Мария

   

                Матерям солдатским посвящается...


  После Вербного воскресенья, в понедельник, пришло письмо от Ванюши. Почтальонша, высокая, худая девка Настя, сунув Марии измятый треугольник, суетливо поспешила прочь. Долгожданная весточка привела Марию в немое изумление. Положив письмо на стол, она любовно смотрела на знакомый почерк. Буковку "и" Ванюша всегда писал с малость изогнутой передней палочкой, под буквой "ш" обязательно ставил чёрточку. Значит, живой сыночек, слава Богу. Мария подержала треугольник в руках и, подумав, положила в шкафчик. Вернётся из лесу старый, тогда вскроем. Небось тоже ждёт не дождётся. Слава Богу, живой! Перекрестившись, Мария вспомнила, что не отблагодарила почтальоншу за добрую весть. Схватив в сенцах большую тыкву, выскочила на улицу. Настя уныло месила грязь, пробираясь мимо разбитой снарядами церкви. Далековато...

- Слышь-ко, Настюха, постой, чё скажу. Погоди, говорю, уж больно мосластая выросла, не угнаться мне за тобой. На вот, возьми.
- Да что вы, тётка Марья, не надо. Нам не положено.
- Эка, не положено. Бери, раз дают - за добрую весть.
- Не положено нам. Прочли письмо-то?
- Прочтём, вернётся к вечеру Афанасий, тогда и вскроет. Живой Ванюшка, раз письмо написал. Бери тыкву, не стесняйся.
- Не положено нам.
- Эко заладила, не положено да не положено. Поди обижаешься за Борьку на нас, так мы тут не виноваты, сами гуляли, сами разбежались. Бери, Настюха, не держи сердца на нас.
- Я не со зла, тётка Марья, не положено нам. Ношу изо дня в день то похоронку, то “пропал без вести", как на Бориса, где уж тут подношения брать, скорей бы ноги унести от слез людских. А Бориска жив, сердцем чую. Ведь не похоронка же пришла, тётка Марья. Ладно, пошла я дальше.
- Постой, Настя, спросить хочу. Говорят, у Поздняковых сын объявился, Гришка. Он с Ванюшей вместе на фронт уходил, правда ли, приехал?
- Правда. С госпиталя отпустили, на поправку, после контузии. Пьянствует.
- Оне ж непьющие, Поздняковы-то, староверы.
- Они-то непьющие, ушли от греха подальше к сватьям жить, покуда Гришка пьёт и сквернословит. Мелет, что ни попадя. Тебе лучше к нему не ходить, тётка Марья. С памятью у него плохо, заговаривается. Ну, я побежала, не поминай лихом.
- Иди с Богом.

  Нежелание Насти взять тыкву малость раздосадовало Марью. "С чего бы это? В прошлый раз зашла в избу, даже за стол присела, отобедали вместе. Нахлынула, видать, обида: уж больно ухлёстывала она за Борисом. Борька, поди, первенец наш, балованный, невесте платье подвенечное купил и себе новый спинжак справил, как вдруг пробежала между имя чёрная кошка. Борька-то кручёный нравом, семь пятниц на неделе, родной матери понять трудно. А врать любил, не приведи Господи, просто так лгал, без причины. Из любого положения вывернется, не то что Ваньша. Того кажный провести и обидеть мог. В тридцать восьмом упекли на год за опоздание на работу. Борька, бывало, проспит на час, сразу в медпункт бежит, больным сказывается. А Ванюшка-простак честно признался, его и арестовали. Где они теперь, бедолаги, кровинушки мои ненаглядные? Когда эта война проклятая кончится?"
   Афанасий пришёл поздно, как всегда суровый, недовольный. Долго умывался, кряхтел, сопел, сморкался, наконец уселся за стол.

- Ты чё светисси, будто под венец собралась, аль забыла, что страстная неделя началась?
- Дак письмо пришло...
- От Борьки?
- От Ванюши.
- Где оно, что там?
- Не читала я, тебя ждала.
- Ладно, давай. - Афанасий довольно крякнул в рыжие усы. Он не любил, когда что-либо важное начинали без него.
- Ого, больше месяца шло. Ванькина рука, узнаю. Так: “Здравствуйте, дорогие родители Афанасий Иваныч и Мария Игнатьевна, а также милая сестрёнка Наталья…" Где Наташка-то?
- В районе, сказывала, будет допоздна, слёт у них комсомольский.
- Слёт?.. Придумают слова. Слетаются они... Воронье, что ли, аль ведьмы? На, читай дальше.
- Где тут? Ага. "...Наталья, с красноармейским приветом, Ваш сын Иван! Спешу сообщить, что я жив, здоров, чего и Вам желаю. Извиняйте, что давно не писал, поскольку шла передислокация…" - Слышь, чё шла?
- Передислокация.
- Чё это?.
- Переход. Читай дальше.
- Господи, помилуй! "... шла передислокация и не было никакой возможности. Топерь окопались на новом месте. Пока тихо, никаких причин для беспокойства. Немец постреливает, мы отвечаем. Но если потребуется, все как один пойдём в атаку за нашу Родину, за товарища Сталина!.." Свят, свят... "Кормят нас хорошо, даже остаётся, но иногда снятся мамины шанежки. Тут есть сибиряки, так они тоже вспоминают про домашние шаньги, хорошие ребята. Наш политрук обещает направить в роту фотографа. Ждите, может, к следующему разу пришлю свою армейскую фотокарточку. Дорогие мои родители, за меня не беспокойтесь, наш комбат капитан Замогильный..." Свят, свят!... "Замогильный своих солдат запросто так на смерть не пошлёт..." - Зачёркнуто дальше, не разобрать. - "...Сашка Неделин, Митька Стрельцов, Гришка Поздняков, Валерка Толмачёв. Вижу их не часто, но иногда говорим по полевому телефону. На этом буду заканчивать, наш почтальон собирается, боюсь не поспеть к его отходу. Дорогая сестрёнка Наталья, пришли мне свою фотокарточку, Я рассказал про тебя своему фронтовому другу Николаю, и он хочет с тобой заочно познакомиться. Смерть фашистскому гаду! До свиданья. Ваш сын Иван Горюкин."
   Прочитав последние слова, Марья молча уставилась в тёмный угол избы. В печи тихо потрескивали дрова, на душе было и грустно, и благостно Наконец Афанасий, крякнув, сказал:

- Цел, значит, слава Богу, не ранен. Давай ужинать.
- Слышь, Афанасий, у Поздняковых сын, говорят, на побывку приехал, Гришка. Так может, он Ванюшке гостинца какого к войне свезёт, к Пасхе-то. Может, нам поросёнка...
- Читала же, кормят хорошо, остаётся.
- Он и про тюрьму так писал, а когда вернулся, кожа да кости.
- Сравнила.
- Помнишь, он рассказывал, мол, та котомка с салом, что я успела собрать, ему жизнь спасла. Он её блатным отдал, и те подсказали, но какой этап идти.
- Ну и что?
- Так может, он командира-то сальцом угостит, тот его в атаку не пошлёт.
- Угу, сам побежит и «уря» блажить будет. Дура ты, дура! Твоё сало Гришка ещё по дороге слопает. До куды ж его резать, поросёнка-то, в нём весу пуд и веник, одно разорение. Сказано, кормят хорошо, и хватит об этом. Ты бы лучше за девкой смотрела. Тоже мне, активистка сопливая, слёты у неё. Долетается, покуда с пузом не прилетит, или ещё чего...

  Марья привычно слушала воркотню мужа и который раз удивлялась, куда подевался лихой, бесшабашный Георгиевский кавалер, герой русско-японской войны, лучший танцор слободы. Уж как она убивалась за ним в молодости. На крой света поехала, в Харбин, семерых детей нарожала, да только трое выжили.
  "Топерича как узнать, жив ли Бориска?.. Ванюша каждый день под пулями ходит, неровен час убьют, не дай, Господи. Натаха, и та родной матери не в радость, не слушается, иконы из светёлки выставила, в церковь ни ногой. Всё талдычит: товарищ Сталин, товарищ Ленин. Кто уж такую идейную брюхатить станет, разве что товарищ какой, то ли Молотов, то ли Калинин. В кого уродилась, непонятно. Казалось бы, девка должно к матери тянуться, до куда том, ей одно на уме - партейные собрания. В оккупацию листовки клеила, пока отец не отстегал ремнём да не отправил к тётке в дальнюю деревню. Тем и спас от полицаев. Одна отрада у матери - Ванюша. В детстве словно ангел божий был, весь светленький, кудрявенький. А вырос, так копия Афанасий в молодости, только характером помягче да подобрее. Натерпелся, дитятко, в тюрьме-то. Пойду завтра на рынок и обменяю свой полушалок шерстяной на что вкусненькое. Авось, не догадается Афоня. У самого ещё с Сибири золотишко припрятано, он «нет», говорит. Врёт кобелина, небось прозапас хранит, от смерти откупиться надеется, прости его, Господи".

  В страстную пятницу Мария, упаковав гостинцы и письмо в аккуратную посылочку, отправилась на дальний конец слободы к Поздняковым. Пришла, робко постучалась. За дверями слышался гул застолья, Марья постучало громче.

- Без бутылки не входить! - крикнул чей-то голос. Постучалось ещё. "Кто их знает, может, впустят и без бутылки. Зря не захватила, ведь хотела же..." Дверь отворилась. Но пороге стоял пьяный Григорий, в горнице за дощатым столом гоношились собутыльники: однорукий Васька Столетов да безногий Степан Нестеренко, продолжая давнишний спор. Григорий долго вглядывался, не узнавая пришедшую.
- Здравствуй, Гриша.
- Здравствуй, тётка Марья. Проходи. Эй, обрубки, заглохни мне!
- Я ненадолго, гостинца принесла.
- Наливай, раз принесла,- вставил своё Степан.
- Не подумала я, Стёпа. Грешно сегодня пить.
- Кому грех, нам, фронтовиком? Да мы.. Нас Бог простит, тётка Марья. Друга но фронт провожаем, некогда до завтра ждать, к вечеру уедет. Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем...
- Погоди, Степан, дай мне спросить. Ванюшу-то видел, Гриша?
- Так видел, до того...
- Не обессудь, Гришенька, я тут собрало малость сальца, колбаски...
- Нам ничего не надо, тётка Марья, нас Родина кормит, Сталин.
- Знамо дело, Гриша, я самую малость приготовила, шаньги испекла. Ванюша любит.
- Ладно, ставь на стол.
- Там и письмишко внутри.
- Кому?
- Так Ваньше, кому ещё? Как он там, исхудал поди? За нас, перескажешь, пусть не беспокоится, живем не хуже других, а Бориска так и не объявился Я в письме всё обсказала, Гриша, ты уж не поленись, передай посылку.
- Ты чё, тётка Марья, аль Настя не сказала тебе?
- Сказывала, Гриша, сказывала, мол ты из госпиталя, контуженый. Тяжело тебе, так по пути, Гриша, тут немного весу-то. Передай Ванюшке, Христом Богом прошу
- Да убит Ванька, он же говорил,- опять встрял в разговор Степан.
- Как убит? Гриша? - Григорий молчал, Степан не унимался.
- Так, убит. В него снаряд попал, разнесло вдребезги. У нас тоже однажды кобыла на мину напоролась,.. Мяса наелись от пуза. А Ваньку, видать, в прах разнесло, человек не лошадь, его мало.
- Правда, Гриша?
- Правда, тётка Марья. Мне Митька Стрельцов рассказал, когда мы в госпитале лежали. Ему обе ноги выше колен отрезали. Да ты не убивайся, тётка Марья, война...
- А похоронки нету, Гриша.
- Придёт,- мрачно пообещал Васька.- Наливай, Степан, помянем фронтовиков.

  В окаменелом состоянии Мария вернулась домой и машинально, по въевшейся привычке, занялась по хозяйству. Убрала, наварила постных щей, поставила тесто на куличи. Все делала молча, сосредоточенно, но пустые разговоры не отвлекалась, даже Наташкины богохульные насмешки пропускала мимо ушей. В субботу, собрав узелок с куличами, не проронив ни слова, ушла Марья ко всенощной в единственную уцелевшую церковь. Храм был в десяти верстах от слободы, оттого она вернулась только после обеда. Голодный супруг недовольно косил взглядом, но не ругался, то ли боясь осквернить праздник, то ли из-за сурового вида доселе тихой, покорной жены. Положив но стол узел с освящёнными куличами, Мария сделала шаг, подняла правую руку ко лбу... так и упала головой к иконам. Афанасий с дочерью перенесли маленькое, худое тельце на лежанку, позвали фельдшера. Тщетно, Марья тихо отошла, не приходя в сознание. Знающие старухи говорят, что отошедшие в Светлое Христово Воскресение сразу к Богу возносятся.

  В сорок шестом, весь в медалях, при ордене, на могилу матери пришел Иван. Ошибся Стрельцов, разнесло снарядом Валерку Толмачева, а у Ваньки, за всю войну, ни царапинки, как заговоренный. Да и Борька живой нашелся, в партизанах воевал.
Планида им такая выпала или покровительство какое, кто ведает?