Полушкина Роща

Геннадий Маврин
Когда в Ярославле едешь в Брагино берегом Волги, то на пути попадается удивительное название «Полушкина Роща». Встает вопрос, но где же здесь роща? Где деревья, оправдывающие это название? И кто такой Полушкин? С левой стороны  располагаются дымящие корпуса заводов, берег Волги, да дорога, вот и все. Но если внимательно приглядеться, то увидим недалеко от железнодорожного моста старинные развалины. Что это и откуда тут в заросшем сорной травой месте эти остатки построек?

Говорят вот тут-то и жил давным-давно купец Полушкин. Еще говорят, здесь раньше шумела своими кронами березовая роща, названная в честь этого купца. Именно здесь в складских помещениях Федор Волков ставил первые на Руси спектакли. Каждый раз, попадая в эти места, я начинаю волноваться, и сердце начинает неровно биться. Ведь здесь я родился, и здесь прошло мое детство. Мы часто произносим слово родина. Но что же такое родина? Я понимаю, что место, где я нахожусь, и есть моя родина. Только обидно, что здесь ничего не осталось: ни домов, ни сараев, ни колонки, ни старого тополя.

В тридцатые-сороковые годы при строительстве шинного завода дома здесь строились, как временные, а затем, в конце шестидесятых их снесли. Люди тогда радовались, что получили комфортабельное жилье. Но потом, по прошествии времени, многие считают, что здесь все-таки было лучше. Я ищу, где же примерно стоял наш дом. Но все так изменилось, что ничего не поймешь. Обидно. Появилось чувство, будто бы меня обворовали. Как правы те, которые строят капитальные родовые постройки и живут в них многие поколения. Тогда в любой момент времени всем членам этого семейства можно увидеть дорогие сердцу места, постройки и вещи, с которыми связаны те или иные воспоминания.

Я закрываю глаза, потом открываю, и нет ни дороги, ни дымящих цехов, и сам я маленький. Мне восемь лет и стою я около своего деревянного домика, а вокруг люди, люди, они все чем-то расстроены. Тут загудели заводы, а затем включили сигналы машины. Прибежал Валька Борисов, мой приятель.
– Валек, – спрашиваю я, – чего это все загудело?

– Ты с Луны свалился, разве не знаешь, – удивляется он,– Сталин помер!

– Вот здорово, наверно в школу сегодня не пойдем.
– Это уж точно, можно в войну поиграть.
– Эй, мелюзга, да вы чего, у людей горе, а вы тут радуетесь!

– цыкнул на нас дядя Коля Красиков, – я сейчас сниму ремень и покажу такую войну!

Мы с Вальком кинулись бежать, а машины и заводы все гудели и гудели. Многие взрослые плакали.

– На кого же ты нас оставил, кормилец наш, – рыдала тетя Шура, – осиротели мы, осиротели.

Нам с Вальком тоже почему-то стало обидно, и мы тоже заплакали. И вспомнилась клятва, которую мы давали, когда нас принимали в пионеры. «Я, юный гражданин Советского Союза, вступая в ряды пионеров, торжественно обещаю, быть верным заветам Ленина, твердо следовать указаниям Сталина…

– Как же теперь, – спросил я Валька.

– Не знаю, – сказал он, вытирая глаза и сопли, и тут заулыбался и предложил, – пойдем ко мне в паровозики поиграем.

Мы с Валькой побежали к нему, а жил он рядом в двухэтажном доме, на втором этаже. Вначале бежали так, а потом Вальку вздумалось на одной ноге, я, глядя на него, тоже запрыгал.

Тут к нам пристроился Ленька, он был с большим куском хлеба, намазанным маслом.

– Сорок восемь, половину просим, – закричал Валек.

– Сорок один, ем один, – ответил Ленька. Затем великодушно отломил нам с Вальком по кусочку. Мы были очень довольны, ведь так вкусно все на улице, особенно хлеб со сливочным маслом.

– А у меня жестка, есть, – похвастался Ленька, – давайте поиграем.

– Жестка – это носок, набитый песком или солью. Надо было ногой, или двумя ногами пинать эту жестку так, чтобы она не падала на землю. Кто больше всех начикает, тот и победил.

Гудели заводы и машины, плакали люди, а мы самозабвенно играли в жестку.

– Раз, два, три…
 
Снова закрываю глаза и открываю.

Мы, три друга и три одноклассника: Ленька, Валек и я идем в школу. А учились мы в 57-й школе. Дорога была длинная, но мы не скучали. Недавно в клубе посмотрели новый индийский фильм «Бродяга». Вот теперь шли и обсуждали. Тут около нас остановилась полуторка, шофер открыл дверь и крикнул.
– Садитесь пацаны, довезу.

Нашему счастью не было предела, ведь в то время машин на дорогах было очень мало, а тут так подфартило. Мы по оче-реди забрались в кабину. Машина тронулась, и мы с упоением смотрели в окно, радуясь новым ощущениям.
– В школу идете? – спросил водитель.
– В школу, – дружно ответили мы.

– И какие оценки в школе получаете? Одни пятерки, наверное?

– Пятерки дядя, а иногда четверки,– соврал Валек, на самом деле вся наша троица училась с двойки на тройку.

– Молодцы, пацаны, так и нужно, будете хорошо учиться, будете потом хорошо жить. Ну, вот мы и приехали. До свида-ния пацаны и запомните, что я вам сказал.

– Хороший дяденька, – сказал Ленька, соскакивая с подножки, – только стыдно, что мы его обманули.

– Да и наплевать, мы его больше никогда не увидим, – ответил Валька.

– Все равно, нехорошо как-то получилось, – пробурчал он.

– А здорово мы прокатились, я и номер запомнил: 45-54 ЯРА, вдруг пригодится.

– Пойдем по железнодорожным путям, – повлек за собой нас Валек, – я вам покажу, как сабельку сделать.

Мы следом за Валькой стали карабкаться на железнодорожную насыпь. Вдалеке послышался шум приближающегося поезда. Валек извлек из кармана гвоздик и положил на рельс. Мы спустились на насыпь, и мимо нас со страшным грохотом промчался грузовой поезд. То, что сделалось с гвоздиком, пришлось искать долго. Действительно, сплющенный гвоздик теперь стал похож на маленькую сабельку и Валек с гордостью показывал нам.

– Валек, дай мне сабельку, ты себе другую сделаешь, – выпрашиваю я.
 

– Ты что, мне она самому нужна, я с ней в войну буду играть. Буденный сядет на коня, а в руках у него будет эта сабля.

– Валек, ну дай, – ныл я, – Я тебе цветное стеклышко дам.
– Покажи.

достаю из кармана осколок стекла от пивной бутылки и направляю на солнце.

– Вот смотри,– хвастаюсь я.

– Здорово, – восхищается Валька и протягивает мне сабельку.

С разговорами мы дошли до Советской улицы, до школы осталось идти рукой подать. Но зачем идти, когда можно одну остановку проехать на трамвае. Мы дружно прыгнули в стоящий на остановке трамвай.

– Эй, мелюзга, берите билеты, – потребовала тетка, кондуктор.

– Тетенька, нам одну остановку, – захныкал Ленька.

– За одну остановку тоже платить надо, – настаивала кондуктор. – А ну пошли вон, хулиганье несчастное.

Мы дружно выскочили из трамвая и стали ждать, когда он поедет. Когда трамвай наконец тронулся, мы все трое запрыгнули на колбасу. А тетка-кондуктор из окна показывала нам кулаки и что-то кричала, но мы не слышали. Нам было очень здорово ехать на колбасе.

Я вновь закрываю глаза и вновь открываю.

По дороге в мою сторону идет женщина лет сорока, толстая и очень неопрятно одетая. Она была одной из достопримечательностей Полушкиной рощи. Это была Настя-дура. Ее все знали, и она всех знала и всегда со всеми здоровалась. Разговаривала она громким грубым голосом. Настя никого не стеснялась и могла посреди улицы сесть и справлять естественные надобности.

Настю очень «любили» наши пацаны, за то, что можно было вдоволь поиздеваться над ней. Они соревновались друг с другом, кто больше ей досадит. А когда ей особенно досадят, она начинала на всю улицу громко реветь. Тогда выскакивал с ремнем кто-нибудь из взрослых и разгонял обнаглевших ребят. Еще она почему-то очень не любила, когда ее называли Наташей и она орала: «Не Наташа я, а Настя» и громко ревела. Зато она очень любила останавливать проезжающие машины. И, если водитель ее возьмет, с гордым видом путешествовать на автомобиле. Однажды, когда она останавливала машину, водитель не рассчитал, да и Настя лезла очень нахально. В результате ей отдавило пальцы на ноге. С тех пор она хромала.
И вот, хромая, она подошла ко мне.

– Здравствуй Вова, как твоя мать поживает? – басистым хриплым голосом спросила она. – Я помню твоего отца. Хороший мужик был, всегда хорошо одетый и приветливый.

Тут прибежали Витька и Колька Коротких.

– Наташа, здравствуй,– ехидно с издевкой поздоровался с ней Колька. Он ведь прекрасно знал, что она не любит, когда ее называли Наташей.

– Я не Наташа, я Настя – заревела женщина громким басовитым голосом.

Пацаны окружили ее и стали дергать, пинать, а потом вынули свои письки и начали поливать ее.
Тут она заревела изо всех своих сил.

– А-А-А – орала она на всю Полушкину рощу. А ребята не обращали внимания на ее вопли.

– Наташа дура, дура, идиотка, – дразнили они.
– Вовка, а ты чего стоишь, – крикнул мне Витька, – давай с нами.

Я ничего не ответил, мне было жалко Настю, противно и стыдно за ребят.

Откуда ни возьмись, появился дядя Коля с ремнем в руках.
– Ах вы, ублюдки! Сейчас я вам покажу!

Витька с Колькой пустились наутек, а я остался. Дядька Коля подбежал ко мне и замахнулся ремнем. Я очень перепугался, а потом нашелся.

– Здравствуй, дядя Коля, – как ни в чем не бывало, поздоровался я.

Дядька Коля вытаращил на меня глаза, потом принялся хохотать.

– Вот хитрец, надо же такое придумать, – гоготал он.
– Да не виноват он, – прохныкала Настя, – это все они.

 
Я закрыл, а потом вновь открыл глаза.

Теперь сижу у стола в своем деревянном доме. У нас была комната 14 квадратных метров, с печкой у входа, в которой жили мы: трое детей и мать. А потом мать приютила двоюродную сестру с мужем и ребенком, которые пострадали в блокадном Ленинграде. Сейчас я удивляюсь, как мы тогда все умещались. Мне тогда сделали полати, на которых я любил спать.

 На столе полно всякой вкусной еды. Тут и студень и различные винегреты и рыба, и колбаса. Мы празднуем Октябрьскую. В те времена было два главных праздника – это 1 мая и Октябрьская. В начале ходили на демонстрацию, потом садились за праздничный стол, на который выкладывали все самое вкусное.

Колбаса в то время была редким деликатесом и за ней, как и за мясом, взрослые ездили в Москву. Да и многие другие продукты приходилось доставать, стоя в огромных очередях.

Пятидесятые годы – годы, когда все были под впечатлением только что прошедшей войны. Мужики, возвратившиеся из окопов, били себя в грудь, называя себя героями победителями, и стаканами лопали водку и не только водку. Женщины терпели и говорили, что, слава богу, живыми хоть вернулись. Отец мой по состоянию здоровья не воевал, но видимо от рабо-ты на шинном заболел раком и в 49 году скончался.

Моя мать была очень общительной женщиной, поэтому вечерами у нас часто собирались соседи из ближайших домов. Они играли в лото или карты в «мальца». Мужики тут же курили, и поэтому дым стоял коромыслом.

еще в те времена любили застолья, во время которых пелись песни. Мать всегда была запевалой, и был у нее красивый грудной голос.

Хаз Булат удалой,
 Бедна сакля твоя.
 Золотою казной
Я осыплю тебя.

В Роще любили петь. Взрослые пели старинные песни, а у нас - пацанов были популярны блатные песни типа «Мурки», «Гоп со смыком» и т. д.

Еще для людей того времени важным событием являлся выход на экран нового фильма. После просмотра обычно было много разговоров и обсуждений. Популярных артистов боготворили тогда и раскупали их фотографии. Сегодняшнее молодое поколение за наше тогдашнее пристрастие наверняка обозвали бы нас наивными и даже глупыми. Может они были бы в чем-то 
правы, но тогда народ был совершенно другой. Люди были намного проще, общительней и добрей.

Нашим соседом по дому был Сашка по кличке Свистик. Он работал шофером на полуторке. Это сейчас за рулем шофер – попробуй выпей, а в те времена не было на дорогах такого движения, как сейчас. Машин было мало, а шабашек у водителей было много, поэтому шофера беспробудно пили. Бывало, подъезжает Свистика полуторка к дому. Его встречает жена, Надя. Она открывает дверь кабины и Сашка вываливается из кабины в стельку пьяный. Как он доехал, непонятно?

Зато как здорово Свистик играл на баяне. Сядет, бывало на крыльцо дома, заиграет и запоет свою любимую песню:

Мишка, Мишка, где твоя улыбка,
 Полная задора и огня,
 Самая нелепая ошибка, Мишка,
То, что ты уходишь от меня.

Матерью Свистика была старая женщина, которая, как она говорила, родила очень поздно и все звали ее тетей Шурой. Тетя Шура курила трубку и при удобном случае показывала, как несмотря на преклонный возраст, она умеет стоять на голове. Женой Свистика была Надя, очень красивая женщина, которая из-за пьянства мужа много раз сбегала от него в Москву, но не выдерживала и каждый раз возвращалась. И была очень счастлива. Любила, значит.

Еще одной соседкой была Мария Алексеевна, работающая в школе учительницей. В школе меня переполняла гордость, что моей соседкой была такая женщина. При каждом удобном случая я хвастался этим перед знакомыми и незнакомыми. Это продолжалось до тех пор, пока Марья Алексеевна не пожаловалась матери. Мать, не долго думая, взяла ремень и выдрала меня как следует. Мне тогда было очень обидно.

В другой половине дома жили татары. Они любили есть конину. Бывало начинали ее варить, вонь стояла неимоверная. Зато у них одним из первых появился телевизор, который по тем временам был большой диковинкой. Помнится мы, мальчишки, напросившись, садились к ним прямо на пол и как зачарованные, смотрели на экран. Смотрели все, что показывали. Особенно тогда понравился фильм «Тайна двух океанов».

На чердаке мы держали кроликов. Им нужен был корм и мы с сестрой и братом по всей Роще собирали траву. Я тогда очень жалел их, когда брат забивал их. Он снимал шкуру и, просушив на деревянной распорке, потом сдавал и получал деньги.
 
Я закрыл, а потом вновь открыл глаза.
Весна, снег еще не совсем растаял, а солнце светило тепло
ласково.

– Пойдем в расшибалку играть, предложил Валек, – у меня коралка есть. Он полез в карман и с гордостью достал кругляш диаметром 4-5 см и толщиной около сантиметра.

Коралку ему изготовил на заводе отец на токарном станке из бронзы.

Витька начертил на проталине черту, и мы начали ставить стопкой на этой черте мелочь, по пять копеек каждую.

Валек, по праву хозяина коралки, пошел первым бросать коралку (кораться). Он отошел от черты метров на десять и ки-нул кругляш.

Задачей кидавшего было перекинуть коралку за черту с деньгами, но как можно ближе к черте, а лучше, если коралка попадет в деньги. Тогда попавший забирает себе перевернув-шиеся деньги. В пятидесятые годы в расшибалку играли везде, поэтому зачастую монеты имели изогнутый вид.

Валек перекинул черту и отчертил место падения коралки. Затем корался Витька, потом Ленька, а потом и я.

Ближе всего от черты упала коралка у Леньки, и он завоевал право первым бить коралкой по монетам. Он взял коралку
приготовился бить.

– Промажь, промажь, – ехидно подначивал Витька. Ленька бросил коралку и ударил по монетам. Монеты раз-
летелись в стороны, но ни одна не перевернулась.
– Это я наколдовал, я наколдовал, – радовался Витька.

– Будешь ты бить, я тебе тоже наколдую, – прогундосил раздосадованный Ленька.

Витька приготовился бить, теперь Ленька ехидничал.
– Не попадешь, не попадешь, – приговаривал он.

Витька бросил по монете, и она перевернулась с решки на орла. Ударил второй раз и опять удача.
– Вот как бить надо, – поучал Витька, – а ты мазила.

– Это кто мазила? – возмутился Ленька, – сейчас морду набью, будешь знать.

– Ты – мне! – воскликнул Витька, – кишка тонка, и он сделал рукой характерный жест.

– А вот и не тонка, – все больше сердился Ленька.
 
– Что вы как бабы на базаре ругаетесь, – услышал я голос подошедшего Толика, – кулаков у вас нет что ли. Как мужики взяли бы и выяснили кто сильнее.

Толик среди ребят нашего возраста был всех сильней и являлся заводилой всех мероприятий. Кое-кто его называл даже атаманом.

Услышав перебранку, подошли старшие парни и тоже начали подначивать, провоцируя Леньку с Витькой на драку, для них это была, как коррида для мексиканцев. Витьку с Ленькой поставили друг против друга, и Жора дал отмашку.

Ребята начали мутузить друг друга кулаками. Они были одинакового возраста и одинакового телосложения, и было не ясно, кто из них победит. У нас, у ребят нашего возраста, существовала иерархия по силе. Всех сильнее был Толик.

Вторым по силе был Витька Майоров. Физически он был может быть даже сильнее Толика, но имел спокойный ужив-чивый характер, никогда никого не задевал и имел отменный аппетит. Пацаны смеялись, что как-то он за один присест съел целый чугунок картошки. Однажды он предложил мне поднять камень. Я пыжился, пыжился и не смог даже приподнять. Витя подошел с улыбкой одной рукой поднял камень на грудь, а потом несколько раз выжал. С тех пор я его зауважал.

Третьим по значимости был Витька Коротких. Он уступал Толику и Майору по силе, но зато в наглости и жестокости он их превосходил, благодаря этому он мог заткнуть любого из пацанов. Однажды Витька со своим братом Колькой ради забавы камнями атаковали кошку. Та бедная забралась на дерево и на дереве ее обкидывали камнями до тех пор, пока она не свалилась мертвая. А вот Ленька обычно не возникал, и было удивительно, что он ввязался в эту драку.

Как и я, Валька Борисов или как все его называли, Валек на лидерство не претендовал и был моим другом и одно время одноклассником. Но в третьем классе его оставили на второй год.

Вот уже минут пять они все дрались и дрались. Оба явно устали. Старшие ребята разделились на группы, и каждая группа болела за одного из пацанов.

– Витька, Витька, бей по роже его, так его так! – кричали одни.

– Ленька по ребрам его, по ребрам! – кричали другие.
 
Но тут Витька подставил подножку, и Ленька свалился на землю. Витька начал пинать его ногами. Это было не по правилам. При драке такого рода существовали старинные правила: не бить ниже пояса, не пинаться, не делать подножки и не бить лежачего. Дрались обычно до первой крови. У кого появится кровь, тот и потерпел поражение.
Жора схватил Витьку за куртку и оттащил от Леньки.

– В следующий раз, – пригрозил он, – будешь нарушать правила, я сам тебя побью.

Ленька поднялся, ребят снова поставили друг против друга, и они вновь начали колотить друг друга. Ленька начал явно уступать своему противнику. Видимо повлияло то, что Витька успел его здорово попинать. А тут еще из его носа начала литься кровь.

– Все, все, – остановил Жора драку и поднял Витькину руку вверх. – Победил Виктор Коротких Советский союз!

– Это не справедливо, не справедливо, – возмущались Ленькины болельщики, – Витька правила нарушил.

Но кровь есть кровь и это все перевешивало, поэтому большинство решило, что победил Витька.

Брат рассказывал, что и у него была такая же история. Их было три друга: он, Вовка Красиков и Юрка Игнашов. Юрка командовал братом, а брат Вовкой. А Юрка боялся Шамахо-ва. И вот как-то брата натравили драться с Вовкой. А у Вовки были длинные руки, и брат никак не мог достать кулаком до его лица. А Вовка изощрился и попал брату в нос. Потекла кровь и бой закончили, брату тогда было очень обидно, и он тогда долго рыдал не от боли, а из-за потерянного престижа. Конечно, он вскоре реабилитировался и один на один набил Вовке морду.

А однажды в раздевалке 57-й школы брат стоял сдавать пальто. Тут появился Вовка Шамахов и растолкав всех встал без очереди. Брат возмутился и вытащил нарушителя из очереди. У них завязалась драка, в которой брат победил.

После этого оказалось так, что брат боялся Юрки, а Юрка боялся Шамахова, а Шамахов боялся брата.

В расшибалку уже не хотелось играть, и мы пошли по домам. А дома мама в кастрюле варила яйца с луковой шелухой.
спросил, зачем это.
– Завтра Пасха, – объяснила она.
 

В пасху катали яйца. Мать, как и многие другие, красила яйца в различные цвета. Ребята выходили на улицу, и у каждого было свое яйцо. Тут начинались соревнования. Двое играющих стукались крашеными яйцами, и кто разбивал скорлупу, забирал себе яйцо проигравшего. Не обходилось тут и без шельмования, когда кто-нибудь использовал выточенное из дерева и покрашенное яйцо.

Я закрываю и опять открываю глаза Ура наконец-то закончились занятия в школе. Меня с горем пополам перевели в другой класс и начались долгожданные каникулы.

Обычно на шинном заводе матери давали на нас путевки в пионерский лагерь имени «Серго Орджоникидзе», находящем-ся недалеко от имения нашего знаменитого поэта Некрасова в Карабихе. В этот раз мать опять взяла путевку. Оказалось, что Толе тоже взяли путевку, и мы поехали вместе.
В лагере нас поселили в одном из деревянных павильонов.

Мы с Толей заняли соседние кровати, а рядом занял кровать Мишка. Это был толстый мальчик, комплекцией он вы-глядел крупнее Толика.
Однажды Толик застал его, когда он подглядывал в дырку девчоночьего туалета и с тех пор Толик дразнил его.

Неожиданно Мишка заболел гриппом и заразил Толика.  Толик тогда его здорово побил за это. Потом и я заразился. Нас поместили в лазарет. В лазарете нам сбили таблетками температуру и отправили домой. Нам, конечно, не хотелось раньше времени уезжать, но что поделаешь.

– Встречу я еще этого Мишку, еще раз снова морду набью! – злился Толик, – весь отдых испортил.

Через два дня мы с Толиком встретились на берегу Волги. Я лежал на теплом песке, ласково светило солнце.
– Ты уже выздоровел? – спросил он
– Надоело валяться, а тут такая погода.
– Ты купался?

– Нет, сейчас Валек должен прийти, он пообещал на лодке покатать. Он за веслами ушел.

– Я тоже с вами поеду.
 

– Привет, пацаны, – поздоровался с нами парень лет во-семнадцати, – как вода, теплая?

– Мы еще не купались, – ответил Толик.
– А я искупаюсь.

Он снял с себя рубашку, затем брюки, и я увидел, что у него вместо левой ноги был протез. Он отстегнул протез и на одной ноге попрыгал к воде.
– Кто это, – шепотом спросил я Толика.

– Ты разве его не знаешь? – удивился Толик. – Это Ленька Маслов.

– А чего у него одна нога,– удивился я, – и как он плавать будет с одной-то ногой. Утонет еще.
Тут безногий прыгнул в воду и быстро поплыл.

– Ногу ему отрезало трамваем, безобразили, и он свалился прямо под колесо. Врачи еле спасли тогда его. А плавает он всех быстрее в Роще.

– Вот тебе и одноногий, – изумился я.

– Это еще что, – продолжал Толик. – Один раз он уговорил меня переплыть на тот берег Волги. Я согласился и мы поплыли. Я плыл за ним. Устал спасу нет, а ему хоть бы что, только посмеивается. Доплыли мы до средины Волги, а он и говорит:
– Хочешь до дна достану.

– Ты чего, – возражаю я, – не достать, здесь же очень глубоко.

Он мне ничего не ответил и занырил. Я плаваю на одном месте жду его, а он не показывается и не показывается. Начал беспокоится, все думаю, утонул. Кричать бесполезно, кто поможет на средине Волги.
Но тут показалась Ленькина голова. Я облегченно вздохнул.
– Ну как достал дно? – спрашиваю я.
– Конечно, – отвечает Ленька.
– Не может быть, – не поверил я,

– Смотри, – проговорил он и показал, зажатую в кулаке гальку.

– Вот здорово, – опять восхитился я.

Мы Рощинские, живя на Волге хорошо умели плавать. Для многих из нас не составляло особого труда переплыть Волгу. А чаще всего для этих целей использовали автомобильные камеры от грузовых автомобилей. Но чтобы с одной ногой такое вытворять…

Но вот и Валек пришел. Он кроме весел принес зачем-то шест, завернутый в брезентовую ткань.
– Тебя только за смертью посылать, – проворчал Толик.

– А я тебя и не звал, – ответил Валек.

– Не звал, так позовешь, – весело сказал Толик и нагло улыбнулся.

– А это зачем ты шест и брезент приволок? – поинтересовался я.

– Надо попробовать поставить парус, – пояснил Валек, а шест будет мачтой.

– Ничего не выйдет, – засомневался Толик.

На берегу стояло десятка два лодок. Для одних рощинских лодка была нужна для рыбалки, для других – для катания. А третьи ловили в Волге бревна, которые сваливались с плотов, потом пилили на дрова и продавали.

Валек отпер замок своей лодки и заскочил в нее, а мы с Толиком оттолкнули лодку от берега. Потом заскочили в лодку сами. Валек сел за весла и мы поплыли к средине Волги.

Валек поставил вертикально шест и прикрепил к нему брезент. Парус тут же подхватил ветер и мы помчались с большой скоростью вверх по течению. Толик, сидевший на корме вооружился веслом и окунув его вводу получился неплохой руль.
– Ура! – закричали мы, не в силах сдержать свои эмоции.

порыве чувств мы не заметили, что мимо нас проплыл большой катер, от которого шли громадные волны.

В борт ударила волна и в лодке появилась вода. Я банкой начал откачивать эту воду.

– Рули скорее, а то сейчас черпанем воды и утонем, – заорал Валек!

Толик старался что есть силы развернуть лодку перпендикулярно волнам, но ветер в парусе не давал, а на нас накатыва-ла еще одна огромная волна.

– Бросай этот гребаный парус! – рявкнул на Валька Толик. Валек отвязал и выкинул за борт шест вместе с брезентом.

И тут нас опять захлеснула волна. В лодке было уже пол-лод-ки воды и было удивительно как это лодка еще держалась на плаву.
 
– Еще одна волна и мы утонем, – в страхе проговорил Валек. Толик же хладнокровно отдал Вальке весло. Тот вставил его на место в уключину, и лихорадочно работая обоими веслами, наконец, выправил лодку. Следующая волна уже не принесла никакого ущерба.

Я закрыл и опять открыл глаза.

Снова берег Волги, было жарко, и я решил искупаться. Начал раздеваться, огляделся вокруг, никого не было, и я снял трусы. Положил их вместе с рубашкой и бегом кинулся в воду. Иногда мне нравилось купаться одному и голым. Какое блаженство, когда все тело омывается чуть прохладной водой. Я отплыл подальше от берега, набрал в легкие как можно больше воздуха и нырнул, пытаясь, как Ленька Маслов, достать до дна. Под водой интенсивно работал руками, и чем глубже я погружался, тем становилось все темнее и темнее. И вода становилась холоднее. Очень хотелось дышать, но я терпел, а дна все не было и не было. Наконец терпение иссякло, и я устремился наверх. Какое удовольствие вновь дышать воздухом. Отдышавшись, я поплыл к берегу и тут заметил на берегу троих девчонок. Это были Танька, Томка и Надька. Они бегали по берегу, громко смеялись и как флагом размахивали моими трусами.
– Положите трусы! – заорал я.
– Не положим, не положим, не положим, – хахалились они, показывая языки.

Я подплыл ближе встал по пояс в воду и начал в них бросать маленькие камушки. Тогда они убежали и спрятались за дерево. Жарко уже не было, и я начал замерзать, на теле появились мурашки. Смешно, но от обиды хотелось плакать, но я же парень и не должен реветь. Особенно перед девчонками выходить голым было позорным.

Не знаю, чем бы это все закончилось, но тут пришла моя одноклассница Нина. Она пристыдила девчонок, отняла у них мои трусы и кинула мне. Как же я ей был благодарен!

Моя мама любила огородничать, и мы всей семьей сажали картошку на Всполье, недалеко от вокзала. В пятидесятых годах еще не было домов, которые мы сейчас называем пятеркой. В этом месте была болотистая местность, и чтобы передвигаться, нужно было перепрыгивать с кочки на кочку. Домов там было мало, некоторые из этих домов после окончания войны построили пленные немцы.

Брат мне рассказывал, что как-то они купались в пруду около первого дома. Один из мальчишек неудачно нырнул и поранил ногу. Мальчишки здорово растерялись. Из ноги пацана бурно хлестала кровь, и они не знали как помочь. Тут подошли немцы. В то время они могли передвигаться без всякого конвоя. Один из них разорвал на себе рубашку, а другой достал из кармана бутылочку с какой-то жидкостью и обработал рану. Затем они туго перетянули рану. Потом они взяли парня на руки и отнесли в больницу. Родители тогда хотели отблагодарить немцев, но так и не нашли их.

Снова закрываю глаза и открываю.

 
В послевоенные годы лакомым местом для нас, мальчишек, был Вторчермет. Туда с полей сражений свозилось все метал-лическое, и можно было найти все, начиная от танка до гранат. Вторчермет охранялся, но мальчишки выбирали время, чтобы проникнуть на его территорию. Брат как-то принес насос с не-мецкого самолета, из которого здорово можно было брызгаться водой, а Валек надыбал ржавый карабин.

Я закрыл и открыл глаза, это была уже осень.

На небе висели темные облака и дул сильный ветер, и в это время неплохо было запускать змеев, которых мы называли «латухами». Хорошую латуху надо было уметь изготовить. Для этого я нашел газету «Правда» и по краям клеем приклеил по-лоски шпона, потом такие же полоски приклеил крест накрест,
спереди сделал изгиб. Затем из мочалки прикрепил хвост.
латухой я вышел на улицу, там меня ждал Валек.
– Ты уже уроки сделал? – спросил я его.
– Нам ничего не задали.

– Вот и хорошо, – обрадовался я, – сейчас вместе запустим вот эту латуху.

– А у тебя нитки есть? – спросил он.
Я показал катушку с белыми нитками.

– Сегодня хороший ветер и одной катушки будет маловато. Мы пришли на пустырь, где летом росла картошка. Я при-вязал к латухе конец нитки и размотав метра два побежал с латухой. Вначале она никак не хотела взлетать и моталась от
земли к небу. Потом, наконец, болтанка кончилась, она выров-нялась и я начал разматывать нитку. Латуха все дальше и даль-ше улетала в небо. Я уже один не справлялся, и потребовалась помощь Валька. Я разматывал катушку, а он потихоньку страв-ливал. На катушке все меньше и меньше оставалось нити.
– Что делать будем, – спросил я, – нужна еще катушка.
– Давай я сбегаю, – предложил Валек.
– Беги, только скорее.

Валька не было минут десять и у меня уже руки начали ус-тавать. Наконец он пришел и принес целых две катушки ниток.

– Я на всякий случай взял про запас, – оправдывался он, – мамка в комнате была и долго не уходила. А как ушла,

сразу и спер катушки. Надо потом на место положить, а то мне попадет.

Мы привязали нить и снова начали распускать. Латуха все дальше и дальше уходила вверх. Но вот и вторая катушка кончи-лась и мы привязали третью. Латуху в небе было едва видно.

Тут к нам присоединился Толик. Он приехал на велосипе-де и почему-то с ученическим портфелем.
– А давайте письма латухе посылать, – предложил он.
– Как это латухе письма? – удивился я.

Толик из портфеля достал листок бумаги, надорвал его и нанизал на нитку. От ветра листок по нитке начал скользить вверх.

– Вот здорово, – восхитился Валек, – давай и я попробую. И мы начали разрывать листки и тоже посылать письма.

– Хватит, – остановил Толик, – нитка больше может не выдержать такой нагрузки и порваться.
– Тогда мне от мамки попадет, – согласился Валек.

– Вот бы вверху там, на небе вместе с этой латухой поле-тать, мечтательно проговорил Толик, наблюдая за еле видной

небе латухой. – Вот вырасту и обязательно выучусь на лет-чика.

– Тебе хорошо, – позавидовал Валек, – а у меня двойка по математике.

– Так исправляй, кто тебе мешает, – поучал Толик, – если хочешь, помогу.

– Нет, – вздохнул Валек, – я бесталанный, да и братьев нужно кормить.
Валек жил в многодетной семье и ему приходилось помо-гать матери по хозяйству.
Тут ветер стал стихать и латуха начала снижаться.
– Давай быстрей нитку сматывать, – заторопился Валек, –

то латуху унесет и пропадут нитки.
Я изо всех сил сматывал, но этого было недостаточно.

– Давай велосипедом, – скомандовал Толик, – быстрее будет. Он перевернул велосипед так, что он встал на землю на руль

на сиденье, а сам начал крутить педаль. Заднее колесо быстро закрутилось. Потом достал из кармана гвоздь и протянул мне.

– Одень на катушку и прижми катушку к колесу, – коман-довал он.

Я так и сделал, и катушка с большой скоростью начала вращаться сматывая нить.

– Вот здорово, – воскликнул Валек, – как машина.

– Что бы вы без меня делали, – важно улыбаясь прогово-рил Толик.

Мы разошлись по домам делать уроки. Как уже говорил, тогда в школе я плохо учился, а почему, и сам не знаю. Всех больше я не любил решать задачки по математике, писать дик-танты и сочинения. И вот однажды классная руководительни-ца «прикрепила» меня к моей рощинской соседке Нине, чтобы та вытянула меня.

Прихожу к ней, а сам стесняюсь. С девчонками мне не при-ходилось общаться.

– Жених пришел, – весело проговорила вошедшая мать Нины. – Сейчас я чаем вас с конфетами угощу.

Мы пили чай с шоколадными конфетами. Мать Нины смотрела на меня и загадочно улыбалась. Я же чувствовал себя не в своей тарелке и ощущал себя каким-то недоделанным. Нина тоже стеснялась и обстановка была скованной напря-женной. «Какие они положительные», – подумал я, но как же Юрка Америка?

Юрка Америка был Нининым братом и самым отъявлен-ным хулиганом в Роще. Это был парень, на три года старше нас курил, страшно матерился и вел себя с окружающими вызы-вающе нагло.

Нина же обладала кротким характером и в то время очень нравилась мне. Любовь к ней была платонической, и даже мыс ли тогда не было позволить что-то такое. Я просто смотрел на ее окна и мечтал снова ее увидеть. Она, вероятно, тоже была ко мне не равнодушна, и Толя подзадоривал, чтобы я вел себя ре-шительно. Я удивлялся ему и считал, что это что-то нехорошее.

– А вот если бы ты попробовал женщину, – наставлял он, – тогда бы по-другому заговорил. Это ощущение вообще, не выска-жешь!

– Ты разве пробовал, расскажи.

– Помнишь Анюту, она в Шанхае живет, так вот как-то с Юркой Америкой идем мы вечером у 8 дома, и она идет, а на улице темно, хоть глаз выколи. Америка прижал ее, и она не-много поломавшись, сдалась. Потом предложил мне.
– И как ты?
– Я забрался на нее и…

Я почувствовал к Толику большое уважение, ведь он уже стал мужчиной..

Вечером, доделав уроки, я вышел гулять. На улицу вышло много ребят и девчонок.

– Давайте в прятки играть, – предложил Толик. Желающие встали в круг и Толик рукой хлопая ребят по
кругу, начал считать считалку:

Цыган черный в трубу п…ул Дым валит Тебе водить.

Считалок было великое множество и с каждой игрой по-являлось что-нибудь новое. На ком кончалась считалка, стано-вился водящим.
В этот раз не повезло мне.
Я встал лицом к углу дома и начал считать:
– Раз два три четыре пять,

иду искать. Кто не спрятался,

не виноват.

Кто за мной стоит Тот в огне сгорит.

Задачей водящего было разыскать спрятавшихся и, най-дя, нужно скорей бежать и застучать то место дома, где от-считывал счет. А спрятавшийся тоже бежал к этому месту, стараясь обогнать водящего. Бывало, спрятавшись где-то поблизости, все при удобном случае бросались застукивать и
доводили этим водящего до слез, потому что ему снова нужно было водить.

Я, отсчитав считалку, развернулся, ребят никого не было видно. Осенью вечером в Роще стояла полутьма. На всю Рощу светило два-три светильника, поэтому спрятаться можно было где угодно. Я знал, что Витька любил прятаться в тени забора и крадучись пошел туда. Во мне разгорелся охотничий азарт. Напряг зрение и увидел под забором лежал кто-то.

– Вижу, вижу, – закричал я и побежал к углу застуки-вать. – Тук, тук, тук, – констатирую я победу.

Витька поднялся и подошел ко мне. А я же пошел искать остальных. Повернул за угол дома и вижу, все ребята стоят ку-чей. Увидев меня, они побежали застукиваться и мы, толкаясь, бежим к углу. Последним к углу прибежал Валек. Теперь ему нужно было водить. Он встал лицом к углу.
– Раз два три четыре пять

иду искать. Кто не спрятался,

не виноват.

Кто за мной стоит, Тот в огне сгорит.
Наконец мы наигрались, а домой еще рано идти.
– Давай Красиковым стукалку поставим, – предложил То-
лик.
– А может, Петровым, – возразил Валек.

– Нет Красиковым, – настаивал Толик, – он вчера меня отругал.

– Красиковым, так Красиковым,– согласился Валек, толь-ко дядька Коля здорово бегает.

Валек достал катушку черных ниток и привязав конец к забору начал разматывать к окну Красиковых. А Толик забрал-ся на завалинку и воткнул булавку в раму окна Красиковых. Окно было темным, вероятно хозяева уже легли спать. Толик привязал конец нити к булавке, а еще привязал к той же нити маленький камешек.

Мы легли на землю в тени забора, и Толя взял в руку ко-нец нитки.

– Ну, погоди дядька Коля! – пробурчал он и начал мето-дично подергивать нитку. Камешек на нитке начал стучать в стекло рамы. Мне было страшно и сердце стучало так, что готово было выскочить из грудной клетки.

Тут в окне зажегся свет, и из форточки показалась голова дядьки Коли.
– Кто там, – раздался в темноте его голос.

Толик перестал стучать, и вскоре свет в окне опять погас. Мы начали дружно хихикать, а Толя опять начал дергать нит-ку. Свет в окне опять зажегся, и опять высунулась голова. Толя перестал стучать.

– Ну, кто же там, черт подери! – начал ругаться дядька Коля.

Поругавшись, он опять выключил свет.

– Теперь приготовьтесь бежать, – посоветовал Толя и на-чал дергать. Когда начала открываться входная дверь, мы бро-сились бежать в рассыпную.

– Е… мать, я вам покажу, как надо мной хулиганить, – слы-шался дядьки Колин голос.

Вообще, хулиганить мы любили. Одной из хулиганских вы-ходок было: в домах, где квартиры находились напротив, связы-вали дверные ручки противоположных квартир, затем стучали в обе квартиры и убегали. Адреналин так и полыхал в наших серд-ца. На нас взрослые сердились, давали ремня, но мы продолжа-ли хулиганить. При том никто из Рощинских не сидел в тюрьме, потому, что дальше вот такого мелкого озорства никогда не до-ходил. Мне было дико, когда на проспекте Ленина пацан моего, примерно, возраста с ножом отнял у меня деньги.

За домом номер восемь располагался картофельник, по ко-торому живущие на окраине Рощи люди проделали тропинку. Хозяевам этого дома не нравилось, что тропа проходит по их полю и мы, мальчишки, решили помочь. Прямо на тропинке вы-копали большую яму и в эту яму закопали железную бочку. В бочку налили воды и насыпали дерьма. Потом бочку закрыли толью, а сверху толь засыпали землей так, что совершенно не видно было ни ямы, ни бочки. Тропа и тропа, не придерешься. Потом спрятались и стали ждать. Первой в эту ловушку попа-ла бабка со связкой баранок. Уж так она орала, так орала. Затем туда попал мужик. Тот начал искать и увидел нас. Еле убежали.
А как-то обнаглели и схулиганили над милиционерами. В
то время милиция в ночное время объезжала на лошадях свои участки. Так вот мы натянули на пути их следования проволоку и из-за угла шуганули лошадей. После этого для выяснения дол-го по Роще шныряли милиционеры, но так никого и не нашли.

Еще мы любили играть с карбидом. Делали из бутылки бомбочку и убегали, ждали когда она взорвется. Или брали консервную банку, в дне которой проделывали дырку, затем карбид бросали в грязь и сверху накрывали этой банкой, а к дырке подводили фитиль, который зажигали и убегали. Через некоторое время раздавался оглушительный взрыв, а банка взлетала высоко в воздух, а мы пацаны ликовали, воображая, что это настоящая бомба.

В 2-х километрах от Рощи находился Вторчермет. После войны туда было много привезено всевозможного железа с по-лей сражения. В то время там был забор, и территория охра-нялась. Мы любили туда ходить и, рискуя быть пойманными, производили экскурсию. Чего только там не было. Всех больше однажды повезло Вальку. Он нашел там старую заржавевшую винтовку. Дома он с помощью керосина очистил ее, а потом хвастался, вызывая зависть других.

Я закрываю и опять открываю глаза. На улице зима. Кругом сугробы.

Мы с Толиком едем на коньках по дороге на каток на ста-дионе «Динамо». Стадион располагался тогда в том месте, где сейчас мост через Волгу на Октябрьской площади. Коньки на ботинках мало у кого были. Обычно рощинским детям покупа-ли коньки, которые привязывались веревками к валенкам.

Коньки подразделялись на спотыкачи, снегурки, канадки и беговые. По Роще проходила дорога и ребята наделав из про-волоки крючки, цеплялась к проходящим машинам. Это было очень здорово мчаться на коньках за машиной. Опасно, но не было случая, чтобы кто-то пострадал.

Когда я пошел в пятый класс, мать нам с сестрой одни на двоих купила коньки-хоккейки на ботинках. Радость у нас то-гда била через край.

Теперь едем мы с Толиком, и нас перегоняют машины. По утоптанному снегу коньки скользят хуже, чем по льду, но ехать можно.
то время милиция в ночное время объезжала на лошадях свои участки. Так вот мы натянули на пути их следования проволоку и из-за угла шуганули лошадей. После этого для выяснения дол-го по Роще шныряли милиционеры, но так никого и не нашли.

Еще мы любили играть с карбидом. Делали из бутылки бомбочку и убегали, ждали когда она взорвется. Или брали консервную банку, в дне которой проделывали дырку, затем карбид бросали в грязь и сверху накрывали этой банкой, а к дырке подводили фитиль, который зажигали и убегали. Через некоторое время раздавался оглушительный взрыв, а банка взлетала высоко в воздух, а мы пацаны ликовали, воображая, что это настоящая бомба.

В 2-х километрах от Рощи находился Вторчермет. После войны туда было много привезено всевозможного железа с по-лей сражения. В то время там был забор, и территория охра-нялась. Мы любили туда ходить и, рискуя быть пойманными, производили экскурсию. Чего только там не было. Всех больше однажды повезло Вальку. Он нашел там старую заржавевшую винтовку. Дома он с помощью керосина очистил ее, а потом хвастался, вызывая зависть других.

Я закрываю и опять открываю глаза. На улице зима. Кругом сугробы.

Мы с Толиком едем на коньках по дороге на каток на ста-дионе «Динамо». Стадион располагался тогда в том месте, где сейчас мост через Волгу на Октябрьской площади. Коньки на ботинках мало у кого были. Обычно рощинским детям покупа-ли коньки, которые привязывались веревками к валенкам.

Коньки подразделялись на спотыкачи, снегурки, канадки и беговые. По Роще проходила дорога и ребята наделав из про-волоки крючки, цеплялась к проходящим машинам. Это было очень здорово мчаться на коньках за машиной. Опасно, но не было случая, чтобы кто-то пострадал.

Когда я пошел в пятый класс, мать нам с сестрой одни на двоих купила коньки-хоккейки на ботинках. Радость у нас то-гда била через край.

Теперь едем мы с Толиком, и нас перегоняют машины. По утоптанному снегу коньки скользят хуже, чем по льду, но ехать можно.
– Не отставай, – подгонял меня Толик.

Наконец, мы доехали до стадиона. Все нормальные люди стояли в очередь за билетами на каток. Они брали билеты, прохо-дили в раздевалку, там брали на прокат коньки и переодевались.

Но это нормальные люди. У нас же на билет не было денег, а если же даже и были, мы бы их потратили или на кино, или на мороженое.

Мы обычно попадали на стадион через забор. Тут нужно было перелезть очень быстро, чтобы работники стадиона не за-метили.

Толик начал разглядывать стадион через щель забора, я присоединился к нему. Там какой-то дядька ходил и осматри-вал забор. Наконец он ушел далеко от нас.
– Давай, – скомандовал Толик.

Забор был высоким, но какая-то добрая душа поставила около забора тумбу, и это облегчило нашу задачу.

Наконец, мы на стадионе. Здесь было здорово. Стадион, полностью залитый гладким льдом, куча катающегося народа и музыка. Самой часто исполняющейся песней была песня о бабочке и мотыльке.

Раз пчела в ясный день весной Самолично покинув рой Полетела цветы искать И нектар собирать.

Под эту музыку катались по кругу, кто, парами взявшись за руки, кто организовывал длинную цепочку, которая мчалась с бешеной скоростью. Не дай бог попасть под эту цепочку.

Для разминки, встав рядом, мы поехали по кругу, рассмат-ривая публику. Здесь были люди разных возрастов, начиная от юных и кончая древними дедушками и бабушками. Было много спортсменов-фигуристов. Они исполняли на фигурных коньках замысловатые упражнения. Другие спортсмены на бе-говых коньках, нагнувшись и заложив руки за спину, мчались по кругу с бешеной скоростью.
Но вот к нам начала приближаться цепочка.
– Давай прицепимся, – предложил Толик.

Он схватился за пояс к последнему из цепочки парню, а я прицепился к Толе.
Это было здорово. Цепочка мчалась с большой скоростью,
так что ветер шумел в ушах. В цепочке кто-то улюлюкал, кто-то орал, а кто-то свистел. Можно было со стороны подумать, что какая-то банда мчится по люду. Но вот стадион делает разворот и больше всех достается последним. Мы впятером на бешеной скорости оторвались и несемся в сугроб. Смеху-то.

Музыка кончила играть, время работы катка вышло. Те-перь мы выходили через ворота, но от этого было не легче. Ус-тавшие ноги уже не слушались, а по снегу очень тяжело было передвигаться.

– Чтобы я еще раз пошел на этот долбанный каток, – ру-гался я.
А до дома целых два километра.

Толик вначале смеялся надо мной, потом тоже стал сда-вать. Какая же это была мука, ноги в лодыжках разламывались от боли.

Ну думаешь, чтобы еще раз на каток пошел! Проходило два дня, и все мучения забывались. Мы вновь без переобувки и без билетов лезли через забор, а, накатавшись, опять вихляли на непослушных коньках и проклинали нелегкую свою судьбу.

Еще с приходом зимы катались на лыжах. Люди тогда жили бедно, и у многих ребят лыж не было, и их изготовляли из старых бочек, используя их доски. Такие лыжи называли бо-чатами. Лыжи получались короткими, но умеючи, на них мож-но было неплохо кататься с гор.

Из снега любили лепить снежных баб, делать горки и снежные крепости. Слепим, бывало крепость, а, затем, разде-лившись на защитников и штурмующих, начинали войну. Сна-рядами служили снежные комья.

А как здорово было кататься с ледяных гор. В Роще это были крутые длинные горы. Собиралась вся детвора Рощи. Кто на санках, кто на картонках, а в основном – безо всего, просто на попе. Бывало, накатаешься так, что, придя домой, снимешь с себя штаны, а они стоят от обледенелого снега. А ноги и руки до слез жгло огнем от мороза. Мать окунала промерзшие ко-нечности в холодную воду, и постепенно жжение проходило. И сразу ощущался уют 14-метровой комнаты, где жаром пылала топившаяся опилками печка.

К приходу Нового года мальчишки заготовляли елки. Это был бизнес. За елками мы, вооружившись санками и пилой,
отправлялись по льду через Волгу в ельник расположенный в районе завода Пятьдесят. Рубка елок в этом месте была за-прещена законом и, если поймают, грозил большой штраф. Это обстоятельство придавало занятию какую-то пикантность и за-ставляло действовать быстро и с оглядкой. Привезенные елки продавались рощинским, а себе оставлялась самая лучшая елка, которую мы с матерью наряжали.

Рощинские в ночь на 31 января ходили без всякого при-глашения друг другу в гости. Ради потехи наряжались ряжены-ми, так, что невозможно было узнать и с гармошками ходили по домам, устраивая представления.

Но вот морозы стихают, и чувствуется приход весны, Роща готовится встречать Масленицу. В то время на берег Волги привозились отслужившие свой срок автомобильные шины. Эти шины частично шли на Шинный завод в переработку, а в основном валялись штабелями без всякой надобности. С при-ходом масленицы мы из этих шин сооружали громадную кучу, на которую ставили чучело и поджигали. Это было шикарное зрелище, когда это чучело в виде женщины начинало пылать. А потом костер разгорался и огонь высотой с пятиэтажный дом поднимался высоко в небо.

К этому костру собиралась вся Роща, люди смотрели на этот гигантский костер и кричали «ура». Все радовались ско-рому приходу весны.

Вот и все, я так и не нашел, где стоял мой дом, а так хо-телось, чтобы хоть чего-то осталось от того давнишнего, род-ного.

И я надеюсь, что много лет спустя, наши прапраправну-ки будут мудрее и снесут эти вонючие заводы, а на этом месте построят красивые дома, а их дети так же, как и мы, когда-то, будут играть здесь и радоваться прелестью своего детства. И их дома больше никто не разрушит.

А потом, постарев, прапраправнуки после дальних стран-ствий вернутся сюда, и будут как бы возвращаться в свое детст-во, с умилением глядя и на дома, и на Волгу, и на окружающую местность.