VIII
11 ноября, проводив детей в школу, Маша повезла в комиссионку сапожки и платье. Сказать, что она волновалась, - ничего не сказать. Маша тряслась как осиновый лист. Ей казалось, что товаровед разглядит какие-либо изъяны, которых она сама не заметила в вещах, или что вообще вещи перестанут брать на комиссию, или что сапожки потеряются и она не сможет ничего доказать и не получит никаких денег. Подобные мысли вихрем проносились у неё в голове, в то время она спешила к остановке, ехала в троллейбусе, подходила к магазину.
В таком вот настроении вошла Маша в комиссионный. Но ничего плохого не случилось. Напротив, товаровед оказалась на редкость обходительной. Немолодая уже женщина, она поняла, наверное, что Маша очень смущается, и старалась её приободрить: улыбалась, хвалила сапожки, утверждая, что такие красивые «с руками оторвут». Маша и благодарна ей была, и злилась на себя оттого, что не умела скрыть своих переживаний.
Когда была оформлена квитанция на сапожки, достала из коробки платье.
- Свадебное? - в голосе товароведа Маше послышалось разочарование.
- У меня красивое, - опустив голову, тихо сказала она. И ещё тише добавила: Немецкое.
- Вижу, вижу: немецкое качество! - разложив платье на столе, приговаривала товаровед. Она с изнанки просмотрела швы, потом внимательно разглядела платье на свет перед окном: нет ли пятен.
- Ваша цена? - спросила она, поднимая голову.
Маша давно уже продумала этот вопрос и решительно назвала цену, в два раза превышающую среднюю цену свадебных платьев, виденных в магазинах.
- Мало! - возразила товаровед и, в ответ на Машино недоумение, улыбаясь, повторила: Ма-ло!
Потом пояснила, что такую вещь не всякий оценит и не всякому она по карману, но покупатель обязательно найдётся, только, скорее всего, надо будет подождать. Ещё просила запомнить, что вещи, которые не купят в течение месяца, уцениваются на двадцать процентов, через месяц — ещё на двадцать. Но Маше, если платье не купят, ни в коем случае не надо дожидаться уценки, а надо забрать платье, чтобы потом сдать его во второй раз. Прощаясь, товаровед повторила, что платье замечательное и отдавать его дёшево не стоит.
Через неделю Маша после работы снова поехала в комиссионный: узнать не проданы ли сапожки. Сапожки купили, и в кассе она получила деньги. Даже за вычетом пятнадцати процентов комиссионных сумма хорошая, и Маша решила выйти из троллейбуса, не доезжая двух остановок до дома: это был самый центр города, где в гастрономе, расположенном рядом с обкомом партии, часто «выбрасывали» дефицитные продукты, которых нигде больше нельзя было купить.
И не ошиблась: в витрине молочного отдела красовался большой брусок шоколадного масла. Очереди не замечалось, и, взглянув на цену, Маша поняла почему: цена зашкаливала. Но в кошельке у Маши было теперь не пусто, и она попросила взвесить килограмм, а потом ещё полкило, для папы. Взяла четыре пакета молока (в других гастрономах молоко только в бутылках, а бутылки сдавать намучишься, да и время на это не всегда есть), баночку сметаны для борща.
Заранее радуясь радости детей, очень любивших шоколадное масло, но не видевших его уже второй год, Маша вышла из «обкомовского» (как его часто называли) гастронома. Теперь надо пешочком пройти две остановки и остальные продукты докупить в магазине, который поближе к дому.
Как и планировала, взяла целую упаковку морковного сока (сок в ярких коробочках с трубочками недавно появился в продаже и для детей был чем-то особенным, праздничным). Увидела напиток «Буратино», который очень любили дети, взяла две бутылки. Потом вспомнила, что кончается рис, вернулась и пробила в кассе килограмм.
Из магазина вышла бодро с сумкой на плече и двумя полными сетками. Но шагов через двадцать стала понимать, что тяжеловато. Пошёл мелкий дождь, перемежавшийся снежной крупой. Зонтик лежал в сумке, да ведь третьей руки нет. Плечи ломило, лицо больно секли меленькие ледышки, а Маша шла, низко наклонив голову, и считала, сколько же килограммов она несёт: масло полтора килограмма, плюс два килограмма молоко, плюс сметана с банкой, килограмм риса, две бутылки «Буратино» - полтора, да двадцать четыре коробки сока с упаковкой — пять с чем-то, да в сумке - зонтик, кошелёк, ноты тяжёлые…
Вдруг осенило: к шоколадному маслу нужен батон, ведь плюшку, остававшуюся дома, дети наверняка съели. Да не один батон, а два: завтра не будет времени сходить в магазин. Да, завтра, проводив детей в школу, надо сварить борщ, к десяти бежать в детский сад — там четыре занятия по тридцать минут, потом быстро домой, поесть борща и в школу, где надо провести пять уроков. Освободится она только к семи часам и, не задерживаясь, поспешит домой: дети ведь будут одни. Да, завтра трудный день. Поэтому батоны надо купить сегодня, а булочная до восьми работает, если зайти домой, то можно не успеть.
Размышляя таким образом, Маша шла к светофору: булочная была через дорогу.
Последние метры до дома и особенно подъём по лестнице дались нелегко: для хрупкой Маши ноша была слишком велика. Однако, увидев счастливые мордашки сына и дочки, разбиравших покупки, она вдруг подумала, что без малейшего колебания прошла бы ещё столько же под ноябрьским ледяным дождём с такими же нагруженными сетками, лишь бы увидеть радость на лицах своих детей и услышать их смех.
Не передохнув, Маша принялась за домашнюю работу. Она привыкла делать несколько дел сразу, чтобы вечером выкроить хотя бы час для детей: поговорить, поиграть с ними, обнять, погладить шелковистые головки, поцеловать розовые щёчки.
Пока дети разглядывали и раскладывали покупки, замочила в тазу их вещички. Достала из холодильника лечо собственного приготовления («Ура! - обрадовался Миша и крикнул сестре: Лиза, Лиза! У нас лечо на ужин будет!». Маша улыбнулась: она и сама очень любила этот вкуснейший соус). Помыла и поставила вариться рис. Лиза в это время приводила в порядок обувь (это была её обязанность), подметала пол в коридоре. А Мишу усадили за пианино: он должен был выучить наизусть пьеску Шумана «Смелый наездник».
Легко, весело, задорно скакал наездник — Миша играл, не сбиваясь с ритма, без запиночки. И Маша не в первый раз подумала, что, действительно, из всех первоклассников-пианистов он самый способный. Об этом говорила и его учительница по специальности, это понимала и сама Маша: у сына обнаружился абсолютный слух, прекрасная музыкальная память. Лиза хорошая, старательная ученица. А Миша — это другое: у мальчика начинал проявляться талант. Иметь талантливого ребёнка — большая ответственность. Ему надо будет учиться в консерватории, а консерватория — это столица, а столица — это деньги, деньги и ещё раз деньги…
Маша даже испугалась таких своих мыслей, от которых её отвлёк Мишин вопрос: «Мам, а можно я быстрее буду играть? Я пробовал, у меня получается».
Маша кивнула, и снова поскакал смелый наездник, ещё быстрее, ещё веселее. Сын играл прекрасно. А Маша несколько раз подряд глубоко вздохнула.
Пока варился рис, успела вымыть голову и простирнуть бельё. А когда ужинали, Лиза придумала играть «в кафе». Надо достать из серванта красивую посуду, сделать бутерброды с шоколадным маслом, налить в хрустальные бокалы лимонад и представить себе, что мы пришли в кафе.
Мише понравилась идея сестры, и дети начали деятельно готовиться. Маша намазала шоколадным маслом кусочки батона, сверху выложила цветочки из сливочного масла, украсила ягодами из варенья. («Ух ты! Пирожные получились!» - захлопали в ладоши дети). Достала салфетки, которые берегла для праздников — пусть будет праздник!
По телевизору шла «Соломенная шляпка». «Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта, Жоржетта, вся жизнь моя вами, как солнцем июльским согрета...» - напевал блистательный Андрей Миронов. Маша с детьми сидела за столом в большой комнате, в сверкающих бокалах искрился лимонад, на на красивом блюде с позолотой разложены бутерброды. Дети понемногу откусывали от бутербродов, вытирали губы салфетками, отпивали по глотку лимонада — они ведь в кафе и вести себя надо чинно и культурно. За окном хлестал дождь, порывы ветра срывали с деревьев последнюю листву, а в доме - светло, тепло, звучит музыка. Это был счастливый вечер.