Слово, летящее белой птицей

 


ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

ВСТУПЛЕНИЕ

ГЛВА  1.   ВСТРЕЧА В КИВЕЖЕ

ГЛАВА  2.  ПОЭТИЧЕСКИЙ ТУРНИР

ГЛАВА  3.  ЦЕЛИТЕЛЬНИЦА БОЛГЕР

ГЛАВА  4.  ПУТЕШЕСТВИЕ ДИНГВИСА НАЧИНАЕТСЯ

ГЛАВА  5.  ДАВНО, ТЫСЯЧУ ЛЕТ НАЗАД

ГЛАВА  6.  МЁРТВОЕ ВОИНСТВО ГОРУНА

ГЛАВА  7.  ПОЕДИНОК

ГЛАВА  8.  ДИНГВИС У ЦАРЕВНЫ ВОДЫ

ГЛАВА  9.  ХРАНИТЕЛЬ ВРЕМЕНИ

ГЛАВА  10.  ВЛАДЫКИ ШАМБАЛЫ

ГЛАВА  11.  ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ?

ГЛАВА  12.  ДРАКОНЫ НА ДАЛЬНЕМ ОЗЕРЕ

ГЛАВА  13.  ГОРНОЕ СРАЖЕНИЕ

ГЛАВА  14.  ДИНГВИС ИДЁТ В ШАМБАЛУ

ГЛАВА  15.  ПЫЛЬ И ПРАХ

ГЛАВА  16.  БРАТЬЯ ПОНЕВОЛЕ

ГЛАВА  17.  НА ДИКОМ ПОЛЕ ПЕРЕД БИТВОЙ

ГЛАВА  18.  ВОЛШЕБНЫЕ КРИСТАЛЛЫ

ГЛАВА  19.  ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

ПОСЛЕСЛОВИЕ



ПРЕДИСЛОВИЕ

… Обхватив голову руками, он сидел перед двумя свежими могильными холмиками.

…Божия коровка – оранжевый вертолётик! – царапнула кончик носа, побежала щекотинкой по губам, по подбородку – нелепо! ненужно! – Михаил стряхнул её с лица, и вздрогнул от неожиданности: рядом с ним стоял высокий худощавый светловолосый человек в каком-то нелепом, как будто на несколько размеров больше нужного, ярко-синем костюме.

-  Это твои родители, - не спросил, сказал утвердительно незнакомец.

-  Да.

Божия коровка вновь чиркнула, вспыхнула спичечным огоньком между ними…

Бах!...

Превратилась в искорку, исчезла…

Михаил даже не понял сразу, что произошло – незнакомец залепил ему звонкую оплеуху и стремительно удалялся прочь по кладбищенской аллее, и нелепый костюм его развевался, как  плащ…

-  Стой!

Михаил задохнулся, вскинулся, врезался ногой в угол скамьи, отлетел к железной ограде.

-  Стой!

Не было больше ничего – только нахлынувшая ярость и удаляющаяся синяя фигура.

-  Не уйдёшь…

Бешенство, синий креп, сердце – задохнувшееся, заполнившее всю грудь, готовое взорваться, вырваться, разлететься с гулом на мелкие кусочки.

-  Не уйдёшь…

И он, хрипя, нагнал обидчика у кладбищенской церкви. Но плащ – синее крыло – махнул, дунул ему в лицо голубым ветерком и скрылся в храме. И чувствуя, что не успеет, что сердце, хлынувшее горячей волной в горло, разорвёт его прежде, чем он схватит человека в синем, он закричал, упал, обрушился в несущиеся ему навстречу белые двери…

Колокол?

Незнакомец, с неожиданной для своего достаточно субтильного телосложения, силой, сжал и бросил его на скамью….

Звон множества колоколов?..

-  Брат мой, прости, я хочу тебе только добра.

Михаил оттолкнул его руки. И покинул этот мир. Но синий купол, но приблизившиеся лики святых – они не дали уйти ему из этой странной жизни. И он рухнул вниз и почувствовал вдруг, что безжалостное, беспощадное, накапливающееся в нём последние месяцы и уже готовое задавить, уничтожить его – отпустило, оставило, разлетелось вдребезги!.. И сердце вздохнуло свободно!..
 
Всё тело бил озноб, липкий пот струился по спине, по груди, но он уже пришёл в себя…

Пахнет ладаном. В церкви темно и пусто. Только перед алтарём  мерцают светлячки догорающих свечек.

-  Смерть подошла к тебе слишком близко, я побоялся, что не успею вырвать тебя из её объятий.

Михаил закрыл глаза. Необыкновенное блаженство, какого он, кажется, никогда не испытывал в жизни, разливалось внутри. Синие птицы пели. Синие, как плащ незнакомца. Розово-белый туман, золотые искорки в нём, надвинулся толчками, и он снова поплыл, полетел было в эти молочно-розовые волны, и снова вернулся, пришёл в себя уже окончательно.

Сразу заболела нога, которой он ударился  об угол скамейки. 

- Знаешь, родители вообще-то умирают всегда раньше детей, плохо, когда наоборот, - лицо незнакомца было мягким и добрым, совсем не такое, как на кладбище. Он присел на корточки, теперь абсолютно ясно – собеседник Михаила не в безразмерном костюме, а в плаще, или какой-то накидке по всей фигуре. Положил на ноющее колено ладонь – и боль прошла. Да-да, словно и не было ничего!

- Они умерли неожиданно, они погибли, - хрипло выдавил Михаил, закашлялся, не узнал своего голоса.

- Нет ничего неожиданного, - выпрямился незнакомец, голос его вновь потвердел. – Нет неожиданного даже во внезапной гибели – люди о ней знают и задолго её предчувствуют, просто не хотят мириться с этой мыслью. – Запнулся, опустил голову. – В чём их, конечно,   винить нельзя. – Помедлил. –  Винить можно только в одном  – в предательстве.

-  В каком предательстве? – Михаил поднял удивлённый взгляд на собеседника.

-  Как в каком? – развёл руками незнакомец. – А как же назвать ещё твоё нежелание   жить   в этом мире, в который ты когда-то сам пришёл по собственному желанию? Каков смысл всех твоих духовных поисков, путешествий на Тибет, в поисках Шамбалы и Магического кристалла, в Аркаим и ещё Бог знает куда; как женщина, которую ты любишь; как твоё творчество, твой роман наконец, если ты готов был сейчас плюнуть на всё и устроиться навсегда возле могильных холмиков?!

Михаил понурил голову:
-  Один писатель сказал мне однажды, что любой  художник терпит в своей жизни поражение. Ибо стремится сделать мир лучше, а мир становится всё хуже и хуже…  Все мы – сказочники.   

-  А что плохого быть сказочником, - раздражённо передёрнул плечами  человек в синем, - плохо не верить в сказки!

Задумался.

-  Есть такая легенда. В далёкой древности могущественнейший император позвал к себе художника и попросил написать его на стене своего дворца горный пейзаж. Когда работа была закончена, о, это было чудом! Никто никогда не видел таких прекрасных, удивительных, манящих гор! Даже настоящие горы выглядели гораздо бледнее в сравнении с тем, что сотворил на дворцовой стене художник. Император долго любовался картиной, не в силах от неё оторваться, и вдруг робко произнёс:
"Здесь я вижу одну тропинку, интересно, куда она ведёт?"
"Мы можем пойти и посмотреть", - ответил художник.
Они ушли и больше не вернулись.

Собеседник Михаила помолчал.

-  Не надо пытаться изменить мир, человеку, на самом деле, это  не подвластно. Но если ты сумеешь проложить свою тропинку туда, что выше тебя, в те прекрасные и чудные обетованные края, где объединяются земля и небо, в обруганную тобой сказку – считай, что жизнь свою ты прожил всё-таки не зря.
И он протянул Михаилу неожиданно появившуюся в его руках синюю пухлую папку. Михаил изумлённо принял её – это была рукопись его незаконченного романа!

-  Читай, думай, пиши, - продолжал незнакомец, - ищи свою тропинку. Нелепо было бы умирать, когда мир готовится воскреснуть. Меня попросили передать тебе рукопись те, кого ты считаешь исключительно плодом своей фантазии. – Рассмеялся. – Хорошо, что ты в работе над черновиками обходишься по старинке без пишущей машинки и тем более без компьютера – с ними было б неудобней.
Михаил теребил  папку, не решаясь почему-то её раскрыть. Вновь вопросительно вскинул взгляд на незнакомца:

-  Кто ты?

- Твой ангел хранитель, тоже сказочный персонаж, - с улыбкой ответил тот. И тихо прибавил: - Времени почти не осталось. Пространства звенят и вибрируют  и ждут. Ты готов?

Михаил встал.

-  Да.

И ещё раз оглянул церковь. И ему показалось, что святые на стенах – живые, смотрят на него одновременно строго и ласково…

-  В путь!

И он подошёл к двери и толкнул её…


ВСТУПЛЕНИЕ

О – о – о… Вы не знаете, где этот край. Он лежит за синими горами, прячется за сугробами белых облаков, превращающихся то в снежный лес, то в ледяные торосы. И только по розовым дорогам солнечных лучей можно добраться туда, но кто – различит эти дороги в бушующем солнечном море?
И всё же, если вам удастся нащупать путь и, тихонько ступая по тающей розовой ленте, пройти сквозь холод и стужу и горные цепи, и сияющие миражи звёздных пустынь не заманят  вас в свои обжигающие объятья, вы увидите этот край. Полетите над ним, как я сейчас, свободно и легко…

Смотрите, смотрите – вон! – где изломчатые белые горы расступаются вширь. Там! В зелёной чаше долины – три города. Три раскрашенные льдинки. Льдинки тают – рождается река, звенит, пенится белыми бурунами по лесам, по лугам!..               

Я, наверное, путано говорю. Но флеи… Флеи сами сравнивают свои города с цветными льдинками, ибо они тоже умеют летать во сне, и не хуже, чем мы с вами. А сверху их городки – точь в точь затейливо наколотые особенными – сказочными щипчиками кусочки льда. Насыпанные горкой в изумрудное блюдечко, их положат сейчас в фужеры с каким-нибудь фруктовым флипом или с крюшоном из персиков. Впрочем, нет. Флеи не пьют крюшонов и флипов. Самый уважаемый ими напиток – яблочный квас, с добавлением каких-то душистых травок. Я, признаться, не любитель кваса. Но квас, который готовит этот славный народец, пью с удовольствием. Вы меня поймёте, ежели вам самим когда-нибудь доведётся попробовать его.

Первый город флеев называется – Снежтич. Его окружают дремучие леса, простирающиеся до самых белых гор.  В лесах обитают всякие диковинные звери, причём, бывает, и  недружелюбные. Поэтому Снежтич опоясан высокой толстой стеной с круглыми кряжистыми башнями-богатырями. Издалече видно богатырей: шатровые крыши-шлемы их покрыты белыми плитками из материала, похожего, думается, на фарфор, только гораздо более твёрдого. Флеи называют его – эльтос. В хорошую погоду плитки из эльтоса так блестят, что кажется порой – Солнце собственной персоной пожаловало в гости к флеям, вот уже спускается с небес, бросает на ледяной город огненные взгляды… Нет, нет. Флеи уверяют, что ничего подобного никогда не произойдет. Ведь Солнце – доброе, оно понимает, что в этом случае их чудо-городочек сгорит  дотла. И они безусловно правы. Да, я, кажется, ещё не сказал? Дома в Снежтиче вовсе не ледяные и не снежные, а деревянные. Но какие это дома! Узорчатые, расписные, с маковками, с коньками, с затейливыми резными перильцами… Не дома – раскрасавы-теремки! Флеи вообще искусные мастера и рукодельники. А ещё они пишут стихи и сочиняют сказки. По вечерам, как стемнеет, флеи собираются у камельков и вот начинается: невиданные звери, невиданные птицы, волшебные путешествия по таинственным мирам Запределья, в которых никто никогда не бывал… Рассказчики флеи замечательные. И посмеёшься за вечер, и погрустишь, и хоть раз, но обязательно напугает тебя какой-нибудь ночной шорох или пляшущая тень на стене. Кстати, страшилки у флеев в особом почёте. Наиболее частый гость в них  - лесной гад Горун. Похож он по описаниям на нашего Змея-Горыныча, только без крыльев. И огнём не пыхает. Зато все три головы его имеют длиннющие хамелеоньи языки, захлёстывающие жертву, как арканом. Днём сие ужасное чудище спит в глубокой норе, а ночью вылезает из своей берлоги и слоняется всюду по окрестностям, в надежде слопать какого-нибудь простофилю, который не спит, и у камелька сказки не рассказывает, а ходит-бродит где-то за спасительной стеной города… Впрочем, если уж быть откровенным, Горуна пока ещё никто не видел. И пострадавших от него тоже пока вроде бы ещё не было. Но нет! нет! Ночью из города ни в коем случае выходить нельзя. А коли всё-таки вышел, будь добр, не сворачивай, пожалуйста, с голубой дорожки, ведущей в Юрюзань. Её мостили, заговаривали от напастей в пути ещё предки флеев. Она путников хранит. Милые мои флеи Снежтича, да конечно не сверну, но ведь день на дворе, да и Горуна я вовсе не боюсь. Вот флеи Юрюзани его тоже не боятся, хотя, может быть, потому, что он тут просто не водится? – вокруг города лесов нет, одни луга. Зелёные, цветущие луга, разрисованные весёлыми серебряными ручейками и синими кругляшами озёр – небесинками, как говорят флеи. Причём самую большую небесинку сотворили тут бобры. Да не какие-нибудь – говорящие. Хотя по поводу последнего… Ну как вам сказать… Пытался я с ними раз побеседовать… Они разом сиганули в воду, недовольно буравили меня оттуда своими маленькими глазёнками на усатых чванливых физиономиях, ладно слово, речь  связную, хоть бы кто звук нечленораздельный издал. Так что хотите верьте, хотите нет. По мне так хоть поющие.

Юрюзань отличается от Снежтича. Городские стены тонкие, хрупкие. Зубчатые. Белые. Сахарные. Дома из камня. Некие витушечные пирамидки с башенками, гнутыми балкончиками. Украшенные мозаикой из голубого стекла и с обязательным фонтанчиком во дворике, за живой изгородью актинидий и дикого винограда. Сами же флеи Юрюзани такие же, как и флеи Снежтича: забавные, гостеприимные. И так же любят квас. Любят квас и жители третьего города флеев – Кивежа. Но про Кивеж мне хотелось бы рассказать особо.

Стоит этот чудный город на семи  холмах на обрывистом живописном берегу реки Днеа. За рекой – глухие леса. Но Горун, похоже, в здешних местах тоже не появляется. Во всяком случае, флеев Кивежа , как и флеев Юрюзани, слово это в робость не вгоняет. Внешне – Кивеж походит на своих соседей. В чём-то – на Снежтич. В чём-то – на Юрюзань. Те же узорные теремки, те же улицы, та же голубоватая мозаика на стенах, те же фонтанчики и фруктовые деревца в уютных двориках… Но есть у города два отличия. Первое – большой белый храм у ворот с синим луковичным куполом и золотым крестом – точь в точь древнерусская церковь. Правда, в отличии от настоящей  церкви, храм возле Кивежа – пуст. Высокие белые стены, голубой потолок – и больше ничего. Заходят в него флеи редко. Они, собственно, и не знают для чего предназначено это необычное сооружение. Построили его в далекие времена их предки, пришедшие когда-то в долину, а зачем построили – давно надёжно забыто. Храм – память о них. Вот и всё. Ну а второе отличие Кивежа – камни. Да-да, именно камни – из которых он весь сложен. Называются эти камни – самоцветами. Сразу поясню: самоцветами  - не в нашем понимании. А потому что они светятся сами по себе. Днём камушки-то обычные вообщем на вид – матовые, тускло сине-фиолетовые. Но вот когда стемнеет – словно оживают. Трепетное зеленовато-голубое сияние начинает исходить от них. Нежное, тонкое, очень красивое. Сказочное. Но даже не мечтайте раздобыть их для своих дач, коттеджей и офисов. Такие самоцветы существуют только в долине флеев. И больше нигде.

Впервые увидел я Кивеж ночью.

Теперь представте. Тишина. Вокруг черно и немного страшно. Все чувства обострены до предела. Дороги почти не видно. А над головой – звёзды. Огромные, бесконечные… Подними руку – и ты смешаешься в этих звёздных потоках…

И вдруг впереди, на холмах, возникает мерцающий синий город – ночное видение, призрак; млечный путь, коснувшийся земли краешком своего небесного русла, приют для путника, уставшего странствовать по Вселенной…

… Я вошёл в город через  незапертые ворота. И долго бродил по его спящим сказочным улочкам… И всё вокруг, везде было необычным. Странным… И на душе нахлынуло – не то грусть, не то радость, - я и сам не мог разобраться… И слёзы. И звёздный ход над головой…    

С тех пор прошло немало времени, но я всё так же свежо помню это ночное ощущение Кивежа. И всё так же ясно и отчётливо помню я тот домик со светлыми окнами, на который наткнулся в своём ночном блуждании по городу и в котором встретился впервые со своими будущими друзьями – моими незабвенными Иваньюшкой, Аркадьюшкой и Дингвисом…

 … Помню, мне стало совсем тяжело тогда.

Сердце моё вдруг прыгнуло в груди и замерло. Я шагнул к дому, раздвигая яблоневые ветви, разбуженное деревце сердито царапнуло мне локоть, - я хотел ухватиться за него, чтоб не упасть от навалившегося холода… И вдруг всё исчезло. И только белое окно впереди, словно убегающая мысль, которую я изо всех сил пытался удержать в памяти…


ГЛАВА  1    ВСТРЕЧА В КИВЕЖЕ

- Когда ты проснешься, увидишь,
Что сна больше нет.
И синие волны,
Вскипая сверкающей пеной,
Тебя поднимают
В волшебное таинство слов
Господней Вселенной.

И ты осознаешь,   что сон,
Как смерть – продолжение жизни:
Мы любим, грустим и живём,
Но только неслышно… Неслышней.

Взлетая к небесной земле
И крыльями света коснувшись,
Мы вдруг вспоминаем во сне
О том, что забыли , проснувшись…

О том, что забыли проснувшись,
Проснувшись, ты вспомнишь во сне.

Ночь. Тонкие свечи тихо потрескивают в старом в каплях воска бронзовом подсвечнике. Тянутся кверху огневейные нити.Тени на потолке задрожали. Яблоня заглядывает в окно, прижала к стеклу ушки листьев – тоже слушает его.

-  Это я ещё не про свой сон рассказываю, - сказал Дингвис.

Всё-таки забавно смотрятся его друзья рядом друг с другом. Иваньюшка тонкий, Аркадьюшка широкий, один длиннющий, как жердь, другой роста среднего. У первого пакля на голове, у второго волосы аккуратно подстрижены. Но оба некрасивые.

Дингвис тряхнул своими каштановыми кудрями. А он красивый.

-  Вот. Это я ещё не про свой сон.

-  А про кого же? -  нерешительно поинтересовался Иваньюшка.

-  Про кого же-про кого же!  (вопрос был безусловно дурацкий). Это же стихи, музыка! Музыка приходит неожиданно, она налетает, охватывает… Как я могу объяснить музыку?!...

Дингвис раздражённо постучал костяшками пальцев по столу.

-  Ну ты нас извини, - виновато попросил его Аркадьюшка.

-  Извини…

Отхлебнул квасу из деревянной пузатенькой кружки – яблоко и пряные травы, - изумительный квас! И, успокаиваясь, обвёл взглядом комнату, в которой они сидели. Да, у Аркадьюшки дома всё-таки здорово. Резные скамеечки, резные стульчики, резные полочки. На полочках – каких чудесинок только нет. Вон, слева, у окна – Горун, трёхголовый змей из кореньев. Пасти клыкастые, из каждого свисают длинные языки – нанизанные на ниточки жёлуди. А напротив, на стене – кругленькое, ножки кривые, нос пуговкой, хвостик тонюська, спиралькой. Говорят, такие существа вправду живут где-то в Запределье, зовутся – свини. Но самое главное – стол, вот этот самый стол, за которым  они сидят. Дингвис бережно поставил кружку на блестящий жёлто-розовый кругляш с концентрическими тёмно-коричневыми разводами. В сущности, это и не стол вовсе, а огромный пень от великанова дерева. Великановы деревья росли по преданиям тут. Да все куда-то перевелись. Вот остался один пень, на который Аркадьюшка случайно наткнулся в лесу у самых белых гор. Кто, кстати, спилил дерево – непонято-с. Воистину железную древесину его ни топоры ни пилы не берут. Возможно, это дело рук древнейших племён, живших когда-то в долине задолго до того, как сюда пришли предки флеев? Так вот. Аркадьюшка пень выкорчевал, здоровый он, упрямый. Сплавил по Днеа до Кивежа. Вычистил, отполировал, покрыл отвердевающей защитной пастой. Чудо, а не стол!

Э-эх! Дингвис щёлкнул пальцами. Так было дело. Жил-был великан. Он срубил великаново дерево, сделал из него чашку, налил в чашку яблочный квас, и вдруг ему стало жалко загубленное дерево. Он заплакал, слеза упала в чашку, пошли разводы – и тут всё окаменело.

Дингвис  вздохнул с силой, перебарывая волнение, аж голова закружилась.

-  А вот теперь мой сон.

Сцепил перед собой ладони и, собираясь с мыслями, некоторое время смотрел на подрагивающие, бело-оранжевые язычки свечей.

-  Этот сон мне приснился вчера. Я плыл на лодке. По Дальнему озеру. Небо было голубым. А вода тихой. Спящей. И лёгкий туман стелился над ней. Там, где озеро заламывается галочкой, лодка вдруг остановилась. Разве мы плывём не к целительнице Болгер? Нет! – лодка моя развернулась сама и без всяких моих усилий заскользила под нависающими сосновыми ветвями вдоль берега, вплыла в крошечную бухточку, заросшую каким-то кустарником с маслянистыми листьями и блестящими сизыми ягодами. И внутри меня вдруг сказал кто-то: «Иди». И я, не раздумывая, послушно; словно бестелесный я – пронёсся в мгновение ока сквозь кустарник, сквозь лес и очутился у подножия горы. И я вспомнил: да, тут начинаются белые горы, их ведь не видно с озера с озера из-за облаков, которые всегда висят здесь очень низко. И сейчас я вершины горы не видел: прямо над верхушками деревьев – белая мгла. Но внизу видимость была нормальной и я увидел огромный плоский камень, приваленный к самой горе. И вновь кто-то сказал внутри меня: «Отодвинь его».  -  «Я не могу, он слишком большой». – «Сможешь». И рука моя против моей воли поднялась, ладонью прикоснулся я к камню – и вся эта махина вдруг легко, бесшумно отъехала в сторону, и – и открыла ход в горе. Да, ход в горе! И снова голос: «Иди, иди»! Я шагнул в ход, и очутился – в неописуемо красивом коридоре. Изломчатые неровные стены, пол, потолок сияли, переливались зелёными, синими красками с невообразимым количеством оттенков разной глубины, разной цветовой насыщенности; такого богатства, такого буйства красок не видел я никогда в нашей долине. «Иди, иди». И я пошел в этом волшебном сиянии, и вот вдруг ярко вспыхнуло у меня перед глазами, я ослеп на миг, а потом – увидел на фоне голубого неба, усыпанного золотыми звёздами, - белую гору и белый храм на её вершине, как возле нашего Кивежа!  Со сверкающим золотым куполом и золотым крестом. И в груди моей возникло ощущение, что кто-то ждёт меня в храме, ярким и светлым вдруг наполнилась моя грудь. Голову повело. И где-то внутри себя, а может – перед глазами – возникли люди с золотыми волосами, в длинных белых одеждах, с лицами просветлёнными, светящимися словно изнутри небесным светом. И голос, тот же голос: «Мы, стоики, ждём тебя, Дингвис. Ибо знаете: когда полетит слово белой птицей, и золотой звездой, и чудной мелодией, преодолевающей пространства, даст росток золотое зерно и вновь расцветёт Земля на берегу Млечной реки древом жизни»…
Но дальше он ничего не успел сказать. Всё вдруг грохнуло, полыхнуло багряно и я почувствовал, что несусь или падаю с какой-то бешеной скоростью вниз, и голос бился и затихал внутри меня: «Поспешай, поспешай».

И я проснулся.

Дингвис  замолчал. Налил квасу, залпом выпил, на сей раз со стуком брякнул кружку на стол. Прищурившись, посмотрел на друзей:       
-  Ну?

-  Необычный сон, - изрёк задумчиво Иваньюшка. – Ты был в Запределье.
Дингвис, состроив недовольную гримасу, резко встал, прошёлся взад-вперёд по комнате, остановился у окна, постучал нервно костяшками пальцев по подоконнику.

-  Да, это было Запределье, - согласился Аркадьюшка. – У нас никто, по-моему, не был ещё во сне у стоиков. Что думаешь делать?

Дингвис подскочил к столу, отчеканивая каждое слово:
-  Завтра я поплыву в то место на Дальнем озере и отправлюсь в Запределье к стоикам. Меня ждут. Я решил.

-  А поэтический турнир? – робко спросил Иваньюшка.               

-  Да, сначала я выиграю поэтический турнир, а потом поеду.

И Дингвис почему-то сразу успокоился. Сел, развалился на стуле.

-  Конечно, и речи быть не может – сначала я выиграю поэтический турнир. А там – посмотрим.

В комнате вдруг возникло какое-то неловкое молчание.

- Я знаю ту бухточку, - сказал Аркадьюшка. – Никто из флеев в яви ещё не путешествовал за пределами нашей долины. Никто не знает, что там – за белыми горами.

Воздух синий. Он весь пронизан тайной. И от этого жутковато и необычно. Сердце забилось тревожно-сладко: что-то произойдёт сейчас. Вот дёрнулись язычки свечей, а все трое сидят неподвижно. Тени на стенах и потолке задрожали. Качнулся желудёвый язык Горуна… Да, да, именно сейчас должно что-то произойти – Дингвис почти знал это!

И вдруг – шорох. Явный шорох за окном.

Флеи застыли, прислушиваясь.

Снова шорох. Ветви яблони кивнули, ударились в стекло. И глухой звук – как будто кто-то упал в саду, возле крыльца.

Аркадьюшка вскинулся из-за стола. Хлопнув дверью, сбежал с крыльца. Дингвис метнулся к окну.

-  Что там? – спросил Иваньюшка, вытягивая шею.

-  Не знаю, не видно… Яблоня мешает!

На крыльце раздались шаги. Тяжёлые шаги. Дверь распахнулась и в комнату ввалился Аркадьюшка. На руках он держал безжизненно обвисшую фигуру  - мужчина, тёмная блестящая одежда, плащ свисает до пола.

- Осторожно, - Аркадьюшка отпиннул скамейку на дороге, приблизился к кровати у стены и тихонечко, аккуратно опустил в неё незнакомца. Дингвис выдернул из подсвечника свечу и все трое склонились над ночным гостем.

Тонкое красивое лицо. Очень бледное. Глаза закрыты. Длинные белые волосы разметались на подушке. А одежда – чёрно-фиолетовые латы. На груди светлый диск – солнце всходит и распускает лучики.

-  Вот почему он такой холодный и жёсткий, - сказал Аркадьюшка, - я и не понял в темноте, что он весь в железе. Он прямо возле крыльца лежал.

-  Он бледненький, - заметил Иваньюшка. Потрогал незнакомца за тонкое запястье. – Но сердце бьётся, значит живой. Смекается, надо бы вот эту клёпку, - он показал на выступающую на ключице неровную пластинку, - расстегнуть.

Все трое потянулись к застёжке, но тут незнакомец глубоко вздохнул:

-  Деис…

Флеи даже слегка отпрянули от неожиданности. Свеча в руке Дингвиса болтанулась и капли воска расшиблись на груди фиолетового воина, прямо на восходящем солнышке. Незнакомец открыл глаза и спросил тихо, но твёрдо:
- Кто вы?

- Мы флеи,  -  ответил за всех Иваньюшка, снимая с головы свою высокую остроконечную шапку, (когда успел нахлобучить её? вроде, всё без шапки сидел). – Это город Кивеж. А есть ещё Юрюзань и Снежтич.

- Флеи… Я рад.

Веки незнакомца сомкнулись. Но в следующий момент  он уже сидел, а не лежал. Да, он очень бледен. Но лицо его посуровело, потвердело, а взгляд глубоко посаженных тёмных глаз стал ясным и строгим.

-  Я рад приветствовать  вас, флеи. Меня зовут – Уголь. Я светлый воин и не принесу вам никакого зла.

Помедлил.

-  Я пролетал над этой чудесной долиной и вдруг увидел храм возле вашего города.

Вновь запнулся, словно раздумывая, продолжать или нет.

-  Что это за храм?

-  Наши предки построили его, - объяснил Аркадьюшка, - когда пришли в эту долину.

Уголь задумчиво посмотрел на него.

-  А почему он пуст?

-  А разве там  что-то должно быть?

-  Там никогда ничего не было, - дополнил друга Иваньюшка, взволнованно прижимая шапку к груди, - храм – это память о наших предках.

Уголь опустил голову, он как будто думал об одном, а говорил совсем другое:

- И вот я оставил моего крылатого коня отдыхать за воротами, а сам вошёл в город. Я долго бродил по спящим улицам… И вдруг увидел светлое окно. И пошёл к нему. И вот сердце моё вдруг прыгнуло – и я потерял сознание…

Вскинул глаза на флеев.

- Простите меня за столь поздний и столь неудачный визит. Спасибо, что вы подобрали меня и принесли сюда.

- Пустяки, - Аркадьюшка махнул рукой. – Вы, наверное, проголодались с дороги, - торопливо пододвинул к столу опрокинутую скамейку, стул, - у нас тут мёд, квас…

-  Нет, я сыт.

Уголь прислонился к стене и опять закрыл глаза. Поднял руку, как-то хитро, с нажимом повернул застёжку на ключице – латы лопнули, ослобонив шею и грудь, ворот белой рубашки вырвался из-под разъехавшихся металлических пластин.

- Ничего не надо. Сейчас я приду в себя.

- Вам надо лечиться, - наставительно изрёк Иваньюшка, всё так же тиская шапку на груди. –У нас на Дальнем озере живёт мудрая целительница Болгер, хотите, мы вас до неё проводим?

Уголь покачал головой.

-  Храм… Такой же храм… Судьба? Нет, нет.

Он оттолкнулся от стены и открыл глаза. Улыбнулся. Бледность уходила с его лица.

-  Мы уже столько разговариваем, а я ещё не знаю, как вас зовут.

-  Дингвис! – вздёрнув голову, гордо объявил Дингвис, томившийся до этой минуты в молчании.

Уголь внимательно взглянул на него и флею отчего-то сделалось неловко от его взгляда.

-  Аркадьюшка, - поклонившись, представился вслед за ним Аркадьюшка. – А это Иваньюшка.

Уголь вновь улыбнулся. Улыбка у него всё-таки немного грустная.

- Ну вот, теперь я  знаю вас по именам.

Все четверо помолчали.

-  А вы путешествуете в Запределье? – немножко стесняясь, поинтересовался Аркадьюшка.

-  Да, я был во многих мирах. Мой крылатый конь, мой Пегас, умеет преодолевать пространство и время… Он очень умный и добрый. Когда вы его увидите, он вам обязательно понравится.

-  А в мире стоиков вы тоже были?

-  Я был в стране стоиков! – выпалил Дингвис. – Я лучший  поэт  долины флеев! Стоики вчера во сне пригласили меня к себе в гости!

Уголь даже не посмотрел, а, скорее, покосился на флея.

- Путь к стоикам опасен и труден. Никогда нельзя доверять полностью снам. Если стоики ждут в гости, они дадут знак не во сне, а наяву.

На Дингвиса словно вылили ушат холодной воды. А Уголь уже обращался к его друзьям:
-  А вы ведь тоже поэты. Я слышал, флеи все пишут стихи.

-  Я плохо пишу, - сказал Аркадьюшка.

-  Я… тоже, - смущённо поддакнул Иваньюшка, - я на тему покушать пишу… Вот, Дингвис…

-  А я как раз люблю стихи на тему покушать, - не дал договорить ему Уголь. – Вот скачешь порой, так есть захочется, что готов поэмы о еде писать.

- Да? – обрадовался Иваньюшка. – Так оставайтесь у нас погостить. У нас завтра как раз поэтический турнир будет. Я на нём тоже стихи читать буду.

-  Правильно, оставайтесь, - подхватил Аркадьюшка и сел на кровати рядом с гостем. – Знаете, как мы вам рады… Или вы – спешите?

-  Спешу, но… - Уголь улыбнулся. – Не сильно. И если я вам не обременителен, хорошо, я останусь на поэтический турнир.

-  Здорово! – Аркадьюшка даже прихлопнул в ладоши. – Вы увидите, вам у нас понравится. Вам все, все будут рады. Может, и вашего Пегаса сюда привести? Я ему место в доме найду, а если хочет, может в садике погулять.

-  Ему за городом и боязно одному, - поддержал его Иваньюшка. – У нас вот флеи из Снежтича Горуна – опасаются. Но мы, правда, не боимся, он у нас не водится, - добавил он неуверенно.

Уголь внезапно посерьёзнел. Пристально посмотрел на флея.

-  Какого – Горуна?

-  А вон, - оробев от его взгляда, ткнул пальцем на деревянную игрушку Иваньюшка.

В комнате повисла напряжённая тишина. Уголь некоторое время разглядывал языкастое трёхголовое чудо из кореньев на настенной полочке.

-  Это Горун?

-  Горун.

И вдруг фиолетовый воин весело рассмеялся. Всё, напряжение исчезло, растворилось без следа.

-  Нет, пусть Пегас отдыхает за городом – он любит простор. В ваших краях Горун, точно, не водится.

«А в каких краях, интересно, Горун водится?» - хотел съязвить Дингвис, обида которого на гостя сменилась ужасным раздражением. Но свечка, которую он всё ещё держал в руке,  неожиданно фыркнула колечком дыма, плюнула – и раскалённый воск брызнул ему на ладонь. Флей ойкнул и уронил свечу на пол.

-  Ой, поздно уж как, - вскочил, заохал, засуетился Аркадьюшка, - а вы с дороги, устали…

-  Давно уже пора спать,- проговаривая каждую буквочку, холодно произнёс Дингвис, подобрал с пола размякшую свечку и с хлёстом припечатал её к столу. – А мы тут сидим, разговариваем непонятно о чём.

-  Да-да-да, я сейчас, - Аркадьюшка отпихнул в очередной раз скамейку с дороги, присел возле красно-коричневого шкафчика в углу – там лежали у него подушки и одеяла.

-  Спокойной ночи, - подчёркнуто вежливо, ни к кому не обращаясь, глядя в потолок, присовокупил Дингвис. – Завтра трудный день.

И с достоинством, не спеша прошествовал по витой лестничке с гнутыми перильцами на второй этаж дома. Плюхнулся на широкий диван с толстым тряпичным матрацем. Он всегда спал здесь, когда гостевал у Аркадьюшки.

Довольно долго внизу доносились  шум передвигаемой мебели, скрип, ходьба, хлопанье дверей, громкий голос хозяина дома… Какого хозяина? – хозяйчика. А потом всё как-то сразу стихло.

Дингвис продолжал лежать и, сжав губы, ожесточённо сверлить потолок глазами. Неутихающее раздражение гнало прочь сон.

Как он обошёлся с ним! Как он безразлично отворачивался! Как будто не он, Дингвис, первый поэт долины флеев, которого стоики даже приглашают в гости, а Иваньюшка с Аркадьюшкой…  «Люблю стихи на тему покушать»… Да он ничего не смыслит в поэзии!... А как сон, сон-то его Уголь принизил: мол так, доверять не надо – чепуха!... Это его, Дингвисов сон, чепуха! Его – Дингвисов – сон!

Флей яростно колотнул по матрацу кулаками, взвился пружиной… И вот тут что-то необычное произошло с ним: словно невидимая волна нахлынула на него, обдала с ног до головы прохладой и свежестью, прояснила мысли; раздражение на гостя растворилось в ней! И флею ни с того ни с сего – ну прям сил нет! – захотелось посмотреть на ночное звёздное небо. Но в доме Аркадьюшки на втором этаже окон нет. Дингвис, стараясь не шуметь, спустился по лестнице обратно вниз, ступенька, вторая от пола, тоненько скрипнула. Он замер на мгновение – нет, никто не проснулся. В углу похрапывает Аркадьюшка, в другой комнате через перегородку Иваньюшка сопит, подсвистывает ему… Как пахнет воском. Уголь спал тихо, в кровати, куда бесчувственного ещё положил его Аркадьюшка вначале. Он был в свободной светлой рубашке до пояса, чёрных брюках. Рядом на скамейке тускло блестели его фиолетовые доспехи.

«Странный визит. Странный человек. И имя у него странное, совсем не подходящее к его внешности – Уголь»…

Флей толкнул створки окна – яблоневые ветви и свежий воздух ворвались в душную комнату. Он вздохнул всей грудью – голова слегка закружилась…

Темно… Таинственно… Поют цикады. А там, наверху – звёзды. Звёзды без конца и края, - подними руку – и ты смешаешься, полетишь в их потоках… Деис!

Дингвис вздрогнул. Какая Деис? Он ли это сказал? Флей обернулся к фиолетовому витязю – спит. Когда Аркадьюшка принёс его сюда, первым словом Угля было – Деис… А может быть Деис, Деис – прекрасная золотоволосая женщина, которую их таинственный гость любит и тоскует о ней?... Конечно, вот он скачет во сне на своём крылатом Пегасе где-то там, в чудных звёздных мирах, и зовёт, и думает о ней – Деис… А он, Дингвис, просто слышит его мысли. Ведь мысли – птицы, они не рождаются в нас и не принадлежат нам…

Дзиньк! Ночной жук врезался с налёта в деревянную раму прямо возле Дингвиса, фиолетовой искрой отлетел в темноту. И что-то опять случилось с флеем. В голове щёлкнуло, уши заложило, словно ватой, и он услышал где-то внутри себя и в то же время извне – приглушённый нарастающий гул тысяч копыт, и крики, и рёв… Всё задрожало перед глазами Дингвиса. Он зажмурился, стиснул голову ладонями… Всё. Всё прошло.

Ночь. Тишина. Звёзды. Кажется, небо на горизонте за яблоневыми ветвями начинает светлеть.

«Я переутомился».

Зуб на зуб не попадал у Дингвиса. Он закрыл окно. И сразу в комнате успокаивающе своей обыденностью обозначился храп Аркадьюшки.

«Я просто очень сильно переутомился».

Флей на цыпочках протрусил к лестнице, перепрыгнул через скрипучую ступеньку, вторую от пола, взбежал наверх…

Вскоре в доме Аркадьюшки все спали.


ГЛАВА  2    ПОЭТИЧЕСКИЙ ТУРНИР

… Брызги солнца! Янтарь и смех! И стихи.

Чудо-конь. Белоснежный. Крылья – две волны, пенные и сверкающие, глаза-звёзды, золотая грива, и серебряные искорки из-под копыт.

Уголь снял с Пегаса тоненькую девушку в розово-голубом платье, с вышитым букетом ромашек на груди, и передал её в руки флеям.

-  Смелая девушка! Кто следующий?

И ловко выхватил из окружившей его толпы Аркадьюшку. Конечно, его, Дингвиса, он ни за что не возьмёт.

-  Я ведь тяжёлый,- смущённо сопротивлялся Аркадьюшка.

-  Выдержим.

Конь опустился на колени, чтоб Аркадьюшке легче было залезть ему на спину. И вдруг – посмотрел на Дингвиса умными смеющимися глазами. Как человек!
Взмах крыльев!

-  Ох!...

Пегас  с двумя всадниками стремительно взмыл к небу.

-  Как там хорошо! – восторженно воскликнула пришедшая в себя девушка-ромашка, прижав ладони к груди. Из янтарного ободочка на её запястье в глаза Дингвису прыгнул солнечный зайчик.

«Пробка, - зажмуриваясь, подумал Дингвис, - пробка».

А вслух:

-  Готовьтесь! Скоро начинается главный турнир!

И двинулся напролом, яростно работая локтями, сквозь плотные ряды флеев.

-  Готовьтесь! Готовьтесь!

Ведь стихи – у них тоже есть крылья. Они тоже могут поднимать нас ввысь!

Стихи, янтарь и смех!

И алмазные брызги – это Пегас разбивал крыльями встречные солнечные потоки.

Оп!

Солнце оказалось где-то позади и сбоку. А впереди, и вокруг – только небо. Голубое свободное небо!

-  Я не думал, что так здорово летать! – выдохнул Аркадьюшка, голова у него шла кругом. – Но как бы мне не выпасть.

-  Не выпадешь. Я же поддерживаю тебя. Крепче держись за гриву. Ему не больно.

-  Ага, - Аркадьюшка ещё сильней сжал в кулаках длинные золотые пряди на шее скакуна – мягкие, шелковистые, но, в то же время, толстые и очень прочные, и глянул вниз.

Прямо под ними сверкала сахарная Юрюзань. Оранжевый шатёр – солнышко – раскинулся возле её ворот. А вокруг шатра – на дорогах, ведущих в Кивеж и Снежтич, на зелёных лужайках возле стен города, множество, множество малюсеньких пёстрых козявочек. Это флеи, флеи! Какие крохотные! И нежно-зелёные поля во все стороны, усыпанные слюдяными чешуйками озёр и кипучими серебристыми ручейками, а ещё дальше – изумрудная полоска леса и цепи белых гор. Вершины их золотом сверкают на солнце!

-  Лечу! Лечу! – крикнул Аркадьюшка изо всех сил.



«Лечу», - подумал Дингвис.

Воздух звенел. Воздух полон был волшебными звуками. И флей знал: ещё немного – и всё вспыхнет, засверкает радужными огнями-переливами, ибо прочитанные стихи не исчезают: они поют, кружатся, танцуют незримыми разноцветными вихрями энергий, и врываются в тебя, и опьяняют, и отрывают от земли! Почему – о н и  - нарядные и смеющиеся, в красивых красных, синих, жёлтых, зелёных курточках и платьях, в янтаре солнечном – бусы, броши. И на сапожках янтарь, и на изящных дамских башмачках. Почему – о н и – не видят, не чувствуют всего того, что видит и чувствует – он?!..

Предварительные состязания между тем закончились и флеи подтягивались с лужаек к огромному оранжевому шатру, где и должен был состояться главный поэтический турнир. Однако внутрь пока никто заходить не спешил. Все следили за белой точкой на небе.

Дингвис подскочил к трубачу возле входа в шатёр – тот тоже пялился на небо! – и дёрнул его за рукав праздничного зелёного кафтанчика так, что едва не свалил с ног.

-  Почему не трубишь?!

-  А? – тот испуганно взглянул на Дингвиса, затем на маленькую медную трубу, пристёгнутую на серебряной цепочке к поясу, одёрнул кафтанчик, - не все собрались, вот и не играю.

-  Я собрался, я! – Дингвис ткнул себя пальцем в грудь. – Первый поэт долины флеев! А вот он, - рука у него чуть не вырвалась из плеча, - в облаках – нам праздник срывает.

-  На небе нет облаков, - ответил трубач.

Дингвис метнулся прочь от него.

«У стихов тоже есть крылья, стихи тоже поднимают нас к небу!»

Бросился в самую гущу флеев – нарядных, весёлых, глупых!

-  Всем на главный турнир! Главный турнир начинается! Сейчас заиграет тру-а!

Он налетел на маленького круглого человечка в сиреневой бархатной куртке, сплошь расшитой золотой нитью – колечки, кружочки, опрокинул его на землю и сам едва не упал. Пунцовый от раздражения, человечек неловко поднялся, поправляя курточку и большие янтарные браслеты на руках – это был Букль! Главный соперник Дингвиса в поэтических состязаниях!

-  Дингвис, что ты всё носишься, как сумасшедший? Глаз у тебя нет?
Дингвис хотел обругать Букля, но все вокруг посмотрели на них и Дингвис, внутренне довольный,  что, наконец, привлёк к себе общее внимание, сдержался и выпалил первое, что пришло ему в голову:
-  Где Иваньюшка?

-  Да откуда я знаю, где Иваньюшка? – возмущённо всплеснул Букль руками, вновь поднимая голову вверх. – Слежу я что ли за твоим Иваньюшкой?

-  Тебе к турниру надо готовиться, а не на небо глазеть! – гаркнул Дингвис.

-  Иваньюшка разговаривает с бобрами, - робко подала голос тоненькая, как цветок, девушка в платье с вышитыми ромашками на груди. И Дингвис вспомнил, что именно её Уголь катал на Пегасе перед Аркадьюшкой, и разозлился ещё больше, и уже собрался разразиться какой-нибудь гневной тирадой, но внезапный шум крыльев сверху не дал ему ничего сказать. Его сдавили, отнесли в сторону.

-  Не толкайся! – заорал он.    

Пегас, расстелив на освобождённом пятачке сверкающий белые крылья, ох, огромные все-таки крылья! – опустился на колени и Аркадьюшка, ступая на них, неуклюже полез с его спины. Уголь, ловко спрыгнувший с коня, едва тот коснулся копытами земли, подал ему руку. Блестящие фиолетовые латы. Белые волосы до плеч. Красивый. На поясе в синих ножнах меч с такой же синей рукояткой. Аркадьюшка, пошатываясь, обвёл окружающих ошалело-счастливым взглядом:
-  Хорошо!

Дингвис больше не смотрел, не слушал, не присутствовал… Он выдрался из зачарованной толпы и побежал мимо оранжевого шатра, мимо трубача-ротозея, мимо нарядных, весёлых, глупых! Прочь! По лужайке. По полю – в траве по пояс, в цветах-разноцветах…

-  Эх!

Дингвис с отчаянной силой перепрыгнул через широкий ручей. Снова лужайка. Пушистые кустики ивы.

Перед небольшой запрудой, прижав к груди свою неизменную остроконечную шапку, сидел, подогнув под себя колени, Иваньюшка, а далее, в воде, здоровенный бобёр грыз гладкий, похожий на крысиный хвост, корешок.

-  Что ты тут сидишь?! – замахал на товарища руками Дингвис. – Турнир начинается, а он тут сидит!

Иваньюшка испуганно вскочил на ноги, нахлобучил шапку – криво, дурачёк.

-  Дингвис, - сокрушённо произнёс он, - если б ты знал, как я трудно и долго писал эти свои стишочки.  Я их не смогу прочитать перед всеми. И Букль… Разве я сравнюсь с ним?

Шапка съехала совсем ему на ухо. Он поправил её дрожащими руками.

-  Сравнишься, победишь, пойдём! – Дингвис потянул друга за собой.

-  Неизвестно.

-  Мне известно, мне!

-  Постой, - Иваньюшка кивнул на бобра, продолжавшего обгладывать корень и подозрительно поглядывать на флеев хитрыми маленькими глазёнками. – Я его спросил, понравятся ли мои стихи флеям?... Мне-то ведь не надо Букля побеждать, я не хочу… Мне б, главное, стишочки мои флеям понравились… Он сейчас докушает деревяшинку и скажет.

-  Ничего он не скажет, - Дингвис обеими руками упёрся в спину Иваньюшки, - иди!

-  А ты?

-  Я сейчас. Иди.

Сгорбившись, Иваньюшка обречённо побрёл по лужайкам к оранжевому куполу шатра.

Дингвис покосился на бобра. Подошёл поближе. Опустился на корточки. Бобёр отступил поглубже в воду.

-  Уголь специально хочет сорвать турнир, да?

Бобёр молчал.

-  Я выиграю соревнование как всегда?

Бобёр перекусил корень пополам, бросил его и, отвернувшись от флея, с плеском нырнул под воду.

-  Тьфу, пробка! – выругался Дингвис, поднимаясь и досадливо стряхивая брызги с брючин.

И тут, тут! – чистый звонкий голос трубы пропел призывно у ворот Юрюзани. Турнир начинался. Начинался вопреки всем его опасениям! Дингвис хлопнул в ладоши и вприпрыжку помчался вслед за Иваньюшкой.


Шатры на поэтических состязаниях всегда сооружались разные. На прошлом турнире, в Кивеже, шатёр, например, был в виде синей треугольной пирамиды, расшитой золотыми звёздами. В позапрошлый, в Снежтиче, походил на белый теремок, увитый плющом. В этот раз флеи Юрюзани, не мудрствуя лукаво, поставили простой оранжевый купол-солнышко, без всяких фитюлек и украшений.

Когда Дингвис зашёл внутрь, потеряв в сутолке у входа Иваньюшку, всё было готово к соревнованию. На круглом дощатом помосте в центре стояли гигантские бронзовые весы, раза в три выше самого высокого флея, с подвешенными на цепях массивными позолоченными чашами. На потолочных балках раскачивались за специальные рычажки огромные опахала – плетёнки из лозы, обтянутые плотной фиолетовой материей: по залу гулял ветерок и было совсем не душно. Ну а зрительские скамейки, концентрическими разводами поднимающиеся от помоста к самому потолку, быстро заполнялись  оживлёнными смеющимися флеями. Между рядами скользили вверх-вниз служители праздника в зелёных кафтанчиках, с широкими блюдцами в руках, и раздавали тем, кто ещё не взял, оценочные кубики. Порядок был такой. Пара поэтов читала свои стихи. А слушатели (зрители) после их выступления отдавали кубики в пользу одного или другого. Читавшему первым – белые, второму – жёлтые. Кубики ссыпались в чаши весов и так определялся победитель. Многим, в том числе и Дингвису, такой вот способ определения победителя по весу не очень нравился. Но это была давняя традиция. А флеи всегда старались следовать традициям.

-  Разрешите пройти.

В который раз сегодня это была девушка в платье с вышитыми ромашками! Дингвис недовольно посторонился, пропуская её, и она села на свободное место неподалёку.

«А ведь мне, пожалуй, тоже надо примоститься где-нибудь, - подумал Дингвис, оглядывая зал. – Где же Иваньюшка?»

И вдруг справа от себя в первом ряду увидел сидящих вместе Угля и Аркадьюшку. Последний, размахивая руками, что-то увлечённо рассказывал фиолетовому витязю.

Дингвис стремительно отвернулся и плюхнулся на скамейку рядом с ромашковой девушкой, нечаянно толкнув её локтем.

-  Извините, - огорчённо произнесла она.

Дингвис не обратил на неё внимания, краешком глаза продолжая следить за этой-с умилительной парочкой. Аркадьюшка всё так же махал руками и что-то горячо объяснял гостю, тот молча слушал. Несколько раз к ним подходили флеи, мужчины и женщины, и, кажется, за что-то благодарили Угля. Тот улыбался, говорил что-то в ответ…

«Наглец! – вновь закипело в Дингвисе. – Вот пришёл и сидит, как ни в чём не бывало, хотя чуть праздник не сорвал. И кивает. И этот, рядом, хорош: прокатили разок на крылатом коне и обалдел от счастья. А сейчас, между прочим, поэтический турнир. И не к Углю, ни шиша не смыслящим в поэзии, а к нему, к Дингвису, к первому поэту долины флеев надо всем подходить. Благодарить за стихи, поддерживать всячески перед выступлением, делать приятные комплименты… Тьфу!»

Дингвис решил больше не смотреть на них.

Где же, где же, где же Иваньюшка?!

Да вон! Прямо у входа – характерная долговязая фигура в шапке-колпаке.

«Иваньюшка!» - хотел было крикнуть Дингвис, но в этот момент вновь победно, призывно запела труба с внешней стороны шатра и на деревянный помост с весами взбежал главный служитель праздника с янтарным солнышком на груди.

«Не успел, - подумал Дингвис, с досадой откидываясь на спинку скамьи. – Плевать».

Служитель праздника начал традиционную приветственную речь. Дингвис не слушал его. Он внимательно изучал группу поэтов, к ним присоединился и Иваньюшка, собравшихся у самой сцены. Все они почти были знакомы Дингвису и неопасны. Несколько новичков, затесавшихся в их ряды – Дингвису подсказывало это какое-то шестое чувство – тоже не составят ему достойной конкуренции. А значит соперником его в очередной раз будет Букль. И это успокаивало и тревожило Дингвиса одновременно. Успокаивало, потому что Букль был конечно творчески слабее его. Тревожило – ибо при своём небольшом, вообщем-то, даровании, Букль мог неожиданно сочинить стихотворение восхитительное, на голову выше всех своих обычных рифмоплёток.  Такие стихи он обычно приберегал для главных поэтических сражений. Дважды Дингвис побеждал своего вечного оппонента лишь с перевесом в несколько кубиков. Что будет на этот раз?

Тем временем служитель праздника закончил свою речь. Все зааплодировали. Дингвис покосился направо – и Уголь хлопает. Флей мрачно скрестил руки на груди.

- Вы в первый раз на празднике? – весело спросила его девушка-ромашка.
Дингвис только поморщился.

-  А я в первый раз, - добавила она виновато.

«Это тебя извиняет» - подумал Дингвис и процедил сквозь зубы:   - Дай Бог не последний.

И тут же вспомнил: она сказала ему  что Иваньюшка разговаривает с бобрами. Откуда она знает его? Может она из Снежтича, Иваньюшка жил там раньше… Размышления Дингвиса прервал голос служителя праздника:
-  Поэт из Кивежа – Иваньюшка!

Вновь рукоплескания. Дингвис подался вперёд. Служитель покинул сцену. Теперь на помост неуверенно, спотыкаясь о ступеньки, поднимался его друг. Раздражение мгновенно улетучилось из Дингвиса. Ему стало жалко товарища. Весь какой-то пришибленный, неловкий, Иваньюшка, едва не задев весы, остановился посередине сцены. Оробело глянул на зрительские трибуны и тут же опустил глаза. Было видно, как он волнуется.

«Не надо было оставлять его, надо было ободрить его перед самым началом» - укоризненно ковырнуло Дингвиса.

Иваньюшка покачнулся. Кашлянул. Ещё раз кашлянул, поднеся ко рту кулачёк… На зрительских скамьях стало тихо-тихо… И доброжелательность, только доброжелательность шла отовсюду. И Иваньюшка почувствовал это. Он поднял голову, лицо у него просветлело:

-  О, ты, Луна, всегда, везде
   Прекрасная такая!
   Ты – как омлет в сковороде
   Иль блинчик со сметаной…

И сразу стихотворение Иваньюшки всем понравилось. И Дингвису понравилось. И чем дальше читал его друг, тем прелестней и милей становилась его поэтическая фантазия на тему – покушать. Когда Иваньюшка закончил и поклонился, зал захлопал дружно и от души. И фиолетовые опахала на потолке тоже как будто аплодировали ему. Счастливый Иваньюшка, едва не расплакавшись от переполнивших его эмоций, сошёл с помоста.

Служитель праздника объявил выступление Букля.

Букль, маленький, но важный, держался куда уверенней своего предшественника. Спокойно оглядывая трибуны, дождался, пока стихнут последние хлопки. Выждал ещё секунд десять, вскинул вверх руки, отчего объёмистые янтарные браслеты на руках съехали чуть не до локтей ( «Колобок с усиками») и…

Конечно, стихотворение Букля было более мастеровитым, более отточенным по форме, да и читал Букль лучше. Но вот воздуха, души его виршам не хватало. И флеи, тонкие ценители поэзии, это сразу почувствовали.

Выступление Букля закончилось. По рядам заскользили служители праздника  с большими медными блюдцами.

-  Иваньюшка, - чуть свысока сказал Дингвис, бросая в блюдо белый кубик.

-  Иваньюшка, - повторила вслед за ним ромашковая девушка.

Дингвис одобрительно кивнул и с интересом покосился на соседку. А она, похоже, не так глупа, как показалось ему поначалу. И ещё, между прочим, она симпатичная.

Служители праздника ссыпали оценочные кубики в чаши весов. Мнения флеев разделились почти поровну. Весы колебались то в одну, то в другую сторону… И всё-таки жёлтых кубиков оказалось в конце-концов на десяток-полтора больше. Букль всё же побеждал и выходил в следующий круг турнира.

Дингвис поморщился и покачал головой. И вдруг – почти физически ощутил на себе пристальный взгляд. Он обернулся… Уголь в упор смотрел на него… И всё сразу отошло для Дингвиса на второй план: сцена, аплодисменты, лепет девушки-ромашки, - всё стало какой-то другой далёкой реальностью, а тут, сейчас – лишь тёмные пронзительные глаза Угля… И невыносимая еле слышная мелодия, возникшая в глубине души… Оба одновременно отвели взгляд…

… На Дингвиса дул свежий ветер. Это фиолетовые крылья опахалов поднимали шатёр к небу. Несколько несмешивающихся разнонаправленных потока заструились в воздухе, размыв какие-то невидимые грани и барьеры, и время изменило свой ход.

Выходили поэты, читали стихи, зрители хлопали им. Но всё это сновидением промелькнуло перед Дингвисом. Он прикоснулся ко лбу рукой – и Букль, поднимающийся снова на сцену, уже спускался с неё… И он, Дингвис, и одновременно как будто кто-то другой вместо него, бросил в блюдо белый камешек…

«Туэра… Туэра»… Это свет дальней звезды несётся к нему  сияющей волной из  чёрных глубин Вселенной, и вместе с её приближением нарастает страшная мелодия в сердце, и он не может вместить её в себе!..

«Туэра… Туэра»… Что это за голос… Что это за звуки волшебные наполнили мир?...

-  Динг-вис! Динг-вис!

Дингвис встал и пошёл к сцене.

«Это ты, Дингвис?»

«Я, но мне нечего сказать тебе, фиолетовый витязь, ибо я двигаюсь уже навстречу звезде. И мелодия Бога уже овладела мной. И я не принадлежу теперь этому миру – вам, тебе, звёздам… Потому что стихи тоже умеют летать, потому что они тоже могут поднимать нас к небу, как твой летучий конь, как фиолетовые крылья опахалов. Я не принадлежу вам, ибо музыка сфер уже вспыхнула! Взорвалась во мне мильоном солнц!

… И я – белая птица, лечу сквозь хрустальные стены мирозданий, в огне и хаосе, где вздуваются виноградными гроздьями пузыри галактик, где гирлянды огненных лоз, вен лопаются, сбрасывают в светящееся небо мохнатые плоды огнеродных комет…

Я не смогу, Уголь… Мне не выразить этого… Потому что океан расплавленных звуков поглотил и сжёг меня. И только белая птица – летит, расправляя крылья, летит сквозь грохот и ад, навстречу звезде Туэре, навстречу северному ветру, в края обетованные, в таинство воды, в обитель белых гор, к храму Господнему, где ждут её уже сонмы ангелов и воинов света…

«Кольцо замкнётся. Это слёзы радости на лице твоём, брат наш. Мы все плачем, когда Бог заглядывает нам в глаза. Ибо мы понимаем всё в этот миг. Возвращайся».

Словно наваждение слетело с Дингвиса.

-  Динг-вис! Динг-вис!

Зал гремел. Ромашковая девушка подбежала к самой сцене и метнула под ноги ему белый цветок. Уж  не из букета на платье она его выдернула?

-  Динг-вис! Динг-вис!

Флея бил озноб, но он уже приходил в себя.

-  Динг-вис! Динг-вис!

Все срывались с мест, бежали к помосту. И оценочных кубиков было не нужно – он, он, Дингвис, вновь выиграл поэтический турнир!

Но первый поэт флеев не чувствовал обычной радости от победы. Он отстранял руки. Он шёл к Углю. Он видел, как бледнеет и сползает со скамейки фиолетовый витязь… Вот Аркадьюшка подхватил его… И снова, как прошлой ночью, земля колыхнулась под ногами флея, и приглушённый нарастающий рёв, топот тысяч копыт услышал он. Дингвис вырвался, спрыгнул с  помоста.

-  Уголь!

-  Это сказано мне было Богом на Аверите… Где светит белая звезда – Туэра…

Кажется, силы уходили из Угля с каждым сказанным словом. Дингвис склонился ухом к самым его губам.

-  Сказано Богом: «Когда увидите Слово, летящее белой птицей, и золотой звездой, и чудной мелодией, преодолевающей пространства, даст росток золотое зерно и вновь расцветёт Земля на берегу Млечной реки Древом жизни, и даст Древо яблоки золотые. Только пусть, передавший Слово, поспешает: силы зла начнут в этот миг последний поход. И горе всем, если он не успеет»…


ГЛАВА  3    ЦЕЛИТЕЛЬНИЦА БОЛГЕР

«Деис»…

Он открыл глаза. И увидел над собой голубое глубокое небо. Всё покачивалось вокруг и лёгкий свежий ветерок приятно обдувал лицо.

Он слишком поздно почувствовал опасность. Он думал о Деис… Он забыл… Он пришпорил Пегаса и хотел развернуться, но было уже поздно. Он не ощутил удара, только вдруг дикая боль прошила грудь со спины и разметала сердце… И резкая липкая слабость – ладони сразу стали мокрыми, меч выскользнул из них. Он упал на гриву коню – и конь понёс… А он в стремительно темнеющем мире всё пытался удержать ускользающий образ Деис, и не мог его сохранить…

-  Деис…

Уголь открыл глаза. Синее небо. Плеск воды. Свежесть. Лодка покачивается. Она большая. Он лежит во весь рост, но не занял даже её половины. А это… Это флеи. Это Аркадьюшка с Иваньюшкой налегают на вёсла… Он случайно попал к флеям. Он пролетал над долиной и вдруг увидел храм. Такой же, как на Диком поле, как у стоиков… Потом был поэтический турнир. Дингвис… Слово! Птица-слово летело по небу! Золотой звездой. Вихрем звёздным!.. И сердце его стиснуло снова, как ночью…

Уголь пошевелился. Приподнялся на локтях, слабое тело, слабые руки. Озеро. Лес  по берегам, а далее за лесом сверкающей стеной туман от земли до неба.

-  Слава Богу, - голос Аркадьюшки донёсся откуда-то издалека, - как ты себя чувствуешь?

Уголь кивнул:
-  Где Дингвис?
И не узнал своего голоса – так он прозвучал глухо и неестественно.

-  Дингвис плывёт следом. Не двигайся, пожалуйста. Он сказал, что передохнёт на повороте, - озеро галочкой… Отдохнёт, и следом за нами. Лодка у него поменьше, да и гребёт он один, - трудней ему.

-  Старушка Болгер тебе поможет, - добавил отдуваясь и шмыгая носом Иваньюшка. Раскрасневшийся, без шапки. Ветерок смешно взвивает длинные русые пряди на его макушке. – Сердечко твоё, Уголь, полечить надо, оно совсем у тебя расшалилось…

-  Мы боялись, что ты умрёшь, - признался Аркадьюшка. – Прямо с турнира бегом донесли тебя сообща до Днеа. В лодку тебя положили. Мы с Иваньюшкой как на вёсла налегли – всех обогнали… Слава Богу, ты пришёл в себя… Я сразу сказал: раз до речки не умер, дышит, значит, уже не умрёт. Вода особые силы даёт. Я когда плаваю по Днеа, или по этому озеру, или ещё где-нибудь – всегда замечаю. – Сделал паузу. – А Болгер тебя обязательно вылечит. Я однажды по лесу тут бродил, ногу расшиб. Дополз до Болгер – она мне травку к колену приложила, пошептала что-то - боль как рукой сняло.

Уголь улыбнулся через силу – к месту ли? Облизал пересохшие растрескавшиеся губы и понял вдруг, что очень хочет пить. Попросить у флеев? Пересилить слабость и зачерпнуть воды из озера самому? Но -

Чух-чух! Чух-чух! Чух-чух!

Это Пегас, шлёпая копытами по воде, помахивая огромными белыми крыльями, нагонял, нагнал лодку.

Уголь обнял его голову тяжёлой непослушной рукой:
-  Всё хорошо, друг.

Ура! Конь радостно взвился вверх, обдав всех ветром с водяными брызгами, сделал широкий пируэт над лодкой и, опустившись, побежал рядом, еле касаясь копытами зеркальной глади озера, заглядывая время от времени в лицо Углю.

-  Эх, коник бы тебя сразу до старушки Болгер довёз, - сказал Иваньюшка, - а мы-то не знаем, - боязно с ним обращаться.

-  Мы встретились на изумрудных берегах млечного пути, - произнёс Уголь, лёг, закрыл глаза. – Ещё до похода на Землю.

Но конец его фразы никто не расслышал: что-то стукнуло, проскрежетало по днищу лодки.

-  Шпынь-голова! – воскликнул Аркадьюшка с силой загребая веслом. – Плавун! Возле этого берега всегда коряги плавают. Давай тихонько!

-  Тихонько, - кивнул Иваньюшка.

Лодка замедлила ход. Флеи осторожно пошевеливали вёслами. Тёмно-зелёная стена хвойного леса – сосны, ели – вырастала за их спинами, охватывала, обступала лодку с боков, вот мохнатые густые ветви нависли над бухточкой, закрывая небо. Лёгкий толчок.

-  Всё, приехали.

Уголь готовился к этому: он легко вскочил на ноги, лодка качнулась, и тут же положил руку, а на самом деле облокотился на Пегаса. В глазах потемнело. Флеи, лодка, берег – всё отодвинулось в какую-то другую реальность и в той, другой, реальности Иваньюшка сказал:
-  Ох.

Аркадьюшка не сказал ничего, лишь встревоженно заглянул ему в лицо. Опустив голову, полез из лодки, дёрнул товарища за руку. Флей промолчал, ибо он, Уголь, - стыдится своей беспомощности, потому что он горд и, следовательно, глуп. Потому что он дойдёт до Болгер сам, сам! – что бы это ему не стоило.

- Спасибо.

Он шагнул на берег следом за флеями.

«Помоги мне, Господи».

Флеи, помешкав, двинулись по тропинке, озабоченно оглядываясь на него. Уголь, опираясь на Пегаса, - за ними. Лес расступился и тут же сдвинулся, стиснул их. Уголь налетел на невысокий куст можжевельника.

-  Нет, - отстранил руки флеев, я не заметил – темно. – И Пегасу: - Жди меня здесь.

«Помоги мне, Господи».

… Чёрно-синяя чаща. Туман стелется в гнутых заскорузлых сучьях, ползёт между лишайниковыми стволами. Затягивает тропинку и флеев.

… Полянка. Покосившаяся избушка с соломенной крышей. Узенькое окно. На крылечко нельзя ступить – оно рассыплется. Но Аркадьюшка ступил, - постучал, толкнул неприметную дверцу и посторонился, пропуская Угля вперёд. И  Уголь вошёл по прогибающимся половицам в тёмный проём, открывшийся перед ним.

Пряно пахнуло травами и воском. Горела свеча на столе. И маленькая сухенькая женщина смотрела на него огромными сияющими глазами. И вот она вскочила, замахала руками на флеев за его спиной: «Уходите, уходите!» Дверь захлопнулась где-то далеко позади, а он сделал ещё один шаг, рухнул на скамью у стены… Мир исчез. Сердце бухало в груди. Струйки холодного противного пота текли по лицу… У него не осталось больше воли сопротивляться. Он умрёт сейчас. И не встанет больше никогда. Но твёрдые и, в то же время, ласковые руки расстёгивали ему рубашку, гладили, растирали грудь. И сердце отозвалось на эти ласки.

-  Деис…

Маленькая женщина испуганно отпрянула от него. Он поднялся на скамейке.

-  Я не сделаю ничего дурного… Просто, у каждого свой путь.

Тело было ещё слабым. Весь он мокрый от холодного пота. Но всё же он приходил в себя.

-  Деис – твоя любимая? – тоненьким, робким, каким-то жалостливым голоском спросила Болгер.

-  Да. Я потерял её. Я ищу её много-много времени. И не могу отыскать.

Он разглядывал комнату. Дверь слева, похоже, в чулан. У двери – стол. Оплывшая восковая свеча горит, потрескивая, в блюдечке. Рядом со столом приземистая табуретка. Сундуки по углам. В самом дальнем от него – самый большой. С ворохом тряпья на крышке. Связки трав на бревенчатых стенах. На подоконнике единственного окна – дощечка, с каким-то неясным выцветшим рисунком. Ну, а хозяйка – маленькая, тоненькая, как девочка. Не сгорбленная по-старушечьи – стройная. Лицо, прикрытое тёмным платком, изрезали глубокие морщины, но огромные глаза – молодые, сияющие… Она пристально смотрела на него, сквозь него… И только тут Уголь обнаружил, что сидит в одной белой рубашке – лат на нём нет, - очевидно их сняли флеи…

-  Твоё сердце просит помощи, - вдруг тихо сказала Болгер.

Уголь потёр грудь ладонью.

-  Это старая рана. Она не беспокоила меня раньше, только в последнее время.

Целительница покачала головой:

- Рана залечивается, и след от неё может разгладиться. Но рана духа – остаётся. И сила продолжает вытекать из неё. И в какой-то момент человек становится, как пустой глиняный кувшин. Лишь усталость смертельная. Пустота.

Болгер помолчала.

-  Тогда человеку остаётся только два пути: умереть или родиться вновь.

Взглянула прямо в глаза Углю.

- Я помогу тебе отодвинуть срок. Но он снова придёт. И выбор делать тебе одному.

Голос целительницы потвердел.

-  Закрой глаза и расслабься… Смотри и слушай. Сначала будет тьма. Но она будет недолгой. Ибо свет и во тьме светит. И когда неумолимое подойдет к тебе и ты почувствуешь холод его прикосновения, как тёплыё взгляд  Ангела – откроется тебе с другой стороны коридор, залитый мягким янтарно-белым светом. И ты пойдёшь по нему. И нежностью, и силой наполнится твоя грудь. И ты поймёшь, просветлённый, что Любовь – это Бог. И пока ты любишь Бога – тьма не сможет победить тебя. И когда осознание этой истины отзовётся стоном в каждой клеточке твоего естества, ты окажешься в светлом зале с неясными размытыми стенами -    бело-розовое молоко пролилось с неба. И увидишь посередине зала чёрный неровный камень. И этот камень будет дышать. И ты почувствуешь, какая страшная усталость и опустошение возникает в тебе от его дыхания, как опускаются руки, как исчезают краски в мире и свинцовая скука расплющивает тебя и погружает в небытие сна. Но ты не сдавайся. Вздохи разочарования – не твои. Это чёрный камень тьмы толкает в твои лёгкие пепел. Это он высасывает твои силы и твою радость. Не сдавайся ему. Прошепчи:

Где моря зелёные
И хребты прозрачные
Светят звёзды новые  -
Как сердца горящие.
Дарят нам стремление,
Силу наднебесную
И выздоровление
Чистому и честному

И в потоках молочных звёздных вдруг окажешься ты… И омоют они тебя всего. А пламя в твоём сердце будет нарастать, оно станет нестерпимым – и лопнет с визгом пронзительным чёрный камень и разлетится на горящие куски, и запылает сверкающим белым огнём чёрная тень на месте камня, и выплюнет из себя чёрную стрелу. Лови! Сжимай её в своих ладонях. И всей силой, всем существом, всей грудью своей огневой крикни:

Дай, Господи, мирозданий Творитель, спасение мне в Любви Твоей!

И вспыхнет ослепительно белая звезда и исчезнет всё вокруг тебя в белом сиянии – сломится в ладонях чёрная стрела, по рёву далёкому поймёшь – свершилось, так брось, брось эти останки тёмной власти в сияние, в кипящее молоко – пусть уйдёт из тебя навсегда чёрное острие тьмы! Да будет так!

Уголь увидел выжженную пустыню и высохшие русла рек.

-  Я помогла тебе. Вновь наполнить русла водой и посеять на берегах семена трав, чтоб вновь ожили и расцвели берега, должен ты, воин.

Уголь очнулся, открыл глаза. Он чувствовал себя свежим и совершенно здоровым. Он пошевелил рукой, ногой – и даже рассмеялся от той лёгкости, какая вернулась в его тело. Болгер протянула ему деревянный ковшик:

-  Выпей.

Уголь принял ковшик, залпом выпил холодную и какую-то очень вкусную воду, и хотя посудинка-то была небольшой, жажда сразу прошла, а голова удивительно прояснилась.

Он возвратил ковшик женщине.

-  Спасибо тебе за всё.

-  Спасибо Богу – он помог тебе и мне. Посиди ещё немного, воин.

Болгер отвернулась, сама села за стол, перед горящей свечой.

Уголь улыбнулся:
-  Откуда ты знаешь, что я воин?

-  Это видно, - тихо ответила женщина, глядя неподвижно на язычок свечи, - ты несёшь на плечах войну.

-  Ты говоришь, как она.

-  Деис? – снова как-то робко, изменившимся голосом спросила Болгер, по-детски беззащитно и открыто взглянула на него.

-  Деис.

Уголь задумался.

-  У каждого свой путь. Я не разглядел сразу, что на Дингвиса возложена миссия света. Я понял это только на поэтическом турнире… Он начал читать стихотворение… И я увидел Туэру, и Авериту под белым светом её…

-  Война, опять война, - прошептала Болгер.

-  Что ты знаешь о войне, - так же тихо сказал Уголь, продолжая думать о чём-то своём. И вдруг лицо его смягчилось. Он посмотрел ласково на женщину, всю съёжившуюся перед свечой, придвинул к столу скамейку …

-  Спасибо тебе, добрая колдунья.

Улыбнулся.

-  Я думал раньше, что добрых колдуний не бывает. Теперь я понял, как ошибался. Чем я могу помочь тебе?

-  Ты ничем не можешь мне помочь, - сказала Болгер с каким-то трудом. – Я много лет жду одну девушку, которая должна прийти ко мне… Я должна сказать ей, что Любовь в мире всё-таки существует.

- И опять ты говоришь, как она, - Уголь внимательно посмотрел на целительницу. – Ты знала Деис.

-  Знала, - и Болгер опять как-то затравленно взглянула на него и тут же отвела взгляд. – Я должна сказать тебе кое-что, воин…

Она старалась держаться спокойно, но это ей плохо удавалось.

-  Я не из рода флеев, - проговорила она сдавленно. – Ты догадался, я знаю. Ты много видишь и много знаешь - больше, чем я.  Ты ничего не спрашиваешь – тебе известно многое. И то, что я должна сказать тебе, ты тоже…

Она судорожно перевела дыхание.

-  Не волнуйся, - сказал Уголь, - я слушаю.

-  Я не волнуюсь.

Болгер помолчала, и уже спокойней:

-  Когда-то долина флеев не была изолирована. Разные миры на Земле, существующие ныне обособленно, составляли раньше единый огромный мир… В этой долине  жила тогда большая община рода человеков. Они были в те времена ещё не такими, как сейчас, в Мире спящих. Они не утеряли до конца сокровенные знания. Небо находилось близко от них… Я была тогда ещё совсем маленькой девочкой, но я помню, какая яркая и весёлая жизнь кипела в этой долине… Господи, как давно это было!

Она помедлила.

-  Но вот настал час – и все мужчины одели доспехи и ушли. А женщины плакали, провожая их. Я помню эту синюю-синюю ночь. Мой отец – красивый и сильный, в железной рубахе, поднял меня на руки, поцеловал… А я обнимала его и не хотела отпускать: « Не уходи».

Но он ушёл. Я плакала, вырывалась из рук матери… Маленькая я была, глупышка – ей, моей лучшей-прелучшей, тоже ведь было очень тяжело.  Тяжелей, чем мне. Я спрашивала:
«Куда он ушёл?»

 А она гладила меня, целовала. И сквозь слёзы:
«На войну».

«Что такое война? Я не хочу, чтобы он уходил на войну».

«Он скоро вернётся».

Но он больше не вернулся.

А на следующее утро было то, что мне никогда не забыть. Сквозь огонь, дым, крики неслись страшные всадники на вороных и чёрных крылатых конях. Это полчища с тёмной стороны Вселенной вторглись на Землю. Бежала моя мать со мной на руках, бежали женщины и дети, а на них обрушивались сверху тёмные воины…  Может, моя мать осталась одна в живых? Я помню, она одна бежала уже к лесу, прижимая меня к груди… Вот тут и появился тот всадник на огромном чёрном коне. Он мчался прямо на нас. Он был без шлема, абсолютно лысый, или просто гладко выбритый… Он поднял копьё и метнул в нас. Мать отшвырнула меня в последний момент, я ударилась больно о землю, и не увидела ничего, услышала только крик, пронзительный крик, который стоит до сих пор у меня в ушах… Мать хотела спасти меня, она успела крикнуть: «беги!» Но я не могла бежать. Я только кричала от боли и страха. Всадник как гора навис надо мной. Мне показалось – лицо у него чёрное. На самом деле, он был просто очень смуглый. Он посмотрел на меня… Я никогда не забуду этот страшный безжалостный взгляд, эти горящие глаза, прожёгшие меня насквозь…

Болгер задохнулась от волнения…

-  Он бы убил меня, сейчас я понимаю это. Но мне повезло. С неба вдруг обрушился витязь в фиолетовых доспехах на прекрасном белом коне и крикнул:
«Горун, нас атакуют, летим!»

И они унеслись оба…

Потом я плакала над своей матерью. Я не могла понять, что она умерла. Всё казалось мне – вот она встанет сейчас, обнимет, утешит, приласкает меня. Ведь она всегда говорила, что будет  рядом со мной… И вот - она лежит, – холодная, чужая, с ужасной раной на груди… И молчит. Странно, я чувствовала тогда больше обиду, чем жалость к ней. Я не встречалась до той поры со смертью и не знала, что это такое… Конечно, я тоже умерла бы.

Но вдруг прекрасная золотоволосая женщина в длинном белом платье подошла ко мне. Слёзы стояли в её глазах. Она подняла меня, прижала к себе, как мама. И унесла в край золотых звёзд и белых гор, и с той поры ангелы и феи растили и воспитывали меня… Но когда пришёл срок, я снова спустилась в эту долину. Её было теперь не узнать. И жили тут теперь флеи… С тех пор и я живу здесь вместе с ними. Я состарилась, позабыла многое, чему учили меня в обители золотых звёзд – я ведь принадлежу роду человеков, а они давно потеряли связь с небом и утратили секрет вечной молодости… Но что я всегда буду помнить – это последний завет Деис, а именно так звали золотоволосую женщину, Деис, когда она провожала меня сюда:

«Что бы не случилось, мы всегда с тобой и все мы любим тебя, ибо Любовь всегда жива во Вселенной, и победить её – нельзя. Жизнь земная – только мгновение. Только сон. А жизнь небесная – бесконечна. Скажи это девушке из рода флеев, которая придёт к тебе в свой черёд. Так же как ты скажешь это фиолетовому воину на белом коне, который явится к тебе перед ней. Которого ты видела уже когда-то… Может быть, эти слова будут началом его нового рождения»… Болгер прямо и открыто посмотрела на Угля.

-  Я запомнила и твоё лицо, воин. Твой шлем был без забрала. Фиолетовый всадник – это ты.

Оба долго молчали. Свеча затрещала, выпустила сиреневый клубочек дыма.

-  Прости меня, - сказал Уголь.

-  Не надо, я всё знаю, зла во мне нет, - замахала руками маленькая женщина. – Но тебе надо спешить. Погоди-ка…

Болгер поспешно спрыгнула с  табуретки. Метнулась в чулан, тут же вынырнула из него с маленьким ларчиком в руках, обитым зелёным сукном. Подлетела к самому большому сундуку в углу, сбросила ворох тряпок – да это и не тряпки, оказывается, а махрястое, сшитое из разноцветных кусков покрывало, прятавшее, как выяснилось, пузатый глиняный горшок с двумя дугообразными ручками. Поманила пальцем Угля.

Горшок был доверху наполнен водой.

-  Особая вода, заговорённая, - пояснила  целительница. Открыла, тут же закрыла зелёный ларчик: в маленьких проворных ручках её сверкнула звёздочка – крошечный кусочек хрусталя.

- Хрусталь – это глаза. Я собираю его в горах.

И бросила кристалл в воду. И тут же ярко и отчётливо Уголь увидел картинку на поверхности воды: полуразрушенный храм с луковичным куполом.

-  Это Дикое поле, вход в Мир спящих, - сказал он.

-  Да, именно сюда силы тьмы направят главный удар.

В следующий момент картинка задёрнулась плотной серой занавеской. Болгер кинула ещё один звёздный камешек – никаких изменений.

-  Дальше смотреть бесполезно, - сокрушённо посетовала женщина, - эта завеса мешает мне уже несколько дней. Я не могу узнать, кто предводительствует тёмным воинством, где Дингвис, когда мне ждать девушку, которая должна прийти  после тебя… 

Уголь задумчиво смотрел на пелену, закрывшую изображение в воде.

-   Храм возле Кивежа остался с прежних времён?

-  Да. Как и на Диком поле, он был полуразрушен, но флеи, придя в долину, восстановили его. Внутри всё было выжжено – ни алтаря не осталось, ни фресок… Поэтому церковь флеев внутри пустая. Только икона на моём окне – Мадонна с младенцем – чудом уцелела в пожарище.

Уголь медленно приблизился к окну. Взял дощечку с выцветшим рисунком  и некоторое время разглядывал её. Бережно поставил на место.

-  Мне пора идти, Болгер.

-  Вы обязательно встретитесь с Деис, - вдруг снова как-то сдавленно проговорила та, - встретитесь, чтобы не случилось, - в глазах её, кажется, блеснули слёзы? – она тоже – ждёт тебя.

Уголь подошёл к маленькой женщине, обнял её:
-  Спасибо тебе за всё.
Поцеловал в лоб.
-  Мы ещё увидимся.
И стремительно вышел из дома.

Болгер, изумлённо распахнув и без того огромные глаза, долго смотрела на дверь, словно ожидая, что она откроется вновь. Затем перевела взгляд на горшок с заговорённой водой… Страшное тёмное лицо с гладко выбритым черепом и пронзительными жестокими глазами смотрело на неё из воды. Она вскрикнула, толкнула горшок, он упал с сундука, разбился на несколько черепков, вода разлилась по всему полу, промочила ей ноги… Болгер бросилась было к выходу, но в самой двери остановилась, замерла… Подошла к окну, и перед иконой – Мадонна держала на руках младенца – долго стояла, крестилась и неслышно шептала молитвы.

А Уголь быстрым шагом миновал лес и вышел к озеру. Флеи кинулись к нему:

-  Ну как, всё хорошо?

-  Всё хорошо.

-  Дингвис пропал, - Аркадьюшка нервно махнул рукой. – Я даже сплавал, где он отдыхать остановился, - нет его! Он сон накануне рассказывал: там за лесом есть ход в горе – к стоикам. Он, наверное, к ним пошёл.

Уголь посмотрел вдаль.

-  А это не он?

Но это был не он…

-  А я ведь знаю эту девушку, - сказал Иваньюшка, - она живёт в Снежтиче. Её зовут – Фея. Я её сегодня на поэтическом турнире видел, она рядом с Дингвисом сидела. И платьице на ней такое же – с вышитыми ромашками.

Все трое прыгнули в лодку. Уголь споткнулся о свои латы – так и лежали, видимо, здесь, а он и не заметил. Аркадьюшка с силой оттолкнулся веслом от берега.

-  Осторожней, тут плавуны.

-  Да… Плавуны эти, - пробормотал Аркадьюшка. И на вёсла с Иваньюшкой они налегли так дружно, что огромная лодка, корабль почти, буквально вылетела из бухты и через минуту они встретились с девушкой-ромашкой посередине озера. Девушка бросила вёсла, закрыла лицо ладонями и заплакала.

-  Ты почему здесь, красавица? И плачешь чего? Устала?

-  Тебе ведь было плохо.

-  Ну теперь-то, видишь, жив-здоров. Неужели ты вот так всё одна и гребла?

-  Одна, - девушка вытерла слёзы, голос её потвердел.

-  У лодки механизм хитренький, - объяснил Иваньюшка, указывая на замысловатую конструкцию из колёсиков, цепочек и рычажков к которому были прикреплены вёсла. – Вот за эту ручечку крутишь – вёсла сами гребут, усилий вчетверо меньше.

-  Так-то так, - Уголь взял Фею за запястье, - да ладони до волдырей кровавых истёрла.

-  Где Дингвис? – отнимая руку, спросила с тревогой девушка.

-  Сами не знаем, - ответил Аркадьюшка, и к Углю: - порядком времени прошло. Если к стоикам навострячился, наверняка уже к горе вышел. Не догоним.

-  Ничего, Пегас где-то рядом, он нас всех мигом куда нужно донесёт.

Уголь перешагнул в лодку к Фее.

-  Ты пересядь, пожалуйста, на корму, я буду грести.

Дёрнул блестящую металлическую рукоятку – колёса крутанулись, вёсла ударили поводе.

-  Здорово. Сама придумала?

-  Мне помогали.

-  В Снежтиче вообще умненькие изобретатели все, - заметил Иваньюшка. И все вновь дружно навалились на вёсла…

Вечер. Свежо. Темнеющее синее небо. Фиолетовая вода и почерневший лесистый берег. И там, в глубине леса, за корягами, за одетыми в мох вековыми елями, на полянке под шапкой тумана – избушка Болгер.

«Спасибо тебе, маленькая кудесница».

Чух-чух! Чух-чух!

Едва касаясь копытами воды, помахивая огромными белыми крыльями, навстречу им бежал, летел – крылатый скакун – Пегас.


ГЛАВА  4    ПУТЕШЕСТВИЕ ДИНГВИСА НАЧИНАЕТСЯ

Нет, Дингвис  и не собирался плыть к Болгер. Всё произошедшее в конце поэтического турнира: ход времени преломившийся, таинственная звезда – Туэра, картины, краски – всё то, в чём пронёсся или что пронеслось в нём – ошеломило и перевернуло флея. И огнём прожгли его слова Угля, повторившего фактически то же, что сказали ему во сне стоики. Никто больше не услышал их.  Разве что Аркадьюшка - но у этого всё пролетело мимо ушей. Хотя накануне Дингвис рассказывал ему с Иваньюшкой свой сон, и слова сии, пусть и без последних строчек, друг его мог бы и запомнить. Но обиды на товарища у Дингвиса не было. Пока бегом они несли Угля к Днеа, он решил один отправиться в путешествие к стоикам. Не нужны первому поэту флеев сопровождающие – его одного позвали. Жаль, конечно, что из-за Угля конец поэтического турнира оказался сорван. Тут уж было ни до чествования, ни до торжественной церемонии награждения его, Дингвиса-победителя, традиционным дубовым бочонком с квасом. Но и здесь флей ни на кого не обиделся. Он весь был – путешествие! Разумеется, существовали какие-то неясности. Фраза Угля  - о зле, которое начнёт свой последний поход, была ему не совсем понятна. Что такое зло? Языкастый Горун из кореньев в доме Аркадьюшки, или всякие прочие страшилища во флейских байках? Так их никто не видел в яви… Нет, всё это было не главным. Главным было то, что он, Дингвис, выбран для какой-то таинственной и важной миссии. Что стоики ждут его. И что от него, Дингвиса, возможно зависит судьба целых миров. Вот эта гордая мысль буквально опьяняла флея. Опьяняла почище любого количества выпитого – самого терпкого! Самого крепкого! – яблочного кваса. Всё остальное – недомолвки, неясности – чепуха! Он, он выбран! И он выполнит всё, что возложено, или будет возложено на него.

На берегу Днеа нашлись только три лодки. В одну, самую большую, положили Угля, на вёсла сели Аркадьюшка с Иваньюшкой. Лодку поменьше занял Дингвис – имеет право, как первый поэт флеев! Тем более третья – корыто, а не лодка, оказалась вдобавок и с течью. Так что все остальные флеи осталися – на берегу! Правда по ходу плавания из одного притока выскочила на хрупкой лодчонке знакомая девушка-ромашка – опять тут как тут! – но вскоре отстала. А Дингвис приналёг на вёсла, нагнал друзей, порядком они успели оторваться, и весь путь до середины Дальнего озера, кстати, солидный по расстоянию, шёл с ними нос в нос. И только тут сказал, что передохнёт. А когда друзья скрылись за поворотом, развернулся и поплыл вдоль берега по известному ему пути.

Эх!  Дингвис ещё сильней принажал на вёсла и кораблик его путешествие, нырнув под огромные мохнатые сосновые лапы, оказался в знакомой бухточке, зарастающей потихоньку густым кустарником, усыпанным сизыми, маслянистыми на вид ягодками. Не раздумывая, флей смело прыгнул из лодки прямо в эти кусты, в горячке стремительно продрался сквозь них и очутился в тёмном еловом лесу.

«Не заблудиться бы», - мелькнуло в голове.

Но словно какая-то неведомая сила влекла его, вела безошибочно под еловыми навесами ветвей, закрывающих небо, обводя валежники  и ямы и кочки и вот – лес расступился… И сердце Дингвиса замерло от восторга. Он находился на той самой опушке у подножия белой горы, которую видел в недавнем сне. И плоский камень, приваленный к горе – тут! тут! Дингвис подскочил к нему и – дотронулся. Холодный, влажный, - камень не шелохнулся. Толкнул. Толкнул сильней. Упёрся обеими руками – не поддаётся! не поддаётся! И в этот момент за спиной флея кто-то громко фыркнул.

-  А! – Дингвис крутанулся, ноги запутались, скользнули по гладким камушкам, ими усеяна тут земля, и шлёпнулся на спину, ударившись затылком о непокорную глыбину. И увидел белый туман. Или облака? Они очень низко – кажется, касаются почти чёрно-зелёных верхушек елей, обступивших его; и словно искрящиеся пушинки одуванчиков вьются в воздухе.

Дингвис приподнялся – перед ним стоял крылатый Пегас, смотрел на него своими удивительными глазами-звёздами и улыбался…

Воротник липнет – кровь? Дингвис провёл рукой по шее – нет, полураздавленные сизые ягоды. Это, видимо, когда он ещё через кусты возле озера перехряпал. Эх, - встал, потёр затылок. Нет, Пегас, точно, смеётся.

-  Не отодвигается! – возмущённо крикнул ему Дингвис.

Пегас шагнул к камню. Замер на секундочку, словно собираясь со всеми силами, и – навалился на глыбину грудью. Мышцы на теле вспухли, вздулись, копыта заскользили, взрывая камешки и землю, - и плита, прислоненная к горе, шевельнулась.

-  Есть! – крикнул Дингвис и бросился было тоже поучаствовать, подсобить, но Пегас ударил крыльями: флей еле удержался на ногах от порыва ветра, каменная махинина– не удержалась! – с глухим стуком рухнула она на бок! Крылатый конь подался назад.

Большой неровный ход в горе замерцал, засветился фиолетово – сказочно! волшебно!

Восторг вновь переполнил Дингвиса, и не вошёл он – влетел в дивное сияние, влетел в гору волшебную, в  ход, к стоикам ведущий. И оказался в коридоре с неровными стенами и потолком – изумрудно-голубыми, переливающимися – радужно! звёздно! – никогда не видел он такого богатства, такого разнообразия оттенков и переливов и переходов разной световой глубины!... И воздух – синий здесь, а не фиолетовый, как виделось снаружи, - мерцает, сгущается таинственно далее, куда ведёт заповеданный ему путь.

Где-то внутри Дингвиса посетовало укоризненно: надо было предупредить друзей, поблагодарить Пегаса – ведь именно крылатый скакун помог ему войти сюда, отодвинув камень; вспомнилось почему-то бледное лицо Угля и следом, ни с того ни с сего, – тоненькая девушка-ромашка. Но всё это в мгновение пронеслось в нём. В следующий же миг, забыв про всё, он устремился вперёд, в синеву, в тайну, в Запределье. Оглянулся – и не увидел выхода, только потоки самосиянные – воды? воздуха? стихии, какой не знал он раньше, но которая всегда существовала и есть за пределами мира флеев?...

Вперёд же, вперёд! …

… Странные ощущения охватили Дингвиса. Ему стало казаться, что краски, играющие вокруг огнями и звёздами и синей водой – живые. Они говорят, шепчут ему о чём-то… Они наполняют, пропитывают его насквозь, как губку, растворяя в нем всё суетное, всё злое – то, что всегда мешало ему в прежней жизни и чего он не замечал никогда ранее в себе…

Не сон ли мне вновь снится?

Дорога повела вверх. Дингвис услышал звуки где-то сбоку и над головой – как будто множество людей рубили ход в горе. Шум нарастал, а затем стал глохнуть, пропал за спиной.

И тут же вспышка – луч, свет впереди!

Свет! Свет! Свет!

Дингвис побежал.

Стоики. Белая гора. Белый храм. И небо голубое. И золотые звёзды.

Он не бежал – мчался как стрела!

Зелено, зелено впереди… Почему – зелено?!

Дингвис нёсся по бледнеющему коридору изо всех сил.

Зелено!

Выбежал из горы!..

Яркое изумрудное небо висело над ним. Впереди – не белые горы, нет – гладкие тёмно-зелёные холмы. На склоне одного из них – город. Не стройный, сверкающий, как города флеев, а приземистый, крепкий, тускло-золотистый. Кольцо стены. Выступающие за неё коричневые башни – семейка боровичков… И солнце – глуше, не как у флеев, - на него можно смотреть без рези в глазах, - тёплое, бело-розовое…

-  Откуда ты, незнакомец?

Дингвис вздрогнул, и только тут заметил в стороне, у большого, похожего на рыбину, прям плавники и хвост, наполовину фиолетового, наполовину зелёного камня, группу воинов. Статные, белобородые. Блестящие серебряные шлемы-шишаки, круглые щиты, длинные рубахи из тончайших железных колечек. На поясах мечи и топоры. Короткие копья подняты кверху. Все они с интересом разглядывали флея.

-  Я Дингвис, я из долины флеев, я иду к стоикам.

-  Да, ты не похож на гнимма, - сказал после паузы один из отряда, без копья, с мужественным, но не злым, не свирепым лицом, как, впрочем, и у всех остальных воинов. – Не сочти за труд, возьми горсть земли, - и он показал на чёрную ленточку, выступающую прямо из-под двухцветного камня-рыбы.

Дингвис шагнул к тёмному лоскутку, присел на одно колено. Похоже, это двухцветный обломок скалы, этот каменный лещ, шмякнулся, проелозил здесь и содрал верхний слой почвы вместе с малюсенькой, но густой травкой, покрывающей склон. Дингвис коснулся пальцами земли. Она оказалась податливой и тёплой. Он легко зачерпнул горсть, поднялся, вопросительно взглянул на бородача, попросившего его проделать сию операцию. И вот тут земляной холмик в его ладони вдруг укутался белым облачком. Из облачка высунулись крохотные ручонки, словно из дыма сотканные, и тут же спрятались обратно.

Воины, напряжённо следившие за всем, зашевелились, заулыбались:
-  У нас земля ласковая: посади любое семечко – обнимет, и сразу семечко прорастёт.

-  А недобрым гостям земля ладони – жжёт, - добавил бородач без копья. Обнял флея. – Мы рады тебе, Дингвис. Мы гномы, духи земли. Меня зовут Тиртис. Нас предупредили, что скоро к нам придёт посланник из долины флеев. Когда камень  - гном кивнул на фиолетово-зелёную рыбину, - выпал вдруг из горы, открыв древний ход, о котором мы и не знали даже, мы поняли – ты в пути. Пойдём, нам надо поторопиться, - и Тиртис показал рукой куда-то на дальний краешек неба. Дингвис пригляделся, и увидел далеко-далеко маленькую, но яркую золотисто-чёрную тучку. Он положил горсточку земли на место, пригладил её. И маленькие ручонки вновь высунулись и тоже погладили его ладонь – еле ощутимо, щекотно. Исчезли. Исчезло белое облачко.

-  Пойдём.

И вдвоём с Тиртисом они зашагали по узенькой дорожке вниз. А внизу – долина, заросшая сплошь золотыми и пурпурными цветами. Дорожка пересекает её и взбегает  на противоположный холм к городу-боровичку.

-  Извини, что мы проверили тебя, - сказал Тиртис. – В последнее время гниммы стали почему-то очень активны. Мы наблюдаем их по одному и целыми группами. Пять раз они лазутчиков к нам засылали. Сбреют рыжие бороды, волосы перекрасят – и выдают себя за вас, флеев.

-  Гниммы – это тоже духи земли?

-  Да, но они служат злу.

Зло. Снова это непонятное слово. Дингвис вспомнил поэтический турнир и сказанное Углём, потом Горуна из кореньев, затем странные стуки, которые он слышал в горе, и о последнем хотел было сообщить своему спутнику, но вместо этого спросил:
-  Мы, наверное, идём к стоикам?

-  Нет, - Тиртис покачал головой, - от нас нет прямой дороги в мир стоиков. Мы отправим тебя к царевне Воде, она тебе поможет. Видишь, - гном вновь показал на чёрно-золотую тучку, - она специально шлёт нам дождь.

Дингвис почувствовал некоторое разочарование и беспокойство одновременно перед неожиданной перспективой нового путешествия. С кислым видом наблюдал он за грозовым облаком, которое явно приближалось, меняя цвет. Теперь оно, пожалуй, сизо-чёрно-золотое.

Они спустились в долину. Запахло густо и сладко – мёдом. Флей поводил ладошкой по красным, жёлтым цветочным головкам, испачкался в золотистой пыльце. Всё, в принципе, здесь, как в мире флеев, а вместе с тем всё иначе. Краски немного другие. Темнее. Или наоборот  ярче? Ни шиша не поймёшь под этим зелёным небом.

-  Я вообще-то впервые путешествую в Запределье, - Дингвис покосился на своего провожатого. – Стоики вот пригласили во сне – пошёл… Я пишу стихи. Я - лучший поэт долины флеев.

-  Я рад, - ответил просто гном, не сбавляя шага.

«Не надо было мне тут о поэзии, - подумал Дингвис, - он, земляной дух, наверняка что такое стихи не знает».

Флей вспомнил о похожей, ещё более сдержанной, реакции Угля на подобное его заявление в доме Аркадьюшки прошлой ночью.

-  А ты случайно не знаешь, Тиртис, некоего Угля? Он ездит на крылатом коне…

-  Уголь?

Гном даже приостановился на мгновение.

-  Как не знать! Мы все очень хорошо знаем и любим этого славного витязя. Он нам много помог… Он совсем недавно был у нас.

-  А теперь он у нас, - похвастался флей.

-  Это хорошо. Значит, мы его скоро снова, может быть, увидим.

-  Правда, у него есть некоторые странности, - осторожно произнёс Дингвис.

-  Странности? Ты наверное имеешь в виду его имя?

- Да, - кивнул Дингвис, хотя об этом в данный момент он даже не думал.

- Уголь – ненастоящее его имя. Настоящего никто не знает, - Тиртис пошёл быстрее, хотя они уже поднимались в гору. Флей едва поспевал за ним. – Дело в том, что он уже очень давно ищет одну женщину…

-  Деис! – перебил его Дингвис.

-  Да. Когда-то их разлучили силы зла, сам он чуть не погиб… С той поры, говорят, он и взял себе это угрюмое прозвище…

Тиртис ещё что-то хотел сказать, но –
Дзинь! Дзинь! – мелодично, звонко разнеслось в воздухе: это приветственно зазвенели колокола башни, к которой они подходили.

- У нас принято встречать желанных гостей звонницей, - пояснил Тиртис.

Бац! – упала, клацнула железная башенная дверь, превратившись в откидной мостик на цепях. Как интересно! По мостику из башни чинно прошествовали четверо гномов без доспехов и в пояс поклонились флею:

-  Добро пожаловать в наш город.

Дингвис тоже поклонился:
-  Спасибо.

Гномы посторонились, жестами приглашая их войти. По мосточку-перевёртышу, сквозь узенький коридор, где и двоим трудно разминуться, Дингвис со своим визави протопали гулко по напольным металлическим плитам и вошли в город.

Ой, крепостные стены и тут продолжаются?...

-  Пойдём, пойдём.

 И Тиртис заспешил по улочке-змейке, загибающей вверх и вправо, по булыжной мостовой, похожей на блестящую коричневую чешую.
Улица… Это – улица? Канава каменная, но не улица. Дома – неровные квадраты и прямоугольники, слепленные, склеенные между собой… Двери железные , высоко, - вероятно тоже откидываются мостиками, лесенками. Окна узкие, как бойницы, под самыми плоскими черепичными крышами, эдак на уровне третьего-четвёртого этажей. Какие уж тут дворики, садики, деревца, какая уж роспись, мозаика и лепнина… Кстати, общий цвет домов издали-то золотистый, а вблизи – бурый. Да, именно бурый. И улочка, по которой они петляют, конечно – змея, вьюн. И ни души на ней.

-  У вас, флеев, города наверное совсем другие, - сказал Тиртис, - изысканные, утончённые, какие и должны быть у поэтов:
«Остров на море лежит,
 Град на острове стоит.
 С златоглавыми церквями,
 С теремами да садами;
 Ель растёт перед дворцом,
 А под ней хрустальный дом»…

«А пожалуй, он в поэзии разбирается, - приятно удивился Дингвис, - какие хорошие стихи». И вслух:
-  Это ты написал?

-  Нет. Я мало смыслю в стихах. Это какой-то поэт из другого земного мира.

«Значит, не только флеи пишут стихи», - ковырнуло Дингвиса.

-  Когда-то предки флеев, - продолжал гном, - ушли из своих родных краёв на восход солнца и встретили на своём пути долину, защищённую со всех сторон белыми горами. С тех пор вы не знаете войн. А мы воюем постоянно. Наш город – город-крепость. Всё приспособлено здесь для обороны. Все подчиняются строгой дисциплине. Жизнь, к которой ты привык, - обычная человеческая жизнь, - только там, за этими слепыми фасадами, во внутренних дворах… Там есть и сады, и фонтаны… Там мы перестаём быть воинами. Но извини, - голос Тиртиса сделался виноватым, - я не могу пригласить тебя туда, видишь…

Дингвис задрал голову – туча заняла уже полнеба. Чёрно-сизая, страшная. Стремительная! Вот, сейчас, она проглотит бело-розовое солнце. Вот она проглотило его!..

Резко потемнело. Серо. Мрачно. Улицу перегородила высокая башня-гриб. Бойницы на нижней нависающей стороне крыши-шляпки. Из них удобно кидать камни вниз или метать стрелы…

Задребезжали цепи, дверь с лязгом припечаталась к мостовой. Навстречу показался гном в кольчуге, но без шлема:
-  Добро пожаловать в место силы.

-  Свенз, - сказал ему Тиртис, - сходи к холму, пусть все возвращаются. В дождь гниммы не нападут. Вероятно, это была ложная тревога.

Воин кивнул и заспешил вниз по улице. А они, миновав башню, вышли на круглую площадь, окружённую зубчатым каменным забором. Посреди её на низеньком, в шаг, постаменте лежал большой, роста в полтора, блестящий металлический шар. Или просто похожий на металлический?  Когда они приблизились к нему, флей хотел потрогать его, но Тиртис перехватил его руку.

-  В шаре сейчас слишком большая энергия. Он сделан из особого сплава металлов и способен вбирать и накапливать в себе силу земли. Иногда мы поворачиваем его с помощью магической формулы, а иногда, как сейчас, например, он поворачивается сам – и энергия земли уходит в небо. Соединяется с силой воды, огня и воздуха. Приходит гроза. В шар ударяет молния. И тогда до него можно дотрагиваться. Молния – это момент единения и гармонизации всех стихий. Могучая очищающая волна энергии прокатывается по пространству, сметая  на своём пути всё тёмное и злое.

-  Поэтому гниммы не нападают в грозу! – даже обрадовался этой своей догадке Дингвис.

-  Да, А теперь главное. После удара молнии над шаром образуется водяной столб. Ты должен прикоснуться к нему…

Тиртис не договорил – гул раздался на другой стороне долины. На потемневшем черно-зелёном склоне холма, примерно в том месте, откуда они пришли, расползалось рыжеватое облако пыли.

-  Не может быть.

Огромный чёрный провал зиял в горе, и из него в клубах пыли выскакивали десятки серых фигур. Крики и звон мечей понеслись оттуда. И тут же пронзительно и непрерывно ударили колокола.

-  Тиртис! Тиртис! – по площади к ним бежали несколько белобородых воинов. – Гниммы пробили ход в горе!

Тиртис обернулся к флею и тот удивился, как посуровело его лицо.

-  Дингвис, ты всё понял. Не опасайся ничего. Счастья.

Он притянул, крепко обнял Дингвиса и гномы все вместе бросились с площади, выбежали сквозь башню… Колокола по всему городу продолжали  надрываться. Шум схватки на противоположном холме усилился, но за пылью ничего уже нельзя было различить.

«Он толком ничего не объяснил!» - отчаянно пронеслось в голове флея, он посмотрел на шар, и тут небо грохнуло ужасно, раскололось…

Дингвис не понял, почему он лежит. В ушах звенело, перед глазами плыли красные круги, а сверху низвергались на него потоки воды, они заливали нос и рот, они вымочили его до нитки.

-  Тиртис, - хрипло позвал он, закашлялся, поднялся на четвереньки. Голова кружилась, уплывала куда-то… Дингвис встал, пошатываясь, и тут же споткнулся обо что-то,  шагнул машинально вперёд, чтоб не упасть, и налетел, прилепился к металлическому шару…

-  А-а…
 
Ручьи бежали  по лицу, по затылку, стекали за шиворот. Дингвис поднял голову и увидел наверху нед шаром яркую извивающуюся струю воды, он вспомнил, как Аркадьюшка поймал однажды в Днеа серебряного угря и показывал его всем, посадив в большой чан с водой…

«А почему я должен прикоснуться к этой струе? Тиртис сказал – столб, а не струя»…

Дингвис дотянулся до водяного угря – и ладони прилипли к нему.  Огромная сила потянула его вверх, оторвала от земли. Миг – и он уже над металлическим шаром.

«Как это, вода падает, а я поднимаюсь», - ошарашено пронеслось в голове, но раздумывать было недосуг: сквозь ливень, сквозь водопады стремительно поднимала его неведомая сила вверх, вверх! Захлёбываясь, Дингвис поднял лицо и увидел голубой прорыв над собой.

«Стоики» - ещё успел подумать он.


ГЛАВА  5    ДАВНО, ТЫСЯЧУ ЛЕТ НАЗАД

«Деис»…

Он открыл глаза. И увидел над собой голубое глубокое небо. Всё покачивалось вокруг и лёгкиё свежий ветерок приятно обдувал лицо.

Он слишком поздно почувствовал опасность. Он думал о Деис… Он забыл… Он пришпорил Пегаса и хотел развернуться, но было уже поздно. Он не почувствовал удара, только вдруг дикая боль прошила грудь со спины и разметала сердце… И резкая липкая слабость – ладони сразу стали мокрыми, меч выскользнул из них. Он упал на гриву коню – и конь понёс… А он в стремительно темнеющем мире всё пытался удержать ускользающий образ Деис, и не мог его сохранить…

-  Деис…

-  Деис теперь далеко, до неё не доплыть.

Уголь вздрогнул, рука непроизвольно скользнула по бедру – меча не было. И доспехов – тоже. Он резко поднялся, ни боли в сердце, ни слабости… Молодой человек, почти юноша, сидел перед ним. Светлорусые волосы. Глаза – голубые, ясные; строгое лицо; золотой крестик на груди.

Далее, у мачты, на носу корабля ещё несколько человек в белом.

А вокруг – сияющая голубая вода, словно освещённая изнутри каким-то чудным светом. Вода от края и до края! Она сливается с небом. И белый парус корабля – птица, летящая в океане-небе.

-  Мы стоики, - сказал юноша, - мы не причиним тебе зла. А меч мы тебе отдадим. И доспехи тоже. Ты был ранен, надо было тебя подлечить. Твоя железная рубашка мешала нам.

-  Спасибо.

-  Спасибо Деис – она молилась за тебя, может быть, поэтому твой удивительный конь ушёл от стрел и вынес тебя к Океану богов.

-  Что с Деис? – голос Угля сорвался.

Юноша посмотрел на него строго и задумчиво.

-  После того, как ты покинул Деис, мир её атаковали орды Горуна. Они уничтожили несколько смежных пространств. Но на большее сил у них нет. Деис в безопасности. Но добраться теперь до неё невозможно: на всех дорогах тёмные заслоны.

Уголь отвернулся. Некоторое время оба молчали.  Затем юноша  сказал виновато:

-  Не переживай так. Ведь всё могло быть гораздо хуже.
Уголь кивнул. Посмотрел на небо, море. Всё как-то неуловимо менялось - звёзды может расцветут сейчас в океано-небе лотосом или кувшинками, и колокольчики зазвенят, и откроются дали волшебные…

-  Куда мы плывём?

Синий воздух сгущался впереди.

-  Уголь, почему ты сразу не оставил войско Горуна? Сын Бога ждал тебя. Вы ведь встречались когда-то раньше?

Уголь покачал головой:
-  Нет.

-  Почему ты не хочешь остаться с нами?

-  Ты не ответил на мой вопрос, стоик. Куда мы плывём?

Воздух темнеет, лепится в изгибистые линии холмов, вот холмы окружили их – и начали светлеть, прозрачнеть – и не море-океан: снежные поля, торосы ледовые расстелись вширь и вдаль! Что это?! В небе синем засверкал переливчатый диск, из него упал вниз светло-бирюзовый столб света. Столб раздался в стороны. Ледяные всплески охватили его гигантской короной. Корона взметнулась остроконечными зубцами-пиками вверх, выпрямилась стремительно в заснеженный горный хребет, а за ним – стена тумана, - перекаты, переливы, зелёная дымка, мгла. Они пронизали её насквозь!...


… Залитый солнцем белый город подымался перед ними из воды. Многоступенчатые циклопические пирамиды с сахарными башнями на вершинах, величественные своды дворцов, обсерватории с оранжевыми, золотыми куполами, сонмы статуй – фигуры людей со свитками, с книгами, с музыкальными инструментами, похожими на арфы, на гусли. Квадраты, кубы домов – узкие окна в несколько этажей, хрустально-синие треугольники крыш. Галереи. Колоннады из белого и розового мрамора. Гигантские, с тусклым блеском чёрно-фиолетовые камни-монолиты, окольцованные концентрическими разводами стен, и на этих стенах – тысячи мужчин и женщин в белых длинных одеждах – куда они идут, о чём говорят?..

Море вокруг города кипит, целые вереницы подводных кораблей со стеклянным верхом, без мачт, всплывают из глубины и вновь погружаются в неё… И там! – в зелёной толще воды  - арки и грандиозные храмы, и нагромождение хрустальных куполов, сфер и полукружий, залитых изнутри золотистым светом – продолжение великого города! – всё уходит, теряется в изумрудной бездне.

Серебристая спица – блистающий клинок меча – зависла в воздухе возле корабля стоиков.

-  Приветствую тебя, - шепнул Уголь.

В  следующий момент корабль их развернулся над городом и помчался в сторону от него, над синим морем, над цепочкой зелёных островов, вытянутых к самому горизонту, и яркая белая точка вспыхнула вдали. Не точка – огонёчек. Бутон цветка. Нет, уже купол луковичный с крестом, возвышающийся из воды. Большой. Огромный.  Смерч закрутился вокруг них. Золото и огонь! Уголь не увидел – почувствовал, что они опускаются…

… Ослепительное бурлящее озеро! И сотни изящных сверкающих бело-золотых триер покачиваются на огненных волнах…

Уголь зажмурился, закрыл глаза ладонями от нестерпимого света и жара.

-  Эти корабли, -  услышал он голос стоика, - называются кораблями Второго пришествия. Это корабли духа. Они создаются из тончайших энергий, они будут  неуязвимы для тьмы. Сколько сил мы отдаём этой флотилии. Из скольких молитв и подвигов духовных соткано каждое волоконце, мириады которых в своём сцеплении образовывают корабль! Не одно столетие земное ещё минует, сколько ещё бед вынесет планета, через сколько испытаний пройдёт, прежде чем наступит срок и корабли будут достроены. Но они будут достроены! И мы пройдём очистительной волной по земле… И наступит конец злу…

Уголь перестал слышать стоика… А когда зрение и слух вновь вернулись к нему, корабль покачивался опять в синем Океане богов. Не было ничего никогда – загадочного белого города, спрятанного во льдах,  огненной флотилии стоиков под луковичным куполом великого храма…

Свежий ветерок приятно обдувал лицо. Пегас откуда ни возьмись подлетел к нему, ткнулся радостно головой в плечо, затанцевал весело вокруг корабля, помахивая огромными белыми крыльями…

Уголь всей грудью вдохнул прохладный воздух.

-  Ты отвык от высоких энергий, - улыбнулся юноша с золотым крестиком на груди.

-  Я знаю, где мы были, - сказал Уголь. – Иногда этот мир называют миром царевны Воды. Но это не совсем точно. Эта цивилизация, считающаяся погибшей, находится на Северном полюсе Земли и называется Гипербореей. Она родоначальница всех земных цивилизаций. Только я думал, она закрыта от всех других миров.

-  Так оно и есть, - ответил молодой человек, - но мы, стоики, выбраны Богом наследниками её прошлой славы. Мы единственные имеем связь с ней.

-  Они помогают вам строить корабли.

-  Да, и более безопасного места для строительства флотилии на Земле не найти. Наступит время, и Гиперборея, считающаяся погибшей, а то и вовсе никогда несуществовавшей  -  воскреснет. Многие говорят, что спасение человечества придёт с Востока. Нет, оно придёт с Севера.
Юноша помолчал.

-  Теперь ты знаешь всё.

-  И вдруг в упор, с напряжением:

-  Уголь, ты останешься с нами? Оставайся. Мы ведь тоже войны, мы тоже берём в руки оружие, когда это необходимо.

И все стоики на корабле обернулись к  Углю:
«Оставайся».

Уголь  покачал головой:               
-  Нет.

Неуловимо – грусть. Грусть и разочарование.

-  Нет, - повторил Уголь, - я не останусь… Дело не в том, воин я или нет, - он посмотрел вдаль. – Я не воин. Я… мечтаю о том дне, когда я брошу меч и больше никогда не возьму его в руки. Просто… - помедлил. - Я не могу – остаться… Я буду искать дорогу к Деис. Я попробую пробиться к ней через заслоны тьмы… Я обещал ей – вернуться.

Юноша улыбнулся – печально на сей раз.

-  Мы знали, что ты, скорее всего, откажешься.

Задумчиво посмотрел на море.

-  Сын Бога просил напомнить тебе слова, которые ты уже слышал на Аверите, где светит белая звезда – Туэра…

«Когда увидите Слово, летящее белой птицей и золотой звездой, и чудной мелодией, преодолевающей пространства, даст росток золотое зерно, и вновь расцветёт Земля на берегу Млечной реки Древом жизни и даст Древо яблоки золотые. Только пусть услышавший слово поспешает: силы зла начнут в этот миг последний поход. И горе всем, если он не успеет».

_________________________________________________________


Ночь. Шорохами таинственными наполнен лес. Опушка. Завал из камней. Десятки невидимых глаз следят за ними из темноты. Чёрные ели склонились. Не ели – чудища со вздыбленной шерстью,  - схватят сейчас и уволокут неведомо куда в дебри лесные, в овраги, в болота да омуты бездонные.

Уголь виновато улыбнулся:
- Вот такая история.

Гнетущее напряжение висело в воздухе.

-  А давно это было? – тихо спросил Иваньюшка.

-  Давно… Тысячу лет назад. Я объездил всю Землю, я побывал во многих мирах… Но к Деис пробиться так и не смог. Вы, флеи, простите меня, - я ведь изначально пришёл на Землю как воин тьмы.

-  Да, - Аркадьюшка махнул рукой, - вот Дингвис теперь как?

Приглушённые рыдания. Это Фея, сидевшая возле самого пожножия горы, там, где недавно ещё был ход к гномам, а теперь бугрился спящим драконом навал из камней, заплакала, закрыв лицо ладонями.

-  А это что за слёзы?

-  Ничего, - прошептала она.
Уголь подошёл к девушке, обнял её, и как можно мягче:
-  Ну я же сказал, что с Дингвисом всё хорошо, он успел пройти, его не засыпало камнями. Успокаивайся. Ну?...

-  Это любовь, - сказал Аркадьюшка. – У нас так бывает. Влюбляются, и потом живут дружно и весело вместе в доме.

 Фея заплакала ещё сильней.

 Аркадьюшка виновато крякнул:
-  Эх, дурак я дурак.

Уголь, всё так же обнимая Фею, поднял голову вверх. Туман опустился ещё ниже.Какими-то студенистыми медузоподобными сгустками он начинал затягивать лес  у горы. Потянуло сыростью и гнилью.

-  Тут рядом болота?

-  Нет болот… - покачал головой Аркадьюшка. – Прости меня, Фея.

Девушка перестала плакать, и только всхлипывала.

-  Всё, - нахмурился Уголь. – Нам пора отсюда уходить. Сейчас Пегас перенесёт вас в Кивеж, а я поскачу потом другой дорогой к гномам.

-  Уголь, мы хоть и не войны, - насупился в ответ Аркадьюшка, - но мы не хотим оставаться в стороне. Если силы зла («силы зла» он проговорил как-то неуверенно) пошли в последний поход, мы тоже пригодимся. Мы можем не только стихи писать, мы сражаться будем.

-  Да, - высвобождаясь из рук Угля, отвердевшим голоском поддержала его Фея. А Иваньюшка встал и снял шапку.

Уголь несколько растроганно посмотрел на всех троих.

-  Милые мои флеи, вы не останетесь в стороне. Никто в эти земные часы не останется в стороне. Я просто всё узнаю и через день-два вернусь к вам. И мы всё решим. А сейчас вам надо возвращаться в Кивеж и ждать. И тебе, Фея, ждать. Верить и ждать. Я помогу Дингвису. Всё. Пегас вас довезёт сразу всех троих. А потом вернётся ко мне – четвёртому на его спине не поместиться.

Пегас, стоявший до этой минуты в стороне на краю опушки, опустился перед флеями на колени, распластав на земле свои огромные белые крылья. Уголь помог Фее сесть на коня. Следующим на скакуна взгромоздился Аркадьюшка, длинными руками дотянулся до золотой гривы Пегаса. А Иваньюшка уже  ухватил его за пояс.

- В путь.

- Уголь, мы будем ждать тебя.

Пегас поднялся с колен.

- Держитесь крепче.

Взмыл стремительно над деревьями, исчез в туманной заволоке.

Уголь остался один. Напряжение, висевшее в воздухе, вдруг стало нарастать. Ледяным холодом повеяло над поляной…
Уголь пристально вглядывался в студенистые клубки и щупальца, надвигающиеся на него. Воздух уже смрадил, пропитывался ядовитыми испарениями. Стало трудно дышать. И вдруг – глухой рёв. Разлагающиеся сгустки, клочья плоти заколыхались, задрожали…

… Мерзкие гады, ящеры оглушительно ревели, лезли на берег из воды, давя друг друга, разнося в щепы нависающие над озером деревья…

Уголь собрал все силы и сбросил с себя наваждение. Но следующий сон, уже из прошлого, налетел на него,  - закружился, засыпал серебристой пылью, и в пепельном облаке, возникшем перед ним, промелькнул наголо выбритый череп и смуглое тёмное лицо с жестокими пронзительными глазами.

«Пу – уть»…

Да, сначала был именно этот далёкий гул – «пу – уть», - который проникнул к нему сквозь стены угольной шахты: боевой клич тёмного воинства, выступившего в последний поход.


ГЛАВА  6    МЁРТВОЕ ВОИНСТВО ГОРУНА

Чёрный провал вдруг возник перед ним.

«Нет»…

Надвинулся – и непроницаемый мрак закрыл всё пространство.

«Я не проиграл ещё».

Страшные вибрации нарастали где-то внутри  тела. Боль уже была везде. Она усилилась неимоверно. Она прошила каждую клеточку, каждую частичку его существа.

«Я – миры целые попираю своими ногами!»

Горун делал чудовищные усилия, чтобы остановить её. Но боль сламывала его волю. Тело трясло, било, вены вздувались гроздьями, глаза выпучивало из орбит, руки поднимались, царапали уже горло, ещё мгновение – дикий вопль боли вырвется из него и он превратится в визжащее, рвущее себя существо, ничтожное и конченое; и боль-визг-звук вывернет его, изломает, и он лопнет весь, сразу – тысячами кипящих сгустков, - они рассыплются на тысячи и тысячи песчинок, и он перестанет существовать, и пепел его обратится в прах, и сам прах исчезнет…

«Пощади… пощади»…

«Долина спящих», - шепнула бездна.

Горун очнулся. По щекам, по голому черепу его стекали струйки пота. Он долго лежал без движения, помертвевшими глазами вперившись в потолок, где на чёрной ткани шатра переплелись вышитые золотом ящерицы и змеи, подсвеченные кровавыми огнями свечей в бронзовых канделябрах, расставленных вдоль стен.

«Я слишком долго испытывал судьбу. Долина спящих».

Горун резко поднялся, меч ударился о ножку железной кровати. Он не отстегнул ножен, он не снял лат – он не хотел спать. Он уснул. Горун отбросил плотный матерчатый полог и стремительно вышел из шатра.

Двое воинов у входа судорожно раздёрнули перекрещенные копья, попятились в стороны, низко кланяясь ему.

Свинцовое небо. Приземистые серебристо-чёрные холмы – камень и песок. И под ногами – камень и песок.

«Где же Санаил?»

И сразу Горун увидел на небе несущегося к нему во весь опор всадника на крылатом чёрном коне.

« А у того конь был белый», - почему-то поднялось вдруг у него из памяти.

Всадник совсем близко. И вот он уже загарцевал перед шатром, удальски соскочил с коня. Чёрный плащ распахнулся, открыв расшитый золотом и бриллиантовыми нитями чёрный парчовый камзол. Прибывший щегольски тряхнул светлорусыми, с рыжинкой, роскошными ухоженными локонами на голове и с несколько развязной улыбкой, картинно раскинув руки, двинулся навстречу Горуну:

-  Приветствую тебя, славный воитель!

Горун не ответил на приветствие.

-  Я немного опоздал, - я сбился с дороги. Как тебя занесло в эту дыру? Тут сам сатана, - Санаил со смехом похлопал себя по колену, - ногу сломит.

Горун с ненавистью врезался взглядом в красивое холеное лицо собеседника, и ему показалось, что в блестящих, словно слегка хмельных глазах того, в свою очередь, зажглись и тут же погасли недобрые огоньки.

-  Как погляжу, ты сегодня не в духе.

Горун отвернулся, с трудом справляясь с раздражением, и сказал глухо:

-  Бог тьмы снова приходил ко мне.

Развязность мгновенно слетела с Санаила.

-  У нас больше не осталось времени. Мы идём в поход на Мир спящих.

-  Почему именно Мир спящих?

-  Так сказал Бог тьмы.

-  И с каким силами ты собираешься идти в поход? – прищуриваясь, повёл головой Санаил.

-  Гниммы сделали своё дело? – вопросом на вопрос ответил Горун, вновь поднимая на гостя тяжёлый взгляд.

-  Да разве эти чухи могут сделать что-либо самостоятельно? – не отводя глаз, ответил Санаил, на губах его появилась нехорошая улыбка. – Они пробили и засыпали туннель, когда флей по нему уже прошёл, а гномов атаковали в грозу… Жопы свои попусту положили. И только.

-  Ими надо руководить, - с усмешкой в тон ему ответил Горун. – Флей, возможно, просто отвлекающий маневр. Я перехвачу его по дороге к стоикам. А ты скачи к гниммам. Малая часть пусть седлает горные перевалы и не выпускает гномов из их долины. А большую веди ускоренно на Дикое поле. Это всё.

Горун отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Лицо Санаила побелело от бешенства. Губы искривились.

-  А ты? Снова – к   Отшельнику?

-  Я подниму и поведу Мёртвое воинство, - спокойно пояснил Горун, кивнул: - они под этими холмами. – Насмешливо покосился на Санаила: - Или ты думал, что только лишь с толпой землекопов я буду сражаться с лучшими силами света?

Санаил завистливым взглядом обвёл холмы.

-  Вот, значит, где ты их прятал…

-  Спеши к своим землекопам, - Горун больше не скрывал презрения, - гномами, вероятно, будет командовать фиолетовый витязь – смотри, чтоб он снова тебя не надул.

Санаил побледнел ещё больше. Видно было, каких усилий ему стоило совладать с собой. Он запрыгнул на коня. Он тоже больше не прятался – ненавидящим горящим взором посмотрел он на Горуна, губы вновь покривились насмешливо:
-  Пока Уголь надувал тебя одного.

Конь его ударил громадными перепончатыми, как у летучей мыши, крыльями, чёрный плащ Санаила вспузырился парусом, миг – и он уже высоко в небе.

Горун стряхнул песок с рукава, заброшенного ветром от крыльев скакуна.

-  Ничтожество.

Медленно повернулся к холмам. И вдруг с силой выбросил руки перед собой:

-  Да!

И холмы распустились со странным неестественным засасывающим звуком огромными пепельно-чёрными розами.

Неподвижные до этого момента воины у входа в шатёр изумлённо зашевелились.

Глаза Горуна остекленели. Лицо застыло, осунулось, стало бледно-серым, как у мертвеца. Только побелевшие губы шевелились и прыгали.

Страшные слова шептал Горун. Не слушайте их, смертные.

Земля дрожала. Лепестки чёрных роз вздувались багрово-синими опухолями, грязно-жёлтыми гнойными пузырями – и вдруг лопнули – все, сразу, -  земля разомкнулась на их месте гигантской трещиной, вздыбилась – и адский зёв раскрылся перед Горуном… И там, в фосфорических омутах пещер, лабиринтами уходящими далее во тьму, неподвижно стояли сонмы воинов, тысячи чёрных ящеров, мерзких гадов, тварей в скорченных неестественных позах, со следами ран и увечий – так, как застигла их смерть в бесчисленных сражениях на Земле. И только великаны – чёрные ангелы смерти, стояли прямо, сложив за спиной громадные крылья и смежив веки. Но вот глаза их открылись, вспыхнули лиловым светом, крылья вздрогнули!..

Слова заклинаний вырывались изо рта Горуна всё быстрей и быстрей… И вдруг он замолчал. Но это молчание длилось лишь миг. А в следующий – из бликующих малиновыми огнями пещер, из вспыхнувших  адским огнём глубин вырвался и расколол пространство грозный рёв оживших мёртвых полчищ.

Этот рёв смёл, покатил по земле попадавших от ужаса чёрных стражников, сорвал шатёр – он полетел, затрепетал, забился раненой птицей. Но Горун стоял не шелохнувшись, как каменное изваяние.

Что-то непонятное, необыкновенное шелохнулось у него в груди. И он вдруг прошептал обескровленными губами:
-  Уголь.


ГЛАВА   7    ПОЕДИНОК

-  Пу – уть!

Рёв разносился эхом, превращался в неясный гул.

Бесчисленные потоки воинов на чёрных крылатых конях двигались по серебристой дороге, уходящей в чёрно-звёздное небо. Отряд за отрядом. И каждый, проходя мимо холма, приветственно вскидывая лес копий:

-  Пу – уть!

Серебристая пыль клубилась в воздухе, уносилась серебряным ветром ввысь.

-  Вечный путь, вечный бой, - сорванным хриплым голосом проговорил Вэрд и обернулся к Горуну. В глубоком шраме на правой стороне его лица, от кончика губ до виска, набились светящиеся песчинки. Что-то неряшливое, нелепое появилось от этого в суровом облике великого полководца.

-  Раз на этой планете твой друг, ты можешь повидаться с ним. Но завтра утром ты должен быть с войском.

Горун поклонился:
-  Завтра утром я буду с войском, Величайший.

Заспешил вниз. Несколько пар глаз из группы командующих, собравшихся на холме, завистливо глядели ему вслед. Несмотря на молодость и сравнительно небольшой, по отношению к другим  военачальникам, боевой опыт, Горун считался любимчиком старого полководца. Далеко не каждый в большом походе мог получить подобное послабление: повидать друга, провести в комфорте, с женщинами и вином целую ночь, - то есть то, что фактически получил сейчас Горун. Более того, ходили уже слухи, что Вэрд, великий иерарх и воин, намеревается вскоре сделать этого дерзкого мальчишку, отличившемуся пока только лишь одной безрассудной храбростью (для военачальника одной храбрости – мало), своим первым заместителем вместо погибшего в последней войне Лерега. Куда глупее! Но перечить великому иерарху никто не решался.

Крылатый конь Горуна с бешеными налитыми кровью глазами, яростно фыркая, брыкался у подножия с другими жеребцами, завидев хозяина, рванулся ему навстречу. Горун с разбега прыгнул в седло. Погарцевал несколько секунд на месте, окинул презрительным взглядом полководцев на вершине холма, и ураганом понёсся к красному горизонту, где в дымной пелене виднелись изломчатые контуры горных вершин.

Странная планета: ровная пустыня, и вдруг – гигантские скальные нагромождения. Вот они вскинулись на него чёрными драконами. Едко пахнуло гарью. Они перевалили через каменную гряду и сразу очутились в густом дымовом облаке. Горун повёл коня вниз, в багровые сполохи. Они вырвались – ворвались – в ад, в жар: раскалённые озёра открытых плавильных печей пузырились, клокотали под ними. Конь резанул вправо, между дымящимися кирпичными трубами, над закопченными капищами заводских сооружений, скакнул через сизые навалы каменного угля, и тут же попал в воздушную паутину вентиляционных засосов, выдрался из неё и стал на прямоугольной металлической площадке перед огромным чёрным квадратом, размером с пяти-шестиэтажный дом без окон и дверей, прилепленный прямо к чёрно-багровой скале.

Горун соскочил с коня. Конь фырчал недовольно, мотал головой. И тут же в квадрате отодвинулась невидимая дверь и в проёме, залитым ярким электрическим светом, возник небольшого роста лысый толстяк в сером комбинезоне.

-  Коня, коня убери – он меня убьёт.

-  Не убьёт, - усмехнулся Горун.

Толстяк распростёр руки, оба пошли навстречу друг другу, обнялись.

-  Я знал: раз Вэрд ведёт войско мимо моей планеты, ты забежишь к старому товарищу.

Толстяк глянул на злобно фыркающего коня, ткнул в его сторону пальцем, отшагнул за Горуна: -  Он меня не любит за мои научные изыскания. Как у нас дома? – голос его чуть дрогнул – На Урктаторе?

-  Хорошо.

-  Хорошо… - процедил сквозь зубы толстяк. – А великий инженер Салон, - он указал на себя пальцем, - уже целый век торчит в этой дыре.

-  Не будь инженером, будь войном.

-  Я занимаюсь своим  делом, а ты своим, - раздражённо поморщился Салон. – Что вы, воины, умеете? Только воевать… - Помолчал. – Да и воевать не умеете.

-  Вэрд не умеет?

-  Ну, допустим, твой Вэрд умеет. А ещё?

-  Я.

-  Ты. А ещё?

-  Остальные – ничтожества.

-  Вот, - Салон дотронулся указательным пальцем до груди собеседника, - остальные – ничтожества, которые ни на что не способны. Поэтому вы отправляетесь воевать куда угодно, только не туда, куда нужно. И поэтому гениальный инженер Салон прозябает здесь, - он повёл в стороны руками.

-  Не понимаю.

-  Ты же военный, - Салона затрясло от смеха, он побагровел, схватился за локоть Горуна, - зачем тебе понимать?

Горун почти оттолкнул его. Салон вытер со лба выступившие капельки пота. Зло вкрутил маленькие глаза-буравчики в собеседника.

-  Ты про Содружество Солнца слышал? Его ещё иногда называют Аттикой.

-  Нет.

-  Это звёздная система на краю последней галактики света.  Горсточка соринок. Разумеется, про планету Земля тоже не слышал?

-  Нет.

-  Песчинка в  горсточке. Чуть ли не самая маленькая. Пылинка. Но именно там они хотят замкнуть Кольцо силы. О нём-то, думаю, ты знаешь? – даже с некоторым вызовом воззрился на Горуна, помедлил. – Там сейчас патовая ситуация. В нескольких войнах мы и они положили там массу сил – всё бесполезно. Туда, туда надо двигать Вэрду свои армии, ибо если силы света выполнят Божественный план, от которого они когда-то отошли и замкнут Кольцо силы, они станут едины, а мы все полетим в тар-тарары! – Салон горячечно взмахнул руками. – Но нет! Вэрд идти туда воевать не желает.

Он двинулся было раздражённо, заложив руки за спину, вкруг по площадке, но налетел на оскаленную морду коня, отшатнулся от него за Горуна.

-  Знаешь, почему я здесь? Нет? Так слушай. Я готовлю здесь специалистов – инженеров, техников… Учёных. Все они отправятся на Землю.

Салон прищурился, задумавшись о чём-то.

- Идея остроумная. Не вступать в большие войны, а подорвать систему света изнутри, как бы переиграть их интеллектуально что ли… Создать на Земле цивилизацию, которая будет пользоваться не обычными источниками энергии в условиях многомерного мира, а решит проблему упрощённо, не трёхмерном уровне – получение суррогатной энергии только за счёт, так называемых, природных ресурсов планеты. Например, разработки её недр. О-о, как тут всё можно будет закрутить… Цивилизация-монстр. Внешне – розовые бантики и голубые шляпки, а под ними рога и когти, чтоб разорвать слабого соседа и взять себе его уголь, древесину, нефть, газ… А как ещё при этом можно будет загадить планету, целенаправленно её отравить, каким убийственным оружием напичкать… И всё, в конечном счёте, только для того, чтобы жрать и спать, лучше – если спать с кем-то. Жопа в тепле! – вот гимн будущей земной цивилизации… И вот когда планета окончательно превратится в помойку, населённую одними физическими и нравственными уродами и вырожденцами, силы света больше не смогут поддерживать её на чаше кармических весов Вселенной, Земля сорвётся в мрак и Кольцо силы никогда не будет замкнуто.

Салон помолчал.

-  Кажется, ты выдаёшь мне некоторые секреты, - сказал Горун. – Раньше ты мне не говорил ничего подобного.

-  Раньше – это было давно, - тихо проговорил Салон. – А теперь мне всё равно.

Горун с удивлением посмотрел на товарища и вдруг обнаружил, что обычно румяный Салон очень бледен. Салон поднял на него помрачневший взгляд:

-  Я понял недавно, что план этот не удастся. Не удастся пятый, десятый… Знаешь почему? Потому что все они содержат один общий изъян. Изъян, который заложен изначально во всём нашем мироздании и который рано или поздно будет исправлен. Мы – погибнем.

Горун врезался тяжело глазами в Салона:
-  Ты что говоришь?

-  Бог тьмы вчера подошёл ко мне! – вдруг с силой выговорил Салон, приблизив лицо к Горуну, зрачки его расширились и глаза сделались чёрными, на лбу выступили капельки пота. – Тьма надвинулась, заняла всё пространство – и я понял, что совершаю ошибку, что я не оправдываю той миссии, которая возложена на меня.

-  Но не из-за меня это происходит! – выкрикнул он. – А из-за того, что во всём плане, в тебе, во мне, в Вэрде заложен изъян… Заложен изъян – в самом Боге тьмы! – перешёл на шёпот. – И я понял, что скоро погибну, что я ничтожество. Бог тьмы вберёт меня – и вместо меня станет ничто. Вместо тебя, Горун, станет ничто. И вместо Вэрда, и вместо всех… И когда Бог тьмы втянет в себя всё… В ничто превратится он сам.

-  Бог тьмы… - странное чувство ненависти и презрения к Салону и, одновременно, страха перед чем-то неизвестным, неясным, что было для него в словах его друга, охватило Горуна. – Ты плохо работаешь… Ты, действительно, не выполняешь миссии. – Горун с трудом находил слова. – Ты разнежился, поэтому Бог тьмы пришёл к тебе… Ты слишком увлёкся девочками, мальчиками, жратвой, выпивкой! Ты стал ничтожеством, ты…

-  Молчи! – взвизгнул Салон. – Что мне вино; девочки и мальчики – да, их десятки в моём доме. Но ты же знаешь, что это не играет никакой роли. Каждый выбирает сам – кто-то хочет иметь это всё, кто-то – нет… Это всё пыль, прах! Ты же знаешь, так же, как и для тебя, все эти оргии и безумства не значат для меня ничего. Это то же самое, как – плюнуть, а можно и не плевать. Я имею это всё, но могу и не иметь – стать отшельником, аскетом… главное ведь в другом: в великом присутствии в тебе Бога тьмы – чувстве великом! – которое бросает нас к вершинам и благодаря и ради которого мы попираем миры целые ногами, и они рассыпаются в прах у наших ног!  Это, это – главное, - суть, цель, смысл всего нашего существования! Это – Бог тьмы… И вдруг это – что есть всё – начинает сламываться изнутри, - но ведь оно не может сломиться! – начинает рушиться, - но ведь разрушить его нельзя!...

Салон застонал и прижал ладони к груди.

-  Ты не поймёшь, нет, пока сам не испытаешь всё это…

Буря бушевала в Горуне.

«Выхватить меч – и изрубить. И выкупаться в его крови».

И вдруг Салон затрясся от беззвучного смеха. Лицо его вновь побагровело. Он цеплялся, едва не падая, за Горуна.

-  А я тебя напугал… Я угорел. Понимаешь – угорел здесь от дыма за столько лет… Как – твой – конь!

Салон прямо-таки подавился смехом, упал на товарища, обрызгивая его слюной.

Горун, еле сдерживаясь, оттолкнул толстяка так, что тот едва не полетел с ног, и взялся за рукоять меча. Но Салон опять навалился, ухватил его за руку.

-  Меч… Подожди…

Он успокаивался.

-  Подожди.

Отлепился, вытер слёзы и пот.

-  Пойдём, прибыла новая партия рабов, - мы по-прежнему используем их кое-где на чёрной работе. Среди них есть один светлый воин – настоящий воин. Не то, что те трое неумех в твой прошлый визит. Убей лучше его. А потом можешь и меня.

-  Ты смеяться вздумал надо мной! – взорвался Горун, вновь схватываясь за меч. Но тут произошло непостижимое: Салон вдруг хлопнулся перед ним на колени.

-  Ради старой дружбы, ради дома, ради всего – не уходи!

-  Ты – что?!

-  Это не простой, это не простой воин, - горячечно, скороговоркой, - он только внешне не отличается от остальных, но именно после него, после моего разговора с ним пришёл ко мне Бог тьмы, не уходи!

Салон вскочил и с неожиданной силой рванул на себя Горуна, втащил в дверной проём, в чёрный квадрат. Конь сунулся было за ними, но дверь захлопнулась перед самым его носом, оставив крылатого скакуна снаружи.

-  Ты думаешь, мне легко? Мне легко жить с тем и оттого, что я тебе наговорил? – всё в том же нервном возбуждении тараторил Салон. – Я сам ненавижу, сам презираю себя за слабость, но не могу сопротивляться! Этот проклятый раб подчинил мою волю. Он убивает меня!

Горун, ошеломлённый всем, больше не сопротивлялся. Они шли по узким коридорам, окрашенным в яркий ядовито-зелёный цвет. Воины в чёрных латах открывали им решётчатые железные двери. Они входили в них – и словно перескакивали назад, - снова двигались ядовитыми лабиринтами, опускаясь однако всё ниже и ниже…

- Этого воина зовут Уголь, - шептал Салон, - но, видимо, это ненастоящее его имя. У меня он недавно, но вообще в плену давно. Его взяли, кажется, где-то в системе белой звезды Туэры. За время плена он побывал во многих местах нашей галактики, где должен был бы погибнуть. Но он жив… Я отправил его на добычу угля, в шахте взорвался метан – все погибли. А он цел и невредим. Я хотел избавиться от него – не могу. Не могу отдать даже приказ убить его. Я ждал тебя, Горун: ты храбрый и сильный – ты наверняка убьёшь его и избавишь меня, слабого человека, от этого кошмара. И мы пойдём с тобой: у меня есть новые наложницы – о-о, ты не видал ещё таких огненных женщин, да-да! Мы пойдём отдыхать… Да и поиграть с хорошим бойцом – это разве не отдых для тебя, не забава? Не забава это разве для искусника меча, равных которому нет и не будет? Это ведь забава для тебя, да? Да?

Салон заглядывал заискивающе ему в лицо.

- Да, - ответил Горун.

Они вдруг оказались в довольно просторном зале, не пронзительно-зелёном, а сероватом, бесцветном. Электрические лампы в стеклянных колпаках собрались в круг в самом центре потолка.

Двое воинов у железной двери низко поклонились. Правую часть лица одного пересекал глубокий шрам.

«Как у Вэрда», - подумал Горун.

-  Уголь опасный пленник, - доверительно сообщил ему Салон, - поэтому камера у него отдельная и в охрану я ставлю лучших воинов. – И уже повелевающим тоном: - Выводите раба, наш гость желает позабавиться, как в прошлый раз.

Воины вновь поклонились. Со шрамом отодвинул мощный засов, потянул на себя тяжёлую дверь, - темно внутри. Обнажил меч и шагнул в камеру. Второй, тоже с мечом наготове, остался стоять у входа.

Странное чувство испытывал Горун. Он и вправду, при каждом удобном случае, любил поиграть, устраивая потешные, как он их сам называл, поединки с пленными воинами. Но сейчас, впервые за всю свою жизнь, Горун, скорее, не хотел играть. Нет, он не боялся раба-воина, так напугавшего Салона. Своего давнишнего приятеля он всегда несколько презирал за малосильный характер. Горун был уверен, что убьёт пленника, он действительно владел оружием, как не владеет никто другой. Было что-то иное здесь, ощущение чего-то гнетуще-неотвратимого, не поединка, нет!... Может, просто, впечатление это от всего наговоренного Салоном? С другой стороны, он никогда не был впечатлительным. Он боец. Он солдат.

«Зачем я прилетел к этому ничтожеству?» - пронеслось в его голове.

И тут из камеры, щурясь от света, звякая кандалами, вышел пленник. Худой, оборванный, грязный, со спутавшимися длинными волосами, когда-то светлыми, теперь чёрно-серыми от угольной пыли. Заурядное зрелище. Горун видел тысячи таких рабов. И всё же в облике оборванца, в его движениях неуловимо чувствовалась большая внутренняя сила, может быть, скрытая до поры. И когда раб попривык к свету и встретился взглядом с Горуном, тёмный витязь убедился в правильности своей первой оценки: пленник не боялся его, и никого не боялся. Он спокойно выдержал пронизывающий взгляд воина тьмы, от которого иных бросало в дрожь.

-  Снимите с него цепи.

Воин со шрамом расстегнул ключом браслеты на руках и ногах пленника, между тем как второй приставил острие меча к самому его горлу. Затем оба отступили, всё так же держа оружие наготове. Раб потёр запястья.

-  Меч, - коротко бросил Горун, протягивая руку к Салону, тот взял его у предыдущих стражников, и тут же почувствовал в ладони холодную рукоятку.

-  Говорят, ты хороший воин, на! – и он швырнул меч под ноги пленнику. И тут же выхватил из ножен свой.

Пленник неторопливо поднял, окинул оценивающим взглядом клинок. И Горун вдруг окончательно понял, что перед ним и впрямь храбрый и, вероятно, умелый воин. Что ж, он встречал и сильных бойцов. Нервная дрожь пробежала по всему телу Горуна. Человек-меч. Человек-бой. Луч. Миг. Смерть!

-  Как твоё настоящее имя?

-  Уголь, - ответил пленник.

Горун молниеносно прыгнул вперёд, но воин уже ждал его! Их клинки сшиблись, зазвенели и сплелись в сверкающий клубок.

Где мой дом? Ты не знаешь где мой дом, тёмный воин. Он далеко. Где ручьи звенят на разноцветных камнях, где шумят водопады. Где заповедные деревья берегут поцелуи влюблённых под своими могучими кронами. Где дышит свободно голубое небо и звёзды сияют в вершинах древних гор. Ты хочешь отнять это у меня? Зачем? Ты не вместишь этот мир в своей груди и не обхватишь его руками, чтоб положить в свою телегу с добром. А значит, победить меня нельзя. Ибо я неотделим от него. И если даже твой клинок вспорет мне грудь, я поднимусь к звёздам, я вдохну небо, и вновь встану перед тобой, исцелённый и неуязвимый.

Клинки рвали и терзали друг друга. Никто не мог взять верх. Давно Горун не встречал такого искусного противника. Несколько раз мощными ударами загонял он его в угол и, кажется, оставалось сделать лишь последний точный выпад, но светлый воин непостижимым образом отбивал его меч и выскальзывал из его тисков, и уже Горун отступал перед стремительными атаками соперника. И снова начинался равный бой, где малейшая ошибка стоила бы жизни тому или другому. Нет, он никогда не встречал такого воина. Как зовут тебя? Уголь, он сказал, что его зовут Уголь.

Имя? Зачем тебе моё имя, тёмный воин? Я один из тех, кого вы называете сыновьями богов. И я люблю своих братьев, так же как и они любят меня.  И что бы ни произошло со мной в этой жизни, они всегда придут мне на помощь. Они вольют новые силы в мои руки,  мой меч – станет нашим мечом…

Горуну показалось, что воин начал уставать – годы плена всё-таки сделали своё дело. Он ещё быстрее взвинтил темп, мечи перемещались с неуловимой быстротой, сталкивались, искры летели от ударов. Да, Уголь явно слабеет, он меньше бьёт и колет, он сам, сам пятится к стене. Сейчас… Ещё… Всё. Теперь ему не уйти. Горун внезапно пригнулся, увернувшись от меча противника и, распрямившись пружиной, нанёс страшный рубящий удар: уклониться, отразить – невозможно! Бац! Из гранита его рука?! Горун не сразу понял, что произошло: клинок его, обрушившись на клинок противника, вдруг разлетелся пополам, обломок зазвенел в стороне… Горун изумлённо посмотрел на остов меча в своей руке, перевёл взгляд на сверкающий меч – луч соперника, - луч упёрся ему в грудь… И Горун ощутил холод в груди: он понял, что проиграл, проиграл впервые! – и расплатой за проигрыш будет его жизнь. Он не испугался, он не мог поверить в случившееся. Последний удар его отразить было невозможно! Горун поднял глаза на лицо соперника. Уголь смотрел всё так же спокойно, - ни радости, ни торжества, ни злобы в его взгляде… И только невыразимую тоску почувствовал вдруг Горун в его душе, он вдруг увидел, сколько унижений и мук вынес этот человек за годы плена – от него, Горуна, хотевшего убить его ради забавы, или от таких, как он… Каких?... «Мы все с изъяном, - сказал Салон, - ты, я»… Сейчас он убьёт его. Это конец.

Уголь неожиданно опустил руку. Горун, не веря, смотрел, как медленно удаляется от груди его, тускнеет меч – луч, который должен был проколоть его насквозь, вот он уткнулся в пол, погас.

-  Почему – ты – не убиваешь меня?

-  Я не убиваю безоружных, - ответил Уголь и швырнул меч под ноги Горуну, так же как тот бросил ему меч перед началом поединка. Клинок неестественно громко брякнулся, прозвенел по каменным плитам.

- Тогда, - Горун делал страшные усилия, чтобы взять себя в руки, - тебя – убью – я.

- Убивай. Ты ведь победил.

И тут двое стражников, оцепеневших поначалу от всего произошедшего, метнулись к Углю.

-  Стоять!

Горун свинцовым взглядом врезался в пленника. И только теперь заметил, что воин тяжело дышит, и что он очень устал, и что бой дался ему нелегко, и, наверное, поэтому скрытая в душе тоска вышла наружу – поэтому так осунулось, потемнело в одно мгновение его лицо. Что ему до смерти, которая сейчас возьмёт его? Он встретит её смело, как настоящий воин, как готов был встретить её сам Горун…

А если придёт не смерть? Как сказал ему однажды Вэрд: «Сама смерть не страшна. Страшна расплата – это хуже смерти, - это Бог тьмы».

И вдруг ужас – чувство неведомое! – охватил Горуна. Он опустил голову, чтоб скрыть лицо. Воля! Воля моя! И уже невозмутимо-холодно, к охранникам:

-  Раба снова заковать в цепи. Я недооценил его. Завтра мы продолжим поединок.



А что было потом? Время опрокинулось и сделало бешеный скачок. Было вино и ласки женщин. Сизые полосы дыма от благовоний протянулись в роскошной спальне Салона перистыми облаками… Салон, пьяный, плакал и целовал слюнявым ртом ему руки: «Вот и ты не смог убить его»…

И вновь было безумие – угар, вино и бешеные ласки… И уже под утро, брезгливо сбросив с себя тела уснувших мёртвым сном, истерзанных и истерзавших его наложниц, он оделся, подошёл к кровати Салона и достал из бронзового ларца в изголовье связку ключей. Салон твердил весь вечер, что в ларце ключи от всех дверей и от камеры Угля… На дне лежала записка, нацарапанная неуверенной пьяной рукой: «Когда пойдёшь освобождать Угля, убей меня. Я не хочу умирать под пытками Вэрда, который придёт, когда ты не вернёшься в войско. Прощай. Всю охрану я снял».

Горун некоторое время стоял над спящим Салоном, потом пошёл прочь…

Он двигался по ядовитым зелёным коридорам, открывал железные решётчатые двери… Стражников не было… Вот и зал, где он дрался с Углём. Он почему-то думал, что воин со шрамом будет на месте. Но его тоже не было. Это хорошо. Он напомнил ему Вэрда. Ему не хотелось бы его убивать. Горун вставил ключ в замочную скважину, затем отодвинул засов…

Уголь не спал. Щурясь от света, он оглянулся на Горуна. С минуту оба молча смотрели друг на друга…

Горун бросил пленнику связку ключей, они глухо клацнули, разметались серебристыми змеями на бетонном полу.

-  Снимай цепи. Снаружи нас ждёт крылатый конь. Он вынесет нас отсюда.


ГЛАВА   8    ДИНГВИС У ЦАРЕВНЫ ВОДЫ

Вспышка! Блеск. Мерцание в чёрно-фиолетовой бездне…

Дингвис вдруг обнаружил, что полулежит на огромном плоском фиолетовом камне. Пенные водопады обступили его.

У-у-у-х-х-х-у-х-х, -  говорили водопады, и голова у флея кружилась от их голоса. А камень под ним – качается. Какие-то зеленоватенькие узоры на нём… Он ведь сбросит. Сбросит! – его!  - в эти бурлящие – потоки! А! Дингвис попытался вскочить на ноги, но его качнуло в сторону, и он влетел, толком не успев ничего сообразить, в кипящий каскад…

… И увидел, что с неба на него падают сверкающие звёзды. Их много. Очень много. Они обрушатся сейчас на него сияющей волной, сметут, и поднимут в самое небо. Лови же их, подставляй им свои ладони, ну?!

«Волшебные Кристаллы Счастья», - шепнул ему кто-то.

Дингвис очнулся. Он стоял на полянке, среди голубых, белых, розовых цветов… Вокруг – зелёной чашей поднимается к чистому голубому небу весёлый кудрявый лес – молодые дубки и липа… В цветах гудят золотые пчёлы. Пахнет мёдом. И ещё какой-то необычный тонкий аромат. Голова чуть кружится от него… Наверное так пахнут какие-то особенные, неземные, цветы растущие только здесь, в царстве царевны Воды…  Под ногами флея дрогнуло. Что? Он всё на том же фиолетовом камне с зелёными завитушками? Камень вновь шевельнулся, фонтанчики брызнули из-под него. Дингвис поспешно прыгнул в траву. Фонтанчики погасли. Вот ведь! Дингвис одёрнул курточку. Стоп. Пробежался руками по одежде – сухой. Совершенно сухой. Словно он и под дождь в городе гномов не попадал, и по водяному столбу не поднимался, и в водопад не падал. Ой! – огромная, раза в три больше обычных, сине-оранжевая бабочка закружилась вокруг него, села на кустик скраешку леса. Кажется там тропинка? Дингвис медленно побрёл по цветочной полянке… Бабочка порхнула далее, но не улетела, её видно было за ветвями деревьев…  Дингвис  вошёл в лес и остановился от удивления. Высоченные папортники, почти как деревья, сдавливали травяную дорожку, поднимающуюся вверх,   клонились над ней, словно крыша из зелёной черепицы. Сумрачно и прохладно.  Бабочка – бант оранжево-синий, - взмахнула крылышками и опустилась на тропинку перед флеем.

«Она зовёт меня» - подумал Дингвис и решительно  двинулся вперёд.

Подъём был крутым и Дингвис задохнулся. Но всё-таки не только от подъёма. Его охватило волнение, похожее, когда он шёл сквозь гору к гниммам. Бабочка – маяк путеводный  - кружилась впереди. И чем дальше поднимался флей, тем сильнее и сильнее колотилось его сердце. И вдруг – бабочка исчезла, растворилась в воздухе, была – и нет её!... Лиановая занавеска и яркие голубые прорывы. Дингвис раздёрнул лианы...

Море! Необъятное сверкающее море, которое он не видел ранее никогда и знал о нём  только из флейских баек  о Запределье, вот какое оно… Оно – волшебствовало, колдовало сказочно внизу: смешивало солнце – сурью янтарную с голубой водой, а вода – небо и бирюзовый голос, он, он – зашептал ему о льдах, об островах изумрудных, о звёздных Кристаллах счастья, он – свет таинственный, разливающийся в его голове…

-  Здравствуй, Дингвис!

Флей вздрогнул. Справа от него, на полукруглой террасе, под листвяным навесом, под гирляндами из голубых и светло-жёлтых колокольчиков, стояла женщина необыкновенной красоты… Длинное белое платье, ожерелье из жемчуга и перламутровых раковин, изящный жемчужный кокошник поддерживает золотые волосы, волнами спадающими на плечи… Глаза её были удивительными – синие, как небо, как море, они смотрели одновременно и строго, и ласково; от них невозможно было спрятаться, взгляд женщины проникал, кажется, в самое сердце, находил самые затаённые мысли, спрятанные в голове… И Дингвис вдруг неожиданно для себя понял, что от многих его мыслей, брюзжащих, раздражённых и ноющих, надо бы нахмуриться, рассердиться, но женщина – улыбалась.

-  Меня зовут царевна Вода. Я ждала тебя, Дингвис. Здесь – вход в моё царство.

Дингвис вновь посмотрел на море – не было моря! Сверкающая стена тумана висела перед ними, вокруг них – как? откуда? Он дико воззрился на женщину, но та словно не заметила его удивления.

-  Я слышала твои стихи, Дингвис. Они чудесные, особенно твоё последнее стихотворение. Это довольно редкий дар – слышать сердцем мелодии Вселенной и отображать их в словах, в цифрах, в нотах, в красках… Придавая тем самым им какое-то новое, особенное звучание… Тот, кто способен слышать сердцем, способен и любить. Ты знаешь, что такое Любовь?

Вопрос царевны застал Дингвиса врасплох. О стихах его она сказала приятно, а вот что такое любовь, он никогда не задумывался над этим.   

-  Не огорчайся, - выручила его женщина, - я тоже не знаю, что такое Любовь. Никто не знает. Я подозреваю, что в моём сокрытом до поры мире тоже не вполне знали это, поэтому, наверное, он, в незапамятные времена, и ушёл под воду. Любовь – это тайна. Мы познаём и разгадываем её всю жизнь, земную и небесную. И ты, Дингвис, разумеется, не исключение из правил. Поэтому, вероятно, стоики и позвали тебя.

Царевна помолчала.

-  Ты должен отправиться в горную страну Шамбалу и взять там волшебные Кристаллы  Cчастья.

-  Счастья! – воскликнул Дингвис, вспомнив почему-то летящие звёзды, когда свалился в водопад.

-  Но отправишься ты туда не один, - продолжала женщина. – Сначала ты пойдёшь на Дикое поле к хранителю времени – Харону. Он отвезёт тебя в Мир спящих, где живёт Сказочник. Вместе с ним вы отправитесь за Кристалом и вернёте его стоикам. Стоики очень ждут этот кристалл, Дингвис. Он нужен им сейчас как никогда.

Дингвис мрачно молчал. Имена, слова неизвестные гвоздили ему голову. Харон, Шамбала, Сказочник, Мир спящих…

-  Милый мой флей, - царевна тронула его нежно за руку, - не мучай себя разгадыванием того, чего пока всё равно не знаешь. Запомни: Харон – Сказочник – Шамбала – Кристаллы  Счастья.

Дингвис погружался в сияющий взгляд царевны Воды.

-  Запомнил? Теперь отложи их в сторону на время и выслушай мой рассказ. Он поможет тебе. Ты готов?

Флей кивнул.

-  «Во времена Боговы, когда не было ещё ни тебя, ни меня, ни отцов, ни прадедов наших, Божественная корова Земун паслась на зелёных лугах.»

Красочные картины поплыли в голове флея.

И Бог сказал: «Я сотворил Мужчину и Женщину, иди и напои их молоком. Пусть они будут».

 И Божественная корова Земун пошла и выкормила молоком Мужчину и Женщину,  и начали они быть. Но так оставалось не всегда. Ибо пролила Женщина, по нечаянности, молоко в доме своём. И родился из молока поток звёздный. И сказал Бог: «Пусть будет так». Ведь как прекрасна была млечная река! Сколько красок чудных несла в себе она!  Река разливалась по чёрной пустыне Космоса и в напоённой млечной влагой почве  всходили травы и рождались ручьи и выросло Древо великое жизни, где плоды – миры и вселенные. Но так случилось, что один плод оторвался  от ветки и упал во  тьму. И сказал Бог Мужчине и Женщине: «Идите, и пусть вновь зазеленеют нивы, расцветут деревья и ручьи побегут по горным долинам».

Так  Мужчина и Женщина пришли в  окружённый тьмой мир. И освятили его своей Любовью. И вновь зазеленели мёртвые берега. Зазвенели высохшие ручьи.  Плод превратился в  золотой росток, расправился, потянулся нежными листиками к небу... Но тёмные ветры хаоса не хотели  отпускать этот юный мир. Они  ворвались  в его пределы,  вызвали мор, болезни, наводнения, холод и засуху, посеяли раздор и злобу среди людей. И люди  возроптали: «Если б Бог существовал, он бы не допустил столько злодеяний в мире». И отказались от заповеданных древних учений. И сами   стали богами.  Так ослеп  мир людей.  И стал называться   Миром спящих. И, наверное, неминуемо погиб бы под атаками тьмы,  если б не тысячи светлых сподвижников,  среди которых был когда и тот, кого прозвали Сыном Бога, погибший в муках, но отсрочивший погибель людей.    Верные последователи его учения – мученики и герои – стали зваться за свою стойкость духа и за свою веру – стоиками… Но были и есть и другие герои.  Все они идут по-разному, но все служат Богу.  Придёт срок, наступит час  последней битвы. У каждого из них будет битва своя. Но для всех будет возвещено одно: «Когда увидите Слово, летящее белой птицей, и золотой звездой, и чудной мелодией, преодолевающей пространства, даст росток золотое зерно и вновь расцветёт Земля на берегу млечной реки Древом жизни. Но сказано будет Богом и ещё одно: «Поспешайте, услышавшие Слово, ибо силы зла начнут в этот миг свой последний поход. И горе всем, если вы не успеете».

Царевна Вода замолчала. Но голос её продолжал ещё звучать внутри Дингвиса. Он видел Божественную корову Земун, пасущуюся на изумрудных лугах, и звёздные потоки – млечный путь, - и по нему шли, взявшись за руки, Мужчина и Женщина… Это они? они? Но ответа он не услышал – строгий лик Бога вдруг возник перед ним – на мгновение! Ибо в следующий момент чёрные вихри ударили, закрутили всё вокруг, перемешали миры, и краски, и звуки… Дингвис собрал всю свою волю, чтоб остановить этот хоровод – и вновь увидел сверкающее синее море. Цепь зелёных островов протянулись к туманному горизонту. И вдруг море потемнело – огромные величественные здания начали проступать из глубины. Он видел портики и колоннады, испрещённые замысловатыми узорами, буквами, фигурками птиц и животных. Сонмы статуй – люди с какими-то струнными музыкальными инструментами, со свитками, с книгами, с многогранниками из хрусталя.  Многогранники эти вдруг полыхнули ослепительно лучами света ему в глаза, и Дингвис услышал неописуемо прекрасную и страшную мелодию, переворачивающую всё внутри, и увидел поток людей в длинных белых одеждах, мужчин и женщин, двигающихся по длинной широкой лестнице на синюю гору, озарённую по контурам золотым светом, и идущие впереди несли чашу с огнём. Бирюзовый столб дыма подымался с вершины горы в тёмно-синее небо, а в небе, над головой его,  висят, плывут медленно большие, блестящие, цвета червлёного золота, овалы, похожие на речных мидий. И на них – десятки людей с оранжево-золотыми крыльями за спиной, в остроконечных шлемах, в золотистых одеждах, а рядом с ними – люди в белом, как те, кто поднимаются к вершине синей горы…

Дингвис застонал от напряжения, зажмурился, обхватил голову руками…

-  Успокойся, Дингвис. Всё хорошо, - услышал он откуда-то издалека голос царевны Воды. И всё сразу исчезло – видения, музыка, охватившая его… Он открыл глаза. Рядом с ним  ласково улыбалась царевна… Сверкающий белый туман вокруг.

-  Как всё сложно! – выпалил Дингвис. И неожиданно для себя рассмеялся.

-  Сложно и просто вместе с тем, - кивнула женщина. – Надо только понять. Вот ты – что понял из моего рассказа?

Флею показалось, что царевна посмотрела на него с лукавинкой. Дингвис задумался. Но думалось плохо. Он опять засмеялся, и опять неожиданно для себя:
-  Я понял, что нас очень много. И у каждого своя битва. И каждая битва равноважна.

Кажется, царевна Вода осталась довольна ответом.

-  Правильно, - улыбнулась она, - и битва Сказочника тоже равноважна. Ты ещё не забыл про него?

-  Нет, я помню, - ответил флей.

-  Думаю, ты помнишь и то, что он живёт в Мире спящих. Он тоже поэт, как и ты. Он видел однажды во сне долину флеев. И видел тебя. И, возможно, даже слышал твои стихи. Живущие в Мире спящих обычно не помнят своих ночных путешествий, но Сказочник кое-что помнит. Он хочет вместе с тобой отправиться в путешествие в Шамбалу и забрать оттуда волшебные Кристаллы счастья.   

-  А что это за  Кристаллы Счастья? – задумчиво спросил Дингвис.

Глаза царевны затуманились. Она посмотрела на небо.

-  Кристаллы Счастья, которые были когда-то привезены на Землю, кристаллы Любви - символ единения всех светлых миров во Вселенной. Они обладает волшебной силой: те, кто владеет ими, неуязвим для тьмы. Древние цивилизации Земли обладали ими, но потеряли. И погибли. Сейчас эти Кристаллы хранятся в Шамбале.  Но пришло время, когда они должны быть переданы по праву стоикам - прямым наследникам древних цивилизаций света, главную из которых – Гиперборею, ты сейчас видел, Дингвис.

И она с каким-то напряжением взглянула на флея. И Дингвис понял, что он больше не должен задавать вопросов, хотя ещё многое ему было непонятно, что времени больше нет, и что он должен решить сейчас для себя что-то очень важное. И он сказал твёрдо:
-  Я согласен. Я пойду вместе со Сказочником.

Женщина облегчённо вздохнула.

-  Спасибо, Дингвис. Конечно, ты и не мог сказать иначе. Теперь я хочу сообщить тебе ещё кое-что. Путь тебе предстоит непростой. Ты хотел бы видеть рядом с собой кого-нибудь из Долины флеев?

-  А это возможно? – обрадовался Дингвис.

-  И да, и нет. В теле сновидения, пока человек спит, он может некоторое время сопровождать тебя. Только это должен быть и будет тот, кто глубже и сильней других думает и волнуется за тебя.

-  Это Иваньюшка и Аркадьюшка, - уверенно заявил Дингвис.

Царевна задумалась.

-  Да? А мне кажется…

Она не договорила.

-  Итак – ты согласен.

-  Конечно, конечно согласен, - заторопился Дингвис. – Они оба в теле сновидения так и прилетят.

Царевна как-то странно посмотрела на него.

-  Мне, наверное, снова по водяному канату надо лезть? –  поинтересовался флей, потирая руки. Он не предполагал даже, что так может соскучиться по друзьям.

-  Нет, - засмеялась женщина.  – На Дикое поле к Харону я доставлю тебя гораздо проще и быстрей. Закрой глаза. Так. Хорошо. Помни об одном, Дингвис, что бы ни случилось, всё, в конечном счёте, будет хорошо. Ты готов?

-  Да.


ГЛАВА  9    ХРАНИТЕЛЬ ВРЕМЕНИ

«Когда ты проснёшься, увидишь,
Что сна больше нет.
И синие волны,   
Вскипая сверкающей пеной,
Тебя поднимают
В жемчужное таинство слов
Господней Вселенной.

И ты осознаешь, что сон
Как смерть – продолжение жизни:
Мы любим, грустим и живём,
Но только неслышно… Неслышней.

Взлетая к небесной земле
И крыльями света коснувшись,
Мы вдруг вспоминаем во сне
О том, что забыли, проснувшись…

О том, что забыли проснувшись,
Проснувшись, ты вспомнишь во сне».

«Она читает мои стихи?» - подумал Дингвис.

Золотой луч летел на него. Он ведь сейчас как треснет!

Дингвис открыл глаза – и обнаружил, что стоит на блестящей светлой дорожке.
Фантастичекие сгустки, слепки, капища тумана сдавливают, громоздятся с обеих её сторон, растут, вытягиваются клубами дыма вверх, к небу, и там, наверху, бледнеют, смешиваются с белыми облаками, и скачут, скачут в голубых прорывах белые всадники, летят белые птицы!

Дингвиса переполнил восторг.

«Как всё сложно и как всё просто!» - подумал он. Сунул руку в туманистый пузырь, надувшийся над дорогой прямо перед ним. Выдернул обратно – неприятно. Обтёр об курточку, ставшую влажной, ладонь.

-  Я тоже пробовала – мокро и холодно, - услышал он за спиной.

«Что такое, все появляются неожиданно»!

Дингвис обернулся.

Тоненькая симпатичная девушка радостно улыбалась перед ним. Лицо её показалось флею знакомым… Да точно! Это она – девушка в ромашковом платье! Они сидели рядом на поэтическом турнире, потом, кажется, она дарила ему цветы… Вот только платье на ней теперь не ромашковое, а простое, без узоров и вышивок, белое, с голубоватым оттенком.

-  Ты откуда здесь? – удивлённо проговорил Дингвис.

Девушка, продолжая радостно улыбаться, пожала плечами.

-  А где Иваньюшка с Аркадьюшкой?

Дингвис тревожно озирался по сторонам, вглядываясь в туманные навалы… И вдруг глаза его округлились. Флей ошарашено уставился на девушку.

-  Ты?!

И как будто голос царевны Воды прозвучал внутри него: «Пусть рядом с тобой на пути в Мир спящих будет тот, чьё сердце всех сильнее стремится к тебе».

-  … сердце стремилось, - промямлил Дингвис, от изумления проглатывая слова, - чем Иваньюшки и А…

Слова иссякли. Он замолчал. И вдруг – ужасное раздражение обжигающе полыхнуло в нём. Не раздражение – разочарование, злость – на себя, на царевну Воду, на девушку, на Иваньюшку с Аркадьюшкой, которые были бы ему сейчас гораздо нужней, чем эта улыбающаяся пигалица…

Лицо его перекосилось.

-  Но ты не здесь, ты сон!

Он подпрыгнул к девушке.

-  Сон! Сон!

И дёрнул её за косичку – сильно. Голова её дёрнулась.

-  Ты что? – спросила она тихо.

Дингвис резко опустился на корточки, зажмурился, обхватил голову руками – рухнуло что-то в голове. Все впечатления, всё увиденное за последнее время, всё услышанное и пережитое загудело, ударило набатом в его мозг, взорвалось ревущим шквалом звуков и красок…

Но Любовь, но Сказочник, но белый свет Туэры, но Бог…

-  Дингвис, Дингвис, что с тобой? – девушка склонилась над ним, гладила, теребила ему плечо.

- А?! – он взвился пружиной и отшатнулся от неё.

Девушка выпрямилась. Вид у неё был каким-то замкнутым, напряжённым, и беззащитным, - она словно испытывала какую-то внутреннюю вину перед ним. Какую вину? В чём?

И Дингвису стало невыносимо стыдно  - перед собой, перед девушкой, перед царевной Водой… Перед стоиками, перед Углём, перед всем миром!.. Он не должен был так злиться… Он – ведь – дёрнул девушку за косу, – и голова её – дёрнулась… Отчаяние охватило флея.

-  Я… сильно – дёрнул?... Больно?

Девушка виновато пожала плечами:
-  Нет.

Ком подкатил к горлу. Дингвис крутанулся и стремительно пошёл прочь по блестящей дорожке. И вдруг ладонь её вновь легла  ему на плечо – она догнала его.

-  Дингвис, всё хорошо.

-  Да? – он остановился, еле сдерживая слёзы.

-  Да. Мне было не больно совсем. И вообще всё это пустяки. Ты хороший и добрый. Я знаю.

Что-то страшное и мучительное, готовое разорвать Дингвиса, отпустило его. Ноги вмиг ослабели – он снова присел на корточки.

-  Ты прости меня, - подбородок у Дингвиса дрожал, - я – переутомился, наверное… Я не хотел, нет, не хотел тебя обидеть. Я  ведь поэт, я, знаешь…

-  Гениальный поэт, - не дала досказать ему девушка.

-  Да?

-  Конечно. Это всем известно. И мне тоже – известно.

Дингвис посмотрел в глаза своей нежданной спутницы, и вдруг что-то необычное, странное шевельнулось в его груди.

-  Спасибо… Я…

Он смущённо коснулся руки девушки и смутился ещё сильней. Она опять помогла ему:
-  Тут на небе облака, как птицы, летают.

-  Ага, - сказал Дингвис. Ему стало хорошо и спокойно с ней. – Я это тоже сразу заметил. Знаешь, тут со мной такого наприключалось… Пойдём, я тебе расскажу всё.

И вместе они двинулись по светящейся дорожной ленточке. А по бокам туманные глыбины – причудливые нагромождения, волшебные замки кренились над их головами. И пока они шли, Дингвис рассказал Фее, а девушку, как выяснилось, зовут именно так, и про свой сон о стоиках, и про то, как ночью в дом Аркадьюшки в Кивеже, у которого они с Иваньюшкой гостили, явился неожиданно таинственный фиолетовый витязь. Затем он рассказал о своих видениях на поэтическом турнире, про путешествие к духам земли – гномам, на которых напали злые гниммы, пробив лаз в горе; о царевне Воде и о том, что они сейчас направляются на Дикое поле к хранителю времени – Харону, а потом пойдут к Сказочнику в Мир спящих. И поведал он наконец о волшебных Кристаллах  Счастья, которые они должны взять вместе со Сказочником в загадочной горной стране Шамбале и отнести после к стоикам. И когда он закончил, мир неуловимо изменился, наполнился каким-то новым смыслом. И Дингвис не мог понять, что произошло.

Он остановился.

-  Да, а ещё знаешь что? – посмотрел в глаза девушки. – Мне ещё надо понять, всем надо понять, что такое – Любовь. – И стушевался от своих слов, и обругал себя за сказанное.

И вдруг:
«Поспешайте, жду вас», - вздохнули громоздья тумана.

«Жду вас», - сплющились, расквасились чародейные замки, лаптями махрястыми пошвакали над тропинкой.

-  Ты слышала?

-  Да.

Они прибавили шагу. Туман рассеивался. Смутные очертания холмов начали угадываться по сторонам, а дорога пошла под уклон. Гоп – выступ скалы. Они обогнули его; скользкий на ощупь, как будто слизью покрытый…

Неровная, затянутая лёгкой дымкой тусклая долина лежала внизу. Спит она, усталая, укрывшись драным одеялом из чахлой травы, и высохшее тело её, изувеченное шрамами давних сражений, - растрескавшиеся, с бороздами, серо-коричневые проплешины голой земли, - выглядывает жалко сквозь полуистлевшие травяные заплаты.

Стало как-то душно. Напряжение повисло в воздухе.

-  Вот оно, Дикое поле, - прошептал Дингвис.

Они начали спускаться вниз. Дорога полиняла, посерела. Слежавшийся песок и глина. Напряжение усиливалось. Они спустились в долину. И как будто сотни невидимых глаз впились в них. Резко заболела голова. Дингвис, в очередной раз, остановился. Остановилась и Фея. Боль нарастала с каждым мгновением. Дингвис диким взором обвёл поля вокруг… Мёртвая тишина… Но это только кажется… Тревожные багровые видения мечутся и стонут по полям; это, вот! – на него мчится в кровистых пожарищах чёрный всадник с развевающимися рыжими волосами, в камзоле, украшенном золотом и алмазами… Дингвис яростным усилием сбросил с себя наваждение. Боль становилась нестерпимой, боль разламывала ему череп и мигала в голове серыми совиными веками… Господи, откуда же здесь столько глаз – блестящих и пронзительных… Еле сдерживаясь, чтоб не упасть, не покатиться по земле от боли, Дингвис посмотрел на Фею: неясное белое пятно вместо лица. И какими-то остатками сознания он догадался, что ей тоже очень плохо. Из последних сил он взял её за руку:

-  Пойдём, - голос прозвучал хрипло и глухо, - не его голос.

И неожиданно Дингвису полегчало.

-  Пойдём, - повторил он твёрже.

Они вновь пошли по дороге. И чем дальше, тем лучше им становилось. Ещё немного – и от головной боли, от бредятины всей, от чувства слежки не осталось и следа.

-  Фу, - выдохнул с силой Дингвис. – Что это было?

- Не знаю, - ответила девушка. – Тебе было очень плохо?

-  Нет, - соврал Дингвис, оглядываясь по сторонам. Поля, поля во все стороны. Лёгкая мгла. Неясное голубое небо сквозь серую пелену облаков. И странное ощущение пустоты – а ведь только что всё металось, и стонало, и глядело на них в тысячу глаз! Дингвис собрался было поделиться какими-то  своими соображениями обо всём со спутницей, но не успел.

-  Смотри!

Из-за холма впереди выглядывал луковичный купол – прям как на храме возле Кивежа! Только этот не золотой, а какой-то серый. У флея радостно и тревожно забилось сердце.

-  Наверное, это Мир спящих.

И за руку он потянул Фею за собой – вперёд! вперёд! вперёд! они почти взбежали на холм… Нет, не было ничего необычного, что представлял, хотел увидеть Дингвис. Средь голого поля одиноко стоял храм, действительно похожий на храм возле Кивежа. Да весь обшарпанный, неухоженный, с осыпавшейся штукатуркой, с вырванными окнами и пустым дверным проёмом. Покосившийся тёмный крест на ободранном куполе. Всё. Никаких миров, никаких городов… Но разочарование, нахлынувшее было на Дингвиса, тут же и улетучилось: возле церкви, на большом камне сидел, сгорбившись, седобородый старец в длинной белой одежде.

-  Это хранитель времени Харон, - зашептал он Фее, - пошли.
Постепенно замедляя шаг, они приблизились к старику. Дингвис выступил вперёд.

-  Здравствуй, Харон. Меня зовут Дингвис. Я, (он хотел сказать – «лучший», но не сказал), я – поэт из долины флеев.

Старик поднял голову. Удивительное дело! Лицо у него всё было изборождено глубокими морщинами, а серо-голубые глаза – яркие, молодые. Харон внимательно взглянул на флея, и тот даже как-то оробел от той внутренней мощи, какая обнаружилась во взгляде хранителя времени и совсем не сочеталась с его внешней физической немощностью.

-  Я иду к сказочнику в Мир спящих, - поспешно прибавил флей, - меня послала царевна Вода.

Старик перевёл взгляд на девушку, и тихо:

-  А ты куда идёшь, милая?

-  Я иду с Дингвисом, - улыбнулась Фея, - здравствуй, Харон.

-  Здравствуйте, - сказал старик.

Помолчал.

-  Я давно почувствовал что вы идёте, вы даже ещё не подошли к долине…

Закрыл глаза. Казалось, ему трудно было говорить.

-  Путь ваш труден. Слишком много противоборствующих сил в Мире спящих. Всё запутано, неясно. Высокие сны снятся праведникам. Сказочник далеко не праведник. Его сны, как правило, тяжелы. Держитесь вместе. Остерегайтесь иллюзий. Они – властвуют над тем миром. Далеко не каждый может противостоять им. Берегитесь, когда демоны Мары зашепчут вам свои сладкие заклинания, ибо если вы поддадитесь им, то навсегда останетесь в мире обмана и заблуждений.

-  А у нас были, вроде, уже какие-то иллюзии, как только мы спустились сюда, - осторожно вставил Дингвис.

-  Сновидения из Мира спящих врываются иногда в долину, - после паузы проворил Харон, И тихо-тихо, как будто совсем о другом: - И так из века в век.

-  Тебе здесь не плохо одному? – неожиданно спросила Фея.

Старик словно очнулся от забытья, удивлённо посмотрел на нее.

-  Мне? Нет. Я здесь не один.

И в сторону:
-  Друг! Друг!

И тут из-за камня, на котором он сидел, тяжело пыхтя, показалось покрытое короткой коричневой шерстью хвостатое чудище на четырёх лапах. Башка кадкой, нос чёрный приплюснутый, странное существо свесило из клыкастой пасти длинный красный ломоть языка и уставилось на флеев круглыми, как плошки, добрыми карими глазами.

Дингвис попятился, а Фея воскликнула восторженно:
-  Какой хороший!

-  Это мой пёс, мой друг, - сказал Харон, гладя чудище по толстому в складках кожи загривку. – Люди прозвали его Цербером, превратили в своих россказнях в свирепое страшилище, но это на их совести… Мы всегда вместе встречаем гостей. Просто, на этот раз, я попросил его спрятаться, чтоб не напугать вас.

-  А мы не напугались, - возразила Фея. Смело подошла к псу и тоже погладила его по загривку, по широкой голове, - хороший, хороший, как можно бояться такое чудо?

Пёс остался совершенно спокоен, разве что несколько удивлённо и грустно поглядел на девушку.

Харон тяжело поднялся с камня.

-  Оставайся тут.

И к Фее:
-  Пойдём, милая… Дингвис, пойдём.

Втроём они медленно вошли в храм. Внутри – тот же хаос и запустение. Следы копоти под куполом. Всё порушено, выщерблено. Но кое-где на стенах угадываются следы росписи – какие-то фигуры в длинных одеждах, а на полу, под грудами золы и осыпавшейся штукатурки, проглядывают местами узорчатые синие и зелёные плиты.

-  Когда-то здесь была жизнь, - глухо сказал Харон.

Помолчал, словно прислушиваясь к своим мыслям.

-  Так я и знал, они движутся на Дикое поле.

Приблизился к дальней стене полукругом. Камешки скрипели у него под ногами. Поднял вверх руки и голос его прозвучал с неожиданной силой:
-  Добрый путь!

И стена перед ним растаяла, потоки света хлынули, и флеи увидели серебристую реку, словно вытекающую из храма, и серебристый чёлн, и ослепительное сияние впереди.

-  Идите и садитесь смело. Чёлн сам довезёт вас куда нужно. Потом вытащи его на берег, Дингвис. Пусть он навсегда останется там. Мне пора уходить. Новому времени нужен новый хранитель.

Он взял флеев за локти и подтолкнул вперёд:
- Идите, идите.

Но Фея не слишком поторопилась. Она вдруг обняла старика и поцеловала его в щёку:
-  Спасибо.

И затем только шагнула вслед за Дингвисом в серебристое сияние. Вновь возникшая стена скрыла их от Харона.

Старик чуть заметно улыбнулся. Покачал головой. Тяжело ступая, вышел из церкви. Пёс его поднял голову к небу.

-  К нам новый гость?

В серых облаках возникла белая точка. Она приближалась… Ясно - это всадник на крылатом белом коне, фиолетовый плащ развевается на ветру… Уголь, а это был именно он, придерживая Пегаса, плавно опустился рядом с храмом, соскочил с коня.

-  Здравствуй, Харон.

Старик кивнул. Пёс завилял толстым хвостом. Уголь выглядел озабоченным и хмурым.

-  Харон, сюда ещё не приходил флей, его зовут Дингвис?

Старик пристально посмотрел на него.

-  Нет.

-  Странно, - задумался Уголь. – Мне показалось, он идёт к Дикому полю… Значит, я ошибся. Сейчас всё ещё больше запуталось.

В упор уставился на хранителя времени:
-  К Дикому полю движется мёртвое воинство Горуна. Ещё дня три, и они прорвутся в долину.

Харон отвернулся, размышляя о чём-то своём. Уголь пожал плечами:
-  Не могу понять. Не могу понять, где Дингвис. Ладно.

Вскочил на Пегаса.

-  Завтра утром сюда начнут подходить первые отряды света. Мы ещё увидимся, прощай.

Взмах крыльев – и только клубочки пыли вьются по земле, а всадник – в небе уже белой звёздочкой, точечкой, пятнышком неясным, нет его…

Прошло несколько минут. Вдруг короткая шерсть на загривке пса поднялась дыбом. Над полем по воздуху мчался к ним новый всадник, но конь его на сей раз был – чёрным. Вот он резко бросил скакуна вниз, осадил его перед церковью. Снял запылённый шлем и вытер пот на гладко выбритом лбу.

-  Здравствуй, Харон. Здесь не появлялся флей, его зовут Дингвисом?

-  Нет.
Горун недоумённо покачал головой:
-  Но ведь он, кажется, двигался именно сюда… А Уголь, или Санаил, или   Отшельник?

-  Я не видел их.

Горун врубился железным взглядом в Харона.

-  Я спешу в Шамбалу, но я всё проверю, старик. Если ты солгал про флея, ты пожалеешь.

Вновь надел шлем.

-  Ты мне угрожаешь? – глаза хранителя времени блеснули, пёс напружинился, как для прыжка, оскалил зубы и глухо зарычал.

Но мысли Горуна были уже не здесь.

Конь взвился на дыбы – молния чёрная! …

… Пёс фыркал – песок набился в ноздри. Успокаиваясь, сел возле старика, положил морду ему на колени. Харон сидел неподвижно. Взгляд его бродил по Дикому полю.

-  Суета сует всё суета. Кто сказал это? Когда?.. Нам пора уходить, друг.

Вскоре стало темнеть. На расчистившемся небе тускло заблестели первые звёзды. А старик всё ещё смотрел на поле, на туманные еле различимые холмы, окружавшие долину, на небо, словно желая запомнить всё это навсегда. И рядом с ним, положив на колени ему свою огромную голову, всё так же сидел, подрёмывая, Цербер, его верный пёс.


ГЛАВА  10    ВЛАДЫКИ ШАМБАЛЫ               

Золото! Золото!

Зверь золотой готовится к прыжку из горы!

Пики сверкающие плывут в розовом мареве… Дзиньк-дзиньк! – золотые колокольчики невидимых пагод.

Вижу вас, тайные владыки Шамбалы. Тысячи высохших аскетов и отшельников, медитирующих в золотой нирване в глухих пещерах – вы. Тысячи грязных бродяг по дорогам, питающихся подаянием и отбросами, - безумных мудрецов, отказавшихся от всех благ материального мира, - вы. Тысячи йогов, превративших своё тело и свою душу в железный конструктор – вы. Незримые когорты серебряных воинов, только от прикосновения которых начинает перерождаться всё живое – ваши воины. Загадочные чёрные модули, треугольники и шары, снующие в разных уголках Земли – ваши корабли.

Я видел вашего рукотворного бога – Колесо Сансары – планетарное чудовище,  пожирающее и трансформирующее энергию людей, затягивающее  в своё механическое чрево перевоплощений и реинкарнаций миллионы и миллионы. Я слышал его страшный утробный рёв. Сколь многие заболевали смертельно, сколь многие сходили с ума только услышав эти жуткие скрежещущие вопли.    

Невидимые доспехи облекли, защитили Угля от волн чужеродной энергии.

Перед ним в ослепительно золотом лотосе, скрестив под собой ноги, сидел человек в сверкающей одежде, озарённый словно изнутри золотым сиянием. Сверкал потолок, сверкал пол и переливалась сине-красно-золотым полупрозрачная стена за его спиной, из воздуха заколдованного сотканная. И мелодия – еле слышная, чарующая, от неё тяжелеют веки, наливаются золотом. И запах – тонкий, дымно-сладкий, липучим коконом. Паутиной.

- Ты слишком преувеличиваешь, - сказал вдруг золотой человек, и всё в мгновение ока переменилось. Тёмная тесная пещерка – ни золотого лотоса, ни переливающихся стен, ни чарующей мелодии, ни одурманивающей паутины благовоний…

Человечек в коричневом простеньком халате встал с соломенной циновки, подтянул тесёмочку на поясе, надел на босу ногу грубые башмаки, с хитрой улыбкой покосился на Угля узкими маленькими глазками.

-  Ну какие же мы владыки? Я так вообще бедный простой монах. Пойдём наружу, моя беседа с богом закончена.

Углю опять стало душно.

Золото!

По узенькому проходу, едва ли не лазу, они выбрались из пещеры.

Золото!

На  выдолбленной снаружи террасе прямо в горе нетерпеливо переступавший с ноги на ногу Пегас бросился к другу. Уголь обнял его.

Золото! Золото!

Золотой свет падает вниз.

В красной чешуе скал, в чёрных трещинах земли – таится огонь.

Зверь готовится к прыжку!

Древние цепи гор не остановят его!

Он взглыбится золотой чашей над землёй. Титан в пурпуре расправит плечи! Горы сизо-фиолетовые станут красными от жара. Песок в долинах расплавится и забурлит. Небо грохочущее станет алым. И увидит свет слепая девочка на циновке, и успеет воскликнуть: да будет благословен владыка, подаривший мне солнце! Славно имя его!

Уголь собрался с силами и стряхнул видения.

Выкрошенные красно-коричневые горы. Горячий розовый воздух заката. Марево. Вкус железа и крови во рту.

- Наш бог уже не тот, - говорил Отшельник, глядя на закат, где громоздились, пряча солнце, огненные багровые, золотые облака. – Энергии не хватает. Войны, раздоры, Гиперборея, спрятанная до срока под водой и льдом, начинает проявлять активность, - всё сказывается на работе великой планетарной машины. Ты же знаешь, Шамбала всегда старалась занимать в земных спорах нейтральную позицию, а в благодарность за это нас атакуют со всех сторон… Так что ты хотел про своего флея?

Уголь отстранил ластящегося Пегаса – подожди.

-  Флей выполняет какую-то сложную миссию, я не знаю толком какую. Знаю – он должен встретиться со стоиками. Но вместо этого он, кажется, отправлен царевной Водой в Мир спящих. Помоги ему, если он окажется в опасности, ты ведь свободно вхож туда. Я б конечно мог всё узнать у царевны Воды, но в проходах между мирами сейчас началась настоящая битва, нужно время, чтоб к ней пробиться, а времени как раз и нет. Помоги, если тебе это не слишком трудно. Ты ведь никогда не был другом Горуну.
 
Отшельник  улыбнулся:
-  Я – не был.

-  И я – не был.

-  Конечно, - всё с той же хитрецой согласился  Отшельник, - ведь брат вовсе не обязательно друг.

Уголь нахмурился, но промолчал.

-  В случае если флею будет оказана помощь, можно будет считать, что силы света, в начавшихся на земле событиях, примут во внимание дружественный нейтралитет Шамбалы и не будут считать нас врагами? – безразличным тоном спросил монах, всё так же глядя на горизонт.

Уголь покачал головой:
- Это моя личная просьба, и не к Шамбале, а к тебе. Я ничего не могу обещать.
– Улыбнулся, в свою очередь. – Ты тоже склонен к преувеличениям. В данном случае – моей скромной персоны.
 
Отшельник повернулся к Углю. На его лице не было ни тени улыбки.

-  Я не собираюсь устраивать торг. Я всегда относился к тебе с искренней симпатией, Уголь. Мне ничего не нужно. Разумеется, я помогу флею.

-  Спасибо, - Уголь протянул Отшельнику руку, - я знал, что ты поможешь. Мне пора.

Посмотрел снова вниз, на темнеющие подошвы гор, окинул взглядом террасу, задержался на мгновение на каменном выступе на её краю, отдалённо напоминающую человеческую фигуру, вскочил на коня.

-  До свидания.

-  Счастливо тебе, Уголь.

Пегас сорвался стрелой. Прошло минут десять. Но монах не уходил, продолжая напряжённо вглядываться в гроздяные багрово-золотые тучи на горизонте. И вдруг из них вынырнул всадник на крылатом чёрном коне, стремительно понёсся к  Отшельнику… Конь ещё был в воздухе, а Горун уже спрыгивал на площадку.

-  Здравствуй,  Отшельник, я спешил к тебе.

-  Я знаю, я тебя ждал, Горун.

Они обнялись. Горун в упор посмотрел на монаха:
-  Шамбала – решила?

-  Я не могу говорить от лица всех владык, но тебе будет оказана помощь. Только позже. Нам надо решить кое-какие проблемы.

-  Но через три дня моя армия будет стоять уже на Диком поле! – громыхнул Горун.

-  Через три дня отряды из Шамбалы придут на Дикое поле, - бесстрастно ответил  Отшельник.

Горун задумался.

-  Я несу большие потери. Каждый воин на счету.

Посмотрел на выступ скалы, похожий на человеческую фигуру.

-  Они сопротивляются как никогда. Даже малые мирки, которые прежде покорились бы мне без малейшего писка, сражаются и отнимают моих мёртвых и живых солдат…

Вскинул голову.

-  Что за флей идёт в Мир спящих?

-  Не идёт, а уже там.

-  Значит, Харон мне солгал, - глаза тёмного воина недобро блеснули. – Он ответит мне за это.

-  Оставь старика, - Отшельник положил на секундочку на плечо собеседника руку. – Он живёт по своим законам, он фигура символическая. Нельзя трогать символы.

Горун покачал головой.

-  Флей какая-то мелкая сошка, - продолжал  Отшельник, я не думаю, что он заслуживает серьёзного внимания. Хочешь я выловлю его? Хотя, мне кажется, Санаил это сделает раньше меня.

-  Санаил? – Горун стиснул зубы. – Да… Это ничтожество постоянно пытается вести какую-то свою игру… Союзник, мечтающий меня укокошить.

Отвернулся, взгляд его вновь упал на выступ скалы на краю террасы.

-  К тебе не прилетал – Уголь?

-  Мне неинтересен этот господин. Когда-то мы оказывали друг другу мелкие услуги… Но теперь – я простой отшельник, он воин, - в глазах  Отшельника промелькнули насмешливые огоньки, - как и ты.

Горун, склонив голову набок, отвернувшись, о чём-то думал.

-  Ну мне пора.

Он крепко пожал  Отшельнику руку.
- Спасибо за помощь.

Вскочил в седло.

-  Так значит, ты разберёшься с флеем?

-  Даже не беспокойся.

Чёрный конь рванулся прочь. Когда фигура всадника исчезла в закатных тучах, багрово-сиреневыми крылами замахнувшимися над горизонтом, выступ скалы на краю площадки вдруг шевельнулся, и превратился в огромного могучего воина, закованного в серые латы.

-  К чему твои шутки, Леонардо? – пожал плечами Отшельник.

Воин приблизился к монаху, усмехнулся.

-  Я не хотел их пугать, меня ведь называют не охранником, а убийцей. Хотя, если говорить прямо, я с удовольствием бы убил обоих этих выскочек.

-  Мы всегда успеем это сделать, - глаза Отшельника стали похожи на рысьи. – Зачем спешить? Пойдём, обсудим кое-что.

И  он нырнул в пещеру. За ним, согнувшись, в лаз протиснулся каменный воин. Как только оба скрылись в горе, как будто кто-то неуловимо поменял картинку – словно и не было в этом месте никогда ни пещеры, ни террасы… Обрывистый скат. И тусклые блики заката на гладких, без единой травинки, камнях.


ГЛАВА  11    ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ?

Необычное ощущение! Чёлн плыл в серебристой воде, в серебристом свете – сам воздух светился серебром! -  неестественно, нереально – мысли, чувства – и разгорающееся сияние впереди.

-  Ты как себя чувствуешь? – донёсся откуда-то издалека-издалека голос его спутницы.

Да спутница его – та же самая девушка в ромашковом платье, так восхищавшаяся его стихами на поэтическом турнире под Юрюзанью? – нет! – это скульптура, фигурка фарфоровая, ожившая по мановению волшебной палочки странного кудесника, пишущего про них – книгу…

-  Сказочник, - шепнул Дингвис.

Слюдяное сияние охватило их. И тут же краски начали меняться. Всё преобразилось!..

Серебряный чёлн рассекал чёрно-фиолетовую светящуюся воду. Тихо. Шёпот волнореза. Дыхание реки. На тёмных берегах неясные, меняющиеся очертания дворцов и фантастических замков: зубчатые стены, башни свечками, залитые зеленоватым звёздным светом, в спящих узких окнах замерцают сейчас таинственно синие огоньки. И мириады, мириады звёзд. Они сливаются в млечный поток над рекой. Где небо, где вода?

Голова у Дингвиса закружилась, качнулась в сторону, попыталась отделиться от плеч и устремиться вверх, в зыбкие жечуговые океаны и малахитовые туманности, но упала взглядом на лунный остров, -  призрак, сновидение, возникшее на пути челна...

Он ждёт их уже – человек на берегу, в светящемся синем халате. Он поднял приветственно руку.

«Сказочник».

Лодка ткнулась в берег, - молоко и несколько жемчужинок, растворённые в изумрудном свете.

-  Я рад вас видеть, - сказал, улыбаясь, человек, - меня зовут Сказочник. Я давно жду вас.

Дингвиса переставало мутить. Какой высокий остров. Бугорчатый весь – шишки это от падающих звёзд, ведь здесь наверняка падают звёзды. Несколько низкорослых кустиков спят вдоль изгибистой дороги. А на гребень холма лёг, лёг сияющий млечный путь!

Дингвис выпрыгнул из челна. Сказочник подал руку Фее. Он очень бледный, или это только кажется в этом странном свете? Черноволосый, с узенькой бородкой. Он немного похож на Угля. Впрочем, нет, не похож.

Флей окончательно пришёл в себя и тоже протянул девушке руку, и подумал: раньше, в долине флеев (сто лет назад), он бы ни за что не догадался так поступить. Фея, опираясь на руки мужчин, шагнула через борт на зеленовато-молочный лунный песок.

Дингвис потащил чёлн из воды.

-  Зачем ты это делаешь?

Сказочник вслед за ним схватился за серебристый изогнутый нос кораблика.

-  Так сказал Харон.

Они вытянули чёлн на берег.

-  Харон сказал, что он ему больше не понадобиться, мы последние плыли на нём.

-  Вот как? – задумчиво произнёс Сказочник. – Значит, я не ошибся, Харон уходит. Очередная земная эра закончилась. Наступает самый опасный период – промежуток безвременья.

-  Почему – самый опасный? – тихо спросил Дингвис.

-  В промежутки, когда старый хранитель времени уже удалился, а новый ещё не занял его место, всегда активизируются силы тьмы. Именно в такие моменты решается дальнейшая судьба мира… Уходящая эра была трудной для нашей планеты – мужской, железный век. Следующая должна быть мягче, глубже… Женщина придёт в храм… Всё, в конце-концов, решит битва между добром и злом. Останется ли Земля под покровом Бога, или соскользнёт во мрак.

Сказочник обнял флеев.

-  Я рад, что мы вместе отправляемся в Шамбалу за Магическими кристаллами. Хотя, сказать по правде, - он замялся, - я думал, что нас будет двое – я и Дингвис… Но втроём даже веселей. В путь!

И они двинулись по дорожке-юле вверх.

-  А что это за Шамбала? – поинтересовалась Фея.

-  Я видел недавно сон. Пусть сон, - не сразу ответил Сказочник. – Золотой зверь сидит в горе. Он сам почти с гору. Он затаился. Он готов к прыжку. Если он прыгнет – будет мировой взрыв, огненный шар, истребляя всё живое, взмоет над землёй до небес.  Внутри золотого зверя – колёса и механизмы. А ещё дальше – мрак и огромные, страшные, миндалевидные глаза…

Сказочник тряхнул головой, словно сбрасывая с себя наваждение.

-  Шамбала – это подземная страна в горах. В моём мире почти никто не знает и не верит в её существование. А жаль.  Кристаллы счастья можно было забрать ещё раньше.

-   Кристаллы Cчастья – это ведь символ единения Вселенной? – стараясь выглядеть невозмутимым, выдавил из себя Дингвис, (кажется, новое путешествие предстоит опасное, ох, опасное)…

-  Да,  Кристаллы Cчастья – символ единения Вселенной, - согласился Сказочник. – Символ Любви. Обладающий им неуязвим для происков тьмы. Когда-то они были подарены Земле светлыми цивилизациями Космоса. Но в последнюю эру находятся у сил, противоборствующих Свету. Потому и столько горя вынесла наша планета за прошедшие тысячелетия. Я вот живу в Мире спящих, в нём очень тяжело жить. И я не верю, что стоики, не обладая этими Кристаллами, смогут победить в предстоящей схватке. Поэтому мы с вами и отправились в путь.
Между тем путешественники поднялись уже на холм. И то, что казалось островом, превратилось в новую землю – бескрайние поля в высокой сверкающей траве расстилались от них до самого горизонта.

- Значит, путешествие будет опасное, - не выдержав всё-таки, угрюмо подытожил Дингвис.

-  Опасное, - вздохнул Сказочник. Достал из-за пазухи тетрадку в синем переплёте. – Я пишу книжку, вот, написал до встречи с вами. Что произойдёт дальше – я не знаю.

-  А что такое Любовь? – вдруг спросила Фея.

-  Любовь? – Сказочник замялся. Убрал тетрадь за пазуху. Посмотрел на звёздное небо. – Любовь – это тайна. Тот, кто завладеет  Кристаллами счастья, и при условии,  что он будет хороший добрый человек, - разгадает тайну Любви. Получит саму – Любовь.

Неожиданно помрачнел.

-  Перед нашим путешествием, сделайте одолжение, - вид у Сказочника сделался отчуждённым, голос зазвучал сухо и холодно, - мне надо увидеть один дом. Да. Зайдём туда, всего на минуту.

И он повернул направо, к столпившейся кучке деревьев, чернеющих невдалеке – флеи их даже не заметили поначалу.

Вот деревья раздвинулись, затем обступили их… Кирпичная стена. Дверь в стене. Всё остальное вокруг – смазано, размыто, туманом сизым раскиселено… Сказочник, помедлив, толкнул дверь…

… Они стояли на пороге крохотной, тускло освещённой комнатки. Стены – сплошные полки с книгами. Книги в беспорядке нагромождены и на столе, покрытом клетчато-синей клеёнкой, вместе с рассыпанными карандашами и тетрадками… Два стула по углам. Третий возле входа перевёрнут вверх ножками. А прямо посередине комнаты на обшарпанном коричневом полу сидели маленькие мальчик и девочка и играли старыми растрёпанными куклами. Они были очень заняты этой своей игрой. Они совсем не заметили появления гостей.

Сказочник, побледневший ещё больше, застывшим взором смотрел на детей. И что-то удивительное появилось в его лице, чего не мог расшифровать Дингвис, украдкой наблюдавший за ним… Прошло несколько минут. И вдруг оба флея разом обратили внимание на девочку, вернее, на её какое-то странное, неподвижное лицо, на её глаза – и оба разом поняли, что она – слепа. Взгляд Сказочника дрогнул. Кажется, не замечая ничего вокруг, едва не сбив с ног Фею, толкнув плечом Дингвиса, стремительно вышел из комнаты. Замер. Флеи, не желая ему мешать, продышали на цыпочках вперёд…

Сказочник медленно поднял на них глаза – изменившиеся, просветлённые…

-  Спасибо, милые мои, что согласились подождать меня.

Отвернулся.

-  Жили-были мальчик и девочка. Она была слепая от рождения…   В своих играх они создали целый мир, невидимый во многом и непонятный для остальных… Всё. Идёмте.

И вскоре они шагали уже полями по утоптанной грунтовой дороге. Картина, когда они вышли из лесочка, непостижимым образом переменилась: небо стало голубым, ярко светило солнце, хотя и начинало клониться к закату. Зелёная травка, цветы пестреют. И вот интересно ещё: сия метаморфоза произошла так естественно, что Дингвис сообразил – с временем казус приключился однако, когда они протопали порядком. Сказочник, окончательно пришедший в себя, засмеялся на его удивление:
-  Вы забыли, что мы находимся в мире моих сновидений, а время в сновидениях вообще может вести себя, как ему заблагорассудится. Сейчас вечер, через секунду – утро или полдень. Сейчас мы тут, а через мгновение уже в другом мире…

И снова внезапно посерьёзнел. Посмотрел пристально на Фею и на Дингвиса, и замолчал, задумался о чём-то своём.

Неожиданно исчезли цветы. Трава пошла низкорослая. Чахнет она. Желтеет. Вот уже завиднелись то там, то сям растрескавшиеся от сухости серые проплешины земли…

Дингвису стало тоскливо.

Пустыня. Безводная серая пустыня лежала вокруг.

Человек! – флей даже вздрогнул от неожиданности. – Впереди, в развилке дорог, на широком резном стуле тёмного дерева с красной бархатной обойкой сидел человек в чёрном плаще… Стоп. Где он уже видел его? Шитый золотом чёрный камзол в алмазных змейках. Рыжеватые волосы до плеч. Лицо красивое, но отталкивающее внутренне. Улыбка - недобрая. И глаза – шальные, одурманенные словно, и – жестокие. Именно – безжалостные и жестокие.

-  Я видел тебя на Диком поле, флей. Ты идёшь за  Кристаллами Счастья.
Точно! Видение на Диком поле! Чёрный всадник на крылатом коне – он! он!

-  Меня зовут Санаил, - продолжал с какой-то плохой улыбочкой незнакомец, неотрывно глядя на Дингвиса, как будто спутников его в помине не существовало, - ты не слышал обо мне? Странно… Меня знают все. Вы, похоже, совсем отстали от жизни в своей долине? Но ты, кажется, боишься меня, флей?

-  Вероятно, он понял, что с одинаковой улыбкой ты можешь и спасти и убить, - вставил спокойно Сказочник.

В глазах Санаила загорелись зловещие жёлтые огоньки.

-  Спасти – да. Но убить – нет. Я ведь не Горун. Я не убиваю. Я – побеждаю.
И коротко, остро – ножом – он ударил взглядом спутника флеев. И вновь к Дингвису:
-  Я знаю, ты поэт, флей. «Слово, летящее белой птицей и золотой звездой, и чудной мелодией, преодолевающей пространства»… Видел! Здорово! Это ведь ты написал это стихотворение, ты?

-  Да, - вымученно ответил Дингвис. Впервые в жизни ему было неприятно от признания, что он – поэт. Флей покосился на Сказочника, но тот отшагнул от них, отвернулся, и внимательно вглядывался в пустыню по правую сторону, куда вела одна из дорог.

-  Это гениальное стихотворение. Ты гениальный поэт, флей, слышишь?
Санаил вдруг перевёл горящий взгляд на Фею, неприязненно уставившуюся на него:

-  И девушка у тебя, какая красивая, как ярко умеют любить женщины, - и душой, и телом, - звёзды видят они в криках экстаза на любовном ложе.

Фея вспыхнула, отвернулась, вновь гневно посмотрела на Санаила, вновь отвернулась… Дингвис весь напрягся, смысл сказанного Санаилом от волнения не вполне дошёл до него, но флей почувствовал оскорбительное, гадкое в его словах и понял, что он не должен молчать, что он должен заступиться за девушку! И дерзкая фраза, одёргивающая собеседника, вскружила в его голове, невидимая ещё легла на губы…

Но взгляд Санаила острым клинком врубился в него. И ужас объял Дингвиса – смерть  смотрела на него из блестящих одурманенных глаз тёмного воина.

-  Я тоже люблю поэзию, я тоже поэт, флей, - голос Санаила зазвучал вкрадчиво, - уж покровитель многих земных поэтов – наверняка. Хочешь, я стану твоим покровителем? – Смерть смотрела в лицо Дингвису. – Твоим – демиургом?

-  Нет! – собрав всю волю, выдохнул Дингвис, не задумываясь, что сказал, просто интуитивно стараясь поступить в пику тому, что спрашивал, чего ждал от него тёмный воин.

И тут же – незримая ледяная рука пережала ему горло.

«Крылья лёгкие раскину,
 Стены воздуха раздвину,
 Страны дольние покину.
 Вейтесь, искристые нити,
 Льдинки звёздные, плывите,
 Вьюги дольние,вздохните!»…

Дингвис захрипел, дёрнулся всем телом, пытаясь оторвать от шеи невидимые пальцы, и вдруг ему полегчало… Нет, исчезло – чёрные крылья, рука, стиснувшая его… Дингвис закашлялся, потёр ладонями горло.

Взоры Сказочника и Санаила скрестились, обрушились друг на друга…

-  Вам идти по той дороге, - бесцветно проговорил наконец тёмный воин, сделав едва заметное движение в сторону, противоположную той, куда недавно всматривался спутник флеев. Сказочник некоторое время изучал глазами дорогу, ведущую налево.

-  По той так по той. Идёмте, друзья, - и легконько подтолкнул Дингвиса и Фею.

-  Счастливого пути в Шамбалу, - услышали они за спиной насмешливый голос Санаила.

-  Не оглядывайтесь.

Но Дингвис обернулся – Санаила не было! Стула роскошного на котором он сидел – не было! Не было развилки, не было вообще никакой другой дороги!

-  Раз мы выбрали этот путь, иного уже не существует.

Сказочник попридержал флеев за локти.

-  Как вы?

-  Нормально, - сказал Дингвис.

-  Хорошо, - сказала Фея.

Сказочник поморщился, как от боли, устало покачал головой. Отвернулся, прищуриваясь. Солнце уже почти касалось горизонта, красило пустыню в тревожный красный цвет. Сказочник напряжённо озирался по сторонам. Кивнул каким-то своим мыслям:
-  Разумеется, он послал нас сюда.
 
Взял и Фею и Дингвиса за руки:
-  Друзья, - взял обоих за руки, - чтобы сейчас вы не увидели – не пугайтесь, не страшитесь. Я выведу вас. В путь!

И с силой потянул их за собой. Солнце обожгло, раскалило горизонт докрасна, лучи пурпурные слепили, били в лицо. Жарко? Нет, холодно! Дингвиса даже познабливало, и он боялся, что Сказочник заметит, и подумает, что он дрожит от страха. Воздух над пустыней странно оживился. Начал бликовать. Дингвис скрадом глянул на Сказочника – и встретил взгляд Феи, девушка как-то необычно смотрела на него – и произошло что-то необыкновенное. Что-то шевельнулось чудно в груди флея, как тогда, когда они вдвоём шли на Дикое поле, - она коснулась тогда его плеча, и сказала… Что сказала?... Оба разом отвернулись.

Солнце падало за горизонт. Всё вокруг рябило уже от жёлто-белых световых пятен, вспышек. И тут  Дингвис и Фея остановились, как вкопанные, и рывком пригвоздили к месту своего ведущего. Прямо над ними в воздухе висела огромная жуткая оскаленная пасть с несколькими рядами зубов и длинными изогнутыми клыками, красноватые глаза навыкате неподвижно вперились в них… О! – руки образовываются – скрюченные лапы с когтями, ноги – два столба по обе стороны дороги!...

- Идёмте, идёмте! – почти крикнул Сказочник, рванул их за руки за собой и они почти пробежали как под аркой между ногами призрачного гиганта.

-  Пока! Виден! Хоть краешек! Солнца! – Сказочник не говорил, бросал слова. – Все эти чудища!  Ящеры!  Не опасны нам. Мы успеем до захода!...

Солнце скрылось уже на две трети. Темнело. Страшное действо творилось в пустыне. Уроды, гады, твари мерзкие с длиннющими шеями и хвостами, бурые, коричневые, гладкие и с шипами, и в чешуе – дёргались, раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь оторваться с места, насыщались красками и мощью… Они глядели на трёх путников ужасными, полными ненависти, взорами и тяжко было от этих взоров. Дингвис подумал, что они, наверное, способны убить одним только взглядом, как мог убить взглядом Санаил, и убил бы его, если б не было рядом Сказочника…

Не продохнуть – невыносимым запахом гниющего мяса и нечистот наполнился воздух. Господи, как вытерпеть это!...

Фея споткнулась, чуть не упала.

-  Дингвис, бери её за другую руку!

«Она увидит, что у меня руки дрожат».

-  Не надо, я сама…

-  Держитесь, - прохрипел Сказочник, - мы рядом.

Они обогнули какую-то кучу – сгустки полуразложившихся червей…
 
Сказочное, сияющее голубое море внизу накатывалось пенными волнами на пологий чёрный берег, и белая лодка томилась, покачивалась, ждала – их.

Солнце бросало из-за горизонта последние лучи. Все трое изо всех сил понеслись к воде. Близко. Вот – всё! Они попрыгали в лодку. Последний лучик сверкнул, погас – и тут же грозный рёв потряс берег. Земля заколыхалась, заходила ходуном – толпы чудовищ побежали к морю, взбили тучи песка, в небо взмыли десятки отвратительных существ с перепончатыми крыльями и длиннющими вытянутыми головами… Но лодка полыхнула белым огоньком, облачком, - и берег драконов вмиг превратился в неясное грязное пятнышко на голубом горизонте, исчез совсем. И лишь голубая вода, и сияние, и чистый свежий воздух, и небо синее – высокое, освобождённое…

Сказочник рассмеялся, откинулся облегчённо на бортик кораблика-спасителя:
-  Всё.

Ясно, светло посмотрел на Дингвиса и Фею.

-  Простите меня за этих монстров. А ты, Фея, особо меня прости ещё за Санаила. К прискорбию, он чувствует себя хозяином в Мире спящих, и является им в какой-то мере.

-  Он направил нас по другому пути? – спросила Фея.

Она молодец, и уже почти пришла в себя, только бледность, не ушедшее ещё из глаз напряжение выдают, как ей было нелегко.

-  Другой путь тоже был опасен, - заметил задумчиво Сказочник. Помялся. – Я думал, Санаил может броситься на нас в открытую, и убить кого-нибудь из вас… Я б никогда себе этого не простил. А так – мы попали в поле иллюзий. Я знал, что мы по нему пройдём.

- Поле иллюзий? – Дингвис нахмурил лоб, припоминая слова Харона.

- Иллюзии правят в нашем мире, - продолжал Сказочник. – Я бы сравнил их с морем – оно накатывает бушующей разноцветной волной на тебя в начале сознательной жизни, и ты не замечаешь, что оно вот оно уже и утопило тебя. Ты слышишь дивные мелодии.  Кто-то, очарованный ими, начинает стремиться к славе, другой к власти, третий ищет денег и развлечений, четвёртый ещё что-либо, а, может, и всё сразу… Но если ты вдруг понял, что за сладким пением скрываются тёмные лики демонов, искушающие тебя земными путями, они тебе этого не простят. И слуги их, вольные или невольные, по знанию или по незнанию, возможно,  кстати, вполне добропорядочные люди, живущие рядом с тобой – предприниматели, учёные, священники, экстрасенсы – род занятий может быть каким угодно, - все они превращаются в драконов и пытаются уничтожить тебя. В лучшем случае, обсмеять и вычеркнуть из своей жизни. Ибо ты посмел замахнуться на самое главное – чем и ради чего они живут… 

Сказочник замолчал.

-  А  тебе никогда не казалось, - вдруг опять спросила Фея, - что мир драконов – это лишь крики демонов, и это такая же иллюзия, как и их сладкозвучные песни?

Сказочник, а вместе с ним и Дингвис удивлённо воззрились на девушку.

-  Я думал об этом, - медленно проговорил Сказочник. – Ты права: мир в тебе или ты в мире – разницы нет. Недаром древние утверждали: «Спасись сам – и тысячи вокруг спасутся»… Но, знаете, выжженная пустыня и чудовища в моём сердце. И чтобы справиться с этой своей иллюзией, я должен научиться любить. Ведь Любовь – единственное условие существования во Вселенной. А любить , видимо, я как раз не умею… Поэтому мы отправились вместе в Шамбалу. Кристаллы  счастья помогут мне… А через меня, может быть, и другим.

Спутник флеев опять замолчал, задумался. Фея жалостливо погладила его по плечу:
-  Трудно тебе живётся с такими чудищами в душе, бедненький.

Сказочник засмеялся и покачал головой.

И тут флеи с изумлением обнаружили, что они втроём уже не плывут на лодке по морю, а – идут – по сверкающей голубой дорожке, наподобие той, что лежит между Снежтичем, Юрюзанью и Кивежем в их родной долине…

Ночь. Тёмные очертания лесистых холмов по сторонам вдалеке, а наверху – удивительное звёздное небо. Подними руку – и ты смешаешься, полетишь в этих звёздных потоках…

- Любовь, Любовь! – воскликнул Сказочник. – Господи, как много сказано о Любви, а всё равно это тайна. Тайна.

-  Мне кажется, - сказала Фея, - Любовь – это потребность видеть друг друга каждый день.

-  Замечательно, - улыбнулся Сказочник. – Я всегда понимал, что женщины умнее нас, мужчин. Нам надо ломать голову, придумывать, громоздить чего-то шибко мудрёное. А женщина скажет – просто и ясно. И ни убавить ни прибавить.

Глаза их спутника вдруг сделались немного сумасшедшими.

-  Но я слышал уже эти слова, там, - он махнул рукой куда-то назад. – Мне их сказала одна женщина… Я понял с ней смысл одной фразы, которую раньше не понимал: от Любви до ненависти один шаг.

-  А ты сам как думаешь, что такое Любовь? – робко, грустно как-то поинтересовалась Фея.

-  Любовь? – Сказочник поднял лицо к звёздам. – Любовь – это сердце. Многие считают – эмоции. Вспыхнут, выгорят, - и нет любви. Но чувство не может – выгореть. Если Любовь твоя сгорела, как бенгальская палочка, стало быть, это была не Любовь. У нас на земле вообще умничают и запутывают всё. Куда уж больше запутывать? Например, меня поучали однажды, что Любовь к женщине – это одно, к Природе – другое, к Родине – третье… Но Любовь всегда одна, единая для всего. Вот Природа. Я от общения с ней не только ведь и не столько эстетическое наслаждение получаю, я именно – люблю её, так же как и она любит меня. Я знаю, что она – живая, что она может думать, говорить, страдать… Каждое дерево, каждый ручеёк, каждая травинка!  Каждая травинка, хоть ценой собственной жизни готова прийти мне, человеку на помощь. То же самое Любовь к Родине. Подчёркиваю – к Родине, а не к Государству. Государство – это железная машина, в которой мы всегда пленники, и коей управляют иногда мудрецы, несравнимо чаще – глупцы и прохвосты. А Родина – это другое… Это не выразить словами… Родина – это любимая женщина, это – мать; это шёпот ив на берегу реки, это золотое пшеничное поле… У каждого тут во-многом своё… Но и тут всегда – чувство. И так же как мы неразрывны с Природой, так же мы неразрывны и со своей Родиной… То же – Любовь между мужчиной и женщиной, слияние двух начал, высшее, может быть, проявление Любви! Помните: «… посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью. Так-что они  уже не двое, но одна плоть»…

Сказочник вдруг осёкся. Помрачнел. Отвернулся. Молчали и флеи… Дорога повела вверх. Они поднялись на пригорок… Что это?!

Впереди, на холмах, мерцал удивительный синий город – ночное видение, призрак; млечный путь, коснувшийся земли краешком своего небесного русла, приют для путника, уставшего странствовать по Вселенной…

-  Кивеж! – воскликнул Дингвис.

-  Кивеж! – вскрикнула Фея.

-  Конец пути, - обрубил Сказочник, твёрдый, жёсткий, несколько отрешённый, он уже решил для себя: - Вы возвращаетесь домой.

Струна дрогнула и заныла томительно в груди Дингвиса. Расширившимися глазами он посмотрел на Сказочника, на Фею, та тоже взволнованно посмотрела на него.

-  Простите меня, милые флеи, - голос их провожатого прозвучал глухо и отчуждённо. – Прости меня, Дингвис. Но я больше не хочу рисковать вашими жизнями. Я понял, я не имею права рисковать вашими жизнями. Я пойду в Шамбалу один. До свидания.

-  Постой, - Дингвис сразу охрип. Фея схватила за руку Сказочника и отпустила. И с нарастающей тревогой в глазах – на Дингвиса, на Сказочника, снова на Дингвиса…

-  Ты – написал книгу… - голос флея срывался. Он понял вдруг: в Кивеж он не вернётся. И жить он, как жил прежде, после всего произошедшего с ним – не сможет. И, наверное, не сможет смотреть в глаза – Фее, если…

-  Дай мне посмотреть книгу.

Сказочник несколько озадачился. Помешкав, достал из-за пазухи синюю тетрадь:
-  Только посмотреть. Отдать не могу. Я должен закончить её…

Он не договорил. Случилось невероятное - не ждал никто, и Дингвис от себя этого не ждал: стремительно, грубо он вырвал из рук Сказочника книгу и отшагнул с дороги.

Глаза Сказочника округлились.

-  Не делай этого, Дингвис. Если ты разорвёшь её, непоправимое произойдёт… Глава не дописана, ты выведешь драконов сюда, ты сам станешь пленником мира спящих, ты погубишь всё!

-  Я тоже знаю, что такое Любовь, - с трудом проговорил Дингвис, волшебная струна вибрировала и звенела в нём. – Любовь – это воля брать ответственность на себя.

Сказочник метнулся к нему, но Дингвис рванул с силой тетрадь – птицы белые закружились в темноте…

В следующую секунду гигантская ревущая волна, откуда ни возьмись, взметнулась над ним горой…

И последнее, что успел понять и услышать он, был пронзительный крик Феи:

-  Дингвис!..


ГЛАВА   12    ДРАКОНЫ НА ДАЛЬНЕМ ОЗЕРЕ

«Их надо остановить».

Глухой грозный гул доносился с ночного неба. Как будто где-то там, в вышине, невидимыми дорогами двигались тысячи и тысячи всадников, и серебристый шлейф из пепла и пыли тянется за ними по мирозданиям.

«Мы видим сны, - шептали деревья, - огонь и залитые кровью лица, чёрные кони кричат страшно, и всадник с тёмным ликом творит слова заклинаний».

«Их надо остановить», - пролетел над озером ветер.

«Остановить, остановить», - шептала листва.

Вопль пронзительный, нечеловеческий пронёсся вдруг над озером, над лесом, и мёртвая тишина.

Иваньюшка с Аркадьюшкой бросили грести.

-  Что это?

-  Не знаю.

«Крылья лёгкие раскину,
 Стены воздуха раздвину,
 Страны дольние покину.
 Вейтесь, искристые нити.
 Льдинки звёздные, плывите,
 Вьюги дольние, вздохните!»

Взрыв серебристый! Озеро засверкало, тусклым серебром залепило берега.

Смотри, там! В сиянии неверном, в воде, блестящей, как ртуть, поднялся гигантский бутон цветка. Расправились лепестки – крылья перепончатые забили по воде, уродливая рогатая голова замоталась на длинной шее из стороны в сторону, разинула пасть, усеянную зубами-иглами…

Вперёд!

Флеи ударили в вёсла. Лодка понеслась.

Воздух над озером бликовал, вспыхивал то там, то сям, и жуткие твари – крылатые змеи, гигантские ящерицы, гады мерзкие, невиданные образовывались в клочьях серебристого огня…

-  Аркадьюшка, видишь?!

На дальнем берегу, там примерно, где жила Болгер, затрепыхался оранжевый маячок костра. В следующий момент лодку вырвало из воды, - всё произошло стремительно – ужасное зловоние и огромистый зёв, нависший над ними, Аркадьюшка врезал веслом по саблевидным жутким клыкам, готовым раскроить лодку; рёв, шквал воды, Аркадьюшка вылетел из лодки, захлебнулся, но тут же почувствовал землю под ногами. Отплёвываясь, полуослепший, полуоглохший:
-  Иваньюшка!

-  Тут!

-  Цел?

-  Флеи!

Аркадьюшка обернулся. Костёр – близко, рядом, и маленькая женщина возле костра. Значит, ударом воды их отшвырнуло к берегу.

-  Выбирайтесь скорее!

Флеи полезли из воды. Иваньюшка запутался в каких-то корнях, Аркадьюшка сгрёб его в охапку и выволок за собой на берег.

И вот тут раскололось пространство: многоголосый рёв потряс берег, лес, небо!

Чудовищные гиганты с драконьими головами давили, рвали мелких гадов, шипящих и стонущих, и лезли на берега, в щепы разнося деревья. А прямо на флеев плыло бревно – дуб-столетник с двумя красными горящими глазами навыкате.

-  Отойдите дальше!

Аркадьюшка попятился, не вставая, на четвереньках, не отводя взгляда от приближающегося зверя, рывком опрокинул Иваньюшку, поднявшегося было на ноги, - ему почудилось,  что друг его ещё барахтается в озере!

Но Болгер! – маленькая женщина смело подошла к самой кромке воды. Что она делает? Чудовище вот оно, оно разевает уже свою пасть…

-  Болгер!

Но словно сила какая-то удержала флея на месте. Женщина вскинула вверх руки, произнесла что-то неслышно…

Радуга! Кисель, сусло разбухшее сизо-бурое вместо озера; загудела, завращалась медленно против часовой стрелки гигантская воронка, в мгновение ока преобразилась в фиолетовый вихрь!...

И всё исчезло. Всё. Нет чудовищ, нет серебристого сияния, нет красноглазого бревна, готового уже броситься на целительницу… Спокойное озеро. Чистое звёздное небо. И воздух опьяняющий – свежий и чистый, и невозможно надышаться им! Аркадьюшка вдруг обнаружил, что сжимает в правой руке какую-то палку. Ба! Да это обломок весла – он ведь хрястнул веслом по зубам зверяги, он так и не выпустил, выходит, обломок. Аркадьюшка поднялся с колен. Вон, полузатопленная лодка их, - весло Иваньюшки удержалось в уключине! – покачиваясь, ткнулась носом в берег. Деревья по окружности озера, кажется, кое-где повалены… Да они с Аркадьюшкой – мокрые и грязные, - вот и все следы произошедшего.

Тихо потрескивал костёр. Болгер, опустив руки, по-прежнему стояла у самой кромки воды и смотрела на затихшую водяную гладь. Медленно повернулась к флеям. Усталое лицо, но необычное, просветлённое изнутри словно, и взволнованное, и в огромных тёмных глазах – слёзы.

-  Эти чудовища из Мира спящих, - чуть подрагивающим голосом, но всё же очень спокойно произнесла целительница. – Они не должны были появляться в долине флеев. Они здесь – лишь иллюзия. Мираж. Подходите к огню, погрейтесь, обсушитесь немного. Я не могу пригласить вас в дом – обогреть и накормить: у нас нет времени. Я ждала вас, я знала, что вам угрожает опасность. Слава Богу, всё обошлось. Теперь рассказывайте вы.

-  Пусть Аркадьюшка расскажет, - горестно пробормотал Иваньюшка, распутывая с себя гирлянды водорослей. Неизменная его остроконечная шапка походила теперь на бесформенную мокрую тряпку, нашлёпнутую ему на голову. – Расскажи, братец.

Аркадьюшка перевёл дыхание, он тоже всё ещё не мог прийти в себя после всего произошедшего.

-  Да рассказывать особенно нечего.

Сунул обломок весла в огонь, костёр зашипел, выдул белый пуховый одуванчик, дымовой струйкой устремившийся вверх.

-  Дингвис ушёл и ни слуху о нём ни духу. Уголь обещал вернуться, и не возвращается… А самое главное, почему мы плыли к тебе… У нас девушка одна заснула два дня назад. И не просыпается. И мы никак не можем разбудить её…

-  Девушка! Я так и знала! – Болгер закрыла на несколько секунд глаза. – Как её зовут?

-  Фея.

-  Фея…

Болгер вдруг достала откуда-то из складок платья маленькую дощечку и протянула её Аркадьюшке:
-  На.

Тот с удивлением взял её, - какая-то выцветшая картинка, темно, плохо видно, - женщина, кажется, держит на руках…

-  Когда Фея проснётся, а она вот-вот проснётся, отдайте ей эту икону. Пусть она пойдёт с ней в храм возле Кивежа и помолиться за Дингвиса. Бог подскажет ей слова молитв.

Глаза целительницы сделались сухими и строгими.

-  Вы всё поняли?

-  Всё, - кивнул Аркадьюшка.

-  А теперь уезжайте отсюда поскорей, чтоб духу вашего здесь не было!
Иваньюшка зашевелился, но Аркадьюшка не двинулся с места. Он внимательно посмотрел на женщину.

-  Мне кажется, тебе нужна помощь, Болгер… Может, ты скажешь нам, чего  не договариваешь?

- Да, - прерывисто вздохнул Иваньюшка, - мы поможем.

И вдруг – Болгер заплакала.

-  Родненькие мои, уезжайте.

Она закрыла ладонями лицо. Она плакала навзрыд.

-  Уезжайте, я прошу вас, миленькие мои, ну пожалуйста.

Женщина упала на колени, обняла ноги Аркадьюшки.

-  Уезжайте, родненькие, уезжайте!...

-  Ты что… - флей ошеломлённо попятился. – Хорошо, хорошо, мы уедем, - поднял Болгер с колен, - мы уедем, только не плачь, пожалуйста.

Он махнул рукой, круто развернулся, заспешил к лодке, Иваньюшка, с волочившимися по земле хвостами водяных лилий, - за ним.

-  Икона!

-  Да-да, икона, - Аркадьюшка засунул дощечку за пазуху. Потянулся, схватил за нос лодку, рывком перевернул её – вода выплеснулась, - вновь бросил на брюхо. В этот же момент из уключины вылетело второе весло. Флей прыгнул за ним, догнал по пояс в воде, полез в лодку. Иваньюшка, вытирая с лица не то слёзы, не то брызги воды, лез с другого борта.

В лодке Аркадьюшка встал:
-  Болгер!...

Она помахала им ладошкой. Он тоже помахал. И Иваньюшка помахал.

-  Болгер…

-  Плывите!

Флей помедлил ещё несколько секунд, затем поднял весло и с силой вонзил его в воду – с одного борта, со второго, вновь с первого… Лодка начала быстро удаляться от берега… Когда флеи отплыли достаточно далеко:

-  Скажите Фее, что Любовь в мире всё-таки существует!

Лодка скрылась из виду. Болгер продолжала стоять на берегу. Лицо её сделалось неподвижным, только губы шевелились, словно проговаривали неслышимые слова… Внезапно она расстегнула платье на груди, отняла от тела большой крест на верёвочке, всмотрелась пристально в него, закрыла лицо ладонями и с отчаянием:

-  Господи! Кто же из них будет первым?!

И вновь – неподвижно, с губами то ли дрожащими, то ли шепчущими молитвы…

И вот, наконец, - шум крыльев раздался за её спиной. Слёзы потекли по лицу женщины:
«Он прилетел – первым».

Она обернулась. Горун спрыгивал с седла. Болгер пошатнулась, но не упала, не отвела взгляд.

-  Ты что сделала, старая?!

Тёмный воин был страшен.

-  Я вдохнул силу в призраков Мира спящих, они ворвались сюда, они должны были уничтожить долину флеев! А ты – отбросила их своими проклятыми молитвами. Им не прорваться сюда вновь! Ведьма… Ты думаешь, я не чувствовал, что ты следишь за мной в последнее время? Жаль, я не смог убить тебя раньше.

Он потащил меч из ножен.

-  Опять бормочешь свои молитвы?!

Шагнул к женщине.

-  Я говорю, - голос Болгер срывался, - что Любовь в мире всё-таки существует.

-  На!

Горун резко выбросил руку вперёд. Болгер вскрикнула, откатилась в сторону, затихла. Горун брезгливо вытер конец меча о траву, вложил его в ножны. Вскочил в седло. Чёрный скакун с налитыми кровью глазами фыркнул, взмахнул крыльями…

И вновь тихо-тихо. Звёзды чудно светят над головой, тихо-тихо:

«Любовь в мире всё-таки существует».

Болгер не двигалась. Костёр догорел, затух. Лишь дымило, то вспыхивая оранжевыми язычками, то угасая, обугленное Аркадьюшкино весло… Приближался рассвет.


ГЛАВА  13    ГОРНОЕ СРАЖЕНИЕ


«Уголь, Уголь»…

Он вновь нёс на руках окровавленное тело Болгер…

Кто-то зовёт его?

Уголь очнулся, провёл ладонью по лбу. Огромный белый ледник слепил глаза. Вновь опустил набрякшие тяжёлые веки. Вот так же он уснул в первый раз. И вновь Уголь услышал голос, зовущий его, и вдруг увидел бледное перекошенное лицо Дингвиса. И тут же флей рассыпался, пропал, исчез. Он ведь снова спит. Какое ему дело до маленького тщеславного поэта? Схватка идёт у подножия горы, оттуда доносятся крики, - там, может быть, кто-то зовёт его – тот, кто верил ему, полководцу, кто хотел жить, и он, Уголь, не спас его.

Страшное чувство напряжёния нарастало в Угле. Он попытался вспомнить Деис, и не смог: бесконечные войны, походы, битвы, в которых он участвовал, рёв, стоны, звон мечей кровавым маревом укутали ему голову. И сквозь них – Болгер сказала: «Высохшие реки в твоём сердце. Брось свой меч».

-  Уголь! Уголь!

Он открыл глаза. Перед ним стоял Тиртис, весь запыхавшийся, запылённый.

-  Уголь, гниммов очень много. Похоже, Санаил бросил в бой все отряды.

-  Думаю, нет. Отходите на вторую линию обороны и стойте там крепко.

Тиртис заспешил вниз по крутой вихляющейся тропинке.

Уголь посмотрел на золотисто-белый горизонт. Там, за этими снежными горами  - Дикое поле. Туда спешат уже светлые отряды суфиев, он был у них, они сказали ему: «да». И отважные северные охотники сказали ему: «да». И воины-монахи Будды, и многие, многие, кого он видел, кого оповещал в своей бешеной скачке, и кто оповещал его самого – утомлённые вестники, сталкиваясь, схватываясь то и дело с передовыми отрядами Горуна, настигали его на пыльных дорогах: «Светлый воин, спеши к Дикому полю! Там предстоит последняя битва!»

И только стоиков он не видел. И никто их не видел. Молчали они в своих неприступных небесных чертогах, и никому не было ведомо, примут ли они участие в сражении, или нет, готовы ли, наконец, к бою их неуязвимые корабли Духа?

Пегас сшагнул с ледового панциря. В глубокой ложбине, под причудливым чёрно-фиолетовом навесом скалы, похожим на застывшую гигантскую волну, расположились резервные отряды гномов. Лес копий приветственно поднялся вверх.

«Они верят мне, - подумал Уголь, - а прав ли я, приведший их в этот каменный мешок? Я действую не как полководец, я рассчитываю на психологию врага».

Он вновь взглянул на сверкающие глыбы льда, подымающиеся от ложбины вверх, к голубому небу. И снова – вдаль. Горы, снежные, сверкающие золотом горы, прекрасные и величественные, устремившиеся гордо ввысь! Они не хотят войн. Они много пережили на своём веку. Они знают истину, скрытую от него.

-  Где группа, посланная на ледник?! – нетерпеливо крикнул Уголь.

Вперёд выступил один из сотников:
-  Они давно ушли, они вот-вот вернутся. 

И тут же из вертикальной трещины с краю фиолетового навеса начали выпрыгивать люди – без доспехов, зато с верёвками, крючьями и длинными ножами. Гномы в ложбине зашевелились, в ожидании новостей. Первый из разведчиков, в светлой рубахе с засученными рукавами, с топором за кожаным поясом, поклонился Углю:
-  С противоположной стороны горы спуск нам закрыли. Там всего десятка два гниммов, но место там такое, что они одни могут удерживать всех нас на вершине хоть неделю.

Уголь кивнул.

-  Как ледник?

-  Мешки с солью сделали своё дело. И мы подрубили его ещё. Он рухнет.

Уголь задумался. Шум сражения доносился снизу.


Бой продолжался уже около двух часов. Санаил, осунувшийся, с воспалённым взглядом от бессонных ночей, напряжённо следил за ним из пещеры на противоположном лесистом холме. Глаза его лихорадочно блестели.

-  Я гоню оленя, - еле слышно прошептал он.

Гномы отошли на вторую полосу укреплений – наскоро сооружённый вал из брёвен и камней, и успешно сшибали мечами и копьями наседавших на них гниммов. Санаил взглянул на сверкающий ледник, огромной шапкой свисающий с вершины горы на противоположной стороне от сражающихся. Обернулся к стоящим за его спиной четырём военачальникам.

-  Герх, вводи в бой свой отряд.

Один из четвёрки поклонился и быстро вышел из пещеры.

Через некоторое время Санаил увидел, как свежие силы рыжебородых воинов, увлекая за собой прежние расстроенные группы, устремляются вверх по склону, поражаемые камнями и стрелами, лезут на вал, схватываются, падают вниз вместе с гномами. Санаил судорожно перевёл дыхание, хрипло:

-  Берс, где мой конь?

-  У пещеры, Величайший.

Санаил продолжал наблюдать за схваткой. Отряд Герха не удержался на валу, схлынул вниз, густо устилая склон убитыми и ранеными.

Лицо Санаила исказилось.

-  Себр, веди своих гниммов.

Следующий из командиров покинул пещеру.

-  Я гоню оленя, - дыша со свистом, прошептал Санаил. Глаза его запали ещё больше.

На укрепление хлынула новая волна атакующих. Но и Себр не смог овладеть валом.

-  Веб, бросай свой резерв.

-  Величайший, - военачальник сделал шаг вперёд, - в лобовых атаках мы потеряли много воинов. Разреши выдвинуть вперёд стрелков, пусть они поослабят гномов.

Санаил в ярости крутанулся к нему.

-  У меня больше нет времени посыпать гору стрелами! Идёт бой. Вы солдаты. Идите и возьмите вал. И если ты не возьмёшь его, я повешу тебя, и Герха, и Себра, у подножия горы, и сам возьму её! Прочь!

Не успел потемневший от обиды Веб выйти из пещеры, как в неё вбежал посыльный, весь в пыли, кровь запеклась на щеке.

-  Величайший!... – он задыхался. – Герх убит. Себр ранен.

Санаил отвернулся.

-  Скажи Вебу: я приказываю ему взять командование сводными отрядами на себя.

Когда посыльный выбежал из пещеры, последний оставшийся командир, могучий рыжебородый гнимм со сломанным носом, приблизился к Санаилу и сказал тихо, глухим сорванным голосом:

-  Я всегда преклонялся перед тобой и любил тебя, Величайший… Но Веб прав. Мы потеряли, преследуя гномов, много воинов. А сейчас потери уже вдвое больше. И если мы даже возьмём второй вал, есть ещё третий, у самой вершины. Он узкий – десять воинов удержат там сотню. Уголь наверняка оставил резервы. А вдруг он хочет измотать нас, а потом разбить свежими отрядами?

Страшным взглядом Санаил врезался в гнимма.

- Я гоню оленя, Берс. Я гоню его уже несколько дней без сна и отдыха. Я загнал его на эту ледяную вершину и обложил на ней!...

Он вдруг осклабился, засмеялся.

-  А может Уголь хочет поиграть со мной в кошки-мышки, и ты прав! прав!

Санаил рывком за пояс притянул гнимма к себе, приблизил к его побледневшему лицу своё лицо.

-  Но это ничего не меняет. Потому что не он – я выбрал эту гору! Что потерянные солдаты, Берс, что значат они перед тем, что ты увидишь сейчас!

Он оттолкнул гимма от себя и вновь впился глазами вдаль. Новая атака докатилась уже до укреплений. На валу закипел бой. Минуты растянулись в вечность. И тут в рисунке сражения наметилось какое-то неуловимое изменение… На бледном лице Санаила проступил румянец. Прошло ещё несколько томительных минут. И вдруг гномы, не выдержав натиска, попятились, отбиваясь от наседавшего противника, начали медленно отходить к самой вершине.

-  Они отступают!

Кинулся к Берсу.

-  Бери все резервы, всех стрелков, оставь сотни полторы у третьего вала, всех остальных – в обход! На леднике с внешней стороны давно подготовлены дорожки и вырублены лестницы. Мы оседлаем ледник и запрём их в ложбине на вершине горы, как крыс. И ни одна крыса не выползет из мешка! Теперь ты всё понял?

-  Да, -  изумлённо, восхищённо прохрипел бородач.

-  Сегодня мы сделаем то, чего Горун не смог сделать за всё своё время пребывания на Земле: мы победим фиолетового рыцаря!

Он обнял гнимма.

-  Иди!

-  Есть!

Берс преданно, подобострастно поклонился, взглянул на полководца-победителя даже с каким-то обожанием, с чувством, - всё это как-то не вязалось с суровым обликом воина: он стал смешон, - и выбежал из пещеры.


Гниммы прекратили свои яростные атаки. Вся их масса, облепившая склон, вдруг стремительно скатилась вниз, в густой лес у подножия горы. У третьего вала их осталось, правда, около сотни, но этой сотни вполне б хватило в течении нескольких часов удерживать в этом узком месте всё войско гномов, пожелай они вдруг контратаковать.

Уголь ждал. Ждал Тиртис, стоявший подле него. Ждали все войны. Убитых оказалось меньше, чем он предполагал, зато раненых было очень много. Им промывали раны растопленным льдом, перевязывали под навесом.

Прищурившись, Уголь посмотрел на сияющую вершину ледника, где притаился наблюдатель. Гнетущая мысль не отступала: а если Санаил обхитрил его? Если все обустроенные дорожки да лесенки с внешней стороны ледникового козырька, обнаруженные два дня назад разведчиками, лишь уловка, чтобы заманить его на эту гору и запереть на ней? А самому с главными силами двинуться на Дикое поле. Что тогда?

Напряжение становилось невыносимым. И вдруг:
-  Гниммы!

С верха ледника съезжал наблюдатель, кувыркнулся прямо под ноги Пегасу.

-  Гниммы поднимаются на ледник. Их очень много.

Словно молния пронеслась под фиолетовым навесом:
-  К бою! К бою!

Гномы сомкнули ряды, закрылись щитами, выставили копья.

Нет, Уголь больше не мог терпеть. Он стиснул ногами скакуна и Пегас взмыл в голубое небо. И Уголь увидел – всё войско гниммов зашло уже на ледник. Они были похожи на блестящих серых жуков, - сейчас жуки достигнут вершины, и засыпят сгрудившихся в ложбине камнями и стрелами… И вот тут произошло то, чего он так ждал: ледник дрогнул под тяжестью забравшихся на него, из трещин взметнулись снежные фонтанчики… Колыхнулся, и гудящим потоком обрушился вниз, перемешав куски льда, камни, гниммов – вниз, вниз! В чёрные расщелины, в пропасть, в бездну…


Санаил не дышал. Всё шло по его плану. Гниммы стремительно, по условным дорожкам, которыми их вели проводники, заранее и тайно им подготовленные, достигли ледника. Ловко, быстро, сноровисто преодолели крутой нависающий участок, и вскоре всё его войско было уже на ледяной шапке горы. Сейчас, сейчас начнётся побоище. Он уже видел, как тучи стрел засыпают ошеломлённых растерявшихся гномов, как они бросаются в отчаянии вверх, но скользят, падают на льду, а сверху продолжают лететь стрелы, и камни, и огненные просмоленные факелы – он их тоже заранее приказал заготовить… Смерть. Смерть!

Санаил поспешил было уже к выходу, - конь ждёт его у входа в пещеру! – но боковым зрением успел заметить в последний миг фиолетового всадника, вспарившего над вершиной на крылатом белом коне.

Поздно!

-  Я загнал оленя! – крикнул Санаил. И вот тут произошло то, чего не ожидал он, не мыслил, не… Огромная шапка ледника шевельнулась, десятки идущих позади, не успевших преодолеть ещё опасный участок, с криками сорвались с него. Шевельнулась ещё – и с глухим рёвом обрушилась вниз, в пропасть!... Ледника больше не было – косой ледяной слом у вершины горы… Не было больше армии гниммов. Не было больше великого полководца, возмечтавшего посрамить ненавистного Горуна… Не было больше ничего.

Некоторое время Санаил остановившимся взглядом оцепенело смотрел на облако снежной пыли, клубившееся у подножия горы, где похоронено было теперь всё его войско, затем перевёл взгляд на фиолетового витязя в небе на танцующем белом коне…

-  Раб! Смерд!

Санаил визжал, Санаил заходился в крике. Он бросился из пещеры, конь! конь! Вскочил в седло…


Уголь ждал и этого: над лесом взвился на крылатом коне чёрный всадник и во весь опор помчался на него. Уголь развернул Пегаса и выхватил меч…


Все гномы, затаив дыхание, смотрели в небо. И убегающие в панике с горы остатки гниммов остановились и смотрели в небо. Чёрный и фиолетовый всадники сшиблись в голубой вышине прямо над пропастью, где только что нашло себе могилу воинство Санаила. Коротко, как две молнии, блеснули на солнце мечи, и тут же всадники разлетелись. Фиолетовый тотчас развернул коня, остановился, повис в воздухе, а чёрный болтнулся в седле, чёрный плащ соскользнул с его плеч, закружил отрубленным крылом, затем вниз полетела сверкающая спица меча… Санаил упал на гриву коню, и конь, загребая, очевидно, повреждённым левым крылом, стал неуклюже заваливаться на бок, опускаться в тёмный лес у подошвы горы…

-  Ур-ра!  - загремело с вершины.

-  Ур-ра!  - покатилось по горам, понеслось торжествующе к небу…

Но Уголь уже смотрел вдаль: там, далеко, спрятана долина флеев, а ещё дальше, где горы сливаются с прояснившимся сине-золотым горизонтом, ждёт его – Дикое поле.


ГЛАВА  14    ДИНГВИС ИДЁТ В ШАМБАЛУ
Девушке, мечтающей увидеть свет.

Дингвис поднялся с земли. Толком ещё ничего не соображая, потряс головой. Перед ним на соломенном коврике, скрестив под собой ноги, сидел смуглый щупленький человечек,  в видавшим виды коричневом халате. На лице человечка светилась приветливая улыбка, но узкие, с хитринкой, глаза смотрели цепко, и флею показалось, что они в мгновение перебрали все мысли в его голове. Он огляделся – ложбина. Камень и песок. Узенькая тропинка вверх.

-  Здравствуй, Дингвис.

«Откуда он знает моё имя?»

-  Меня зовут  Отшельник. Я простой  монах. Уголь попросил меня тебе помочь, мы с ним старинные приятели. Вот я и вытащил тебя из поля иллюзий. Пусть Сказочник сам разбирается с ними.

 Отшельник встал, закатал коврик трубочкой, но не стал его забирать.

-  Пойдём.

И поднялся из ложбины. Дингвис, неуверенно, за ним. Пустыня. Флей судорожно вскинул голову, аж пошатнулся. Солнце высоко, хоть и приглушённое серыми облаками, - значит, драконы пока не опасны. И тут – о! – ведь они опять в развилке дорог стоят, вот тут, кажется, сидел Санаил на стуле, обитым красным бархатом…

-  Его нет и не будет, - сказал  Отшельник, он явно читал его мысли. – Этот игрок, похоже, закончил свою партию. На сей раз мы пойдём правильной дорогой.

-  Куда пойдём?

-  Как куда? –  Отшельник покосился на него с ироничной улыбкой. Улыбочка сия вообще, видимо, была неотъемлемой принадлежностью его лица – как нос, как глаза, как подбородок. – Мы пойдём в Шамбалу, за  Кристаллами Счастья, как и велела тебе царевна Вода. И деваться тебе некуда.

Неуверенность нахлынула, высосала вмиг из флея все силы и волю.

-  Некуда, ибо ты здесь один. И не встретишь ты ни Сказочника, ни Фею. И нравлюсь я тебе или нет, всё равно придётся вашей милости разрешить мне сопровождать в пути вашу высокую особу, -  Отшельник точно подсмеивался над ним, - тем более лучшего проводника в Шамбалу, нежели я, тебе не найти. Итак, идём вместе?

-  Вместе, - пролепетал Дингвис.

-  Ну и отлично.

И тут же воля вернулась к флею.

-  Ты не умеешь защищаться от энергетических нападений. В нашем путешествии это непростительно. Я мысленно сжал твоё солнечное сплетение, и ты сразу сник.

-  Я научусь защищаться от энергетических нападений, - сказал Дингвис.

 Отшельник ковырнул его своими глазами-буравчиками.

-  Ладненько.

И они зашагали по пустыне.

-  Сказочник уже пытался добраться до Шамбалы, - заговорил вновь провожатый флея, внимательным взглядом ощупывая всё вокруг.  -  Конечно, странный человек, - ну, предположим, добрался он до неё, ну проникнул внутрь – что дальше? Он считает, что все наперегонки побегут  вручать ему Магические Кристаллы?

Усмехнулся.

-  А может, не приведи Господь, он замыслил выкрасть их?.. Нелепо и глупо.
И вдруг Отшельник жёстко, Дингвис не ожидал такой силы в его маленькой ручке, больно сжал ему локоть.

-  Не оглядывайся. Что бы ты ни услышал – не останавливайся и не оглядывайся. Будут звать тебя – не оглядывайся.

Они прибавили шагу. Солнце скрылось за облаками – чёрными и белыми. Но никогда не видел Дингвис таких ярких насыщенных чёрных и белых цветов. Такого количества переходов в пределах двух цветов! А пустыня сделалась глянцево-сизой; грязно-оранжевые прорывы на горизонте… Воздух блестел, ниоткуда выдавливало чёрное сияние, а чёрное – сияло белым… Нереально. Невозможно объяснить!

«Она прекрасна, эта мгла.
 Она похожа на сиянье
 Добра и зла. Добра и зла.
 В ней неразрывное слиянье
 Добра и зла. Добра и зла,
 Смысл,раскалённый добела!»

-  Не оглядывайся! – пальцы  Отшельника клещами сдавили флею локоть.

– Здесь бродят неусопшие души самоубийц. Они следят за нами, они идут за нами по пятам, они читают наши мысли. Если ты обернёшься на их зов, это будет расцениваться как согласие на контакт с ними и они набросятся и растерзают тебя.

« Не слушай его, Дингвис, не слушай», - прозвучал в голове Дингвиса заунывный женский голос. Мурашки побежали по спине флея.

Дорога вдруг исчезла. Однако  Отшельник не смутился, он знал куда идти – не сбавляя темпа, они тарабанили без остановок по слежавшемуся твёрдому песку. Пустыня глядела на них пронизывающе уже десятками невидимых глаз. Дингвис вспомнил: что-то похожее он уже ощущал на Диком поле вместе с Феей… Фея… Ком подкатил внезапно к горлу Дингвиса.

«Нет! – он до боли стиснул зубы. – Не сейчас… Отпусти меня, воспоминание»…

Пустыня оживала. Нечёткие беловатые фигуры, похожие на закутанных в простыни людей, замелькали повсюду, то исчезая, то вновь возникая в обманчивом призрачном свете. Неясные звуки, обрывки слов, фраз… Фигур становилось всё больше.

«Мандала, мандала», - прямо перед ними пронеслось привидение  в капюшоне, повторяя нараспев странное слово и взмахивая, как крыльями, полами своего покрова.

Страх подступил к Дингвису. Он сжал кулаки.

«Нет!»

«Оглянись, Дингвис»…

«Нет!»

-  Отшельник, отпусти мне локоть, я не обернусь.

 Отшельник покосился на флея и отнял свои железные пальцы.

И тут же:
«Дингвис, оглянись, это я, Фея»…

Голос и вправду походил на голос Феи, но ледяным холодом повеяло ему в спину.

«Нет!»

 Отшельник одобрительно кивнул.

«Оглянись!» - страшно, пронзительно закричал женский голос.

«Оглянись!» - подхватили несколько мужских голосов.

«Оглянись! Оглянись!»

Призраки метались вокруг них, кружились, тянулись рукавами простыней, но натыкались словно на невидимую преграду, широким кольцом охватившую Дингвиса и  Отшельника, и не могли преодолеть её.

«Оглянись! Оглянись! Оглянись!»

И вдруг – всё посветлело. Призраки начали уходить, бледнеть, исчезать… Нет больше их. Нет сизой пустыни с бликующим воздухом, нет чёрно-белых облаков… Краски ушли из мира. Низкое тяжёлое свинцово-серое небо. Серый песок. Серые холмы на горизонте. И внезапное гнетущее чувство тоски. Дингвис разомкнул кулаки – на ладонях рубцы от ногтей.

 Отшельник, прищурившись, отчего его узкие глаза вовсе превратились в щёлки, ухмыльнулся:
-  А ты молодцом. Мерзкие твари, да? Правда, здесь тоже тяжеловато, только по-другому. Идём.

Они сделали с десяток шагов…

Гигантский чёрно-серый разлом раскрылся перед ними. Склоны – тысячи жёлтых нор. И жизнь кипит в этих норах – фигуры людей мельтешат в них… А далеко дно? Превозмогая себя, Дингвис приблизился к самому краю обрыва… Он не увидел, он почувствовал: дна – нет. Ужас охватил флея. Он отпрянул назад.

Но  Отшельник неумолимо поманил его за собой:
-  Идём.

И вновь перебарывая себя, Дингвис двинулся за своим провожатым – вниз, по ступенькам террасовой дороги, вьющейся по склону. Дорога была довольно широкой, но флей жался к стене… Воздух стал затхлым и душным.  Отшельник нырнул в какую-то нишу. Два хода.  Отшельник шагнул направо. И тут обнаружилось, что пещеры, норы на склонах разлома вовсе не пещеры и норы, а целая разветвлённая сеть коридоров с множеством комнаток, залитых тускло-жёлтым липким светом… Люди, люди, люди, серые, безликие люди. Нет им числа. Они перемещаются стремительно по этим туннелям туда-сюда… Ни звука. Ни слова. Лишь странный неприятный шорох в воздухе, - шелест ли шагов?..

-  Не отставай.

Проводник Дингвиса вошёл в одну из комнаток. Пять углов. В одном – выход, темно там.. Посередине комнаты немного выше человеческого роста чёрный обрубок столба, на нём на уровне глаз светящийся серебристый квадрат – вроде стеклянной пластины. Слева у стены три железных кровати. Две пустые, застланные грубыми коричневыми одеялами. На третей, с краешку, сгорбившись, неподвижно, - грязный, обросший, оборванный, - сидит, в отчаянии обхватив голову руками, какой-то человек. И гора грязных тряпок навалена рядом с ним на кровати. Мужчина не обратил на них никакого внимания, впрочем, как и  Отшельник на него. Спутник флея прошествовал к чёрному столбу и уставился на стеклянный квадрат. Дингвис потащился за ним. Глянул поближе на горюющего оборвыша, - под горой тряпок на кровати лежит ещё один человек, седовласый, но лицо его – нет, нет лица! – черви омерзительно копошатся вместо лица, повторяя контуры носа, губ, подбородка… Дингвис отвернулся.

-  Всё ясно, -  Отшельник щёлкнул пальцем по стеклянной пластине, - Сказочник снова был здесь недавно. Эта штуковина, - он погладил чёрный столб, - всё фиксирует, её не проведёшь. Серебристая пластина мигала, какое-то смутное неясное изображение прорывалось на ней.

-  Всё.
 
Отшельник направился к противоположному выходу в пятом углу комнаты. Дингвис заспешил за ним…

И вновь они очутились в открытом пространстве. Толпа людей с мешками на плечах сгрудилась на краю обрыва. Слева по длиннющему спуску от самого горизонта – светлого горизонта! – подходят, тянутся бесконечной вереницей ещё: мужчины и женщины, и тоже с мешками, с огромными сумками за плечами, в руках… Причём, двигаются все они по одной дороге, вторая, рядом, идущая параллельно – пуста… Со стороны обрыва послышался нарастающий гул, земля под ногами мелко задрожала. Дингвис шагнул, посмотрел вниз. По дну оврага распласталась блестящая серебристая лестница. Огромный чёрный провал под землю – слева, а справа – яркое серебристо-белое сияние. Стремительно! – чудище с громадными сверкающими глазами вынырнуло вдруг из этого сияния, пронеслось, сломя голову, с грохотом по серебристой лестнице, влетело в чёрный туннель под землю - и вот только с визгом и стоном бегут за ним странные коробки с окнами и на колёсах, которые он тянет за собой на железной цепи!..

Дингвис отступил от обрыва – как тяжело, поднял голову вверх – и небо здесь тяжёлое, без звёзд; закрыл лицо ладонями… Грохот затихал, затих. Лишь земля ещё чуть подрагивала. Опустил руки. Толпа людей на краю оврага – нет их! Нет! Сверху подходят уже новые, а те, те куда делись?! Дингвис изумлённо повернулся к  Отшельнику, но тот засмеялся, указал кивком: по склону скатывалась какая-то нелепая блестящая повозка на пухлых дутых колёсах, с приделанными спереди стеклянными глазами… В ней сидел человек с бледным, перекошенным от страха лицом, и рвал какие-то рычаги, крутил бешено странный чёрный обруч…

-  Вот, Дингвис, типичный пример: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие». А этот человек в лимузине очень богат в своей, как он считает, реальной единственной и главной жизни. Но пропасть рядом и все богатства его бессильны. Сказочник попадал, кстати, в подобную ситуацию. Но когда его машина достигла уже самого обрыва, его наконец осенило: только налегке можно выбраться из этих гиблых мест. Что он и сделал, оставив здесь автомобиль, бросив все свои баулы и рюкзаки… Справедливости ради надо сказать, что Сказочник всё же не до конца прав. Дело не в том, богат человек или беден, а в том, сколько места в его голове занимает это богатство. Я, предположим, весьма богат в Мире спящих, но в любой момент я могу отказаться от всего этого богатства -  я не завишу от него внутренне. Деньги – лишь эквивалент силы. Не более того. Надо уметь управлять ими, а не становиться их рабами, как это происходит с большинством людей. Всё, Дингвис, пойдём наверх. Для нас с тобой это не проблема, - и  Отшельник ступил на пустую дорогу.

С минуту они шли молча. Впереди светлело. И тут Дингвис почувствовал огромное облегчение, словно он сбросил с себя тяжеленную ношу, так давившую, так мешавшую идти.

-  А сейчас, Дингвис, я хочу показать тебе одно трогательнейшее существо.

Чуть поодаль, на меже двух дорог сидела худенькая девушка, почти девочка, в старой, латанной-перелатанной одежонке.

Они приблизились к ней.

-  Здравствуй, милая! – громко сказал  Отшельник.

Девушка повернула к ним своё бледное личико.

-  Здравствуй.

Странными неподвижными глазами посмотрела – не на него, как бы сквозь него, и вовсе не посмотрела на Дингвиса. И флей понял: девушка была слепа.

 Отшельник погладил её по голове, поправил серый истёртый платок.

-  Ну как, ты ещё не увидела свет?

-  Не увидела. Но я знаю – я увижу его. Он будет очень красивый, голубой, а потом полетят синие звёзды, и я буду видеть. Так мне сказала Мать Земля.
 
Отшельник склонился к уху Дингвиса:
-  Дингвис, это необычная девушка. Как видишь, она слепа, но слепым дадено порой в нашем мире несравненно больше, чем зрячим. Мироздание определило эту девушку сидеть на этом скорбном спуске. Все эти люди с чемоданами добра, - он кивнул на идущих мимо, - могут сойти со своей гибельной дороги очень просто. Им достаточно подарить девочке хоть что-нибудь, хоть ничтожную толику из своей поклажи. Но ни один! Ни один не дал ей ещё ни гроша! А именно так они бы смогли избавиться от иллюзий материального мира, именно так бы могли – спастись… «Просящему у тебя дай»… Как много значит это в жизни… Вот и  волшебные Кристаллы счастья  дадутся в руки только тому, кто способен – отдавать, безвозмездно отдавать, а не искать личных выгод в трансцендентальном.

 Отшельник как-то непонятно взглянул на Дингвиса:
-  Ну а ты что подаришь девушке, флей, чтобы попасть в Шамбалу?

Дингвис молчал. Он оглянулся в темноту, куда двигались нескончаемым потоком люди с тюками, с мешками, не видя, не слыша, не замечая ничего вокруг, ничего в себе… Посмотрел на чёрное небо. На светлеющий горизонт впереди. Необыкновенное спокойствие, словно внутреннее понимание чего-то очень важного, коснулось его своим небесным крылом. И он ощутил глубокое умиротворение, гармонию, которую искал, оказывается, всю жизнь. Жизнь! И до сих пор не мог найти.

-  Если ты не найдёшь, что дать ей, - глаза Отшельника сузились, стали пронзительными, как два клинка, - золотой Зверь прыгнет на тебя из горы. Ты умрёшь.

Про золотого Зверя Дингвис не понял, да и незачем ему, наверное, это понимать. А то, что он умрёт – эта угроза почем-то не испугала флея.

Он опустился перед девушкой на колено.

-  Наверное, плохо не видеть?

-  Не знаю, но, наверное, хуже, чем вам. Но я тоже буду видеть.

-  Конечно.

Дингвис порылся в карманах – что у него может быть в карманах? Вот засохший огрызок яблока нашёл… Привстав, он снял с себя курточку и надел на плечи девушке.

-  Это очень хорошая курточка. Зелёная. А я и в рубашке одной похожу.

-  Спасибо, - обрадовалась девушка, - мне никто ничего не дарил, а тут сразу – зелёная курточка…

Сердце у Дингвиса вдруг сжалось. Она ведь не знает цветов. Зелёный-синий-голубой – какая разница? Она ведь не видит этого чудного мира вокруг, ни этих тяжёлых пустынь и бездонных ущелий, а другого – радостного, светлого, доброго, - цветного – мира, где он живёт. Где живут Иваньюшка и Аркадьюшка. Где живёт – Фея… И что-то удивительное всколыхнулось в груди Дингвиса. Он совсем забыл об Отшельнике. Он зажмурился… Стихи – это разноцветные птицы. Они тоже имеют крылья. Они тоже могут поднимать нас к небу!

-  Знаешь, - Дингвис дотронулся до руки девушки, - курточка мне не нужна… Я хочу подарить тебе ещё – то, что дороже для меня во сто крат. Знаешь, это самое дорогое, самое лучшее, что я могу вообще в жизни подарить тебе, или кому-нибудь ещё… Это – мои стихи. Стихотворение, которое я вот только что сочинил для тебя… Оно, может, так себе, оно, может, тебе и не понравится, но это самое лучшее, что я могу… Оно так и называется: «Девушке, мечтающей увидеть свет».

Дингвис набрал дыхания.

-  Фиолетовые горы
   И улиток звёздных стадо.
   Посох искры высекает, 
   освещает млечный путь.
   Я тебя увижу скоро.
   И наверно будет с нами
   Тот, кто тайну Слова знает:
   «Час  воды когда-нибудь».

-  Свет!

Дингвис даже отшатнулся, чуть не упал от вскрика девушки.

-  Я вижу свет! Яркий! Голубой! Значит, вот он какой, голубой свет!
Дингвис ошеломлённо поглядел на  Отшельника – но не увидел его! Дикая боль вломилась ему в голову, и он увидел вдалеке – остроконечную красно-коричневую гору.

Золото! Золото! Золотой Зверь затаился в горе. А внутри зверя – тьма и огромные страшные миндалевидные глаза.

В следующий момент нарастающая неимоверно сумасшедшая боль охватила всё тело Дингвиса, разорвала, разметала, развалила его, и он полетел во мрак…


… А когда очнулся… Где он?

Комнатка-клетушка. На скамеечке, напротив, сидят впритык, локоть к локтю, трое мужчин и женщина. Все бледные, с опущенными взглядами… Все разные, но все похожие чем-то друг на друга… Окно. Дингвис посмотрел в окно – снаружи на сером фоне пустыни группа людей в отрепьях, неподвижными ввалившимися глазами, с чёрными кругами вокруг глаз, - жутко глядят на него. Флей отдёрнулся от окна. И тут же лязгнуло, клетушку тряхнуло, и стоявшие за окном поплыли в сторону. Дингвис понял – они поехали. Он, Дингвис, поехал – на чем-то, куда-то!..

Лязг приглушился между тем каким-то неприятным ритмичным постукиванием, несущимся из-под железного пола:

Тук-тук. Тук-тук.

В такт вибрировала, покачивалась их клетушка:

Тук-тук. Тук-тук.

Пустыня летела за окном. Быстро темнело.

И вдруг чудовищная тоска навалилась на Дингвиса. С необыкновенной ясностью он понял, что клетушка с окошечком, где он сидит, есть нутро одной из тех колёсных коробок, которые тащит на цепи то ужасное чудовище со сверкающими глазами, виденное ими с Тибетцем недавно в овраге с серебристой лестницей на дне. Но ведь этого не может быть! Дингвис вскрикнул, но не услышал своего голоса. Попытался встать – но тело налилось вмиг свинцовой тяжестью, и не послушалось его. Он задохнулся, закрыл глаза… А когда открыл, за окном было уже совсем темно, тусклым светом освещал комнатку стеклянный кругляш на потолке.

Ритмичное постукивание начало замедляться, лязг затихать, они останавливались, остановились. Прошла пара томительных минут. Флей вглядывался в лица своих спутников – они сидели всё так же неподвижно и лица их ничего не выражали. И вдруг с грохотом отъехала противоположная от окна стена клетки. В проходе стояли коренастый мужчина и высокая красивая блондинка, с роскошными падающими на плечи волосами. Оба в каких-то забавных шапочках, с блестящими козырьками, в одинаковых чёрных курточках. На мужчине были штаны со стрелочками, а на женщине короткая юбка, открывающая сильные стройные ноги, обтянутые какими-то узорными сеточками чёрного же цвета. Что за наряд? Они обвели глазами всех присутствующих, женщина задержалась на миг взглядом на Дингвисе и улыбнулась. И флею стало душно от её улыбки – порочной и хищной, он не видел никогда, чтоб так улыбались. Женщина положила руку на плечо сидящего ближе всех к выходу. Он покорно  встал, и Дингвис узнал того самого горестного растрёпыша, коего видел он в лабиринте на железной кровати… Дверь захлопнулась. Вновь лязг, толчок, нарастающее ритмичное постукивание, от колёс вероятно, нарастающая бешенная скорость… Вновь остановка. Вновь отъехала дверь. Мужчина и женщина изменились. Лица потемнели, стали жёстче, а в пронизывающих глазах появился какой-то странный жёлтый блеск. Цвет волос у блондинки был теперь не золотистым – огненно-рыжим. Она снова остановила на Дингвисе взгляд… Но это был уже другой взгляд: не распутный, хищный, а опустошённый, ледяной, бездонный. Ужас объял Дингвиса – смерть смотрела на него из чёрных зрачков рыжеволосой красавицы… Так смотрел на него – Санаил… Задвинулась дверь. На сей раз они вывели единственную здесь пленницу, она сидела второй от входа.  Вновь дёрнулось, понеслось чудовище с невообразимой быстротой вниз, вниз, в черные провалы, в бездну!...

Дингвис закрыл глаза и больше не смотрел, не слушал, не… Только внутри него всё замирало, когда дракон, несущий за собой короба с людьми, вставал передохнуть и в очередной раз с о скрежетом отъезжала стена комнаты…

«Я сделал что-то не то, не так… Я не великий поэт. Да, я совсем не великий поэт – зачем я полез читать слепой девушке стихи? Но ведь я сочинил его из сердца, у меня, действительно, не было больше ничего, и нет, чтобы я мог дарить людям… И я не думал ни о какой славе, ни о награде, всё произошло само-собой, нет вины моей здесь, и ошибки нет, и ведь она увидела свет! Она увидела – свет!.. Так почему»…

И что-то грозное и безжалостное стискивало смертельно Дингвиса. И в ледяной темноте не мог он уже думать и анализировать, и укорять себя за ошибки… Мозг его работал вхолостую. Мозг стал бесполезен. Мир распался и исчез. И осталось только сердце. И оно подымалось в нём сияющей волной и шептало:

«Дингвис, всё мрак и тлен. А вечна – только Любовь. И если ты поймёшь это, ты останешься в мире света, и тьма будет бессильна перед тобой».

Дингвис очнулся. Он остался – один. Комнату болтало из стороны в сторону, лязг, грохот и огненные искры в чёрном окне… Они стали… Мёртвая тишина. Гаснет стеклянный светлячок на потолке. Тьма лезет в окно. Тьма сгущается в воздухе…

«Дингвис, всё мрак и тлен»…

Шаги за дверью?...

«Мрак и тлен, а вечна – только Любовь. Так скажи то, что само просится выйти из твоего сердца, пусть это будет смешно, глупо и бессмысленно, пусть это обсмеёт твой разум, ты не слушай его, ты – скажи»…
И Дингвис встал и шагнул в сияющую волну.

-  Сердце, ты слышишь меня?

«Слышу, ведь во мне живёт Фея».

И голубое, и белое сияние обступило его, омыло… И он сказал, не думая, бессмысленно, никому:

«Фея, я люблю тебя».


 Отшельник долго стоял ещё на краю обрыва и смотрел в тёмный провал, куда унёс Дингвиса очередной эшелон смерти, пока к нему не подошёл огромный, закованный в серебристые латы, воин с суровым тёмным лицом.

-  Ну, чем закончился твой эксперимент?

 Отшельник ответил не сразу.

- Девчонка увидела свет. Она увидела голубой свет, значит красный – символ гибели всего человечества, как это было в прошлую эпоху Атлантиды, - не наступит… Я сбросил флея в эшелон, идущий на самое дно, но я чувствую, он вырвался и оттуда. Он поднимается к стоикам, Леонардо. Он действительно выполняет важную миссию света… Жаль, я не понял этого сразу.

Он повернулся к воину.

-  На Земле грядут большие события. Мы не дадим помощи Горуну. Пусть они перегрызут друг другу глотки.


ГЛАВА  15    ПЫЛЬ И ПРАХ

Горы! Горы и снег. Звёзды-иглы. Небо.

И сумасшедшая скачка много дней. И стычки, и мелкие бои, забирающие у него воинов, которые нужны ему так в главной битве. Горун пронизывал миры, в серебристых языках пламени появляясь то там, то здесь, носился по равнинам и холмам. Он пролетал и над долиной флеев, и над городом гномов, и следом, рядом, впереди него двигались сотни его разведчиков. И уже по выбранной наилучшей дороге шло великое его воинство, сметая мелкие преграды и обходя крупные заслоны света.

Горун вдруг подумал, что  действует безрассудно и глупо: он не должен как военачальник так далеко отрываться от своей армии, в составе передовых отрядов, простым воином, постоянно рискуя быть убитым, он не должен разведывать дорогу, он много чего не должен делать. Но он хотел исключить малейшие ошибки, он хотел просчитать, проследить всё сам, вплоть до выполнения мельчайших своих приказов, сам! Ибо рядом с ним не было уже командиров, на которых он мог бы положиться как в былые годы: кто погиб, кто покинул Землю, кто сгинул неизвестно где… Остались дураки, остались трусы, остались те, кто готов предать его в любой момент…

Недавно один тысячник, старый воин, они вместе ещё пришли на Землю, пустил слух, что он, Горун, специально ищет смерти, потому что не верит в успех похода. Он повесил тысячника и его ближайших слушателей.

Как же вышло? Почему получилось так, что в решающий час он остался один? Почему?

Горы! Горы и снег. Звёзды-иглы. Звёзды? Но их же нет, нет их на этом голубом небе! Но почему же он всё равно чувствует на себе их жгучие золотые лучи? Почему небо так приблизилось к земле в последнее время? Верит ли он действительно в успех похода, не ищет ли он и вправду смерти, повседневно безрассудно рискуя свой жизнью?

Прочь! Прочь!

Горун стряхивал с себя одолевающие его тревожные тягостные мысли и вновь кружился над ледяной вершиной с причудливым фиолетовым гребешком, над озером снега, заполнившего пропасть и похоронившим в ней всё войско гниммов. Он кружил над окрестностями, над лесом, пристально вглядываясь вниз, - так кружит орёл, отыскивая добычу, но не живую добычу – мёртвую. Стервятник. Орёл-падальщик.

«Падальщик!» - с бешенством подумал Горун, и увидел, наконец, что искал, и бросил коня вниз.

В лесу, под плотным навесом сосновых ветвей, на разостланном чёрном плаще лежал Санаил. Горун соскочил с коня. Пятеро гниммов упали перед ним на колени. Санаил лежал лицом к небу. Шитый золотом камзол был разорван, грудь и плечо перевязаны грязными тряпками с проступившими пятнами крови. Кровь была и на шее, и на щеке. Сам же незадачливый  полководец был смертельно бледен, капельки пота усыпали лоб и виски. Хрипло, тяжело дыша, он некоторое время смотрел на война тьмы, затем опустил веки и отвернулся.

Бешенство клокотало в Горуне.

-  Я приказал не выпускать гномов из долины, - тихо, ровно сказал он. Но воины подле Санаила съёжились от его голоса. Раненый на миг взглянул на Горуна и опять отвернулся.

-  Теперь гномы в полном составе будут сражаться против меня на Диком поле. А гниммов больше нет.

Понимающе:
-  Ты решил помериться силами с одним из лучших воинов света.  Ты возомнил себя великим полководцем. Ты решил посрамить Горуна.
Глаза его полыхнули.
-  Раб.

Санаил дёрнулся, попытался встать, попытался ударить Горуна ногой; с безумной злобой, с присвистом, задыхаясь:
- Это ты раб, ты – ничтожество… Ты – ничего… Ты – ничего не представляешь без своих мертвецов… Я убью тебя, ты будешь ползать у меня в ногах, как ты ползаешь перед Богом тьмы…

Горун поставил сапог ему на грудь.

-  Ты мразь, - Санаил хрипел, - ты сам ничтожество, ты слаб, ты не мог убить Угля, ты сам проиграешь, все списали тебя…

Горун надавил.

-  Ты – ничто, и  Отшельник не поможет, я следил за ним, он… он… Я… не даст тебе, не даст… Я… флея… я…

На глазах Санаила выступила розовая пена. Глаза полезли из орбит.

Под сапогом Горуна захрустело. Кровь с клёкотом выплеснулась изо рта Санаила, он выгнулся и затих.

Горун соступил с него.
-  Раб.

Повернулся, сел на коня, взвился в небо. Гниммы, ни живые ни мёртвые от страха, начали подниматься с колен. Один, суровый рыжебородый крепыш с перебитым носом, в помятом железном панцире, весь в синяках и ссадинах, приблизился к неподвижному телу Санаила. Склонился над ним. И неслышно заплакал.


А Горун летел, летел! Горы, долины, моря; серебряное пламя вьётся вкруг копыт его  скакуна! Он спешил к  Отшельнику. Сомнения, давно мучавшие его, ещё больше усилились после бреда, пусть – бреда, теперь уже его мёртвого горе-союзника, товарища лукавого, всегда готового нанести ему удар в спину. В конце-концов даже неплохо, что всё так получилось… Жаль гниммов – всё же какие-никакие, а войны, - могли бы пригодиться на Диком поле…

Вот и они – ржавые выкрошенные древним огнём горы, старая морщинистая кожа Земли, покров над таинственной Шамбалой. Вот она – красно-коричневая гора, которая может меняться на глазах, которая всё время выглядит по разному…

-  Отшельник!

Гора, обычно всегда раскрывавшая перед ним одну из своих дверей, безмолвствовала. Горун закружился вокруг неё.

-  Отшельник! Через день мои войны будут на Диком поле. Где отряды твои?!

Но гора продолжала молчать. Бешенство опять охватило Горуна.

-  Ты смеёшься надо мной? Вы смеётесь надо мной, владыки Шамбалы?!

Горун выхватил меч.

-  Вы – предали меня! Вы – все предали меня! Вы – предатели, вы трусы, вы – рабы!

Меч высекал искры из камня.

-  И Санаил, и ты,  Отшельник, и Харон, и все!

Он развернул коня и помчался прочь. И гора засмеялась ему вслед.

«Харон, Харон, Харон!» - заметалось горячечно в голове Горуна и он направил летучего жеребца к Дикому полю. И вновь миры замелькали внизу, вновь завилось, заиграло вокруг него серебряное пламя. Конь натужено дышал, и Горун понял: ещё немного – и он загонит его, ибо и у этого неутомимого бегуна, умеющего преодолевать барьеры между пространствами, есть предел, когда кончаются силы. Откуда-то издалека донёсся глухой гул, это его грозное воинство движется к Дикому полю. Несколько дней назад они были уже рядом с ним, но невиданной силы дождь превратил ущелье, по которому они шли, в бурную реку. И теперь он вынужден был двинуть армию в обход, и потерял время, и теперь он не успеет прийти на Дикое поле первым и уничтожить рать света по частям. Ярость с прежней силой вспыхнула в Горуне, и он резанул коня шпорами, и ещё быстрее они помчались над горами, - кто выживет в этой безумной скачке! И они достигли Дикого поля, и пронеслись чёрной молнией над первыми отрядами света, уже вступавшими в долину… Вот и храм, где дремлет Харон, хитроумный сторож времени, тоже обманувший его…

Конь пыхал, бока ходуном, опалённая грива дымилась, осыпалась пеплом.

-  Харон!

Уже догадываясь обо всём, Горун, обнажив меч, вошёл в церковь. Пусто. Строгие лики на фресках сурово смотрят на него… Впрочем, почему сурово? Они тоже смеются над ним. Разве были они здесь раньше? Их не было, не было здесь! И он ударил по росписи на стене мечом, искры, камешки, пыль, он ударил ещё и ещё, и выбежал из храма, и ударил по валуну, на котором сидел обычно Харон с такой силой, что расколол его надвое, и рубанул по внешней арке у входа, и припал лбом к поющему камню.

«Он ушёл, Харон. Кто будет следующим хранителем?»

И вдруг – чёрный провал возник перед ним.

Горун отшатнулся от стены.

-  Нет!

Надвинулся – и непроницаемая темнота закрыла всё вокруг. Горун страшно повёл головой:
«Я не проиграл ещё»…

Неимоверные вибрации нарастали в его теле. Боль была везде, она усиливалась с каждой секундой, она прошила каждую частичку, каждую клеточку его тела…

«Пощади, пощади»…

«Долина спящих», - шепнула бездна.

Горун очнулся. Он лежал ничком у входа в полуразрушенный храм. Рядом валялся меч. Слабость в теле была такой, что он еле мог пошевелиться. Он вдруг вспомнил последние слова Санаила: «Ты слаб»… Затем – как Болгер не отвела перед ним взгляд и не запросила пощады, и как он не убил Угля, и снова не убил, когда тот предал его, встретив женщину на Земле… Он послал стрелков – они только ранили светлого витязя, он почти был уверен, что они его не убьют. Что-то странное творилось внутри Горуна… Как сказал ему Салон в последнюю их встречу, товарищ его умер под пытками Вэрда, когда он, Горун, выкрал из тюрьмы Угля и не вернулся в войско. Как сказал Салон: «В тебе, во мне, в Вэрде заложен изъян… В самом Боге тьмы заложен изъян… Мы все погибнем. Перестанем существовать. Превратимся в ничто»…

И вдруг Горун услышал какой-то странный плеск рядом. И вновь… Он поднял голову – две стрелы лежали в густой пыли на дороге, совсем чуть-чуть не долетев до него.

Сила и воля сразу вернулись к повелителю Мёртвого воинства. Он встал и увидел вдалеке несколько светлых фигур,  бегущих к церкви. Очевидно, это были разведчики передовых отрядов света.

Горун поднял меч, вложил в ножны, отряхнулся и твёрдым быстрым шагом направился к продышавшемуся скакуну.

«Завтра битва. Завтра решится всё».

Вскочил в седло. Третья стрела упала у самых копыт коня. Четвёртую, на излёте, тёмный воин ловко поймал и переломил в руке. В небо!...

Да, на поле с гор спускаются всё новые и новые отряды света.

Зависнув в воздухе, Горун смотрел на них неподвижно, словно что-то вспоминал, думал о чём-то своём…

-  Брат, брат…


ГЛАВА   16    БРАТЬЯ ПОНЕВОЛЕ

Серебряная пыль вихрилась вокруг чёрного крылатого скакуна, расплывалась облаком, тянулась, угасая, мерцающим шлейфом к фиолетовому небу, откуда они только что спустились.

Горун положил тяжёлую руку на гриву коню:
-  Отдыхай.

Тот, измученный долгой непрерывной скачкой от самой планеты Салона, сразу завалился на бок, распластав огромные крылья на низкорослой, но густой, тёмно-зелёной, с серебристым отливом, траве. Светлый воин не спрашивал ни о чём Горуна, с любопытством рассматривая причудливые скалы вокруг, похожие на огромные фантастические цветы; светящуюся траву, яркое тёмно-фиолетовое небо, усеянное большими сверкающими бело-золотыми звёздами, - неясный зыбкий свет струился от них. Наверное, это он заставляет блестеть траву, превращает изломчатые скалы в чудодейные бледно-зелёные, молочно-фиолетовые бутоны, лепестки и соцветия.

-  Похожий свет ночью на Аверите, - вдруг сказал Уголь. – Есть такая планета в системе Туэры.

Ярость охватила Горуна. Стараясь сдержаться, ровно:
-  Ты можешь остаться здесь. На этой планете никого нет. Здесь есть вода и пища.

-  Не хочу.

Горун врезался каменным взором в лицо воину. И тихо-тихо:
-  А что ты хочешь?

Уголь задумался на мгновение.

-  Твои друзья всё равно узнают, что я здесь, и убьют меня. Не знаю, правда, раньше или позже, чем тебя?

-  Ты разве боишься смерти? – прищурился Горун.

-  Нет.

-  И я – нет.

-  Но ты боишься Бога тьмы.

-  Что ты знаешь о Боге тьмы?! – взорвался Горун и рывком притянул к себе Угля, и почти шёпотом, врубившись сверкающим взглядом  - он приближается неожиданно и страшно, это не смерть, что – смерть! Это совсем другое: он рождает страх в тех, кто не ведал страха, он одолевает болью того, кто мог справиться с любой болью, он ломает волю, чью волю сломать невозможно, нет! … Он медленно надвигается – и ты начинаешь превращаться в ничтожество, в тлен, в прах, в ничто! И нет – ничего страшнее этого состояния…. И никто! – голос Горуна загремел, - слышишь – никто! – вновь шёпотом, приблизив лицо к Углю: - ни один, кого он втянул в себя за миллионы лет, не возвратился назад. И никто – даже Вэрд, даже великие учителя не знают, что там, в этой тьме…

Он оттолкнул воина.

-  У тебя ещё не всё потеряно, ты ещё можешь убить меня и вернуться к Вэрду.

Горун с ненавистью покосился на бывшего пленника:
-  Могу убить тебя. Только это уже ничего не поменяет. Салон ведь тоже никого не предал. Предательство совершилось внутри него. Он вдруг засомневался, что-то надломилось в нём… Так же, как наверное, - Горун запнулся, - во мне… Почему я не заколол тебя? Благородство – удел слабых. Или ты, или тебя – это закон. Что же случилось… Почему это произошло именно со мной? Почему – я?

Горун стиснул зубы, покачал головой:
-  Игра, всё игра. А мы – я, ты, Вэрд – только пешки в этой игре.

-  Это не игра, это Любовь, - возразил Уголь.

-  Не говори мне о Любви, витязь! – Горун крутанулся к собеседнику, - я ненавижу это пустое слово! Не тебе рассуждать о Любви. Твой Бог, кто одаривает ей, не выручил тебя из плена, не вызволил из катакомб Салона, где ты жрал уголь и сажу. Я в любой момент, мне протянуть только руку, я насажу тебя на свой меч. Что ты болтаешь здесь? Нет Любви. Нет, и быть не может. Есть игра. Великая вселенская игра, и больше ничего.

Горун подошёл к лежащему коню, тот мгновенно поднялся на ноги. Вскочил в седло.

-  Мне плевать, хочешь ты оставаться здесь или нет. В светлые миры я тебя не повезу, а в тёмные тебе путь заказан.

Но вдруг Уголь шагнул к нему и взял коня под уздцы:
-  Подожди. Куда ты сейчас?

Горун поднял скакуна на дыбы, отшвырнул Угля на землю, наехал на него, завис над ним, удерживая своё крылатое, оскалившееся, с налившимися кровью глазами, чудовище, готовое уже растоптать лежащего под ним, гарцующим на задних ногах.

-  Я хочу предложить тебе один вариант: возьми меня с собой в тёмные миры.

Горун осадил коня.

-  Зачем?

-  Ты убедился – я владею оружием.

Горун с интересом смотрел на бывшего пленника.

-  Мы полетим вместе. Только не к Вэрду, а к какому-нибудь другому иерарху, его сопернику. У вас ведь тоже, как и у нас, нет полного единства. Ты скажешь

– Вэрд не ценит тебя, а ты способен на многое; ты, действительно, способен на многое. Скажешь, что готов служить ему, этому новому иерарху, великому, разумеется, иерарху, о котором ты так много слышал, которого ты так уважаешь и так далее, хоть простым солдатом. А меня ты взял с собой, потому что я искусный воин и, самое главное, тоже хочу воевать на вашей стороне.

Уголь усмехнулся.

-  Я не знаю, конечно, психологию вашего Бога тьмы, но моё предательство искупит твоё.

Горун, внимательно слушавший, что говорит светлый воин, пробормотал:
-  Это, пожалуй, занятно.

Соскочил с коня. Продолжая раздумывать:
-  Иерарх Гартунг знает меня. Он плохой полководец и ненавидит Вэрда. Он как раз собирает войско для большого похода и ищет хороших командиров, кто б смог это войско вести и им управлять, - сам он предпочитает руководить издали… Конечно пока придётся довольствоваться малым, принять участие в паре мелких набегов, показать себя… Но это пока. А потом – почему я не смогу возглавить армию для серьёзного похода, например, в ту же самую Солнечную систему?

Горун недоверчиво посмотрел на Угля:
-  А ты действительно собираешься воевать вместе со мной, убивать своих?...

-  Я же сказал – да.

-  Но это ведь предательство, витязь. Твой Бог простит тебе предательство?

-  Я совершаю грех. И совершу ещё не один. И отвечу за них. Но Бог в конце-концов простит меня: я предаю ради тебя. Ты тоже предал тем, что спас меня.

-  Вот как? – левая бровь Горуна удивлённо  вздёрнулась, глаза весело загорелись. – Хитро придумано. Ты, может, и любишь меня, да?

-  Всё во Вселенной находится в состоянии Любви, - спокойно ответил Уголь. – Жаль, я не совсем понимал это, разговаривая на Аверите с одним человеком… Это было незадолго до моего пленения.

-  Да, мы прямо как братья, - кивнул Горун. – Оба войны. Оба предали. Оба ускользаем от кары своих Богов. Брат Горун. Брат Уголь. Правда, Уголь – твоё ненастоящее имя, но оно меня устраивает. Мне дела нет до твоего настоящего имени.

Усмешка исчезла с лица тёмного воина.

- Мне некуда деваться, я принимаю твой план. Я знаю, я вновь стану иерархом, я возглавлю большой поход. Но знай и ты – я не верю тебе. Конечно ты будешь сражаться со мной рядом некоторое время, но там, где будет решаться судьба всего мироздания, ты опять перейдёшь на сторону света… Всё игра, брат Уголь, - я готов поиграть. Наконец, мы тоже игроки. Но знай, - зрачки Горуна сузились, - я убью тебя. Не знаю, как скоро, но я убью тебя  - в Содружестве Солнца, на Земле, светлый воин.

-  Значит, убьёшь, - сказал Уголь.
 
-----------------------------------

Дунул, налетел вихрь, хлестнул колючей пылью. Это был не серебристый ветер Космоса,  а маленький злобный смерч земного мира, родившийся из-под ног, копыт, крыльев его мёртвого воинства, движущегося к Дикому полю, в хвост которого он попал, отдавшись воспоминаниям… Морщась, зажмуриваясь от стегающих лицо мелких камушков, Горун повёл коня в сторону и вверх, и вырвался из острых коготков вихря…

«Значит, убьёшь», - снова прозвучали в его голове слова Угля.

Наступила ночь.

«Мы несовершенны… Всё пыль и прах»…

Впереди за горным перевалом Дикое поле. Армии нужен отдых перед битвой. Мёртвые тоже нуждаются в покое. Горун усмехнулся. Помчался вперёд.

«Пыль и прах. Пыль и прах».


ГЛАВА  17    НА ДИКОМ ПОЛЕ ПЕРЕД БИТВОЙ

Ночь. Звёзды. Над Диким полем начал стелиться туман. Он гасил костры часовых, накрывал шатры и повозки и спящих вповалку под плащами воинов, заволакивал и прятал горы вокруг, может, он скроет и звёзды под своим одеялом, пусть и они выспятся перед решающей битвой…

Возле церкви Уголь обнял, отпустил от себя коня:

-  Отдыхай, друг. Завтра трудный день.

Понурясь, с какими-то обмякшими крыльями, Пегас поковылял куда-то в темноту.

«Он тоже устал, - подумал Уголь. – Он устал таскать меня и сражаться вместе со мной столько лет»…

Сегодня в полдень, когда по открывшимся в горах дорогам он стремительным маршем вывел отряд флеев на Дикое поле, на нём стояли уже полки сил света. Работа кипела. Тысячи и тысячи воинов рыли ямы-ловушки, копали траншеи, насыпали валы, ставили частоколы. Северные охотники приволокли с собой целые повозки лозы и с поразительной быстротой и сноровкой сплели недалеко от храма настоящую крепость, со стенами и башнями, и уже обмазывали её глиной, чтоб защитить от горючих стрел и факелов, кои широко используются в армии Горуна. Почти одновременно с флеями на Дикое поле вышли суфии в  белоснежных одеждах, помчались на своих горячих конях к передовым укреплениям, где добровольцы со всех полков должны были принять первый и самый тяжёлый удар врага. Флеев, по общему решению, отвели в резерв позади церкви. Уголь рад был в душе этому. Аркадьюшка, Иваньюшка, Букль, десятки, кого он запомнил  ещё по поэтическому турниру, а кого и нет, - все они рвались в бой. Но воинами флеи не были. Он надеялся, хотел надеяться, что Войско мёртвых, ослабленное уже в предыдущих схватках перед Диким полем, не докатится сюда, будет остановлено, истреблено далеко впереди храма. Тут же, в резерве, на последней линии обороны остановили ещё несколько отрядов, подошедших к вечеру. Когда стало смеркаться, в цитадели из ивняка собрались на совет все военачальники. Долго обсуждали последние детали битвы. Спорили, не соглашались друг с другом, находили компромиссы, снова спорили. Но, в целом, все сходились на том, что несмотря на отсутствие стоиков, общих сил достаточно, чтобы разбить армию тьмы. На этой оптимистической ноте  и закончили, отправившись каждый – к своим полкам. И всё же было в настроении всех что-то неуловимо-тревожное. Говорили одно, а думали совсем другое, стараясь скрыть друг от друга эти свои потаённые мысли. Уголь окончательно утвердился в правоте своих наблюдений, когда к нему подошёл в конце военачальник суфиев, степенный, седобородый, с тонким вдумчивым лицом, на голове белый тюрбан, скорее,  мудрец, чем воин. И тихо шепнул:

-  Я видел армию Горуна. Если стоики не достроили свои корабли, мы завтра все останемся здесь.

Уголь заглянул ему в глаза – суфий был абсолютно спокоен, даже тени страха не заприметил он в них.

-  На всё воля Бога.
Они обнялись, суфий вскочил на коня и как ветер умчался в свой стан у самого подножия холмов далеко впереди, где предположительно должна была выйти в долину армия Горуна и где появлялись уже днём его передовые разведывательные отряды. А Уголь ещё до самой ночи, пока не появился туман, объезжал объединённые полки, осматривал укрепления… Суфий, озвучивший и его собственные мысли, конечно, прав: если строительство флотилии стоиками ещё не завершено и они не вступят в битву, все они завтра лягут на Диком поле.

Уголь медленно вошёл в храм. Стены в храме светились – фрески выступили на них! Их не было раньше здесь – этих строгих ликов, иначе он бы узнал, они ведь уже смотрели на него в таком же храме, и Деис шепнула ему под их взорами, в кружеве горящих свечей:
«Я знаю – ты уйдёшь».

А потом была высокая изумрудная трава. Они обнимали друг друга, они говорили друг другу волшебные слова и творили волшебство!...

И когда усталые, но переполненные счастьем они лежали потом, обнявшись, она вдруг вновь сказала:
«Я знаю, ты уйдёшь».

«Нет».

Он знал, что не уйдёт.

«Ты уйдёшь, потому что это железный мужской век, и не пришло время, когда явится на землю Любовь. Мы расстанемся».

Сладкая истома была разлита во всём его теле. Он крепче обнял её:
«Нет».

«Мы расстанемся. Оба мы, и все – должны искупить свою вину и свои грехи».

Она высвободилась из его рук.

«У меня есть зёрнышко. Обычное зёрнышко. Я хотела посадить его – и не посадила, как будто ждала тебя. Возьми его – и посади. И пусть это будет символом нашей Любви. И когда мы расстанемся, я буду смотреть, как из него вырастает деревце, и ждать тебя, и верить, что Любовь в мире всё-таки существует и мы когда-нибудь снова будем вместе».

Он засмеялся, он сказал, что посадит потом, раз она так хочет, хотя это ерунда… А вообще, между прочим, они не расстанутся.

«Нет, посади, пожалуйста, сейчас, ну я прошу тебя», - упрямилась она.

Он притянул её к себе.

«Посади», - и слёзы выступили в её глазах.

«Ну что ты плачешь, глупенькая? – он целовал её в глаза, - я посажу, посажу сейчас»… - он целовал её в губы, в шею…

И вновь, и вновь волшебно, безумно, бесконечно они целовали и любили друг друга, и верили, и знали, что так будет всегда.

А потом он уезжал. И шутил:
«Ты думаешь, я забыл? Готовь побольше лопату и ведро для поливки. Я скоро вернусь и посажу твоё зёрнышко».

Он поразился той силе и той боли, какие вдруг увидел в её глазах.

«Я вернусь», - повторил он.

Он знал, что вернётся.

Но Горун обхитрил его. Он догадался обо всём. Он устроил засаду и лучники ранили его. А затем орды тьмы сожгли, уничтожили, захватили миры, через которые можно было попасть к Деис. Всё окончательно перепутали, всё ввергли в хаос…

Он не хотел верить в произошедшее. После того, как он покинул стоиков, он неустанно искал путь к ней, - сражался, вставал во главе армий, наступал, отступал; несколько раз он подходил уже совсем близко к её миру, и в очередной раз его отбрасывали чёрные полчища, снова рвалась такими усилиями проложенная дорожка, нить через пространства. И он изнемог в этих странствиях и битвах, и сердце его выгорело изнутри, и он вдруг понял: всё бесполезно. Они не встретятся никогда. Деис знала: железный век царит в мире и не пришло время Любви. Так зачем её искать? Зачем фантазировать, зачем доказывать, повседневно обманывая себя, что она есть?  Все рассуждения становятся бессмысленными, когда ты видишь острие меча, летящего на тебя… И как символично, что Болгер, сказавшая ему, что Любовь в мире всё-таки существует, Болгер, которую он нёс, почти бездыханную, в Кивеж, надеясь ещё её спасти, Болгер…

И вдруг Уголь услышал голоса у входа в храм. Он не хотел ни с кем разговаривать и никого видеть. Он хотел побыть эту пару часов перед рассветом один. Уголь отступил за колонну.

-  Я говорил, что его здесь нет.

Знакомый голос… Аркадьюшка! Это Аркадьюшка с Иваньюшкой вошли в церковь. Уголь собрался было выйти к ним, и не смог, не захотел, не вышел…

Двое друзей остановились посередине храма, озираясь на стены с фресками.

-  У нас возле Кивежа в соборе нет росписей, - сказал Аркадьюшка.

Иваньюшка снял шапку, положил на груду щебня и сел на неё. Аркадьюшка примостился на возвышении в полу, где когда-то был амвон.

-  Так вот. Живущие на земле развратились, стали совсем злыми и непослушными, - заговорил Иваньюшка, - и Бог рассердился на них, так же, как, наверное, на всех нас сейчас. Он призвал лишь одного мудрого старца и сказал: возьми ковчег, посади в него всех близких своих, положи книжки, яблочный квас, утварь, забери всех животных… Возьми семена травок и росточки деревьев, и вылови в лесу по паре птичек и зверюшек, и когда пришёл срок, они сели в ковчег. И обрушился на землю огонь и дождь великий, и он продолжалось дни и ночи, и потоп начался на земле. Вода покрыла всё, она достигла вершин гор и поднялась над горами! И всё живое на земле погибло, и лишь ковчег мудрого старца плавал по бушующим волнам… И вот дождь наконец прекратился, небо расчистилось, выглянуло солнышко, и вода стала убывать. А ковчег всё плавал, плавал, и не видел берега… И старец подумал: неужели мы обречены плавать так вечно?  И он взял тогда белого голубя и выпустил его, чтобы узнать, сошла ли где-нибудь вода с земли… Но голубь не нашёл места покоя для ног своих и вернулся на ковчег… Прошло ещё несколько дней, и все на корабле начали умирать уже от голода, ибо кончились все запасы пищи. И вновь старец выпустил голубя, и не было птицы долго-долго, но когда голубь возвратился к нему вечером, - свежий зелёный листочек дерева держал он во рту. И старец понял, что вода сошла с земли… И вскоре они достигли спасительного берега…

Иваньюшка замолчал. Кашлянул в кулачёк.

-  Я эту сказочку, братец, все последние дни сочинял. Она, знаешь, всё время со мной была. Всё не мог конец придумать. А вчера спать лёг, сегодня утром проснулся – и сказочка целиком в голове готова. Мы ведь только сейчас такие, а когда засыпаем, превращаемся в сны и можем лететь куда угодно… И я подумал, а вдруг это Бог мне сказку рассказал?

-  Бог? – удивлённо переспросил Аркадьюшка, внимательно слушавший своего товарища.

-  Бог. И если это так, то, знаешь, не так всё плохо. Помнишь пророчество, которое поведал нам Уголь? «Когда увидите слово, летящее белой птицей, и золотой звездой, И чудной мелодией, преодолевающей пространства, даст росток золотое зерно, и вновь расцветёт земля на берегу млечной реки древом жизни»… Знаешь, мы жили в своей долине, а оказывается зло кругом. Зло затопило всю землю, как потоп, и готово уничтожить всё живое. Но ведь белая птица – стихотворение Дингвиса – уже летит в небе, её видят уже, значит, жизнь на земле не погибнет, и что бы не случилось, близок берег!...

Аркадьюшка опустил голову.

-  А если мы завтра погибнем в битве, как же Дингвис и Фея?

-  Братец, нам об этом думать не надо, - Иваньюшка взволнованно тронул друга за руку. – Их двое, они любят друг друга, у них всё будет хорошо… Как звёздочка будь, - он указал пальцем вверх и оба посмотрели в сквозные дыры купола, в которых сияли ночные звёзды.

-  Я, знаешь, тоже раньше часто грустил. Вот так выйдешь ночью, сядешь на крылечке, глядишь на небо, и грустно-грустно, и мысли грустные в голову лезут… А потом я понял, что вся печаль наша оттого, что мы неправильно смотрим на небо. На небо надо смотреть иначе. Надо закрыть глаза, - Иваньюшка закрыл глаза, взял Аркадьюшку за руку, - и ты закрой… Сначала – тебя обступит мрак. Но это не беда, так будет совсем недолго. Вскоре в глазах твоих посветлеет. Пятна цветные, полосочки замелькают перед тобой – не обращай на них внимания. Это суета. Это пройдёт. И снова наступит мрак, только ещё более тёмный. И вот тогда ты вглядись в эту новую темноту – и произойдёт чудо. Ты вдруг увидишь яркое ночное небо. Чудесное. Только внутри себя. И не тоска будет тебя терзать, а радость охватит, потому что ты поймёшь: небо наверху и небо внутри тебя – есть одно небо. Так зачем грустить, если звёзды всегда с тобой? Если они никогда не оставляют тебя?... И когда это понимание придёт к тебе, ты потихоньку научишься и понимать их язык… Я вот ещё не научился как следует, но кое-что получается… Травка зашелестит, ветерок внезапно подует, - это всё и есть язык звёзд…

В этот момент Уголь, взволнованно слушавший флеев, переступил с ноги на ногу и нечаянно раздавил камешек. Раздался громкий хруст. Иваньюшка с Аркадьюшкой разом открыли глаза. Обвели взглядом церковь. Уголь замер за колонной.

-  Слышал? – спросил Иваньюшка.

-  Да.

-  Кусочек штукатурки упал с потолка. Это знак. Я спросил у неба, всё ли будет хорошо – и оно, вот, так ответило мне.

Оба помолчали.

-  Пойдём, братец, - Иваньюшка поднялся, взял, отряхнул о колено шапку, нахлобучил на голову. – Нас, наверное, Букль потерял. Он тоже, наверное, не спит.

-  Подожди, - Аркадьюшка тоже встал, - давай обнимемся.

Они крепко обнялись. И медленно вышли из храма.

Уголь задыхался.

«Удивительные флеи, милые флеи»…

Его била крупная дрожь. Он прислонился к каменному столбу.

«Небо наверху и небо внутри тебя – есть одно небо»… Так почему мы ищем решения во вне, но не догадываемся заглянуть в своё сердце?

Он закрыл глаза.

Белый свет Туэры летел на него…

Она – сияла ослепительно на тёмно-синем небе! И спутники Авериты – зелёный Туинес и оранжевый Деос сверкающими шариками разбегались по небу в разные стороны от её яркого света. Но вскоре их причудливые траектории соединятся и два спутника, словно два брата, встанут рядом друг с другом. В этот момент луч от звезды как-то странно преломится сквозь них и с неба прямо на холм, на Храм Семи ветров упадёт изумрудный сноп света, пронижет белые стены, вспыхнет таинственными огнями в Божественном камне Авериты, хранящимся внутри храма, и Сын Бога обернётся к нему, посмотрит удивительно и спросит тихо:
«Ты понял всё? Ты всё вытерпишь?»
Сквозь млечные занавеси галактик, сквозь океаны пространств, сквозь кипящие водовороты мирозданий:

«Ты понял всё? Ты всё вытерпишь?»

-  Деис, я понял!

Уголь отшатнулся от столба. Дико, сумасшедшими глазами посмотрел на лики святых, словно только что их увидел…

-  Деис, я знаю, что делать.

И вдруг – где-то далеко пронзительно запела и умолкла труба.

Сердце бешено прыгало в груди Угля. Он вновь посмотрел на фрески, словно пытаясь кого-то отыскать среди строгих фигур в длинных одеждах, увидеть среди светлых их ликов какой-то один лик, и так и не нашёл, и выбежал из церкви.

Почти рассвело. Туман рассеивался, открывая оживающий лагерь.

Глухой гул доносился издалека. В воздухе с каждым мигом нарастало неимоверное напряжение.

И вновь, вновь – по всему лагерю пронзительно запели трубы, всё всколыхнулось, зазвенело оружием… К Углю подлетел Пегас, посвежевший, отдохнувший. Уголь обнял его и вскочил в седло. Лицо его окаменело. Воля и сила.

Гул приближался. Волной катилось уже по долине - пронзительные крики, и ржание, топот тысяч коней – орда Горуна шла грозно к Дикому полю.

Уголь оглянулся на шатры флеев позади церкви, и ему показалось – в рядах, строящихся для битвы, он видит Иваньюшку и Аркадьюшку…

Два брата – Туинес и Деос  - катились по синему небу…

-  Храни вас Бог, - шепнул Уголь, и помчался в дальний край долины, где передовые отряды света, защищавшие Мир спящих, ждали Мёртвое воинство тьмы, двинувшейся в свой последний поход.


ГЛАВА  18    ВОЛШЕБНЫЕ КРИСТАЛЛЫ

Счастье! Вот что такое счастье! Оно нахлынуло на Дингвиса, и он заплакал, и уже сквозь слёзы, родившись заново, увидел все эти краски, которые, казалось, навсегда потерял. И увидел  – белоснежный храм с золотым луковичным куполом и золотым крестом на самой маковке. Прекрасный и чудный, стоял он на сверкающей белой горе, на фоне удивительного неба, усыпанного сказкой – звёздами сияющими бело-золотыми. Но это длилось лишь мгновение, а в следующий уже миг небо разлилось голубым океаном, заполнило голубым воздухом всё пространство, и полетела, засветила ослепительно белая птица, не птица! – тысячи кораблей тончайших – жемчуг и алмазы, летели, сияющие, с белыми парусами, и Ангелы, нёсшие под руки флея, сквозь вспышки слепящие молний, сквозь огонь очистительный молитв пронесли, опустили его на один из крайних кораблей. Стоики, удивительные стоики, к которым он так долго шёл, как их много на корабле, улыбались ему, и один из них, голубоглазый светловолосый юноша с золотым крестиком на груди, подошёл и обнял Дингвиса.

-  Здравствуй, Дингвис, вот и закончилось твоё путешествие. Мы рады видеть тебя.

-  Дингвис! Дингвис!

Шум крыльев – Ангелы с белыми крыльями, могучие и сильные, улетали прочь:
-  До свидания, Дингвис!

-  До свидания, - прошептал флей.

-  Дингвис, - сказал юноша, - тебя очень хотела увидеть царевна Вода, она первой хотела сказать, что ты выиграл свою битву. Помнишь её слова?

-  Помню.

-  Но сейчас ей недосуг, её царство, великая цивилизация Гиперборея, проснулась, она поднимается из ледяных чар, смотри.

И град величественный, окружённый бирюзовой солнечной водой  увидел Дингвис, с куполами и храмами, и голубыми башнями обсерваторий, портиками и колоннадами и сводами хрустальных библиотек, где хранятся знания, накопленные прошлыми цивилизациями за миллионы лет. Он увидел – расступается зелёная бездна, и звёздные водовороты хороводят радужно в глубине, лопаются с гулом и стоном ледяные хребты, отступают, исчезают под кипящим валом разноцветных энергий… И всплывает – белое солнце, превращается в слепящий глаза огненный столп, уходит вверх, в небо! И где-то там, в невообразимой вышине, недоступной для мысли и крыл, замыкается, вспыхивает победно радугой звёздное кольцо света!

Дингвис пошатнулся, затравленно посмотрел на стоика.

-  Но Сын Бога, я не принёс  волшебные Кристаллы Счастья… Ваша флотилия, ваша белая птица…

- Не продолжай и успокойся, - тот взял его за руку, - всё хорошо. Вот так… Во-первых, я не Сын Бога, а во-вторых… Знаешь, Дингвис, нам не нужны  волшебные Кристаллы Счастья, так же как они не нужны тебе, так же как они не нужны Сказочнику… Неужели ты до сих пор не понял? Волшебные Кристаллы находятся не вовне, а внутри человека, Кристалл Счастья  – это его крылатое сердце. Сердце человеческое, именно оно, принявшее Бога, способно творить чудеса и изменять мир. Ясно тебе?

-  Ясно.

Юноша засмеялся и вновь обнял Дингвиса.

И вдруг словно небесная рука перелистнула страничку – они стояли вдвоём на берегу голубого моря, тёплые волны накатывались и обнимали ласково ноги… Прекрасный белый корабль покачивался крылышком белым на сияющей воде у самого берега.

Юноша зачерпнул пригоршню мокрой гальки и протянул её Дингвису:
-  Передай их Сказочнику. Пусть он убедится, чему научилось твоё сердце, и вероятно, когда-нибудь научится его.

Дингвис недоумённо принял горсточку голышей.

-  Бери, бери.

Положил в карман.

-  И пусть он больше не ищет Шамбалу.

Стоик помолчал.

-  Мы спешим на последнюю битву, Дингвис, и у нас осталось очень мало времени. А тебе пора возвращаться в долину флеев. В храме возле Кивежа ждёт тебя и за тебя молится Фея. Спеши к ней. Счастья вам. Пусть будет счастлив тот, кто победил в своей последней битве.

-  Счастья, - повторил вслед за ним Дингвис.

Юноша взбежал по откидывающейся лестнице на борт корабля. Обернулся и помахал ему рукой. И все стоики на корабле, необыкновенные, похожие и непохожие на обычных людей, тоже подняли свои руки:
-  Счастья, Дингвис!

Корабль взмыл вверх, а вверху, высоко – сверкающее белое облако, белая птица; корабль – пёрышко, точечка, искорка, - долетел, присоединился, вошёл в облако, в птицу…

И опять всё преобразилось вокруг Дингвиса, он стоял уже на голубой дорожке, ручеёк океана небесного, сбегающий вниз по горному склону. И флей почему-то почувствовал, понял, сам не зная почему, что это конец пути и там, за последней грядой, откроется внизу его чудная долина, его Снежтич, его Юрюзань, его Кивеж, где ждёт, ждёт его – Фея!    Радость переполнила  Дингвиса. Он побежал,   не оглядываясь, не боясь упасть на крутой дорожке,  побежал изо всех сил!      

-  Фея! Фея! – крикнул он что есть мочи, и осёкся, и остановился, как вкопанный…

Впереди, где дорога опускалась и проходила, как в ворота, между двух скал, на груде обсыпавшихся серых камней, в выцветшем халате сидел –  Отшельник.


ГЛАВА  19    ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

Белые горы, небо… Там, за грядой, рядом! Долина флеев.  Отшельник поднялся ему навстречу.

-  Здравствуй, Дингвис.

И флей удивился перемене, произошедшей в его бывшем проводнике в Шамбалу.  Серьёзный, напряжённый, ни тени иронии, хоть бы капелька насмешливости в узких пронзительных глазах.  Он поздоровался с ним – как с равным.

Дингвис не ответил. Необыкновенное спокойствие вдруг ощутил он. Не было страха, не было волнения, разве лёгкая досада из-за того, что он не может продолжить путь?

-  Я знаю, ты идёшь от стоиков, - сказал  Отшельник, продолжая пристально смотреть на него, и флей снова удивился – новой способности не тушеваться под его взглядом.

-  Мне жаль, - продолжал между тем тот, - что всё так получилось. Я не виноват, что ты попал в  поезд смерти.

Дингвис пожал плечами и улыбнулся.  Отшельник слегка повернул, наклонил голову, как будто прислушиваясь к чему-то. И флею тоже показалось – неясный шум доносится откуда-то, шум битвы?

-  Я буду по возможности краток.

 Отшельник нахмурился, наморщил лоб.

-  Мир, только на первый взгляд, кажется бессмысленным и смешным. На самом деле, это не так. Есть чёткое разграничение света и тьмы. И Земля – одна из точек их противоборства. Многие здешние философы уверяют, что зло существует только на Земле, а во Вселенной такого понятия нет, свет и тьма сотрудничают друг с другом, они – как бы две руки Бога. Но это тоже не так. Войны идут не только здесь, войны идут во вселенском масштабе. И тогда возникает вопрос: существует ли единый Бог, стоит ли он действительно над двумя равносильными полюсами и действительно ли он милосерден?

 Отшельник помолчал.

-  То, что я скажу тебе, Дингвис, не принято говорить в моём лагере.

Вновь помедлил, и с силой:
-  Да, есть единый Бог, он стоит над двумя разнополюсными конструкциями мира, он всесилен и милосерден.

-  Да, да! – раздражённо воскликнул  Отшельник, - И в мире света, и в мире тьмы есть система реинкарнаций, есть разномерные миры. Есть бессмертие наконец! Но в мире тьмы есть одно отличие, - голос его зазвучал тихо, - все провинившиеся, все совершившие ошибку из мира света имеют рано или поздно шанс на помилование Богом. Провинившиеся из мира тьмы такого шанса не имеют. Тьма втягивает их в себя и они перестают существовать. И я, бессмертный! – вскинул руки  Отшельник, - я не знаю, что такое – не существовать. Может, они возникнут вновь в новом качестве, в новой Вселенной – растениями, минералами… Я не знаю. Но я знаю, что втягивая в себя своих сотрудников, тьма сжимается, а свет при этом расширяется. Тьма как бы пожирает саму себя. И у меня есть подозрение, что процесс этот может быть ускорен в миллионы раз… Если вы замкнёте на Земле Кольцо силы света, целые галактики мрака будут втянуты и исчезнут… Если то, что происходит сейчас на Земле, не очередная война на взаимное истощение, как я думал ещё недавно, а действительно начало последней битвы, так и мне, тогда и я…

Отшельник судорожно перевёл дыхание, и Дингвис понял вдруг, что его собеседник сильно волнуется. В упор, странным взглядом  Отшельник уставился на него.

-  Тебе стоики дали что-нибудь? Я не могу понять, что они тебе дали. Стоики должны были дать тебе что-то… Символ, объясняющий всё…

Глаза его стали, как два кинжала. Он сделал шаг к флею.

-  Покажи мне его.


… Кипело Дикое поле. Новые и новые сотни чёрных всадников выныривали из сизых клубов дыма, из бушующего повсюду огня и врезались в слабеющие ряды воинов света…

Где вы, суфии, где вы, гномы? Со сбившимися перемешанными отрядами Уголь отступал к плетёной из лозы крепости перед храмом, крепость уже горела, не устояв под тысячами горящих смоляных стрел… Уголь увидел, что слева, по краю долины конники Горуна прорвались, что они обходят их и ударят сейчас в тыл, на флеев. Он развернул Пегаса, окровавленного, исцарапанного стрелами, и повёл ратников на чёрную конницу, и опрокинул, отбросил её, и соединился неожиданно с окружёнными частями гномов.

-  Жив! – наклонился в седле, обнял Тиртиса, целого и невредимого.

-  Уголь! Уголь! – радостно гремело в рядах   обороняющихся на Диком поле.
Он посмотрел на небо. Кораблей стоиков не было.

 
Отшельник приблизился к Дингвису вплотную.

-  Покажи мне, что послали стоики Сказочнику.

-  Они послали лишь горсть камней, - сказал Дингвис, отступая, - я покажу тебе их, хорошо.


Мёртвые, живые ли – они были везде. Они зашли в тыл, разметали резервы. Горели, чадили, рассыпались ивовые башни. Последние уцелевшие защитники Мира спящих в кольце вокруг храма удерживали наседавшего врага. Уголь метался во все стороны, и кольцо то начинало продавливаться, то распрямлялось вновь. Иваньюшка и Аркадьюшка были ещё живы, но это не обрадовало Угля. Он понял – это конец. И отчаянно бросался в самые опасные участки боя, десятками сбрасывая с коней чёрных ратоборцев, и заговорённые магическими заклинаниями воины Горуна, не ведавшие страха, подавались назад, пятились перед этим безумным и страшным витязем на крылатом белом коне… Вал трупов рос вокруг церкви.

Стоики, где корабли ваши?!


Дингвис медленно раскрыл ладонь.

Чудо! Не невзрачные голыши лежали в его руке, а прекрасные, переливающиеся разноцветной аурой синие кристаллы…

Оба изумлённо в оцепенении смотрели на них.

-  Они послали звёзды, - с каким-то стоном выдохнул  Отшельник, - значит, Кольцо силы света… И недоговорив, вдруг с силой ударил по ладони Дингвиса.

Кристаллы взлетели вверх, и небо отозвалось, словно было совсем рядом, - оно засверкало, заиграло изумрудным, и синим, и розовым, оно расцвело радугой над их головами – и на землю обрушился сияющий солнечный дождь.  Отшельник пошёл прочь от Дингвиса.

Звёзды! Звёзды!

Дингвис поднял голову вверх,  и увидел – по голубому небу, везде, от горизонта до горизонта плывут тысячи, десятки, может быть, тысяч сверкающих белых кораблей стоиков…

- Фея, - прошептал Дингвис.


Странное что-то происходило с Углём… В жуткой схватке, в зареве огней, люди рвали и терзали друг друга. А он не слышал и не видел ничего. Он шёл к зелёной полянке и нёс в руках зёрнышко. Не было огня, не было вечных войн, не было кровавого безумства вокруг, Горуна и чёрных воинов - была только Деис, любовь между ними. И деревце – которое, он уже видел, – поднималось из зёрнышка, которое он сейчас посадит.  И Деис будет смотреть на него и вспоминать о нём, и помнить, и знать, что даже если он погибнет в этой последней битве, Любовь в мире всё-таки существует, и будет существовать всегда, ибо всегда жив в мире – Бог…

«Уголь, - позвала его Деис, - Уголь»…

-  Уголь, Уголь, - кто-то рвал его за плечо.

Что это? Тучи надвигаются на небо, Земля соскальзывает во мрак и взмахнула траурными своими покрывалами?..

Ангелы смерти – великаны преисподней, раскинув чёрные паруса крыльев, медленно плыли над полем битвы, не смотри в их бездонные глаза, не смотри, друг мой!... Значит, и они были у Горуна, ждали своего часа, эти древние, великие воины тьмы… Сейчас они опустятся, сметут всё тяжёлыми ударами крыл…

- Воля и сила, - прошептал Уголь и взмыл на Пегасе в небо, высоко подняв меч, и увидел тут же – чёрный всадник несётся на него. Уголь рванулся навстречу Горуну. И всё замерло, остановилось сражение, как тогда, на ледяной горе, когда они встретились в поединке с Санаилом. И даже крылатые чёрные гиганты застыли в воздухе, вперившись в голубую вышину своими неподвижными   взорами.

Всадники сшиблись в небе, и закружились, и мечи их сплелись в сверкающий шар.


Из последних сил, задыхаясь, Дингвис бежал к Кивежу, два раза он упал и расшиб в кровь колени, но не обратил на это никакого внимания.

«Фея! Фея! Фея!»

И вдруг – он увидел её. Она стояла и смотрела на дорогу у ворот Кивежа, прямо возле белого храма. И она тоже увидела его. И вскрикнула. И бросилась ему навстречу… Сто шагов могут стать бесконечностью… Они добежали, обнялись…

-  Дингвис!...

-  Фея, я… я… - слова не давались Дингвису.

Но девушка и не слушала его. Она смеялась и плакала, и говорила, говорила; говорила – о Болгер, - она жива, она лежит в доме Аркадьюшки, Уголь принёс её, меч Горуна ударил в крест на груди и соскользнул, - сильный ушиб, широкая рана, но не опасная, она потеряла много крови и слаба, но она выживет…

-  Фея!

Дингвис вдруг крепко сжал её плечи. И оба замолчали, глядя друг другу в глаза…

-  Фея, я люблю тебя.


Ровно бились над Диким полем два витязя – чёрный и фиолетовый. И неясно было – чья возьмёт. И всё-таки Уголь сумел задеть вскользь своего противника. Горун сорвал, отшвырнул разрубленный шлем. Брат, бой, луч, смерть! Уголь посмотрел ему в глаза – мы как два брата, брат Горун, брат Уголь, - почему же мы сошлись снова в смертельном поединке? – и понял, что победит. Словно новые силы стали вливаться в него. Удар! Удар! Удар! Сила нарастала в нём с каждым мгновением. Он вскинул взгляд вверх – яркое белое сияние разгоралось наверху!

-  Стоики! – пронеслось молнией над полем битвы.

-  Стоики! – воскликнул Уголь и опустил меч.

По голубому небесному океану, как солнце, как сердце моё! – плыли! – ослепительные бело-золотистые корабли. Сотни. Тысячи!

-  Стоики! – загудело победно над Диким полем.

-  Стоики! – дрогнули, побежали тёмные полки.

-  Стоики! – крикнул Уголь всей грудью и повернулся к Горуну. Но не увидел его. Он увидел только сверкающее острие меча, стремительно налетевшего на него, он попытался отклониться, но было уже поздно. Страшный удар обрушился ему на голову, скользнул по плечу, по груди, и он вылетел из седла…

… В этот же момент сверху ударили светозарные лучи-молнии стоиков – раскроили, изломали огневыми топорами крылья ангелов смерти, - и с диким рёвом, превращаясь в гигантские факелы, рушились они вниз, и столбы огня следовали за ними…

Горун, только что сразивший фиолетового витязя, смотрел на всё помертвевшим остановившимся взором. Какая-то чудовищная пустота вдруг возникла внутри него. Он видел, как смешалась внизу его армия, как давя друг друга, они бросились, его не ведающие страха воины, назад, к горам, откуда пришли… Но всё было бесполезно. Он давно понял это. Всё пыль и прах.

Горун поднял голову навстречу несущемуся на него смертоносному пламени и взмахнул мечом.

-  Всё игра! Всё пыль и прах! Пыль и прах!

Но что это? Всё потемнело вмиг. Чёрная бездна надвинулась на него. Надвинулась не как раньше, а стремительно и беспощадно, и тело его стало разрываться на части, и он завыл, завизжал безумно, не в силах выдержать эту боль. И белый огонь смял, скомкал его, превратил в бесформенный горящий клубок, а потом огненное море обрушилось вниз и затопило всё Дикое поле…

Но Уголь уже не видел этого. Он падал… Падал или летел? В голове бился вопрос – куда? зачем? Но что он говорит, о чём спрашивает, что хочет сказать? Ведь он летит, летит! Домой, к звёздам, в милое родное небо, к своей любимой Деис…

И даже упав на землю, он будет лететь.

Но тёплые и ласковые руки, они не дали ему покинуть этот странный и нежный мир… Они гладили ему шею, плечи, грудь… Он открыл глаза и увидел над собой плачущее лицо Деис…

«Откуда ты здесь, любимая, среди боли и огня?»

На какой-то миг он увидел Иваньюшку и Аркадьюшку, затем – своего крылатого Пегаса… Нет, он не возьмёт больше меч, он отпустит скакуна домой, на изумрудные луга на берегу млечной реки…

«Деис, как я давно не держал в руках твои руки, видишь, мы снова с тобой, мы теперь всегда будем вместе… Не плачь, я люблю тебя, я – посадил золотое зерно».

И может это показалось ему в последний миг, но синие реки потекли в его груди, и зазеленела трава на берегах, и проросшее зёрнышко потянулось зелёным деревцем к голубому звёздному небу…

Вокруг бушевал огонь и Аркадьюшка и Иваньюшка обнимали, звали его в полуразрушенной церкви.

Но он уже не слышал их. Они взялись с Деис за руки и пошли вместе по этим цветущим ожившим берегам, где кончалась земля и начиналось небо, где никто никогда больше не разлучит их. Где больше нет зла.


ПОСЛЕСЛОВИЕ

Прикоснись сердцем к небу  - чудными красками наполнится твоя грудь… Ты выздоравливаешь, друг. Отбрось все свои склянки и микстуры: боль ушла от тебя. И синее небо в душе.

Крылья, крылья над головой! – белый лебедь, птица небесная счастья, возвращается на землю. Ледяные цепи гор рассыплются под ударами могучих крыл, закипят, вспенятся освобождённые моря…

Новый, неведомый берег!

Лодка ткнётся сейчас в песок, я шагну на россыпи мокрой разноцветной гальки. И золотистый туман охватит меня, спрячет, вырвет из мира, в котором я жил, и мне не вернуться назад и не увидеть, что впереди, если в круговороте сновидений, пленивших мой разум и моё сердце, мне не отыскать, не вспомнить самое главное, что есть для меня в этой странной жизни…


Михаил проснулся. В синее окно падали потоки света. Какая-то необыкновенная лёгкость и сила, какой он, кажется, никогда не испытывал ранее, наполняла его изнутри. Он отбросил одеяло. Встал. Тело немного слабое, чуть не послушное, чуть не его… Но он почему-то знал, что это только временно,  он как будто сбросил с себя груз, давивший на него долго-долго… Он неуверенно подошёл к окну и распахнул створки…

Радость! Свобода! Сила!...

Кедры, сосны раскинулись зелёным ковром внизу, уходили вдаль, взбегали на невысокие плоские холмы впереди, а справа окружали подковой сверкающий бело-голубой залив – озеро, океан? – противоположного берега видно не было – только золотисто-молочная дымка – что за ней? Горы, моря, вселенные, где скачут крылатые кони и клубятся туманности созвездий?..  Да и сам дом его, а не только вид из окна,   был не его прежним домом – высокий резной терем на высоком холме. Михаил перегнулся через подоконник – от самого крыльца к лесу спускается блестящая дорожка из синих и голубых камней. Что-то необычное, забытое давно шевельнулось вдруг в памяти Михаила, но вспомнить он ничего не успел.

-  Миша, Миша, ты проснулся?

Это её голос! Там, за дверью, её…

Он в недоумении разглядывал свою комнату. Она была его – картины на стенах, кресло, шкаф, зелёные обои, груды исписанных, исчёрканных стандартных листов на столе… И в то же время не его, какая-то другая, и он не мог понять смысл, суть этого отличия.

-  Миша, пока ты спал, приходили Дингвис и Фея, звали в гости в Кивеж. Может, начнём собираться?

-  Да, я сейчас, - пробормотал ошеломлённо Михаил, - Дингвис, Фея… А Уголь, Деис – я обещал им тоже… - И сам не понял, почему это вырвалось у него.
 
Медленно подошёл к столу, взял ручку и чистый бумажный лист и так же медленно  вновь приблизился к окну.

Лес, океан, звёзды!

-  Я только напишу самое последнее…  Даша, я напишу только самое последнее! Слышишь?! И мы пойдём.
 

СЛОВО, ЛЕТЯЩЕЕ БЕЛОЙ ПТИЦЕЙ

А откуда смысл?

Откуда ладони любящие, несущие нам рождение?

Откуда лучик первый – крик младенца?

Откуда покров Матери Небесной и желание Отца

Вседержителя ввести нас в сад Божественный,

 Где добро и свет?

В сердце нашем – птицей белой, вздохом молитвы

взмывающим вверх, в звёздном дожде, в радуге,

объявшей мир. В Любви – которая объединяет всё
 
и вмещает и даёт. И которой учимся мы

ежечастно и чудные покровы тайны её открываем.

И счастлив тот, кто произнесёт вслед за тем,

кто тихо сказал миру когда-то:

«Я люблю тебя».