Из самых ярких впечатлений мая, конечно, клубника! Это мои заросли, в которых жила бы себе Алисой, Мальвиной или Красной шапочкой. Все равно кем, лишь бы в кустах клубники. Обнималась бы с ней, внюхивалась, и в наркотическом дурмане ненасытной гусеницей пожирала бы все клубникообразное. На эту сердечноподобную ягоду иду нацелено, скупаю, где только вижу, и ем ее всякую - сырую, с сахаром, сметанкой, с чайком и салатом, творогом и в варенье быстрой готовки, чтобы сохранить клубнично-стыдливый аромат, полный прелестной эротики. Не знаю, как бы сейчас без клубники выжила, но помню, что пятерки на сессиях в институте - клубничная заслуга. Ибо ничего так не восторгает желудок, не оживляет ум и не осветляет жизнь, как КЛУБНИКА!
Сегодня еще запомнился памятник Пушкину в центре города, вернее, бюстик на колонне - такой прелестный с грациозно-старомодной клумбой, сохранивший аккуратную атмосферу прошлых времен и песню степенно-южной столицы. Наконец, он был один, без людей, просветленно-улыбчивый в будний день. Уползли неугомонные толпы зевак, ларьки, отгремели праздники... Как это все пыльно, ненужно, инородно...
Я люблю тишину Кишинева, когда народ сонливо ползет по улицам, сморенный зноем. Люблю окунуться в красоту парка, в его простые строгие формы - с геранью, бархатными рыжиками и кустами красных роз. Люблю его просторный и точный дизайн, звучащий, как песни советских времен. Парк Пушкина - это юность, надежда, стабильность и светлая радость с нотками торжественной гордости за свою верность старинной моде, на которую ни у кого не поднялась рука. Ибо не создать вновь такое и не пытайтесь.
Люблю я и другой Кишинев - простой, окрестный, озерный с лягушечьим пением и гармоничной суетой живого. Лягушки у нас довольные, клокочут медленно, солидно. Лишь соловей с ними перекликается - они поклокочут, он трель пустит, они-он, ритмичны и талантливы неимоверно! Ромашки кокетничают среди остроконечной травки, акация томно склоняет ветки, чистотел желтеет кустиками, и рыжий кот вкрадчиво ползет на том берегу. То ли воробья решил придушить, то ли голубя, то ли мышь приметил. Но явно к жертве нацелился, тип коварный.
И так мне радостно, когда я вижу все, как прежде. Душевно, просторно, тихо, как было в моем Кишиневе детства, возрождающемся в своей величественной тишине...