Владимир Петрович мечтал о жизни на пенсии.
«Эх, Маруська, – говорил он жене, – скорей бы на пенсию, осточертела мне эта работа, сорок пять лет уж у станка-то горбачусь, и отдохнуть пора бы!»
А какая будет жизнь на пенсии – Владимир Петрович представить себе не мог. Но когда встречал он старичков-пенсионеров, бродящих по улицам, сидящих на скамейках в парке, на бульваре, то завидовал им. «Вольные они, беззаботные, – думал он, – хотят – спят, хотят – гуляют, куда хотят, туда и идут».
Так думал Владимир Петрович. Но когда стукнуло ему шестьдесят и вышел он на пенсию, то почему-то жизнь на пенсии не показалась ему ни вольной, ни беззаботной.
Поначалу-то Владимир Петрович был очень доволен своей новой жизнью: и спал утром до десяти, и гулял подолгу, и ходил куда хотел. И приносили ему пенсию чет-вёртого числа каждого месяца, день в день. Владимир Петрович удивлялся, говорил: «Ну и чудеса, Маруська! Не работаю, а деньги получаю. Даже совестно как-то!»
Бывало, что Владимир Петрович встречал приятелей своих заводских, и тогда шли они в распивочную «Вина Кубани», выпивали по стаканчику, а то и по два, говорили о своей работе долбанной, о заводской жизни говорили. Над молодым пенсионером Петровичем приятели посмеивались: «Ну как, Петрович, не отлежал бока-то? – спрашивали. – А то возвращайся, поработай ещё годика два-три, место-то твоё у станка не занято, молодых-то на завод на аркане не затащишь!» А Владимир Петрович только посмеивался, говорил: «Нет уж, я к вольной жизни привык и ни на что её не променяю».
Прошёл год. И стал замечать Владимир Петрович, что как-то и не радует его вольная жизнь на пенсии: не спится ему по утрам до десяти, а просыпается он в пять часов, не может уснуть, ждёт, когда Маруся проснётся, и выходить из дома гулять по бульвару ему не хочется, и почему-то не хочет он видеть своих приятелей с их рассказами о заводской жизни и глупыми шутками. И дни какими-то длинными стали.
Утром проснётся он, кашу овсяную съест, из дома выйдет, по улицам походит, домой вернётся, а заняться чем – не знает. Пытался он телевизором себя занять, но там только сериалы глупые, звёзды шоу-бизнеса, новости криминальные, да политики о чём-то говорят.
Ходит Владимир Петрович по квартире, вздыхает, к окошку подходит, во двор смотрит, а там – машины подъезжают, уезжают, люди куда-то спешат, о чём-то говорят, ребятишки в мячик играют…
Маруся смотрит на мужа, сочувствует, говорит: «Ты бы, Петрович, какое-нито дело себе нашёл, книгу бы почитал или, вон, дверцу у шкафа укрепил, год уж как на одной петле болтается».
И болезни как-то вдруг Владимира Петровича со всех сторон обступили! А началось всё с зубов. Никогда они у него не болели, а тут невмоготу стало – ни есть, ни пить, а по ночам хоть криком кричи! И пришлось ему пойти к стоматологу. А стоматолог оказался парнем молодым, улыбчивым, песенки какие-то под нос себе напевает, ногой в такт притоптывает. Заглянул он в рот Владимиру Петровичу, постучал какой-то железкой по зубам и, не долго думая, вынес восьми зубам приговор: вырвать и заменить новыми! И вырвал! А когда Владимир Петрович узнал, сколько будут ему стоить новые, то решил жить без зубов.
А дальше больше: болезни как бы выстроились к Владимиру Петровичу в очередь! За три года Владимиру Петровичу удалили несколько органов: вырезали часть желудка, удалили желчный пузырь, червеобразный отросток, отрезали часть стопы.
Владимир Петрович удивлялся такому обилию у него болезней и после каждого удаления и отрезания пытался шутить, говорил: «Ну вот, Маруська, теперь я на несколько килограммов легче стал, не тяжело будет меня в гробу нести».
Но Марусе не до шуток было. С состраданием смотрела она на мужа и со страхом ожидала и новых болезней, и новых удалений и отрезаний.
А новая болезнь долго не заставила себя ждать! Подкралась к Владимиру Петровичу на этот раз болезнь мужская, стариковская, стыдная. И говорят, болезнь эта лишает мужчин мужской силы. Но Владимиру Петровичу не до мужской силы – ушло уж время, ему бы здоровье своё сохранить!
А Маруся замечала, что муж её как-то часто и подолгу в туалете находится и ночью он часто просыпается, в туалет мочиться ходит. Удивлялась она, спрашивала: «Ты, Петрович, что-то часто мочиться стал. Не простатит ли у тебя или, не дай Бог, аденома?»
А Владимир Петрович только отшучивался – не хотелось ему признаваться Марусе в такой своей стыдной болезни. Но уже и невмоготу стало Владимиру Петровичу – боли невыносимые в низу живота, резь в половом органе. А как-то и совсем что-то страшное случилось: тужится он, тужится, а моча не отходит! Испугался Владимир Петрович, попросил Марусю «скорую» вызвать.
А в больнице сказали ему врачи, чтобы готовился он к операции по удалению аденомы простаты, выросла она у него до размеров критических. И предложили ему на выбор две технологии удаления: старая, советская, с разрезанием живота – бесплатная, и современная, высокотехнологичная, с применением лазера – недешёвая. Денег у Владимира Петровича не было, и выбрал он технологию старую, советскую – бесплатную…
Очнулся Владимир Петрович после наркоза, осмотрел себя и удивился: в животе у него трубка, конец её в банку литровую опущен, и в банку эту жидкость какая-то бурая стекает. «Вот так технология, и впрямь советская, но зато бесплатная», – подумал он.
А через неделю выписали Владимира Петровича из больницы, но трубку из живота не вынули, а так с трубкой в животе и с банкой, привязанной к его поясу, и отправили домой на две недели. Объяснили врачи Владимиру Петровичу, что через трубку эту в банку стекает моча грязная, с кровью смешанная, и когда мочевой пузырь очистится, то трубку из живота вынут, и уж тогда мочиться можно будет обычным путём. И надо только немного потерпеть.
Сидит Владимир Петрович у окна с трубкой в животе, с банкой литровой на поясе, в банку моча грязная капает. Маруся рядом с мужем сидит, жалеет его, говорит: «Ты уж как-нибудь, Петрович, потерпи, неделя только и осталась, а там врачи трубку-то из живота вынут, и быть может, ты и оклемаешься».
Зашли к Владимиру Петровичу приятели заводские. Пришли они с бутылкой, весёлые, о здоровье его спрашивают, шутят: «Ну как, Петрович, не всё ещё у тебя вырезали врачи-то, хоть что-то оставили?» И Владимир Петрович пытается поддержать шутку, говорит: «Да вот, только почки у меня и остались. Одну-то, пожалуй, и вырезать можно».
А когда увидели приятели трубку, из живота Владимира Петровича торчащую, и банку на его поясе, то сразу и серьёзными стали, говорят: «Зря ты тогда, Петрович, не послушал нас, свалил на пенсию-то, а мы, вот, решили до гробовой доски работать, пока нас с завода-то не вынесут».
Посидели приятели, посочувствовали, винцо допили и ушли. А Владимир Петрович в туалет идёт, банку опорожняет и к окну возвращается.