Послевкусие. Глава 21

Галина Коваль
Полевкусие. Глава двадцать первая



           Россия. Уже известный нам Приволжский городок под названием Волжский. Бывший дом Бориса Николаевича и бывшей теперь его жены Надежды. Подруга Надежды Натали вынесла из квартиры соседа справа всё, что только смогла. Как он сопротивлялся! Как не хотел всего этого! Но только ручки спортивной и подтянутой новой подружки ложились мужчине на плечи, он соглашался со всеми её желаниями. Мужчина сроднился, почти сросся с предметами окружающие его в собственной квартире, а спроси его о них, он не сможет перечислить и описать их. Натали желала строить новую жизнь. В новую жизнь не вписывался доисторический динозавр в виде мебельной стенки во всю длину комнаты и диван с вечными и выпуклыми пружинами. Как и чем не застилай их, они остаются выпуклыми, да ещё шевелящимися под тобой. А сколько в них клещей пылевых? Об этом он подумал? За этим восклицанием последовал основательный доклад на эту тему, после которого мужское сопротивление было сломлено окончательно. Прослушав лекцию о клещах, с мужчиной случится бзик. Он начнёт с пристрастием рассматривать всё вокруг, будто клещей можно увидеть воочию. Пока квартира соседа справа терпела кардинальные изменения, новоиспечённая пара ночевала у Надежды. Хорошо, что всё это происходит в самом начале их отношений, когда любовь у соседа справа на стадии истерической влюблённости. Если бы этим им пришлось заниматься после нескольких лет совместного проживания, всё могло быть иначе. Куй железо пока горячее.
           — Соседи сочтут нас за шведскую семью. —
           Хмыкнул сосед справа и уткнулся носом в плечо любимой. Она сидела рядом с ним за столом на кухне у Надежды.
           — Что это такое? —
           Полюбопытствовал Алёша.
Алёша нарезал сыр, колбасу, помидоры и делал аппетитные по внешнему виду бутерброды. Хлеб предварительно подсушен на сковороде и натёрт чесночком. На него складывались все вышеперечисленные продукты. На некоторых уже красовались шпроты и тонкие ломтики солёных огурчиков. На плите сварилась мелкая картошечка в кожуре. Надежда собралась её чистить.
           — Каждый сам себе почистит. —
           Алёша усадил её рядом с собой и вывалил содержимое из кастрюли на плоскую тарелку. Поставил тарелку посередине стола. Картошка пошла паром.
           — Шведская семья, это когда две семьи назначают друг другу свидание на чьей-то территории и делают «это», когда хотят, с кем хотят из присутствующих. —
Быстро так проговорил сосед справа, будто прочитал объяснение непонятного слова в книге.
           — Тогда это не семья. —
           Возмутился Алёша.
Соседу справа решил уйти от щекотливой темы.
           — Что вы будете делать с квартирой покойной тёщи? —
           — Квартира наследуется близким родственникам. Есть и моя доля, но так как я жильём обеспечен, требовать свою долю не стану. В ней будут жить те, кто остро нуждается в жилье. —
           — Я бы не отдала своей доли. Большие деньги с неба не падают. Вы ухаживали за покойной до последней минуты. —
           Натали высказала свою точку зрения, на этот ответственный и трудоёмкий момент в жизни.
Сосед справа с умным видом качал головой, мол, я тоже такого мнения. Алеша почувствовал укол в сердце, ведь именно в последнюю минуту, его не было у постели старого человека.
           — А что ты скажешь по этому поводу? —
           Алёша положил очищенную картофелину в тарелку Надежды. Надежда была согласна с подругой, но ответ прозвучал демократично.
           — Каждый вправе распоряжаться своим по своему усмотрению. —

           Взгляд Натали на подругу стал уважительным. Перед ней, последнее время, маячили два положительных примера, в лице подруги и директора музыкальной школы, и она, как и в случае со своей новой жизнью и квартирой, желала быть новой, скажем больше, похожей на них, но свою позицию в этом вопросе она отстоит.
           — Заработала, значит моё. А те, кто нуждаются в жилье, путь зарабатывают на его покупку. Беречь будут! А то получают от родителей даром квартиру, ведь они не могут заработать, что бы выплатить кредит на квартиру. Потом у них растёт долг по квартплате, за них снова кто-то платит, что бы квартиру ни отняли за долги приставы, ведь они не могут заработать, что бы платить за даром доставшееся жильё. Потом у них забирает детей социальная опёка, потому что они не могут заработать, чтоб кормить и учить своих детей. Затем их самих похоронят за счёт местной власти. Уверяю вас! Такие вот грустные события происходят с живущими людьми рядом и факты подтверждающие имеются. —
           — Давайте сменим тему. Алёша, ты помнишь странную девочку, приехавшую с моей дочерью? —
           — Помню. —
           — И я помню. —
           Говорит Натали.
           — Я ничего не помню, кроме появления передо мной Натали. Она стояла у подъездной двери…. Эти её остренькие лапаточки, как у девочки! Она пришла к тебе, Надежда. А я…. —
           — Чур, я первая была! —
           Перебила его хозяйка квартиры.
           — Так вот! Эту девочку пригласил в Италию, известный режиссёр. Она будет жить в Италии, и играть в его пьесе главную роль. —
           — Кого?! Играть…. —
           Ужаснулась Натали. Она вспомнила образ гости подруги.
           — И будет спать с режиссёром. —
           Добавил ехидную реплику сосед справа.
           — Ужас, какой…. —
           Натали пребывала в шоковом состоянии, она даже вертеться на своём стуле стала, будто сейчас должна вскочить и убежать. Женщина не могла представить, как можно спать мужчине с тем существом.
           — Разве такое возможно? —
           — Все режиссёры спят с актрисой главной роли. —
           Пожал плечами сосед справа.
           — В нашем случае он должен спать с карлицей. —
           Разъясняет ему Натали.
           — Кто это? —
           — Лилипут…. —
           — А-а-а…. Где он его взял? —
           Словесная перепалка влюблённых грозила затянуться.
           — Вопрос негде он его взял, а для чего? —
           Прервала их Надежда.
           — Спектакль о судьбе карлицы. Это психологическая драма. —
           Сосед справа поразмышлял немного.
           — Это театр лилипутов? —
           — Это нормальный театр. —
           — Зачем тогда лилипут? С кем будет спать режиссер? Кому овации, корзины с цветами? На кого приходить посмотреть будут люди? —
           Сосед справа даже загрустил.

           Здесь необходима информация для тех, кто не знает, что на белом свете есть и карлики и лилипуты. Лилипуты, это миниатюрные люди, точная копия людей в уменьшенном виде, с детскими, милыми лицами и детскими голосами. Карлики отличаются укороченными конечностями, небольшим телом и большой головой, и они менее ста двадцати сантиметров роста. В нашем случае Хельга рождена от «Гулливера» и рост её выше этой планки. Диспропорции тела выражены меньше.

           Уставшая от ремонта Натали, ожидая очищенного другом картофеля, прикрыла глаза и погрузилась в далёкое прошлое. Перед ней возник образ первой детской любви. Любовь с годами плавно перешла в юношескую любовь, ну и конечно во взрослую. Затем любовь сменилась лютой ненавистью к жене своего возлюбленного. Их дома находились в одном дворе и стояли напротив друг друга. Многие годы, далеко за полночь, горели в ночи два окна. В каждом из них жили женщины, которые ждали и звали себе одного мужчину. Натали приоткрыла глаз на свою тарелку, в ней ничего ещё не было, решила продолжить ворошить прошлое, но вместо этого вдруг поняла, что её кафель на кухонном фартуке, будет красиво сочетаться со шторами подруги, которые та сняла в прошлом году и повесила новые.
           — Надь! Куда ты дела старые шторы? Отдала домработнице? —
           Та сморщила лоб, стараясь вспомнить.
           — Надо посмотреть…. —
           — Пошли? —
           — Пошли…. —
           — Девочки, вы куда?! А кушать… —
           — Мы сейчас! —
           Женщин на кухне не стало.
           — Вот женщины…. —
           Тихо и грустно и нежно произнёс сосед справа.
           — Как у вас? Налаживается? —
           Полюбопытствовал Алёша.
           — Боюсь сглазить…. —
           Наш альфонс в годах смутился.
           — Водоворот, а не женщина! А у вас как? —
           — Милая, тихая заводь…. —
           Увидев малопонимающие глаза соседа справа, Алёша добавил:
           — Жену только что похоронил, тёщу…. —
           — Прости! Как-то с памяти стёрлось…. Царство небесное. —
           — Как крестятся? С лева на право, или справа налево? —
           Алёша поводил глазами перед собой:
           — Справа, налево. —
           Сосед перекрестился.
           — А в планах, как? Останешься с ней? —
           — Надежда со своим бывшим не распрощалась ещё в душе, я тоже мучаюсь. —
           — Вам время надо. —
           — Наверное… —
           Мужчины стали есть. Было слышно, как работают их челюсти.

           Женщины вернулись и продолжили обсуждение будущей кухни Натали. Мужчины ушли в квартиру соседа справа решать какие-то сантехнические вопросы.
           — Как Маша? —
           — Взрослеют дети, и мы им не нужны. В смысле близкого общения…. —
           — У палки два конца…. Маленькая Маша, нам всегда мешала. —
           Натали поняла свою оплошность и собралась извиняться.
           — Твоя, правда, подруга…. Было такое…. —
           — Наверное, тебе надо было родить второго ребёнка, может и жизнь сложилась по-другому. —
           — Сама ни одного не имеешь. —
           — У меня мужа не было. Рожают мужьям. —
           — Как раз я и родила мужу, а не себе. —
           Спешу перейти к другим героям и оставить двух женщин, пока они не переругались. А то придётся описывать их слёзы и перемирие.

           В Московской квартире брата Сергея Маша утопала в подушках дивана. Ноги накрыты пледом. После аномального лета и его аномальной жары, было невероятно приятно видеть приоткрытое окно, шевеление штор от поступающего с улицы прохладного воздуха. Выключен кондиционер. Не слышны звуки, издаваемые попугаем. Нет птицы. Нет Хельги.
           — Сергей! Жить вдвоём лучше? —
           — Конечно лучше. —
           Отвечает тот и смотрит на невесту. Замечает её состояние.
           — Но друзья, родственники, встречи с ними необходимы. —
           — А Мишка? —
           — Мишка, это ответственность. Без ответственности в жизни, ни как…. Только мои родители, не отдадут его нам навсегда именно из-за этой ответственности. В гости если только, и то, когда подрастёт. —
           — Так может и не надо забивать его головку тем, что я его мама? —
           Маша приготовилась услышать что-то неожиданное в ответ на свой вопрос.
           — Не надо. —
           Миролюбиво согласился с ней жених.
           — Ты ему только напомнила мать. Есть, что-то в вас схожее. —
           Девушка обвилась вокруг тёплого тела парня.
           — Волнуюсь за Хельгу. Фантастическая история. —
           — Ничего плохого с ней не случится. —
           — Тебе не жалко попугая? —
           — Нет. Он любил покойного брата и вёл себя точно так же с Филиппом. Он не полюбил меня, он полюбил красавчика француза. —
           Маша еле перебирала ногами по ступеням лестницы. Молодые поднимались в спальню.
           — А кто ещё так считает? —
           Маша услышала новые нотки в голосе Сергея.
           — Попугай. —

           В спальне наступила тишина. Самая прекрасная музыка, это тишина. Молодые люди спят. Щель в шторе пропускает полоску уличного света, и она просвечивает насквозь стеклянную фигуру дельфина. Стекло играет и создаёт иллюзию жизни в стекле.

           Иллюзия жизни…. Казалось бы, какая может быть жизнь в тюрьме! А жизнь в тюрьме полна страстей не свойственных жизни на воле. Страсти эти, настолько ярче и горячее в своём проявлении, что если бы художнику надо было положить на холст один мазок краски, то художник в заключении истратил весь тюбик. Например…. Размышляем мы с вами о чем-то и смотрим с балкона вдаль. И видим горизонт, очередной закат со всем его величием и красотой, очертания города героя Волгограда по ту сторону ГЭС. По обе стороны Волги живут люди. Много людей. Всё гармонично, как сама природа и человек. Человек, отбывающий срок в заключении, лишён естественного разнообразия картинок окружающего мира, и ему приходится подсознательно воспроизводить их в своём воображении, потому заключённый тратит немыслимо много энергии на это. Как маленькая индивидуальная ГЭС, он работает и работает на себя, что бы ни потухнуть. Особенно это касается женщин. Они сгорают без намёков любви к ним от людей на свободе. Можно обличить их и сказать, грозно сдвинув брови:
           — Они не заслуживают любви! —
           Всё можно. И правоту своих высказываний легко доказать красивыми и правильными словами апеллируя статьями закона. Только как быть с напутствием Бога, любить ближнего? А если в тюремных застенках, кто-то из ваших родных или детей? Или отец, или ещё чего хуже мать детей? Такой правовой строгостью можно поносить лиц, не имеющих к тебе личного или родственного отношения. Хотя чужих людей порой жальче, потому как нет на них обиды.

           Свисающий край серо-белого полотенца с верхней койки, закрывал квадратное окошко на двери камеры, и потому заключённой лежащей на нижней койке было легче вынести себя на крыльях фантазии из стен тюрьмы и перенести себя в мамину квартиру. Последние два года, перед очередной сидкой дочь не была у матери, но помнит свой дом детства до мельчайших подробностей. Никто не может знать, как дочь любит мать, как восхищается ей, как гордится тем, что мама «Айболит», и делает такую добрую и душевную работу. Так любит, что захлебнулась любовью и, задыхаясь, синея лицом и сердцем, возненавидела мать. Да, это грех. Великий грех, творит её душа и не ведает об этом. Дочь ненавидит материнское мудрое спокойствие, тихий голос, разговаривающий с ней как с больной, такие желанные и одновременно мерзкие прикосновения к ней чистых и ухоженных рук матери. Она тоже так сможет! Да раз плюнуть! Вот только выйдет отсюда…. Она стала прибегать к таким путешествиям во времени, для того, что бы засыпать. Закроет глаза и представляет себе, как она приняла душ, вышла из ванной завёрнутая в большое махровое полотенце. Выпила стакан тёплого молока. Стакан тонкий и высокий. Ну и пусть, что утром стакан будет трудно отмыть, если только ершиком. Зато красиво! Ставит стакан на стол. Идёт в свою комнату. Из приоткрытой двери маминой спальни виден не яркий свет.
           — Спокойной ночи мама. —
           Легко и непринужденно, с теплотой в голосе и сердце, говорит дочь матери. Та, непременно её слышит. Откидывает край одеяла, в пододеяльнике…..
           — Какого цвета? —
           Думает девушка.
Эту деталь необходимо продумать, что она и делает. Выбирает белый сатин, с алыми розами, и зелёными листьями по краю. Пусть будет так. Так хорошо! Ложиться.
           — Доченька! Проветри перед сном комнату. —
           Это голос мамы из её комнаты.

           Дочь встаёт, подходит к окну, отодвигает штору и приоткрывает форточку. Она не закроет её и потом, оставит на всю ночь. Свежий воздух накрывает её лицо, шею, плечи. Через какое-то время пол под ногами станет прохладным, и она снова ляжет в кровать. Аккуратно расправит вокруг себя одеяло и заснёт. Эти, своего рода медитации, спасали узницу и приносили долгожданный и так необходимый сон. Чем больше деталей, тем лучше эффект. Каждый может его попробовать, и уверяю вас, работает! На себе испробовала, в тяжёлые времена. Но явь, как и утро, вернётся обязательно.
           — Ну, девка, ты и спишь! —
           Толстая, с фиолетовым лицом тётка, была прописана снизу на койке стоящей напротив.
           — На тебя и твою довольную рожу смотреть устала, вот и бужу. Хотя сегодня воскресение, но уж так завидно мне! —
           Тётка была правильным человеком и долгими годами сидки застолбила это мнение даже у товарищей начальников.
           — Ты, похоже, сильна нутром, раз так спишь здесь, хотя выглядишь ромашкой. —

           Разбуженная тёткой соседка по нарам приходиться дочерью новой женщины Бориса Николаевича. Девушка наркоманка отчаянно сопротивлялась голосу из яви и не хотела его слышать.
           — Чего, мышой притихла? Не спишь же…. —
           По металлическим стойкам кровати сильно стукнули чем-то твёрдым.
           — Я пока не докопаюсь, от чего ты тащишься каждую ночь, не отстану. —
           Пообещал назойливый тёткин голос.

           Девушка села. Надела халат. Тётка ей нравилась. Взяла она, да и начала рассказывать ей то, что вам уже рассказано подробно. В начале рассказа тётка вставляла едкие слова, что бы привлечь внимание других сокамерниц. Потом замолчала и слушала, прерывая сокамерниц, пытающихся вставить в рассказ свои замечания.
           — Намалевала картину, не сотрёшь…. —
           Тётка по окончанию рассказа отвернула лицо к окну.
           — А что с матерью делишь? Наследство никак ждёшь, не дождёшься, что бы потом его по ветру пустить? —
           — Вовсе нет. Она мне уже купила квартиру однокомнатную, в хорошем доме. —
           — Такую мать на руках надо носить. А ты курва! —
           Тётка оглядела всех в камере.
           — Так? —
           — Так… —
           Ответил хор женских голосов.
           — Я так не считаю. —
           — Потому и курва, что так не считаешь. —
           Тётка говорила ровно, не повышая голоса. И слышалось в нём глубокое сожаление от всего услышанного и происходящего.
           — Мне тут жить до скончания века. Я бы давно себя удавила, да кто за вами будет присматривать. Скурвитесь все без меня. А то, что слышали от неё, возьмите себе на заметку. Вдруг поможет. Со сном и у меня плохо. Я тоже испробую. —

           Тётка обводит всех взглядом. Женщины начинают расходиться по своим койкам. Рассказ окончен. Наставления старшей даны и приняты.
           — Так не выйдешь к матери на свидание? —
           — Не пойду. Не вижу, скучаю. Увижу, ненавижу. —
           Тётка перестала смотреть в окно. Видно, что отпустила её сердечная тоска.
           — Не выходи, если так…. Но скажи на словах, пусть передадут, что бы, ни ездила даль такую. Посылки пусть шлёт. —
           — Её есть, кому возить, она одна не бывает. —
           — Закрой рот поганый! Не обливай грязью мать! Кто тебе не давал сделать так, что бы тебя возили? —
           — Меня возили, да она отбила. —
           — Опа-на! На полном серьёзе? —
           — На полном. Он с ней приходил, когда меня забирали последний раз. —
           Девушка встаёт и, наклоняясь к уху тётки, что-то долго рассказывает ей.
           — М-да…. Высокого полёта птица…. Так может и вытянет отсюда? —
           — Не вытянет. —
           Она опять наклоняется к уху тётки, добавляет подробности.
           — Плохой папик! Любит шалить…. А кто тебе не велел, всё в меру употреблять? Он же, не дошёл до такой степени, как ты? Мать же не повелась, не употребляет? —
           — Она об этом не знает ничего. —
           — А кто пришил мужика в ванной? —
           — Как перед Богом клянусь! Не знаю, или не помню…. Наверное, сам…. —
           — Ты дело своё читала? —
           Вздыхает тётка.
           — Читала. —
           — Что вычитала? —
           Мирно и ровно продолжает выспрашивать тётка.
           — Что было написано, то и вычитала. —
           — Корова ты…. Там чёрным, по белому написано, что причиной смерти стала последняя доза, которую вколоть сам он не мог. Это сделал кто-то из присутствующих в квартире и это уже убийство. —
           — Мне то что! Я и в правду не знаю. Пусть доказывают, это их работа. —
           — А кто спорит? Пусть доказывают…. Они докажут…. Ясно всё с тобой. За откровенность спасибо. Отдельное! —
           Мягко проговаривает тётка. И вдруг изменившись в лице и в голосе, шипит, тряся обвисшими щеками и складками на шее.
           — Что бы завтра письмо матери лежало вот тут. —
           Она показала за пазуху, руками своими, схватив её за ворот синего халата.
           — Чтобы согрелось у сердца, под которым ты у матери лежала…. —
           Разжала руки, отпустила халат и оттолкнула собеседницу к стенке.
           — Нет! Сегодня вечером…. А я почитаю…. —
           И обернувшись к остальным, заявила:
           — Каждая расскажет мне о своей матери…. По очереди…. Мать святое, и воздай ей это каждая. Прослежу. Кто кипяток варганит сегодня? —
           Одна из сокамерниц вскочила и засуетилась по камере.
           — В спортзал не пойдёшь. Гулять тоже…. —
           Тётка легла и прикрыла глаза. Ей было о чём подумать. Тут же открыла их.
           — Бумагу, конверт возьми там…. —
           Тётка указала глазами на общий стол и вновь закрыла их. Вздохнула, отвернулась к стене и добавила:
           — Не идут слова матери, так на бумагу их положишь…. Потом и рот откроется. Бумага донесла до нас слова людей, из каких- то там веков…. Да…. —

           Не хочется больше оставаться с этими героями в тюремной камере. Не хватает света и воздуха. Можно только представить себе, сколько пропущено через душу и сердце тётки, вот таких историй, сколько осадка они в ней оставили. Сплошной ил. Вязкий, гнилостный. Меня начинает слегка лихорадить. Оставляю их, и возвращаюсь на свежий воздух провинции Шампань во Франции. Любуюсь ровно расчёсанными полями виноградников, ухоженными домиками, чистым общественным транспортом на снимках в журнале, допускаю погрешности, потому как фото и видео выдают картинку в несуществующем идеале. Но, к идеалу невозможно подобраться! В идеале, идеала не существует.

           Крыльцо родительского дома Жерара. На ступенях крыльца, накрывшись одеялом, сидят Жерар и Ляля. Ноги обуты в то, что стояло у двери. И неважно чьё оно было, они вернут на место. Молодые люди поедают рулет вчерашней выпечки из прошлого. Он оказался не таким сладким как сегодняшние изыски. В прабабушкины времена сахар экономили, но как затягивал каждый прожёванный кусочек, и хотелось ещё и ещё…. Точно так протекают сейчас отношения между молодыми людьми. Они оба рано познали известную всем сладость, любопытным зверьком пробежали все её сокровенные места и уголочки. Пометили всё и запомнили. Опыт, хорошее дело. Бег кончился, дышать стало легче, и пойдут отношения, чётким шагом, прежде обдуманным, а потом ступающим.
           — Я рада, что Филипп, не привёз в Париж карлицу. —
           Говорит Ляля.
           — Согласен. —
           Помолчали.
           — Мы не делаем зла? —
           — Хотелось бы…. —
           Отвечает Жерар.
           — Мы скажем карлице о нас? —
           — Мы скажем карлице о нас. —
           Как эхо отзывается парень.

           Молодым людям горько и сладко одновременно. Когда человек остро чувствует своё счастье, он может так же остро чувствовать чьё-то несчастье. Ляля проглотила оставшийся кусочек. Пошлёпала ладошками, что бы крошки слетели с них. Опрокинулась на колени к парню и заглянула в его лицо снизу.
           — Чьё это было решение? Как ты думаешь? —
           Парень смотрит на девушку.
           — Не лететь Хельге в Париж ко мне? —
           — Да. —
           — Не может быть, что бы Филипп доминировал над карлицей и делал что-то против её воли. —
           — Хельгу содержит твой брат. Если человек кому-то сдался на содержание, то…. —
           Жерар споткнулся на последних словах.
           — Тебе нужны именно грязные объяснения поведения карлицы, что бы разлюбить её. Тогда это мы подтолкнули карлицу к этому. Я видела видео о ней. Оно заставляет жалеть её, а не желать. Ты сам мне пытался донести это. Вспомни! Я уверена, что ты с ней не был, как с женщиной. —
           — Не был. —
           Подтвердил Жерар.
           — Что у тебя к ней, что ты ревнуешь её? —
           Ляля вскакивает и ходит у крыльца, топая мужскими, разношенными ботинками. Ноги её от этого, кажутся тонкими и напоминают Жерару ножки Хельги.
           — Куда ты смотришь? Хочешь, я расскажу тебе о тебе? —
           Парень кивнул головой, занятой воспоминаниями о карлице.

           Ляля стала говорить, что большую роль в возникшей его привязанности к карлице сыграло увлечение творчеством известной певицы и их внешнее сходство. Коллекция кукол клоунов несёт в себе такие же сходства, и имеет глубокие психологические корни. В эпоху возрождения, и средневековья, карлики были очень популярны в Европе, в качестве шутов при дворах. Им трудно, если вообще невозможно найти себе место среди больших людей в наше время, потому они и идут по давно проторенной дорожке, в цирк, в шоу бизнес. Да и там, редко, кто выбивается из своей среды. Им лучше жить в стае. Ляля, впервые встретившись с карликом, почувствовала себя в кунсткамере, разглядывающей один из её экспонатов. Похожее чувство наверняка испытал и Филипп. Карлики не воспринимались глазом на сцене театра Филиппа. Только Хельга, в силу своей несхожести со своими родственниками и нормальным голосом, соответствует образу героини придуманной Жераром. Нельзя было забывать о зрителях! Откровенный показ настоящего карлика, вызвал бы у многих ту же реакцию посещения кунсткамеры. Был момент, когда Филипп хотел расстаться с мыслью о постановке спектакля, но тут Ляля встретила Жерара. Затем появилась долгожданная карлица. Ляля и Филипп желали найти карлицу для спектакля так, как если бы они хотела приобрести редкой и дорогой породы собачку. Заботится Филипп, о карлице будет так же трепетно, как и за собачкой.
           — Надеюсь, что ты меня понимаешь. Возникло магнетическое притяжение между несчастным котёнком и человеком увидевшего его. И это нормальная реакция человека. Я говорю, как чувствую. Чувства, как и деньги, не бывают лишними. —
           Ляля снова лежит головой на коленях парня.
           — К моему другу адвокату у тебя были чувства? —
           Не моргнув глазом, не взяв паузу на размышления, лицо на коленях парня мгновенно ответило:
           — Это была искра! Бенгальский огонёк на палочке! Его очень хочется зажечь, и сгорает он быстро. —
           И рот у лица расплылся в широкой и доверчивой улыбке. Одна нога девушки в тяжёлом мужском ботинке поднялась вверх, согнулось в колене, и опустилась. Они целовались. Солнце почти встало над горизонтом и откровенно подглядывало за целующимися молодыми людьми. Солнцу не чуждо человеческое счастье, раз оно у человека на службе.

           В доме винодела, с восходом солнца проснулись ещё двое. Это мать и отец Жерара. Женщина думала, что муж спит, а мужчина старался не потревожить спящую по его предположению жену. Думали они об одном и том же. Мужчина вздохнул и почесал грудь.
           — Ты уже проснулся…. —
           Обрадовалась женщина.
           — Что ты о ней думаешь? —
           Озадачил муж ещё сонную жену вопросом.
           — Я не думаю. Я радуюсь. —
           Пять слов прояснили ситуацию, и подсказали мужчине другое направление его мыслей.
           — И я буду радоваться…. —
           — Ты был не рад?! —
           Мужчина застопорился. Его, как при настройке приёмника вернули на прежнюю волну.
           — Понимаешь…. Она так свободно выдала не вполне приличную информацию о себе и даже не почесалась…. —
           Жена, с девичьей лёгкостью оседлала мужа. Села мужчине на живот, коленками сжала бока. Глаза её смеялись.
           — Чего ещё? —
           Закряхтел под ней мужчина и сдвинул женское тело немного вниз, что бы легче дышалось.
           — Уф! Сколько ты весишь? —
           — Конечно не те пятьдесят восемь килограмм, которые ты бегом заносил за каждый куст винограда, а потом так же легко бежал в спальню русской жены. —
Прозвучали слова, которые оправдывали откровенность огнёвки.
           — Да…. —
           Сладко произнёс мужчина и предался воспоминаниям, воспроизводя их наяву. В таких ситуациях людей оставляют наедине, что бы ничто ни мешало им ощутить себя молодыми.

           Затекло, занемело тело. В самолёте всё продуманно, но чувствуешь себя, как упакованным во что-то специальное, что бы, ни быть разбитым. Непривычно, потому напряжение не спадает даже во сне. Карлица потянулась. Прохладно, но душно.
           — Мёртвый воздух. —
           Подумала она и отбросила плед, специально в сторону Филиппа. Карлица не желала слушать гул самолёта в одиночестве. Филипп её сюда завёл, так пусть и будет с ней, а не во снах своих. Ишь, какое спокойное и счастливое выражение на его лице. Глупая карлица! Человек, рядом с ней спящий, счастлив её присутствием с ним, но она хоть и маленькая, но женщина и ей хочется своевольничать.

           Снова немного о карликах. Карлики не считают себя карликами, и хотят, что бы большие люди считали их маленькими людьми. Слово карлик, для них звучит как оскорбление. Карликовость, это несчастье. Оно несёт преждевременную старость, болезни, укорачивает жизнь. Карликовость – нанизм. Он бывает гармоничным и дисгармоничным. Хельга прочла в интернете о себе, всё, что там было. Это же делал и Филипп. Придётся поделиться этими знаниями с вами. Карлики были всегда, если верить истории. В силу их необычности, в исторических документах часто встречаются описания карликов. Греки называли карликов мирмидонами, и верили в то, что произошли карлики от муравьёв. Армия, состоящая из карликов, стояла у врат Трои. Эгейский жрец, учитывая их малый рост, пришёл к мысли о троянском коне напичканным карликами. Воины карлики были сильными и отважными. Гомер в своих произведениях увековечил ещё одну расу карликов – пигмеи. Совсем недавно, в тысяча девятьсот семидесятом году, было открыто затерянное племя пигмеев на каких-то там островах, численностью в восемьсот человек, совершенно оторванных от мира и цивилизации. В Альпах жили полторы тысячи карликов. Все они были пастухами. В силу того, что пили они только талый снег, и пища была скудной и однообразной, у всех развивался щитовидный зоб. Всё это привело к развитию у карликов пастухов кретинизма. Зато в средневековье, карлики достигали необыкновенных высот в карьере, выражаясь современным языком. Короли и королевы, приближали их к себе, им дарили титулы, земли, дома. Им делали показательные свадьбы. Гостьи сидели за столами, а жених с невестой ходили между блюдами по свадебному столу и угощали гостей. Великий Сталин имел приближенного к себе карлика. Их тесная дружба привела карлика на должность начальника тайной полиции. Мистический карлик, редко появлялся среди простого люда, и о нём ходили страшные слухи, из-за его личного участия в Сталинских репрессиях. Были среди карликов и писатели и поэты, и художники, и это понятно, пахать землю и стучать о наковальню они не могли.
           — О чем думаешь? —
           Карлица вздрогнула. Филиппу стало жарко под двумя пледами, и он проснулся.
           — Ворошила свои знания о нанизме. —
           Сон у Филиппа как рукой сняло.
           — Нанизм это карликовость. —
           — Тебе никто из родственников не говорил, что ты отличаешься от них? —
           — Я переросла их, и в одежде выгляжу более пропорционально. Суть не поменялась. —
           — Лапа, ты моя…. —
           Филипп заворочался и запутался в нагромождении пледов. Беспомощно оглядел спящий салон самолёта. Взял, и сбросил пледы с себя на пол.
           — У нас с тобой есть возможность, чуть-чуть изменить эту самую суть. За этим ты и летишь со мной. —
           Он снова завозился, укладываясь как можно ближе к своему сокровищу.
           — Будешь слушать сказку? —
           Карлица округлила глаза и повернулась к нему лицом и телом с согнутыми коленями. Неужели, такие взрослые дядечки могут рассказывать сказки!
           — Я знаю случай, когда сказка стала явью. Один богатый человек в Китае, случайно столкнувшись с реальной жизнью карликов, построил крошеный город, для крошечных людей. По всему Китаю он собрал, конечно, с доброй их воли, самых маленьких карликов. До метра ростом. И поселил в этом городе. Город этот находится на территории Куньминьского сада бабочек и называется «Королевство карликов». Живёт там более ста карликов. Со всего света съезжаются туристы посмотреть город. Каждому карлику построен маленький настоящий домик, в котором есть всё, только маленькое. Маленькие унитазы, ванны, раковины, мебель. Дома причудливых форм и все разные. В виде гриба, например или морской раковины. Работать карликов никто не заставляет, но они сами придумывают для туристов представления и развлекают больших людей, если у них хорошее настроение. Рисуют и устраивают выставки своих творений. Пишут и издают книжки. Кто-то заводит собак любимой породы, кто-то создаёт семьи и рожает детей. Провинция называется Юньнань. Кажется так! Большие люди - туристы, бродят по улочкам города, аккуратно и вежливо. Им разрешается заглядывать в окошки домиков, но для этого отведено определённое время. —
           — Ты был там? —
           — Был. Потому и рассказываю. —
           — И как тебе они? —
           — Ты не обидишься? —
           Хельга затрясла головой.
           — Злые они. Злость молчаливая, исподлобья, снизу и в спину. —
           — А ты не знаешь от чего! —
           В голосе его собеседницы, слышалась ирония.
           — Заешь что, моя дорогая? Я общаюсь с людьми, которые лишены рук, или ног, а то чего хуже и того и другого. Они преданы и брошены своими родителями. Такое перенесли, в своём безруком и безногом детстве! Ведут себя, как принято вести себя приличным и воспитанным людям. В их глаза смотреть хочется, как пить из родника. —
           — Я не злая. —
           — Ты не злая, ты прямолинейная, и углы все острые. —
           — Будешь отёсывать. —
           Хельга поправила край подголовной салфетки у него на кресле. Филипп скосил глаза на её ручку. Какие они у неё крохотные!
           — Отёсывать, это чесать? —
           — Ага…. У меня за ухом…. —
           Засмеялась Хельга и зажала рот ладошкой, вспомнив, что все вокруг спят. Не спит один лишь самолёт, его гул убаюкивает, и собеседники одновременно зевают.
           — Как эти люди оказались возле тебя? Те…. Без рук, без ног…. —
           — Благотворительность. Мама и сестра занимаются этим. —
           — Поспим ещё? —
           Вопрос от Филиппа, и с ним согласились.

           Мужчины находят общий язык со сном быстрее, чем женщины. По сему, Филипп заснёт сразу, а его спутница будет разглядывать его профиль, ухо, кисти рук. Потом она вдруг вспомнит, что летит на высоте трёх тысяч метров и так испугается, что станет прислушиваться к гулу двигателя – нет ли каких неполадок. Вспомнит, что летит в неизвестность, такую ясную для Филиппа и такую тёмную для неё. Пустит слезу. Скатится только одна, она подождёт следующую слезу, но та, так и не покажется. Карлица вытянет ноги, приподнимет их, станет рассматривать. Мысленно удлинит их и придаст округлости. Ах, если бы, да кабы…. Ранее ей снились сны, в которых она соответствовала всем этим изменениям. Не часто. Просыпалась всегда с разбитой головой, и никогда не жалела о том, что это только сон.

           — Хельга! Просыпайся! —
           Филипп трясёт карлицу за плечо.
Стюардесса, с алым сердечком на лацкане пиджака, сворачивала плед и поднимала спинку её кресла. Хельга разглядывала сердечко, мелькавшее на лацкане стюардессы перед лицом. Оно точно, такое как у неё. Память тут же вернула события, забытые ею на время.
           — Желаю вам счастья. —
           Стюардесса улыбается карлице. Три слова пришлись по душе карлицы. Она с благодарностью смотрела на женщину, и казалось, ждала чего-то ещё. Стюардесса встревожилась и, дождавшись момента, когда Филипп стал вынимать свою сумку из навесной полки, тихо задала вопрос Хельге:
           — У вас всё в порядке? Вам нужна помощь? —
           Видимо все тревоги карлицы отражались на её лице.
           — У меня всё хорошо. —
           — Вы разные такие…. Он иностранец. —
           — У меня всё будет хорошо. —
           — И пусть так будет! —
           Стюардесса идёт по проходу. Наклоняется то вправо, то влево. У кого-то проверила ремень безопасности, застёгнут ли он, кому-то подняла с пола упавшую вещь. Работа у неё такая – проявлять заботу и внимание к пассажирам. Хельга вздохнула, она так тоже бы смогла, только ростом и внешностью не вышла.

           Посадка самолёта, неприятна для всех и всегда. Не стану уделять этому действию особого внимания и перенесу наших героев сразу в зал аэропорта города Рима. Огромное количество бетона и стекла, напичканное комфортной электроникой и пронизанное голосом невидимого диктора, монотонно читающего сообщения для пассажиров. Счастливые восклицания со всех сторон. К ним не прислушивается ни Филипп, ни Хельга. И зря.
           — Бесценный мой Филипп…. С возвращением, родной мой сыночек! —
           Женщина, не давшая себя разглядеть, заслонила своим телом Филиппа. Она буквально сгребла его в свои объятия. Чувствовалось, что женщина и встречала и ждала, причём долго. Была она в одеждах простого и просторного покроя, в сапожках без намёка на каблук. Дорогой комфорт, чувствовался во всём. Даже волосы её, чёрные и блестящие непринуждённо расчесаны на прямой пробор, и с художественной небрежностью заплетены в свободную косу. Коса замысловато уложена в узел и закреплена ниже затылка, заколкой скромного серого металла. Почти что русский, большой шелковый платок, постоянно скользил по такому же меху, что пальто карлицы. Без воротника и застёжка на одной лунной пуговице.
           — Как у меня. —
           Подумала Хельга.
           — Только размер, наверное, пятьдесят восемь. —

           Филипп яростно целовал руки матери. Выглядело это правдоподобно. Карлица сидела в кресле, куда её посадил Филипп, собираясь бежать за багажом. Его страшно волновала птица. Как там его новый друг?
           — Мама! Что-то случилось? Как ты здесь оказалась? —
           — Ты улетел не ведомо куда, не ведомо зачем…. Ни звонков от тебя, ни объяснений…. Мама беспокоится. Мама любит тебя! Что может быть дороже сына у матери? Ляля, разболтала мне всё. Где она? —
           Женщина поворачивается и обводит окружающих людей взглядом. Что-то, вспомнив, берёт протянутый ей букет цветов и вручает их сыну. Цветы всё это время держал мужчина непонятного назначения. Хельга смотрела снизу, на округлое, белое и румяное лицо матери Филиппа. Если одеть её в национальную русскую одежду, можно было принять за русскую красавицу из национального хора.
           — Хельга, встань, пожалуйста…. Это моя мама. —
           Хельга встаёт. Опускает ручки по швам и оказывается чуть выше талии мамы Филиппа.
           — Почему на ней пальто моего фасона? —
           — Потому что, это правильный фасон, и мы воспользовались твоим вкусом. У Хельги, как и у тебя, короткая шея, и ей, как и тебе, противопоказаны воротники. Родители для того, что бы делится своим опытом. Так, мама? —
           Говорят на итальянском.
           — Ты нагрубил маме, огласив её недостатки. Так же ты нагрубил и моей гостье, огласив недостатки её. —
           Дама с восторгом в глазах разглядывала карлицу сверху, как щенка на птичьем рынке.
Карлица привыкла к такой первой реакции на неё людей. Людей она давно поделила на два типа. Первые, это те, кто не фиксируется на ней сразу, зато подолгу оглядываются в след. Вторые фиксируют взгляд сразу и надолго. Эти могут даже потрогать или заговорить с ней. Как отреагирует эта дама? Дама снимает с карлицы её шарф, несколько раз, обмотанный вокруг шеи, от чего он постоянно поднимал, берет на голове у девушки. Складывает шарф пополам, забрасывает на плечи карлице, в двойной конец пропускает два сложенных конца шарфа и расправляет концы на её груди. Легко тянет шарф у горла к себе, что бы тот тесно не облегал шею карлицы.
           — Так будет лучше. Постороннему взгляду открыта шея, концы свисают, и это зрительно нас с тобой удлиняет. Здесь нет зеркала! Тебе придётся поверить мне на слово. —
           Дама отступила от карлицы полшага.
           — Агата. —
           Рука дамы снимает, с головы карлицы берет, и не глядя, отдаёт мужчине, безмолвствующему рядом.
           — Вспотеешь…. У нас нет лютых холодов. —
           — Когда у меня на голове берет, её размеры не так бросаются в глаза. —
           — Кому в глаза? —
           — Всем. —
           — Ты же не черепашка, что бы прятаться в самой себе? —
           — Нет. —
           — Черепахи всю свою жизнь прячутся, носят свой страх на собственной спине. Чем больше прячутся, тем больше на них смотрят. Заметь! Как радуются люди, когда черепаха показывает им себя. —
           — Я поняла вас Агата. Где вы так хорошо научились говорить на русском языке? —
           — Жизнь заставила. Тебя тоже заставит выучить итальянский разговорник. —
           — Мама, мне надо идти за багажом. —
           Филипп понял, что женщины подружились.
           — Тебе давно пора идти за багажом. —
           Филипп бежит по скользкому полу. Несколько раз обернется, что бы послать им воздушные поцелуи.
           — Мой сын ещё не вскружил тебе голову? —
           — Нет. Он вскружил голову попугаю. —
           Дама молчит и улыбается, взглядом цепляя удаляющуюся фигуру сына.
           — В этом случае, попугай должен быть самочкой. —
           — Я не знаю кто попугай. —
           — Тогда не надо так шутить. —
           — Я не шучу. Филипп влюбился в птицу и привёз её с собой. —
           — Ах, как это погоже на него! Приглашаю тебя в мой дом, на недельку. У Филиппа накопились дела. Пусть он займётся ими, а я займусь тобой. Тебе следует оглядеться, успокоится. У тебя нет своих личных денег, и ты будешь напряжена этим. Пусть, это тебя не волнует. Мне будет в радость делать тебе приятные подарки и развлечения. Ты нужна моему сыну, потому ты здесь. —
           Серьги, скромного серого металла, так же как и заколка, забитые мелкими камешками раскачивались, скромно сверкали и притягивали глаза карлицы. С появлением этой женщины, на Хельгу свалилось ватное одеяло спокойствия. Она внутренне, почти дремала в нём, под ровный голос итальянки. Шум зала, не входил в её уши – только голос дамы.
           — Тебе такие серьги не подойдут. —
           Дама потрогала серьги рукой.
           — Ты маленькая, они большие для тебя. —
           — Так, что там с попугаем? —
           — Не знаю. —
           — Тогда ждём. —
           Дама села и посадила возле себя карлицу.

           Филипп появился. Вещи ехали за ним. Клетка с птицей в руках. Попугай, не то сидел, не то лежал на дне. Перья вокруг головы торчали во все стороны, голова втянута в них, и был он погож на белую клушу. Глаза плёнкой подёрнутые.
           — Мама! —
           Сын подбежал к матери. Взял её руку и поцеловал.
           — Мама! Он умирает? —
           — Это стресс сынок. Попугай ослаб от собственных эмоций. Думаю, что и Хельга, испытывает что-то подобное. —
           Мать и сын смотрят на карлицу. Дама поднимает руку и приглаживает карлице волосы.
           — Я забираю у тебя обоих. —
           — Как, мама? —
           — Ты отдохнёшь, займёшься работой, сделаешь неотложные платежи, звонки по театру. Вам надо побыть друг без друга. Я покажу Хельге Рим. Потом ты не можешь знать, в чём испытывает нужду, даже такая маленькая женщина. У нас много секретов от вас, мужчин. —
Филипп смотрит на мать.
           — Я так хочу. —
           — Хорошо мама! Ты согласна с мамой? —
           Филипп смотрит на карлицу.
           — Нет. —
           Вяло отвечает та.

           Мать тянет к себе клетку с птицей из рук сына, что бы передать в руки, всё это время стоящего рядом с ними мужчине с окаменевшим лицом.
           — Прости, мама! Я не отдам друга. —
           — Ты погубишь птицу! Ты оставишь попугая одного в квартире. Воздух Италии прекрасен, но даже он сейчас для птицы стресс. Отдай птицу! —
           Хельга наблюдала нарастающий семейный скандал остекленевшими глазами.
           — Без меня птица умрёт обязательно умрёт. —
           Филипп одно рукой обнимает мать, чмокает её в щёку и бежит по скользкому полу, унося с собой клетку. Местами, с разбега катится по полу и шлёт, и шлёт воздушные поцелуи. Тележка с его вещами, оскудев на одну Хельгину сумку, следует за ним к выходу.

           Чуть-чуть неосмотрительно поступил Филипп, так стремительно оставив карлицу маме, хотя и мама во многом права, настояв на этом. А ведь мама говорила сыну, что карлица испытывает тоже, что и попугай. Но кто мог знать! В новом доме, вырвав руку Хельги из руки Филиппа, мама его, не ведая того, лишила карлицу возможности воспринимать окружающее в положительном для себя свете. У карлицы поднимется температура, без каких либо иных симптомов. Она будет лежать, и смотреть за происходящим вокруг неё, как сквозь вату. Вспомнит попугая в клетке, погорюет за него на фоне фееричной итальянской речи. Затем, ей дадут успокоительную таблетку и она заснёт. Филиппу не сообщат, зная его привычки. Когда ему надо выспаться, он отключает все телефоны.

           Расскажу о квартире Филиппа. Студийная просторная квартира. В отделке задействованы природные материалы. Кровать под старину из искусственно состаренной древесины. Стена у изголовья выложена натуральным грубым камнем, пыль с которого сметается специальным венчиком. Полки по стенам из той же древесины. На одной из них над изголовьем кровати стоят каменные чаши по обе стороны кровати и с них до пола свисают ветви диковинного вьющегося растения. Окна из той же древесины закрыты ставнями, но не снаружи, а внутри комнаты. Ни каких штор. Стены шершавые и побелены. Шкура на полу, рядом ещё одна, и ещё одна, в небрежном беспорядке. Посередине студии ноу-хау, стол в виде бублика, в середине которого круглый камин. Больше ничего не вижу. Темно ещё. На кровати обозначился силуэт спящего человека. На человеке сидит взъерошенная птица. Никто из двух не шевелится. Птица не пошла на ночь в клетку. Она боялась вновь оказаться в брюхе летящего самолёта. Как только дверцу клетки открыли, птица устремилась на свободу. В бывшем доме она пряталась за штору и сидела на подоконнике. Штор и подоконников не оказалось. Птица вернулась к человеку и уселась на плечо. Так он и ходил с ней до самого вечера. Потом лёг спать. Птица осталась с ним в кровати. Человек пообещал ей создать для неё более комфортные условия. Он долго говорил ей об этом. Его рот шевелился у неё перед глазами. Птица поверила ему, но ей всё равно было плохо. В брюхе самолёта всё время чем-то пахло. Отвратительно! Запах этот и сейчас окружал её, он впитался в оперение птицы. Но стало легче от того, что любимый человек рядом. Исчез гул, неизвестность и одиночество. Изредка птица просыпалась, топталась на одном месте, что бы лапами ощутить тепло и присутствие любимого человека.

           Всё проходит, прошла и ночь. Явилось утро. Прошла температура, и карлица с широко открытыми глазами стала разглядывать новый мир. Чем больше она делала выходов в него, из небольшого, но такого комфортного дома матери Филиппа, тем больше она понимала, что люди всюду люди. Те же интересы, те же заботы, работа, учёба, магазины. Речь и жесты очень уж эмоциональны, правда, и эта необычайная любовь и привязанность сыновей к мамам, и родителей к детям. О-ля-ля! Вот это, действительно национальная особенность и достояние! Населения в Риме почти три миллиона человек. Внушительная цифра. В течение пяти дней, мужчина с каменным лицом, показал карлице Римский форум, Колизей, замок Святого Ангела, и собор Святого Петра – это самая большая церковь в мире, центр католизма. Находится он на территории государства Ватикан. Ну и конечно площади, с их знаменитыми фонтанами. Мать Филиппа, оказалась хорошим психологом. Она освободила карлицу от своего присутствия, потому как знала, что положительные эмоции от знакомства с древним городом, сделают своё дело и карлица оживится. Так и вышло! Уже в первый день экскурсий, вернувшись в дом матери Филиппа, карлица улыбалась во весь рот, и ела всё, что предложат. Делилась впечатлениями, совсем забыв, что люди давно живут среди всего этого. Мать настораживали своей продолжительностью разговоры карлицы по телефону с сыном. Забьётся в угол кресла с ногами и щебечет о чём-то. Как будто не виделись сто лет! А Филипп сегодня завтракал с ними дома, так о чём же можно так долго разговаривать?!
           — Ты не устала сидеть в этой позе и болтать? Спина должна быть прямой. Всегда. —
           — Прости, Филипп…. Что вы сказали? —
           Карлица уставилась на женщину выпуклыми глазами.
           — Привязался к ней, как к щенку месячному! —
           Подумала она, а вслух произнесла:
           — У тебя на сегодня что запланировано? —
           — Филипп сказал, что приедет за мной. —
           — Как? Ты будешь жить у него? —
           — Я не знаю…. —
           — Так спроси! —
           Филипп слышал вопрос матери и попросил передать ей телефон.
Женщина взяла его поднесла к уху, но молчала. Сын говорил ей. Она слушала.
           — Я не согласна. —
           Сын снова что-то говорит матери, говорит много. Та слушает.
           — Ты можешь делать это у меня в доме. —
           Мать слушает ответ. Затем говорит, со строгой ноткой в голосе:
           — Женщина не может жить в обществе двух мужчин. Это неудобно и возмутительно! —
           Пауза.
           — Вот когда снимешь квартиру, тогда и заберёшь. Хельге со мной лучше. —
           — Я люблю тебя. —
           Тут же добавляет голосом любящей мамы. Кладёт телефон. Поворачивается к карлице и начинает читать лекцию о том, что даже если она и карлица, это не умоляет её как женщину и она должна требовать к себе достойного отношения.
           — Филипп хорошо ко мне относится. —
           Встала в позу карлица.
           — Да. Ты не голодна, у тебя есть всё необходимое. Это малость! А мужчины, ой как любят, когда женщина обходится малым. Хлебом не корми! —
           — Я что-то ещё должна просить у него? —
           — Не просить…. —
           Женщина села напротив маленького человека. Взяла её руки, в свои руки.
           — Ты должна быть свободна. Конечно, ты должна работать с ним и под его руководством. Но! —
           Она сделал паузу, что бы выделить свои следующие слова. Сменила позу, оглядела комнату.
           — Тебе нужна твоя личная территория. Квартира. Нельзя женщине работать и жить вместе с мужчинами. Нам многое надо делать с собой, что бы быть красивыми. Квартира, это-то место, куда будет приезжать прачка за бельём, приходить домработница, в неё ты сможешь заказывать мастера маникюра и педикюра. Ты можешь послушать тишину. Услышать себя в ней, свои желания, обдумать завтрашний день, наряд для него. Померить этот наряд. Да много чего ещё! —
           — Я не стану просить у Филиппа для себя квартиру. Это расходы, а я ничего ещё не заработала. —
           — Подготовка к постановке спектакля, это тоже работа. Не думаешь ли ты, что занавес на сцене откроется в ближайшее время? —
           — А когда? —
           — Минимум через год. —
           — Как…. —
           Хельге захотелось присесть от удивления, да она сидела уже.
           — Сценарий переписывается, утверждается. Что там ещё? Распределение ролей, подбор актёров, читка текста с листа, затем репетиции по памяти. Это не пять страниц…. —
           — А сколько? —
           — Это книжка. Книжка, большая или поменьше…. Каждый лист которой ты должна будешь заучить. Будет суфлёр, но он на тот случай, если ты, действительно забудешь текст. —
           — Я запомню. Другие же запоминают. —
           — Верю. Для этого и нужна личная территория. —
           — Сейчас ты, одна из составных частей спектакля. Главная её часть. Работа идёт, и ты зарабатываешь деньги. Пока не большие, но достойные. —
           — Я не смогу как вы говорить. —
           — А придётся…. И на сегодняшний день, это твоя работа для будущего успеха. —
           Мать Филиппа попросила, что бы ей принесли кофе, а Хельге сок ананаса.
Мужчина с каменным лицом вышел.
           — Я беспокоюсь за тебя, за ваш успех, и знаю, что для этого нужно. Этим я помогаю сыну. Незримо…. —
           — Я тоже хочу помогать Филиппу. —
           — Вот и помогай! В квартире, где живут двое мужчин – женщине не место. Ты не запомнишь текст роли. Ты не сможешь у зеркала попробовать одну мимику, другую, жест, взгляд, если за спиной или за стеной люди. Если ты маленькая, это не значит, что тебе мало надо. —
           — Я не отдам тебя Филиппу сегодня. Специально, сейчас вызову мастера, снять с тебя мерки. —
           — У меня всё есть. —
           Быстро ответила Хельга.
           — Это ты так считаешь. У меня другое мнение. Несколько скромных платьев, и одно не скромное. Только платья тебе нужны. Ты режешь себя пополам, разной цветовой гаммой сверху и снизу. Твои юбочки и кофточки не выносимо видеть. —
           — Никогда не носила платья. —
           У карлицы испортилось настроение.
           — Ты думаешь, я за свои же деньги, посоветую тебе что-то плохое? —
           — Может не надо? —
           — Не надо противиться. Сошьём одно платье. Ты посмотришь на себя, привыкнешь. Я звоню мастеру. —
           Перед Хельгой появился стакан сока и несколько долек свежего ананаса на тарелочке.
           — Для послевкусия…. —
           Объяснила мать Филиппа и сделала глоток кофе.
           — У меня для этого, холодная вода. —
           — Попробуй…. Глоток и кусочек…. Глоток и кусочек…. —
           Как под гипнозом, карлица отпила из стакана и откусила кусочек.
           — Почувствовала? —
           — Да. —
           Честно соврала Хельга.
           — Так же будет и с платьем. Не расстраивайся! Никто насильно одевать тебя не будет.—
           — Ваш сын приехал. —
           Женщина, которая выносит завтрак, обед и ужин, с этими словами появилась в дверях и исчезла.
           — Готовься…. —
           Мать Филиппа тоже приготовилась лицезреть сыночка.

           И он ворвался в комнату, на ходу снимая с себя всё лишнее, развешивая предметы одежды на предметы мебели. Мужчина с каменным лицом шёл следом и собирал их. Сын склонился к матери. Её руки в его руках. Сын целует их. Этого мало! Ему надо поцеловать мать в щёки. Целует. Хельга набирает в грудь воздуха – сейчас начнётся! Филипп хватает со стола чашечку кофе, делает глоток, запах и вкус которого, тут же чувствует Хельга, потому как кружится уже на руках Филиппа и получает то, что только что, получила его мать.
           — Отобедаем и уезжаем! Да?! —
           Агата стоит у окна к ним спиной. Хельга смотрит на спину Агаты. Спина молчит, но требует и ждёт.
           — Хочу платье. —
           Совершенно безлико произносит карлица.
           — Платье?! —
           Филипп искренне изумлён. Он беспомощно смотрит на мать, вернее на её спину, и спина сжалилась над ними.
           — Да, Филипп. Платье. Моя подопечная, может так, и остаться навсегда…. Э-э-э…. Такой, какая она сейчас. Без платья, никак! —
           Филипп оторопел.
           — Зачем так строго, мама? Кто-то против? Конечно платье…. Два. Нет! Пять. —
           Он усаживает своё сокровище туда, где взял, поправляет её юбочку на коленях.
           — Ты прав. Именно пять. Четыре скромные, на каждый день, и пятое не скромное. —
           На последнем слове, Филипп поднимает глаза на мать.
           — И что? —
           Спрашивает та.
           — Коко Шанель была с неё ростом. —
           Сама себе ответила Агата, и для твёрдости своих слов, сделала замечание сыну:
           — Перестань пить мой кофе. Попроси и тебе принесут. —
           — Разве в этом доме отменили обед? —
           Спросил сын мать.

           Разговор происходит на итальянском языке. Сердце матери, мгновенно тает. Её сын хочет кушать! Её сына необходимо кормить! Обязательно вкусно и полезно. Лицо её расплывается в улыбке. А как же?! Обед продуман, как всегда, учётом его вкусов. Одного взгляда Агаты достаточно, для того, что бы мужчина с каменным лицом вышел из комнаты на кухню. Больше всего на свете, Агата любила обедать в кругу семьи. Её муж, отец Филиппа, часто отсутствовал, но часто звонил, и Агата подолгу разговаривала с ним, меняя позы, и пересаживаясь с места на место, поливая цветы, или перебирая складки на шторах. Могла обсуждать с ним даже обед, на котором хозяина и не будет вовсе. Хельге нравилось наблюдать Агату в эти моменты. Как фильм без титров перевода.
           — Семён Фёдорович, почему не с тобой? —
           Мама Филипа вздёргивает брови.
           — Сейчас исправлюсь…. —
           Филипп начинает разговаривать по телефону.
           — Он всегда неважно себя чувствует после перелёта. Ты должна помнить. —
           Оправдывается сын перед матерью.
           — Он отказался? —
           Брови на лице Агаты почти достигли линии роста волос.
           — Ты не умеешь заботиться о друге. —
           — Мама! Он взрослый человек. —
           — Он мужчина. Я женщина и беспокоюсь о нём. —
           — Ну не тащить же мне его на верёвке. —
           Уже не так волнительно отвечает Филипп.
           — Для этого есть такси. —
           Агата смотрит на мужчину с каменным лицом. Тот выходит.
           — Как знаешь… —
           Филипп пересаживается к Хельге.
           — Мне нравится наблюдать за вами. —
           — Мне за тобой. Я соскучился. Птица чувствует себя хорошо. Купил ей точно такое же кольцо на подставке, которое у неё было в Москве. Как он радовался! Вот только в клетку не идёт спать. Спит со мной. —
           — Как? —
           — Сидит на мне. Когда переворачиваюсь, он слетает, потом опять садится. Иногда топчется. Я его глажу. —
           Филипп смотрит на мать и понимает, что та сейчас что-то скажет.
           — Твоя сестра сделала мне и отцу заявление о своих серьёзных намерениях изменить личную жизнь, когда как такое заявление все ждут от тебя. —
           Окончание последнего слова матери ещё звучало в ушах сына, когда на него лёг короткий и жёсткий вопрос Филиппа.
           — Кто он? —
           — Ничего конкретного Ляля не говорила. Подробности при встрече. Она влюблена и речь её, что фонтан…. Я поняла, что ты с ним знаком, доверяешь ему. —
           Агата брала с подноса столовые предметы, который держал мужчина с каменным лицом, шагала вокруг стола расставляя их. Филипп думал. Взором обводил стены, потолок, мебель, остановился на Хельге. Тут же отвёл глаза в сторону.
           — Кто бы это мог быть? —
           Произнёс он вслух и сменил тему.
           — Что у нас сегодня на обед, мама? Ты не забываешь про творог? Хельга всегда в нём нуждается. —

           Агата любит кормить. Агата любит заботиться о тех, кто в её доме. Она помнит пристрастия каждого до мелочей. Новость принесла догадки. У карлицы внутри всё сжалось. Спина покрылась мурашками, потом ей стало жарко. А в чём собственно дело? Сестра Филиппа дала понять родителям, что у неё серьёзные отношения с мужчиной. Филипп насторожился, и это понятно – она его сестра. А что карлице волноваться? Тот, о ком подумал Филипп и Хельга – одно лицо, но он карлице даже не родственник. Молодой мужчина, жизнь с которым свела её ровно на десять дней. Зато, каких десять дней! Если рассматривать реактивные их отношения, как химическую реакцию в пробирке на уроке химии, то всё перегорит быстро и бесследно. Химическая реакция длилась десять дней, а потом выпал осадок в виде слёз и сомнений. Мы знаем, что слёзы и сомнения пришли они к обоим. Сомнения посещают каждого, но влюблённые, когда вместе гонят их прочь, что бы, ни мешали чувствовать. Филипп посмотрел на Хельгу и подмигнул ей. Тут Хельга сделала то, что никогда в жизни ещё не делала. Она на автомате, подмигнула Филиппу тоже. Тот рассмеялся, стал двигать свой прибор по столу и стул ближе к Хельге.
           — Какие цвета в тканях ты предпочитаешь? —
           Обратился он к ней с вопросом и отвёл прядку волос с её выпуклого лба.
           — Клетчатые. —
           — А ты не знаешь, что обозначает имя моей матери. Добрая. —
           Филипп пытался поднять карлице настроение.
           — Может это и не он…. —
           — Он. —
           Пауза. Противная пауза, когда никто не знает, что говорить, а надо.
           — Забери меня сегодня. —
           Филипп хотел тут же дать своё согласие, но вспомнил, как не выносимы его подруги в плохом настроении, и передумал.
           — Я согласился с мамой. Назначено время мастеру. Тебя это развлечёт. —
           — Я никогда не носила платья. —
           — Попробуешь. Тебе это понравится. Плохое, мама, не посоветует. —
           И замолчали оба.

           Филипп понял, что оттолкнул протянутую руку, скажем так, а Хельга поняла, что ей руку не предложили. Думали, думали, думали…. Филипп нервно зевнул и ляпнул:
           — Потом, я совсем не хуже Жерара. —

           Секунд двадцать Хельга переваривала услышанные слова. Филипп смотрел в сторону огромного окна. Его взгляд обогнул стоящего, как статуя, мужчину с каменным лицом. Агата всё это время, чем-то занималась, то салфетку поправит в сервировочном кольце, для ожидаемого Семёна Фёдоровича, то вазу повернёт по своей оси. Она делала вид, что не прислушивается к разговору сына. Может быть, это так и было. Но последняя фраза, буквально сама влилась ей в уши. Руки Агаты застыли над столом, так же как и глаза на вазе.
           — О ком идёт речь? Посвятите меня, что бы я была вашим союзником. И конечно, мой сын лучше всех. —
           Было слышно, что в прихожей звонили. Агата подняла руку, и мужчина с каменным лицом исчез.
           — Ляля назвала имя своего избранника? —
           — Конечно, назвала! Жерар. —
           Агата разглядывает сына и карлицу.
           — Что происходит? —
           Она ждёт ответа. Двое молчат.
           — Не подам обед, пока не скажите. —
           — Говорить нечего. Правда, Филипп? —
           Карлица кладёт ручку на руку Филиппа.
           — Тогда скажу я. Жерар, это тот молодой человек, что вскружил Хельге голову в России. И шубка от него! Так? —
           Выдаёт гипотезу мать.
           — От него. —
           Отвечает Филипп.
           — Кажется, настало время называть вещи своими именами. Что я и сделаю. Хельга! Ты карлик, но твой недостаток, не всегда и не всеми будет восприниматься как уродство. —
У Хельги свело желудок. Со стороны было видно, как она задержала дыхание. Филипп заалел лицом.
           — И я, для кого-то красавица, а для кого-то нет. Так и в твоём случае! Многие люди, буквально млеют от каких либо недостатков. Вещи на аукционах с естественными трещинами, или неправильными формами, стоят намного дороже идеальных предметов. Возьми животных, чем уродливее морда и тело, тем выше цена и любовь к ним. —
           Филипп, вскакивает.
           — Сядь сын. —
           Агата строго смотрит на сына.
           — В этом твой шарм, притягательность для тех, кому это нравится. Кастрюля без крышки, не остаётся. Ты собираешься жить, или носить на себе свои недостатки и просить жалости? Мужчинам это не нравится. И мне тоже! И Филиппу может надоесть. Он тоже мужчина. Потом, любой опыт важен. Ну, был и был….. Другой будет. —

           В это время в гостиную входит Семён Фёдорович. Он два дня назад прилетел в Рим и ещё не виделся с Хельгой. Карлица, как расстроенный и наказанный ребёнок, сползает с дивана и, переваливаясь, как подбитая уточка, ковыляет ему навстречу. Без слов, пытается прижаться к нему, да не даёт живот толстяка. Тогда она, заходит с боку, обнимает и прижимается к его бедру. Слёзы выходят наружу. Она плачет и плачет, и ей становится легче и легче. Ткань на брюках гостя намокает. Жалость пронизывает толстого человека насквозь. Он соскучился по карлице, но не ожидал, что ей так плохо в этом доме.
           — Удочерю…. —
           Думает Семён Фёдорович.
           — Женюсь…. Пусть живёт в моем доме. Будет у неё муж, дом, работа, защита социальная…. —
           Думает Филипп.
           — И выбрось, всякие глупые мысли из головы. —
           Мать впивается взглядом в сына.
           — Конечно, мама…. —
           — Здравствуйте, Семён Фёдорович! Обожаю русские имена. Вы забыли дорогу в мой дом, или вас здесь невкусно кормили? —

           Как начались женские слёзы, так и кончились. Семён Фёдорович ведёт за руку карлицу к столу. О, чудо! Та улыбается. Она счастлива, видеть человека из Москвы. Она идёт с ним обедать. А Жерар…. Ну что Жерар? Его нет с ними.
           — Садись моя уточка…. —
           Говорит Семён Фёдорович и сажает карлицу на стул возле Филиппа. Та не сводит с толстяка глаз. Подняв большую голову, смотрит, как тот обходит стол и прижимает руку Агаты к своей щеке. Агата целует его в голову. Длительно, что бы подчеркнуть важность события.
           — Как она? —
           — Как видишь. Пройдёт. —
           Короткий вопрос, короткий ответ.

           Филипп не находит себе место. Всё в нём кипит внутри. Как мама могла? Какое дерзкое сравнение с собакой! Он собирается сказать об этом матери.
           — Обед принесёт всем успокоение. Так, сынок? —
           — Да, мама…. —
           — Агата, я уже успокоилась. —
           Говорит Хельга.
           — Не сомневалась. Теперь очередь за Филиппом. А ты, моя хорошая кушай, надо набрать тебе килограмма два, что бы платья красиво смотрелись. —
           — Как много…. —
           — Ничего не много….. Филипп за это время, подыщет квартирку, маленькую…. С невысокими потолками…. Светлую….. Мебель возьмём напрокат, какая тебе понравится. —
           — Так, Филипп? —
           — Да мама…. Мама! Раньше ты так никогда не вмешивалась в мои дела. —
           — И сейчас так есть…. Мне нет никого дела до твоих дел. Я проявляю заботу о Хельге.—
           — Прости, мама…. —
           — Не за что прощать! Я развеяла твои сомнения? —
           — Их не было вовсе…. —

           Агата обошла стол, подошла к карлице. Тарелку подвинула ближе к ней. Развернула салфетку и положила ей на колени. Пошла и села на своё место.

           Совершенно ясно, что происходит с карлицей. Девочка, когда-то взявшая старт на своё светлое и не похожее на всех своих сородичей будущее, замедлила ход в этом направлении. Она размякла от заботы и пристального внимания сначала Жерара, потом Филиппа, потом Агаты и превратилась в диванную собачку, только что ошейника с именем и адресом хозяина на ней нет, а так очень похожа. И не подскажешь….. Вот беда!

           — Невозможно писать сценарий без Хельги. Придётся её похитить у вас. —
           Семён Фёдорович проглотил первую ложку супа. Застыл, что бы прочувствовать путь супа и его вкус до желудка. Ох, уж эти толстяки! Агата наблюдала за ним и ждала похвалы.
           — Несравненно…. —
           — Не налегайте на хлеб. Оставьте место для десерта. —
           — Слушаюсь. —
           — Жить Хельга будет отдельно от вас. Семён Фёдорович вы можете представить себе моё с вами совместное проживание? —
           Слова Агаты прозвучали ровно в тон, только что сказанным словам Семёна Фёдоровича о похищении Хельги, и были как бы продолжением его речи. Она окинула всех взглядом. Было видно, что мужчины думают.
           — Отвечу сама. Я, нет…. Вы, тоже…. Я вижу ответ по вашим лицам. Чем, в таком случае Хельга отличается от меня? Она женщина тоже, только маленькая. Или вы думаете, раз маленькая, значит и нужно мало? Женщина без личного пространства может деградировать. —

            Молчание мужчин накалялось. Все старательно ели. Карлица воспринимала Агату, как учителя. Семёну Фёдоровичу хотелось взглянуть на друга, но он не смел, боясь показать присутствующим свою растерянность. Толстяк боготворил мать Филиппа. Всё в ней. Как одевается, как говорит, как заботится о нём. Думаете, он не хотел ехать к ней на обед? Да ни в жизнь! Он смущался. Он всегда смущался в её присутствии. Не как мальчишка, нет! И не как мужчина, тоже. Если в Филиппе он видел себя, то Агата, была для него несбывшейся, давно потерянной мечтой, воплощением уюта, семьи и матери. Матери, с большой буквы. У Семёна Фёдоровича, конечно, была мама и когда-то семья. Только в России нет того культа матери у сыновей, как в Италии. И вот это разительная разница, так восхищала его, что посещая свою мать, он старательно вслушивался в себя и не слышал, не видел той значимости, что царила в доме его друга. От чего так? Были случаи, когда он испытывал, что-то подобное, но так и не смог, ни разу себя пересилить, подойти и поцеловать руку своей матери. Филиппу легче! Он вырос на наглядном примере отца и родственников. У Семёна Фёдоровича не было такого примера. Поступки! Только поступки фиксируются в памяти молодых людей. Слова, как и стихи, могут забыться к сожалению.
           — Решено! У вас сегодня девичник с платьями, у нас сегодня мальчишник. Мы ищем квартиру, вы занимаетесь гардеробом Хельги. —
           Филипп стал прежним и замурлыкал что-то своей карлице на ушко. Та слушала, ела и изредка бодала своей головой его плечо в знак согласия. Агата с любовью итальянской матери, наблюдала за сыном и его новой игрушкой, не забывая при этом делать распоряжения на кухню и отпускать реплики присмиревшему толстяку.

           Было странным что, казалось бы, такая важная новость о Ляле и Жераре ушла с повестки дня. Агата сделала это сознательно, а карлица в ужасе от новости захлопнула створки души своей, где и будет, теперь бережно копится вся информация о любимом человеке. Как в раковине жемчужнице зародится песчинка, которая будет царапать карлицу изнутри. Песчинка вырастёт в жемчужину, начнёт переливаться перламутром, потому что накопит огромное количество соли из непролитых слёз карлицы. Стоимость жемчужины, будет настолько велика, что её никто не сможет купить. Так и будет она лежать там…. Одна.

           После обеда, вкусив крошечные десерты, Семён Федорович уединился с матерью Филиппа. Они сели на диванчике, внешне он напоминал изогнутую уличную скамейку на ножках. Такие скамейки стоят в парках или у театров. Скамейка в доме агаты была устлана матрасом, и заложена подушками с чехлами из гобелена. Агата старалась сидеть спиной к Хельге и Филиппу, показывая им этим серьёзность разговора с гостем. Те даже не смотрели в их сторону. Они кормили рыбок в небольшом фонтане посредине залы. Мужчина с каменным лицом стоял за их спинами, и наблюдал, чтобы не насыпали лишнего.

           Филипп всё это время ждал вопроса от карлицы о Жераре и Ляле, но так и не дождался. Та мочила ладошки в фонтане и делала отпечатки своих рук на сухом его бордюре.
           — Вон та рыбка на меня похожа. Большая голова и маленькое тельце. —
           Карлица указала рукой на рыбку.
           — Зря ты так. Ты почти пропорциональная, ну если только чуть-чуть…. —
           — Рыбка бесцветная, как и я. —
           — Напрашивается вывод – изменить цвет твоих волос. —
           Филипп поворачивается к матери. Та чувствует необходимость в ней сына, и тут же поворачивает голову в его сторону.
           — Мама! Что ты скажешь на то, что бы Хельге поменять цвет волос? —
           — Это затея не для мужчин, и этим мы с ней тоже займёмся. —
           — Тогда, мы уходим. Удачи вам, в ваших изысканиях. —

           Они уходят. Семён Фёдорович машет карлице рукой. Та машет ему в ответ.
           — Будет лучше, если ты слегка склонишь голову и улыбнёшься, но учитывая, что вы друзья, это допускается, если никто не видит. Сегодняшний день свободен от экскурсий. Ступай в свою комнату и отдохни. Подождём портного. Подумай, что бы ты хотела видеть на себе – цвет, фактуру, какие-то детали в платьях. Это приятное занятие. И не листай журналы, они ничего тебе не дадут! Думай и представляй. —
           Что происходит? Карлица словно раздвоилась. Одна живёт новой жизнью, и исполняет то, что ей говорят, совсем и во всём соглашается. Вторая, как бы поодаль от первой и наблюдает за происходящим.

           В доме Агаты нет второго этажа, есть мансарда, современно и качественно отделанная. В ней находилась огромное помещение для сушки, глажки и стирки белья, веранда с плетеной мебелью. Есть кладовка, заполненная вещами ставшими ненужными. Пылесосы для влажной уборки, стояли в ряд, ощетинившись шлангами со щётками. А ещё там жили коты. Обыкновенные бродячие коты, которые приходили сюда к опредёлённому времени, тут их ждала обильная пища, питьё. По стволу дерева, они легко взбирались на веранду, а затем в помещение. Некоторые из них оставались ночевать, это те, которых не очень волновали инстинкты продолжения рода, а кошки на сносях, вообще не уходили. Приют и родильный дом – два в одном. Обилие кошек на городских улицах Рима, приводит к удивлению туристов и гостей из всех стран мира. Их королевское равнодушие, заставляет приезжих юлить перед котами, задабривать и закармливать в обмен на разрешение, хотя бы погладить по шёрстке. На руки вы их никогда не возьмёте. Я могла бы часами рассматривать их морды, на которых изредка приоткрываются глаза, для того, что бы скорректировать расстояние между животным и человеком, которое не должно превышать расстояние вытянутой руки. А какие это глаза! «Аватар», ну просто отдыхает! А какие это взгляды! Взгляды из прошлого, мудрые, как у римских сенаторов, возлежавших на подушках на пиршествах. Современные коты являются предками, их пушистых любимцев, и донесли до нас их царственные повадки.

           Дом Агаты стоит на земле, и есть такое ощущение, что фундамента нет вообще. Когда Хельга узнала, что старинный фонтанчик, в центре залы, когда-то стоял на улице, и вокруг него собирались люди, дети и голуби, что фонтанчик является исторической ценностью города, за сохранность которого несут ответственность владельцы дома, она поняла, что дом построен вокруг фонтанчика. Вот точно таким фонтанчиком она себя и чувствовала в этом доме.

           Мужчина с каменным лицом занёс несколько упругих подушек в её комнату, разложил на кресла и стулья. Оглядел комнату. Яркий солнечный свет падал на экран телевизора. Он подошёл к окну и опустил штору. Обошёл стоящую в дверях карлицу и, не сказав ни слова, удалился.
Агата встретила его со словами:
           — В будущей квартире Хельги мебель должна быть ниже. Где взять такую? Ножки отпилить? —
           — Тогда, будет неудобно тому, кто придёт к ней. И тогда, нужно купить, а не взять напрокат. Порча, знаете ли…. —
           Женщина подумала. Ласково посмотрела на мужчину с каменным лицом.
           — Ты как всегда прав. Что бы я без тебя делала? —
           — Отпилила ножки у мебели, взятой на прокат. —
           Мужчина мысленно произносит эту фразу, на самом же деле он молчит и такими же ласковыми глазами смотрит на женщину.
           — Ты смущаешь меня…. —
           Агата встаёт, поправляет на себе одежду. Подняв и оголив при этом красивые локти, поправляет, якобы ослабшую заколку в волосах. Идёт к фонтану, присаживается и подставляет руки под стекающую воду у ног амура. Фонтан не фонтанирует струями, и поэтому не издаем шума. Вода стекает по фигуркам амуров, с луками и стрелами в руках. Когда-то в Москве, такой же амур, выпустил стрелу в сердце мужчины с каменным лицом, и в силу дальнейших обстоятельств, тот оказался в Риме, окаменел лицом, потому, как был лишён возможности проявлять свои эмоции в присутствии кого либо. Конечно, он имел возможность проявлять их, в противном случае его тут и не было. Мужчина напоминает мне сейчас, одного из бродячих котов. Точно так же, разомлев от сытости и солнечно тепла Италии, он смотрит на происходящее вокруг него. Молодой повеса атлетического сложения, когда-то зацепился взглядом за пышную телом, громко смеющуюся итальянку на Московском Арбате. В эту самую секунду, стрела амура попала в него. Какой это был день, а потом и вечер! Надо поставить три восклицательных знака. Такой потной, и таким потным, они никогда не были.
           — Что я делал в этот день на Арбате? —
           Мужчина крутит в голове воспоминания их первой встречи, водя глазами по телу хозяйки.
           — Виталика двигал…. —
           Мужчина имел в виду, продажу картин лучшего друга юности и художника.

           Как притягивали к себе иностранки тех лет! Но этой колоритной фигуре, можно было и не быть иностранкой! Одних только внешних достоинств и искромётности в глазах было достаточно. Именно этим вечером надел на себя мужчина в первый раз маску каменного лица, когда отдышавшись и попив на скорую руку кофе в близлежащем кафе, он повёз свою «Кармен» в аэропорт, встречать её мужа, в качестве водителя частного такси. Багажник машины был забит доверху произведениями друга Виталика. Не бросать же их на Арбате! Потом, эти картины будут довольно быстро проданы друзьям и знакомым семейства Агаты в Италии. Оказывается, со слов Агаты, их автор, многообещающий художник в России, и в его работы, со слов Агаты, можно вкладывать деньги. И действительно, Виталик пойдёт в гору, после нескольких «набегов» на него Агаты из Италии. Гора небольшая конечно, но безбедное будущее художника просматривалось с её высоты. А мужчина с каменным лицом, одев на себя один раз маску, так и не найдёт способа общения с «Кармен» без неё. Несколько раз, она прилетит к нему в Москву, а потом увезёт с собой в загадочную и такую романтичную Италию. Он появится в их доме в том качестве, которое я вам описала. Карлица не знает эту историю. Она смотрит в спину мужчины с каменным лицом и зачем-то идёт и прикрывает за ним дверь плотнее. Стоит какое-то время лицом к ней. Потом разворачивается и садится на пол. Как она устала за первую половину сегодняшнего дня! Бут-то на ней мешки возили, с чем-то тяжёлым. Ляля! Незнакомая ей Ляля влюблена в Жерара. Если проанализировать беглую информацию о Ляле от самой Агаты и Филиппа, то у Ляли в каждом городе, обязательно, да случается роман. Может, пронесёт? Нет. Похоже, не пронесёт. Кто от такого парня откажется? Надо ждать….

           Ответы обязательно появятся, ведь сам Жерар не говорил, что разлюбил её. Это карлица приняла решение не лететь в Париж, а сразу в Рим. Но тогда она действительно не хотела встречаться с Жераром. Всегда хочется найти виновника в своих трудностях. Значит, необходим третий. Ах, это Жерар спихнул её на руки Филиппа! Ах, это Жерар купил ей шубку с помощью какой-то там женщины, оказавшейся сестрой Филиппа! Ах, это Жерар вступил в такой тесный контакт с Лялей, что приходится жениться. После «ах», приходит «ох», а потом:
           — Ух, ты какой не верный! Ух, ты какой плохой! —
           И плохая женщина, рядом с ним находящаяся.
           — Нет так нельзя! —
           Произносит вслух карлица. Так можно неизвестно до чего додуматься. Она встретится с Жераром и всё станет ясным.

           Ясность. О какой ясности идёт речь? Карлица с самого начала их знакомства знала, что не пара, такому мужчине, как Жерар. Она вообще, никому не пара среди больших людей. Каждый третий ребёнок, рождённый карлицей, может быть нормальным человеком, а может быть и не быть. Такова статистика! Значит, в браке с большим человеком мужчиной, она будет рожать карликов, и только раз она может родить нормального ребёнка, но, у того ребёнка будут дети карлики. Вряд ли, кто обрадуется таким внукам. Их появление сделает людей несчастными, да и сами они не могут быть счастливы, из-за своего обличья. И я, и вы, подумали сейчас о том, что карлица не должна выходить замуж совсем и не должна рожать себе подобных. Сильное решение. Но правильным его назвать нельзя, потому как никто не подтвердит его правильность. По идее – да, но человек слаб, перед инстинктом продолжения рода, и таким мощным и вечным двигателем, как любовь.

           Карлица поднялась, зачем-то выглянула за дверь и снова её плотно закрыла. Посмотрела на подушки, разложенные то тут, то там, мужчиной с каменным лицом. Забота Агаты чувствовалась во всём. Даже комнатные тапочки и мокасины на каждый день, не были куплены в детском отделе. Она обзвонила десятки магазинов, нет, пол Рима, так звучит внушительнее, но нашла тапочки и мокасины тридцать третьего размера.
           — Мне надо думать о платьях. Мне они не нужны, и я не хочу их, тогда и думать не буду.—
           — А как же работа над собой? —
           — Ну не обтачивать же мне голову и не вправлять глаза в глазницы! —
           — Вот волосы…. Наверное, их действительно нужно покрасить. Какого они сейчас цвета?—

           Карлица направилась к зеркалу. Оно стояло посредине комнаты и всегда слегка покачивалось. Ссуженный овал, на оси и стойке. Красивая рама. Хельга не была любительницей разглядывать свою внешность. Мало того, она избегала встреч с зеркалами и сознательно лишала себя общения с ними, заранее зная, что увидит в них. Так как зеркала никогда не висят на оси вертикально, то и увидела она себя чуть-чуть снизу. Ну что волосы? Цвета неопределённого, длины тоже неопределённой. Какой бы себя представить? Она вспомнила ровный, белый пробор в чёрных волосах Агаты. Представила! И чуть не свалилась от смеха. Как она смеялась! Даже, когда дверь её комнаты открылась, и в неё заглянул мужчина с каменным лицом, она не смогла остановиться. Вспомнив, как поступает в таких случаях Агата, карлица махнула рукой и мужчина ушёл. Карлица повторила этот жест ещё раз перед зеркалом. Выпрямила спину, сменила смех, на строгость в лице. Неужели и она так может? Попробовала ещё раз. Может! Вот что имела в виду Агата, рассказывая ей о преимуществах личного пространства! Понятно…. Теперь, надо думать о платьях. Что можно о них думать, кроме того, что она их не носила и никогда не хотела иметь!
           — Я не носила платья и не хочу их иметь. —
           Сообщает она зеркалу.
           — А вот это мы ещё посмотрим. —
           Раздаётся за её спиной голос Агаты.
           — Что они все сговорились, не стучась входить в мою комнату. —
           Рассердилась карлица и удивилась. Оказывается, она может сердиться, на хозяйку дома!
С таким лицом она и обернулась к ней, и к женщине вместе с ней входящей.
           — Я тебя напугала? —
           — Нет. Вы меня обрадовали своим визитом. —
           Агата садится на одно из кресел. Тут же встаёт и убирает с него подушку, положенную мужчиной с каменным лицом. Откладывает её в сторону.
           — Тебе стало удобно с подушками? —
           — Стало удобно. Благодарю…. —
           — Замечательно! Только слово благодарю, мужское слово! Здесь подойдёт слово, спасибо. Коротко, сдержанно и доходчиво. —

           Агата светилась внутренним светом. Было ощущение того, что от неё исходит видимое тепло. Мужчина с каменным лицом внёс не большие куски ткани, развешанные на вешалках. Хельга сразу заметила, что цветной ткани не было вообще. Спокойные, однотонные тона, но большое их разнообразие. И кружево, молочное, кофейное, серебристое, золотистое и чёрное.
           — Есть пожелания, идеи? —
           Спросила пришедшая с Агатой женщина.
           — Нет. Ничего не чувствую. Хочу довериться вкусу мастера и вкусу Агаты. —
           — Так не бывает у женщин. —
           Улыбнулась мастер.
           — В её мире, бывает…. —
           Агата сгребла образцы ткани, и они замелькали перед лицом карлицы. Понравившиеся образцы откладывались в сторону.
           — Ни каких воротников на стойке, крупных и декоративных пуговиц…. Кружево ложится по вырезу, может имитировать воротник. Вырез круглый, мысом, каре или лодочкой. Рукав, три четверти. Обязательно шов по спинке – он удлиняет. Эскизы платьев нарисуете. Я посмотрю. Фантазируйте…. Я буду у себя. —
           Она выходит в открытую мужчиной с каменным лицом дверь со словами:
           — Займёмся расходами по хозяйству и дому. —
           Хельга смотрит на мастера. Та смотрит на неё.
           — Со мной работать сложно. —
           Предупреждает Хельга.
           — Напротив – интересно! —
           Говорит портниха на итальянском языке. Хельга всё равно её понимает.
           — Никогда не носила платья. —
           — Я тоже, первую половину своей жизни не снимала джинсы. —

           Женщина показала на обложку журнала, лежащего на столе, где изображена девица в мокрой футболке и джинсах. Портниха достаёт из сумки блокнот, садиться на пол, лицом в свету и начинает рисовать, чёткими и размашистыми линиями. Карлица постояла некоторое время, наблюдая за ней, потом присела рядом. Так они провели половину часа. Затем портниха разложила пять листов бумаги с силуэтами платьев. Каждое платье отличалось от другого цветом, наличием отворотов на рукавах, кружев в тон самого платья, формой выреза ворота. Одно платье с расклешёнными рукавами до локтя и разрезами по бокам имело брючки. Край рукава в три четверти украшало кружево.
           — Длину согласуем с Агатой на примерке. —
           Портниха повела ладонью по своим коленям. Не успели они подняться с ковра, как дверь открыл мужчина с каменным лицом, зашла Агата. Неужели он подглядывал за ними, или это совпадение? Агата взяла рисунки, стала их рассматривать. Несколько раз поднимала глаза от рисунков на Хельгу.
           — Начнём с этого. —
           Агата отложила один лист бумаги.
           — Я провожу вас…. —
           Она отступила в сторону, как бы предлагая мастеру удалиться. Портниха направилась к выходу, на ходу собирая инвентарь для рисования.

           Вечером за ужином, Хельга задаст вопрос матери Жерара об обуви и высоте каблука.
           — Ни каких каблуков. Мне так видеться…. Платформа, небольшая и аккуратная…. Открытая, закрытая…. Слава Богу, сейчас их великое разнообразие. Если рискнём распушить низ то, наденешь сапожки из кружевной кожи. —
           Хельг не нашла слов, как рыба, несколько раз открыла беззвучно рот.
           — Предлагаю поваляться на веранде. Люблю сумерки. —

           Агата и Хельга на веранде. Мужчина с каменным лицом разложил шезлонги. Коты мягко, один за другим, приземляются на пол веранды, прыгая со ствола дерева. Время долго гнуло ствол дерева и наклонилось оно, над верандой почти касаясь его перил. По стволу, как по лестнице поднимаются коты и спрыгивают на пол веранды. Замирают. Мгновение смотрят на женщин, а так как запрета на перемещение не следует, по периметру веранды обходят шезлонги, и просачиваются в приоткрытую дверь. В коридоре для них разложена еда по мискам.
           — Понаблюдай вот за тем, коренастым, белым котом. Когда я в первый раз его покормила, он был подросшим котёнком, и всем казалось, что он кошечка. Глазки голубые, шёрстка белая…. Оказался котом, да ещё каким! Не ленись, встань и посмотри за ним. —
           Агата прикрыла глаза. Хельга нехотя направилась к двери подглядывать за белым котом.

           Выше описанный кот подошёл к одной из мисок выстроенных вряд вдоль стены мансарды, опустил морду, понюхал содержимое миски, прядая ушами. Нюхал долго. Потом упал на бок рядом с миской, потянулся так, что бы одна лапа легла на край выбранной миски. Слегка подвигал миску, как бы играя. Лапа с когтями то сжималась, то разжималась. Теперь это его миска на всю ночь, и к ней никто не прикоснётся. Встал и пошёл вдоль ряда мисок и котов, сидящих возле них. Но как шёл! Опустив голову, набычившись так, что шерсть на загривке поднялась дыбом. Коты, мимо которых он проходил, уважительно подбирали под себя хвосты. Один не убрал, и получил такой нагоняй, что шерсть с него летела клочками. Затем кот отправился на женскую половину. Беременные кошки, разложив шевелящиеся животы по полу, отдыхали. Ни одна из них, даже позы не изменила, при виде приближающегося белого самца. Как хозяин, взгромоздившись над каждой, он хватал безмолвствующих кошек за загривок, и встряхивал словно тряпку, потому как они просто провисали в его зубах. Вот так, напомнив каждой и каждому, кто здесь хозяин, кот отправился вкушать пищу из помеченной им миски.
           — Видела? —
           — Да. —
           — Когда он ляжет спать, все кошки лягут возле него кругом. —
           — Он же их зубами хватал и тряс. —
           — Любят его. Трясёт – значит и любит. Я к чему это говорю? —
           Стала объяснять Агата.
           — Если твой Жерар, а он теперь, кажется уже и не только твой, не тормошит тебя своим присутствием, телефонными звонками, притих как мышь, можно делать выводы. Ты особенный человек, но мужского внимания по жизни у тебя будет много. Научись последствия мужского внимания не принимать как катастрофу. —
           Агата вздрогнула, боковым зрением увидела что-то у своего лица. Это мужчина с каменным лицом принёс ей телефон. Звонил муж Агаты. Она подняла на слугу глаза. Тот смотрел вдаль, в сумерки.
           — Родной мой, спасибо, что звонишь сам. Сегодня был плотный день. Вот только что вышла на веранду, что бы поглядеть наши с тобой любимые сумерки. —
           В голосе Агаты, слышалась неподдельная нежность к невидимому собеседнику.
           — А что в них глядеть? —
           Подумала карлица, и повела глазами по горизонту, по крышам домов, по кронам деревьев. И увидела! Они есть, живут здесь сумерки. Каждое облако на небе, край крыши, ствол, лист, перила веранды, сумерки обволокли сиреневой дымкой, едва-едва уловимой. Все предметы, как бы просвечивали сквозь неё. Карлице нестерпимо захотелось обернуться, что она и сделала. За сиреневым стеклом двери, просвечивал сиреневый силуэт мужчины с каменным лицом. Сквозь сиреневое стекло, слуга смотрел в сиреневые свои сумерки. Выражения лица и глаз не разглядеть, но они ярким слайдом возникли в сознании карлицы, великой тоской, великой бедой, великой безысходностью.
           — О чём думаешь? —
           Агата обратилась к карлице.
           — Вы назвали сумерки любимыми. У каждого есть сумерки. У меня, у вас, у Вашего слуги, что за дверью. Мне надо научиться, смотреть сквозь свои сумерки, как сквозь пальцы. —
           Агата приняла прежнюю позу в шезлонге, повернула голову и посмотрела на дверь веранды. Увидела то, что увидела карлица. Матовое стекло выдавало глазу лишь расплывчатый силуэт мужчины с каменным лицом.
           — Проникновенно сказала, значит, поняла меня. —
           Агата зябко пожала плечами.
           — Хочешь соку, чаю? —
           — Хочу. Как сегодня до обеда…. Ананасовый сок, и кусочки свежего ананаса. —
           Агата подняла руку. Мужчина зашёл на веранду.
           — Ананасовый сок и кусочки свежего ананаса. —
           Мужчина слышал, что сказала карлица, но желал, что бы его встряхнули.
           — Простите, я не расслышал…. —
           Он наклоняется к Агате и своим телом заслоняет её. Какие-то секунды Хельга не видит Агату, но слайдовая картинка перед глазами карлицы, показывает ей, как горячо и страстно Агата прижимается губами к руке мужчины прислуги. Хозяйка не повторяет своей просьбы, но тот уходит исполнять её.
           — Вы любовники. —
           Печально произносит Хельга в сумерки.
Агата плотнее запахивает шерстяной, крупной вязки кардиган на груди. Оправляет его на коленях.
           — Мы любовники. И это мои сумерки…. —
           Мирная откровенность, в ответ на нескромное открытие карлицы.
           — Я и Жерар не были любовниками. —
           Хельга натянула на себя плед, как одеяло, только одна голова наружу, открыла свою тайну Агате в ответ на её откровение.
           — Зря…. Теперь это твои сумерки. —
           Мать Филиппа качает головой.
           — Тебе двадцать один год. Платоническая любовь только в детстве бывает, в соседа из окна напротив. В четырнадцать лет, со мной как раз такая любовь приключилась. Если моя дочь влюбилась в Жерара, она и минуты не будет пестовать любовь в себе и тут же прольёт её на избранника. —
           Ещё одна информация о Жераре пошевелила песчинку в створках души карлицы. Заскреблась песчинка в сердце.
           — Вы мужа любите? —
           Агата развернулась всем своим большим телом, что бы видеть лицо маленькой собеседницы.
           — Как только я увидела тебя в аэропорту, моя душа возрадовалась. Тогда я не ведала почему. Теперь знаю. Ты, моя исповедь. Я научусь говорить о своей любви вслух. Столько лет, двое взрослых людей молчат о ней. А потом, я пойду в церковь и исповедуюсь. —
           — В том, что обманываете мужу? —
           — Я всем говорю правду. И тебе сейчас тоже. А мужу, я просто не рассказываю об этой правде. —
           Агата кивнула головой входящему слуге. Протянула руки ему навстречу, сняла стаканы с подноса и поставила на столик.
           — Посиди с нами. —
           Мужчина с каменным лицом садится и смотрит перед собой. Его профиль выражает замёрзшую сиреневую печаль и преданность.
           — Есть платоническая и физическая любовь. Так вот, мой муж, отец моих детей, и есть сосед из окна напротив. Я родила прекрасных детей, прекрасному человеку, так и не узнав физической любви. Даже к врачам ходила! —
           Хмыкнула женщина.
           — Они мне факты из самой истории раскопали, но доказали, что существуют фригидные женщины, и я в их числе. А познав в Москве на Арбате физическую любовь, я чуть рассудка не лишилась! Ела и ела, никак наесться не могла…. Вернулась. Попробовала с другими…. Нет эффекта. И с мужем нет…. Мужа это никогда не расстраивало. Человек он не пылкий, но дом, семья, для него как фундамент всей жизни. —
           — В четырнадцать лет вы влюбились в соседа в окне? —
           — Да. И безумно его ревновала несколько лет, когда в его комнате появлялись женщины и быстро исчезали. Заболевала даже. Придут врачи, а поставить диагноз не могут. Когда он уезжал куда-то, я его ждала сидя у окошка. Родители смеялись, любя конечно, а потом взяли да и рассказали соседу, так же смеясь и любя. Сосед воспринял шуточную новость очень серьёзно, в силу своих неудач с женщинами, взял и сделал предложение. Помню, как мама расстраивалась, считая себя виновницей моего раннего брака. —
           — Вы русский? —
           Карлица тронула за рукав мужчину с каменным лицом.
Тот кивнул головой.
           — Давно это случилось? —
           — Филиппу было пять лет. —
           Карлица ужаснулась. Целая жизнь!
           — А если муж узнает или догадается! —
           — Я думаю, что муж и догадывается и знает. —
           Агата склонила голову к мужчине с каменным лицом. Стемнело. С дерева, склонившегося к веранде, перестали спрыгивать коты. Движение в доме прекратилось.
           — Сегодня кто-то остался на ночь? —
           — Нет. Сегодня мы одни. —
           Слуга и хозяйка обнялись и застыли.

           Карлица идёт в свою комнату по коридору мимо спящего белого кота, вокруг которого веером лежат кошки. Захотелось потрогать кота. Она только протянула руку в его сторону, как кот тут же открыл глаза. Карлица замерла. Кончик хвоста застучал об пол.
           — Не буду трогать. Прости…. —
           В ответ хвостом подмели пол. Карлица пошла дальше. Кот смотрел ей в след затуманенным сном взглядом и думал:
           — Что-то в ней не как у всех…. —
Потом обведёт спящих кошек взглядом. Дёрнится всем телом в сторону одной из них, потому как живот её пойдёт волнами, но вспомнив причину сему явлению, широко зевнёт и положит морду на лапы. Когда на улице ниже двадцати градусов тепла, в доме спится слаще.

           Филипп нашёл квартиру с первого просмотра. Дом в крохотном дворике закрыт со всех сторон каменными стенами забора. Кое-где стоят старые уже деревья. Между ними кустарник низко стриженый. Почти игрушечные каменные скамейки жмутся одна к одной, ножки их покрывает мох. Каменные растрескавшиеся фигуры по периметру обвиты диким виноградом. Каменная арка и ручеек прямо из стены стекает в каменный желоб, и бежит себе дальше, будто мимоходом заглянул в каменный дворик. Туи в кадках вдоль дорожек. Множество! Ноги ступают по стёсанному камню. Дверь входная и та, как специально занижена. В доме узкие коридорчики, невысокие потолки. Всё, как требовала Агата. Прямо за дверь открывается гостиная, в ней двери на кухню, в ванную и в комнату. Раздвижные окна в пол дают возможность выхода на веранду. Нет мебели. Вся квартира свежевыкрашенная и побеленная.
           — Прелесть…. —
           Филипп посмотрел на уставшего Семёна Фёдоровича. Тот только глазами водил по квартире, привалившись спиной к стене. Толстяк устал.
           — Тебе не нравится? —
           — Если бы я был карлицей, я бы непременно здесь жил. —
           — Теперь мебель…. Да? —
           — Поехали! —

           Филипп вышел из квартиры и пошел по узкому коридорчику, так же как дворик заставленному статуями и бочонками с декоративными деревцами. Семён Фёдорович еле помещался в коридорчике. После прохода тучного тела, деревца возмущённо качали ветками. В машине Семён спросил Филиппа:
           — Когда ты купишь себе машину? —
           — Каждый год ты меня спрашиваешь об этом. —
           — Так, когда же? —
           — Я люблю такси. Душевное общение в ограниченном пространстве с водителем, несёт много нового. —
           — Филипп! Тебя привлекают таксисты? И какие же у них достопримечательности? —
           — Гастрит, радикулит, геморрой…. —
           Озлился на толстяка Филипп.
           — Фу…. Ты несносен! —
           — Да уж… —

           Машина остановилась. Толстяк кое-как вытолкал тело из машины. Встав ногами на асфальт, он как делают женщины, пощипал прилипшую одежду к телу, чтобы выбрать ткань из кожных складок. Собрался нести на лице маску обиженного друга и дальше, но передумал и, так, же как и женщины, с любопытством завертел головой по сторонам. Филипп с любовью наблюдал за ужимками друга толстяка.
           — Ты взял из Москвы тёплые вещи с собой? После осени приходит зима. —
           Спросил его.
           — Ты обещал купить мне всё новое. —
           Толстяк расплылся в очаровательной детской улыбке.
           — Потом ты знаешь, у нас трудно найти что-то приличное моего размера. —
           — Не плачь. Обещал – куплю. —

           Огромный павильон с куполообразной стеклянной крышей заставлен мебелью, закрытой от солнца и пыли тканью. У каждого комплекта стоит фотография на треножнике. Если покупатель заинтересовался, мебель открывают для визуального осмотра. Филипп побродил по торговому залу, подозвал молодого человека, выжидающе смотревшего в его сторону, и сказал:
           — Для маленькой девочки…. Предложите что-то. —
           Консультант стал таскать его по всему помещению, откидывая защитную ткань для более достоверного просмотра. Но всё не то! Филипп только морщился и диву давался. Что за детская тематика!
           — Так вы же сказали, для маленькой девочки…. —
           — Нашей девочке двадцать один год! —

           Филиппа незамедлительно отвели в середину зала, где стояло то, что и требовалось найти. Лак сливочного перламутра, с позолотой и вензелями. Особенно понравилась Семёну Фёдоровичу небольшая кушетка, изголовье которой завёрнуто, словно рулет и с рулета свисают золотые кисти. Кисти присутствовали и на круглом пуфе, на ручках выдвижных ящиков и дверей шкафов.
           — Прелесть…. Но очень уж, по-царски! —
           Дал оценку мебели Филипп.
           — Пятнадцать предметов, включая зеркало. На какой срок оформлять? —
           Два друга думают.
           — Если более двух лет, выгоднее мебель купить. Она новая, ещё в целлофане. —
           Информация от консультанта.
           — Кто производитель? —
           — Корея —
           — Сколько? —
           Звучит сумма с доставкой, подъёмом и сборкой.
           — Будем думать. —

           Два друга разворачиваются и идут к выходу. Останавливают такси. Усаживаются. Называют адрес тетра и, не сговариваясь, открывают двери с обеих сторон выходят. Семён Фёдорович снова замешкался со своим телом. Филипп подаст ему руку. Они вновь войдут в торговый зал. Возле их гарнитура стоит женщина и девушка. Они бродили по залу, когда Филипп и Семён Фёдорович разглядывали лаковый гарнитур. Девушка зарозовела щеками, так ей понравилась мебель. Она робко, с разрешения продавца, присела на край кровати, и так очаровательно смотрелась на ней, что два друга решили оплачивать покупку тут же.
           — Вы должны были найти квартиру, а мебель должна была выбрать сама Хельга, по своему вкусу. —
           Говорила Агата сыну на следующее утро, не скрывая раздражения.
           — Нельзя душить человека, буквально в собственных объятиях, называя это заботой. Так делают только американцы. —
           — Мама! Ты утрируешь…. Хельге понравится, вот увидишь. —
           — Ты ей сейчас хоть раскладушку поставь, ей понравится и она будет благодарна. —
           — Ничего себе раскладушка! —
           Сделал замечание Семён Фёдорович.
Агата посмотрела на него внимательно и строго.
           — Упаси вас Бог от этого замечания при Хельге! —
           — Ну что вы…. —
           — Она сейчас, как лист осенний – дунь, рассыплется. —
           — Какое сравнение! Потрясающее…. —
           — Не подлизывайся…. —
           Агата кипела как чайник.
           — Когда привезут мебель? Может быть, мы успеем посмотреть её в салоне? —
           — Конечно, успеете. —
           Агата поднимает руку. Мужчина с каменным лицом выходит из комнаты, что бы вызвать такси и сообщить о поездке карлице.
           — Вы не завтракали, я знаю. В наказание вас покормят без меня. Постараюсь не задерживаться. —
           — Я вот, о чём подумала…. —
           Агата поймала, в себе воспоминая, разглядывая окно кабинета. К его стеклу со стороны двора прижалась ветка дерева. Даже лёгкое дуновение ветра заставляли листья скользить по стеклу. Агата в детстве, все глаза высмотрела на соседское окно с такой же веткой. Мамы с папой часто не было дома, в силу профессиональной деятельности. Заботу бабушек и нянь, девочка воспринимала на автомате, надо поесть, надо спать, надо учить уроки, надо умыться, надо чистить зубы и много ещё таких «надо».
           — Надо, что бы карлицу кто-то ждал дома. —
           — Вот по тому мама, я и считаю, что Хельге было бы лучше жить со мной. —
           Голос у сына капризный. Мать морщится, но тут же ласковым голосом отвечает.
           — Мама знает, что ты так считаешь. —
           Рука матери скользнула по щеке любимого сына, продолжая отдаваться своим мыслям. Идея!
           — Сын! У карлицы должна быть собачка! Да, да, да…. Собачка! —
           — Я не замечал, что бы Хельга тяготела к собакам и кошкам, как мы – итальянцы. —
           — Карлица одинока, собака ей необходима. Собаку я беру на себя. —
           — Хорошо, пусть будет собачка. Мама! Как отец? —
           — А что с ним? —
           Лицо женщины встревожилось.
           — Просто спросил…. —
           — И не стыдно? —
           — Почему? —
           Возмутился Филипп.
           — Ты сын. Ты должен знать о самочувствии своих родителей. Позвони! —
           — Да, конечно…. Ты права мама. —
           Филипп помахал рукой входящей в кабинет карлице, а сам в это время прижал к уху телефон в ожидании ответа. Семён Фёдорович пошёл Хельге на встречу с протянутыми руками.
           — Я соскучился. Мы нашли для тебя потрясающее гнёздышко. Уверен, тебе понравится и тебе в нём будет хорошо. —
           Толстяк нагнулся и обнял карлицу. Мужчина с каменным лицом без эмоций, не моргая, наблюдал за ними. Семён Фёдорович заметил это.
           — Живёт себе болванчик! Пристроился и живёт. Неужели в этом бревне есть какие-то чувства! —
           Толстяк разогнулся со слегка покрасневшим лицом, отвёл взгляд от каменного истукана. А истукан тоже думал и смотрел сквозь толстяка:
           — Привезли себе новую игрушку…. Хотя, почему игрушку? Карлица принесёт семье успех, ещё раз подтвердит в обществе талант сына. —
           — Ну, и рожа…. Каменный гость! Его жизнь преинтересный сюжет. Надо использовать его в будущем сценарии. —
           Семён Фёдорович, что бы утвердится в своих замыслах, прошёлся взглядом по фигуре истукана.
           — Мы куда-то едем? —
           Улыбается всем карлица. Она выспалась, самой себе на удивление, ведь по идее, карлица должна была страдать по Жерару и переживать измену.
           — Едем мы, а мужчины едут в театр, а то вся труппа разбежится от постояого их отсутствия. Сегодня мы выбираем тебе мебель. —

           Агата разглядывает две сумки. Держит в обеих руках перед собой. Какую? Мужчина с каменным лицом глазами показывает на сумку в правой её руке. Агата выходит из комнаты, ведя за руку Хельгу именно с этой сумкой. Хельга поспешно ловит воздушные поцелуи Филиппа, показывая, ручками как она это делает. Он в то время разговаривал по телефону с отцом. Дверь за женщинами закрылась. Беседа отца с сыном.
           — Ты знаешь сын, в том, что главную героиню вывезли из России, есть некая таинственность. И это будет разжигать любопытство местных театралов. Хороший ход сынок!—
           — Не забывай, она карлица. —
           — Всё так очевидно? —
           — Очевидно, пап…. Правда она обладает притягательностью, и ещё какой! Её хочется жалеть, как котёнка со сломанной лапкой. —
           Отец помолчал в трубку, потом произнёс:
           — Чувство жалости сильнее любви. Как она маме? Пришлась ко двору? —
           — Как котёнок со сломанной лапкой. —
           — Хороший признак. —
           — Мама придумала купить карлице собачку, что бы та не возвращалась в пустую съёмную квартиру. —
           — И это правильно…. Только зачем тебе сразу такие расходы? Она могла бы жить у нас в доме. —
           — Я не могу переубедить маму! —
           — Понятно. Это её затея…. Делай так, как говорит мама, будет вернее. Я рад, что наша мама кем-то и чем-то увлечена. —
           Филипп на этих словах уставился в потолок, на котором бегали тени от листьев за окном. У него святой отец! А как же мужчина с каменным лицом?
           — Я знаю, о чём ты сейчас подумал. —
           Проговорил отец.
           — У мамы личная территория, и я туда ни ногой. На мою территорию она тоже не заходит. У меня замечательная жена. Я люблю твою маму. —
           — Я знаю, пап… —
           — А я в Риме! —
           — И молчишь! Ты у меня? —
           — Да. Только что зашёл. —
           — Будь как дома! —
           — А, то…. —
           — До встречи, папа! Я, скоро буду. —
           — Я смотрю ты не один опять? —
           — Да. Мой толстяк снова со мной и теперь надолго. —
           — Он талантливый человек. —
           — Согласен. Пока пап. —

           Филипп прилип глазами к окну. А что если на сцене сделать раму с матовой просвечивающейся тканью. Ветку с листьями расположить за ней и свет…. И со стороны зрительного зала, буден восприниматься эффект окна и растущего за ним дерева. Замечательно!
           — Семён! —
           Никого.
           — Семён! —
           Дверь кабинета скрипнула.
           — Гость провожает дам. —
           Филипп не поворачивается на голос мужчины с каменным лицом. Он смотрит на придавленные тяжестью ветки листья, скребущее стекло.
           — Сколько лет ты у нас уже? —
           В ответ ни слова.
           — Четверть века? Или ещё нет? —
           Тишина.
           — Ты не ответишь? —
           — Вы ответили сами. —
           Голос мужчины с каменным лицом не изменился, ни на грамм.
           — Ты счастлив? —
           — Если не придумывать себе существование чего-то другого…. —
           Филипп восхитился ответом русского слуги. Зауважал. Встал и пошёл вон из кабинета. Проходя мимо мужчины с каменным лицом, проронил три слова.
           — Спасибо, за всё. —
           Ответа не последовало, но его никто и не ждал.
           — Завтракать будем здесь? —
           Спросил Филипп входящего с улицы Семёна Фёдоровича.
           — Ты можешь представить меня без завтрака? —
           Взгляд Филиппа на мужчину с каменным лицом. Тот вышел.
           — Давно хотел сказать, удачно подобрали камень на пол. Такое впечатление, что это продолжение двора. —
           — Оно так и есть Семён. Это одно целое с улицей, и фонтан, был когда-то центром не большой городской площади. Эта часть дома, как бы стоит сверху…. Сколько бумажной волокиты было! Теперь мы охраняем историческую ценность. Плитку восстановили, чем-то покрыли…. Ну и тому подобное! Это причуда мамы, обошлась папе большими деньгами. —
           Семён Фёдорович поднял глаза от пола. Подбородок его, из одной большой складки, освободился от давления головы, с лица его отхлынула кровь.
           — Чудесная женщина! Восхитительная! —
           — Вот, а ты их не любишь! —
           — Не извращай мои слова! Можно извратить вкусы, пристрастия…. Предназначение – никогда! Женщины умнее, сильнее нас…. Они рожают нас! А что мы?! —
           — Мы подводим их к этому решению. —
           — Особенно ты…. —
           Толстяк обиженно отошёл к фонтанчику и опустил в воду кончики пальцев. Стряхнул и приложил к лицу.
           — Не сердись на меня. Я попрошу принести тебе много блинчиков, мамы же нет, и она не проконтролирует. —
           — Ты моей смерти хочешь. —
           — Теперь ты извращаешь мои слова…. —

           Стол почти накрыт. Женщина, занимавшаяся этим в отсутствие хозяйки, с нескрываемым интересом смотрит на толстяка, постоянного гостья в доме. Даже глазки ему состроила. Как же не обратить внимания на такого мужчину, так лестно отзывавшегося о женщинах. Толстяк заметил её взгляды, раз, другой и стушевался. Стал осматривать рубашку на груди и животе вдруг там пятна! Пригладил волосы и испугался, вдруг видны волоски из носа. А ведь собирался каждый день их убрать, и всё никак, всё никак! Лень.
           — Симпатичный пупсик…. —
           Думала женщина, выходя из залы, держа спину прямо, при этом сдержанно, но старательно повиливая задом. Толстяк прилип к этому действию, жалобным и испуганным одновременно взглядом.
           — Это она для тебя Филипп делает! —
           На что Семён Фёдорович поглупел лицом.
           — Для тебя, для тебя…. То-то я гляжу…. Может, попробуешь? —
           Толстяк вздохнул:
           — Только её блинчиков. —
           Женщина внесла блюдо. На нём горкой лежали блинчики, свёрнутые в трубочки, с разнообразной начинкой.
           — Это не сладкие блины. Сладкие принесу чуть позже. —
           Женщина склонилась, что бы положить на тарелку толстяка блины. Грудью коснулась его плеча. Специально. И вдруг с Семёном Фёдоровичем произошла метаморфоза, ему нестерпимо захотелось притулиться лбом к женской груди, потереться, почувствовать её теплоту и мягкость. Как младенец сосущий молоко из груди матери. Он даже глаза закрыл, как захотелось! Запах блинов привёл его в чувство. Смелей толстяк! Так хочется сказать ему об этом, да нет возможности. Меня нет для них…. Их нет на самом деле.

           Мужчины принялись есть. Агаты не было, а мужское поедание блинов, отличается от поедания ими же блинов в присутствии женщины. Это раскрепощённое, более громкое, жадное поглощение жаренного жидкого теста.
           — Ты не прав Семён, культивируя своё безразличие к женскому полу. Древние Римляне с пристрастиями к однополым отношениям, и те, имели женщин для продолжения рода своего. Потом, должно хотеться попробовать всё. Вот смотри! Блины….. Сколько тут начинок? Ты же будешь пробовать все, что бы узнать. —
           — Согласен. Пробовать надо всё. —

           Женщина на кухне, стоя за дверью, зажала себе рот рукой, чтобы не дай Бог не изумится вслух. Ах, мужчины, мужчины! Если вы заметили интерес женщины к себе в вашем присутствии, это не значит, что выйдя за дверь, она его потеряет.
           — То-то я и гляжу, один да один…. Однако как страстно толстяк целует руки хозяйке!—
           — А истукан? Как он? —
           Кухарка появилась в доме недавно. Местная. Была прислугой в доме друзей Агаты. После их переезда в другой город, с их лёгкой руки перешла в дом Агаты и очень довольна переменами в жизни. Семья хорошая. Никто голос не повышает. Вечер и ночь всегда свободные. Может оставаться на ночь, может уходить. Приходящий садовник, сказал как-то, что истукан русский, всегда в доме ночует, ему некуда идти.
           — Русский…. Это интересно! Если с ним закрутить роман, будет что вспомнить. —

           Двое друзей усладив желудок блинами, уехали в театр. Семён Фёдорович закрылся в пыльной комнатке, именуемой кабинетом Филиппа. И почему комната такая пыльная? Каждый день, он видит в ней женщину с ведром и тряпкой для пола. Люди, дойдя в своём развитии и совершенстве космических высот, забывают об одном из главных изобретений, это пылесос! Если им не пользоваться, никакая тряпка, даже используемая несколько раз в день не спасёт. Только высохнет то, что намочили, вот она и пыль снова. Сначала надо пылесосить. Зато в этой комнатке удобно и уютно толстяку. Толстяк сладко потянулся в предвкушении любимого занятия. Именно здесь, в пыли и полумраке, его посещает муза. Говорливая! Так и сыплет словами, рука толстяка еле поспевает записывать. Тогда он в сердцах бросает ручку на стол, и отдёргивает пыльные шторы на окне. Муза, надув губки и показав язык толстяку в спину, растворяется в лучах солнечного света, и уже без неё, человек спокойно формирует то, на что ему намекнула муза. В дождливые дни, муза толстяка не посещает. Крылья отсыревают, наверное.

           Итак, Семён марает бумагу в каморке по старинке – терпеть не может компьютеров. Хорошо, что подчерк ровный, округлый, легко читаемый. Филипп занят хозяйственными вопросами театра. Карлица и Агата в салоне, смотрят мебель, заказанную Филиппом. Мебель произвела впечатление на обеих женщин.
           — Моего сына всегда отличали аристократические нотки во вкусе. Пусть это одежда, духи, или мебель, как в сегодняшнем случае. —
           Агата говорит это продавцу.
           — Доставку осуществите по адресу, который указал мой сын. —
           Мужчина с каменным лицом повернулся и пошёл к выходу. За ним направились Агата и Хельга. К продавцу подошёл другой продавец.
           — Денег девать не куда. Детей уже в норку одевают. —
           — Ей двадцать один год. —
           Не согласились с ним.

           Филипп сообщил матери по телефону, что забирает Хельгу. Труппа в сборе, и он намерен познакомить труппу с новым актёром.
           — Ни в коем случае…. Хельга не готова к выходу. Нет платьев, на голове беспорядок…. Нет законченного образа. —
           — Он ей не нужен. Пусть остаётся прежней и ведёт себя как всегда. Не надо никакой дресскода и дрессуры, мама! Я беру её сегодня в театр. —
           — Мама никогда не перечит. Мама согласна. Приезжай! —
           И повернувшись к карлице, добавляет:
           — Постоим на воздухе. За тобой приедет Филипп. Не задерживайся с ним допоздна. После семи, настаивай на ужине дома. —
           Увидев вопросительный знак в глазах карлицы, прибавила:
           — Дом твой, пока у меня. В нём ты живёшь по моим правилам. —
           Они постоят немного, озираясь по сторонам. Мужчина с каменным лицом незаметно положил в карман карлицы визитку с телефонами Агаты. Вместе с ней, немного денег, которые Хельга обнаружит позже. Немного совсем. Кому как не ему знать, каково это не иметь наличных денег.

           Такси подъехало быстро. Филипп расцелует мать, как будто они сегодня и не виделись вовсе. Выслушает её похвалу в адрес мебели и затолкает карлицу в машину.
           — Мы едем ко мне домой. Кабинет в театре занял Семён и это надолго. Дома я познакомлю тебя с отцом. Он у меня в гостях. —

           Хельга удивлена. В доме Агаты считали хозяина в отъезде, даже его жена. Квартира Филиппа поразила её. Средневековая таверна! Тот же каменный пол, шершавые побелённые белой и цветной глиной стены, и балки, всюду тёмные, словно закопченные балки. По стенам, по потолкам. Казалось бы, камин! Что может быть уютней и романтичней? Камин Филиппа находится в центре стола, стол в центре комнаты. Столешница вокруг камина выложена плоским камнем. Посуда вся деревянная с виду, но оказалась это хорошая имитация дерева. Посуда лёгкая и моётся в посудомоечной машине, может упасть на каменный пол и не разбиться. Стулья, скамейки из того же дерева, что и балки. Вдоль одной стены расположился ларь во всю её длину. В любом месте можно было поднять крышку и достать плед, подушки, ноутбук или не достающие предметы утвари. Огромный кот, спрыгнул с балки и бегом ринулся на встречу вошедшим. Протаранил лбом ноги Филиппа. Сел и задрав голову, уставился на карлицу.
           — Знакомься…. Дуся! —
           Дуся приподнял зад, и над полом повисло мужское достоинство. Кот собрался было подойти к карлице, но неведомо откуда взявшийся попугай слёту долбанул кота увесистым клювом в голову, звук удара был слышен и полетел себе дальше по комнате. Кот присел, застыл от боли и зажмурил глаза. Через какое-то время птица приземлилсь на своё кольцо.
           — Проходи…. Садись…. —
           Хельга прошла и села. Кот открыл глаза, обследовал помещение, нашёл глазами карлицу, но подойти, снова не посмел. Как только Филипп зашёл в одну из комнат, Хельга показала коту язык. Тот почему-то обрадовался эту явлению и вприпрыжку прискакал к её ногам, потёрся. Потом заскочил на спинку стула, стал приноравливаться к её лицу.
           — Уйди…. —
           Хельга встала и сняла с себя пальто. Положила на второй стул. Кот снова обрадовался и запрыгнул на пальто. Стал лапами драть мех.
           — Отдай…. —
           Хельга заволновалась и сдёрнула пальто со стула, да так и застыла с ним в руках. По комнате, шла девица, высокая пре высокая, тонкая пре тонкая, длинноногая, загорелая, красивая до смерти! На ней кроме маникюра и педикюра, был высокий хвост из наращенных волос, на самой макушке. И всё…. Кот подпрыгнул и снова вцепился в пальто. Вместе с ним упал на пол. А Хельга стояла и смотрела на чудо чудное. Появился мужчина, по всей видимости, отец Филиппа. Явное сходство просматривалось глазом. Одет мужчина, как на концерт классической музыки. Лишь бабочка расстегнута и висит вольно у ворота рубашки.
           — Шмара… —
           Чётко проговорила птица.
           — Что сказала птица? —
           Спросил отец Филиппа.
           — Птица ругается. —
           Ответил из комнаты Филипп.
           — Зайчик мой, накинь, что ни будь на себя, пришёл Филипп. —
           — Красоту не спрячешь…. —
           Вяло отреагировала девица на слова отца Филиппа, но скрылась в одной из комнат. По всей видимости, что бы одеться. Разговор идёт на итальянском языке, но ясно всё без перевода, о чем просит мужчина женщину. Мужчина щурится. Достаёт очки надевает их и смотрит на карлицу.
           — Почему стоите? —
           Хельга понимает, потому как говорит человек на плохом русском. Она вздыхает и забирается на стул. Села и поболтала ногой. В ногу тут же вцепился кот, и съехал по ней на пол.
           — У кота нет когтей. Здравствуйте Хельга. —
           Мужчина сел за каменную столешницу вокруг камина. Что-то вспомнил, обошёл стол по его кругу, взял руку карлицы в свои и подержал немного. Сел рядом. Пнул кота ногой.
           — Мне повезло. Почти все говорят на русском. —
           — Жизнь заставила. —
           Вздохнул чему-то своему отец Филиппа, забрал пальто и отнёс куда-то.
В комнату вошёл Филипп с внушительным подносом в руках. Поднос заставлен вазочками и тарелками. Поднос поставил на стол и провернул столешницу в сторону Хельги. Поднос поехал по кругу.
           — Здравствуй сын! —
           — Привет папа. —
           Отец снял с подноса тарелки и вазочки, расставил их на каменной столешнице. После этого провернул стол так, что бы всё это оказалось рядом с Хельгой. Пустой поднос вручил сыну. Тот снова вышел.
           — Вы смелый человек Хельга. Всё бросили и ринулись в бой. —
           Карлица молчала. Она была ещё под впечатлением увиденной сценки с голой девицей.
Раздвижные двери открылись. Девица в кожаных шортах, таких коротеньких, что их можно назвать трусиками, идёт к мужчине и, не сказав ни слова, садится ему на колени. Обхватывает его за плечи и замирает. Глаза закрыты. Алый бюстгальтер из тонкой кожи прикрывает хорошо развитую грудь.
           — Всё моё со мной. —
           Отвечает отцу Жерара Хельга.
Мужчина разглядывает её. Разворачивается, что бы было удобно разговаривать. Пересаживает девицу с одного колена на другое.
           — Значит, вам не так уж много нужно от жизни. —
           — Здесь вы правы. Для меня главное ни количество, а сроки. У вашего сына хороший жизненный темп. —
           Спящая красавица среагировала на женский голос. Открыла глаза и посмотрела на Хельгу. Затем повела глазами вокруг себя и никого не найдя, кто бы мог обладать женским голосом снова посмотрела на карлицу. Глаза стали приобретать осмысленное выражение. Глазам захотелось понять, что перед ними.
           — А…. —
           — Зайчик, не забивай ничем другим, кроме меня, свою красивую головку. —
           Запрограммировал девицу отец Филиппа.
Глаза девицы прикрылись, и голова легла на его плечо. Звонит телефон. Отец Филиппа, сажает девицу на скамейку рядом с собой и разговаривает с кем-то. Закончив разговор, сажает девицу обратно на колени. Он обращался с ней, как если бы обращался с любимой кошкой, перекладывая с колена на колено. Филипп, проходя мимо отца, наклонился и чмокнул в макушку спящую красавицу. По всей видимости, это было приветствие.
           — Привет…. —
           Вяло отреагировала та.
Кот разбежался и вспрыгну на голые колени девицы. Визг раздался неописуемый. После него начались рыдания. Мужчины обезумели от визга и слёз, но девица всё не успокаивалась. Видите ли, она испугалась! У неё, видите ли, царапки остались. А нет у кота ногтей! Тогда синяки, наверняка будут! Отец Филиппа достал бумажник и предложил ей сходить с подружкой в магазин нижнего белья или магазин где продают женские сумочки. Всхлипывающую девицу мужчины вывели за дверь квартиры и посадили в такси – так поняла Хельга. Посмотрела в окно. Точно!
           — Что это с ней? —
           Размышляла карлица.
           — Что это с ним? Что это с ними? —
           — Ты что-то хочешь спросить? —
           Обратился к ней вернувшийся Филипп. Видимо разглядел что-то на лице Хельги.
           — Она развела вас на деньги. —
           — Лучше так, чем слушать женские слёзы. —
           — Слёзы искусственные. —
           — Всё одно. Слышать их, не выносимо. —
           — Мне тоже можно будет так себя вести с тобой? —
           Филипп заказывал по телефону еду с доставкой. Положил трубку. Выдержал паузу.
           — Это на твоё усмотрение…. —
           — Нет, со мной этот номер не пройдёт. Голой мне ходить нельзя. —
           Не зная, как правильно среагировать на слова карлицы, Филипп пожал плечами.
           — Как ты не любишь себя! Откуда в тебе это? Тебя в детстве били? —
           — Не помню. —
           Отец Филиппа вернулся и сел к ним за стол.
           — Почему подогрев пола не отключаешь? Жарко Филипп. —
           — Тогда у тебя снова разыграется цистит, а твоя девушка околеет. Кроме белья и шуб, она ничего не носит. —
           — Это всё твой толстяк! Это он любит тёплый пол…. —
           — Пап, ты ревнуешь. —
           — Если через год не женишься, стану ревновать. —
           — Кстати, где он? —
           — Скоро будет, и вы успеете поругаться. —
           Филипп смотрит на Хельгу.
           — Я заказал пиццу. Будешь кушать? —
           — Буду. Но ужинать я должна дома. —
           И отец, и сын, подняли на неё глаза.
           — Пока мой дом у Агаты. —
           — Разумеется…. —

           Придёт Семён и после продолжительных колкостей в адрес друг друга, отец и гость примиряться. Хельге придется ещё раз удивиться, когда двое взрослых мужчин заберутся на кровать, и в ней будут, есть пиццу, правда аккуратно. Закрыв ставни окон, Семён начнёт вслух читать свои записи. Хельга и Филипп улягутся на тёплом полу, прямо на шкуры и подушки. Обезумевший от восторга кот, начнёт скакать, и хватать их за ноги, но это не помешает им слушать Семёна Фёдоровича и вставлять замечания. На кота постоянно нападала птица, по всей видимости, не больно, так как кот переворачивался на спину и играл лапами без когтей в ладушки. Незаметно для себя, Хельга отвечая на вопросы Семёна Фёдоровича, поплывет по волнам памяти. Всё дальше и дальше назад, в прошлое. Отец Филиппа сладко задремлет. Изредка возвращаясь в реальность, будет вставлять красивое словцо, причем, всегда уместно. Остальные при этом, замрут на мгновение и, услышав ровное его дыхание, продолжат заниматься своим делом.

           Хельга посетила туалет Филиппа. Зашла и забыла, зачем пришла. Села на деревянную крышку унитаза и ну разглядывать, вернее озираться. Стены покрыты шалёвкой. Постучала по одной дощечке. Дерево. По углам стоят кадки с искусственными деревцами. Вдоль одной стены наложены камни, белые и округлые, почти как яйца страуса, между ними пробивается травка искусственная. Пол с подсветкой.
           — Осталось только лопухом подтереться…. —
           Хмыкнула карлица и огляделась.
           — Ты посмотри, угадала! —
           На одной из кадок, под искусственным деревом, были наложены листья из туалетной бумаги. Вроде они, как бы упали с дерева.
           — Как тебе интерьер? —
           Встретил Филипп вопросом вернувшуюся карлицу.
           — Можно забыть, зачем пришла, или испугаться. —
           Ответила та.
           — Испугаться? —
           Удивлён Филипп.
           — Комната узкая и длинная, из дощечек, как в гробу. —
           Глаза Филиппа сузились.
           — Мне так не кажется. —
           — Если убрать деревья с кадками, очень даже похоже. —
           Поддержал Хельгу Семён Фёдорович.

           Ох, уж эти закрытые ставни! Невозможно понять, сколько сейчас времени. Звонок телефона вернул всех в реальность.
           — Это Агата…. Так я и знала - забуду о семи часах! —
           Воскликнула карлица. На этих словах, отец Филиппа встал с кровати и взял трубку.
           — Любимая, это я…. Да, уже в Риме. —
           — Нагрянул к сыну с проверкой…. Сейчас приеду и привезу твою подопечную. Она уже одевается. —
           При этих словах смотрит на карлицу и улыбается.
           — Все мужчины сволочи. —
           Вспомнила Хельга нашумевший фильм в Москве.
           — Почему сидим? —
           Ласково спросил её, кладя трубку на место. Хельга вскочила и огляделась в надежде обнаружить шубку. Как была права Агата! Карлица действительно устала, и ей хотелось быть одной. Вспомнила свою комнату в доме Агаты, котов на втором не жилом этаже. И сумерки…. Сиреневые. Отец Филиппа надел на неё пальто как на маленькую девочку, замотал шарф вокруг шеи. Посмотрел внимательно.
           — Ты без шапочки? —
           — Не дружу с ними. —
           — Тогда пошли. —
           Хельга шлёт всем воздушные поцелуи, опасаясь прощальных поцелуев со стороны мужчин, и находит, что это не так уж и трудно, и этим можно держать мужчин на расстоянии.
           — Завтра у нас знакомство с труппой. —
           Сообщает ей Филипп.
           — Ты и сегодня грозил мне этим. —
           Филипп открывает дверь, они уходят.

           Отец Филиппа единственный человек в семье, предпочитающий иметь собственное авто. Красивый автомобиль мягко открыл дверцы. Наверное, надо назвать марку, цвет, возможно и цену, но я не разбираюсь в автомобилях, и здесь мои фантазии отдыхают. Карлица забралась в машину. Ей в отличие от владельца авто, было интересным разглядывание мелькающих за окном домов, улиц и людей. Кода машина мягко вкатилась во двор Агаты и остановилась, отец Филиппа, с неподдельным рвением выскочил из неё, и с неподдельной искренностью прижался губами к руке Агаты. Они обнялись и так постояли немного. Потом разглядывая друг друга, не расцепляя рук, пошли в дом. Карлица собралась отрыть дверь машины, что бы выйти самой, но её открыл мужчина с каменным лицом.
           — Добрый вечер…. —
           — Слава богу, заговорил. —
           Хельга улыбнулась ему. Тот никак не среагировал. Больше в этот вечер, она не увидит ни Агату, ни её мужа. Ужин принесут в комнату, чему она будет несравненно рада.

            Всё новое отбирает много сил. Хельга каждый день, как на амбразуру грудью, и чем ближе к вечеру, тем сильнее желание быть одной. Оказавшись в отведённой для неё комнате, она с большим удовольствием повернула ключ в двери. Стянула шарф с себя. Пальто сняла и оставила прямо у двери. Разбежалась и заскочила на кровать. Подождала, пока матрац под ней перестанет возмущаться, прикрыла глаза. Расслабилась. Наверное, даже и вздремнула, самую малость, и снова открыла глаза. На дверце шкафа, висело платье синего цвета. Рукав три четверти. Воротник с острым углами вдоль выреза мысом, вывязан крючком, но как! Я бы тоже хотела иметь такой воротник вместе с платьем. Не сводя с платья глаз, карлица сползает с кровати. Идёт к нему мимо зеркала. Останавливается и смотрит на своё отражение. Вспоминает голую девицу, шествующую по квартире Филиппа. Начинает раздеваться. Снимает всё, и явно не для того что бы примерить новое платье. Я отхожу вместе с вами от зеркала. Будем скромными, и не станем смущать маленького человека. Кого бы нам проведать?


Продолжение: Глава 22 - http://www.proza.ru/2016/06/10/1441