Я направляю режим больных
к их выгоде сообразно с моими силами
и моим разумением, воздерживаясь
от причинения всякого вреда
и несправедливости…
Из клятвы Гиппократа
Очередной зимний вечер, а я уездный врач.
Один единственный выходной за неделю, но они все же пришли за мной. Крытая повозка ожидала на дороге. Жгучий зимний ветер словно пытался воспрепятствовать моему продвижению к транспорту, а ноги увязали в снегу, который обильно заполнил двор. Во мне видят надежду и средство. У меня скромное жалованье, но я никогда не ропщу. Они готовы забрать тебя прямо из постели, в просьбе и даже в мольбе у них всегда слышно требование. Таковы пациенты. Что еще оставалось, как закутавшись в шарф и длинное пальто, взобраться вместе с саквояжем в высланную повозку и молча проделать путь на помощь больному. Сумрачное зимнее небо нагнало вихрь, и появилось ощущение, что он наполняет всего меня и окутывает собою все мировое пространство. Я закрываю глаза и как будто впадаю в тяжелый, вязкий сон; пробуждаюсь и не могу понять, сколько прошло времени, но вот, повозка уже останавливается у ворот дома, и я выхожу к ожидающей меня родне больного.
Они ведут меня в дом, помогают снять пальто, услужливо несут за мной саквояж, провожая в комнату. В помещении душно. Мне что-то сообщают про слабость и боли, но я должен сам осмотреть пациента. Укрытый упитанным одеялом, он лежит на кровати, с исхудавшими чертами лица, и круглыми глазами смотрит в мою сторону. Достаю стетоскоп и подхожу к нему. Отгибаю одеяло, прощупываю пульс, слушаю, как работает сердечная мышца и идет воздухообмен в легких. Симптомы тревожны. Кожные покровы бледны. Взгляд равнодушен. Замечаю, как его мать заглядывает в комнату из-за приоткрытой двери.
— Доктор, вы сможете мне помочь? — глухо справляется больной.
Здесь и сейчас меня наполнило громадное желание быть честным с собой и другими.
Я, будто в наваждении, наклоняюсь к нему и шепчу, чтобы она не услышала:
— Болезнь уже не отступит. Ты лежишь у смерти под косою.
Больной отворачивает голову к стене.
— Тогда, доктор, помогите мне уйти.
У меня не хватит мужества выполнить его просьбу. Но я все же смогу немного помочь ему.
— Есть морфий, и я помогу убрать твою боль, пока природа будет ставить точку в твоей жизни.
Парень поворачивается обратно, на его лице слабая улыбка. Я киваю ему и пытаюсь по-доброму улыбаться в ответ.
Всю историю люди только и делают, что выдумывают способы уменьшить боль. Все доставляет боль, любое движение мысли и тела — это страдание разной силы выразительности. Славный врач всегда должен иметь при себе нужные препараты и обещания для ослабления человеческой хвори.
В комнату входит мать и отец. Прошу их подождать. Они послушно выходят, издалека перекрестив сына. Мне нужно приготовить раствор. Благо природа позаботилась о том, чтобы взлелеять коварный мак, в коробочках которого бережно скапливается млечный сок, из которого выделяют утешительную субстанцию, для того чтобы она перекочевала в измученные тела пациентов, и было бы не так страшно и обидно на смертном одре от вопроса «Почему?». Каждый человек в конце жизненного пути может задать вопрос: "А что все это было?" Ответа ни у кого нет, но уменя есть алтернатива всем лживым ответам, и я достаю ее из саквояжа и раскладываю на маленьком прямоугольном деревянном столике.
На стене комнаты висело несколько святых образов. Всматриваюсь в лик Спасителя. Внезапная мысль, словно шило, напористо и остро входит в мой ум. Зачем, зачем они призывают меня, зачем ищут помощи у подобным мне, если верят в Бога? Кто я такой, чтобы вмешиваться в Его дела?
Вера должна привести к доверию, к нерушимому доверию. Но они приходят и звонят в мой колокольчик. Как это возможно, верить во всемогущего Создателя и в то же время ходить по округе в поисках помощи у беспомощных. Разве могу я помешать этому потоку Жизни, который несет нас с немыслимой и неукротимой силой в нужном ему направлении. Разумно было бы склониться в почтении перед мощью этого течения и смириться с его направлением. Кто сможет повелеть реке не впасть в океан?
Лекари это лишь лицедеи, которые с помощью различных ухищрений отвлекают своего пациента от той острой боли, которую вызывает движение в этой пучине.
Если кто-то из нашей братии всерьез полагает, что может кого-то излечить, значит, он еще не разумеет своего дела.
— Я помогу тебе, мой друг, я также вместе с тобой зашел в эту ладью жизни, и несет она нас в одном направлении, — шептал я еле слышно, — и доктор и больной лежат вместе.
Сообразительный больной просит у доктора только усмирить страдания и не требует его вылечить.
Друг, мне жалко тебя, больше чем себя! Все готово. Засучив рукава, достаю его исхудавшую кисть и ввожу ему внутривенно "добрый" препарат.
— Ну же, не будь так хмур, знай, что всегда есть будущность. Неужели у тебя не скопилась хотя бы капелька живого доверия к тому, что тебя породило. Неужели ты думаешь, что полностью исчезнешь. Сама суть человека чувствует, что такого не случится. Каждый это чувствует.
Больной смотрел на меня, и в его взгляде возникла заинтересованность.
Утешительные речи порой могут двигать камни. Сейчас, друг, еще секундочка, и морфий перенесет тебя в другую обитель, где нет этих проклятых вопросов.
Кто-то что-то измыслил, увидел, перенял, и мы впускаем это в себя и живем в окружении словесной эквилибристики. Но Ее Величество Боль, вот что не придумано, вот чью власть можно испытать в полную силу!
Как вытянуть человека из зыбучих песков времени? Само время является нестареющим и всеядным. Что-то постоянное можно найти только вне времени. Как бороться со временем, будучи его же порождением?
Эти мысли начали становиться плотью ума. Как мне после этого продолжать практику врача? Как выходить к больным и лгать им в лицо о возможности излечиться. Все! Кончилась очередная успешная карьера. Здесь, прямо передо мною, лежит последний пациент. Сегодня мне открылась правда.
Больной закрыл глаза. Пока он отдыхает от ощущения жизни, его плоть готовится принять другую форму: уже с нетерпением пробуждаются силы распада, заложенные в каждое тело. Заботливо прикрываю его туловище одеялом и поправляю подушку. Это все, что я еще могу сделать для тебя, мой новый друг.
Больше не прозвучит в ночи мой колокольчик, больше не будут ждать чужие лошади у ворот. Правильный момент, нужная ситуация может мгновенно изменить тебя.
Я сложил свои инструменты и вышел из комнаты. Родители и еще один худой мужчина с жидкой бородкой подошли ко мне.
— Может, выпьете чаю? Еще есть кисель.
— Спасибо. Я сыт и очень устал.
Они дожидались моего вердикта.
— Как он?
— Надежда есть. Я ввел ему сильное лекарство. Также, оставляю вам скляночку с новым лекарством. Давайте по пять капель три раза в день.
— Доктор. Как выразить вам нашу благодарность! — отец протянул мне деньги.
Я отказался от них, сделав отвергающий жест незанятой рукой. Брать деньги за обещание. Это было бы настоящим глумлением над этими добрыми людьми. С отвращением вспомнил, с каким скрытым удовольствием ранее принимал подарки и разные благодарности.
Вьюга уже стихла. Я вручил им обещанную бутылочку с успокоительным травяным настоем. Не торопясь повязал шарф, надел пальто и меховую шапку. Уже выйдя во двор, обернулся к домочадцам, у которых осталось чувство недосказанности и изумления.
— Скажите, вы правда верите в Бога?
Мать тревожно посмотрела на супруга, а он неуверенно и услужливо сделал шаг мне на встречу.
— Доктор, почему вы это спрашиваете?
Я не стал отзываться. Пройдя по узорчатым снежинкам, немилосердно вминая их в землю подошвами сапог, сел в повозку. Кучер тронул лошадей с места, и мы направились к дому.
Человек не знает о том, существует ли какая-нибудь перспектива после смерти, но все равно рожает детей. Тяжело примириться с неведением, ведь ты родился, что-то делал, к чему-то стремился, но в какой-то день тебя не станет. Парадоксальность этой ситуации потрясает. Прошли тысячи лет, но ответа нет, а любая религия и философия со временем выцветает и превращается в атавизм. Полагаю, что каждый родитель должен быть до конца честен и попросить у своих чад прощение…
А что, если Его и вправду нет? Как-будто бы Он должен быть, но я желаю знать правду наверняка, и наслаждаться этим знанием и жалеть всех, кто не знает. Какое бы это было счастье — знать что-то по настоящему, без сомнения. За всю жизнь мы так и не получаем ни одного проверенного, бесспорного ответа на самые главные вопросы.
Не помню, кто это сказал, что поиск смысла жизни относится к проявлению инстинкта самосохранения, и он оказался прав.
Но все же жизнь прекрасна, и нет такой работы, которую нельзя покинуть. Оставляю врачебную практику навсегда. Пусть другой сейчас ходит к больным и успокаивает их. Лучше сооружу парник и буду выращивать томаты. К счастью, у них нет нервных окончаний и они не испытывают страданий, проходя свой путь во времени.
Один из результатов труда это переработка незримого времени в осязаемый результат.
Для меня итогом стал тот снежный день, последний пациент, последний вопрос и последний ответ.