Еще вчера в 5 утра Фонтанка была тиха и прозрачна.
Серый песок на дне – почему серый?! – прежде, до дикого разгула водных туристов, песок был ярок и желт, как у бережка Невы за лопухами у Смольного, где бил блокадный родничок, пока не пришли новые власти и закатали все живое в бетон.
Серый песок на дне Фонтанки был мертв и пуст – ни малька, ни рыбешки, ни водорослей вдоль гранитной обшивки.
Из-за домов Правобережья вставало солнце.
Синее небо с белыми облаками казалось нарисованным, и теплого дня не обещало.
А сегодня с утра – облака-тучи, и старый ворон кричит нам с конька крыши Аничкова Дворца:
– Привет-привет, где пропадали?
– Привет, Карлуша! – радостно кричу ему. – Болели мы. Долго.
Ворон планирует вниз, приземляется рядом с нами на узкий парапет, идет рядом и что-то говорит негромко – для человечьего уха.
Я и не знала, что он умеет так тихо разговаривать.
А он все говорит, почти шепотом, – о чем-то наболевшем рассказывает.
Я, собака Маруся и шествующая в одной с нами шеренге по перилам над Фонтанкой большая птица - Карлуша… Представила, как все это выглядит со стороны и тут же забыла. Даже не хихикнула…
– Карлуша, где твоя семья? – спрашиваю я. – У тебя ведь была жена, я помню, как ты сватался, и вся твоя стая уговаривала тебя не селиться на нашем роскошном каштане. А потом злые люди спилили каштан, и ты долго спрашивал, почему я разрешила это сделать.
Я не все могу, Карлуша! Злых стало много… Так, где твои, почему ты один? У тебя ведь два сыночка подрастали. Ты их воспитывал. А вас всех – твоя Ворониха строила. Строгая она у тебя. Где все?
Спрашиваю, словно сама с собой говорю. На ответ не рассчитываю.
А он вдруг что-то отвечает мне полушепотом, и я просто обалдеваю, я совершенно перестаю что-то понимать, оттого, что осознаю, что Птица именно рассказывает!
Вот, кто-нибудь проснется в такую рань, нечаянно выглянет в окно и увидит нашу троицу.
Подумает: померещилось. Чертовщина какая-то…
А никакой чертовщины.
Просто друзья вдоль Фонтанки гуляют…
– Так где все твои, Карлуша? – снова спросила я и пристально посмотрела ему в глаза.
И увидела, как постарел он за эту чертову зиму, когда все мы болели, как сдал…
Он понял, что я увидела это. Сделал еще пару шагов, споткнулся, зацепившись за что-то когтем, но не упал – привычно сбалансировал крыльями. И на левом антрацитово-черном его крыле я увидела вдруг белое-белое перышко…
Он взглянул на меня, взлетел на молодую липу, резко крикнул и снова опустился на перила Фонтанки.
А над крышами домов на противоположном берегу реки стали подниматься в небо большие черно-серые птицы.
И я поняла, что это его стая заволновалась, услышав крик, и что они все время наблюдали за нами. И, наконец, до меня дошло, почему он так часто поглядывает на пакет в моих в руках.
– Так вы голодны?! Вы хотите есть? Здесь ничего нет, Карлуша. Ты приходи в наш двор. Я дам вам хлеба.
Он молчал, и белое перышко, белое-белое в его темном оперенье было, как неожиданная ранняя седина…
– Карлуша, ты прилетай прямо сейчас, – тихо сказала я. – Мы домой идем. Трудное время, правда? Но ничего. Ты прилетай.
Когда мы с Марусей прошли арку, он уже стоял в центре двора на серых, как песок Фонтанки, плитах и ждал.
Ольга ЛАНСКАЯ,
Санкт-Петербург
18 мая 2016