Глава 3.
Пришел Андрей домой чернее тучи. На этот раз не стал таиться от Марьюшки, сразу рассказал, куда его отправляют. Марьюшка тоже личиком потемнела, утешать стала:
- Трудная эта служба, но не невозможная. Перво-наперво тебе, как человеку православному, надо в церкву к батюшке сходить, попросить у него благословения и крестик кипарисовый с Афон-горы. Последнее слово – оно, мил-друг Андрюшенька, всегда за Господом. Если пришла тебе судьба в прОклятом место побывать, значит таков замысел Его о тебе.
Ещё тебе скажу: как только почуешь в себе гнев, али обида какая старая колыхнется, знай, недалеко тарелки те. Пока худые мысли в тебе силу не набрали, поскорее целуй крестик и молись, тогда Господь тебя помилует, невредимым уйдешь.
Благословила так-то, собрала его, пирожков напекла. Позавтракал Андрей, отстоял во храме Божием утреню, после подошел к батюшке, к коему завсегда на исповедь ходил.
Услышал батюшка про крестик кипарисовый, тут же вынес ему, сказав:
- Крестик этот я сам с Афон-горы в прошлом году привез, для сына берег. Сынок у меня народился, крестить завтра собирались. А раз воля Божия обозначилась – благословляю им тебя на ратный подвиг.
- Какой же это подвиг – интервью взять, да сфотографировать? – горько усмехнулся Андрей.
- Э, чадо, любое касание с нечистой силой – уже бой. И святые Апостолы не всегда в нём победу держали, вспомни Иуду с его тридцатью сребренниками. Да поможет тебе твой Ангел-Хранитель, ступай с Богом.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Пока добирался до энского треугольника, вся жизнь перед глазами прошла.
Возле лесочка с тарелками жизнь кипьмя кипит. Торговый люд с пирожками да термосами, постоялых дворов немеряно на всяк кошелек, стоянки такси, даже пару прокатных пунктов углядел. Снял путешественник наш комнатку, отдохнул. Потом сходил в прокатный пункт за палаткой, накипятил себе чаю, закусил пирожками Марьюшкиными, остатки чая в термос залил и отправился в лес ночевать.
Поначалу ходко шел, потом приуставать стал, да и думки полезли всякие.
Сперва вспомнилась красотка-корреспондентка со своими кознями. Начал в мыслях строить, как надо было ответить. Пока прикидывал – совсем озлобился, решил прилюдно хлестануть её по щеке при возвращении, чтоб не лезла в дела его журналистские. Потом, правда, устыдился маленько: мужицкое ли это дело – баб хлестать! Подумал, что начальник, редактор-то главный, тоже сплоховал, поверил вздорной бабенке и на экую страсть своего лучшего сотрудника отправил!
Впервой Андрюха так-то сам себя лучшим сотрудником газеты назвал. Поглянулась ему эта мысль, стал её думать. К тому пришел, что скоро все мировые таблоиды в очередь встанут к нему, чтоб его фото на своих страницах печатать! А красотку-корреспондентку решил себе в секретарши определить.
Мысли вроде сами по себе приятные, а поступь почему-то вовсе тяжелой стала.
Стал Андрей тогда о Марьюшке думать. И снова не в ту сторону повелось.
Ведь жил спокойно, а сошелся с ней - то на Север отправят невесть куда, то сюда неизвестно зачем, а она поди при её-то красоте… не сильно скучает без него… Да и зачем ему такая докука? Ни паспорта у неё, ни аттестата об окончании школы, ни свидетельства о рождении… Если жениться - сколько хлопот эти бумаги выправлять …
И тут как обжегся, аж остановился. Вспомнил Марьюшкин наказ: как думки нехорошие полезли, так значит недалеко тарелки те, надо крестик с Афон-горы целовать кипарисовый. Сел путешественник наш прямо где стоял на землю, достал крестик, поцеловал, еще посидел, и мысли как-то сами по себе успокоились. А как успокоились, почуял, что пташки замолчали и вместе с ночными сумерками тишина какая-то нехорошая наступает. Ну Андрюха парень не из пугливых, решил заночевать на этой полянке.
Поставил палатку, достал спальный мешок. А как поел Марьюшкиных пирожков, да чаем горячим из термоса запил, вовсе повеселел. Поцеловал крестик в третий раз, да камеру расчехлил. Ждать стал, правда к полуночи задремал маленько.
И слышит сквозь сон, сперва неясным ропотом голоса, будто издалека, потом всё ближе и ближе. Сперва разобрал: «Ну, нарисовался млад-ясен перец на наши шеи, будь он трижды неладен», а ответ не разобрал. Потом, как голоса поближе стали, так один из них напрямки к нему обратился:
- Эй, парень, валил бы ты отсюда, пока по-хорошему просим!
Сбросил Андрюха полудрему, озираться стал. Тьма кромешная вокруг, а не страшно почему-то ему. Спокойно фонарик достал, потыкался им вокруг себя, - одни деревья, никого живого.
А голос вдругорядь просит:
- Вали отсюда, парень, а? Денег на дорогу дадим, можем даже в заграничной валюте!
Рассмеялся Андрюха, булгаковское варьете вспомнил:
- Ну да, денег дадите, а из лесу выйду, они фантиками оберточными станут!
- Я же говорил, грамотный он, - жалостно вздохнул голос. – Ну чего хочешь-то?
- Интервью хочу и фото на память!
- Не вопрос. Что интересует?!
- Вы почто тут народ мутите?!
Легкий ветер крУгом по поляне прошелся, ровно вздохнул кто-то агромадный. Обдало Андрея смрадом, как от душнОго козла, аж закашлялся парень наш. Прокашлялся он, а голос ему отвечает:
- Работа у нас такая.
- И я не по праздности али по любопытству какому пришел к вам, - говорит Андрей. – Моя работа – сфотографировать вас, пару вопросов задать!
- Да знаем, - опять жалостливо вздохнул голос. - Давай такой уговор: ты фотографируешь и уходишь из леса вон. Крестик твой кипарисовый больно жжется. Бери свой инструмент наизготовку, жди. На шесть секунд будет светло. Сколько кадров успеешь сделать – твоя добыча. Только потом, чур, не жалеть.
Решил Андрюха согласиться. И тут на поляне свет появился. Не тот, солнечный, ясный, сердце радующий, душу веселящий, а другой. Похожий на электрический в походных госпиталях. И музыка послышалась, тихая монотонная, с переборами и перепадами, отдалёнными взвизгами и лязгами металлическими, скрежетом, не то зубов, не то металла. Слышал как-то раз по молодости Андрюха похожую мелодию на какой-то вечеринке …
Быстро достал парень фотоаппарат, сделал навскидку пару кадров, примериваться было некогда, закрыл свой струмент и стал палатку собирать. А ему вроде как кто пособляет, чуть не сама палатка в его руках укладывается. И пяти минут не прошло, как всё уложено было и тем же неживым светом даже тропинка под ногами обозначилась, дескать, вали отсюда поскорей.
Вышел Андрей к кромке леса, там несколько маршруток стоит на случай ночных путешественников. Ничего у него водитель не спросил, привычный, видно, ко всяким делам. Как к городу подъезжать стали, коротко так бросил, не поворачиваясь:
- На какой вокзал едем? Поезд али самолет?
Андрюха выбрал аэропорт, благо, финансы командировочные позволяли.
На его счастье, в город, где жил, как раз самолет отправлялся, успел на него Андрей и к утру уже дома был.
Марьюшка не спала, встретила его, как только ключ в замочной скважине повернулся.
- Чуяло сердце моё, что вернешься нынче, проходи быстрее в ванну с дороги, да чай садись пить.
Рассказал ей Андрей за чаем про путешествие своё, стали они сделанные наспех кадры смотреть. Марьюшка опять пальчиком указала.
- Вот этот предъявишь редактору и скажешь, что ежели еще раз он тебя в подобную командировку отправит, то последствия у него будут самые неожиданные. Да смотри, не забудь – при показе сам-то глаза на это фото не поднимай.
Пришел Андрей на работу, идет по коридору, а сотрудники встреченные аж в стены коридора вжимаются – так изменился парень за какие-то два дня. Походка тяжелая, виски вроде как мукой обсыпаны.
Вошел в кабинет редактора, даже не спросив у секретарши дозволения, а та и пикнуть не посмела. Вынул флэшку из фотоаппарата, без спроса редакторского вставил в его компьютер и включил на полный экран. А сам – отвернулся, как Марьюшка наказывала.
Глянул редактор – обомлел. В неживом свете поляна лесная, вроде пустая, забросанная всяким хламом – бумаги, обертки, упаковки разодранные, шампуры от шашлыков, еще какие-то прутья металлические – это внизу. А выше – ветки густо перепутанные, голые по случаю поздней осени.
Первое, что напомнили эти ветки редактору – картинки в детских журналах, когда среди сплетения веток хитро так зверушки разные вставлены и птички. Воробушек там, кошечка, щеночек… А здесь среди мусора на пожухлой траве и веток на деревьях стали явственно проступать морды лютые, оскаленные, с глумливыми ухмылками. Ни одна кинофабрика такой страсти доселе не показывала. А когда музыка скрежещущая послышалась – захрипел редактор, схватился за сердце и повалился лицом прямо на экран компьютерный, еле успел наш Андрюха его подхватить.
Ну, тут вызвали «Скорую», увезли чуть живого редактора в больницу, сразу в кардиологическое отделение. Андрюха сообразил флэшку из редакторского компьютера вытащить. Недолго думая, поехал в лес, отошёл от тропинки подальше, капнул на неё бензином из машины, да и сжег. А потом домой поехал.
Пока ехал, с работы позвонили. Сказали, что нового главного редактора к ним в газету назначили, и что едва тот в кабинет вошел, как сразу его, Андрюху, к себе затребовал.
Глава 4.
Как Андрюха из лесу-то вернулся, так, не заезжая домой, к редакции, значит, и подъехал. Пока в лифте на свой этаж поднимался, свой брат-журналист поведал, что новый начальник не начальник, а начальница называется, потому как бабу им назначили, причем, еще не старую.
Другой журналист добавил, что баба не местная, а откуда-то из заграниц. Муж у неё, военным человеком в большом чине был, а она вроде при нем, журналисткой- военкором считалась. Почти все горячие точки с ним прошла, и репортажей её вражьи голоса как огня боялись. Каждое слово в репортажах её было метким и доказательным, каждая фотография наотмашь разила.
Ну, а как мужа-то убили при исполнении, захотела она с фронтов в провинцию уехать, вот и перевели её в Андрюхин городок на время больничного листа главного редактора. Так что пока она И.О., в дальше видно будет.
Заходит Андрей в кабинет, видит, сидит за столом ладная такая бабенка, волосы на прямой пробор в косу заплетены, кофточка беленька на ней, буски темненькие, а под бусками на цепочке серебряной крестик православный. Глаза в бумаги опущены, в руке авторучка. Посмотрит бумажку, да черкнет себе в блокнот загогулину.
Увидел Андрей крестик православный, вздохнул с облегчением, эта не будет посылать его в места мутные, не поведется на речи гнилые. Только подумал так-то, она глаза на него поднимает.
Охнул Андрей. Немало в горячих точках сам побывал, а не у каждого мужика взгляд такой жесткий, волевой, всезнающий видел. Даром что после Снежного Человека нутро каждой Божией твари стал чувствовать, сразу понял – воин эта баба и не только авторучку нежные пальчики её держали. Однако глаз в сторону не отвел, взгляд выдержал.
Поняла это баба-редактор, чуть усмехнулась, на стул подбородком показала.
- Ну здравствуй, герой, проходи ближе, садись, поговорим маленько!
Сел Андрей на стул, ждет.
Помолчала она немного да и говорит, посмеиваясь:
- Давно ищу такого, бесстрашного да удалого! На сей раз не капризы гнилых людишек, а за веру и отечество службу исполнить надобно. Не испужаешься, чай?
Сказала и прищурилась, еще неуютнее взгляд её стал.
- Кого мне бояться, коли я и к Снежному Человеку и к нечистой силе ездил!
Обидно, видишь, Андрею стало, что баба его в трусости заподозревала.
- Вот и ладно,- промолвила.
Помолчала-помолчала, потом выдала, как отрезала:
- Сходить надо туда, не знаю, куда и принести то, не знаю, что.
- А поконкретнее можно? – спросил Андрей.
- Куда тебе конкретнее! Такой дар от Снежного Человека получил, с полпинка понимать должон! А не поймешь – у горлицы своей спроси. И кстати! Коль управишься со службой, слово даю, справим мы все бумаги твоей девушке, обвенчаетесь и распишитесь, как по Божьему замыслу и мирскому чину полагается.
Пришел Андрей домой задумчивый. Рассказал Марьюшке не таясь, и она задумалась. Потом сказала:
- Вот это служба, так служба, не знаешь, с какого конца и подойти! Ну ладно, утро вечера мудренее. Ложись спать, к утру определится воля Божия.
Вот ложится он спать, а сон не идет. Смотрит, а Марьюшка тоже не спит.
- Вот думаю, Марьюшка, ЧТО бы это значило!
- А как ни крути, это может значить только одно: понадобилось государевым людям нечто важное, жизненно необходимое, но давно забытое, так давно забытое, что они и не знают, как назвать и где находится.
- И ты не знаешь?
- Тятенька покойный сказывал: всё, что человеку действительно надобно, стОит недорого и находится рядом. Порой так близко, что и не разглядеть сразу. Спи, Андрюшенька, спи родной. Копи силу, скоро она тебе понадобится.
Закрыл Андрей глаза, думать стал. Напрягся мыслями – аж искорки змейкой перед глазами замелькали. Долго смотрел, сколь замысловато и быстро змейка та вкруг себя восьмёркой оборачивалась. Разглядел даже, что спинка у неё золотистая, а брюшко тёмненькое, аж до черноты.
Потом углядел, что мелькает медленнее и в росте прибавляет. Когда ростом сравнялись, попал Андрюха в её движение и с бешеной скоростью понесся по ней, как по туннелю какому. То золотой туман перед глазами его, то чёрный.
Пока Андрей был в чёрном тумане, движение потихоньку замедлилось и вовсе замерло.
Рассеялся маленько туман, стало видно, что местность вокруг гористая и из людей-зверей-пташек никого не видать.
Отдышался Андрей чуток, да и двинулся, куда глаза глядят.
Долго шёл, уставать даже стал. Тут насмотрел в горе углубление навроде пещерки.
Зашел, смотрит, в пещерке стол стоит из крепкого дерева, скамьи из того же дерева по обеим сторонам и опять-таки никого вокруг. Приободрился наш парень, смекнув, что бывают здесь люди. Видно ведь, человеческими руками и для человеческой надобы стол и скамьи сделаны.
Стал дальше осматриваться.
Пещерка сама по себе небольшая. В одном углу шторка темная висит. Подошел к шторке Андрей, отдернул. Смотрит, а там - кровать двухъярусная. На первом ярусе матрас с подушкой, да одеяло, рулоном свернутые. На втором – постельное белье чистое, стопочкой сложенное, как проводницы в поездах подают. Даже влажное слегка.
Вовсе обрадовался Андрей, дай, думает, прилягу, это значит совершенно точно люди здесь бывают.
Ну и лёг, уже не понимал, что он и так во сне спит, а шторку на всякий случай за собой задернул, мало ли что.
http://proza.ru/2016/07/05/331
Окончание следует.