Дуся Шаталова родилась в деревне Погудаевка, Покровского района Орловской области за год до революции.
Её отец Иван Данилович имел своё крестьянское хозяйство, держал торговую лавку, был хозяином и крепко стоял на ногах. Сыновья, подрастая, один за другим включались в нелёгкий крестьянский труд. Летом на полевых работах, зимой по снегу на санях за товаром или промышлять извозом. Труд нелёгкий, добавлю, и опасный, за что деревенские Шаталовых уважительно звали купцами.
Как и полагалось русскому купцу, Иван Данилович имел крепкие кулаки и не отказывался поучаствовать в кулачных боях "стенка на стенку" с соседней деревней. Поэтому и жену себе выбрал первую среди красавиц, статную девицу польских кровей с длинной плотной косой и гордой осанкой. Красавица его, год за годом, родила 16 мальчиков и только 17-я, получилась девочка, мамина копия, которую и назвали Дуськой.
Среди братьев были и свои музыканты, деревенские учителя, счетоводы, кузнецы, извозчики. Жили не тужили, трудом своим кормились.
Казалось всё шло хорошо, семья большая, здоровая, пьяниц и лодырей нет, все способные к образованию и труду. Строго соблюдали христианские традиции, в дни праздников в его семье было принято разносить подарки нуждающимся, особенно вдовам и сиротам.
С революционным переворотом жизненный уклад семьи разом рухнул. Новые вожди-ленинцы, вместо того, чтобы найти контакт с деловым крестьянством, всех фермеров возвели во враги революции.
Где-то, в каких-то теоретических трудах марксизма, крестьянину отводилась роль наёмного рабочего, пристёгнутого к общественной собственности на землю.
По надуманной в тиши своих кабинетов теоретиков от идеологии, государство рабочих и крестьян могло продвигаться к коммунистическому благополучию только с ликвидацией частных крестьянских хозяйств и созданием крупных колхозов.
И пошло-поехало...
Для внедрения в жизнь фантазий питерских революционеров, прежде всего власть в крестьянской сфере вручили деревенской бедноте, или как их называли односельчане - болтунам, лодырям и пьяницам. Прикрывшись демагогией, популистскими лозунгами «краснопёрая» беднота взялась за коллективизацию фермеров.
Трудовая семья Шаталовых от новой власти получила статус - «кулаков», или врагов революции. Для них придумали даже тезис "усиление обострения классовой борьбы" по которому кулачество подлежало уничтожению, как класс. Детям из семей кулачества запретили получать образование, учиться в обычных школах. Только в спец-интернатах на высылках за Уралом в Сибири.
Понятно, что всё это насилие вызывалов открытый крестьянский бунт, на подавление которого «Рабоче-Крестьянская» Красная Армия патронов не жалела и даже применялись средства массового поражения.
Развязав хлебопашцам террор, революционеры и не заметили как голод накрыл благополучную страну. Общественные хранилища были пусты, а кушать всем хотели три раза в день. И поехали «красные продотряды» грабить и добивать крестьянство.
Вооруженные «продбойцы» от деревни к деревне, от двора к двору выгребали из «кулацких» добротных сараев зерно пшеницы, приготовленную к посевной следующего года. Тех же, кто оказывал сопротивление выводили в поле и расстреливали, не задумываясь, а где завтра-то будут зерно брать?
Но, думать, был не их образ жизни.
В Погудаевку вошел такой прод-отряд. Набить телеги продуктами. Председатель ячейки местной бедноты обозначил на раскулачивание адрес зажиточного двора Шаталовых, пока чайком баловались да пообсуждали победу Мировой Революции во всём мире, человек сбегал и предупредил Ивана Даниловича, - беги,по твою душу красные прибыли.
Получив такое серьезное предупреждение, старшие Шаталовы успели скрыться где-то в поле. В доме осталась хозяйка да малые дети. Думали, авось обойдётся.
Отряд бесцеремонно перестрелял собак и въехал в чужой двор. Привычно разошлись к осмотру, что брать и грузить на леги. В этом дворе было чем поживиться.
Красный командир в давно нестираной гимнастерке, не спросив разрешения, вошёл у хату, уселся на почетное место, его солдат встал за спиной.
- Ну мать, рассказывай, куды сбежал твой купец. Мне нужно знать, что и куда враг революции зарыл от советской власти.
Не молчи, баба, рассказывай, коль ещё жить тебе не надоело. А я вижу не надоело, кулачковых деток вон аж сколько, семеро по лавкам.
За окнами было шумно, бойцы выгребали из подвала продукты, ловили кур, найдя в торговой лавке самогон и сахар, дружно хохотали.
Женщина молчала. Горько ей было слышать, как бесцеремонно растаскивают труд всей семьи. Страх за голодную зиму сковал голос.Прикрыв грудь своими натруженными руками стояла в оцепенении перед красным командиром.
- Ну, шо, долго ешо молчать будешь? Где кулак твой!? - настойчиво повторял командир.
Не дождавшись ответа, встал, резко взмахнул плеткой и несколько раз стеганул женщину. Та только взвизгивала от боли. Дети в страхе разом попрятались, кто куда. Только пятилетняя Дуська, мамина любимица, подняв кулачки, с рёвом кинулась на защиту мамы.
В тот же момент, атака маленькой девочки была доблестно отбита ординарцем командира. Удар приклада кавалерийской винтовки зараз пришелся в детский лобик. Тельце девочки отлетело и безжизненно скрючилось на полу хаты.
Мать, не чувствуя боли от плётки, дико закричала: - Убили, убили доченьку. Потеряла сознание и упала рядом.
Красный командир, неодобрительно глянул на своего солдата, покосился на перепуганных до смерти детей и вышел из хаты. Как бы оправдываясь перед своими, кинул: - На обратном пути ещё разок сюда заедем...
Закончив богатую погрузку, отряд затянул песню и покатил дальше.
Девочка пролежала в коме до утра. Удар в область лобного узла зрительного нерва бесследно не прошёл. И во взрослой жизни у неё периодически случались приступы ужасающей головной боли в области лба. Говорила - на погоду, а что там было реально, никто не знал. Медицину, как и крестьянство, разрушили.
Иван Данилыч не стал испытывать судьбу, буквально сразу продал своё хозяйство и под сочувствующие взгляды односельчан семья покинула родные места. Перебрались в город Орёл, купили дом, второй дом построили сами. Жили тихо, мирно, ничем не выделяясь среди горожан. Дусины братья занимались извозом, музицировали на свадьбах и похоронах, работали счетоводами в советских учреждениях, выполняли строительные работы по заказам. Так их миновала неизбежная депортация за Урал, куда повезли под конвоем российское «кулачество».
Дусе, как «дочке кулака», не позволили ходить в школу. Обрезали возможности умной, работоспособной девушке иметь достойную профессию. Её университеты проходили рядом с мамой, у неё училась премудростям женского труда.
А премудрости были простыми. С детства учили всегда находить себе занятие, делать что либо полезное. Сидеть без дела и просто так, ни о чём, молоть языком, она не умела. И не понимала, как такое вообще может быть, особенно когда в семье малые дети. Такое вот было российское "кулацкое" племя, ликвидированное большевиками.
В голодные тридцатые годы, Дуська подалась в Донбасс, работала на шахтах, имела от государства пайку и помогала деньгами своим престарелым родителям. В двадцать три года вышла замуж за односельчанина Ивана Шведова и в январе 1941 года родила дочку Валю. Родители умерли один за другим в середине тридцатых.
Война сразу забрала мужа и старших братьев. Мужики, не написав домой ни одного письма, пропали без вести в бестолковщине первых месяцев.
Вале шёл шестой месяц, когда рано утром с неба посыпались бомбы. Ночной грохот бомбовозов, взрывы снарядов и спешно отступающая Красная Армия в грязных, окровавленных гимнастёрках. Младших Шаталовых, вместе с другими городскими парнями с одной винтовкой на троих погнали в бой на вышколенную пехоту вермахта. Не надо много ума чтоб понять, всех перестреляли, как на учебном полигоне...
Узнав от раненного офицера где идёт бой, Дуся в отчаянии бросилась бежать на помощь браткам. Но было уже поздно. Бой закончился. Вдалеке за рельефом она слышала гортанную немецкую речь, громкие команды. Ползая по полю среди трупов молодых парней нашла всех своих.
Братья далеко и не разбежались, так и упали друг подле друга. Лежали с застывшими на лицах гримасами. В рваных ранах уже копошились насекомые, последние дни сентября выдались тёплым. Все парни в неестественных позах в своих светлых городских кровавых рубахах. Их даже не переодели в военную форму,
Страха быть убитой у сестры не было, только крепче сжимала губы, чтоб не зарыдать, не выдать себя.
Ползком оттаскивала тело к оврагу и вновь ползком возвращалась за следующим. Когда всех перетаскала, сняла с пояса у кого-то сапёрную лопатку и похоронила братьев по христиански.
Всё!
С последним брошенным комком земли, она вдруг ощутила, что осталась в этом мире совсем одна. Её семья перестала существовать.
Руки, ноги дрожали от усталости, не слушались. Горло пересохло. Захотелось просто лечь на эти сырые холмики и умереть рядом с ними.
Но нет! Током пробило, там, у чужих моя Валюшка, одна, не кормлена. Надо выбираться, доползти к роднику, напиться, а иначе до города не дойду.
Наступили суровые времена немецкой оккупации. Особенно тяжко стало в зимнее холодное время. Дуся привязывала годовалую Валю к спине и с ней ходила от одной мусорки к другой, что были рядом с немецкими солдатскими столовыми.
В одну из таких столовых её взяли на работу уборщицей-посудомойкой. Примотает Валю к спине и работает пока её не отпустят отдыхать. Или, если тепло, посадит ребёнка в пустой ящик из под овощей на той же кухне и работает, одним глазом за Валей следит.
Бывало немецкий солдат подойдёт к ребёнку и кормит её чайной ложечкой кашей с маслом из своей миски, да молока даст запивать. Валя причмокивает, ручонки к ложке тянет, а немцы сами хохочут от умиротворения. Так, на солдатских объедках и выживали.
На трудолюбивую, исполнительную Дусю, за которой тянулся «кулацкий» шлейф, обратил внимание немецкий повар, который готовил для старших офицеров, взял её подручной и не ошибся.
За год, работая с немецким поваром, Дуся переняла многие премудрости кулинарного искусства. Легко работала с тестом, научилась делать самые сложные выпечки, умела вкусно приготовить мясные и рыбные блюда, заливные и прочее из европейской кухни.
А поскольку все на кухне говорили только на немецком, то и Дуся вскоре заговорила на немецком.
В 1943 году, советская армия неудержимо наступала на Орёл. Дуся не долго думая, Валю в охапку и, где пешком, а где на санях ушла в свою родную деревню Погудаевку к престарелым родственникам по матери. От греха подальше...
На освобождённых территориях в советскую армию стали набирать женщин-военнослужащих. Врачами, санитарками, телефонистками, радистками, поварихами и других нужных армии профессиях.
В 1943 году после боёв на Курской Дуге, Дусю демобилизовали в 60 Ремонтно Восстановительный Танковый Батальон, на хозяйственную должность. Валя осталась на попечительстве дальних родственников.
Что там с ней происходило и что оставило такой глубокий шрам в душе ребёнка, никто никогда так и не узнал.
В батальоне она взвалила на себя всю кухню, хранение и заготовку продуктов.
Молва о её таланте вкусно накормить начальство быстро распространилось среди командного состава фронта. Начальство не отказывало себе сделать крюк и заехать в РемБат60 к «Дуське на борщечок».
Молодая, стройная, красивая женщина не могла не приглянуться комбату. Они потянулись друг к другу и их отношения сохранились до конца жизни.
*****
Пройдут годы. В конце пятидесятых, недалеко от рабочего посёлка «Химстрой» строился город Сумгаит. На стройках ещё работали пленные немецкие солдаты «ТрудАрмии». Голодные, измождённые в изодранных армейских гимнастёрках.
Бывало, Евдокия Ивановна сварит картошку в мундирах, яичек десяток, хлеб, сало, соль, нарежет пластинами несколько головок лука. Завернёт в газетку и скажет:
- Вить, давай, смотайся к пленным, отдай, пусть поедят, жалко на них смотреть, люди же.
Витя приладит к багажнику своего велосипеда бумажный кулёк и погнал к стройке. Подъедет поближе и встанет. Часовой с винтовкой тоже глянет на Витю и как бы, ненароком, отвернётся, как бы дает добро. Витя протянет кулёк немцам и говорит:
- Essen biete, meine Mutter gesagt, fur Sie.
Пленные обтирали свои руки о гимнастёрку, спокойно, без драки и шума подходили и разбирали содержимое кулька, делились друг с другом. А часовой стоит в пол оборота и только искоса подглядывает.
Этим Евдокия Ивановна отдавала свой моральный долг за ту кашу, что в солдатских мисках подавали Вале немецкие солдаты. Солдатская каша позволила им выжить, не умереть с голода.
Добро, как и Зло, оно обязательно возвращается. Даже через десятилетия. Такая вот, не убиваемая ничем, русская доброта была у Евдокии Ивановны. И это, несмотря на всё пережитое.
«Времена не выбирают, в них живут и умирают» - этой красивой фразой Бориса Пастернака хотелось бы закончить рассказ.
-------------------------------
*Евгений Пекки. Бобруйская быль. 1944. Главы из повести. http://www.proza.ru/2017/11/27/811
Иллюстрация автора: Дуся Шаталова. Германия 1948 год.