этого много лет… Знаешь, так трудно управлять, строить… Жить… Зная, что всё погибнет… И зная, что изменить ничего невозможно, потому что ошибка совершена давно… И не нами. И не мной…

Склонил голову.

-  Нет ничего бессмысленней.

И вдруг повернулся к Аэсцету и с силой:
-  Я помогу тебе, Аэсцет. Я уважаю тебя. Ты единственный человек, который всегда говорил со мной искренне. Я не имею духовной власти и не могу приказывать жрецам. Но я постараюсь уговорить Аиас обратиться к Абсолюту. Кроме того, завтра же я отдам указ и все жители Атлантиды будут призваны в установленный день и час молиться о спасении и победе. Это тоже будет тебе в помощь. Иди.

Он внезапно притянул Аэсцета к себе и обнял его.

-  Тебе счастья, счастья…

Оттолкнул. Махнул рукой.

-  Спасибо, - хрипло ответил Аэсцет. Поклонился. Вышел из зала. За дверью его дожидался улыбчивый придворный. Он вывел его из дворца.

Темнело. Дома начинали подсвечиваться голубыми и синими огнями, отчего город, особенно глубокой ночью, когда все спят, казался каким-то призрачным, нереальным… Но пока ещё ночь не пришла в Атлантиду. Улицы были полны толпами весёлых смеющихся людей. Все в лёгких купальных накидках спускались вниз, к морю. День атланты называли временем огня, а ночь временем воды, и очень любили купаться в море в вечерние часы.

Дома его встретил слуга.

-  Тебя долго ждал Ной, Аэсцет. Он, уходя, передал, что будет ждать тебя там, куда ты направляешься.

-  Вот как… Хорошо.

-  Сок и фрукты в твоей спальне, как всегда.

-  Нет, Аэне, они мне не понадобятся сегодня. Несколько дней меня не будет. Немного погодя убери их из комнаты.

Слуга хотел что-то спросить, но Аэсцет прервал его:

-  Потом. Извини, Аэне, всё потом. Я очень спешу. До свидания.

-  До свидания, Аэсцет.

Он поднялся в спальню на второй этаж и плотно прикрыл за собой дверь.

Спокойствие. Спокойствие и сосредоточенность.

Из головы не шёл разговор с императором.

«Как я раньше не разглядел его усталость?»

Спокойствие и сосредоточенность.

«Авес сидне дурес асхес»…

Аэсцет шептал странные слова. Он уже перестал видеть комнату…

«… толоэст таакец авац»…

Стены, грани, барьеры падали, он несся со страшной скоростью в чёрно-синюю бездну и жив был лишь потому, что ключ магической формулы делал его неуязвимым при переходе в другие пространства…

«Авве аэнхим теплоэ»…

Гремело в ушах!

Вспышка!

Рождение!

Звук бьющегося стекла…


Когда через некоторое время Аэне вошёл в спальню Аэсцета, чтобы убрать кувшин с соком и фрукты, в ней уже никого не было.


ГЛАВА  5

Что  может быть хуже поездов и вокзалов?! К счастью, на вокзале они пробыли минут 15, а время в поезде помогла убить ночь. И хотя спал Старцев плохо, циферблатное расстояние от 9 до 7 стрелка пробежала очень быстро.

А в семь часов в купе вошёл третий пассажир. Высокий, тощий, с жидкой бородёнкой из подбородка, в дурацкой зелёной футболке, болтающейся на нём как на колу, с огромным рюкзаком за спиной. Он пристально взглянул на Старцева и, не ответив на его кивок, принялся деловито и неторопливо располагаться на своём месте. Обустроившись, достал из своего безразмерного рюкзака толстую тетрадь  в коричневом переплёте, положил её к себе на колени, привалился головой к стенке и, похоже, задремал.

Поезд тронулся. Старцев пошёл умываться. Вернулся. Сонное царство. Кадушкин на верхней полке опять похрапывает. Андрей достал молитвослов. Затем маленькую книжечку Тэффи. Затем уткнулся в окно. Уже начался Урал. Холмы. Холмы. Почему их называют горами? На Кавказе – горы. На Алтае – горы…

Старцев опять подумал о Даше, как провожал её… Он болтал, смеялся, шутил – удачно и не очень, а она больше молчала. Ему, честно говоря, тоже было совсем не весело, просто чувство опасности, которое он отчётливо ощущал весь вчерашний  день, пьянило его…

«Андрей», -
прямо в самый последний момент как садиться в электричку, она взяла его за руку, заглянула в глаза:
«Андрей, я очень люблю тебя. Будь осторожней там… Я буду тебя ждать»…

 У Старцева защемило сердце.

Ладно. Не надо думать об этом. Всё будет нормально.

Стоп. Что такое?

Андрей вдруг почувствовал, что кто-то считывает его мысли. Он посмотрел на бородача и понял, что тот вовсе не спит, а наблюдает за ним. Обругав себя за беспечность, Старцев тут же поставил на себя энергетическую защиту, подключил внутреннее зрение и, в свою очередь, «просветил» незнакомца. И хотя у того тоже стояла защита, Андрей легко проник сквозь неё и убедился, что никакой опасности от бородача не исходит, настроен он по-дружески и, несмотря на неплохие энергетические наработки, экстрасенс он в потенциале не сильный.

Бородач тут же открыл глаза. И, словно подтверждая доброжелательность своих намерений, улыбнулся – лицо его сразу стало обаятельным и открытым. Дружелюбно спросил:
-  В Н-скую зону едете?

Старцев кивнул:
-  Да.

-  А ваш друг, по-моему, меньше занимается экстрасенсорикой.

-  Да мы вообще не экстрасенсы. Я – филолог. Он – историк.

-  А я физик.

Незнакомец вновь улыбнулся и протянул Старцеву руку.

-  Сергей. Кириллов.

-  Андрей.

Старцев задумался:

-  Фамилия у вас знакомая…

Кириллов выдержал паузу.

-  Может, в газетах где-нибудь встречали. Я целительством занимаюсь.

-  Нет… Нет. Ведущий такой есть на телевидении.

-  Ну это не ко мне, - Кириллов засмеялся, откинулся назад и на миг закатил глаза к потолку. Затем посерьёзнел. – Я тоже еду в Н-скую зону. – И доверительно:  - Меня предупредили, что в поезде я встречу двух друзей.
 
В эту минуту Кадушкин перестал храпеть, завозился.

-  Андрей, сколько время? Я часы забыл завести.

-  Половина девятого. Вставай, через полчаса приедем.

-  Эх, заспался я однако… Как слон.

 Он тяжело слез с полки и в купе сразу стало тесно.

-  Вот, знакомься, человек тоже на Н-скую зону едет.

-  Владимир, - протянул руку Кадушкин.

Тут вагон сильно дёрнуло и он чуть не упал.

-  Держись, - сказал Старцев, - переехали кого-то.

-  Не-эт, это кто-то начал стоп-кран дёргать, а потом передумал.

Кадушкин сел, потёр лоб ладонью и спросил Кириллова:
-  Вы тоже верите, что есть чего-нибудь?

-  Ну что значит – «верите», - недоумённо пожал тот плечами. В голосе послышались поучительные нотки: - Там, действительно, есть…
 
Но договорить он не успел. Дверь отворилась и в проходе возник  маленький тоненький человечек в старой линялой штормовке, спортивных штанах с серыми лампасами и в дурацком ярко-красном петушке, закрывающем почти все уши и лоб незнакомца.

-  Здравствуйте, я ваш новый пассажир, - неуверенно заявил человечек.

Плотно прикрыл за собой дверь. Постоял ещё немного и присел на краешек сиденья рядом с Кирилловым.

-  У меня билет есть, - извиняющимся тоном проговорил он и обвёл глазами всех троих. Кадушкин не ответил, Старцев кивнул, Кириллов отвернулся, раскрыв свою коричневую тетрадь, углубился в чтение. Петушок покосился на него и отодвинулся.

-  Это вы сейчас на ходу запрыгнули? – поинтересовался Кадушкин.

-  Да, - как-то даже обрадовано ответил вошедший.

 Владимир опять потёр лицо ладонью.

-  Умоюсь пойду.
 
Взял полотенце и вышел из купе.

Петушок буквально вжался в стенку возле двери. Нахохлился. Вид у него стал совсем жалким. Но Старцев отчётливо улавливал скрытую угрозу, исходящую от него. Андрей взял Тэффи и сделал вид, что читает, продолжая исподволь следить за новым пассажиром. Тот сидел как неживой, лишь губы его пару раз шевельнулись, словно он отвечал кому-то…

Минут через десять, вытираясь на ходу полотенцем, возвратился Кадушкин.

-  Приехали. Проводницу встретил – говорит, подъезжаем к Тюрьинску, поезд будет стоять совсем немного.
 
Все сразу стали укладываться. Петушок совсем сник. Два раза его толкнули. Два раза сгоняли с места: сначала Кириллов доставал свой безразмерный рюкзак, затем Кадушкин – палатку.

Собрались.

-  К выходу пойдём? – предложил Кадушкин.

-  Успеем, - ответил Старцев.

Кадушкин вытащил из кармашка рюкзака сухарь.

-  Всё проспал. Поесть даже не успел.

Бросил взгляд в окно.

-  Тормозить надо, а мы разгоняемся.

-  В новое тысячелетие Россия должна войти на подъёме, поэтому перед этим нам всем надо основательно разогнаться, - ни с того ни с сего выпалил четвёртый пассажир, поднимая голову и глупо улыбаясь.

Старцев и Кириллов переглянулись, а Кадушкин озабоченно посмотрел на незнакомца и с треском надкусил сухарь.

-  Да уж…

Опять уставился в окно. Там уже замелькали домишки, огороды, какие-то заводские строения за унылыми щитами бетонных заборов.
Поезд не сбавлял хода.

-  Э-э, - протянул Кадушкин.

Вот промелькнул и остался позади грязно-зелёный теремок вокзала с обшарпанными буквами – Тюрьинск.

В коридоре за дверью послышался топот и громкие голоса.

-  Они чё, ошалели? – Кадушкин изумлённо воззрился на товарищей.

-  Сиди, Володь, скоро переезд. Там и остановимся, - спокойно ответил Старцев.

-  Да какой переезд… Нам не на переезде, нам сейчас выходит надо!
 
Чуть не сбив незнакомца, Кадушкин выбежал из купе, громко хлопнув за собой дверью. Тюрьинск благополучно почил где-то за стремительно уносящимся от него хвостом поезда. Петушок цепко смотрел то на Старцева, то на Кириллова. Лицо его почти сияло.

-  А вы зря в Н-скую зону едете, - вдруг весело сообщил он. Достал из-за пазухи вчетверо сложенный газетный лист, расправил, протянул Старцеву. – Вот, наши уральские уфологии пишут, что там ничего нет.

 Андрей покачал головой.

-  А-а, не хотите… - незнакомец заёрзал на месте, сложил газетку, спрятал в карман. – Можно мне вашу книжку посмотреть? – обратился он теперь к Кириллову и, не дожидаясь разрешения, цапнул коричневую тетрадку на столе, которую тот ещё не убрал.

-  Ну дай, дай – невозмутимо ответил Кириллов и забрал тетрадь обратно. – Хватает тут ещё…

Петушок забеспокоился. Поезд  летел. Холмы, рощицы, деревеньки вдалеке… Голоса за дверью то приближались, то удалялись снова… Вот поезд загремел по мосту через какую-то речонку, а затем начал замедлять ход. Петушок уже сидел как на иголках.

Встал-сел. Встал-сел. Затих… Подпрыгнул и стремительно брызнул в коридор. Поезд остановился. Ввалился раскрасневшийся Кадушкин.

-  Сбрендели все! Никто ничё не знает. Спрашиваю проводниц: что такое? Сами на ушах, ничего не поймут.

-  А что случилось-то?

-  А хрен знает?! Говорят, то ли машинисты уснули, то ли напились просто… Морду бить за это надо. Километров десять пропахали от Тюрьинска… А где шизонутый-то?

-  Обиделся.

-  Интересный был товарищ, - многозначительно подал голос Кириллов.

-  Да уж… - кивнул Владимир. – У меня жена врач, часто с такими сталкивается… Ну чё делать-то будем?

-  Выходить, чё делать… - ответил Старцев.

 Они слезли с поезда. Во все стороны расстилались зелёные поля. Из вагонов высыпало ещё человек тридцать, все медленно потянулись в голову поезда.

-  Ну что, Володь, - Старцев кивнул на пестреющую впереди полосатую спицу шлагбаума, - вон переезд, как я и обещал. Тут спокойно дождёмся автобуса из Тюрьинска.
 
Он помолчал. Задумчиво посмотрел по сторонам.

-  Володь, у тебя где-то план этой местности был?

-  Щас, - Кадушкин полез в рюкзак.

Старцев склонился над картой.

-  Тэк-с… - пробормотал он, водя пальцем по линиям и штришочкам. – Тут есть ещё один путь… Вон, - он кивнул на рыжую просёлочную дорогу, наискосок перерезающую поле. – Идём по ней километров 25, затем вот тут – сворачиваем. Идём по лесу. Тут – срезаем… Короче говоря, ещё потом километров 15 и мы завтра прямиком выходим к Н-ской зоне. А сегодня можем в лесу заночевать.

-  Да зачем это надо-то? – недоумённо пожал плечами Кадушкин.

-  Не нравится мне всё… - ответил Старцев и вопросительно поглядел на Кириллова.

Тот некоторое время вглядывался в карту. Покачал головой:

-  Надо ждать автобус.

-  Думаешь?

-  По твоей дороге мы уйдём не туда.

Андрей в очередной раз посмотрел по сторонам.
 
-  Нет, мужики, я уверен, что надо идти, как я предложил.

-  Как хотите.

Кириллов поправил лямки на плечах.

-  Ладно, ещё встретимся.

И зашагал к шлагбауму.

-  Ну что, Андрей, и мы за ним пойдём, - недовольно мотнул головой Кадушкин.

-  Володь, я знаю, что делаю. Пойдём, как я сказал. Не прогадаем.

Старцев с усмешкой покосился на друга.

-  Ну что, сорок километров за два дня пройти не сможешь? Разленился в университете, брюшко наел… Не дойдёшь?

-  Да я-то дойду, вот как бы мне тебя тащить не пришлось.

-  Вот тут не беспокойся. Пошли.

-  Авантюрист ты, вот кто… Э-эх…

В это время поезд тронулся. Набирая скорость, скрылся за холмом.
 
Андрей обернулся.

-  Володь, как ты думаешь, почему тропинка к шлагбауму начинается с того самого места, где мы слезли с поезда?
 
Кадушкин тоже оглянулся.

-  Точно. Ну мало ли… А почему?

-  Не знаю. Пойдём быстрей.

Они прошагали с километр.

-  Всё, сворачиваем.

-  Куда? Прямо по целине пойдём?

-  Да.

-  Зачем?

-  Пойдём, Володя, пойдём. Я знаю, что делаю. Я не шизонутый и отвечаю за свои поступки.

-  Сусанин, - проворчал Кадушкин.

Они прошли ещё минут двадцать. Идти по целине было трудно. Вдобавок начинало жарить солнце.

-  Володь, а теперь посмотри вперёд – видишь лес?

-  Ну.

-  Вытащи карту. Он разве здесь должен быть?

Кадушкин за его спиной долго пыхтел и изучал штрихи, линии, скобки и запятые.

-  Ничего не пойму. Совсем в другой стороне должен быть лес.

-  Вот видишь, я говорю, что знаю, что делаю.

Старцев обернулся. Кадушкин обливался потом. Стрельнул исподлобья взглядом, на ходу разорвал карту и отшвырнул обрывки в разные стороны.

-  По-советски, - одобрил Старцев.

-  Идём-идём, - ответил Кадушкин, прибавив шагу.

Вскоре они достигли леса.


ГЛАВА  6

Неведомое ворожила на камнях огибистая вёрткая Сылва. Солнечные блики танцевали в воде. На песчаном участочке берега, сдавленного глухой стеной леса, сидел на поваленном бревне молодой человек лет тридцати-тридцати двух, худенький, в серых джинсах и такой же серой рубашке какого-то военного покроя. Он беззаботно насвистывал арию тореадора из известной оперы Бизе и чертил сухим прутиком геометрические узоры на песке. Неподалёку, почти у самой воды, стоял, понурившись, второй, в линялой штормовке и с ярко-красным петушком на голове.

Было жарко. Ни ветерка. Ни облачка.
 
Листья на веточке липы, нависшей над молодым человеком, вдруг скрючились и почернели. Прошло минут пять – и перед ним ожил и заструился воздух, - так бывает, когда зимой открываешь окно. И в этих воздушных струях возник блестящий чёрный шар, чуть больше футбольного мяча.

-  Приветствую, - сказал молодой человек, не изменив позы. – Я давно почувствовал, что ты рядом.

-  Как идут дела?

-  Скоро они будут здесь.

-  Как он их упустил?

-  Вначале всё шло нормально. Поезд проехал дальше, прямо до ловушки. Один из них пошёл по одной дороге, двое других – по второй. Но двое свернули с неё почти сразу же и мы их потеряли из виду. Первого удалось поводить, но и его мы потом потеряли.

-  У них сильное прикрытие?

-  Да, прикрывают их очень сильно.

-  Как они сами?

-  Двое обладают неплохими способностями. У третьего тоже довольно большой потенциал, но совсем не реализованный. Бить не может, но когда будут бить его, продержится долго.

-  Видимо, у них совсем не осталось выбора, раз они отправили этих троих.

-  Человек пять нам ещё удалось нейтрализовать.

-  Где сейчас эти трое?

-  Не знаю. Но когда они подойдут поближе к зоне, мы их обнаружим.

-  У тебя всё готово?

-  Да, я их жду.

Молодой человек помедлил.

-  А что делать с этим? В принципе, он выполнил свою задачу. Остановить их перед зоной было всё равно нереально.

-  Стереть.

Чёрный шар исчез. Молодой человек посидел ещё с минуту. Затем спокойно посмотрел на петушка, который стоял всё так же и не слышал разговора. Поднял вверх указательный палец – и петушок вспыхнул, взорвался изнутри, словно весь он – от ступней до самой макушки – был залит бензином. И тут же пламя стало затухать. Ещё несколько секунд в воздухе вертелись несколько малюсеньких огоньков… На месте только что стоявшего здесь петушка ничего не осталось. Молодой человек поднялся и задумчиво посмотрел на дальние лесистые холмы на другом берегу реки.


ГЛАВА  7

Птицы пели в чаще. Они шли по ещё мокрой от росы травянистой тропинке. Мощные кроны вековых деревьев нависали над ними. В прорехи лиственного покрывала лилось голубое небо. Полупрозрачные тени скользили между тёмно-зелёных мшистых стволов, пошевеливали папортники, задевали за пушистые веточки можжевельника…

«Здравствуйте, здравствуйте»…

Старцев оглянулся к Кадушкину.

-  Ну как, живой?

-  Пятнадцать километров вчера, пять-шесть сегодня… Мы в былые годы и не столько хаживали… Я вот всё думаю, как это они карту подменили…

-  Да ведь это, Владимир, в принципе, не сложно. Магические приёмы – и нет твоей карты. Может тот самый тип в поезде это и провернул.

-  А на вид шизик.

-  Шизик не шизик, а магическими приёмами он хорошо владеет. Хотя маг он, в целом, не сильный. Так, шестёрка. За ним стоят гораздо более солидные люди.

-  Это ты сразу понял?

-  Ну, вообщем-то, да.

-  И Кириллов понял?

-  Да, он тоже понял.

-  Он тоже, значит, тонким зрением  видит?

-  Видит.

-  Компания у нас…

Некоторое время они не разговаривали. Вдруг Кадушкин налетел сзади на Старцева и больно наступил ему на пятку.

-  Ты чё? – останавливаясь и поправляя кроссовку поморщился тот.

Кадушкин не ответил. Положил руку на плечо товарищу и, зажмурившись, развернулся в сторону.

-  Ты с ума сошёл что ль?

- Чтоб лучше видеть тонким зрением, надо закрывать глаза, - невозмутимо пояснил Кадушкин. – Сознание отключается – видно лучше.

-  Ну и что увидел?

-  Да вообще-то видно чего-то… Зелёненькое.

-  Доллар что ли?

-  Сам ты доллар, - рассердился Кадушкин и открыл глаза. – Пошли.

-  Впереди иди, затопчешь меня ещё.

-  Мелкий народ пошёл, - проворчал Владимир, сдвигая Старцева с тропинки в куст бузины.

-  Мелкий да пузатый, - засмеялся Андрей.

Кадушкин не ответил.

Вскоре впереди посветлело. Лес расступился и они оказались на полянке, поросшей высокой сочной травой. В центре её, почти рядом с дорожкой, кудрявился молодой дубок.

-  А вот и дуб заветный… В принципе, мы пришли.

-  А где же деревья всякие скрученные, сломанные? – поинтересовался, озираясь, Кадушкин.

-  Так мы ещё не на зоне.

-  А говоришь, пришли.

Старцев снял поклажу.
-  Всё, встаём на бивак.

Прямо из-под корней дуба брызгал родник, извивался по полянке змейкой и скрывался в лесу.

-  О, водица это хорошо, - обрадовался, заметив его Кадушкин, тоже сбросил рюкзак и склонился над фонтанчиком. – М-м-м… Прекрасная вода… Изумительная вода…

Старцев ещё раз огляделся. Всё вокруг выглядело каким-то странным, нереальным – мягким, нежным… Почему эти определения пришли ему на ум? Глубокое небо над головой, без единого облачка, кажется, совсем рядом. Лишь подними руку – и всё пропадёт, и останется лишь это свободное дыхание. Да лес впереди, уже редкий, с синим просветом.

«Небо – это шлем, который сокроет вас от ударов».

 -  Пей, Андрюха.

Старцев опустился перед родником на колени. Вода оказалось и впрямь необыкновенной. От нескольких глотков закружилась голова, а затем Старцев почувствовал прилив сил и энергии.

 -  Ну пойдём, Володь, на зону с холма посмотрим, а потом вернёмся. Не бери рюкзак. Совсем немного пройти.

Пройти и вправду оказалось совсем немного…

Дорожка исчезла.

Внизу лежало море тумана. У самого подножия холма, сквозь дымку, тускло поблёскивая на солнце, неслышно двигалась спящая вода Сылвы…

-  Там что внизу, болота? – спросил тихо Кадушкин.

-  Нет болот, - так же тихо ответил Старцев. – Наоборот, берег порядком выше реки…
 
-  Холмы на горизонте чётко видно… Как будто туман только здесь.
 
-  Тут всегда так. Странный этот туман… Говорят, что когда он появляется, на зоне начинает что-то происходить… Пойдём обратно.

Старцеву показалось, что его друг принял это предложение с радостью.

- Володь, ты пока есть начинай готовить, а я в лесу травки какой-нибудь наберу… Тут ещё яблони-дикушки растут… За мной ещё палатка.

-  Ладно.

Дуновение ветерка. Трава колыхнулась, сбрасывая росу. Жёлтое облачко пыльцы заклубилось, завертелось золотой спиралью. Андрей продрался сквозь заросли можжевельника и лещины и очутился прямо перед яблоней, усыпанной маленькими зелёными плодами.

«Встречай, встречай»…

Старцев прислушался и ясно различил далёкий треск веток. Треск то пропадал, то возобновлялся снова… Кто-то шёл по лесу и, похоже, шёл прямо к нему. Старцев отступил за дерево и стал ждать. Треск приближался… Ещё ближе… И вот молоденькие лиственницы впереди зашевелились… И к яблоне, опираясь на длинную суковатую палку, вышел – Кириллов. Но что за вид у него… Растрёпанный, осунувшийся. Штормовка наполовину без пуговиц, на плечах, под лямками рюкзака, какие-то грязные тряпки.

-  Мужики, а вы меня н…..ли, - задыхаясь, прохрипел он, - не ходит там никакой автобус. – Плюхнулся на землю, на рюкзак. Тряпки из-под лямок выехали и превратились в футболку и спортивные брюки. – Второй день брожу. Ночью не спал совсем.

В голосе Кириллова прозвучала такая безнадёга и отчаяние, что Старцеву стало одновременно и  смешно и жалко его. Он уже хотел проводить бедолагу в лагерь, но передумал.

-  Сергей, зона тут рядом. Но мы туда пока не пошли. Тебе ещё пройти прямо метров сто и выйдешь на опушку. Там мы остановились. Там располагайся. Кадушкин уже есть готовит… Проводить тебя, или дойдёшь?

-  Дойду.

Кириллов тяжело поднялся. Футболка с плеча переместилась под мышку, но он, кажется, ничего не заметил. Пошатываясь, медленно двинулся по направлению к опушке. Старцев вдруг понял, что последние несколько часов этот человек идёт уже только на одной воле. Он опять вознамерился было проводить его, помочь донести ему его, судя по всему, неприподъёмный рюкзак, и опять передумал.

 Прислушался к своим мыслям.

Пронизанный солнечными лучами лес замер, словно ждал чего-то…

«Иди, иди»…

Андрей шагнул вперёд, ещё шагнул…

Молния вспыхнула – огромный, почти в человеческий рост, дымчатый красный многогранник завертелся перед ним против часовой стрелки. Внутри многогранника возник ещё один, поменьше. Тоже завертелся, только быстрее первого. Во втором образовался третий, закрутившийся с ещё большей скоростью, затем ещё и ещё… Какая-то страшная сила влекла, затягивала Старцева внутрь как в воронку… Он попятился назад, споткнулся…

Огонь и ужас сокрушили его.

 Земли не было. Он падал. Падал навстречу чудовищному бело-жёлто-красному грибу с гибельным рёвом раскалывающему пространство…

Хиросима?! Нагасаки?!

Он весь был крик! Он захлёбывался в крике! Он горло разрывал криком и жизнь выплёскивалась вместе с ним!
 
Он летел – и внизу – ядерные взрывы раскалывали материки; моря выкипали. И дым, огонь, пар, грязь вздымались вверх. И смешивалось небо с землёй.

 И он перестал слышать И перестал видеть.

 И понял, что умер.

И смерть была – холод и мрак.

Красный многогранник вращался…

«Запомни, Андрей, так будет, если ты не разобьёшь его».

 Всё пропало. Он вновь стоял в лесу возле яблони. Но рядом с ним, рядом с ним была она, та самая женщина, которая являлась ему тогда, после первой поездки на Н-скую зону.

Пели птицы. Ласково светило солнце. Голубое небо стекало вниз.

Женщина улыбнулась:
-  Всё хорошо. Возьми это.

Она  протянула ему бело-голубой крестик- распятие. Старцев принял крестик и он тут же растаял в его ладони.

 -  Кристаллу проникновения 12 тысяч лет. Он долго охранялся силами зла. Теперь он вновь задействован ими и он здесь. Когда ты почувствуешь жжение в ладони, вы должны отправляться на поиск Кристалла. Времени у вас три дня. Вам будут мешать. И будут помогать. Когда найдёшь его – перекрести, и он будет уничтожен. Ты здесь – поэтому.

-  Кто ты?

-  Напутные молитвы приводят к нам.

-  А есть ещё ненапутные?

-  Есть. Но твои молитвы – напутные. Ты в воинстве Христовом. Тот, кто хочет прийти на Землю через Кристалл – не Христос. До свидания.

-  Подожди, как тебя зовут?

-  Потом.

Фигура женщины стала таять в воздухе.

-  Будь осторожней и слушай своё сердце.

Некоторое время Старцев приходил в себя. Затем посмотрел на небо… И так и не нарвав листиков для чая, направился назад.


ГЛАВА  8

Ночь пришла неожиданно и сделала их лагерь открытым и уязвимым. Темнота, окружавшая костёр, затаилась – ни шороха, ни шёпота… В чёрных воротах неба, обшитых серебристыми рейками перистых облаков, - мутный, словно запотевший от дыхания, прячущийся глазок луны.

-  Хорошо… Хорошо… - повторял Кадушкин. Взгляд его был напряжён, пальцы нервно постукивали. – Хорошо. Мне пока нравится. На работе как белка в колесе крутишься, быт заел… Смена обстановки всегда хорошо. Картина, правда, какая-то странная… Поезд мимо рванул, шизики кругом…

-  Володь, ну а что такое шизофрения? Это не что иное, как выход сознания в область тонких материй. Только выходить можно по-разному. Если, например, мы выйдем на мороз раздетыми – мы простудимся. Но если наденем пальто и шапку – всё будет нормально. Так вот, я отличаюсь от шизофреника тем, что я выхожу на тонкий план в шапке и пальто, а шизофреник – раздетым.

Кадушкин покосился на Старцева, прищурился и заиграл желваками.

-  Да уж…

Бросил в огонь сухую сосновую ветку. Ярко вспыхнувшее пламя едва не лизнуло две ноги, торчащие из одной из палаток.

-  Ты Кириллова не подпали… Может, подпалил уже, вон на пятках дырки.

-  Сразу эти дырки были, как пришёл… Тоже вот, ещё один – в шапке и пальто. Хорошо хоть я сначала палатку поставил, а потом стал есть готовить… Смотрю – идёт… Промычал что-то. Рюкзак сбросил, сапоги снял, полез в палатку – не долез… Это ж надо так вырубиться. Даже не пошевельнулся за весь день, позу даже не сменил… Теперь вот в его палатке спи…

-  Да ладно, мелочи это, Володь.

-  Так у тебя всё мелочи.

-  Володь, ну так… - начал Старцев.

-  Что – «Володь?» - Кадушкин в бешенстве крутанулся к Старцеву. – Что «Володь?» Ты в детском саду – володькаешь?!... Что ты гнёшь из себя тут? Что ты…

-  Ты что из себя гнёшь! – почти заорал Старцев и подался вперёд, мышцы живота напружинились. – Сволочь! Ты работу бросил! Ты всё бросил! Ты дома сидишь, медитируешь, а Даша вкалывает за тебя! Одевает, обувает, кормит, любит! А ты её – нет. Потому что ты эгоист. Ты никогда никого не любил. Где твой друг, Родька? Тот самый, с кем ты был первый раз на зоне? Что с ним? Ты не знаешь, что с ним. Ты давно про него забыл. Люди вокруг тебе давно не нужны. Люди – мусор. Ты на тонком плане весь… Ты посвящённый… Ты меня духовности тут учишь, о шизофрении рассказываешь… Да я гроша ломаного за твою духовность не дам! Потому что ты на шее у бабы сидишь, потому что  ты учиться бросил, работать бросил, жить – бросил… Потому что так, как ты живёшь - это не жизнь. И что ты кичишься своими талантами и способностями – их нет у тебя. Потому что они людям не служат…

Старцев махнул рукой.

-  Да что с тобой говорить… Бесполезно. Горбатого могила исправит.
Замолчал. Кадушкин ошарашено смотрел на него. Старцев криво усмехнулся.

 -  Володь, по-моему, я всё правильно сказал?

Глубоко вздохнул. И уже спокойно и просто:

-  Володь, я ведь уже говорил, что будет очень трудно. Уже трудно. А будет ещё трудней. Мой тебе совет. Не приказ, а именно дружеский совет: иди ложись спать. Я тоже скоро лягу – сам уже еле сижу… Иди. Тебе надо немного успокоиться и отдохнуть. Обоим нам надо…

-  Да знаю я… - чуть досадливо, но, в целом, уже спокойно ответил Кадушкин, замялся. – Ладно.

И больше ни слова ни говоря, полез в палатку. Старцев остался сидеть, задумчиво подгребая в костёр уголья и щепки…

Внезапно заклубился едкий дым – очевидно, в огонь попало сырое дерево? Пахнул в лицо. Старцев сморщился, резко отвернулся и едва не упал в костёр от неожиданности: рядом с ним стояла худая старуха в какой-то чёрной рясе. Глаза смотрели холодно и жёстко.

-  Что испугался? Ты ведь выходишь на тонкий план в шапке и пальто?
Голос  у старухи негромкий, глуховатый, но вместе с ним в нём чувствовалась огромная сила.

-  Я не испугался, - выпалил Старцев.

-  И лжёшь мне ещё… От страха.

-  Это… ты?

-  Я, я. Кто ж ещё? Ты ж сам приехал сюда меня искать.

-  Я… Не тебя искать сюда приехал…

- Если человек отправляется на войну, стало быть, он ищет меня. Мы с тобой попозже поговорим. Сергей сейчас встанет.

Старцев обернулся и обнаружил, что ноги Кириллова лежат уже в другом положении и согнуты в коленях так, что дырки на пятках уже не видны. И тут же Кириллов высунулся из палатки.

-  Привет.

 Лицо у него совсем не было заспанным. Андрей покосился на старуху. Затем, к Кириллову:

-  Привет… Давно – не спится?

-  Да у вас тут был серьёзный разговор, я не стал мешать.

-  Разговор? – Старцев опять оглянулся на старуху. – С ней?

Кириллов проследил за его взглядом и недоумённо уставился на собеседника.

-  С Кадушкиным то есть, - поправился Старцев. – Он спит.

Сергей, продолжая удивлённо разглядывать его, кивнул.
 
«Не видит».

-  Он устал и спит, - ещё раз повторил Старцев. – Вот… Ну а ты как?

-  Ничего. У вас, кажется, чай есть?

-  Да, и суп тоже.

-  Нет, спасибо, только пить хочу.

-  Можешь родниковой воды попить. Вон там прямо у дуба родник бьёт. Необыкновенная вода.

-  Что ж, попьём.

Кириллов достал из рюкзака маленькую алюминиевую кружку. Затем потащил откуда-то из темноты сапоги.

-  Портянки дома оставил, все носки в сапогах истёр, - улыбнулся он, натягивая их на ноги.

«У него всё-таки очень приятная улыбка».

Кириллов, спотыкаясь о колышки палатки, поволочился к дубу. Старцев окончательно пришёл в себя и ему стало стыдно за свой недавний испуг. Он с вызовом поворотился к старухе. Но та, холодно вперившись в Кириллова, даже не взглянула на него. Кириллов возвратился.

-  А вода-то заряженная.

-  Да.

Кириллов кивнул в сторону палатки, где спал Кадушкин, и тихо произнёс:

-  Ты думаешь, он выдержит?

-  Выдержит.

-  Я тут лежал, мне сказали, ты уже знаешь, что делать.

-  Да.

-  Кристалл ещё на зоне?

-  На зоне. Только спрятан. Придётся искать. Я знаю как.

-  Что ж, будем искать.

-  Ты добрался как?

-  Хреново. Дорога-то оказалась – туфта. И автобус из Тюрьинска по ней не ходит. И попуток не каких… А люди, что с нами с поезда сошли, оказались подставные. Рассыпались, как тараканы, кто куда, и исчезли.
 
Кириллов вздохнул.

-  Поездили они на мне. Деза пёрла во всю. Где я только не ходил. Вечером в болото какое-то залез… Всю ночь выбирался. Потом уже шёл так: вижу белый коридор. Читаю молитву. Не пропадёт – иду. Пропадает – сразу же сворачиваю в сторону. Так вот только и вышел… А вы как дошли? Дорога-то у вас тоже была ложная.

-  Я это понял. Мы сразу же свернули и двигались таким же манером, как и ты под конец. Так что у нас всё обошлось.

-  Серьёзные тут будут ребята.

-  Это точно.

-  Вот я и  спрашиваю: Кадушкин выдержит?

-  Должен… Крепкий мужик.

-  Крепкий-то крепкий…

Кириллов не закончил.

-  На зону пойдём утром?

-  Пока не знаю… Посмотрим. Вообще, самый оптимальный вариант, бывать там набегами, а потом возвращаться сюда. Правда, вычислят наверняка… Тогда всё равно.

-  Ну, вычислят, прятаться не будем, - весь распрямляясь, громко и веско сказал Кириллов.

-  Да и не дадут.
 
Они помолчали. Костёр начал гаснуть.

-  Я спать, Андрей, пойду. Не восстановился ещё полностью.

-  Давай. Я тоже сейчас ложусь.

Старцев опять остался один.

-  Он меня тоже ищет, - сказала старуха. – Но как многие слабохарактерные и неуверенные в себя люди, он настолько упрям и самоуверен, что принимает меня за половую тряпку, о которую он вытрет свои сапоги, перед тем как войти в Рай.

-  А я?

-  Ты относишься ко мне уважительно. Только иногда с кем-то путаешь. Называешь меня вдруг юной, красивой… Я не встречалась с этой особой. В этом мире давно уже царствую только я.

- Мир можно изменить.

-  Ты его изменить не сможешь. У тебя есть конечно кое-какие знания, но нет понимания этих знаний. Я буду ждать тебя в старом замке.

-  Подожди. А может, ты назовёшь мне имя той – юной и красивой?

- Нет. Раз ты не узнал её имени до сих пор, то, значит, и не узнаешь. Когда-то ты ушёл от меня… Теперь тебе не уйти.

Старцева передёрнуло, словно какое-то наваждение слетело с него. Он сидел один, перед потухшим костром. В темноте то вспыхивали, то угасали чёрно-красные угли.

 «Не было ничего? Старухи не было… Может, Кириллов не просыпался?»

Но ноги их нового знакомого не торчали из палатки. Более того, палатка была застёгнута.

-  «Когда я кончу наконец играть в cache-cache со смертью хмурой,

    Пусть сделает меня творец  персидскою миниатюрой»… - пробормотал Старцев.

Залил остатками чая костёр. Уголья зашипели, укутались сизым паром. Через минуту, стараясь не толкнуть Кадушкина, он залезал  в спальный мешок. Залез. И тут только почувствовал, что очень устал. Закрыл глаза.

-  Андрей.

«Что? Кадушкин не спит?»

-  Андрей, не обижайся на меня. Я не подведу. Всё будет нормально.

-  Да ладно…

Старцев задремал. Ему снилась Даша, лес, поезд… Кадушкину тоже что- снилось… Они не слышали, как со стороны зоны, негромко насвистывая какой-то известный оперный мотивчик, к их лагерю неспешной походкой приблизился человек. Остановился. Замер.

И вдруг ручей возле дуба вспыхнул серебристо, зыбкий мечущийся свет заполнил поляну, и всё вокруг стало менять свои очертания. Деревья закачались, сдвинулись. Дубок посередине оплыл, как свеча, и вскоре исчез совсем.
 
По сузившейся фосфорической дорожке прошла девушка с огромным рюкзаком за спиной: «Извините, пожалуйста, вы не поможете мне перейти через реку?»

За ней мелкими шажками просеменил какой-то странный субьект – лысый, с длинной окладистой бородой.

Саму поляну вздыбило, перекосило, она начала опускаться куда-то вниз.

И вскоре палатки трёх путешественников очутились уже на берегу Сылвы, на опушке, сдавленной чёрной стеной леса.

-  Добро пожаловать на Н-скую зону, - тихо проговорил человек и скрылся в темноте.


ГЛАВА  9

Это был период, когда на границах Светлого космоса создавались новые миры просветления. Антарида – осколок одной из цивилизаций Антикосмоса, оказалась в Солнечной системе случайно. И случайно попала в поле воздействия Земли. Боги других планет Солнечной системы сказали: «Уничтожить». Боги галактики сказали: Уничтожить». Но боги Земли ответили: «Нет». Антарида казалась очень слабой и неопасной. И возникла идея. По предложению одного из ведущих иерархов Земли – Люциофора, Антарида была подключена к эгрегору Атлантиды, с целью последующего её перерождения и просветления. План был интересный, но имел одно слабое место. Не только эгрегор Атлантиды и, непосредственно, сами атланты могли влиять на Антариду, но и сами антаридцы, особенно их маги, в свою очередь, способны были уже на обратное воздействие. Именно в этом заключалась главная опасность!
 
Моросил дождь. Липкий, тёмный. Безоконные стены неуклюжих, грубых домов нависали над кривыми и узкими ночными улочками. Пахло сыростью и какой-то гнилью. Аэсцету казалось, что они идут по каменному жёлобу, по гигантской сточной канаве, доверху заполненной нечистотами.

 «Великая жрица говорит прекрасные слова: « Антарида – цивилизация светлая»! Но почему она ни разу не побывала в этом проклятом городе! Ни разу не поговорила с этими странными людьми, прячущимися за этими глухими стенами, и от которых никогда не знаешь, что ждать?!»

Аэсцету не хватало воздуха. Он ненавидел Антариду. Он всегда очень уставал здесь. Но сейчас  к привычной уже усталости примешивалось острое чувство неуверенности в себе, в том, что он делает. И это ещё больше раздражало его. И он вновь вынужден был подключать волю. И натренированной медитациями железной хваткой душил неуверенность, раздражение и усталость. И дышал глубоко и ровно. И спокойно шёл по зловонной грязной улице, сквозь слизистые щупальца дождя, лишь отмечая про себя, что плащ перестаёт сдерживать влагу, а стало быть через какие-то полчаса он будет мокрый до нитки.

Дорога повела под гору. Впереди завиднелось тусклое желтое зарево фонарей. Спутник Аэсцета смущённо кашлянул и произнёс, робея:

-  Площадь охраняют. Она оцеплена двойным кольцом солдат.

И действительно, в неясном маслянистом свете замаячили тёмные силуэты воинов в характерных остроконечных шлемах.

-  Нас не заметят, - даже несколько беспечно ответил Аэсцет.

Они прошли так близко от стражников, что чуть не задели за их блестящие мокрые плащи. Те не шевельнулись. Так же беспрепятственно они миновали и второй круг оцепления. Дальше начиналась темнота, а дорога, судя по всему, обрывалась круто вниз.

-  Дальше стоит многослойная магическая защита. Нас могут заметить.

Но Аэсцет и сам почувствовал это. Огляделся и увидел справа высокую лестницу.

-  Площадь-то ведь окружена навесными террасами?

-  Да. На них всегда стоят влиятельные и известные люди. Оттуда хорошо видно.

-  Пойдём.

Они начали подниматься по скользким каменным ступенькам. Выше. Выше. Выше. Аэсцет заволновался и, стараясь показаться как можно более спокойным, нарочно глядел под ноги и даже чуть отвернулся в сторону, стараясь всем своим видом показать своему спутнику, что всё находящееся на площади его почти не интересует. Но в конце всё-таки не выдержал и бросил взгляд вниз. И тут же чуть не упал. Последняя ступенька оказалась выщербленной. Рука скользнула по размокшим деревянным перилам, но он удержался.

Зловещий кроваво-красный зрачок наблюдал за ними из темноты. Фактически место, называемое площадью, представляло из себя гигантскую каменную воронку. Стены – сплошные ступеньки. На самом дне – высокий шестиугольный помост. С них обычно зачитывались указы и сообщения магов. Теперь там горел большой красный многогранник, величиной с человека. Но он был далеко… Аэсцет был несколько обескуражен. Кристалл проникновения, который маги так тщательно совсем недавно ещё прятали, а теперь выставили напоказ, конечно, нёс какую-то угрозу, но вовсе не излучал той огромной страшной силы, какую он готовился увидеть.

«Неужели именно из-за этого я столько боролся с магами? Может, это не тот Кристалл? Может, Аиас права: Кристалл не представляет опасности в масштабах всей Земли?»

Аэсцет покосился на своего спутника. Тот сбросил с головы капюшон и во все глаза смотрел на Кристалл. Он очень молод, почти юноша… И на лице его тоже разочарование.

- Давай не будем больше его разглядывать, - строго сказал Аэсцет, пряча досаду за надзидательностью тона. – Внешнее часто оказывается обманчивым.

Юноша сразу посерьёзнел и отвернулся от Кристалла.

«Они мне верят, - подумал Аэсцет и тут же почувствовал облегчение. – Что ж, пусть я прослыву глупцом, паникёром – я это переживу. Зато люди останутся целы. Если Кристалл – игрушка, все люди останутся целы».

-  Так сколько у нас людей, Онерс?

- Триста тридцать восемь.

-  Хорошо… Ты всем роздал крестики, которые я привёз из Атлантиды?

-  Да.

Аэсцет достал из кармана плаща тоненький пергаментный листочек. На нём было написано: «Соир неис сэло».

- Этот магический ключ к утру должны знать все. Завтра утром рассредоточьтесь по всей площади, причём, желательно, таким образом, чтоб видеть друг друга по цепочке. Выходите из дома пораньше. Располагайтесь на первых ступеньках, на террасах, на крышах домов, только не спускайтесь глубоко вниз. Я буду стоять здесь. Это тоже должен знать каждый. Ты, Онерс, вставай где-нибудь рядом с этой лестницей, чтоб я тебя видел. Все завтра будут в длинных праздничных накидках, а, значит, руки под ней можно спрятать. Каждому необходимо правую руку прижать к сердцу, а левую опустить и зажать в ней крестик. Когда начнётся действо, все вы должны читать про себя те магические слова, которые я тебе дал, и направить мысленное усилие в Кристалл. Энергия Божественных иерархий будет поступать через меня к вам. Так Кристалл будет уничтожен. Вот и всё.

-  Значит, боги объединились и они нам помогут?

-  Без всяких сомнений, - твёрдо сказал Аэсцет. И добавил: - И атланты помогут.

-  Да? – юноша восторженно взглянул на него.

Аэсцету стало стыдно под его взглядом, но он всё так же твёрдо и уверенно ответил:
-  Да.
 
В этот момент внизу возле лестницы послышались голоса.

-  Раз поступил сигнал, значит,  тут кто-то есть! – кричал один, очевидно десятник или сотник.

-  Мы никого не пропускали.

-  Проверить, проверить!
 
По лестнице, звонко цокая подкованными сапогами, стали быстро подниматься люди. Аэсцет и Онерс приникли к стене. Мимо них пробежали четыре воина с обнажёнными мечами. За ними, едва не наступив Аэсцету на ногу, проковылял коротенький толстый командир отряда.

Аэсцет шепнул Онерсу:
-  Хорошо, что магическими приёмами и тонким зрением в Антариде владеют только маги. Уходим.

Они заспешили вниз. Аэсцет кинул последний взгляд на Кристалл… И тут Кристалл ярко и страшно вспыхнул изнутри. Это было настолько неожиданно, что Аэсцет остановился.

-  Что-то случилось? – обернулся Онерс.

Кристалл вновь светился по-прежнему.

-  Нет, - проговорил Аэсцет. – Ничего. Идём.

Вскоре площадь и стражи её остались позади.

-  Онерс, ты хорошо ориентируешься в ночном городе. Проводи меня к Ною. Покороче.

Они свернули в какой-то  проулок. Прохлюпали через грязный пустырь. Пролезли через дыру в заборе и вскоре уже стояли перед приземистым двухэтажным домиком, окружённым чахлыми низкорослыми деревцами.

-  Он живёт здесь.

-  Спасибо, Онерс.

-  Мне можно идти?

Опять его чистый обожествляющий взгляд. Аэсцет притянул юношу к себе и обнял его.
 
«Так же меня обнимал император в нашу последнюю встречу», - промелькнуло у него в голове.

-  Иди. Ничего не забудь. Завтра наша победа.

На Аэсцета опять нахлынул приступ неуверенности. Онерс поклонился и чуть ли не бегом скрылся в темноте переулка. Аэсцет некоторое время смотрел ему вслед. Затем повернулся к дому и постучал в неприметную железную дверь в стене.


ГЛАВА  10

Туман? Скользкий и липучий. Горьковатой слизью заползающий в горло и в лёгкие… Воздуха!

Клубками, медузами шевелился воздух.

В невысокой струящейся траве тянулись, рассыпаясь, обвиваясь вокруг ног, пряди длинных белых волос.... Это русалки расчёсывают свои косы зелёными гребешками зелёной осоки… Бойтесь их неслышимого зова, бойтесь их неощутимых прикосновений.
 
У Старцева кружилась голова. Он схватился за гладкий ствол молоденькой берёзки, росшей прямо возле их палаток.

Воздуха!

-  Что это? – повторил Кадушкин.

-  Мы на Н-ской зоне, - стряхивая подступающую дурноту, хрипло ответил Старцев.

-  Как?

-  Не знаю.

Кириллов, прищурившись, оглядывался по сторонам.

-  А они оказались серьёзней, чем я думал.

Старцеву полегчало. Он отпустил берёзку.

-  Ладно, мужики, давайте-ка лучше костёр разведём, чайку горячего выпьем.

-  Да, я сейчас дров принесу, - встрепенулся Кадушкин.

Лес проглотил его.

Старцев внимательно посмотрел на Кириллова:
-  Ну что, Сергей, вот и вычислили нас. И даже на зону переместили.
Фраза повисла в воздухе. Кириллов продолжал прислушиваться к своим мыслям.

-  Где Кадушкин?

Андрей медленно повёл головой в сторону. Где исчез их товарищ.

-  Володя.
 
Ни звука. Ни движения.

-  Володя!

-  Не надо было отпускать его одного, надзидательно сказал Кириллов.

Старцев метнулся в лес.

 Ох! – Мокрое, колючее ткнулось ему в лицо.
 
Это ель… Ёлка, ёлка…

 Он качнулся в сторону и почти наощупь  нырнул под острые рогульки веток.

Чёрные стволы плавали в серебристых потоках… Медузы и морские звёзды висели гроздьями…

-  Володя!

Голос Старцева прозвучал еле слышно. Он поперхнулся. Что за ерунда: в нос как будто попала вода. Кашляя, вытирая выступившие слёзы, двинулся обратно к лагерю…

…Лагеря не было. Чёрный, залитый серебристым туманом, лес продолжался дальше. Каракатицы, осьминоги, шевеля щупальцами, плыли к нему навстречу. Андрей почувствовал жёсткий взгляд на затылке. Крутанулся.
 
На большом мшистом пне, подстелив под себя целлофановый пакетик, сидел молодой человек лет 30-32-х, в серых джинсах, серой рубашке какого-то военного покроя, и пристально смотрел на Старцева. Вдруг приветливо улыбнулся.
 
-  Мы давно не виделись… Андрей. Уверяю тебя, я не водяной и не русалка. Зови меня просто – Коля. Я директор этого курорта. Нам надо с тобой поговорить.

Старцев покачал головой и быстро пошёл прочь.

 - Подожди…

Прочь! Прочь!

Старцева внезапно охватил страх.

«Отче наш, иже еси на небесех»…

В голову что-то врывалось. Путало, выхватывало слова молитв. Деревья, стряхивая с себя студень из осьминогов и медуз, разбежались в стороны, окружили его плотным кольцом, согнулись и принялись тыкать ему в лицо своими острыми крючковатыми макушками. Старцев отмахивался от них ладонями, с изумлением отмечая, что они как-то побольшели… Что они увеличиваются на глазах: вдвое, втрое, вдесятеро! Что они стали больше его! И не ладони это уже, а какие-то затянутые бурыми перепонками чудовищные лягушачьи лапы…

 «Что-то воздух какой-то кривой.
 Так вот выйдешь в одном направленье,
 А уходишь в другом направленье»…
Пело:
«Да и не возвратишься домой».


Старцев отключил мысленный поток. Перенёс центр сознания в область солнечного сплетения и сразу пришёл в себя.

Туман исчез. Выглянуло солнце и лес сразу посветлел и подсох – ни медуз, ни горгон…
 
-  Андрей, но нам всё равно надо поговорить, - вновь услышал он голос за спиной.

Почти побежал. Перемахнул через поваленное трухлявое дерево и неожиданно увяз по колено в грязной болотной жиже.

«Разве на зоне есть болота?»

Вновь резко посумрачнело. Грохнуло. Хлынул ливень. Вымочил его до нитки и так же неожиданно прекратился. Снова засветило солнце. Запарило.

Старцев рванул по лесу наугад и вылетел на совершенно сухую тропинку. Тропинка круто вильнула вправо.

Перед ним, на пне, в солнечном колодце, опять сидел Коля.

-  Андрей, ты видишь  -  светит солнце, и уже не страшно. Нам надо поговорить. Не бегай от меня. И не крести мысленно. Ты в чуждом пространстве и с эти обстоятельством тебе надо считаться.

-  Не о чем…

Старцев не договорил.

-  Ты всё равно не уйдёшь от меня. Тебе не выбраться, пока мы не поговорим!

- Выбраться, - пробормотал про себя Старцев и, подскользнувшись, едва не упал на маленькой грязной лужице.

Ту-ту-ту-ту… Зарябили, замелькали – квадраты, треугольники, какие-то летающие чёрные гантели… Андрей попятился, опять подскользнулся на луже. Горячая плотная стена воздуха толкала его назад. Ему захотелось завизжать от бессилия. Но страшная необъятная сила уже океаном поднималась из глубин его подсознания. Он рассмеялся.

-  Слушай, слушай, Коля!

Ноги скользили. В закрутившемся хороводе вокруг он не различал уже ни цветов, ни предметов… Он цеплялся, рвал ладони о какие-то острые крючья. Но мощная необоримая сила, заполнившая его до краёв, уже подымала его над самим собой.

-  Слушай же меня, слушай!...
 
Жизнь наша – плен. Майя. Мир – иллюзия. Мы идём одной тоненькой тропинкой, которую определяет нам бытие, и оберегаемые шорами нашего сознания, считаем, что это единственный наш путь. Но в жизни каждого есть момент, когда он понимает, что мир, на самом деле, гораздо богаче и разнообразней, нежели тот, который у него перед глазами. И тогда мы начинаем срывать шоры. И кто не испугался и пошёл до конца, вдруг попадает в море. Он видит вдруг тысячи, мильоны других тропинок – ответвляющихся, идущих параллельно с его… Он видит другие мироздания, другую Землю, других людей… Настоящее, прошедшее и будущее сливаются для него в одно целое и он может пронизывать пространство и время, видеть скованного антихриста и плакать у распятия Христа… Много, много светлых и чистых умов пропадают в этом море, ибо не понимают они, что море – та же иллюзия. Только раньше мы жили в иллюзии в шорах, а теперь живём в иллюзии без них. И чтобы вырваться из этого нового плена, надо двигаться дальше, а не созерцать.

Надо слить силовые потоки воли в единую точку, невидимую для глаза. И устремясь точкой вверх, где сгорает в огне огонь, выйти и подняться над цветистыми миражами, не имеющими в себе ничего и не носящими в себе ничего. И то новое, что даст тебе Бог, и есть твой истинный путь.

И да будет так.

И когда появится зрение, слух и осязание. Когда краски вольются в разум и любовь согреет душу, ты будешь уже другим. Победившим плен. Тем, кем ты и должен был стать в жизни.


Старцев стоял возле палаток. Тумана не было. Солнце клонилось к горизонту и чёрные лезвия теней ломтиками резали опушку. У костра расположился Кадушкин – наворачивал деревянной ложкой похлёбку из котелка. Кириллов углублённо изучал содержимое своей заветной коричневой тетради.

-  Володь, ты где был так долго?

Кадушкин ошарашено уставился на товарища:
-  То есть?

-  Ну это… Дров принёс?

-  Так утром ещё… Вместе ж ходили.

- Ну да…

Старцев оглядел себя.

«И вроде под дождь попадал, и в болоте увязал»…

И тут он даже вздрогнул от неожиданности.

Прямо в проходе их брезентового жилища, скрестив ноги, смиренно сидел лысый, блаженненького вида мужичонка с белой окладистой бородой. Впрочем, волосы на голове у него тоже росли – на затылке, и были длинными, почти до плеч. Он кротко смотрел на Андрея чистыми невинными глазами и молчал.

-  Ты кто?...

Старцев обернулся к Кириллову.

-  Соверенный блюститель Н-ского треугольника. Только что пришёл, - ответил тот, не поднимая глаз от тетради.

Блаженненький мужичок словно ждал этих слов. Вскочил, прикрыв глаза, кивнул, и поманил Старцева рукой.

 -  Чего?

Мужичок всё так же молчком положил ему на затылок руку и потянул к себе.

-  Ну что, что, - спросил Старцев, отстраняя его.
 
-  Слушай мои мысли, - веско проговорил блаженненький, и вновь притянув к себе Старцева, звонко прилепил его лоб к своему. Так, прислонившись лбами, они стояли с полминуты. Затем мужичок отпустил его и вопросительно кивнул, словно спрашивая: «Ну как?»

Андрей растерянно оглянулся на еле сдерживающихся от смеха товарищей. А мужичок как-то подмигнул ему в оба глаза и тихим голоском напевно произнёс:
-  Я Юрий Гмырин – соверенный блюститель Н-ской зоны и всего региона. Я охранял вашу палатку.
Помолчал.  Прижал руку к груди и добавил доверительно:
-  Тяжело.

Отошёл в сторонку и, скрестив ноги, опять сел, теперь уже на травку лицом к Сылве.

-  Уже совсем темно, - сказал Старцев.


ГЛАВА  11

Друзья обнялись. Ной, несмотря на своё худощавое телосложение, обладал огромной физической силой, и Аэсцет в который раз ощутил это на себе. Они сели друг напротив друга. Маленькая комнатка без окон. Тускло светит оплывшая восковая свеча. Стол. Несколько стульев.

-  Не ожидал увидеть тебя здесь, Ной, в этой проклятой стране. Но ты, оказывается, тут бываешь. Даже свой дом… Даже мои сотрудники тебя знают.

-  Я сообщил им накануне, что я твой друг и что я тебя жду.

-  Да-да, мне всё передали… Но когда мой слуга в Атлантиде мне сказал, что ты будешь ждать меня здесь, я удивился.

-  Я бываю во многих местах, Аэсцет.

-  За эту вот непредсказуемость тебя и не любит Аиас.

Ной погладил свою чёрную курчавую голову.

- Я ведь иноземец. Пусть родился и вырос в Атлантиде – что это меняет? Атланты недолюбливают иноземцев, хоть и говорят обратное. И Верховная жрица здесь не исключение. Я знаю, что она зовёт меня космическим торговцем… Почему? Я занимаюсь торговыми и строительными операциями только в Атлантиде и, кстати, не одно красивое здание в городе Морских ворот появилось благодаря мне.

В этот момент свеча затрещала и задымила.

-  Ты, Аэсцет, принёс с собой много отрицательной энергетики. Огонь сердится на тебя.

-  Не мудрено. Я устаю в Антариде. А сейчас я смотрел на Кристалл проникновения.

-  Ну и как?

Аэсцет не ответил. Помолчал.

-  Ты выполнил мою просьбу?

-  Конечно, Аэсцет. Только не спрашивай меня, как я туда пробился. Ещё раз уже не пробиться. Земля окончательно заблокирована.

-  Ну – и что? – Аэсцет весь напрягся, чуть подался вперёд.

-  Я не был непосредственно в самих Божественных иерархиях Венеры. Меня туда не пустили. Меня встретил ото всех один иерарх. Его зовут Иисус. Ты его знаешь?

-  Нет. Но там есть такой. Что он сказал?

-  В общем-то ничего нового. Он сказал, что ситуация на Земле им тоже не нравится. Что они обеспокоены тем, что происходит в Антариде и что здесь, в Антариде, живут их наблюдатели.

-  Даже так?

-  Даже так. Но помочь конкретно они пока ни чем не могут.

-  Почему?

-  Категорически против земные иерархи.

Аэсцет помрачнел.

-  Значит, тоже ничего конкретного… Одного не пойму. Почему продолжают бездействовать боги Земли?

-  Они ослеплены, - неожиданно ответил Ной. – Мироздание устроено таким образом, что если те или иные структуры отказались хоть раз от Всебожественного плана, то они сразу становятся уязвимыми для сил небожественной ориентации. Иерархи Земли совершили ошибку, приняв в свой дом Антариду.

Аэсцет вспомнил свой последний разговор с Верховной жрицей.

-  Это тебе тоже сказал Иисус?

-  Нет, это говорю я.

Ной встал из-за стола, отворачиваясь от пристального взгляда собеседника.

- Пойдём со мной, Аэсцет.

-  Куда?

-  Мне нужно тебе кое-что показать.

Он прикоснулся ладонью к стене и часть её бесшумно отъехала в сторону, открыв крошечное полукруглое пространство, стиснутое отшлифованными гранитными плитами. Ной жестом пригласил Аэсцета за собой. Стена за ними задвинулась. Мягкий голубоватый свет. На высоком чёрно-синем потолке сложный геометрический узор из разноцветных светящихся камешков. Один бросался в глаза – неправильной формы, тёмно-фиолетовый, с зелёными и красными искрами, вспыхивающими на гранях.

-  Это вход в другое пространство, Аэсцет. Только отсюда можно попасть в него. Поэтому я бываю в Антариде и имею здесь свой дом.

Голос Ноя совершенно спокоен, и всё же он волнуется.

Разноцветные сполохи пошли по комнате. Гранитные плиты стали светлеть, исчезать…

Они неслись по прозрачному туннелю. Материки, города, моря, горы – миры целые проходили за стенами их стеклянного коридора!

-  Мы идём в седьмое измерение, - сказал Ной.

Вспыхнуло! Распахнулось! Огромный серебристый эллипс мчался им навстречу. Вот он закрыл всё видимое пространство впереди. Сейчас они расшибутся в лепёшку о его блестящие стенки – нет! – они прошли сквозь них! Радужный смерч закрутился вокруг, белые, жёлтые цветы, ветви цветущие, целые деревья пролетели сквозь них…

Движение прекратилось. Лес. Над головой чуть ли не во всё небо – Земля. Такая красивая… Вон, прямо – зелёная солнечная Африка; справа, за оранжевыми пустынями сверкающие горы Рамы; выше, за сетью соединяющихся озёр, на берегах которых и жаркий Египет, и маленькая родная Греция, где он никогда не был; затянутая белыми облаками, великая страна гипербореев… Ну а слева, за широкими синими проливами, которые многие народы зовут Океан-рекой, в трепетной золотистой дымке, стран любви – Атлантида…

-  Где мы, Ной?

-  Это Ковчег. Сейчас ты всё поймёшь. Пойдём.

Аэсцет не спеша двинулся за своим проводником.  Лес был каким-то странным. И он не сразу понял, в чём заключается эта странность. Лишь когда лиственные деревья сменились кокосовыми и финиковыми пальмами, он наконец сообразил, что здесь перемешана растительность всех географических широт.

Ной остановился перед невысокой пирамидой из белого камня:
-  Сейчас.

Почти взбежал вверх по ступенькам. Аэсцет последовал за ним.

-  Смотри.

-  Да.

-  Смотри, сгущается воздух… Плотнеет… Видишь?

Аэсцет не ответил.

-  Видишь?!

Огромные своды библиотек уже проплывали перед их взорами; исчезли леса, исчезли цветущие сады; гигантские многоярусные капища лабораторий загромоздили пространство; закрыв и зелёную Африку, и страну гипербореев, и солнечную Атлантиду. Сложнейшие аппараты, тысячи переплетённых в воздухе спиральных конструкций, десятки тысяч людей, суетящихся повсюду… В центре, под ногами – кипящее оранжево-красное озеро, тяжёлые клубы пара расползаются сизым туманом по свинцовым лабиринтам коридоров, приглушая железную судорогу сцепившихся механизмов, нависая над стеклянными миражами пробирок, колб, сосудов с бесцветной жидкостью… По чёрному настилу земли ползут, маслянисто поблёскивая железными панцирями надкрылий, сотни машин на гусеницах и на колёсах. Летательные аппараты самых различных конфигураций, в том числе и совсем неизвестные Аэсцету, похожие, скорее, на морских ежей, стремительно проносятся в сиреневых облаках. Ниоткуда возникают дома – высокие и низкие, вытянутые и сплющенные, всех архитектурных стилей, всех форм . В искусственных парках застыли тысячи животных. Тысячи головоломных схем, пультов, экранов обрушиваются на голову, тысячи чертежей, формул, рисунков…

-  Что это?

Картины вдруг побледнели и сделались еле различимыми.

-  Аэсцет, - Ной тронул товарища за руку, - скоро в Солнечной системе разразится война. Погибнет Атлантида. Погибнут многие другие миры. Вторжение сил иногалактик на Землю фактически уже началось. Блокирующее излучение, осуществляемое через Кристалл проникновения – их рук дело. Боги не способны остановить нашествие. Они увязли в противоречиях, среди них нет единства. Они слишком самоуверенны. Они не видят и не хотят видеть опасности. Здесь же, - Ной обвёл вокруг руками, - целый мир. Целое мироздание с несколькими пространственно-временными континууами. Мы разработали целую магическую программу. С помощью генной инженерии мы решили сохранить человека, животный и растительный мир Земли. Мы решили сохранить все знания, все научные и культурные достижения,  созданные человечеством… Именно поэтому я воплощён в физическом теле в Атлантиде. Именно поэтому я, не бог, обладаю способностями, какими и немногие жрецы обладают. Ты слышишь меня?

-  Через седьмое измерение Земли, - медленно проговорил Аэсцет, - проходят несколько параллельных нейтральных миров. Кто работает здесь?

- Над созданием Ковчега работает много систем. В том числе и неземных. В том числе и не из Солнечной системы. Но все они действительно нейтральны. Частично организовывает работу и оказывает нам покровительство один из ведущих иерархов Земли – Люциофор.

-  Люциофор? Как Люциофор?! – Аэсцет отвернулся и тут же опять впился глазами в Ноя. – Так ведь именно он был самым главным сторонником включения Антариды в состав Земли! Он и сейчас громче всех продолжает кричать, что всё идёт распрекрасно!

-  Нет, со временем он всё больше и больше сомневался в правильности своего плана. Ковчег – это отчасти его идея.

-  Но почему же он ни разу не обратился к нашей иерархии?!

-  Вы изначальные противники его плана. Плюс ко всему он только сомневался. Он не говорил, что идея с Антаридой – ошибка. Он говорил, что это возможно – ошибка.

 Аэсцет ошеломлённо опустился на белые ступеньки пирамиды.

-  Глупец… Какой же глупец… Ну а теперь уже поздно.

-  Да, уже поздно. И твоя затея с уничтожением Кристалла проникновения – пустая затея.

Призрачные паромы лабораторий исчезли. Воздух опять стал прозрачным и синим.

-  Есть надежда, что жрецы обратятся напрямую к Абсолюту.

-  Верховная жрица не поверила бы сейчас ни одному моему слову. Она главная проводница заблуждений Божественных иерархий. Прозреть и признать ошибки богов она способна лишь в том случае, если сначала это сделают они.

-  Я хорошо знаю Аиас… Вообще, она небольшого ума женщина, но мне почему-то кажется, что она не будет сидеть сложа руки. Или же я совсем не разбираюсь в людях.

-  Аэсцет, она не сможет пробиться к Абсолюту, если б ты даже разбирался в людях. Этот канал тоже заблокирован.

Аэсцет стиснул зубы и резко встал.

-  Нет, нет, Ной. Он не может быть заблокирован! Ты не знаешь этого и не говори, чего не знаешь… Если хочешь, чтоб мы остались друзьями.
Ной вздохнул.

-  Я хочу, чтобы мы остались друзьями, Аэсцет. Я тебя очень люблю. И поэтому даю совет: собирай своих сотрудников в Антариде. Я смогу доставить вас всех на Ковчег. Иначе вы все просто погибнете.

Аэсцет прикусил нижнюю губу. Отвернулся.

-  В Антариде уже утро. Я не успею.

-  Собери кого успеешь.

-  А остальные?

Ной поморщился.

-  Надо мыслить масштабно, Аэсцет, а ты рассуждаешь, как ребёнок. Ты пойми – вы все погибнете. А так ты спасёшь хотя бы часть и, что самое важное, - сам спасёшься.

Он замялся, и вдруг схватил Аэсцета за локоть и заговорил горячечно:
-  Теперь я хочу сказать тебе главное, самое главное, Аэсцет. Ты – единственный из иерархов, кто всегда последовательно выступал против Антариды. На тебе не висит общая ошибка Божественных иерархий. Ты не будешь ответственен за опустошения, которые скоро произойдут на Земле… Тебя все уважают… Уважают боги… И Люциофор это говорил… Скоро начнётся война. Страшная война. Погибнет цивилизация… А мы переждём здесь. И потом выйдем… И ты, слышишь?! – Ной с силой тряхнул Аэсцета за плечо, - именно ты должен стать главным иерархом Земли! Ты сможешь объединить вокруг себя все силы, тебе будет по плечу восстановить связь с Абсолютом… Мы вернём на землю человека, природу, культурные и научные достижения… Мы создадим новую цивилизацию, новую Атлантиду, новое великое мироздание!...

Ной вдруг осёкся. Отдёрнул руку. Отстранённо посмотрел на товарища… Аэсцет молчал.

-  Ты всегда был упрямым, - Ной поморщился, с трудом справляясь с раздражением. – Упрямым и несговорчивым. И это тебе всегда мешало.

Аэсцет, не отвечая, начал спускаться с пирамиды.

-  Подожди.

Ной нагнал его. Прищурившись, посмотрел в сторону, пригладил рукой бороду…

-  Я расскажу тебе одну историю… Она совсем короткая… Где-то, как-то – но конечно не в Атлантиде, где нет смерти, но есть бессмертие – жил-был маленький мальчик. И вот ему приснилась однажды прекрасная молодая женщина. Женщина улыбнулась ему, и сказала, что её зовут – Смерть. Когда мальчик рассказал сон родителям, те стали уверять его , что он ошибается. Смерть-то, на самом деле, старая и страшная старуха. Но мальчик их не послушал. Он-то знал, что это не так. И всю свою жизнь он был уверен в своей правоте. Но когда пришло время ему уходить, к нему пришла не юная и весёлая красавица, которую он когда-то видел, а уродливая горбатая старуха. И знаешь почему?..

Ной помолчал.

-  Потому что он проиграл. Прощай.


-  Мужики! Мужики-и! Выходите!

Андрей подпрыгнул, столкнулся с Кадушкиным…

Ночь. Антарида… Ной…

-  Мужики, НЛО! – вопили снаружи.

В окошко палатки светит большой бело-жёлтый круг. Первым выскочил старцев, вляпался в какую-то лужу, чуть не упал. За ним, в одних трусах, Кадушкин.
Ночь. Холодно. Да это не НЛО вовсе, а луна. Двое парней на дороге.

-  Ну, где? – спросил Кадушкин, вертя головой во все стороны.

-  В десять часов пролетал, - звенящим и подрагивающим от возбуждения тенорком торжествующе сообщил один. – Сделал полукруг и исчез.

В другой палатке завозился и что-то проворчал Кириллов. Старцев, щурясь в темноте, долго искал стрелки на тусклом фосфорическом циферблате часов. Пять минут второго. Вздохнул, полез обратно в палатку.

-  Мужики, вы куда? – спросил первый. – Вдруг она прилетит опять?

-  Что б п….ть, - рявкнул глухо второй и круто развернулся прочь от лагеря.

-  Ну так нельзя тут говорить, - смущённо промямлил тенорок.

Кадушкин заползал в спальный мешок и матерился.

-  Володь, так нельзя тут говорить, - скопировал Старцев голос тенорка.

Кадушкин не обратил на его остроту никакого внимания.

Антарида… Ной… Смерть – старая, с косой в руках…

«Знаешь почему? Потому что он проиграл»…


ГЛАВА  12

Андрей Старцев был странным человеком. Жена говорила – необычным. В транспорте она часто шептала ему: «Как ты непохож на других людей». В таких случаях ему всегда было стыдно перед ней. Он знал, что это не так. Что она просто любит его и поэтому идеализирует. Он не был необычным человеком. Он был только странным. И знал, что производит на людей именно впечатление  странного человека. Причём, это определение – странный, - он причислял не к своим достоинствам, а к своим недостаткам. Раньше он старался выглядеть как все. Перечитал массу литературы по психологии: каких-то Карнеги, Трейси, Эрика Бёрна… Но испробовав на себе все их психотехники, стал казаться ещё более чудаковатым. Тогда он махнул на себя рукой и больше никогда не пытался стать похожим на других. Впрочем, в университете, на филологическом факультете, его считали талантливым, почти гениальным, что делало добавку – странный ,– вполне естественной и необидной. Он и сам одно время считал себя гением. Хорошая память, умение говорить, неплохие познания в области литературы и искусства, истории и философии, определённые литературные способности – он пробовал писать, и не безуспешно. Наконец, своеобразное оригинальное мышление. Это Старцев ценил в себе особенно. Он даже вывел формулу для себя: «Гений – это человек, имеющий на все окружающие его вещи и явления свою точку зрения, отличающуюся от мнения большинства или, по крайней мере, очень редко с ним совпадающую». Лавровый венок этой длинной тирады примерять на свою голову было весьма приятно. Впрочем, при этом надо отдать должное: Старцев никогда не ставил перед собой целью сознательно попирать общую точку зрения и сознательно эпатировать окружающих. Особым тщеславием он не страдал. Всё, что он говорил и писал, он всегда говорил и писал искренне и, при всей своей субъективности, мысль его всегда отличалась глубиной, логикой и последовательностью. В 25 он с красным дипломом закончил университет. В 26 поступил в аспирантуру. В 29, недоучившись всего-ничего, аспирантуру бросил и пропал. Это вызвало шок у знающих его: почему? Но он никому ничего не объяснил. Ни знакомым, ни своим немногочисленным друзьям (при всей своей контактности и внешней открытости Старцев всегда был человеком достаточно замкнутым и умел держать людей на расстоянии). Он просто исчез – и всё. Исчез, не уезжая из города, исчез, оставаясь мужем красавицы Даши Денисовой ( в замужестве – Старцевой, - не ахти какая фамилия для женщины), особы общительной, разговорчивой и не умеющей ничего скрывать. Исчез. Прошёл год-два-три. И о нём забыли, так и не составив внятного мнения о его исчезновении. Последним, с кем Старцев поддерживал связь с внешним миром, являлся Кадушкин. Затем оборвалась и она.

Но какая всё-таки была причина этого добровольного «ухода из жизни» и была ли она, по крайней мере, достаточно веской для столь необъяснимых поступков? Старцев часто впоследствии задавал себе такой вопрос и не мог на него ответить.

С детства он был мистиком. С годами это свойство характера усиливалось. Он несколько раз видел НЛО, несколько раз с ним происходили вещи, которые невозможно объяснить с обычной, нормальной, человеческой точки зрения. Он не миновал помойных ям оккультизма и теософии, спустя десятилетия после серебряного века вновь повсеместно раскопанных и обустроенных временем горбачёвской перестройки. Отдал дань всеобщему помешательству и добросовестно отсидел перед телевизором все сеансы Кашпировского и Чумака. На этом фоне и состоялась его роковая поездка в прогремевшую на всю страну Н-скую зону, где уфологии из Прибалтики, а потом и не только из Прибалтики, дружились и братались с инопланетянами. Что произошло с ним там? Его об этом многие спрашивали. Но он и сам, в общем-то, не знал, что с ними там произошло. За два дня, которые они с приятелем пробыли на зоне, НЛО они не видели. Инопланетян тоже.  Внешне – попросту ничего не случилось. А вот внутренне… Внутренне он почувствовал на зоне что-то страшное… Перед ним раскрылась бездна, в которую могли ухнуться их бедные головы. Его друг привёз на зону опусы Карлоса Кастанеды, которые позже все до одного сжёг. Старцеву уже тогда эти увлекательные и недобрые книги не понравились, но ему запомнился один фрагмент. Возможно, это подходило для ситуации, в которой они тогда оказались:

«Если твой сын растёт непослушным, легкомысленным и ленивым, договорись с человеком, который будет выслеживать его и избивать. И пусть так будет продолжаться неделю или две. И пусть твой сын почувствует, что такое страх. Тогда возьми его за руку и приведи к умершему. И пусть он потрогает его. Только не давай трогать живот – он может оказаться мягким и тёплым. Так он узнает, что такое жизнь и что такое смерть».

Вернувшись домой, Старцев крестился (был он некрещёным). Порвал с оккультизмом. Опять же внешне – на учёбе, среди друзей и родных он оставался таким, как всегда. Он умел скрывать свои мысли и чувства. Но внутренний мир его после зоны оставался ужасным. Ночью мучили кошмары. Днём он то и дело попадал в какие-то дикие ситуации… несколько раз он находился уже на какой-то грани… Так продолжалось месяцев пять, а потом… Потом ему приснилась (пригрезилась) удивительная женщина… И он выздоровел. Позже у него открылось тонкое зрение, начавшее прорезываться ещё на зоне. А в Христианстве у Старцева произошла встреча с эзотерическим учением, называющимся – исихазмом. Григорий Палама, Сергий Радонежский стали для него как бы незримыми духовными учителями. Старцев многое понял в жизни, чего раньше не понимал. Старцев стал другим человеком. Женитьба ещё больше изменила его духовно. Во-многом потому, что его жена – Даша, была, в отличие от него, человеком действительно необычным и непохожим на остальных. И мир духовный, который он чувствовал, видел, понимал, настолько отличался окружающего его злобного, мелкого, суетного мира и занял в его душе так много места, что Старцев бежал из внешней жизни и превратился в своего рода монаха-затворника. Но так стало ещё труднее. С духовным сталкивался быт. С духовным сталкивалась жизнь. На внутренний подвиг, а отшельничество это прежде всего внутренний подвиг, его бегство не походило. И это становилось всё более очевидным год от года. Но бегство его, в прямом значении этого слова, бегством тоже, пожалуй, не было. Что ж тогда было? Старцев не знал. И неуверенность,стыд перед людьми, перед Дашей, перед самим собой, чувство бессмыслицы всего окружающего и того, как он живёт и что он делает, доводили его порой до отчаяния. И только Даша, женщина, которая помогла ему стать отшельником, - она же помогла ему и выдержать эти годы. Только любовь между ними, тоже испытавшую поверку на прочность. Да ещё тоненькая незримая нить, ведущая нас через бездны и называемая – верой. Старцев верил и знал, что он ещё вернётся. Иначе, другим – но вернётся. И займёт достойное место в этой жизни.

С такими мыслями Старцев поехал на Н-скую зону.


 Из леса кто-то смотрит.

Сквозь серые рваные облака пробивается и не может пробиться солнце.

Маленькие чёрные муравьи носятся как оголтелые по мокрому песку, подбегают к самой воде, холодной и коварной, при одном неловком движении или при неожиданном порыве ветра всегда готовой подхватить и унести с собой.

-  Доброе утро.
 
Кириллов сиял.

-  Доброе.

-  Ну, как спалось, Андрей?

-  Нормально. Даже несмотря на тех двух балбесов ночью. А тебе?

Кириллов кивнул:
 
- Хорошо.

Кириллов стал заходить в Сылву. Дунул ветер – река зарябила металлической стружкой. Кириллов пошатнулся.

«Разве утро – доброе?»

Пасмурно. Пахнет дымом. Кадушкин хлопочет возле костра. Муравей ткнулся усиками в капельку оброненной зубной пасты.
 
«А где Гмырин? Где? Где? Или же он появляется только после обеда?»

Кириллов, даже не окунувшись толком, уже выходил обратно.

-  Андрей, у вас бинт далеко?

Он сел, задрал ногу. Из длинного пореза на ступне бежала кровь. По лодыжке, по икре, капала на песок.

-  Ну и ну, - покачал головой Старцев. – Камень, стекло?

-  Стекло. Разбитая бутылка.

-  А вчера ведь вроде всё тут перемерили.

Через минуту Андрей уже помогал Кириллову перевязывать ногу.
 
-  Везде цивилизация, - улыбался пострадавший.

Старцев хотел что-то ответить, и тут ладонь у него обожгло.
 
«Что это?»

 Он тряхнул рукой.

«Когда ты почувствуешь жжение в руке, отправляйся в путь».

Крестик, растаявший в ладони. Кристалл проникновения. Удивительная женщина, встретившая его в лесу перед зоной…

Голова у Старцева прояснилась.

Подтянутый, жёсткий, точный.

Натянутая струна нерва.

-  Сергей, нам надо идти.

 Тот сразу посерьёзнел.

-  Андрей, я, наверное, не смогу с вами пойти.

-  Понятно. Володя, собирайся.

-  Ага… - Кадушкин понимающе прищурился. – Ну надо так надо. Всё равно есть неохота.

 Внутри у Старцева всё собралось в кулак – воля, сила, пламя… Солнце врывалось в грудь и высвечивало путь слепящей белой линией.

-  Я буду на вас смотреть! – крикнул им вслед Кириллов.

В путь!
 
Лес ощерился гнилой улыбкой… Кажется, вчера сухостойных деревьев возле их поляны – не было?.. Обступил их. Потом расступился, открыв сочно-зелёное озеро полянки. В толще травяной воды таинственно горели малиновые огоньки Иван-чая. Дальше. Лиственная крыша над головой. Дорога сузилась в тропинку. Тропинка затянулась тёмным ковром спорыша. Большая серая птица сорвалась справа и, задевая крыльями ветки, скрылась в чаще. Они уткнулись в поваленное дерево. Когтистые скрюченные пальцы со струпьями высохших листьев. Андрей остановился. И неожиданно потянул Кадушкина назад, а затем в сторону.

-  Тихо.

Они ждали минуты две. И вдруг по тропинке, в сторону полянки с Иван-чаем бесшумно проплыл высокий серый столб.

-  Что это? – прошептал Кадушкин.

-  Насколько я знаю, есть у военных ракеты, которые ищут цель по электромагнитным волнам, или по тепловому излучению… Здесь тот же принцип. Серые столбы это мощные сгустки энергии, которые реагируют на мысли человека. В данном случае, конкретно на наши мысли.

 -  А что будет, если найдут?

Старцев направился дальше в лес, прочь от дороги.

-  Андрей…

-  Не знаю.

-  Но я не могу не думать, значит он скоро опять появится.

-  Этот не появится. Я тут схитрил немножко. Он сейчас будет долго-долго рыскать по полянке с Иван-чаем… Могут другие появиться – вот что плохо. Серые столбы тут, как я понимаю, своего рода пограничники, охраняющие особо секретные объекты. Раз мы чуть не столкнулись с одним, стало быть близко секретный объект. Тьфу!...

Старцев споткнулся об острый корень, торчащий из-под земли под ковром сухих листьев, и упал на руки. Отжался. Сел на четвереньки.

-  Ты что на ровном месте падаешь?

-  На ровном?

Старцев взглянул под ноги: никакого корня – нет!
 
Он оглянулся по сторонам. Лес – корявый; гнутый, крученый неведомой силой окружил их со всех сторон. Сизые полосы тумана между чёрными стволами.

Старцев поднялся, отряхивая ладони.

-  Слушай меня внимательно, Владимир. Мы сейчас находимся уже в другом пространстве, где действуют иные законы… Будь крайне внимательным. Читай про себя молитвы. Нам надо идти дальше. Если вдруг появятся какие-то люди – не заговаривай с ними, не отвечай на вопросы. Не давай приблизиться. Не давай дотронуться до себя. Напрягай сразу волю и мысленно бей их в область груди или живота белой молнией или белым мечом. Понял?

-  Ну… да…

- Попробуй, ударь, например, - Старцев кивнул на высохший куст бузины в гигантском серебристом коконе паутины.

 Кадушкин неуверенно потоптался на месте… И вдруг из живота у него вылетел яркий сноп. Паутина затрещала и тут же выгорела.

-  Ого! – воскликнул Кадушкин, совершенно не ожидавший от себя такой прыти.

-  Хорошо, - сказал Старцев. – Я же говорил, здесь действуют свои законы. Так работай и дальше.

-  Ребят, вы чего шумите? – неожиданно раздался голос позади них.

Друзья обернулись. Перед ними стоял человек, в котором Старцеву померещился один из двух ночных визитёров. Только теперь на нём была не штормовка, а сизая куртка с чёрным треугольником на груди, в котором блестел перевёрнутый серебристый крест.

-  Вы тут не ищите, - сказал он как-то заученно, без всякой интонации, - пойдёмте я вам покажу одно место. Сам в него не верил. Называется астральный разлом.

Он шагнул к ним, одновременно поднимая перед собой руки, словно желая их обнять. И Старцев тут же вгвоздил в него белый луч. Ночной визитёр взорвался весь, сразу, будто вместо крови у него был бензин. И тут же пламя стало затухать. От незнакомца не осталось ничего.

-  Быстрей, идём!

Старцев схватил Кадушкина за ладонь.

-  Не отпускай мою руку.
 
Они бросились вперёд, но навстречу им, из-за тёмных стволов, из сизой пашни тумана вырастали уже десятки новых воинов с перевёрнутыми черно-серебристыми крестами.

Кадушкин и Старцев ударили одновременно. Старцев удачно, а луч Кадушкина отскочил, рассыпался и погас. Воин, в которого он попал, отпрянул назад и ответил слепящей серебристой вспышкой. Старцеву волевым усилием удалось отклонить энергетический клинок от товарища и огненное лезвие лишь слегка задело его макушку. Кадушкин ойкнул и пошатнулся.

-  Соберись! Соберись! – крикнул Старцев.

В следующее мгновение большие, почти во весь рост, круглые белые щиты образовались перед друзьями. Очередные энергетические копья, пущенные в них, налетев на щиты, с треском лопнули и разлетелись на множество пылающих осколков.
 
Они рванулись напрямик, расшвыривая сверкающими мечами всё, что есть на пути. Воины попятились, расступились, пытаясь взять смельчаков в кольцо, и обрушили на них сотни новых ударов. Однако белые щиты, маневрируя, защищали надёжно. И всё-таки одна огненная стрела вновь задела голову Кадушкина, вторая на излёте куснула в плечо.

-  Молитвы, молитвы! Владимир, соберись!

Кадушкин весь набычился и выстрелил вдруг таким потоком энергии, что снёс сразу трёх воинов, пытавшихся обойти их сзади.

-  Молодец!

-  Вперёд!

Вперёд – огненным тараном. Не сворачивая. Через высохшие трупы поваленных деревьев. Сквозь колючую проволоку веток…

Шипел, выгорая, сизый туман. Целые шеренги воинов с перевёрнутыми крестами возникали повсюду. Били серебряными молниями и вспыхивали кострами от ответных ударов. Больше! Больше! Больше!
 
Идти становилось всё труднее. Старцев уставал. Уставал и Кадушкин. Но цель была где-то близко! Андрей чувствовал это!

-  Держись, Володя, держись. Мы где-то рядом.

Островок бузины. Справа и слева ощетинившиеся стальные пики. Напролом! Разрывая одежду, расцарапывая лицо, разбивая…

Деревья вдруг стремительно разбежались в стороны. Конус – высокий, огромный, чёрной стеной надвинулся на них. Больше рассмотреть толком ничего не удалось. На щиты кинулись грудью десятки воинов. Не десятки – сотни! Искажённые лица. Копья огненными жгутами молотят воздух. Задние напирали на передних, падали, топтали, давили друг друга. На копошащуюся груду тел вставали новые ряды, тоже падали. Затем ещё и ещё…

 И вот впереди выросла целая гора рук, ног… Старцев и Кадушкин рубили по ней изо всех сил. Гора взрывалась огненными гейзерами, проседала, и тотчас вырастала вновь. И вот тут налетел страх. Резко и неожиданно. И Старцев понял, что сейчас произойдёт что-то непоправимое. Он оглянулся, качнулся вправо – и серый столб, внезапно оказавшийся за спиной, врезался прямо в их сцеплённые руки. Дикая боль размолотила и вывернула пальцы, одновременно в кисти что-то рвануло, боль отдалась в плечо. Старцев грянулся на землю, с грохотом и со звоном, как почудилось ему. Серый столб, разорвав руки друзей, долбанул щит. Щит покривился и гора воинов стала разваливаться. Старцев кубарем покатился по земле, пытаясь увернуться от падающих тел. Дождь серебристых дротиков посыпался на него. Невероятным усилием воли отклоняя удары, он дёрнулся, оглушённый, уже ничего толком не соображая, к Кадушкину, и увидел, как серый столб, отскочив от щитов, сминает его товарища. В следующую секунду по глазам будто полоснули бритвой. Старцев почувствовал, что теряет сознание. Закричал, вновь рванулся вперёд – и ощутил – что летит. Да, летит! Земли под ногами больше не было! Тело сделалось лёгким-лёгким, как пушинка. Боль в руке прошла, и зрение стало возвращаться к нему. И лес оказался уже там, внизу… Больше он ничего не успел разглядеть – всё вокруг заволокло сверкающим белым облаком. Чьи-то сильные руки подхватили его…

 
Вокруг расстилались зелёные, вымоченные солнечной росой, луга. Голубое свободное небо.

Рядом  улыбался светловолосый юноша в длинной белой одежде. По бокам Старцева поддерживали двое витязей в сверкающих доспехах, огромные белые крылья за спиной.

-  Кажется, я умер? – спросил Старцев.

-  Нет.

Юноша кивнул витязям:

-  Спасибо.

Те, приложив руку к груди, поклонились.

-  Нас ждут, Андрей.

 И вновь сверкающее облако закрыло всё.

Старцев вздохнул глубоко. И огромная сила и энергия наполнили его тело.

-  Здравствуй, Андрей.

 Голос. Её голос!

Пелена перед глазами исчезла…

Конечно, это была она. Та самая удивительная женщина, являвшаяся ему дважды – дома, и перед Н-ской зоной.

-  Здравствуй, - ответил он.


ГЛАВА  13

Башня. Прозрачный купол. Глубокое небо. Голубой звёздный пояс обнял Землю.

Голова у Старцева кружилась. Тело его, невесомое, мысль неслышимая, всё смешивалось, сливалось в звёздных потоках...

-  Андрей-Андрей, почему ты не слушаешь, что мы тебе говорим?

-  Слушаю.

-  Если б ты слушал нас, ты б одел в дорогу доспехи прочней тех, которые были на тебе и на твоём товарище.

-  А где он? Владимир?

-  Он тоже спасён. Не беспокойся.

Старцев нахмурил лоб.

-  Тот железный рог внизу, то самое место, где хранится Кристалл проникновения?

-  Да. Внутри него коридор под землю. Далее другое пространство. В этом пространстве цитадель, похожая на средневековый замок. В замке хранится Кристалл.

-  Замок, замок… - задумался опять Старцев. – Знакомое что-то… Замок…

-  Воинов ты можешь опасаться меньше, - продолжала богиня, - на тебе будет в следующий поход гораздо лучшая защита. Только лучше слушай нас, слушай своё сердце… Кристалл можно было разбить уже сегодня. А теперь придётся ждать завтрашнего дня, пока мы снова пробьём вам дорогу через чуждое пространство.

-  Да не всегда получается слушать… Вон, у Кириллова получается.

-  Сергей слушает  нас, но не всегда слушает своё сердце. Поэтому он иногда ошибается, считая, что говорит с нами.

Старцев помрачнел:
-  Я об этом догадывался.

-  Давай присядем, - предложила женщина.

 Они опустились на маленькую резную скамеечку у самого края башни. Андрей посмотрел вниз –
 
Буйство красок! Море красок!

Океан великий – многослойный, многосильный, всеобъемлющий бушевал… Жемчужная пена рождения, срываемая ветром с вершин голубых гребней, летела и падала белыми чайками чёрно-фиолетовые водовороты галактик и в черных безднах Вселенной вспыхивали ослепительно новые миры!

Город. Подобных Андрей никогда не видел. Город, построенный из бело-золотистого материала, которого нет в физическом мире. Дома небольшие, невысокие – предел три этажа. Каждый – оригинальной конструкции, каждый – непохож на все остальные. Общее – наличие искусных резных орнаментов, отсутствие острых углов, узкие вытянутые окна и голубые блестящие круги, вращающиеся по часовой стрелке – на шпилях, на крышах, на особых колоннах-постаментах. Дома соединяются навесными узорчатыми арками. В открытых двориках круглые синие колодцы; полупрозрачные, постоянно меняющие очертания, бело-голубые деревья, кажется, почти не соприкасающиеся с землёй. В центре города, опять же круглая, – площадь с высокой хрупкой башней посередине, несколько напоминающую колокольни русских церквей и даже с таким же золотым луковичным куполом. Но венчает купол уже знакомый голубой круг с ослепительным белым крестом, по форме скорее католическим, нежели православным. По узеньким, мощёным белым камнем, улочкам, ручейками стекающим с площади, гуляют мужчины и женщины в длинных светлых одеждах, с золотисто-белыми волосами. Вокруг города – луга. Левее – сверкающие белые горы. Направо на горизонте другой город, побольше, с огромной белой пирамидой, похожей на египетские.

-  Андрей, как ты думаешь, почему мы это тебе показываем?

-  Потому что это родное мне… Я видел небесные города во время молитв и медитаций… Я сам жил в одном таком же… Когда-то… И помню это.

-  Нет, Андрей, - богиня покачала головой. -  Мы показываем тебе это, чтоб ты понял: это обман.

Всё вокруг спряталось за внезапно появившейся бело-золотой дымкой.

-  Как обман? Но ты ведь сама живёшь здесь.

-  Да, я живу в городе, который ты только что видел. И это для меня реальность. Но для тебя, живущего в мире физическом, это только мираж, иллюзия.

-  Мир физический – тоже иллюзия.

Богиня с сочувствием посмотрела на него:
-  Мой прекрасный мир закрылся для тебя и ты чувствуешь обиду и грусть. Правда? Ты способен прожит без мира физического с его мнимыми, ложными ценностями, ты не привязан к нему. Но ты не способен уже прожить без этих удивительных духовных миров. Стало быть, ты привязан теперь к ним. Но ты помнишь: «Много, много светлых и чистых умов пропадает в этом море, ибо не понимают они, что море – та же иллюзия. Только мы раньше жили в иллюзии в шорах, а теперь живём в иллюзии без них…» Я добавлю: я живу в этом городе, где нет зла и несправедливости, я очень люблю его, но я не привязана к нему. Я знаю: Бог не ограничивается и этим миром. Выше идут миры ещё более прекрасные. И надо непрестанно стремиться выше, расти, расти! В этом бесконечном стремлении ввысь и заключается эволюция Вселенной. Духовно растут не только люди, но и боги. Конечно, умственное знание этого закона ещё не есть его понимание. Чтобы понять и, стало быть, избавиться от всякой привязанности, надо двигаться. Не останавливаться на достигнутом и двигаться.

Старцев насупился ещё больше:

-  Двигаться… Как? Я разве не двигаюсь?

Богиня подумала.

-  Один мудрец сказал как-то: «В стремительном полёте наконечника стрелы есть мгновение, когда он не движется и не стоит на месте». Человек и есть этот самый наконечник, а его жизнь это полёт стрелы, пущенной Богом. И вот когда в своём движении ты поймёшь для себя, что вечно, а что преходяще, это и будет то мгновение, о котором сказал мудрец, это и будет началом твоего нового движения, это и будет твоя истинная  победа.

-  В смысле, только тогда получится разбить Кристалл проникновения?

Богиня покачала головой, ответила после заминки, неуверенно:
-  Да.

-  Или же осознание своего пути, вернее, его понимание, вернее, это самое – мгновение вечности, наступит для меня, когда я разобью Кристалл?

Старцев опять задумался.

-  Замок… Кристалл находится в средневековом замке…

-  Андрей, тебе пора возвращаться.

Богиня казалась огорчённой.

-  Помни, знай, завтра вам не надо будет дожидаться жжения в твоей ладошке. В девять часов утра вы должны отправляться в путь. До свидания.

-  Постой, - встрепенулся Старцев, - я ещё хотел тебя о многом спросить… Постой же, назови хоть своё имя!

-  Потом, потом.

 Всё окончательно скрыла бело-золотая дымка. А когда она рассеялась, Старцев обнаружил, что находится на знакомой полянке с Иван-чаем. Он вдруг понял – он о чём-то не договорил с богиней. Она хотела, но не сказала ему что-то очень важное… Он был раздосадован, обижен, расстроен этой дымкой, спрятавший белый город, и не слушал её толком, и не вдумывался в подтекст её слов… О чём они говорили? О чём говорила она? Какой-то мудрец; наконечник стрелы; мгновение вечности…

«Нет, я умнею, только когда поучаю Володьку Кадушкина… О всяких там магах, шизофрении – типа того, что я выхожу на тонкий план одетым… Стоп. Замок. Кристалл проникновения находится в средневековом замке. Старом – замке»…
 
У Старцева как-то стеснило грудь.

«Так ведь как раз в старом замке меня будет ждать – смерть»…


ГЛАВА  14

Сергей Кирилов любил рассказывать о своём детстве. Но использовал при этом, выражаясь языком литераторов или журналистов, стилистическую фигуру – умолчание. Если на целительских семинарах или на лекциях ему задавали вопрос о его юношеских, отроческих или даже младенческих годах, ибо у нас ведь все экстрасенсы должны чуть ли не с пелёнок исцелять, предсказывать и спорить в храме со священнослужителями, он отвечал после многозначительной паузы: «В детстве я был интересным мальчиком. Всё ходил, ходил, думал думал… Учителя всё жаловались родителям: «Почему ваш мальчик всё ходит, ходит, думает, думает?»… Затем Кириллов загадочно и очень обаятельно улыбался, (он умел загадочно и обаятельно улыбаться), и переходил на другую тему разговора. Конечно, рассказ о детстве был слишком мал и несколько странен. Так – «ходит, ходит, думает, думает» - ведут себя или дети, страдающие болезнью Дауна, или литературные Климы Самгины (нелитературных в природе быть не может). Но на даунатика Кириллов совсем не походил, не походил он и на фантом, созданный идеологизированным воображением пролетарского писателя. При сравнении с последним, при всей своей внешней сдержанности и замкнутости, Сергей был слишком наполнен жизнью, энергией, обаянием и массой мелких, милых и простых человеческих недостатков, которые все у него видели и всё ему прощали. Ведь Сергей Кириллов – гений. Сергей Кириллов – посвящённый, (разницы в этих двух словах не замечал никто). А таким людям у нас всё прощают, если они только не выходят за рамки, удобные для большинства. Кириллов и не выходил. Кстати, знаете – он с самим Евгением Евтушенко на дружеской ноге, а сам Кашпировский и Чумак однажды на коленях умоляли его помочь им очиститься от отрицательной энергии… Так что какие могут быть сомнения? Он и родиться-то толком ещё не успел, а уже и исцелял, и предсказывал, и в храмах спорил…

Легенда выглядела такой очаровательной, что Кириллов и сам постепенно начал верить в неё.

На самом же деле в детстве он был самым обыкновенным ребёнком, не обладавшим никакими паранормальными способностями. Не был он также гением – о люди, люди! Не был великим посвящённым, каковым себя считал.  Чумак и Кашпировский ни о чём не умоляли его на коленях, а с Евтушенко он был уже давно не на дружеской ноге.

Но каким же он всё-таки был? Талантливым учёным-физиком, успешно работающим в одном из ведущих в России конструкторских бюро. Сильным экстрасенсом, достаточно широко известном в своих кругах и имеющим уже ряд последователей и учеников по всей стране. Своеобразным поэтом, хотя слово – поэт, в данном случае, надо употреблять с определённым снисхождением , так же как с определённым снисхождением употребляют это слово – поэт – по отношению к физику Чижевскому или геологу Мархинину. Усидчивым философом, основательно изучившим институтский лекционный курс. И даже больше. И никаким писателем. Хотя сам он думал как раз наоборот. А ещё Сергей был очень приятным человеком. Умел говорить и умел молчать, умел любить и умел ненавидеть, умел воевать и умел вовремя заключать мир… А ещё он умел располагать к себе людей, особенно – женщин. К слабому полу он вообще был неравнодушен. Но так как считал себя последовательным и строгим христианином: «и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, а одна плоть», то вот уже лет двенадцать по нарастающей старался убедить себя, что любит свою жену. И своих учеников он ругал примерно так же, как Иисус Христос своих, («всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с нею… Правый глаз тебя соблазняет – вырви его. Правая рука тебя соблазняет – отсеки её»…). Сергей вообще тяготел порой к суровым и жёстким речам и поступкам, будучи в то же время по природе человеком мягким, добрым и ранимым, что от окружающих изо всех сил старался скрыть. Ещё он не терпел, когда с ним спорили и не соглашались, особенно в духовных вопросах. В этой области равных ему существовать не могло. В своих духовных поисках он прошёл долгий трудный путь от йогических упражнений и оккультизма до интегральной йоги Шри Ауробиндо Гхоша, а затем, как и Старцев, до эзотерического учения Григория Паламы. Обладал глубокими познаниями в понимании процессов, происходящих на тонком плане, и не только, в отличие от многих других экстрасенсов, утверждал, что знает, но и знал, что такое Космическое сознание. Так что кто посмеет ещё с ним не соглашаться? Из-за этого, кстати, он рассорился с Евгением Евтушенко, которого когда-то успешно лечил и который помог ему оказаться в Союзе писателей. После первых глубоких трещин в их дружбе Евтушенко ответил стихотворением:

«Церковь должна быть намоленной,
Только такой, где болит
Воздух от скорби немолвленной,
От молчаливых молитв.

Дому идёт быть надышанным
Уймой детей и гостей.
Слову быть должно услышанным
Даже с голгофских гвоздей.

Ну а любви полагается
Не постареть, не устать,
Ну а когда поломается,
Ненавистью не стать».

Поучений Кириллов и вовсе не переваривал, особливо от людей, которых считал себя ниже, а они на деле оказывались глубже и умней его. А так как, уже отмечалось, он умел любить и умел ненавидеть, то любовь всё равно органично переросла в ненависть и отношения были полностью разорваны.

О Кристалле проникновения Сергей знал давно. И даже пробовал разбить его на расстоянии. И даже своих учеников к этому делу подключал. И даже давал по этой проблеме интервью. Наконец решил поехать на зону и разобраться с Кристаллом на месте. По телепатическим каналам с Божественными иерархиями пришла информация: в поезде он встретит двух помощников. Помощников он встретил. Но вот тут вышла закавыка: помощнички-то оказались странноватыми. Кадушкин вообще не экстрасенс, а Старцев… Старцев его раздражал. Ну вот как, например, человек серьёзно занимается экстрасенсорикой и умеет не меньше, чем он, Кириллов, (нет, всё-таки меньше), и о нём, Кириллове, никогда не слыхал? И говорит иногда не то, не то спрашивает… И вообще ведёт себя, будто именно он – главный. И ведь наиболее важная информация с тонкого плана поступает ему!... Последнее Кириллову было уж совсем непонятно   и он раздражался ещё больше. Но сегодня ночью он получил знак. И всё, наконец, разъяснилось. Это был сон не сон. Видение не видение. К нему явился молодой красивый мужчина в сверкающих белых одеждах – посланник Божественных иерархий. Кириллов проверил – точно оттуда. Жаль, космическое имя своё не назвал, зато оказался с чувством юмора: «Зови меня просто Колей». Оказывается Старцев с Кадушкиным-то – отвлекающий маневр. Светлые силы выдают их за главных и они собирают на себя всё отрицательное воздействие.  Кристалл же, на самом деле, должны уничтожить он, Кириллов, и его помощница – молодая девушка, которая скоро придёт на зону. Вот так-то… И, кстати, понятно, почему он ногу сегодня порезал. Ребятки-то местные, охраняющие зону, похоже, догадываются, кто есть кто. Но этим его не остановить. Уже завтра он будет как огурчик. А Старцев и Кадушкин отличные парни, но им, конечно, разбить Кристалл не по плечу, нет… Как они сейчас?

Кириллов поднялся с горячего песка, чтоб сходить к палатке взять свою заветную коричневую тетрадь, где у него были собраны самые разнообразнейшие молитвы и наговоры, случайно бросил взгляд на противоположный берег Сылвы – и сердце у него запрыгало.

Сверху к реке спускалась высокая стройная блондинка в голубых плотно обтягивающих джинсах и светлой футболке. За плечами у неё вздымался внушительного вида рюкзак. У самой воды, перед мостиком из двух брёвен, перекинутых через речку, она в замешательстве остановилась, с опаской поглядела на Сергея:
-  Извините, вы не поможете мне перейти через речку? У меня рюкзак очень тяжёлый.

Её голос, её вид, её ужасный, не приспособленный для столь прелестных женщин, вещмешок, не вещмешок – куль безразмерный! – создавали в совокупности такую трогательную картину открытости и незащищённости, что Кириллов сразу забыл даже про свою больную ногу.

-  Давайте вашу поклажу, - ласково, но одновременно с силой, сказал он, смело становясь на шатающийся мостик.

Незнакомка с трудом сняла рюкзак. Кириллов легко перехватил его левой рукой, а правую подал даме. Опираясь на неё, она осторожно ступила на брёвна.

-  Не бойтесь, - ободряюще произнёс Кириллов, отметив про себя, что ладонь у девушки очень приятная.

А та шагнула раз, другой, третий… Но у самого берега все же подскользнулась, и если б Кириллов не подхватил её за гибкую тонкую талию и не прижал к себе, упала бы в воду. По телу Сергея пробежали мурашки – на девушке не было бюстгальтера. Он поставил её на землю. Незнакомка покраснела и досадливо покачала головой.

-  Извините… Я неловкая такая… А вы очень сильный.

-  Ничего, - улыбнулся Сергей.

-  Понимаете, мы сюда шли всей группой… Мы из института. Я каким-то образом потеряла своих… И где их теперь искать, не знаю…

Она с мольбой в глазах посмотрела на него.

-  Сначала мы попьём чаю, - опять же ласково, но твёрдо проговорил Кириллов. – Вы мне всё расскажете. А потом мы что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо. Пойдёмте, пойдёмте…

Пока они пили чай, Светлана Синицына, а именно так звали гостью, рассказывала о том, как потеряла своих одногруппников, как плутала одна по лесу, прежде чем выйти к зоне, как обнаружила, что рюкзак, который у неё – вовсе не её, а подруги, - они перепутали их как-то…

Кирилов почти не слушал. Он вспоминал слова ночного посланника, и Света нравилась ему всё больше и больше.

«Она! Она! Она!»

Сергей не удивился даже, когда девушка нечаянно облила свои брюки варевом из котелка, которое утром изобретал Кадушкин, ушла переодеваться в его палатку и появилась оттуда в коротенькой чёрной миниюбке. Всё выглядело естественным. Светлана смущённо улыбалась:

-  У моей подруги там всё такое… Да ещё мало мне… Ничего лучшего в тайгу взять не нашла, как только миниюбки.

Кириллов обаятельно улыбнулся:
-  Гуманитарии всегда рассеянные. Не то что мы технари, физики да химики… Ваша подруга, наверное, такая же симпатичная девушка, как и вы…

-  Нет, что вы, - Светлана в очередной раз смутилась, - я разве симпатичная?

Она опустилась перед ним на колени. Ба-а, да на бёдрах ещё вырезы… Девушка осторожно потрогала его больную ногу:
-  Вам не больно?

-  Нет.

-  По-моему, вы очень сильно порезались…

-  Я её тут уже полечил. Завтра буду ходить.

-  Как полечили?

-  Я слово знаю заговорное.

Девушка одновременно удивлённо и восхищённо посмотрела на него.

-  А меня научите?

И вдруг покраснела, отвернулась.

-  Ну, пойду, свои брюки постираю.

Направилась к реке.

Без сомнения, у неё красивые ноги. Ей хорошо миниюбка. Красивые стройные ноги…

Кириллов вдруг вспомнил свою жену. Встрепенулся.

«Если правый глаз смущает тебя»…

Нахмурился. Достал коричневую тетрадь. Подключил тонкое зрение, но увидел вокруг только сверкающее белое сияние.

Когда девушка возвратилась, он с суровым видом читал про себя молитвы. Она развесила на ивовых ветвях мокрые джинсы. И вновь к нему, рядышком, на отпилок высохшей сосны. Сжатые колени чуть в сторону, в вырезе белый изгиб бедра.

-  Сергей, извините, пожалуйста, что я вам мешаю. Ваша фамилия – Кириллов?

Он серьёзно посмотрел на неё и кивнул.

-  Ведь вы были недавно в Перми?

-  Да.

-  Я видела вас по местному каналу. Вы говорили о каком-то Кристалле проникновения… Я вас здесь увидела и подумала: вы это или не вы? Но я сразу почувствовала, что вы экстрасенс. И в палатке у вас столько икон стоит… Там такая сильная энергетика… Благодать настоящая.

Вид у Кириллова смягчился.

-  Я перед тем, как ехать на Н-скую зону, видела сон… Вы… не смейтесь… Но я видела во сне вас. Только на вас была сверкающая белая одежда. Вот…

Светлана запнулась и вдруг заговорила быстро-быстро, и немного тише, и на боле низких нотах, и чуть сдавленно:
-  Вы подошли ко мне, взяли меня за плечи и сказали, что я встречу вас на Н-ской зоне и что я должна помочь вам. Я хотела уходить сейчас искать своих и ничего всё-таки не говорить вам, но так получилось…

Девушка перевела дыхание. И уже спокойно:
-  Я когда заблудилась в лесу, порвала цепочку и потеряла нательный крестик. Но вот сейчас я стирала брюки, и оказалось, я его не потеряла. Он застрял как-то хитро ме6жду ремнём и тканью и он вновь у меня… Вот, - и она протянула Кириллову ладонь, в которой лежал маленький золотой крестик. – И тогда я поняла, что прежде чем уходить, я должна всё рассказать вам.

Она как-то беззащитно улыбнулась:
-  Что мне теперь делать?

Кириллов снова ответил ей обаятельной улыбкой. Глаза у него лучились.

-  Ничего.

Добавил строго и наставительно:
-  Никуда ходить вам не надо, вы остаётесь здесь.
И опять ласково:
-  И вы действительно должны помочь мне. Завтра мы всё решим.

-  Как вы меня обрадовали, я ведь боялась идти одна в этот недобрый лес, - повеселела Светлана. Задумалась: - А как ваши друзья на это посмотрят?

-  Нормально посмотрят. Но им пока ни о чём говорит не надо.

-  Как я рада, Сергей, что осталась с вами!... То есть не конкретно с вами, а вообще… Со всеми вами…

Она встала. Подол юбки при движении колыхнулся, сверкнули чёрные кружева. Случайно.

-  Идёмте купаться.

-  Не могу.

-  Ах, да… Ну а я искупаюсь.

Кажется, она взглянула на него чуть кокетливо. Но это вполне естественно. Всем женщинам свойственно кокетничать, тем  более когда мужчина им нравится. Это идёт уже на подсознательном уровне. И здесь ровным счётом ещё ничего нет. Он кивнул.

Светлана исчезла в палатке.

Сергей поймал себя на том, что сердце у него учащённо колотится и что он с нетерпением ждёт нового выхода девушки. Он попытался смотреть в противоположную сторону, отвлечься, - вон лес какой-то сегодня особенно неестественный, словно ожидает чего-то. Но шалые непослушные глаза опять возвращались к палатке, сокрывшей Светлану. И вот полог шевельнулся… Кириллов почувствовал, что ему не хватает воздуха. То, что он увидел, превзошло его ожидания. Девушка была сложена идеально и в своём ярко-красном миникупальнике, который ей очень шёл и, в принципе, мало чего закрывал, выглядела настолько привлекательно, что теперь уже смутился он.

-  Вы в купальнике ещё красивей. Он вам очень идёт, - попытался спрятаться он за очередным комплиментом.

-  Да?

Она приблизилась к нему. Её бёдра вдруг оказались так близко, что он ощутил тонкий, душистый запах её тела…

-  У моей подруги и купальник мини, - с лукавинкой засмеялась девушка и, покачивая бёдрами, поплыла вниз.

«Если правый глаз смущает тебя!»…

-  Сергей, ой какая вода прекрасная, жаль, что вы не купаетесь.
Кириллов принялся вспоминать свою жену, затем сына. Но вместо них упрямо появлялась молодая красавица в огненном вызывающе- открытом купальнике. Кириллов напряг волю, яростно стряхнул с себя одолевающие его мысли и вновь сосредоточился на молитвах. Светлана вернулась. Встала прямо перед ним. Сверкнув белыми подмышками, выдернула из головы шпильку, золотистые волосы расплескались по красивым белым плечам с нежной бархатистой кожей… Желание вновь обожгло Сергея и он понял, что не в состоянии бороться с ним.

-  Сергей, а правда, что сегодняшняя наука начинает опровергать сама себя? – Садясь, она коснулась его коленом. – Нам лекции по философии читал один преподаватель, но по образованию он физик. Он говорил, что многие научные истины у нас и не истины вовсе, они за уши притянуты…

-  Так оно и есть, - как можно серьёзней ответил Кириллов.

-  Расскажите чего-нибудь?

-  Сейчас я занят. Может попозже?

-  Сергей, ну расскажите уж чего-нибудь, - просящим, чуть капризным голоском повторила она.

-  Ну хорошо.

Кириллов задумался на минуту, и стараясь не смотреть на девушку, начал рассказывать.

Рассказывал он долго и нудно, сам толком не отдавая отчёта в том, что говорит. Квантовая механика, теория единого поля… Эйнштейн, Гейзенберг, Вольфанг Паули, Нильс Бор… Рассказывая, он как-то нечаянно придвинулся к девушке, а может она пододвинулась к нему, и его левая нога оказалась тесно прижатой к её ноге. Последние слова своей лекции Сергей уже говорил как сквозь сон. Огромные волны белой энергии обрушивались на него и завертели, закружили голову, и он видел только эти её ноги, стройные, белые, выпуклый живот, еле прикрытые красной полоской купальника высокие, хорошо развитые груди… Дыхание у него сбилось…

Он отодвинулся, засмеялся громко и неестественно:
-  Наверное, моя лекция скучная и непонятная для гуманитариев?

-  Да, это мне трудно со слуха оценить, - ответила Светлана, тоже задыхаясь.

– У меня даже голова закружилась. Пойду переоденусь.

Она поднялась. Сергей не смотрел на неё. Сердце бешено прыгало в груди. Сверкающие белые потоки падали на него. Всё нормально. Всё пока нормально. Он попробовал вспомнить свою жену – и не смог.

-  Сергей, подойдите сюда на минутку, - послышался из палатки голос девушки.

«Не ходи», - шепнуло что-то внутри. Но сияющие реки уже подхватили его и внесли в палатку.
Светлана полулежала на боку. В углу валялся верх купальника, грудь и плечи прикрыты оранжевым полотенцем.

-  Послушайте, икона что-то говорит…

И она показала рукой… Сергей не увидел – на какую икону она показала рукой… Он увидел, что полотенце сползает, сползает и открывает ей грудь… Он опустился рядом.

-  Сергей, - голос женщины стал вкрадчивым, она пристально смотрела на него и улыбалась, - икона сказала, что нам многое разрешено…

Полотенце упало. И перед его лицом оказались её груди с набухшими тёмно-коричневыми сосками… Он вновь почувствовал тонкий, дразнящий, притягивающий запах её тела…

-  Ну, не бойся… Нам разрешено. Ты сам знаешь… Разве я не нравлюсь тебе? Поцелуй мои соски, обними меня… Ну?...

Желание сметало его. В следующий момент он рывком притянул женщину к себе и ощутил всем своим существом трепетное, горячее женское тело. Она обхватила его за шею и жадно и остро поцеловала в губы…

-  Сергей! Сергей!

Кириллов отдёрнулся от Светланы, а та испуганно закрыла грудь полотенцем.

-  Это Старцев, - прохрипел Кириллов и шарахнулся к выходу, но женщина вдруг отшвырнула полотенце и, схватив его за голову, с силой прижала его лицо к своему животу.

-  Я приду к тебе вечером и ты будешь любить меня, - голос её звучал необычайно властно. – Вечером.

И оттолкнула его от себя. Кириллов полез из палатки.


ГЛАВА  15

Руки, руки – прочь! прочь!

Его отпустили. Сознание возвращалось к Кадушкину. Он сидел в мягком кресле. Перед ним стояли двое мужчин и женщина в блестящих белых комбинезонах.

Что это? Кто это?

Был лес. Бой. Боль в руке… На Андрея упала гора воинов. Серый столб. Он, Владимир, вмазал ему лучом. Но он, столб, не взорвался. Наехал… Ударил по голове?... Он увидел вдруг небо и верхушки деревьев… Это потом, когда он, Владимир, упал…

Мысли путались у Кадушкина. Голова поехала куда-то вбок, и ему показалось, что он падает. Он зажмурился. И не упал. Голова встала на место. Владимир открыл глаза.

Перед ним стояли двое мужчин и женщина в блестящих белых комбинезонах.

Опять? Но они уже были. Он снова зажмурился.

-  Брат наш, не бойся, мы не причиним тебе вреда. Мы тебя любим и желаем тебе добра.

Нет. Это не сон. Не глюки. Может, шизофрения? Что так Андрей говорил… Выход без одежды в тонкие материи… Кадушкин посмотрел на себя – одежда на нём была.

-  Владимир, - произнесла женщина, - мы не причиним тебе зла.

Кадушкин тупо воззрился на неё и, припоминая слова молитв, попытался стрельнуть молнией. Но голова не работала – молитвы не вспоминались, а молнии из живота не вылетали. Он попробовал встать – и не смог. Тело оказалось слабым, ватным…

-  Не беспокойся, - вновь сказала женщина, - через четыре с половиной минуты всё пройдёт.

А один из мужчин достал из кармана маленькую книжицу и с выражением прочёл – «Отче наш»… Перекрестился. Перекрестились и остальные.

-  Ага, - сообразил Кадушкин, - вы, значит, не маги.

-  Нет, не маги, брат.

-  А кто? -  Леои.

-  Леои?- растерянно переспросил Кадушкин.

Те кивнули.

Владимир долго копался в памяти, стараясь  припомнить почему-то названия племён  североамериканских  индейцев, но кроме могикан и Чингачгука ничего не вспомнил. И ему от этого сделалось так грустно, что он лишь удручённо пробормотал:

-  А я вот – не леои, белый брат.

-  Люди на Земле называют нас иногда светлыми гуманоидами, - сказала женщина, но это неправильно. Мы – леои.

 В это время Кадушкин стал приходить в себя.

-  Так вы, значит, леои… А с какой планеты?

-  Венес.

-  Венес…

Владимир опять задумался и такой планеты не вспомнил. Но теперь его это не огорчило.

-  Не из Солнечной системы, значит, - отметил он деловито.

-  Нет.

-  Понятно…

Кадушкин потёр лицо и огляделся. Они находились в небольшой полусферической комнате, заполненной мягким голубоватым светом. Затем ещё раз окинул взглядом своих собеседников.

-  А внешне вы на нас походите.   

-  Да. Но внутренне мы отличаемся от человеков и богов.

-  Чем?

-  Человеки созданы по образу и подобию богов. А боги бессмертны. Мы можем жить вечно, но мы не бессмертны.

 -  А креститесь? Крещёные что ль?

Все трое улыбнулись.
 
-  Нет, - сказал второй мужчина, молчавший до сих пор, - мы не крещёные. Нагорную молитву Эссет прочитал только для того, чтобы тебя успокоить. Действительно гуманоиды, мы их зовём – ценхи, сделать этого не могут. Мы можем, как ты убедился, хотя этого и не делаем. У нас всё несколько  иначе. Боги для нас просто союзники. Мы зовём их старшими братьями и преклоняемся перед их мудростью и силой.

-  А я кто?

-  Ты человек.

 «А Андрей?» - хотел спросить Кадушкин, и его буквально обожгло. Он вскочил, хотя ещё и чувствовал некоторую слабость.

-  А Андрей?! Со мной вместе был Андрей Старцев! Где он?!

-  Успокойся, Владимир, - поспешно проговорила женщина, касаясь его руки, - с ним всё хорошо. Он тоже спасён. Только не нами. Его спасли боги. Мы поспешили вам на выручку вместе с ними. Вы скоро опять будете вместе. Садись. Посиди ещё полторы минуты. Зачем так волноваться?

Кадушкин рухнул в кресло.

-  Какие вы всё-таки эмоциональные, - покачал головой второй мужчина.

- Надо мне возвращаться, - мрачно заявил Кадушкин.

-  Конечно ты возвратишься. Только сейчас придёшь окончательно в себя и мы тебя подвезём к вашему лагерю, - ответил тот, кого звали Эссетом.

Кадушкин немного успокоился.

-  А это, значит, ваш корабль?

-  Да.

-  А почему ни пульта, ни приборов каких-нибудь?

-  Нам этого не нужно, - снова ответил Эссет. – Мы ведь не технократическая цивилизация ценхов. Этот корабль управляется энергией мысли. Впрочем, приборами мы пользуемся, и техника у нас есть, но они не имеют ничего общего с техникой ценхов и с техникой людей.

-  А чем у вас корабль освещается? – допытывался Кадушкин. – Лампочек не видно.

-  Электричеством мы пользуемся ограниченно: оно в больших дозах загрязняет тонкий план. Стенки корабля покрыты особым светящимся составом. Абсолютно безвредным.

-  В мирах физических мы иногда используем также особые растения, - добавила женщина, - они дают свет.

-  Интересно, - покачал головой Кадушкин. – Вот бы глянуть хоть одним глазком на вашу планету. Или это будет безвозвратно для меня?

-  Возвратно. Мы ведь цивилизация светлая. Просто сейчас есть некоторые сложности. Это займёт определённое время, а тебе скоро пора возвращаться. Хочешь, мы покажем тебе наши картины? Их пишет Сотей, - женщина показала на второго мужчину.

-  Неис тоже пишет картины, - сказал Сотей, - но на станции она недавно, поэтому ещё ничего не написала.

-  Что ж, с удовольствием посмотрю, - согласился Кадушкин, вставая. Он вновь чувствовал себя хорошо.

 В стене образовался узенький коридор, по нему они прошли в следующую комнату – просторную и светлую. Картины – большие и малые, висели на стенах. Привычные рамки на картинах отсутствовали и написаны они были на тонких дощечках. Кадушкину поначалу показалось, что на фанере.

- Нет, мы пишем исключительно на деревянных дощечках, - пояснил Сотей. – Иногда дощечки склеиваем между собой. Покрываем отшлифованную поверхность специальной бесцветной пастой, а потом кладём краски.

Кадушкин внимательно рассматривал картины. Все они были голографическими. Причём, многослойными. В одной картине находилось иногда как бы несколько. Преобладали пейзажи, в основном неземные. Перед этими пейзажами, будь у Владимира побольше времени, он простоял бы очень и очень долго. Но во времени Кадушкин был ограничен, поэтому он старался не задерживаться подолгу возле каждой – надо успеть посмотреть все. Кроме пейзажей на картинах встречались просто изображения отдельно взятых деревьев, растений, фрагментов растений. Ещё реже – животные, кстати, здорово смахивающие на пеликанов, пингвинов и домашних кошек. Людей не было вовсе.

-  Мы пишем красками, которых на Земле не знают, - говорил Сотей. – Именно они создают голографический эффект. Мы их иногда так и называем – голографические.

-  А почему вы не пишите на бумаге или холсте?

-  Бумага, холст – это мёртвый материал. На дереве же писать гораздо интересней. Каждое дерево вбирает в себя самую разнообразную информацию из Космоса, а мы просто расшифровываем эту информацию в красках.

Внимание Кадушкина привлёк между тем пейзаж, сильно похожий на картинки Н-ской зоны. На фоне деревьев, холмов, извивающейся речушки сражались, переплетаясь огненными лучами, эллипсы и сигары, круги и треугольники; белые, серебристые, чёрные; большие и малые…

-  Ты понял информацию верно. Это действительно Н-ская зона. Тут изображены события пятнадцатилетней давности. Это фрагмент, когда силы иногалактик, враждебных нам и цивилизации богов, вторгаются в нижние слои земного астрала.

- Зачем?

- Тысячелетия на Земле борются друг с другом три силы: боги, демоны и представители иногалактик – ценхи, вместе со своими могущественными союзниками, которых мы называем богами антикосмоса или инородцами.  Некоторое время назад Божественные иерархии, объединившись, уничтожили наконец основные демонические структуры земли. Этим воспользовались иногалакты. Их корабли вторглись в очищенные слои астрала и кое-где сумели закрепиться. Так как человеческое общество построено и функционирует более по закону зла, то они подчинили себе и человеческое общество. Теперь они ждут прихода своего сверхбога – великого бога антикосмоса, и надеются создать на Земле новый мир, новую родовую общину, только уже не богов, а антибогов. Вы втроём здесь, чтоб этому помешать.

Сотей помолчал.

-  Кстати, это единственная картина, написанная на вашем материале. Я использовал дерево, поваленное бурей. Все остальные написаны на деревьях, которые у вас не растут.

-  Родовая община… - Кадушкин потёр подбородок. – А что это такое?

-  Вкратце и в общих чертах. Божественные инрархии создали на тонком плане Земли иерархии человеческие. Причём, каждая – свою. Одна – славян, другая, например, - тюрков… В свою очередь, человеческие иерархии делятся на подъиерархии, соответствующие уже определённой национальности. Оттуда человек приходит в физический мир, оттуда получает помощь и туда возвращается. Это его родовая община.

-  Да… - Кадушкин почесал затылок. – Вот так расскажешь кому-нибудь… А воины, которые были в лесу, которые взрывались, как канистры с бензином, и тут же сгорали… Они из какой родовой общины?

-  Н-ская зона наполнена мелкими магами, - вступил Эссет. – Их родовой общиной считались раньше демонические слои Земли. Теперь они подчинены иногалактам. Те вводят в них особый код, благодаря которому, во-первых, они получают довольно большие парапсихические способности, намного превышающие их реальный потенциал. Во-вторых, предохраняют их на определённое время от ударов кармы. Но карма накапливается, тем больше, чем активней они борются со светлыми структурами. А заставляют их работать очень активно, вы на зоне это на себе почувствовали. И если целенаправленным ударом разбить этот код, то карма срабатывает мгновенно, и войны эти, по всем законам уже несколько лет как мёртвые, сразу самоуничтожаются.

Кадушкин только удивлённо покачал головой. И вдруг почувствовал, что ему пора. Но ещё так хотелось походить, посмотреть, послушать!

-  Владимир, - улыбнувшись, предложила Неис, - пойдём, мы покажем тебе теперь нашу оранжерею?

В ботанике Кадушкин не разбирался. Её не любил. Цветов дома не терпел и их не поливал. Ухаживала за ними жена, с боем прописавшая в квартире с десяток фиалок и «хирург без ножа». Но на сей раз предложение Владимир принял с удовольствием.

Они проследовали в следующую комнату. Небольшой овальной формы зал оказался сплошь заставлен кактусами в коричневых глиняных горшках. Самых причудливых форм и расцветок, цветущих и нет. Они шеренгами красовались на полках вдоль стен, громоздились на многоэтажных этажерках, на подставках, на круглых столах, качались, подвешенные к потолку. Кадушкин остановился перед огромным алоэ, потрогал бочонок, в котором рос цветок… Да, так и есть. И посудинка из глины. Всё как на земле.

-  Ты разочарован? – спросила Неис. – Но кактусы на Землю завезены именно нами. Алоэ же у вас вообще сохранилось в кристально чистой форме. Это растение и у нас точно такое растёт.

-  Вот оно что… А какая от них польза?

-  Кактусы обладают огромной энергетикой и при умелом контакте с ними способны успешно устранять самые разнообразные психические расстройства. Что касается алоэ, то это растение вообще уникально по своим целебным качествам. На Земле оно малоисследовано и используется процентов на 20-25 от своего потенциала. Для более полного действия надо за ним ухаживать, общаться с ним, читать перед использованием его в лекарственных целях определённые наговоры, так скажем… Конечно не со всяким человеком алоэ гармонирует, а только с тем, кто любит его. Но в последние годы мы вместе с целительскими структурами Божественных иерархий немного переработали тонкую организацию этого растения и оно стало оказывать лечебное действие менее избирательно.

-  Занятно, - пробормотал Кадушкин. – А ещё какие-нибудь растения вы на Землю завезли?

-  Да. Но ты не очень интересуешься ботаникой.

-  Признаться, так и есть.

-  Пойдём в нашу библиотеку, - на этот раз предложил Эссет. – Это тебе ближе.

-  Конечно, я же книжный червь, историк, - обрадовался Владимир.

Но в следующем зале его уж воистину ждало разочарование. В махоньком стеклянном шкафчике стояло лишь три-четыре десятка книг. Вдобавок в основном фантастика, триллеры, фэнтези… Такое барахло Кадушкин не читал. Он встретил лишь одну знакомую книгу: «Мост через вечность» Ричарда Баха, да и то на английском языке.

- Да, Владимир, это не университетская библиотека, - улыбнулся Сотей.

- Не удивляйся, - тоже улыбнулся Эссет. – Большая часть земных книг очень тяжёлая, замусоренная энергетически, и мы не хотим загрязнять понапрасну корабль. Тут всегда только те книги, с которыми мы работаем.

-  Как? – буркнул Кадушкин.

-  Земля имеет 12 измерений. Скоро их будет 17. Земля, как и Космос, многослойна. Через неё проходит множество параллельных миров, в том числе и тёмной ориентации. Между ними идёт борьба. Мы уже сегодня касались этого вопроса. Так что человек – арена противоборства и участник борьбы. Одни – посланники света, другие – посланники тьмы, третьи – и то и другое и ещё какое-нибудь третье. Поэтому всё на Земле заидеологизировано. Политик – идеология. Философ – идеология. Монах-отшельник – идеология. Литература у вас, разумеется, заидеологизирована тоже. И вне идеологии её нет и быть не может. Даже Фет и Майков – идеология. Даже собиратель народных сказок – идеология.

Теперь – что такое текст? Вибрация. Ритм. Код. Выход в тот или иной мир. При этом писатель одновременно и нападающий («ловец человеческих душ») и жертва, потому что связь с написанной книгой остаётся у него навсегда. И поэтому он всегда открыт для удара. Теперь о нашем методе работы. Мы берём, например, книгу Ричарда Баха. Ричард бах – гуманоид, воплощённый в человеческом теле, и он этого, в принципе, не скрывает. Его произведения, несмотря на свою увлекательность, оригинальность, наносят читающему их и определённый вред, ибо незаметно подключают его к структурам в том числе человечеству и враждебным. По книгам Ричарда Баха мы выходим на энергетическом уровне на самого автора, а затем на  те самые структуры, которые которые помогали Ричарду Баху эту книгу написать и к которым, сами того не ведая, подключаются читатели. Иногда эти структуры сражаются с нами. А иногда просто бросают своего сотрудника. В этих случаях он или гибнет или теряет  талант, а книга его становится энергетически безвредной или пустой.

-  Наверное, то же самое делают и они? – предположил Кадушкин, внимательно слушая Эссета.

-  Разумеется.

-  Ну а у вас-то книги пишут?

-  Конечно. Но у нас литература отличается от вашей. У нас нет литературы развлекательной. И вообще художественная литература, по сравнению с вашей, почти не развита. Также почти отсутствует литература историческая и философская. Наши книги не учат, не рассказывают, не развлекают. Они больше созерцательные. Они развивают наблюдательность, эстетическое восприятие, умение мыслить образно и абстрактно. Японская поэзия танка походит на нашу литературу, древнекитайская поэзия… Из  примеров по времени и по духу тебе ближе – Пришвин «Времена года», - это тоже напоминает наши книги.

-  Ясно.
 
Всё. Всё. Пора.

Они возвратились в полусферический зал, откуда первоначально вышли. Кадушкин обратил внимание, что мягкое кожаное кресло, в котором он сидел, исчезло.

- В путь, - сказал Сотей.

Почти тут же стенка перед глазами стала таять… Растаяла. Владимир узнал знакомую полянку с Иван-чаем. Вышел наружу и сразу же оглянулся. Два сверкающих белых блюдца – одно на другом. Внутри корабля три затуманившиеся фигуры – двое мужчин и женщина.

-  До свидания, Владимир, - голоса звучат тихо, еле различимо. – Счастья тебе. Победы вам.

-  До свидания, - Кадушкин помахал рукой. – Спасибо огромное вам за всё.

-  Владимир, - Неис. Её голос. – кресло, в котором ты сидел, было не кожаное. Мы не убиваем животных, не едим мяса и не используем их шкуры для бытовых и хозяйственных нужд. Счастья тебе. Мы всегда готовы тебе помочь.

Корабль пропал. Словно и не было его. Даже трава не примята.
 
И вдруг Кадушкин вспомнил про серый столб, который должен курсировать взад-вперёд по этой самой полянке. Он поёжился и ему сразу стало неуютно.

Время далеко за полдень. Душно. Приглушённое солнце в паутине облаков. Сумрачный лес угрюмо наблюдает за ним.

«Андрей меня наверное уже потерял».

Кадушкин зашагал к лагерю.


ГЛАВА  16

В воздухе марево. Люди стали варёными. Мысли стали варёными. И напряжение притупилось. Хотя как никогда раньше за все эти дни Старцев чувствовал опасность.

Жара, жара… Почему вдруг после обеда сегодня такая жара? Вечер – и всё равно жара?

Он стоял прямо в центре полянки.

 Где он был сегодня? С кем говорил? С кем сражался?

Тёмный морочный лес надвигался на опушку длинными тенями и бормотал… И его шёпот порождал движение в зыбком неустойчивом мире. В игре светотени возникали люди, в шелесте горячего ветра и в неслышном пении Сылвы – их голоса.
 
Кириллов уже почти не хромал. Он ставил шалаш для Светланы. Та наотрез отказалась ночевать в его палатке. А с какой стати – ночевать? Кто она? Откуда она? Она друзей должна разыскивать, а не щебетать тут, благоговейно заглядывая ему в рот при каждой вылетающей оттуда фразе. Голубые джинсы… Полупрозрачная футболка… Хоть бы бюстгальтер одела. Светлана вдруг коротко взглянула на него. И Старцев понял, что пытается обмануть себя. Последняя его ворчливая мысль – насквозь фальшива. Андрей вдруг почти со страхом подумал, что он, на самом деле, совсем не против, что женщина ходит в полупрозрачной футболке и без бюстгальтера… И вот эта его истинная мысль – похотливая, особенно в данной реальности, и особенно в данной реальности – вредная, разозлила его. Он покосился на речку. Почти у самой воды, на поваленном бревне, сидел Коля – тот самый человек, от которого он бегал в первый день пребывания на зоне. Появление его на этот раз было таким обыденным – то ли он привык к чудесам, то ли усталость притупила восприятие действительности – но Старцев почти не удивился и встревожился. Они знают друг друга очень давно… Вот уже сотни лет Коля вот так, с отрешённым видом, насвистывая какие-то оперные арии, в серых джинсах и серой рубашке какого-то военного покроя, сидит на берегу Сылвы, а он, Старцев, расположившись чуть поодаль от него, пытается разгадать чужую игру. Сейчас игра ведётся через женщину. Андрей ощущал повсюду непонятное, необычное магическое воздействие, против которого пробуксовывали все его приёмы. Кириллов уже попал под это воздействие. Теперь, похоже, под него начинал попадать и он сам. Бритвенный взгляд женщины окончательно убедил его в этом…

Но что, что нужно этому человеку! Зачем он пришёл сюда? Его видит только он один. Кириллов – не видит. Кадушкин, перед тем, как лечь спать, купался, бродил по берегу – не видел. О чём они должны поговорить вдвоём? Зачем?

Старцев стиснул зубы и решительно направился к Николаю.

-  Я пришёл.

Коля приветливо посмотрел на него, улыбнулся и сказал тепло и мягко:

-  Я очень рад, Андрей. Садись.

И вновь Старцеву показалось, что они знают друг друга давным-давно. Спокойствие и хладнокровие вернулись к Старцеву. Он сел рядом, спиной к воде: так, чтоб видеть одновременно и своего собеседника и весь лагерь.

-  Николай, я ведь знаю, что эта женщина – твоя подставка. Может, ей лучше уйти?

-  А-а-а! – идиотски раззявив рот, протянул Коля. Глаза его вдруг сделались безумными. Он затараторил с улыбочкой: - Гостья, гостья, гостья-то ваша не уйдёт, нет! Её Сергей не отпустит. И тебе её отпускать не очень хочется. Так ведь?

Перешёл на шёпот.

-   Магия – это шахматы. Равные по силе соперники, одинаково владеющие всеми приёмами борьбы, имеют, в то же время, свой индивидуальный почерк и свою манеру игры, которая иногда противнику непонятна.  Женщины – как раз тот самый случай. Будучи даже слабей мужчин, они для них смертельно опасны.

-  Это только до тех пор, пока мужчина не поймёт манеру игры женщины. Тогда всё изменится наоборот, - осторожно возразил Старцев.

-  Да-да-да. Нет-нет-нет. Да – вообще, нет – для нашего случая. Кириллов попался. Тебе он не верит и слушать даже тебя не хочет. А сам ты ловишься… Впрочем, не слишком успешно. Несмотря на некоторую твою уязвимость в данном вопросе, я знал, что успех с тобой маловероятен. Поэтому наша дама сосредоточилась на Сергее. Расчёт оказался правильным.

Коля звонко рассмеялся.

- А вот твоя манера игры мне импонирует. Сочетание жёсткости и мягкости… Ты б смог со временем даже с женщиной справиться. (В словах собеседника Старцев почувствовал издевку). А какой масштаб действий: весь день блокируешь меня, Светлану; вразумляешь Кириллова; поддерживаешь Кадушкина… А твоё необоримое стремление найти на зоне Кристалл, которого на зоне и в помине нет? Я в восхищении!

Коля театрально всплеснул руками и вдруг помрачнел. Сгорбился. Сник. И Старцев неожиданно для себя понял, что человек этот очень устал.

-  Не обижайся. Не устраивай войну со мной, Андрей. Я кривляюсь, я клоуничаю. Я больше не буду.

Помолчали. Старцев вдруг обнаружил, что лагерь пуст.

-  Все легли спать, Андрей. По раздельности легли, не беспокойся. Хотя это мало что меняет.

-  Поживём – увидим.

-  Ты сам не веришь в то, что ты сказал.

Как-то неестественно быстро потемнело. Попрахладнело. Посвежело.

Старцев оглянулся и даже вздрогнул. Реки не было. Прямо за спиной стоял густой сизый туман.

-  Туман… Опять этот туман… Значит, зона сегодня будет болеть, - пробормотал Коля. – Ты что-то хотел спросить?

-  Мысли считываешь?

-  Так, догадка.

-  Нет.

Коля поднял с песка какой-то прутик. Внимательно поразглядывал её, как будто что-то вспоминая, затем задумчиво посмотрел куда-то вдоль берега. Бросил прутик под ноги.

-  Когда я был маленьким, мне приснилась однажды красивая молодая женщина… И она сказала мне, что её зовут – Смерть. Когда я рассказал сон родителям, они все смеялись, уверяли, что смерть – старая и страшная, с косой и мешком за плечами. А я всё спорил: «Нет, она молодая и красивая»… А они были правы. Смерть не может быть молодой и красивой. Смерть это всегда разрушение. И любой человек проигрывает схватку с ней. Конечно, можно лепетать что-то о бессмертии души. Да, душа бессмертна. Но когда она, прекрасная и свободная, унесётся в горние выси, физическая её оболочка останется здесь. И будет гнить, разлагаться и поедаться червями… И люди, верящие в бессмертие души, будут плакать и причитать над ней. Иисус Христос понимал это несоответствие между верой и действительностью. И поэтому он не оставил своё физическое тело здесь. И он единственный, хотя и не без посторонней помощи, но победил смерть… Больше её не смог победить никто. Глупо, очень глупо утверждать о могуществе и первичности, о решающей роли на Земле Божественных миров, если они способны, самое большее, на спектакли с запахом мирры и с исцеляющей энергией, исходящих от трупов великих праведников. Глупец, кто говорит, что физическое тело ничего не значит. Что реинкарнация -  это почти то же самое, что стрижка ногтей… Душа спускается в этот мир для великого подвига. И начинается этот подвиг с великого праздника – рождения. Душа  ничего не теряет, нет, она – приобретает. И пройдя свой трудный путь, и выполнив свою миссию, она должна по аналогии и здесь – приобрести, а не потерять. И здесь тоже должен быть великий праздник – и ещё больший, и тоже для всех… Но тут появляется та – с косой и с мешком . И душа, безусловно своим доблестным трудом что-то получив для себя там, в горних мирах, - не награду, нет, просто – счастье, тут – теряет, и делает других несчастными. Хотя по логике вещей не должна бы – терять. И пусть я даже не буду плакать над этой брошенной физической оболочкой. Но праздновать, радоваться и веселиться, как при её рождении, я тоже не буду.

Туман наползал на берег. Накрывал палатки, затягивал всю опушку…

-  Уходите отсюда, - вдруг глухо сказал Николай. – Все трое уходите. Нет на зоне никакого антихриста и нет никакого Кристалла проникновения. Вы просто погибнете здесь впустую.

Старцев покачал головой.

Коля поморщился:
-  Ты всегда был упрямым. Упрямым и несговорчивым. И это тебе всегда мешало… Мне жаль, что мы говорим так поздно. Жаль, что ты так глупо вёл себя в первый день…

Помолчал.

-  Когда-то, очень давно… Мы вот так же беседовали с тобой…

Он не договорил.

Кусты рядом с ними зашевелились, затрещали, и из них вывалился растрёпанный бородатый человек, в котором Старцев с радостью узнал Гмырина.

-  Юра, ты куда пропал?

-  За летающими тарелками бегал, - ответил за него Коля. – Ведь как кошка подобрался. Я уж думал у меня галлюцинации в тумане начались.

Гмырин встал, отряхнул брюки и стал подмигивать и кивать Старцеву.

-  Юр, не тяни, скажи прям так всё.

Тот категорически покрутил головой. Показал пальцем куда-то в туман и пропел:
-  Услы-ы-ышат.
Притянул голову Старцева к своему лбу. Подержал с полминуты.

-  Юрий общается только телепатически и не как иначе, - опять засмеялся Коля. – Настоящий конспиратор. По-моему, он сообщил , что ему ваша гостья не нравится.

Гмырин кивнул:
-  Я её – видел – там.
Опять ткнул пальцем куда-то в туман.

-  Болтливый ты стал.

Гмырин приложил руку к груди:
-  Тяжело.

Коля потянулся.

-  Пойдём спать. Андрей твою информацию давно знает.

Подтолкнул Гмырина к тропинке… Они ушли…

Туман густел. Вот уже ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Кругом ни звука. Старцев ополоснул лицо водой и почти наощупь добрался до своей палатки. Подключил тонкое зрение. Вокруг палатки Кириллова стояла мощная энергетическая защита.

«Похоже, что-то до него дошло. Всё будет нормально».

Кадушкин похрапывал. Старцев забрался в спальный мешок. День кончился? Кириллов. Бой. Лес. Коля, богиня, Атлантида, Ной… В памяти что-то слабо шевельнулось. Но усталость уже со страшной силой навалилась и овладела им.

«Он уже рассказывал мне, что смерть – красивая женщина… Я уже знал это перед зоной… Я разговаривал с ней… С кем? Когда?»…

Старцев провалился в сон.


Тем временем Коля и Гмырин отошли от лагеря довольно далеко. Коля хлопнул Юрия по спине.

-  Дальше дойдёшь один. Не плутай больше. Иди к своей палатке и ложись спать. Побыстрей.

Гмырин мелко-мелко засеменил ногами и вскоре исчез сизой пелене, затягивающей тропинку. Коля замер, прислушиваясь к чему-то. И вдруг перед ним в воздухе образовался яркий серебристый шар, а затем нечёткая, размытая туманом фосфорическая фигура.

-  Я всё сделал, - сказал Коля, поклонившись.

-  Ты отговорил их?

-  Нет. Они не согласились. Это было ясно.

-  Тем хуже для них.

-  Тем хуже для них, - эхом повторил Коля.

-  Что это был за человек рядом с тобой?

-  Один местный юродивый. Совершенно безобидный.

-  Убери его. И пусть они увидят. Завтра ты всё знаешь, что делать.
Коля поклонился.

-  Я всё сделаю.

Фигура пропала. А Коля ещё долго стоял в темноте и о чём-то думал.


ГЛАВА  17

В полутёмном синем зале тихо. В центре, на высоком хрустальном троне, украшенном лазуритом и изумрудами, сидела Верховная жрица. Перед ней, верёвочкой вытянувшись к куполообразному потолку, через равные промежутки висели в воздухе 14 ярких переливающихся многогранника. В Атлантиде знали и умели проникать во все 14 земных измерений, и каждый кристалл являлся ключом к дверце в то или иное пространство, соответственно трансформировал сознание и изменял параметры физического тела. Так что даже жрецы, не достигшие верхней ступени посвящения теоретически, (практически им это было запрещено), могли без последствий для себя проникнуть в любой параллельный мир планеты. Разумеется, до так называемой, блокировки Земли неизвестным излучением. Могла конечно и Аиас. Но теперь её задача была посложнее. Во-первых, она ни разу не выходила напрямую к Абсолюту, во-вторых, канал этот тоже оказался заблокирован, и хотя блокировка здесь существенно послабей, через неё тоже ещё надо пробиться.

Закутанная в тяжёлый плащ, она двигалась сквозь густой белый туман и уже не видела сидящих в зале жрецов, но ощущала их поддержку, энергию силы, кони направляли в неё.

Впервые в жизни Аиас действовала на свой страх и риск, без санкций Божественных иерархий. Это её сильно смущало, привнося в душу чувство дисгармонии, нехарактерное для неё. Но наверное иначе она поступить не могла. За прямое обращение к Абсолюту выступила половина жрецов. За прямое обращение к Абсолюту ратовал император. Императора Аиас всегда знала как человека спокойного и покладистого, он никогда не вмешивался в сферу духовной деятельности, за которую в государстве отвечали жрецы. Но после последнего своего разговора с Аэсцетом, его словно подменили. Он стал резким и несговорчивым. Минуя её, обратился к жрецам. Минуя жрецов, обратился к народу Атлантиды с указом завтра утром поддержать молитвами «героическое устремление жрецов восстановить связь с богами и Абсолютом».

Всё это внесло повсеместную сумятицу и беспокойство. Всегда лишние, всегда ненужные, всегда мешающие делу. Конфликты между властью светской и властью духовной случались в Атлантиде и раньше, чтоб император действовал так своевольно – произошло впервые.

Великая жрица сжимала губы и в очередной раз спрашивала себя: что же такое мог сказать ему тогда Аэсцет? И отвечала: ничего большего, чем в их общем разговоре. Но император изменился. Покой и гармония – нарушены. Что же произошло? Верховная жрица не могла понять, что произошло. Но продолжала винить во всём случившимся именно Аэсцета.

Его она не любила. Он принадлежал к той нездоровой категории людей, которым не живётся спокойно и они поэтому постоянно ищут приключений на свою голову. Аиас всегда убежала себя, что глубоко уверена: то, что Аэсцет делает в Антариде – пустая трата времени и сил. Если б не нейтральная позиция Божественных иерархий и не заступничество императора, она б, пожалуй, давно б пресекла эти игры. То, что Аэсцет сообщил ей в их последнем разговоре, она тоже знала. Всё это, в принципе, могло иметь место. Но могло и не иметь. И последнее было вероятней. В любом случае, не стоило поднимать такой шум, попрекать её перед императором, сеять панику… Ведь она сама, говоря откровенно, всё боле склонялась обратиться напрямую к Абсолюту. Но не надо было так спешить. Надо было подождать ещё. Впрочем, Аэсцет всегда пользовался репутацией человека недалёкого. Что путного можно ожидать от него? И иерархия его стоит особняком. А его связь с Ноем, настоящим проходимцем и авантюристом, который служит кому угодно, но только не светлым силам, и создаёт в седьмом поле Земли какой-то странный ковчег, с которым надо ещё разбираться, и вовсе возмутительна! Да, Аэсцет недалёкий человек. Впрочем, эта озвученная в голове оценка умственных способностей своего соперника не успокоила жрицу. Она вдруг подумала, что Аэсцет, в свою очередь, считает её недалёкой, и это её ещё больше раздражало. Нет, прямой выход к Абсолюту опасная и слишком преждевременная затея. Как она могла согласиться?

И Аиас уже решила возвращаться, как вдруг увидела перед собой сияющий белый крест в ярком, переливающемся всеми цветами радуги, ореоле. Он возник так неожиданно, что она даже растерялась. Это был знак Абсолюта. И появление его говорило о том, что он её видит и ждёт. Верховная жрица заволновалась. Крест подёрнулся розовой дымкой и превратился в плотно закрытое белыми створками окно – такое же как в домах Атлантиды. Окно начало медленно отворяться, но до конца не раскрылось. По обе стороны от него неожиданно появились два громадных закованных в серебристые латы воина с обнажёнными прямыми мечами в руках. На неподвижных землисто-серых лицах круглые немигающие глаза без век. Аиас почувствовала холодок в груди. Она узнала в воинах так называемых космических убийц, обитателей тёмных цивилизаций иногалактик. Но откуда они здесь? В следующее мгновение две слепящих иссиня-чёрных молнии ударили в неё, но жрица успела скрестить перед собой руки, создав мощный энергетический щит, и отразила удары. Воины попятились назад.

Аиас чувствовала, что теряет голову от ужасной, страшной догадки.

«Господи! Господи! Господи! Открой мне, что происходит на Земле? Что ждёт всех нас?»

Створки окна вновь медленно поползли в стороны. Затем быстрее, быстрее, вот они распахнулись настеж! -

Толпы безумствующих людей рвали друг друга, кроваво-красный кристалл вспыхивал, взбуживал чёрные недра, расступившееся под людским морем, и из них на Аиас неслись мерцающие армады кораблей – серых, чёрных, серебристых… Их было неисчислимо много, они приближались, они закрыли всё пространство…

«Это нашествие… Боже, это нашествие»… - ошеломлённо прошептала Аиас и опустила руки.

Вспышка! Боль прострелила сердце. Жрица вспомнила о космических убийцах. Попыталась отбить удар, но было уже поздно. Боль овладела всем телом, боль рвала её на части… Аиас вскрикнула и не услышала своего голоса, и огромная чёрная стена обрушилась на неё…

Синий зал захлёбывался, хрипел, стонал… Жрецы катались по полу и рвали на себе одежду. И всё-таки некоторые сумели выдержать неожиданный и неизвестно откуда направленный энергетический удар. Когда волна боли схлынула, оставшиеся в живых бросились к Аиас. Жрица лежала на полу, лицом вверх, немного в стороне от опрокинутого трона. Застывший, направленный в небо взгляд сохранил выражение боли и отчаяния. По вискам ещё сбегали слёзы. По щекам – из носа и изо рта – кровь.


Что я делаю? Куда иду? Как живу? Кто правит мной в этой жизни? Коля сказал, что Смерть – прекрасная женщина… Но почему плачем мы, чувствуя её приближение? Или мы не плачем, а смеёмся? Физиология смеха и физиология плача так странно похожи друг на друга. Поднимается нёбная занавеска, подтягиваются косые мышцы живота и не понять уже, плачу я или смеюсь. И когда я буду провожать друга в последний путь и вытирать слёзы на глазах, я протяну ему на прощанье свою мокрую ладонь. Пусть эти несколько слезинок, как материальное доказательство чувства, останутся на его руке. И когда он предстанет перед Тем Кто спросит, он протянет Ему эти три капельки воды и скажет: я не знаю, плакал он или смеялся, когда я ушёл. Это не столь важно. Важно другое. Если мой уход вызвал у кого-то слёзы радости или огорчения, значит жизнь моя прошла не бесследно.

Отчаяние… Надо гнать в три шеи отчаяние… Надо не покориться ему. Надо встать. И идти.

Надо волей подавить усталость.

Встать. И идти.

-  Куда идти, Андрей?

На пороге огненным цветком женщина в ярко-оранжевой накидке.

-  Куда идти? Я сама уже пришла.

-  Где Сергей?

-  Я только что от него. Какой он оказался страстный и темпераментный мужчина…

-  Где Сергей?!

-  Теперь далеко…

Голос женщины стал вкрадчивым и завораживающим, волны-чародейницы напаивали воздух собою…

-  Ему хорошо сейчас. Он там…

Где в чёрной бездне Вселенной плавают золотые ковчеги, полные вечной любви. Там совершаются самые безумные желания, там женщины и красивые мужчины, там бог любви нежит сон влюблённых…

Оранжевая накидка упала с чаровницы.

-  Там сказка. Там сладкая дрёма утра, когда желание наполняет тело и томится, и не находит выхода, и лишь приближение плоти – душной и страшной, даёт музыку рождения и смерти…

Там золотые голоса… Там плен сверкающих волн… Там мечта рождается женщиной и погружает оранжевый огонь мира в лоно зовущей Вселенной… Ждущей тебя… Раскинувшейся навстречу тебе… Открывающей тебе тайну…

-  Уходи.

Это сказал он? Андрей почувствовал, что воля возвращается к нему. Рядом с ним стояла Даша и пристально смотрела на колдунью.

-  Уходи.

Женщина подняла с пола свой оранжевый халатик.

-  Уходи.

Повернулась и исчезла.

Даша наклонилась к Старцеву, улыбнулась:
-  Я люблю тебя.

Поцеловала его в губы…

-  Даша, подожди, не уходи. Даша, я люблю тебя! Даша, как ты там без меня? Даша!

Старцев проснулся. Утро. Посапывал Кадушкин – и вдруг тоже проснулся.

-  А?... Ты ничего не говорил?

-  Нет, - бросил Старцев. И как был, не одетый толком, рванулся из палатки. К шалашу – пусто. К палатке Кириллова – пусто. Раскинутый оранжевый халатик Светланы посередине… И обугленные почерневшие иконы.


ГЛАВА  18

Оба молчали. Оба не завтракали. Оба думали о чём-то своём.

Мёртвая тишина. Лес. Костёр потух, не разгоревшись.

Бессмыслица.

Жизнь – бессмыслица.

Старцев иногда с отчаянием  начинал думать, что у них ничего не получится. У него, у Старцева, ничего не получится. И тогда он готов был упасть на землю, сжаться в маленький комочек, закрыть глаза и лежать так… И ни о чём не думать. И никуда не идти. И ничего не видеть. Но время неумолимо приближалось к девяти. И чем ближе к строгой римской цифре поднималась указующе стрелка наручных часов, тем сильней нарастало напряжение повсюду. В конце-концов оно стало невыносимым.

Старцев поднял голову. На тропинке, в лесу между деревьями, на берегу реки, прямо за млечной кисиёй дымки, окружившей поляну, ждали неподвижно сотни воинов с перевёрнутыми чёрными крестами на груди. Над деревьями застыли десятки серебристых модулей, а за Сылвой, над холмом, к небу тянулся мощный серый столб, заканчивающийся колоссальным сооружением, - антенны, иллюминаторы, башенки, - напоминающим какую-нибудь космическую станцию из фантастических фильмов.

Воля вернулась к Старцеву. На плечах заблестела, заиграла звёздчатая кольчуга, похожие носили древние русские витязи. На поясе – меч. Белые щиты замкнулись кругом.

Кадушкин задумчиво посмотрел на товарища:
-  Знаешь, Андрей, когда вернёмся домой, заведу кактусы. Серьёзно. И алоэ.

-  Ну что, ты готов?

-  Готов.

-  Ну, с Богом.

Меч сам вылетел из ножен. В голове словно рухнула какая-то перегородка, и Старцеву показалось, что он только и делал в жизни, как сжимал эту тёплую, покалывающую ладонь, твёрдую рукоять и отбивал и наносил удары. Взмах! Серый столб над холмами взорвался прямо посередине, со свистом и шипеньем, будто выпуская пар; пламя ударило вверх, станция качнулась, вспыхнула, покривилась… Второй удар обрушился на воинов в лесу – это вступил в бой Владимир. Ответный шквал огня был настолько силён, что закрыл всё вокруг. Чёрные, красные, оранжевые вихри закрутились на поляне, но защита оказалась непробиваемой.

-  Вперёд! Вперёд! Вперёд!

Они ударили прямо по тропинке, и затем в огневом шаре в лес. Это было последнее, что запомнил Старцев. Далее его сознание перестало работать.

Перестало?

Лезвие света срезает листы. Зелёные веретёна небесных провалов.

Море красочных миражей рождается в фиолетовых языках пламени.

Пронзая бурые волны, несутся солнечные паруса.

Воронки болот дымятся сизым туманом, чвакающие человечки красными лягушками выпрыгивают из кипящей грязи и бегут, и падают под огненным дождём сшибающихся клинков.

Режет глаза дымная паутина веток. Спазм боли. Кровь взрывающихся гор.

Безумие.

В этой скороверти бури я не знаю, где руки друга и кто обрушивается мне на голову и проламывает череп криком. Я просто вижу, как огромный сизый модуль, спасаясь от смерти, как живое существо, стонет, плачет. И вдруг лопается ядовитым дымноогненным цветком и ревущие осколки пронизывают пространство. И багровое небо полыхает в ржавых верхушках сосен, и в последней схватке надчеловеческим усилием воли мы разрываем границу реальности. И когда расступается и исчезает морок и ослепительный белый шар щитов взмывает вверх, только тогда, оглянувшись, мы понимаем, что выбрались из ада.

Юрий Гмырин лежал прямо перед железным чёрным конусом. Глаза удивлённо и жалостливо застряли в небе. Чёрная рукоятка кинжала, испрещённая непонятными серебристыми символами или иероглифами, торчала в груди.

«Не трогай», - прохрипел Старцев.

Но Кадушкин уже выдёргивал клинок.

А дальше – мгновения растянулось в вечность. В небе тихо всплыло с десяток чёрных эллипсов, пять серых столбов плавно вылетели из леса и с пяти концов зашли на распластанного на земле Гмырина, слились в один, вобрали направленные лучи модулей и исчезли в теле убитого. А затем маленький ртутный шарик выскочил из раны и, весело поблёскивая, покатился и вошёл в кинжал, который держал в руке Кадушкин.

«Волo-o’-o’-o’-o’-дя» смешалось с ужасным грохотом взрыва и с белыми мазками мечей – Кадушкина и его, Старцева. В это же время треснул, как созревшая почка, и начал раскрываться железный холм. Отброшенный волной, Старцев тихо влетел в его чёрный зёв, пытаясь ещё разглядеть в огнище поляны широкоплечую фигуру товарища, но Кадушкина больше не существовало. Его больше нет с тобой, Андрей. Никогда. Ты плачешь, или смеёшься? Вытри слёзы, дружище, - в любом случае это проявляется чувство. Значит, твой друг был не прав, говоря,  что люди для тебя – мусор. Пожми ему руку своей мокрой ладонью… он скажет Богу, что прожил не зря свою жизнь и не исчез бесследно…

Старцев некоторое время катился вниз по тёмному туннелю. Но когда впереди замаячил свет, спуск пошёл более плавно и ему удалось остановиться. И тут же в просвете возникли две исполинские фигуры в серых латах.

А-а-а… Воины мрака. Космические убийцы. Стражи Кристалла…

Сверкнули две молнии. Но у Старцева не было уже меча и не было сил, чтоб отбить удар. И вырываясь из тела, истерзанного и непослушного, он бросился вперёд, не обращая внимания или, вернее, не чувствуя дикой боли, разрывающей его на куски, дотянулся ребром ладони до точки, разделяющей плечо и шею. Ладонь огневым топором просекла ключицу великану, как по маслу вошла в грудь его и остановилась лишь в районе солнечного сплетения. Второго Старцев достать не успел. Чёрная стена мрака обрушилась на него и в последний момент он уловил лишь серебристую вспышку, растворившую всё…

Андрея Старцева больше не было.


ГЛАВА  19

Пасмурно.

Аэсцет медленно шёл к площади. Его обгоняли радостные, возбуждённые толпы людей. Дома мокрые, серые, слепые стискивали пространство и было трудно дышать сжатым твёрдым воздухом. Он почти физически ощущал его плотность. По обеим сторонам улицы появились ряды гигантских пузатых кувшинов. К каждому прислонена лестница, на лестницах воины черпали длинными ковшами пряно пахнущую тёмную жидкость, другие разливали её в деревянные чашки на залитых грязных столах, и каждый, направляющийся к площади, должен был выпить одну такую. Терпкий дурманящий запах висел над улицей. Аэсцет пробовал однажды этот напиток. Его готовили в Антариде из перебродившего картофеля с последующими добавками каких-то трав. В небольших дозах он снимал усталость, нервное напряжение, но в то же время делал людей более управляемыми, поддающимися влиянию извне, причём, отрицательному влиянию. В Атлантиде подобное питьё тоже знали, но использовали его без травяных добавок и совсем не в качестве питья: на жидкости этой работали аппараты, с помощью которых собирали урожай с полей. Ничего пить Аэсцет не собирался и продолжал с хмурым видом продвигаться к площади. Магическое воздействие уже ощущалось. Аэсцет определил, что частота магических излучений похожа  на частоту блокирующих Атлантиду энергетических волн, с той разницей, что в данном случае она ещё и воздействовала конкретно на людей, разжигая в них агрессию и похоть. На Аэсцета снова наваливалась усталость, с которой он только более-менее справился системой специальных дыхательных упражнений. И вот опять…

Да, в этот раз в Антариде ему особенно тяжело. Да ещё бессонная ночь… Ной…

Ной.

Что он говорил, Ной?...

Ничего.

Яростным усилием воли Аэсцет задушил в себе усталость и нарастающее чувство неуверенности.

Ноя он больше не знает. Он знает лишь, что впереди Кристалл. И он будет разбит. Он будет разбит! И упрямая Аиас пробьётся к Абсолюту.

Дорога повела вниз. Ему уже пришлось протискиваться между людьми. Люди громко говорили, смеялись, толкали Аэсцета, не извиняясь, что обычно считалось принятым… Вскоре пройти дальше не было уже никакой возможности. Аэсцет пожалел, что отправился в дорогу так поздно. И ему пришлось применять магические приёмы. Люди раздвигались, пропуская его, а после их ряды смыкались вновь. Так он достиг площади. Так он поднялся на террасу, где они ночью стояли с Онерсом. При этом Аэсцет старался ещё и остаться незамеченным – не привлекать помощников магов, рассыпанных в толпе. И вот последняя выщербленная ступенька. Здоровенный толстяк, занявший его вчерашнее место, не оглядываясь, потиснулся, потиснул стоявших правее, и Аэсцет в освободившийся зазор между людьми. Облегчённо вздохнул. И сразу стал искать внизу, в толпе, Онерса. Нашёл. Тот тоже увидел его и радостно улыбнулся. И только потом Аэсцет посмотрел на Кристалл. Последний оказался при дневном свете серым, мутным, чуть ли не вытесанном из обычного камня. Вокруг помоста жрецы в длинных чёрных одеждах. Затем – в несколько рядов – воины. В глубине души у Аэсцета вновь шевельнулась слабая надежда, что Кристалл – больше игрушка. И тут же пропала.

Над площадью стоял гул. Висел лёгкий туман от дыхания тысяч людей. Люди были везде. Они ковром покрыли ступенчатую воронку площади. Облепили террасы, крыши домов. Стояли на карнизах, на приставных лестницах, висели на верёвках, зацепленных, привязанных за перила. Женщины привели с собой детей. Чересчур маленьких сажали на плечи.

Аэсцет не без труда – его уже сдавили с обеих сторон, - оцарапав запястье о рукоятку короткого меча, висешего на поясе, достал из кармана крестик. Сжал в кулаке. Правую руку приложил к сердцу. И вдруг нащупал в кармане какой-то маленький твёрдый предмет. «Чего такое?» - мелькнуло в голове. И он тут же забыл об этом. Покосился на толстяка . Но тот не обратил никакого внимания на его манипуляции.

Аэсцет заволновался. Прочитал про себя несколько молитв. Ладонь, сжимающую крестик, закололо – и он сразу почувствовал всех своих сотрудников, расположившихся по всей окружности площади. Он надеялся, что пришли не все. Может, кто –то заболел, у кого-то неотложные дела, кто-то – испугался, - он и их бы не стал осуждать… Нет, 338. Их 338. Конечно, пришли все.

Ладно. Всё хорошо. У него есть особая молитва. Он получил её в своей иерархии, перед самым началом блокировки Земли. Они предчувствовали, а он нет… «Эта молитва – прямое обращение за помощью к Абсолюту. Но это только на крайний случай. И сначала к нему должны обратиться жрецы». Техника простая. Аиас пробивается к Абсолюту, а он читает молитву и получает помощь от него… И они уничтожают Кристалл…

«Господи, о чём это я? – выдержка покидала Аэсцета. – Но ведь не может быть других вариантов! Ведь Кристалл должен быть разбит! Ведь немыслимо, чтоб от этого невзрачного мутного камушка погибла великая держава! Только нужно прочитать молитву, и всё будет нормально. Всё будет нормально. Сейчас, сейчас… Я её прочитаю».

Но он медлил читать.

Площадь шевелилась… Туман от дыхания тысяч людей сгущалась в сыром воздухе. Толстяк справа, отчаянно жестикулируя, что-то увлечённо доказывал соседу – высохшему старику с блестящими маслянистыми  глазками.

Он медлил читать. Но медлить больше нельзя.

Один из магов – Верховный – поднялся на помост, остановился перед Кристаллом и поднял вверх руки. За ним подняли руки и остальные маги.

На площади, как по команде, установилась мёртвая тишина.

«Соир неис сэло!»

Все замерли, затаили дыхание…

Ничего не произошло.

-  Жители Антариды!
 Голос Верховного мага, усиленный с помощью особых технических устройств, разнёсся по всей площади.

«Соир неис сэло!»

-  Жители Антариды! Наступил час, которого мы все ждали столько лет. Наступил час, когда к нам спускается из Великого Всеобъемлющего Космоса Великий Единый Бог. Он мог спуститься только к нам, а не в Атлантиду, страну, которая живёт уже давно не по Божественному плану Всеобъемлющей Любви и никогда за своё долгое существование не знала, что такое Бог и что такое Любовь.

«Соир неис сэло! Соир неис сэло!»

Молитва птицей металась в груди Аэсцета… Он посмотрел вниз, на побелевшее лицо Онерса. Он один смотрел не на площадь, а на него.

- Но мы, жители Антариды, - продолжал маг, - знаем, что такое Бог и что такое Всеобъемлющая Любовь. И знали это всегда! И лишь Атлантида, держава,  называющая себя страной любви и богов, мешала нам и не давала нам жить по законам Космоса. Поэтому не Атлантида, страна, отрёкшаяся от Бога, а мы, страна, призывающая бога, являемся истинной страной любви и богов. Мы – истинная Атлантида!

«Что он говорит? – билось в голове Аэсцета. – Что он говорит? Какая Атлантида? Соир неис сэло! Соир наис сэло!»

-  Так призовём Великого Единого Бога! Поднимите вверх руки, любимые мои!

Лес рук поднялся над площадью. Толстяк справа от Аэсцета так поспешно вздёрнул свои, что едва не сбил его с ног.

-  Повторяйте все: приди! приди! приди!

Кристалл вдруг вспыхнул и высветился изнутри красным огнём.

-  Приди! – зарокотала площадь. – Приди! Приди!

Воронка ладоней с кровавым угольком на дне колыхалась, высасывала силы и волю Аэсцета.

«Всё. Неужели – всё? Неужели не удалось… Неужели это конец… конец… Конец!»

Он выдернул руки из-под плаща и выбросил их перед собой. Вся воля его сконцентрировалась в одном устремлении и белая молния вылетела из кончиков его пальцев и ударила в Кристалл. И тут же десятки новых молний взвились с разных концов площади – это вступили в бой его сотрудники. Кристалл ярко полыхнул и ответная волна энергии оглушила, швырнула Аэсцета на стоящих рядом людей. Ладонь отнялась от боли. Началась давка.

-  Приди! Приди! Приди!

Толстяк, которого Аэсцет сшиб при падении, хватал его волосатыми длинными руками гориллы и храпел с налившимися кровью глазами:
-  Ты на Бога, да?... На Бога?

Аэсцет ударом ноги сбросил его с террасы и снова вскочил.

-  Приди! Приди! Приди!

Рёв оглушал. Рёв бил ушам.

-  Приди! Приди! Приди!

Кристалл распухал, рос, набухал кровью…

Аэсцет рубил по нему вновь и вновь, но слабеющие белые молнии уже не долетали до середины площади.

Вот он вырос уже до невероятных размеров и вдруг – лопнул мириадами сверкающих красных лучей.

-  О-ох! – охнула площадь. – О-ох!

Полупрозрачная исполинская фигура, оборачиваясь то мужчиной, то женщиной, затанцевала на помосте. Затем закрутилась смерчем и превратилась в огромный серебристый шар, зависшем над площадью-воронкой. И уже вокруг этой воронки новые призрачные тени – обнажённых мужчин и женщин, - вскидывая вверх руки и ноги, продолжили свой страшный хоровод.
Аэсцета хватали сразу несколько человек.

-  Он! Он! Он! – заходился рядом истеричный женский голос.

И вот тут раздался треск, всё накренилось… Терраса, буквально обвешенная людьми, не выдержала тяжести – и со стоном рухнула вниз.

-  А’-a, a’-a, a’-a, a’-a…

Аэсцету показалось, что перед ним мелькнуло окровавленное лицо Онерса. Высохший старик с маслянистыми глазками шевелился, перхал кровью под балкой…

А затем руки превратились в ноги. Огромный рот площади раскрылся и принял в себя оранжево-жёлто-серый поток энергии, извергнутый серебристым шаром.

Люди обезумели. Люди рвали с себя одежды. Люди стали животными. Люди визжали; и кусали, и царапали друг друга. Матери отшвыривали плачущих детей. Мужчины набрасывались на женщин и женщины набрасывались на мужчин. И давили, и затаптывали, и слипались в живые клубки, и падали с крыш, окровавленные, истерзанные, продолжая делать то, что назвали для себя – Любовью…

Аэсцет бежал с площади. Бежал как трус? Как предатель? Сметённый всем увиденным, он бежал, раскидывая в стороны тех, кто ещё недавно считались людьми. Каким-то чудом он остался цел, когда обвалилась терраса. Каким-то чудом его не затоптали. Каким-то чудом его не раздавили о стену, когда в сторону площади нажали толпы с улиц. Девушку рядом, раздавило. Она дико вскрикнула, и он услышал, как хрустят её рёбра. А он схватился за какой-то железный крюк в стене, подтянулся, и выдрался из месива тел, оставив внизу лишь свою накидку. Затем, непонятно как, забрался на карниз. Чуть не увлечённый вниз слетевшими с крыши переплетёнными телами нескольких мужчин и женщин, прошёл по нему. Спрыгнул во двор. Прошёл по карнизу второго дома и оказался в парке, полном вопящих, спаривающихся, бегающих друг за другом людей. Задыхаясь, пробежал его. Когда залезал на высокий каменный забор, сзади на него накинулась уже не молодая, совершенно голая женщина, цепляясь за его плечи, до крови укусила в шею. Он еле отодрал её от себя… Всё. Спрыгнул вниз. На маленькой безлюдной улочке тихо. И тут же пронзительный крик где-то во дворах. Кричала девочка. Толком не отдавая себе отчёта, что происходит, Аэсцет автоматически метнулся на этот крик. И вскоре увидел – двое воинов срывали одежду и тащили за собой худенькую, отчаянно сопротивляющуюся девочку лет семи.

-  Оставьте её…

Вместо слов у него из горла вырвался какой-то глухой клёкот.

Один из воинов, не останавливаясь, на ходу метнул в него копьё. Аэсцет уклонился. Воин выхватил меч. Аэсцет тоже схватился за бедро, но обнаружил, что меча у него нет, вероятно, он потерял его в давке на площади.

-  Беги! – выкрикнул воин, налетая на него. Аэсцет упал на землю и опять уклонился от удара, меч лишь краешком острия задел ему плечо. Перекатился кубарем, сбив воина с ног, прыгнул ему на спину и, обхватив голову, рванул её вверх и в сторону. Поднял меч и вскочил на ноги. Но второй воин решил не связываться с ним. Оставив девочку, он побежал к высокому четырёхэтажному дому. Девочка осталась сидеть на земле, и прикрывая себя лохмотьями, оставшимися от платья.

-  Бежим, я тебя не трону, - выдохнул Аэсцет и подхватил девочку на руки. Из дома уже высыпали воины.

-  Стой, стой! Всё равно не уйдёшь!

Аэсцет не оглядывался. Так, как он бежал, он, наверное, никогда в жизни не бегал. Дома летели по сторонам, одна улочка сменялась другой. Быстрее! Быстрее! Быстрее! И вот топот и крики за спиной стали постепенно затихать. Когда очередной петляющий переулок круто завернул за угол дома, Аэсцет с разбега перемахнул через высокий забор и очутился на пустыре. В три шага проскочил его. Снова перелез через забор. Снова пустырь. Улочка. Опять забор… Долго бежал по старому заброшенному саду. Сад кончился. Всё.

Город остался позади. Тишина. Внизу ручеёк. За ручейком аккуратные сельские домишки, утопающие в цветущих фруктовых садах.

Аэсцет опустил девочку на землю и упал. Закрыл глаза. Мир перевернулся. Сердце ухало и выпрыгивало из груди. Он подумал, что если бы пробежал ещё немного, то, наверное бы, умер. Еле-еле отдышался. И тут же почувствовал, как кто-то льёт ему на лицо холодную воду. Аэсцет открыл глаза и увидел склонившуюся над ним девочку.

-  Ты очнулся? Я сейчас ещё принесу.

Она вновь исчезла и через некоторое время снова появилась. Протянула ему сжатые ладошки:
-  На, пей.

Он с трудом приподнялся и выпил воду из её ручонок.

-  Ещё принести?

-  Нет. Спасибо.

Небо расчищалось от туч. Но тут оно совсем не такое красивое и глубокое, как в Атлантиде.

Аэсцет сел. Голова кружилась. Но он немножко пришёл в себя. Перед ним, скрестив ногу на ногу, сидела девочка в изодранном зелёном платьице и доверчиво глядела на него.

-  Ты, наверное, добрый маг. Мне мама с папой говорили, что в Антариде есть добрые маги. Но они появляются только тогда, когда начинает побеждать зло. Вот ты и появился, когда солдаты хотели меня убить. Победил их. Мы потом от них убежали и ты принёс меня прямо к моему дому.

Она ткнула пальцем на домики за ручьём:
-  Вот там я живу.

Аэсцет опустил голову.

-  Ну скажи, ты ведь добрый маг?

-  Нет… Я обычный человек. У добрых магов много хороших и добрых друзей, которые всегда готовы прийти им на помощь. У меня больше нет друзей. Да и человек я не добрый. Ты как оказалась в городе?

-  На бога пошла посмотреть. Он на площади должен был появиться. Вот… Но мама с папой говорят, что это плохой бог и даже не бог… Хорошие боги только в Атлантиде живут и на Венере.

-  На Венере? – Аэсцет задумался. – Ты без спроса в город пошла?

-  Ага, - виновато кивнула головой девочка.

-  Домой одна дойдёшь?

-  Дойду. А ты к нам?

-  Я не пойду.

-  Почему? Пойдём, мама с папой тебе обрадуются.

Аэсцет покачал головой. Оглядел себя – грязный, оборванный, забрызганный кровью…

-  Нет. Я ухожу сейчас.

-  На Венеру?

-  Нет.

-  Значит, в Атлантиду?

Аэсцет не ответил.

-  Иди домой. Мама с папой тебя очень любят и тебя ждут. Иди.

-  Ну ладно. А ты придёшь потом к нам в гости, когда победишь злого бога?

У Аэсцета кольнуло сердце. Он приложил руку к груди и опять, как и на площади, нащупал в кармане что-то твёрдое, круглое… Он запустил в карман руку и с удивлением вытащил оттуда маленького зелёного бегемота с испуганными глазами-бусинками.

-  Ух-ты, какой… - восхищённо протянула девочка. – Это кто?

Аэсцет вспомнил последний разговор с императором. Отчаяние пережало ему горло.

«Он знал, он всё знал»…

-  Это… бегемот, - выдавил он, ошеломлённо глядя на деревянную фигурку. Протянул девочке. – Он водится в Атлантиде. Его подарил мне один удивительный человек… Один добрый маг. Возьми. Он приносит счастье. Я знаю.

Девочка с радостью приняла подарок.

-  Хорошенький… Бегемот. Водится в Атлантиде. Приносит счастье. Спасибо.

-  Всё. Иди…

-  Иди, иди! – почти закричал он.

Девочка несколько оторопела, но не испугалась.

-  Ну ладно. Я тогда пошла.

Она спустилась вниз, перепрыгнула через ручей и побрела полем.

Аэсцет отвернулся. Снова посмотрел в её сторону… Золотая косичка. Зелёное платьице почти сливается с полем… И только тут Аэсцет вдруг понял, что девочка ушла.

«Господи, ведь я её наверно обидел… Да, ведь я наорал на неё»…

-  Девочка! Девочка!

Та обернулась.

-  Как тебя зовут?!

Но она была слишком далеко и не расслышала его вопроса. Тогда он помахал ей рукой. Она тоже помахала и поплелась дальше. Он смотрел ей вслед, пока она не достигла домов. Тогда он поднялся и ушёл подальше в заброшенный сад. Сел под старым раскидистым деревом и сидел там, пока не стало смеркаться…

Тогда он встал и пошёл к городу.


ГЛАВА  20

«В стремительном полёте наконечника
 стрелы есть мгновение, когда он не
 движется и не стоит на месте».
 Из древнекитайских философов.


«Я живой?»

Старцев поднял голову. Он лежал на металлическом полу, на животе. Справа, разрубленный почти наполовину, с оплавленными латами огромный воин. На обугленном лице два совершенно круглых белых глаза навыкате. Слева, ничком, тоже с оплавленными латами, - ещё один.

-  Очнулся?

«Что?»

Впереди, чуть поодаль, на маленьком стульчике, сидел Коля в своих неизменных серых джинсах и рубашке военного покроя.

-  Ной, - вырвалось неожиданно у Старцева.

-  Я этого и не скрывал, Андрей. Да, когда-то меня звали Ной.
Помолчал. Потеплевшим голосом:
-  Вот мы и снова вместе, как тогда, в Атлантиде. Или в Антариде? Может, обнимемся?

Старцев медленно приподнялся, сел.

-  Не стоит.

Коля кивнул:
-  Ты, разумеется, прав… Не стоит. Я ведь тут за тем, чтобы тебя убить. У меня приказ… только я не хочу этого делать. И я не хотел, чтоб этот монстр, - он кивнул на второго великана, - убил тебя. Кстати, именно эту парочку видела твоя жена на лестничной площадке. Правда, загримированных, так скажем. А человек в серебристом комбинезоне перед твоим окном – был я. Я делал всё, Андрей, чтоб ты не приехал сюда вторично.

-  Ты убил Кадушкина и Гмырина?

-  Нет. Но идея моя. Я знал, что Кадушкин в эту ловушку обязательно попадётся. Мне очень жаль. Это не слова, мне, действительно, очень жаль. Но у меня был приказ.

-  Где Кристалл?

-  Пойдём. Дойдёшь один?

Старцев тяжело поднялся.

-  Да.

Коля оценивающе оглядел его. Прикоснулся к стене, и часть её бесшумно отъехала в сторону, открыв узкий коридорчик в следующую комнату.

-  Гостей вообще-то пропускают вперёд, но вдруг тебе придёт в голову, что я хочу тебя, как Илью Муромца, заманить в погреб, да задёрнуть чугунную решётку, да завалить столетними дубами…

Усмехнулся и первым двинулся по коридору.

В маленьком тёмном зальце, на массивной золотой треноге лежал огромный, почти в человеческий рост, мутный серый многогранник.

Коля покосился на Старцева:
-  Это он и есть.

Помедлил.

-  Только давай не будем устраивать никаких спектаклей. Когда умный человек вдруг начинает мнить себя вершителем судеб, да ещё в общепланетарном масштабе, это всегда для него очень унизительно.

Он подошёл к многограннику и пинком вышиб из-под него треногу. Кристалл со звоном грохнулся на пол и разлетелся на множество тусклых кусочков. Стенки комнаты озарились красным, фиолетовым, и опять стали такими, как прежде – тёмными, бесцветными.

-  Ну вот, теперь наверху такая иллюминация, что все сразу поймут: Кристалл проникновения наконец-то уничтожен! И антихрист – ни-ког-да не появится на Земле.

Коля вопросительно взглянул на Старцева.

-  Может, ты мне не веришь? Может, думаешь, что Кристалл ненастоящий?

Старцев не ответил.

-  Понимаю. Кошки скребутся на душе. Охотиться-охотиться за ним больше 12 тысяч лет, а он на деле оказывается обычным стёклышком. Если б был поменьше, мы б просверлили в нём дырочку и носили на поясе как талисман, или б положили в малахитовую коробочку на книжной полке.

-  Андрей, - Коля вдруг понизил голос, и, отчеканивая каждое слово: - антихрист, которого вы ждёте, уже более двух столетий находится на Земле.
И опять перешёл на разболтанный, чуть развязный тон.

-  Он даже воплощался в физическом теле. В колониях. Но теперь это сверхмощная держава, диктующая миру свои условия. Только не вздумай называть персоналии. Он никогда не был ни государственным деятелем, ни учёным, ни политиком, ни писателем… Он всегда был незаметен. Но фактически уже два столетия человечество развивается по его программе. Программе самоперерождения и самоуничтожения. И какие результаты достигнуты! Впрочем, Володя Кадушкин, будь он сейчас здесь, меня б, вероятно, опровергал. Говорил что-нибудь о научно-техническом прогрессе, о великих достижениях цивилизации и прочую чепуху. Что ж, он был бы по-своему прав. Это с какой стороны подойти. Философский вопрос! Но я сейчас не хочу философствовать. Я просто говорю: пришло время выходить из подполья и брать власть на Земле в свои руки. Скоро, Андрей, через пространство, где мы сейчас находимся, на Землю вторгнутся тысячи кораблей иногалактик. Мы это готовили двести лет! Это будет небывалое вторжение! Все, что были до этого, - покажутся детским лепетом. Божественные структуры будут уничтожены полностью! Мы устроим атомную войну: надо сократить население и надо побольше радиации, радиации, для внедрения в бтосферу планеты новых форм жизни. А для того, чтоб боги нам не мешали, мы предприняли дезинформацию с Н-ской зоной. Мы их окончательно переиграли. Они сейчас в эйфории от своей победы. Возможно, ложкой дёгтя для них будет то обстоятельство, что тебя отсюда они вытащить не смогут… Уж мы об этом позаботились. Но, как говорится, войны без жертв не бывает. Стерпится, слюбится, сердце успокоится. Они будут вечно помнить твой героический подвиг и ты будешь всегда жив в их сердцах! Но ты останешься здесь. Будешь осматривать местные достопримечательности. Дальше, - Коля махнул рукой на железную дверь в стене, - стоит симпатичное строеньице в стиле готических замков средневековой Европы. Там раньше хранился Кристалл, но я его недавно перетащил поближе, чтоб нам с тобой не ходить далеко…

Коля глубоко вздохнул, переводя дыхание. Нервно передёрнул плечами.

-  Я ведь предупреждал, Андрей, чтоб ты уезжал с Н-ской зоны. Я ведь говорил тебе, что Кристалла тут нет, и что антихриста тут нет… Ведь я говорил… Я хотел сказать тебе это ещё в первый день! А ты бегал от меня… Как дурачок… Как неопытный мальчишка!

Старцев не отвечал. Коля нервно прошёлся по комнате. Под ногами хрустели осколки стекла.

-  Ты всегда был упрямым, Андрей, и ограниченным, и недальновидным человеком. Ты отказался тогда, в Антариде, от моего плана – и всё у тебя рухнуло. А могло тогда у тебя всё быть иначе. Прими тогда ты мой план – ты был бы сейчас ведущим иерархом. И не было бы на Земле этой уродливой технократической цивилизации, не было бы атомной бомбы, не было бы никакого антихриста. И я не прозябал бы сейчас где-то у кого-то мальчиком на побегушках… Но ты отказался, и проиграл. Ты всегда проигрывал. Поражения так и не научили тебя ничему. И ты приехал на зону и опять проиграл. Проиграл!

Коля почти кричал.

-  Ну что ты молчишь?! Ты пойми, я ведь тоже не хочу всего того, что скоро произойдёт на Земле. Не хочу! Я ведь тоже ненавижу инородцев и гуманоидов. Тогда, в Атлантиде я сотрудничал с ними, но не был даже их союзником… Не был! Я работал одинаково и с ними, и со светлыми цивилизациями… И сейчас я их не боюсь! И не боюсь смерти! И они знают это! И придёт время, когда я возьму за горло этих сволочей, и не я, а они будут исполнять – мои! – приказы. Слышишь? Слышишь, что я говорю?!

Он тряс Старцева за плечо.

-  Ну скажи хоть слово!..

Старцев молчал.

Коля оставил его. Отвернулся. Так они стояли очень долго. Вечность.

Затем Старцев пошёл вперёд, ступая прямо по дымчатым рассыпающимся камушкам…

-  Прощай, - не оборачиваясь, хрипло выговорил Коля. – Я любил тебя, Андрей…

Старцев толкнул железную дверь и вышел наружу.

Белесое пустое небо. Пустой заброшенный замок впереди – башни выцвели, покосились. Трещины на обветшалых зубчатых стенах. Рыжая пыль на дороге. Повсюду. И наверное на голых холмах по сторонам.

Старцев оглянулся – позади уже ничего не было.

Всё? Всё… Всё.

Он сделал шаг. Серо-рыжие клубы взметнулись из-под ног.

Вот так бы упасть в эту мягкую-мягкую пыль, как в перину. И так бы, не вставая, и лежать. Так бы и ждать смерть. Ту, которая с косой и с мешком ждёт его впереди… Но ведь человек такое существо… Он не может лежать вечно. Он должен встать и идти. И встретить смерть стоя. Потому что это закон. Это жизнь сама – двигаться навстречу смерти и побеждать себя в этом движении.

Для чего я жил? Для богов? Нет. Для великой цели? Нет. Я слишком слаб для этого. Я слишком привязан к речке… И к серебристой иве. И к запаху травы. И к тёплому ржаному хлебу, чья свежая корка так хрустит на зубах… Который я ел однажды утром, когда была ещё жива моя мать… У меня и не было никогда великой цели.

Что же было?.. Была любовь к Даше. Только любовь к Даше. Ради которой я жил и перед которой я бесконечно виноват. И больше ничего. Я не всегда раньше почему-то понимал это… А теперь уже поздно.

Но вот ради Даши, а не ради великой цели, ради неё, а не ради человечества, ради неё, а не ради всего того, о чём мне говорила богиня, я, глупец и пустомеля, пойду вперёд, в замок. И встречу смерть стоя. А там посмотрим, кто кого…

Но я обещал… Мне обязательно надо вернуться. Я обязательно вернусь – к Даше. Не знаю как, но вернусь… Вернусь.

Старцев шёл вперёд. Пыль взрывалась под ногами. Вот и полинялые, покосившиеся деревянные ворота замка.Старцев взялся за кованную дугообразную ручку, дёрнул её на себя. И едва успел отскочить в сторону. Ворота скрипнули, заходили ходуном и, рассыпаясь на лету, обрушились вниз. Пыль… Тучи пыли. Старцев зажмурился. Закашлялся. Упал, задыхаясь. Встал, сделал вслепую несколько шагов…

Перед ним стояла и улыбалась золотоволосая богиня. А за её спиной, немного поодаль, сверкал ослепительно белый корабль – два фарфоровых блюдца, - одно на другом. Возле него двое мужчин и женщина в блестящих светлых комбинезонах.

-  Здравствуй. Андрей. Ну вот для тебя и настало то мгновение, о котором мы с тобой говорили недавно. Помнишь? В общем-то, я была уверена, что ты победишь. Ты стал другим… Я должна была встретить тебя одна, но Владимир очень просил Неис, Сотея и Эссета, чтоб они тебя встретили – тоже.

 Старцев устало улыбнулся:

-  Мне пора возвращаться к Даше. Она меня ждёт.


ЭПИЛОГ

До деревни, где жила мать Даши, от электрички километра три. Старцев бодро шагал по просёлочной дорожке, смотрел на берёзовые рощицы, да на перелески вокруг, и всё удивлялся, насколько природа тут бедней, хуже уральских лесов. Но настроение у него было приподнятое. Он шёл к Даше, к Даше, к Даше! И сердце у него радостно сжималось от предчувствия близкой встречи с ней.

Кадушкина он отыскал в Нахлёбкино. На его товарища случайно наткнулись в лесу охотники.Без сознания, с сильными ожогами принесли его в деревню. Но за время, пока Старцев отсутствовал, Кадушкин настолько оклемался, и ожоги заживали так стремительно, что он собрался уже снова в лес – искать друга. Кстати, он рассказал Андрею сон, который видел уже в деревне. Как к нему прилетели знакомые леои и он просил их помочь Старцеву.

Домой они доехали благополучно. Правда, не в воскресенье, как планировали в начале поездки, а в понедельник утром. Кадушкин сразу побежал в университет – сообщить, что он жив, здоров, и сегодня после обеда обязательно выйдет на работу. Обещал забежать дня через три, и попросил Старцева привезти ему из деревни, если есть, отростки алоэ и кактусов. А Старцев вернулся в квартиру. Всё было в ней нормально. Он оставил дома вещи и, не мешкая, отправился за Дашей в деревню. И пока ехал в электричке, всё опять вспоминал о своих приключениях на зоне, о Кириллове, о Коле… И о своём последнем разговоре с богиней.

Они были опять в башне. Опять голубое звёздное небо куполом раскинулось над ними…

-  О том, что антихрист на Земле, мы знали уже давно, - говорила она, – но делали вид, что этого не знаем. И в ловушку с Н-ской зоной мы попались специально. Нам было известно, что  Кристалл уже давно ничего из себя не представляет, но нам нужно было усыпить бдительность врага. Нам нужно было, чтоб антихрист обнаружил себя, открылся. Он ускользал от нас уже раньше, но теперь ему не ускользнуть и не спрятаться на Земле.  А армады из аникосмоса, которые он ждёт, уже уничтожены нами на подходе к Земле. Мы учли прошлые уроки. Теперь он так же дезинформируется и отрезан на Земле от тёмных сил Космоса, как когда-то дезинформировались и были отрезаны от Бога Божественные иерархии и Атлантида. Он надеется устроить Конец света, погубить человечество… Этого никогда не будет. Будет уничтожено не человечество, а зло, управляющее им… Спасибо, Андрей, за мужество, за смелость, которую ты проявил со своими друзьями. И прости нас за то, что мы не могли сразу всё сказать тебе. Ну а теперь тебе пора возвращаться. В Нахлёбкино тебя ждёт Кадушкин, а дома – Даша.

-  Постой, а что же с Кирилловым?

-  Они взяли его с собой и теперь он в плену. Но у него будет хорошая возможность спастись. И он её не упустит.

-  А Коля?

-  Этот вопрос ещё не решён. Он на стороне тех, кто против нас.

Старцев задумался.

-  Тебе пора, Андрей. Путь у тебя и далее будет нелёгкий, но всё тебе удастся. До свидания.

-  Подожди… Ну подожди. Я всё знаю. Но – неужели ты так и не назовёшь мне – своё имя?

Женщина улыбнулась.

-  Мы с тобой встречались раньше. Я та самая девочка, которую ты спас когда-то в Антариде от пьяных солдат.

И Старцев снова и снова лез в карман, вытаскивал зелёного бегемота с глазами-бусинками…

-  Подари его от меня Даше. Скажи, что он жил в Атлантиде, что мне давным-давно подарил его один добрый маг. И что он приносит счастье.
За холмом показалась деревня. И вдруг огромная радость охватила и переполнила Старцева. Он уже не шёл, а почти бежал. А вслед ему, со звёздных вершин летел тихий нежный голос богини:   

-  А зовут меня – Амрита.