Дед Тимофей, прогуливаясь по парку, приустал и присел на лавочку отдохнуть. Шелест листвы, щебетание птиц и прорывающиеся через ветки деревьев солнечные блики – всё навевало покой и умиротворение.
Дорожка парка была безлюдна. В начале дорожки появилась одинокая фигура мужчины. Мужчина подошёл, поздоровался и попросил разрешения присесть. Присевший рядом оказался таким – же стариком, как и Тимофей.
Помолчали. Незнакомец внимательно вгляделся в лицо Тимофея. Потом произнёс – а я тебя знаю! Лет двадцать назад мы работали вместе в одной организации. Меня зовут Михаил.
Вспомнил - воскликнул Тимофей! Ты работал шофёром, но тебя все почему – то звали Песочник. Точно! Это так меня звали в детстве. Шла война. На маленький полустанок под городом Орёл привезли несколько платформ с песком. Для какой цели – мне не известно. Для разгрузки платформ из соседних деревень мобилизовали женщин. На одной из платформ был и я. Как попал на платформу и откуда - никто не знал, мне должно быть было три – четыре года и я ничего не помню. Вот и назвали меня Песочником. Время было тревожное. Что делать со мной и куда девать - женщины не знали. Одна из них пожалела меня и взяла к себе. Дома у неё были дети, две девочки- подростка. Муж на фронте. Так и прижился я у них. Кормили, одевали в одежду, переделанную из девичьей, из которой они уже выросли.
Уже дни стали короче. С рассвета до темноты копали на огороде картошку, посаженную ещё до моего появления у этой доброй женщины. Носили картошку в подвал. Я носил в небольшой котомке, девочки – в старых залатанных мешках. Урожай был убран. Семья была обеспечена на зиму пропитанием.
Помню грохот и дым, что-то горело. Зарево от вспышек было видно окрест. Шёл бой. Мы прятались в том же подвале. Сколько дней и ночей там провели – я не знаю. Вышли только тогда, когда прекратился грохот и сотрясение земли.
Начались заморозки. И тут новая мобилизация – всем женщинам предстояла работа по сбору и захоронению павших солдат на поле боя. Это скорбное поле находилось километрах в трёх от деревни.
Женщины одевались как можно теплее – дул порывистый холодный ветер и иногда сыпала снежная крупка. Соседского мальчишку, лет тринадцати, сажали верхом на чудом уцелевшую колхозную лошадь. На него надевали старую телогрейку, просунув в рукава ноги мальчика. Оставшуюся часть телогрейки обвязывали верёвочкой вокруг живота. Сверху ещё одна телогрейка, но надетая уже как положено – руки в рукавах. К хомуту лошади верёвочными постромками привязывали «волокушу» изготовленную из жердей. На неё и укладывали трупы. Мальчик, управляя лошадью, подвозил их к неглубокой братской могиле, выкопанной женщинами. Они и закапывали её. В нескольких сотнях метров находилась ещё одна могила – в неё свозили и закапывали трупы немецких солдат. Продолжалось это не один день. От берёзовой не большой рощи, где делали захоронения, приходили домой уставшие, раздевали мальчика – их помощника, раздевались сами и плакали по погибшим.
Пришла зима. Жизнь понемногу налаживалась. Девочки уже ходили в школу. На их отца с фронта прислали похоронку. Их мама, ставшая и моей приёмной мамой, оформила усыновление – помог сельсовет. Я стал носить фамилию, имя и отчество её погибшего мужа.
От благостного настроения Тимофея не осталось и следа. Всё также светило солнце и щебетали птицы. Глядя в след удаляющему Михаилу, думал о своём погибшем на войне отце. Подлая война! Многим она искалечила жизнь!