Послевкусие. Глава тридцатая
Плотная, живая темнота перед глазами карлицы. Темнота зала затаила дыхание, разглядывая не похожую на артистов карлицу. Так казалось Хельге. Кроме Хельги и Филиппа на сцене и в зале никого нет. Филипп сам включил несколько прожекторов, направил на карлицу и утонул в темноте, только голос его слышен и то, странный какой-то, как из погреба. Не сразу долетает до уха карлицы, с небольшой разницей во времени. Странно стоять рядом с живой темнотой. Странно говорить слова живой темноте. Странно быть послушной голосу из темноты.
— Это только сначала так неуютно на сцене. Скоро ты будешь различать очертания зала, но если луч от прожектора будет направлен только на тебя, видеть ничего не будешь, но это и не надо. Здесь идёт диалог. Прожектор оградит от тебя любые эмоции идущие из зрительного зала. Начинай! Говори что угодно, хоть стихи читай. —
Предложил Филипп Хельге
— Семён и Санта подходят друг другу. —
Карлица стоит на сцене с улыбкой на лице.
— Продолжай. —
— Я уже немного различаю зал. —
— А по тексту, что ни будь? —
— Дай мне привыкнуть, там же с выражением надо. —
— Правильно. Выражение подразумевает проникновение в образ героя, она карлица, которой ты и являешься. Веди себя естественно. Забудь что впереди зал с предполагаемыми зрителями. Ты вошла к себе домой, живи на сцене как живёшь у себя дома, у меня, в доме моей матери. Не дублируй текст, слово в слово, проникнись содержанием. —
— Зачем ты злился Филипп в кабинете? —
Карлице начинало нравиться разговаривать с темнотой.
— Ну, подумаешь, дети уборщицы оставили рисунки на твоём столе…. Значит, им было хорошо в твоей комнате. Маме не мешали работать. —
— Стол мой. Стул мой. Бумага моя. Там моя территория, там много важного. —
— О, да! —
Карлица приняла позу, поставила руки в боки.
— Как они посмели! Не просясь…. О, чём думали!? Что влекло их, несчастных…. —
Хельга пробует слова на звук, который летят от неё в темноту.
— Вот, видишь! Совсем не страшно! —
— О каком страхе говорит мой Филипп? —
Продолжает карлица.
— Давай, что ни будь по тексту из первой части. —
— Ваш смех я слышу, и он мне нипочём! Хохочите сколько хотите! —
— Что ты несёшь? Я же просил, по тексту! —
— Можно, на репетиции буду по тексту? Некому ответные слова проговаривать. —
— Можно мне? Я читать умею. —
Раздалось из темноты. Послышались лёгкие шаги, и на сцену вышел мальчик. Лица не видно, почти. Кудри русых, хорошо промытых волос падают на глаза и плечи. Мальчишке приходиться всё время откидывать их с лица. Что он и делает постоянно.
Карлица порылась в кармане и достала круглую резинку для волос.
— На. Собери волосы. —
— Как? —
Мальчишка смело направляется к ней.
Карлица собирает верхние его волосы и перехватывает резинкой сзади.
— Ты актриса? Что читать? —
Мальчик заправил кудрявый локон за ухо.
— Я сошёл с ума? Или я сплю? —
Голос Филиппа из темноты на удивление мягок, но вкрадчив. Это предвестник бури.
Мальчик отвечает темноте.
— Могу читать реплики. Просто так или с выражением. —
Пухлая курточка на нём расстегнута. Из кармана торчит трикотажная красная шапочка. Капюшон клетчатой толстовки лежит поверх куртки. Кудри поверх капюшона. Мальчик подождал ответа зловещей темноты. Темнота поджала губы и закатила глаза.
— Тогда я просто посмотрю. —
Мальчик, где стоял, там и сел на пол, скрестив ноги. Весь его вид говорил, что уходить со сцены не намерен. Посмотрел в темноту.
— Если мешаю. Могу отодвинуться. —
Он произвёл немыслимо странные движения, в результате которых в сидячем положении переместился по сцене. Карлица молчала. Послышались жёсткие шаги и на сцену, в свет её ступил Филипп. Обошёл сидящего мальчика и сел рядом, в точно такой же позе, как и он. Посмотрел на карлицу. Сунул в руки мальчика листы бумаги.
— Твои реплики напечатаны обычным, черным шрифтом. Её зелёным. Ясно? —
— Да. —
— Ты чей? —
— Мы дети уборщицы. —
— И это вы устроили художественную мастерскую в моём кабинете? —
— Мы ничего не разбили, не разлили…. Чего сердится?! Оставили вам рисунки на память. Вам понравились они? —
Филипп молчит.
— Зря вы так. Осень на улице. Заходишь, а на столе лежит солнышко на бумаге, трава зелёная, цветы…. Только я цветы и солнышко не рисовал! Это мой младший брат. Неужели не понравилось? —
Мальчик окинул взглядом Филиппа с боку и, подражая ему, выпрямил спину, закинул шарф за спину и сложил руки на коленях.
Карлица засмеялась.
— Ты чего? —
Одновременно спросили её Филипп и мальчик.
— Вы, как две капли похожи! —
Филипп повернулся к мальчику. Рассмотрел его.
— Зови мать. —
— Жаловаться будете? —
Взрослый мужчина оторопел.
— Нет. —
— Тогда и звать не зачем. Чего от работы отрывать? Быстрее сделает работу, быстрее пойдём домой. Там бабуля лежит парализованная. —
— Одна? —
Спросил Филипп.
— Одна. Ей надо побыть в тишине. Мы вернёмся, ей не до покоя будет. —
Пообещал в живой темноте голос другого мальчика.
— Сам больше всех шумишь! —
Ответил голосу брата мальчик со сцены.
— Тебе было сказано молчать! Разбудишь её, рёву не оберёшься. —
Строго и совсем по взрослому, отругал мальчик темноту.
Карлица сосчитала в уме детские голоса. Трое.
— Она тут всегда спит, как убитая. Так забрать рисунки? —
Мальчик смотрел на Филиппа, как взрослый мужчина смотрит на маленького ребёнка и радуется его чистоте, невинности. Филипп промолчал.
— Ты мне нравишься. Не буду забирать рисунки. Все остальные мужики козлы и свиньи вонючие. —
Филипп достал свою резинку для волос и собрал свои волосы на затылке.
— Они меня бабой дразнят. За волосы. А у вас почти такие же волосы, как у меня. —
— Кто дразнит то? —
Осведомился Филипп.
— Имён не помню. Перестали ходить, и, слава Богу! —
— А отец? —
— Отец у нас есть… Мы не безродные. Только нас пятеро, а он один. Мы ему всю голову разбили, он решил жить без нас. —
— Вас у мамы четверо? —
— Трое. Бабуля ещё… —
— Помогает? —
— Чего? —
— Деньги маме даёт отец? —
Темнота рассмеялась.
— Догонит, и ещё даст! Я ему сигареты, последний раз на свои деньги покупал. У него не было, а курить очень хотел. —
Мальчик со сцены погрозил темноте, и сделал пальцами знак на своих губах, имитирующий замок.
— Где деньги взял? —
Тут же осведомился Филипп у темноты.
— Мелочь…. Её всегда можно иметь! Листовки разносить, или клеить. Партий много. Главное не попасть в толпу бастующих. —
Мальчик говорил нарочито серьёзным голосом.
— Филипп! О чём он говорит! У вас революция? —
Заволновалась карлица, только сейчас сделала одно открытие. Она практически не смотрит телевизор и не читает газет. Газеты понятно, они на итальянском языке печатаются. Если разговорную речь она стала, хоть как-то понимать, выхватывая уже запомнившиеся слова, и домысливая остальное, читать газеты ещё не могла.
— Студенты волнуются. У них отобрали здание, принадлежащее им много лет. Мы живём на окраине, в спальном районе. До нас это не дошло. —
Пояснил Филипп.
— Если бы я у вас училась, то значит, была бы студенткой, и тоже принимала участие в акциях протеста. —
Мальчик на сцене хихикнул.
— Эй ты! Я взрослая. Мне скоро двадцать два года. —
— Филипп! —
Женский голос разрезал живую темноту зала на две части. С освещённой стороны было видно, как Филипп и мальчик завертели головами. В тёмноте проснулся ребёнок и жалобно запел про любовь к своей маме.
— Меня кто-то звал? —
Удивился Филипп.
— Это меня мама зовёт —
Объяснил мальчик. Жалобная песня о любви к маме повторилась.
— Смотри не урони её! Я уже иду. Оставайся на месте. —
Невидимая женщина шла на плачь ребёнка.
— Мама пришла! Мама с тобой! Где Филипп? Почему ты один? —
— Он на сцене. —
Видимо мать обернулась в темноте зала и увидела старшего сына там, где ему нельзя находиться, да ещё и с главным постановщиком театра. Это её взволновало. Час назад Филипп орал на неё за вторжение детей в кабинет. Кабинет постановщика самый тёплый. Диван мягкий. Вот и оставила она свой выводок именно в этом кабинете. Здание театра холодное. Испуг матери передался орущему ребёнку, и он замолчал вместе с ней.
— На сегодня всё Хельга. Достаточно! —
Филипп подал руку мальчику, поднял его.
— Мама управилась с работой. Скажи ей, что мы отвезём вас домой, на улице дождь. —
— Какая у вас машина? —
— Я пользуюсь такси. —
— А! Ну ладно…. Всё равно спасибо. —
Мальчик побежал со сцены и растворился в живой темноте зала. Хельга пыталась разглядеть мать троих детей, но темнота не выдала тайну. Женщина уборщица растрёпана, вспотевшая и уставшая, а темнота женского рода и она солидарна с уставшей женщиной. Филипп вызвал такси по телефону и ушёл выключать прожектора. Хельга пошла в кабинет Филиппа. На столе лежали рисунки детей. Обыкновенная офисная бумага пестрила самыми яркими красками, наперекор дождливой осени. Огромный гриб во весь лист бумаги раскрашен как божья коровка, вместе с ножкой. По шляпке гриба едет машинка. В нижнем углу листа корзинка или ведро наполненная красной ягодой. Ёжик у основания гриба. Она попыталась вспомнить свои рисунки в таком же возрасте, что и Филиппок. Замечательное совпадение имён! Наверное, поэтому, Филипп решил подвести его и его маму с детками.
— Я заберу их себе? —
Сказала Хельга заглянувшему в кабинет Филиппу.
Тот пожал плечами. Что-то сгрёб со стола в папку.
— Поехали за Семёном. —
— Ты уверен? —
— Он сам просил меня об этом. —
Они вышли из здания тетра, осмотрелись. Площадь практически пуста. Сеял мелкий дождь. Он висел мокрой сеткой, и казалось, не падал на землю. Буд-то кто набирал в рот воды и прыскал на площадь без устали. Мокрым было всё. Театр, дверные ручки, двери, афиши, голуби, небо, воздух. Такси, словно мокрая лягушка. Мех шубки стал напоминать мокрого кролика. Хельга забеспокоилась и рукой смахивала влагу с меха. От этого он становился ещё некрасивее.
— Дома снимешь, встряхнёшь на террасе, повесишь на спинку стула, и оно просохнет. Утром встряхнёшь снова. —
Хельга недоверчиво слушала его, усаживаясь в машину.
— Они второго приглашения ждут?! —
Сердито проговорил Филипп. Подождали немного. Филипп сходил в здание, и узнал о том, что уборщица ушла через запасный выход.
— Видно живут в другой стороне. —
— Мальчик красивый. Смышлёный. Смелый. Тёзка твой. —
Филипп называет адрес водителю.
— Не хочешь со мной съездить за Семёном? —
— Нет. У меня собака дома. —
— Понял. Мне одному не хочется. Вот возьму и не поеду! Сам доберется. —
— Он болен. —
— Ты права, надо ехать. —
— Что у тебя с Тодди? —
— А что у меня с ним? —
— Не смей так мне отвечать! Разболтались все, кому не лень… Уборщица эта… Ты вот…. Я несу ответственность за тебя и должен знать, как распланирован твой вечер и даже ночь, если угодно! Несу ответственность за Семёна, что бы он снова не попался полицейскому в юбке. Обо мне кто-то думает? Ты обо мне думаешь? —
У Филиппа сдали нервы.
— Филя! Я к тебе с самого утра пришла! —
— А вечер для Тодди припасла. —
— Да нет же! Я каждый день собираюсь провести в одиночестве, и не получается. Вот приду домой – соседка придёт. Придёт обязательно! Тодди позвонит. Обязательно позвонит! А я хочу быть одна. —
— А я не хочу быть один! Терпеть не могу быть один! —
Филипп раздосадован. Планы на сегодняшний рабочий день сорваны. Он чувствовал себя одиноким. Семён в новых отношениях. У карлицы есть воздыхатель, собачка. Даже у этой уборщицы есть трое детей. А что у него? Влажная постель, которую ему придётся греть и сушить горячим утюгом перед сном.
— Смотри Филипп! Филиппок! —
Они смотрят в окно машины. На тротуаре мать пытается надеть на сына красную шапку, а тот желает на свою голову надеть капюшон. Руки Филиппка заняты крохотной девочкой, и матери удаётся надеть красную шапку на голову старшего сына. Младший сын в это время, рассматривает витрину магазина. Магазин закрыт, в связи с беспорядками на улицах Рима. Младший сын уборщицы прижал в витрине лицо, видимо достаточно сильно прижал, раз сработала сигнализация. Испуганная женщина выхватывает крохотную девочку из рук старшего сына, спешит по тротуару, убыстряя шаги. Мальчишки бегут за ней, постоянно оглядываясь на звенящий магазин. Филипп просит водителя остановиться. Машина догоняет многодетную мокрую маму и даже заезжает на тротуар. Филипп выходит из неё.
— Ты не передал маме моё предложение? —
Обращается он к старшему мальчику.
— Она не захотела. —
Филиппок прыгает перед Филиппом. Сигнализация орёт. Младенец на руках матери издаёт истошные звуки. И на всё это оседает водная пыль беспристрастного всё смывающего дождя.
— Было бы разумнее, согласится…. Дождь…. —
Филипп показывает рукой на небо.
— Вот это…. —
Филипп показывает рукой на витрину магазина.
— И это… —
Филипп смотрит на орущую девочку.
Уборщица в джинсах, в длинном, ниже колен свитере, и шерстяном пончо поверх него. Мокрым краем пончо она укрывает от дождя лицо девочки. Мальчишки в нетерпении переминаются с ноги на ноги. Им хочется сесть в машину. Крохотная девочка показала далеко не кроткий нрав, огласив улицу новым плаксивым визгом.
— Она устала. Домой хочет. —
Оправдывает дочку мать.
— Тем более. —
Почти равнодушно отвечает Филипп, разглядывая свои ботинки. Он видит, как мимо его ботинок мелькнули ноги мальчишек, затем прошли ноги матери обутые в красавки.
— Промокшие сосем…. —
Отметил про себя Филипп.
В машине девочка снова стала орать, да так истошно, что Филипп пожалел о содеянном добре. Он поморщился. В зеркале заднего вида морщилось отражение водителя такси.
— Может быть, у неё болит что-то? —
Спросила Хельга.
— Нет, она здоровая у нас. У неё подгузник скоро лопнет и потечёт. —
Подал голос младший сын.
— В машине тепло, смените подгузник. И скажите адрес. —
Бурчит водитель. Он недоволен, таким количеством пассажиров в его машине. Орущими, и пинающими его в спину коленками.
— У нас подгузники кончились. —
Объявил младший сын.
— Остановите у первой аптеки. —
Говорит Филипп водителю.
Тот снова морщится, но заворачивает в узкую улочку и подъезжает к аптеке. Девочка орёт, не умолкая. Матери страшно стыдно. Стыдно за проволочку, которую ей устроил главный постановщик из-за вторжения её детей в кабинет, стыдно за промокшую и изношенную уже обувь, за орущую дочь стыдно.
Филипп вышел из машины, не закрыв за собой дверь.
— Девять килограмм. —
Сказала вслед ему женщина.
— Что? —
Обернулся он. Козырёк мокрой кепки закрывал лицо молодой мамы, и скрывал её смущение.
— Подгузники на ребёнка девочку, весом девять килограмм. —
Пояснил Филиппу водитель, тот ответил грустным взглядом и зашёл в аптеку
— У меня нет с собой денег…. —
Растерянно проговорила неизвестно для кого женщина.
— Потом рассчитаетесь. —
Успокоил водитель.
Все замолчали, и будут молчать, пока Филипп не выйдет из аптеки. Но каким он выйдет!
Он выйдет с огромными двумя пакетами в руках. Водитель выскочит из машины, что бы отрыть багажник. Пакеты поставят в него. Филипп вернётся в машину с одним подгузником розового цвета. Передаст его на заднее сиденье Хельге, та отдаст женщине.
Машина тронется. Как только мать начнёт раздевать девочку, та сразу же замолкнет.
— Понимает… —
Хмыкнул водитель.
— Моя дочь тоже горластая, когда мокрая и голодная. —
— У вас одна дочь? —
— Да. —
Кивнул водитель.
— Правильно. Зачем рожать, если нет материальной базы, отца, нет работы достойной!—
В сердцах сказал Филипп водителю. Женский, металлический струнный как тетива голос ответил ему за спиной вместо водителя:
— Тебя не спросились…. Если тебя мать не родила, ты и вопросы такие бы, не задавал.—
Филипп замер.
— Я не хотел никого обидеть. Я разговаривал с водителем. Согласен, вы не должны были это слышать. —
Женщина меняла подгузник.
— Вот вам пакет. Пакет бросьте на пол. —
Водитель передал женщине шуршащий, скомканный пакетик.
Мальчики, чувствуя агрессивность Филиппа по отношению к их матери, перестали толкаться, и беспокоить спину водителя. Виновато смолкли. На фоне шума двигателя послышалось довольное «агуканье» младенца, ему полегчало, и он оповестил всех об этом. Светофор остановил машину. Водитель обернулся к пассажирам на заднем сиденье.
— Ой, ты моя маленькая! Ой, ты моя кудряшка! Хорошо тебе стало?! Тепло и сухо писульке стало? —
Радостное агу-агу, было ему ответом.
Мальчишки теребят ручки сестрички, радуются вместе с ней и снова пинают коленками спину водителя. Филипп обернулся. Три, одинаково кудрявые головки и четвёртая кудрявая голова мамы, была над остальными головами и гордо, можно сказать вызывающе смотрела на него. Кепки на ней уже не было.
— Вот тебе! Мы счастливы! Даже благодаря твоему подгузнику, мы счастливы! Нам хорошо вместе! А у тебя лицо, вечно не довольное. Меняй тебе подгузник или не меняй, всё одно! —
Не подумайте, что это всё женщина сказала вслух. Она это думала, а вслух сказала:
— Спасибо. —
— Пустяки…. Да за такую улыбку…. —
Почему-то вместо Филиппа ответил водитель.
Улыбающаяся девочка ребёнок была прекрасна. Рыжая, кудрявая, розовощёкая, с ямочками на щеках. Филипп не выдержал и потрогал её за ручку.
— Холодная. —
— Я знаю. —
Ответила мама.
— Долго была в одежде. Спала. Потом сразу на улицу —
— Не обижайтесь на мои слова. Такая проблема существует. Я говорил в общем. —
Многодетная мама согласилась с Филиппом кивком головы.
— Забудем. Трое детей для матери одиночки много. Глупая была, вот и всё объяснение. Пусть без отца, зато с матерью. У них бабушка есть ещё…. Нам повезло с ней. —
— Эта та, что парализована? —
— Только нижняя часть, а руками она с ними даже в войну играет. Агата может часами с ней сидеть на кровати. —
— Агата?! —
Восклицает Филипп.
— Красивое имя, правда? Мне тоже нравится. —
Мама похорошела и стала похожей на свою дочку.
— Это ваша мама больна? —
— Нет. Это мама отца детей. —
Лицо Филиппа окаменело.
— Ну не бросать же её…. вы меня осуждаете, снова? —
— Да Бог с вами! Это ваше право и право правое! Более чем… —
— Мы подъезжаем. Надели все шапки и на выход! —
Скомандовала мама.
Дождь всё так же сыпал и сыпал с небес. Небеса были черными бездонными. Они, наверное, устали осыпать Рим влагой, но перестать не могли. Им так было велено свыше. Вместе со всеми из машины вышел Филипп. Водитель открыл багажник.
— Здесь подгузников на полгода. Так сказали в аптеке. Я попросил положить в пакет, всё, что может быть нужным в уходе за маленькой девочкой. Там и влажные салфетки, шампунь, разовые пелёнки, присыпки, «зубочёс» даже положили. Детские соки и чаи, печенья и что-то ещё, уже и не помню. Донесёте? Или мне проводить вас? —
Женщина собралась спросить Филиппа, зачем он так потратился.
— Я сам не знаю, зачем я это сделал. Наверное, что бы всё это у вас было. Потом мальчики так старались и оставили на столе свои работы. Любой труд дожжен быть вознаграждён. —
— Я так им и скажу, что это они заработали для сестрички. Пусть гордятся собой. —
— Вот и договорились. —
Филипп нагнулся, достал из машины девочку с ямочками на щеках и передал маме. Девочке стразу же не понравилось находиться под дождём, и она стала капризничать. Мать накрыла её краем мокрого пончо. Мальчики взяли пакеты и потащили их по мокрому асфальту. Филипп сел в машину.
— Теперь по первому адресу. —
Он обернулся к Хельге.
— Заберём с собой твою собаку и поедем за Семёном. —
— Собаке надо кушать и сразу же спать. —
— Она собака! Она поест и захочет общения. Вот увидишь! —
Филипп глазами и бровями и головой кивал, буквально уговаривал карлицу, согласится с ним.
— Мы можем оказаться в щекотливом положении. —
Качает головой карлица.
— Санта женщина скромная, утончённая. В первый вечер жениха следует забрать домой. Сам уйти он не догадается. Семён привык, что происходит всё и сразу. Нехорошо переделать всё в первый же день. Потом делать будет нечего. С этой женщиной так нельзя. Желание надо держать как можно дольше на острие, чтобы сок капал, а ты наблюдал за этим и горел, горел…. Потом Семёну надо мерить давление и принять те лекарства, что оставил ему доктор. —
Филипп говорил так вдохновенно и так понятно для таксиста, что тот стал хохотать.
— Смотрите на дорогу-то…. И не забывай объезжать центральные площади, а то ненароком застрянем в толпе разгулявшихся студентов. Нам то что! Мы выйдем и пешком дойдём до дома, а вот ты можешь лишиться транспортного средства. —
Водитель сразу же свернул в проулок и замолчал.
Мой вкусно и жадно ел. Миска с присоской к полу не двигалась. Мой нарезал круги вокруг миски и глотал, глотал, без передышки.
— Может кто-то ошибся, и из него вырастит такая же большая собака, как у Санты. Так жрут только большие собаки. —
Горевал Филипп стоя над щенком.
— Мне такой собаки не надо. Ей же отдельная кровать нужна будет. —
Наконец миска опустела. Щенок постоял над ней, для убедительности полизал пустую поверхность. Посмотрел на Филиппа.
— Дай ему ещё. —
— Он съел свою норму. Увеличивать норму буду через неделю. —
— Что? Так вот строго прям? —
— Я выполняю инструкции собаковода этой породы. —
Филипп с уважением смотрит на Хельгу.
— Я так не смог бы! Мой попугай с подружкой ест столько, сколько им хочется. Кот тоже. —
— Попугай птица взрослая. Птица умная. Думаю, она сама себя контролирует. —
— Отец отвёз птиц маме до выписки. —
— И как им переезд? —
Филипп пожал плечами.
— Мама не нарадуется. Боюсь, я останусь без птиц! —
Собаку завернули в белое банное полотенце и вынесли из квартиры. Соседская дверь скрипнула, под давлением изнутри. Кто-то смотрел в телескопический дверной глазок из квартиры. Это было ясно, потому что глазок не светился, а когда от него отслонились, он стал снова светиться. Хельга помахала рукой глазку. Глазок мигнул светом в ответ. Дверь тут же открылась.
— Добрый вечер! —
В дверном проёме, обрисованный вечерним освещением из квартиры, проявился силуэт соседки. Надето на девушке было что-то из струящихся к полу нитей, и обозначить каким-либо словом сей предмет одежды, не представляется возможным. Филипп, любитель всего прекрасного, из серии необъяснимого, мгновенно среагировал на это видение. Два шага назад, и он привалился плечом к косяку двери незнакомки.
— Вечер добрый. Мы знакомы? —
— Ещё нет. —
— Как тонко вы подметили…Филипп. —
— Любовь. —
— Как имя, обыгрывает ситуацию! —
Обводит взглядом фигуру соседки.
— Вы свободны этим вечером? —
Головка на вытянутой шее, для большего эффекта, сникла.
— Холодец на плите варится. —
Филипп нёс к губам руку женщины. На этих грустных словах женщины остановился и беспомощно оглянулся на карлицу. Не понял значение слова холодец. Хельга прижимала к груди кулёк из банного полотенца и выглядела как одинокая девочка на военной дороге, из фильма Михалкова. В памяти Филиппа мелькнул кадр этого фильма просмотренного в Москве.
— Это свиные ножки, уши и требуху варят с чесноком очень долго, часов шесть. —
Объяснила карлица.
Филипп повёл носом. Ножки…. Уши…. Совершенно незнакомый запах шёл из квартиры. Запах лишённый всяческой романтики. Мужчина безжалостно отпускает женскую руку и та провисает вдоль тела владелицы, как мёртвая.
— Я обязательно угощу вас. Принесу Хеьге, для вас…. —
— Буду ждать. Хотя это и необязательно. —
Два шага и Филипп, обняв карлицу за плечи, идёт по коридору. Не оглядываясь, машет соседке рукой на прощание. Соседская дверь захлопывается, глазок таращится в тёмный коридор светящимся глазком.
Ночная, сырая поздняя осень, как тот холодец из свиных ушей и ножек лишена романтики. Внутренний озноб, холодеют кончики пальцев на руках и кончик носа, обувь хлюпает по лужицам и вобравшей в себя влагу траве. В это время года, трава на удивление зелёная. Ни одной светящейся фары на дороге. Щенок спрятал голову, глубже в складки банного полотенца. Незаметно для себя, Филипп поднял плечи, чтобы воротник пальто стал выше.
— Дай щенка мне. —
— Зачем? —
Удивилась Хельга, отступая назад.
— Ему со мной будет теплее. Положу его за пазуху. —
— Хитрый какой! Я сама его положу за пазуху. —
— Щенок у тебя не поместится, если только его развернуть. —
Филипп потянул полотенце с собачкой к себе, Хельга сделал шаг назад. Филипп шагнул следом и снова потянул к себе свёрток со щенком.
— Прошу оставить девочку в покое. —
Строгий, мужской голос полицейского раздался над самым ухом Филиппа.
Полицейский представился. Затем стал скороговоркой проговаривать монотонные слова, видимо положенные в таких случаях. Попросил документы. Это было ясно по тому, как Филипп достал их и передал ему.
— Кем приходится вам девочка? —
Филипп долго и красноречиво объяснял, размахивая руками. Полицейский каменел лицом и тянул за рукав Филиппа, явно приглашая следовать за ним. По всей видимости, в участок. Конечно, Хельга пыталась объяснять полицейскому сложившеюся ситуацию, но тот строго смотрел на неё и отворачивался спиной. Его настораживало то, что девочка иностранка.
— Добрый вечер! Я могу подтвердить всё, что говорит этот человек. —
Все участники происходящего оборачиваются к подошедшему Тодди. С минуту мужчины разговаривают. Полицейский уходит. Уходит медленно. Одет он основательно и ему тепло. Остальные, внутренне дрожа, следят за его перемещением.
— Ты как рояль в кустах. Благодарностей можешь не ждать. —
Филипп выхватывает из рук карлицы сверток со щенком и запихивает его себе за пазуху. Вызывающе смотрит на Тодди. Тот молчит и как все мёрзнет. Он долго стоял под тёмными окнами карлицы.
— Вы собрались куда-то, я могу подвезти вас. —
— Ты с машиной? —
— Да. —
— Действительно, рояль в кустах! Сиденья с подогревом? —
— Только на передних. —
— Тогда Хельга садится впереди. —
Настроение у Филиппа взлетает вверх, как ртутный столбик в градуснике.
Он заталкивает карлицу на переднее сидение, сам садится сзади. Вертит головой как флюгер, рассматривает затылок Тодди и Хельгин профиль.
— Это по твоей милости мой актёр стынет в мокрых кустах? —
Здесь должен последовать ответ «нет», но вместо «нет» звучит совсем другое.
— Ну не к соседке же он моей пришёл. —
Флюгер замер.
— О чём это ты сейчас? —
— О том, что я нравлюсь твоему актёру. —
— Ты мне тоже нравишься. —
— Но совсем не так как соседка! —
— Вы ругаетесь? —
Осведомился Тодди.
— Ехать куда? —
Филипп называет адрес Санты.
Тодди разворачивает машину.
— Надеюсь, ты знаешь, где сегодня можно ездить по городу безопасно? —
— Знаю Филипп. —
Филипп тут же забыл о Тодди.
— Так ты заревновала меня к русской соседке? —
— Я заревновала соседку к тебе. —
— Это не одно и то же? —
— Для меня, совершенно разные вещи. —
— Мне надо подумать…. —
Филипп откидывается на спинку заднего сидения.
Наступает тишина. Где-то с минуту Филипп думает.
— Совершенно напрасно заревновала. Мне больше понравилась кудрявая девочка и её мама. Правда маму я как следует так и не разглядел. Кусачая, такая! —
— Ты прав Филипп. Красивые дети, красивая мама. —
Хельга сменила тон и говорила ровно и даже радостно.
— Ты разглядела маму? —
— По детям видно. —
— Приехали Тодди. —
— Я могу подождать. —
Филипп, открывший уже дверцу машины, захлопнул её.
— Кого? —
— Вас. —
— Нас…. Тогда возьми собачку на своё попечение. Боюсь, что хозяйский пёс неправильно на неё среагирует. —
Филипп достал тёплый свёрток из пазухи и передал Тодди.
— Мы скоро! —
Добавила карлица и засеменила рядом с Филиппом по мокрому двору Санты.
Тодди заглянул в свёрток. Белая шерсть, пипка носа из тёмной кожи, и нет глаз. Совсем нет. Тодди даже повертел свёрток туда, сюда. Нет глаз. Спит собака.
Филипп заглянул в окошко дома и застыл. Хельга неловко топталась рядом.
— У тебя никогда не возникало мысли, что Семён похож на русского деда Мороза? —
Хельга не успела ответить. Занавески на окне с внутренней стороны дома разлетелись и, слюнявя стекло, большая собачья голова заслонили окно. Лай звучал как из бочки. Тут же открылась дверь, в ней показалась фигурка Санты. Следом выскочила собака и, припадая на передние лапы, стала тяжело скакать вокруг гостей. Не успела хозяйка дать команду «фу», собака застыла по собственной воле, поставила уши в стойку. Уши стали поворачиваться в сторону ворот и машины стоящей за ней. И вот уже огромная псина несётся в этом направлении. Встаёт на задние лапы, опирается на крышу машины Тодди. Машина покачивается. Тяжело опустившись на мокрую землю, собака бегает вокруг, периодически наваливаясь на машину всем телом.
— Машина ваша? —
Хозяйка обескуражена поведением собаки.
— Нет, но мы на ней приехали. —
— Что в ней? Или кто в ней? —
— Мой актёр. —
Санта пытается отозвать собаку. Безрезультатно! Вечно так продолжаться не может, и потому все решают, что Тодди надо выйти из машины и тогда все вместе зайдут в дом. Тодди осторожно выходит, захлопывает дверцу и медленно направляется к дому и людям ожидавшим его. На удивление всем, собака теряет агрессивность и ласково мостясь с боку Тодди идёт рядом, заглядывая парню в лицо.
— Мой актёр был у вас в гостях? —
Спрашивает хозяйку Филипп.
— Первый раз вижу этого человека. —
— Поведение собаки говорит обратное. —
Настаивает на своей версии Филипп.
— Что у него в руках? —
— Мой щенок. —
Говорит Хельга.
— Вот и объяснение. —
Толпа по очереди заходит в дом. В дом, в котором с серьёзным видом и напускной занятостью, сидит у камина Семён Фёдорович и выгибает прутья каминной решётки, старясь сделать их ровными. Кто-то, когда-то погнул их.
— Простите меня, я занят немного. Скоро освобожусь…. —
Говорит он.
Но как он это говорит! Прошу вас заметить! Как истинный хозяин дома. Это подтверждает счастливое лицо хозяйки, наблюдавшее за ним. Филипп не разобравшись, или разобравшись, но решив вернуть друга в его нормальное русло, начинает допрос с пристрастием.
— Сема! Пожалуйста, будь аккуратнее, тебе нельзя напрягаться, тебе ещё лекарства принимать! —
— Ах, боже ты мой! Не бери в руки инструменты! Мне нужны твои руки целыми и невредимыми! —
Тут необходимо вспомнить сцену первой встречи Филиппа и Санты в её доме. Тогда перед Сантой сидел молодой человек, с правильно поставленной речью, вежливый и деликатный. Что видит она сейчас? Изнеженного, жеманного дружка её нового друга. На Семёне надета жилетка, такая же огромная, как и он сам, мехом внутрь, замшей наружу. Мехом отделана планка на груди и пройма рукава. Кирпичного цвета фланелевые шаровары, да щёки такого же цвета, делают его похожим на деда Мороза. Он продолжает заниматься своим делом. Филипп наблюдает за ним.
— Ну, кто так делает? Надо…. —
Филипп начинает показывать как надо, опустившись рядом с другом на одно колено.
Собака затолкала Тодди, тому пришлось сесть на диван. Теперь собаке было удобно тыкать носом парню в грудь.
— Покажите? —
Спросила женщина вазочка.
— Конечно. —
Вежливо ответил Тодди и попытался развернуть свёрток со щенком. Тот слабо пискнул. Боже! Что случилось с большой собакой! Она припала грудью на пол, лаяла и повизгивала. Женщина вазочка взяла свёрток, почувствовала тёплую тяжесть в своих руках, с благодарностью взглянула на Тодди и…. утонула в мужских зелёных глазах. Удивительные глаза! Удивительный день! Удивительные события в нём! Удивительные люди собрались в её доме! Филипп как попугай, он может предстать серьёзным профессионалом, взбалмошным парнем с широким спектром мировоззрения, воспитанным и деликатным молодым человеком, или просто рубахой парнем. Образ Семёна как бы размыт. Семён слаб душой и телом. Без стержня извне ему не обойтись. Зато как трогателен! Его приятно трогать руками. Приятно сидеть на его коленях. Хочется прижиматься к пухлому и горячему животу. Его хочется кормить с ложечки. Не хочется отпускать от себя. Он бесконечно нежен. Карлица! Это загадка. Женщина вазочка, до сих пор задаётся вопросом – кто она, и что она делает в обществе двух, таких разных мужчин. Мужчина со щенком состоит из одних глаз. Нет сил, оторваться от его глаз. Зачем мужчине такие глаза?! С такими глазами, можно очень результативно просить милостыню, не произнося единого слова. Хозяйка ещё раз посмотрела на Тодди. Сложен парень, как горилла. Рост маленький, голова приплюснутая, плечи неестественно широки, а руки длинные и сильные. Удивительно бывает сотворён человек. Но приятен.
— Мужчины заняты. Давайте знакомится. —
Санда и Тодди рассаживаются вокруг столика с кружевной скатёркой. Щенок в полотенце, спит. Большая собака, тихо повизгивая, стережёт кулёк со щенком. Иногда позволяет себе провести носом над свёртком, и снова, только смотреть.
Что бы прислонится к спинке кресла, карлице пришлось сесть в него глубоко, щиколотки ног с туфлями выходят за край сиденья. Она сбрасывает по одной туфле на пол. Тодди поднимает их и относит к входной двери. Его маневр замечает Филипп, а со стороны казалось, что человек занят другом работой и не видит происходящего за своей спиной.
— Не ставь их туда. Остынут. Лучше к камину…. —
Говорит он, и Тодди делает то, что ему сказали, возвращается к женщинам.
Хозяйка принесла шерстяные носки для карлицы и та надела их. Большие носки, не по размеру, зато тепло.
— Неужели вы заберёте Семёна? —
Хозяйка дома обращалась к карлице.
— Не стану скрывать, моя привязанность к Семёну растёт с каждой минутой нашего общения. —
— Филипп и Семён люди творческие. Они ставят новый спектакль. Чем больше они будут вместе, тем продуктивней будет их работа. —
— Какая жалость…. —
Женщина растерянно повела взглядом вокруг. Вздохнула. Собака гавкнула. Вскочила, нетерпеливо стала стучать хвостом об пол. Проснулся щенок и вытаращил свои глазки на огромную псину, так резко пахнущую. Большая собака сунулась носом в свёрток. Щенок стал пятиться в полотенце задом, и исчез в нём. Радости собаки не было конца. Огромным носом собака ворошит махровый свёрток на диване. Пришлось достать маленькую собачку с розовым, просвечивающимся животиком в белой шерсти и показать её большой собаке.
— Ай-гав! Ай-гав! —
Взвизгнула от восторга дворовая псина у дивана, пританцовывая передними ногами как лошадка.
— Нельзя трогать! —
Хельга забрала щенка из рук хозяйки, и завернула в полотенце.
Семёна уведут с собой гости. Что бы скрыть огорчение Санта ушла варить кофе. Хельга рассказала Тодди о знакомстве с детьми уборщицы, о невероятном совпадении имён её детей с именем Филиппа и его матери.
— Обычные итальянские имена, часто встречающиеся. —
Тодди помялся и добавил.
— Было время, я пытался ухаживать за Сантой. У неё был сложный период в жизни, и она не жила, а оглядывалась вокруг, боясь, что кто-то обидит её детей. Вела себя как самка с детёнышами. Бывший муж, то приходил, то исчезал. Вскоре стало очевидным то, что она беременна ещё одним ребёнком. Мальчишки у неё славные. —
Тодди помолчал. Молчала и Хельга. В груди у обоих замерло. Слишком много в этой истории совпадений и точек соприкосновения.
— Санта подруга Семёна? —
Осведомился Тодди.
— Подругой ей только предстоит стать. Они познакомились сегодня днём. —
— Уютный дом. Огромная собака. Неужели собака живёт в доме! —
— Во дворе у неё будка. Санта уверяет, что там даже полы тёплые. Собака настолько привыкла быть сухой, что ни за что не сядет в грязь, а тем более ляжет. Она как бы гостит в доме иногда, как сейчас. —
— А у нас будет собака? —
Весьма неожиданный вопрос от Тодди. Несколько секунд Хельга раздумывает.
— У нас уже есть собака. —
Она приподнимает свёрток со щенком.
— Забыл. Прости Мой! —
Тодди гладит рукой полотенце.
— Я не звонил, не беспокоил весь день. Знал, что ты с Филиппом. —
— Конечно с Филиппом. Где ей быть, как не у меня! Кто рано встаёт, тому Бог даёт. Правда, мы сегодня припозднились с Хельгой. Открыли глаза, уже полдень. Дождливым утром, всегда спать хочется. Как хорошо мы с тобой выспались сегодня, моя кроха! —
Филипп сел рядом, дружелюбно прижал карлицу к себе. Сузил глаза и вонзил их в Тодди, наблюдает за его реакцией на сказанное им. Никакой!
— Поздно уже. Нам пора домой. —
Говорит Тодди.
— Нет, нет! Не поздно! Темнеет рано сейчас! Это же осень…. Вот кофе! —
Санта с Семёном ставят по чашке горячего кофе перед каждым.
Филипп ловит руку хозяйки, целует её.
— Нам это кому? —
— Нам, это мне и Хельге. Я могу отвести её домой. —
— Как же я? —
Филипп положил ногу на ногу и сделал испуганное и жалостливое лицо.
— Мы и вас завезли бы. —
— Какое облегчение! Теперь я спокоен! Моё будущее в ваших руках! —
Санта с интересом наблюдает за происходящим. А так как со стороны виднее, она видела, что двое мужчин не поделили, мягко сказать, нелепую девочку в дорогой одежде. Кто она? И кто они ей? Филипп с напускным наслаждением делает глоток кофе.
— Вкусный! —
Кивает хозяйке.
— Как тебе? —
Обращается к Хельге, и тут же отвечает за неё.
— Она у нас не любительница кофе. В России кофе употребляет меньшее количество людей, чем у нас. Я вывез из Москвы попугая. Так он до сих пор кричит «чем воняет, чем воняет», когда я варю кофе. —
— Мне всего двадцать один год. Полюблю и кофе успею. —
— Двадцать один год? —
Санта шёпотом обращается к Семёну.
— Хельга карлик и всё её родственники карлики, кроме отца. —
— Какое несчастье! Ничего нельзя исправить? —
Семёна женский вопрос поставил в тупик. Он перестал жевать булочку. Рука застыла на полпути ко рту.
— Зачем? И это невозможно…. Нам нужна карлица. —
— Зачем вам карлица? —
— Перестаньте шептаться! —
Требует Филипп.
— Не будем! —
Быстро соглашается с Филиппом Семён.
— Сегодня утром я сетовал на своё одиночество и одиночество Семёна. Люблю Семёна и потому желал бы ему домашнюю, хорошо готовящую женщину и как бы предсказал ваше появление в жизни Семёна. Чему я очень, и очень рад. —
Филипп сказал это хозяйке дома и задумался. Если Семён останется с этой женщиной в этом доме, то его самого ждёт одиночество в собственном доме. Не за кем будет заботиться, словом перебросится. Поворчать будет не на кого! Караул! Санта собрала чашки на поднос, а Филипп, всё ещё размышлял об этом.
— Хотите ещё? —
Спросила его хозяйка дома.
Да! Филипп хотел ещё. Ещё продолжать жить вместе с Семёном в своей квартире, писать сценарии, устраивать шуточные потасовки, догонялки. Завтракать с ним и обедать, спать с ним, выходить с ним из квартиры и возвращаться в неё. Да он без храпа Семёна заснуть не сможет! Филипп поморщился, как от зубной боли.
— Что-то болит? —
Забеспокоилась хозяйка.
Да! У Филиппа заболела голова от так быстро сбывшегося собственного предсказания, от предстоящих перемен, от предстоящего одиночества.
— Почему вы молчите? —
Ещё раз переспросила хозяйка дома.
— Видите ли…. Готов доверить Семёна вам, но не готов порвать тесные рабочие отношения. Это сорвёт нашу новую постановку. —
Зря так мужчина разволновался, ему и Семёну повезло с новой знакомой.
— Мужчина обязан зарабатывать и обеспечивать себя и свою женщину. Потом, я не в силах смотреть на мужчину двадцать четыре часа в сутки. Я их тех женщин, которые любят поскучать в тишине и одиночестве. —
Филипп в порыве признательности и радости нового открытия целует руки женщине. Это все видят.
— Заведи себе, и целуй на здоровье, сколько угодно! Руки моей женщины, мои руки! —
Семён, шутя надув, пухлые щёки уводит Санту от Филиппа на кухню. Тодди провожает взглядом новоиспечённую пару. Они вдвоём несли один поднос.
— Им рано ещё говорить о любви. —
— Они о ней не говорят. Они любовь чувствуют. Я ничего к тебе не чувствую, что можно назвать любовью, но мы о ней разговариваем и я согласна с твоими рассуждениями по поводу совместной жизни. Заметь, начало положил ты. —
Хельга улыбается Тодди несуразным ртом.
— Так и должно быть. Я мужчина. —
Они улыбаются друг другу.
— А любовь у нас будет, будет ярче и красивее. —
Обещает Тодди.
— Чем у кого? —
Интересуется Хельга.
— Тех, что были раньше. —
Время течёт, приносит новое в нашу жизнь. Неожиданно стали модными гостевые браки, и браки гражданские. Название гостевого брака говорит само за себя. Гражданский брак загадка. Очередная уловка или петля в отношениях между мужчинами и женщинами, хотя всё видно и понятно с самого начала отношений. Что хотят эти двое с несуразной внешностью, Тодди и Хельга? Сейчас они смотрят друг на друга мечтательными глазами. Время их знакомства настолько мало, что внезапно обуревавшие мечты и желания могу не дать весенних побегов. Поздно. Осень. Две пары зелёных глаз хотят спать. Морщинки вокруг глаз Тодди стрельнули во все стороны. У него всегда так бывает, когда он улыбается. С морщинками Тодди нравился Хельге больше. Она засмотрелась на них. Это заметил Филипп. Его зелёные глаза сузились. Он только что пережил щемящее чувство возможной потери Семёна, тут же почувствовал возможное расторжение тесных отношений с карлицей. Женского жеманства от карлицы к Тодди Филипп не наблюдал. На заботу Тодди, карлица отвечала прохладной благодарностью, на уровне этикета. Женского внимания у этого актёра предостаточно. На кой ляд ему его карлица! Ждет её, чуть ли ни до ночи в кустах…. Вспомнил всё это Филипп и рассердился.
— Пора и честь знать! Встаём и откланиваемся…. —
Филипп поднялся.
— Даже не буду задерживать вас. День пролетел, как комета. Масса впечатлений. Я, как и вы, нуждаюсь в отдыхе. —
Хозяйка дома открыла входную дверь и выпустила собаку.
Проходя мимо Филиппа, сказала:
— С Семёном мы договорились. Забирайте! —
Филипп собрался снова целовать руки хозяйки, но они уже были в плену рук Семёна. Поискал глазами карлицу, но той уже не было в доме Санты. Быстро одевшись, обувшись, намотав шарф вокруг шеи, Филипп выскочил из дома. Во дворе ничего особенного не происходило. Тодди и Хельга стояли друг от друга на приличном расстоянии, запрокинув головы в небо, искали звёзды, а их нет в ночном осеннем небе. Филипп спешит к ним. Становится рядом, задирает голову.
— Мы ждем Семёна, или он остаётся? —
Обращается к нему Хельга.
— Домой, только домой! А вот и Семён! Не держи Санту на холоде. —
Приказывает Филипп Семёну.
— Бегу…. —
— И бежать не надо! Трава скользкая, мокрая…. Ты никогда не контролируешь свой вес!—
— Филя! Перестань меня конфузить перед Сантой. —
— Санта должна знать, с кем связывается. —
Филипп, как бы смеётся, но в голосе сквозит грусть. Грусть эту он тут же переносит на карлицу.
— Лапа моя! Я тебя затаскал за собой сегодня. Прости меня, пожалуйста. Сейчас Тодди нас развёзёт по домам. Да, Тодди? —
— Да, Филипп. —
Тодди идёт к машине и раскрывает её дверцы.
Филипп, ведёт к машине карлицу. Дверь домика Санты закрывается. Темнота двора сгущается. Тодди заводит машину и фары, становятся единственным освещением дворика. Лучи от фар ощупывают мокрую и холодную землю.
— Завтра работаем до упора! —
— До упора! —
Слышаться три разных голоса в машине.
— Тодди не должен сегодня беспокоить Хельгу. Даже звонками. Ей надо выспаться. —
Тодди кивает головой. Карлица привалилась к Филиппу. Она полностью согласна с Филиппом. Глаза закрылись помимо её воли. В памяти Семёна всплывает лицо Санты, он любуется им и улыбается. Тодди следит за дорогой. Первая остановка, это дом Хельги. Нет никакого сомнения в том, что карлицу проводит до двери Филипп. Никто не оспаривает его право. Тодди и Семён ждут в салоне машины. Тихо урчит мотор. Шелестят по смотровому стеклу дворники. Мужчины разглядывают темноту перед собой. Она особенно плотна при включённых фарах.
— Я влюбился…. —
На выдохе произносит Семён Фёдорович.
— Это было заметно. Женщина тоже увлечена вами. —
Мирно, без особого энтузиазма соглашается с Семёном Тодди.
— Я счастлив! —
— И у меня произошли события, указавшие мне верный путь в личной жизни. —
— Расскажите! —
Вскидывается Семён Фёдорович. Он весь поворачивается в сторону Тодди.
— Поверьте, мне интересно. Я писатель. —
Тодди закрыл глаза. Темно. Открыл. Перед ним свет фар собственной машины режит темноту, прокладывая светлый луч перед сидящими в машине мужчинами.
— Вот точно так же, как свет этих фар, указал мне дорогу мот старый сосед. Просто так, взял и сказал слова, которые я знал, но к себе не примерял. Надо делать счастливым того, кто несчастлив, и счастливы стану и те и другие. Я просто угостил его пирожками, а он развёл мою беду. Теперь эта беда, уже и не беда вроде как. —
— Нельзя узнать, в чём была ваша беда? —
Тодди вздохнул. Провёл руками по голове и лицу.
— Семён Фёдорович, я бесплоден. У меня никогда не будет детей. —
— Вы меня напугали. Я думал, что-то страшное! Я не стремлюсь завести детей! —
— Ваше право! Для тех женщин, которые ушли от меня, это оказалось бедой. —
— О, да! Конечно…. В этом смысле…. Я понимаю. Что вам сказал ваш старик сосед? —
— Да ничего особенного. Есть женщины, которые не могут иметь детей. Есть дети, у которых нет родителей. —
— О, да! Это благородное деяние. Это подвиг взять чужого ребёнка. —
— В чём же подвиг? Если родить ребёнка, последуют обязательства перед ним, если взять чужого ребёнка, последуют те же обязательства. —
— Согласен. Полностью. —
Замолчали. Дворники по стеклу, как маятник у часов. Тик- так! И луч света впереди машины падающий в темноту и разрезающий темноту.
— Я понял, почему вы оказываете знаки внимания нашей карлице…. —
Семён Фёдорович что-то выглядывал в туннеле света.
— Я не уверен, что Хельга ответит мне взаимностью. —
— Правильная уверенность. —
Пылко и даже вызывающе заявил толстяк.
Тодди хотел повернуть голову и посмотреть в лицо сидящего в его машине толстяка. Он почувствовал агрессию в свой адрес.
— Я чем-то вас обидел? —
— Меня обидеть трудно. Я толстый и шкура у меня толстая. Хельга здесь в Риме с нами, что бы быть членом нашей команды. У команды есть цель, это новая постановка спектакля. А у тебя есть проблема. Решать её при помощи нашей карлицы, мы тебе не позволим. Только работа и успех даст ей то, что не додала природа. Это ощущение своей значимости в обществе. И не один мужчина, не даст ей этого. Тем более приёмный ребёнок. Она сама ребёнок. У тебя парень нет шанса. Ноль! Знаешь, сколько мы искали её? Что бы карлица, и что бы, не совсем карлица. —
Семён закончил речь и отвернул лицо от Тодди.
— Филипп возвращается. —
Тодди потянулся и открыл дверь.
— Что так долго? —
Заворчал на Филиппа Семен. Он чувствовал страшную усталость. Толстяк хотел в кровать. Сказывался гипертонический криз в первой половине дня.
— Соседка Хельги подкараулила. Еле отбился. Пришлось взять коробку с желеобразным безобразием под названием «холодец». Семён, ты будешь это, есть? —
Филипп раскрывает пластиковый пищевой контейнер, и салон машины наполняется густым чесночным запахом.
— Что это? —
Удивляется Тодди.
— И я об этом же! —
Восклицает Филипп и поспешно закрывает контейнер.
Семён выхватывает контейнер из рук Филиппа. Весь вид его говорит, что ему всё нравится, он даже слюну стал сглатывать.
— Это замечательное русское блюдо! —
— Ты будешь пахнуть также как и оно, после того как оно окажется в тебе? —
— Чуть меньше…. —
— Тогда в номера! Я не вынесу! —
— Филя! Я больной человек! Блюдо с родины меня вылечит. —
— Ну, если так, держи его сам! —
Наполненная чесночным духом машина прибыла к месту назначения. Мужчины выскочили из машины мгновенно. За ними следовал душистый запах холодца. Тодди посидел в машине с открытыми дверцами, проветривая салон. Мало-помалу, запах ослабел, мужчина успокоился, но речь Семёна Фёдоровича взбунтовала мужское самолюбие.
— Что значит – они не дадут ему карлицу?! Кто их будет спрашивать?! —
Всегда, когда Тодди шёл к женщине на свидание, его охватывали сомнения по поводу внешнего вида, одежды, обуви. Даже цвет трусов играл роль. Не переборщил ли он с туалетной водой? Носки, это вообще отдельная тема для обсуждения. Что с собой взять? Или ничего не брать, а пригласить, куда-то. Начинать сегодня прелюдии к близости или подождать? Всё это он должен был решить сам. И когда на каждый вопрос находился ответ, проходило время и вместе с ним утихали мужские желания. А идти надо было. И конечно, он шёл, и конечно встречался с женщиной. Но! Инициатива для заключительного акта исходила от женщины. Нельзя сказать, что женщины были им не довольны. Женщина не потерпит фиаско, и сделает всё, что бы зажечь мужчину, а уж потом его не остановить. С карлицей у Тодди всё иначе. На огромной сцене стоял крошечный и несуразный человечек, и хотя, всё сцена заполнена людьми, их смехом, разговорами, пылью и бутафорией, сцена всё равно огромна для карлицы как космос. Не протяни он ей руку, она уплывёт внеземные цивилизации. Тодди протянул. А его по рукам хлоп! Не хватай, что не положено! Значит, поедет мужчина туда, где положено и можно протянуть руки и взять другие руки и согреться. Ведь осень на дворе поздняя.
— Привет, Серена! —
— Привет, Тодди! Думала до меня очередь и не дойдёт. Шучу…. —
— Плохая шутка о себе самой. —
Стройное, гибкое тело танцовщицы качнулось, что бы пропустить Тодди в комнату.
— Завтра все будут о нас говорить. —
— С чего бы? —
Тодди разувался. Хозяйка показала глазами на стенку. За ней жила ещё одна танцовщица их труппы.
— Она ходит или видит сквозь стены? —
— Ты ходил к ней в начале осени, и по утрам встречался со мной перед туалетной комнатой, или на общей кухне. —
Тодди вспоминал. За это время он совсем освободился от верхней одежды и попросил:
— Вывеси на террасу, пусть проветрится. —
Серена выполнила его просьбу. Вернулась. Стояла и разглядывала Тодди.
— Что-то не так? —
Спросил он её.
— Не могу вспомнить. Мы договаривались с тобой, или ты по собственной инициативе пришёл ко мне? —
— По собственной инициативе. —
— Тебе плохо? У тебя что-то случилось? —
— Да. —
Тодди стоял и не проходил в комнату.
— Ты станешь рассказывать мне об этом? —
Женщина скрестила руки на груди.
— Нет. Я буду тебя любить, как любовник, страстно, медленно, нежно и красиво. —
— Сильно сказал. У меня дух захватило! —
— Ты откажешь мне? —
— Сначала накормлю…. —
— Пусть это будет потом! —
Горилле подобный мужчина с диковинными глазами шагнул навстречу женщине.
А Семён Фёдорович чистил картофель. Чистил тщательно, то и дело, поглядывая на пластиковый контейнер с холодцом.
— Филя! Поставь холодец в холодильник. У меня руки грязные. —
— Давай я его выкину в мусоропровод. —
Предложил Филипп, но контейнер поставил именно туда, куда его просили.
— Спасибо, Филя. —
Семён доволен предстоящим поздним ужином.
— Вредно есть на ночь. —
— Филя! Нельзя пить лекарства на пустой желудок, ты сам говорил об этом —
Филипп ушёл принимать душ. Вскоре сварится картофель, к этому времени Филипп вымоется, обсохнет и будет наблюдать за священными действиями Семёна. Тот порежет мелко зелёный укроп, сольёт картошечку, выложит её на тарелку, польёт горчичным маслом холодного отжима и посыплет зеленью. Посолит крупной солью.
— Доставай! —
Семен сглотнул слюну и уселся за стол.
Филипп, пожмёт плечами, достанет холодец, предварительно включит вытяжку.
— Она шумит! —
Захныкал толстяк.
— Пусть. —
Филипп наблюдает за другом. Когда контейнер опустел больше, чем наполовину, Филипп почувствовал выделение слюны во рту. Сглотнул. Потерпел минутку.
— Попробую тоже, всего один кусочек. —
— Я накладу тебе в тарелку. —
Суетится Семён.
— Не надо. Из твоей возьму. Мне только попробовать вкус. —
Цепляет вилкой дрожащий квадратик. Рассматривает его на свет. Вилка рвёт желе, холодец падает обратно в тарелку.
— Жаль, нет горчицы, затёртой на помидорном рассоле. —
Сетует Сема.
— Почему нет? Есть. —
Филипп достаёт пузатенькую баночку французской горчицы. Словно оборвали шарики с мимозы, ссыпали в баночку и залили чем-то густым и сладеньким.
— Это всё не то, Филя! —
Филипп решается и кладёт кусочек холодца в рот.
— И картошечки обязательно с горчичным маслом! —
Семён подносит ко рту друга картошечку в горчичном масле. Друг слушается и снимает губами угощение. Жуёт под влюблённым взглядом толстяка. Заглатывает.
— Ну…. —
Трепещет Семён.
— Ты посмотри, какая вкуснятина! —
Филипп придвигает к себе тарелку Семёна.
— Ешь, ешь…. Я себе накладу. —
Семён усаживается с чистой тарелкой рядом с другом.
— Придётся посетить соседку Хельги ещё раз. Возможно даже и не единожды. —
— Ради этого стоит друг. —
В новом доме, среди новой мебели, в новой пижаме и новых мокасинах, карлица достала баночку собачьих консервов. За её спиной, в глубине новой квартиры бродит соседка Люба. Разглядывая каждую вещь, она добирается до кухни.
— Неудобный стул. —
Соседка взгромоздилась на стул выше остальных.
— Это для меня, специально заказывали. —
— Я понимаю. Господи! —
Громко восклицает соседка и пугает щенка. Тот отскакивает от своей миски и тявкает.
— Почему никому нет дела, до моего удобства! —
— Всем начхать, на чём я сижу, что я ем, в каких тапочках хожу! Может, я тоже хочу щенка! —
Соседка Люба по настоящему горюет, и по её щеке стекает абсолютно нежданная злая слеза.
— Ты хочешь щенка? —
— Нет —
Звучит ответ.
— Тебе понравились мои мокасины? —
— Нет. Я не хожу по дому в мокасинах. В них ноги потеют. —
— Тогда зачем ты плачешь? —
— Мне хочется плакать! —
— Люба! Поверь мне ты в лучшем положении. Ты не карлица. Ты будешь жить долго. Ты родишь детей. У тебя будут внуки. А у меня, вот только щенок и будет. —
У соседки распрямляется, затем напрягается спина. Как снег на голову, Люба ударяется в рёв.
— Да, бедная ты моя бедная! Да как же это так случилось, что именно с тобой всё это?!—
И слёзы у соседки текут уже не шуточные. Нос её краснеет, распухает, наполняется тянкой солёной влагой, соседке приходится сморкаться в бумажные салфетки и бросать их в мусорный бачок.
— Я никогда тебя не брошу! Я всегда буду рядом! —
Обещает соседка карлице, будто клянётся.
— Веришь мне? —
— Конечно, верю. —
Хельга рада, что соседка прекратила плакать.
— Ты прости меня, но мне хочется спать. —
Говорит она гостье.
— Ухожу. Спроси у Филиппа, понравился холодец. Если надо, ещё наварю. —
— Спрошу обязательно. —
Они прощаются и карлица, с большим облегчением закрывает за соседкой дверь. Щенок занят поглощением еды и вилянием хвостиком. Какое-то время Хельга наблюдает за хвостиком. Хвостик начинает расплываться в глазах. Карлица бредёт в туалет. Стоит перед зеркалом, пытаясь заставить себя, хотя бы намочить лицо. Не заставила. Посмотрела на шляпку душа, представила, как из неё сейчас польётся вода. Стало холодно. Вышла из ванны. Щенок, решивший, что хозяйки снова нет дома, уже лежал на кровати. При виде хозяйки вскочил на ножки и затанцевал вокруг себя, приглашая её лечь с ним.
— Иду уже…. Разденусь только. —
Она разделась и легла. А тут телефон! Телефон требует к себе внимания. Карлица не желает уделять телефону внимание. Даже с кровати, в положении лёжа, хорошо читается на светящемся экране - «Тодди». Она дотягивается до телефона, включает его и молчит. Совсем не потому, что не рада звонку. Лень. Лень. Просто лень.
— Я только что любил женщину. Долго любил. —
Поведал ей телефон голосом Тодди.
— Если ты о сексе, то совершенно за зря меня беспокоишь. Я не знаю что это такое. Мне нравится платоническая любовь. Её я знаю. Знаю, как вкусно целоваться, до головокружения. Целоваться с тобой, мне никогда не хотелось. Смотреть в твои глаза хочется, но голова от этого не кружится. —
Карлица как бы жалуется другу.
— Обманывать женщину плохо. —
Добавляет уже с закрытыми глазами.
— Я не обманывал её. Я действительно хотел делать то, что делал. —
— Женщина станет тебя боготворить и считать своей собственностью. Ревновать будет. Сложно тебе придётся. Если захочешь ещё и другую женщину, то можешь заблудиться в своих желаниях и потерять всех. —
— Я женщин не коллекционирую. Просто иду туда, где меня не оттолкнут. —
— Тодди! Ты сегодня удовлетворён? —
— Да. —
С мужской гордостью и значимостью в голосе отвечает Тодди.
— Так давай помолимся и будем спать! —
— Спокойной ночи. —
Растерялся Тодди и телефон в его руках перестал светиться.
Продолжение: Глава 31 - http://www.proza.ru/2016/06/10/1463