Лестница, ведущая во внутренний двор крепости, поросла пучками зеленой травы. На каменных ступенях, стертых прошедшими веками, сидит, чуть наклонившись вперед, грузный мужчина. Седой мальчишеский чубчик зачесан набок, когда-то большие серые глаза на одутловатом лице превратились в щелочки, тонкие губы скрывают подобие улыбки. Ворот светлой тенниски широко распахнут, левая рука упирается в колено, в правой – дешевая сигарета.
Над ним – выцветшее, почти белое от жары небо. Вокруг – старинная крепость - замок, над стенами которой витают отзвуки былой славы ордена крестоносцев. Долгие века крепость называлась «Крак де л'Оспиталь», или «крепость госпитальеров». И лишь в XIX веке первый европейский исследователь замка, французский археолог и востоковед Эммануэль Гийом-Ри назвал ее «Крак де Шевалье», «рыцарский замок». Так написано на табличках, развешанных на сложенных из известняка и облицованных белым камнем стенах, но пожилой мужчина плохо знает английский. Его полуулыбка обращена к собственным воспоминаниям.
Неуловимо для глаза от стены крепости отделяется фигура в черном ниспадающем до пят плаще с капюшоном. Под плащом – туника из грубой шерстяной ткани, подвязанная белым шнуром.
- Что ты делаешь?
С первых звуков бесстрастного голоса спина мужчины напрягается. Ему казалось: здесь ничто не может нарушить его покой.
- Курю, - он слегка поворачивается, чтобы увидеть обратившегося к нему.
- Тут нельзя курить.
- Здесь нигде нет таблички.
- Потому, что это понятно. Разве для того, чтобы не оскверняли святое место, обязательно вешать табличку?
- Все-все, - мужчина затушил сигарету, сунул окурок в пачку, - не бойся, я заберу это с собой.
Тот, кто подошел, стоит рядом, внимательно наблюдает. Лица по-прежнему не видно, в голосе проскальзывают сочувственные нотки:
- С твоим давлением - нельзя курить.
- Откуда ты знаешь про давление?
Мужчина пытается приподняться, но странный собеседник кладет руку ему на плечо, легко нажимает:
- Для этого не надо быть пророком: достаточно увидеть цвет твоего лица.
Молчание длится долго. Рядом ходят группы туристов, экскурсоводы заученно рассказывают историю крепости на французском, английском, немецком языках. Никто не обращает внимания ни на фигуру в черном, ни на пожилого мужчину, плохо переносящего жару: с каждым может случиться.
- Ты уже был здесь когда-то?
- Много лет назад. Работал в Ираке, запускали ТЭС в Бейджи. Скинулись с ребятами и приехали посмотреть замок. Экскурсовода не было: сдали по реалу какому-то грязному деду, а он сразу исчез. Так что никаких исторических фактов почерпнуть не удалось. Прости, это был ты?
Собеседник откинул капюшон, засмеялся:
- Ну, что ты, я гораздо старше.
Мужчина с удивлением рассматривает небольшую аккуратную рыжеватую бороду, русые, постриженные до плеч, падающие на уши волосы, голубые глаза, выделяющиеся на бледном незагорелом лице:
- Старше?! Почему ты со мной разговариваешь? Меня же там нет. И на каком языке мы говорим? Ты знаешь русский?
- Разве это важно? Ты задаешь не те вопросы. Лучше расскажи о себе. Кто ты?
- А это важно? Наладчик.
Мужчина усмехнулся:
- Как бы объяснить попроще… Я могу понять, почему не работает то оборудование, которое должно работать. Понимаешь? Например, по характеру факела в топке котла скажу, хороший размол угля или плохой. Различные критерии и уравнения, конечно, важны и обязательно должны быть в учебниках и справочниках по теплотехнике, но при запуске на станциях все решают «боевые коты», а не критерии.
- Что такое «боевой кот»?
- Была такая книга, «Парень из преисподней», когда-то я читал ее, перепечатанную на машинке, в «Самиздате». Там главный герой, бойцовый кот - все умел делать сам, и во всем полагался лишь на себя.
- Я не умею читать, только слушаю разговоры посещающих крепость. Никто из них никогда не хотел стать котом. Ты хотел?
- Да, бойцовым.
- Получилось?
- Получалось. Пока не стала облезать шерсть… У котов, даже бойцовых – тоже свой век.
- Я буду называть тебя Наладчиком.
- А как мне звать тебя?
- Госпитальером.
Утес, на вершине которого воздвигнута крепость, находится неподалеку от дороги, ведущей из Антиохии Сирийской к Бейруту и Средиземному морю. Кажется, не люди - сама природа вознесла на гигантской ладони крепость на высоту 650 метров и оставила, окруженную облаками. Ниже - поросшие лесами горы, террасы полей, белые пятнышки пасущихся овец. Порывы ветра иногда доносят запахи моря: оно рядом.
Собеседники сидят на ступенях одного из самых красивых замков мира, когда-то поразившего воображение Лоуренса Аравийского, но смотрят словно бы внутрь себя, занятые разговором.
- Почему ты удивляешься? Не знаешь, кто такие госпитальеры?
- Вроде рыцари. Но ты же не рыцарь… И вообще, это было так давно.
- Для тебя - давно. Для меня - вчера. Ты смешной: по-твоему, рыцарь - обязательно в кольчуге? Все у меня есть: и кольчуга, и красное сюрко с белым восьмиконечным крестом, и шлем… Уж извини, по-домашнему встретились.
Насмешливость госпитальера, как ни странно, убеждает Наладчика в его правдивости:
- Ты дух?
- Не больше, чем ты.
Молчание затянулось. Впрочем, им, отгороженным толщиной каменных стен не только от пространства, но и от времени, растянутость часов и быстротечность веков не кажутся чем-то удивительным.
- Почему ты здесь? Вспоминаешь, как был здесь когда-то?
- Нет. Вспоминаю, что писал женщине, которую любил. Мне казалось: вокруг нее столько умных, талантливых, вот и хотелось тоже выделиться. Хотя бы тем, что единственный из всех ее знакомых, побывал в этом замке и мог рассказать о нем.
- Ей понравилось?
- Не знаю. Да я толком и не понял, что видел: какие-то маленькие комнатки, бессистемные переходы и коридоры, здоровенный зал с кучей входов. Зачем зал, понятно – рыцари пировали, но что можно было делать в остальных клетушках? Единственное, что сразу стало понятно и близко – казарма для простых солдат и что-то вроде бани. Вы, крестоносцы, были очень маленькими: в ванночку с трудом поместится мой тринадцатилетний внук. Штук пятьдесят этих ванночек, расположенных словно лепестки ромашки по кругу, над каждой – каменный желоб для воды, а слив из всех в одно большое отверстие в центре купальни.
- Ты писал ей про ванночки?
- Я сердился. Это была ночь перед командировкой. Я казался сам себе таким же простым солдатом, которого ждала битва с каким-нибудь Саладином, а она не хотела приходить ко мне, хотя бы во сне.
- Пришла?
- Не скажу, - в глазах проскочили мальчишеские искорки и погасли.
Наладчик нахмурился, с досадой потер левую сторону груди:
- Моя очередь задавать вопросы. Как ты стал крестоносцем?
- Долго рассказывать. Сначала я стал паломником.
- Тебе это было нужно?
- Да. Христос говорил исцеленным им людям: «Поднимись и иди». Я думал, это: «Иди и прими свой крест». Думал, надо отречься от самого себя, чтобы следовать за кем-то другим.
Госпитальер помолчал, потом добавил:
- Мне была нужна осязаемая истина, которую можно увидеть и потрогать руками. Осязаемые знаки незримой реальности – это звучало так красиво... Хотелось сказать вслед за другими: «Я - тот, кто все видел собственными глазами».
- Увидел?
- Не дошел, не сложилось. Хочешь, я расскажу тебе о крепости, чтобы ты не говорил: «бессистемные переходы и клетушки»?
- Мне трудно ходить.
- Тебе и не надо никуда ходить, ты и так все увидишь.
- Наше могущество на этой земле всегда держалось на толщине стен и неприступности крепостей. Начнем со входа. Видишь, единственный вход в крепость продолжается темным длинным туннелем – широким для всадника, но узким для повозки. По бокам ниши. Несколько бойцов, стоя в этих нишах, могут остановить продвижение армии. На выезде из туннеля световой колодец. Здесь на нападающих, ослепленных солнечным светом, сверху полетят стрелы, камни, польется горячая смола. Затем поворот почти на 180 градусов; атакующие столпятся, замедлят бег и это даст преимущество защитникам.
- Я шел в темноте по туннелю и недоумевал: зачем все это…
- Нам было чем гордиться: мы пригласили лучших специалистов фортификационного искусства и опытных каменщиков со всей Европы. Маленькая крепость курдов превратилась в колосс, окруженный двумя стенами толщиной от трех до тридцати метров. Линии стен повторяли скругленные формы холма. Скошенное утолщение у основания внешней стены защищало от подкопа или подрыва. Узкие щели бойниц, почти неуязвимые для снарядов, расширялись внутрь, образуя в стенах ниши, похожие на длинные коридоры. Высокие смотровые башни позволяли издалека увидеть противника и надежно скрывали дозорных. От восточной надвратной башни к донжону вели не лестницы, а наклонные пандусы: петляющий тесный проход мешал стрелять из стенобитных орудий, а резкая смена теней и света сбивала с толку.
- Ты говоришь как инженер-строитель, а не как рыцарь.
- Я говорю, как человек, знающий военное искусство, как ты свои станции и котлы.
- Что такое донжон?
Госпитальер усмехнулся:
- Как бы это тебе объяснить попроще…
Башня внутри защитного пояса. Она поднимается над уровнем крепости, позволяя защитникам - лучникам стрелять, оставаясь недосягаемыми для нападающих с осадными лестницами. Единственный вход в нее поднят над уровнем земли, чтобы нападающие не могли использовать таран. Продолжать?
- Да. Жаль, внук не слышит: он любит играть в рыцарей.
- Ты ему перескажешь. Так вот: территория замка делилась на нижний двор, откуда защищали внешние стены крепости и верхний, с которого в случае прорыва обороняли внутреннюю часть замка. Различные части замка и разные уровни соединялись переходами и винтовыми лестницам, встроенными в толстые стены. Лестницы закручивали по часовой стрелке: так защитникам удобно держать меч в правой руке, а движения нападающих - стеснены. Кроме мощных дверей и крепких замков были дополнительные сюрпризы: выступающие камни на лестницах, ступеньки разной высоты и глубины. Защитники замка привыкли к ним, а нападающий мог оступиться и это стоило бы ему жизни.
- И все-таки вас победили.
Госпитальер ответил не сразу:
- В этом крепости похожи на империи: раньше или позже, но и тем, и другим суждено пасть. Я не закончил рассказ. В замке было все, что нужно для жизни: огромный, выложенный камнем бассейн для сбора воды, акведук по которому из горного источника на кухню поступала питьевая вода. Огромную печь для выпечки хлеба постоянно поддерживали горячей, или хотя бы теплой, чтобы не тратить сутки на разогрев. Ветряные мельницы мололи не только зерно, но и сахарный тростник, была своя маслобойня.
Двери и оконные отверстия Большого зала, в котором ты был, выходили на крытую сводчатую галерею, спасающую от палящего солнца. В часовне рыцари перед боем молили Бога о даровании победы. Стены храма украшали знамена и военные трофеи, оружие погибших воинов и сбруи их лошадей. Капелла в три пролета с коробковыми сводами, комната великого магистра ордена с тонкими стрельчатыми колоннами – все это поражало филигранной отделкой.
Тот же, кто поднимал голову вверх, читал надпись над одним из оконных проемов Большого зала:
«Тебе - богатство, мудрость, красота,
но берегись все развращающей гордыни».
Гордыня нас и сгубила. Мы казались сами себе вечными. Не каждый человек в отдельности, а все вместе, как оплот христианства, понимаешь?
- В молодости всегда кажется, что уязвимы и смертны все, кроме тебя. Пока не поймешь, что и тебе грозит то же, что всему миру.
- Белый восьмиконечный крест госпитальеров символизировал чистоту намерений. Мы давали обет бедности, целомудрия и повиновения, защищали Святую землю и помогали паломникам. Кстати, тот самый легендарный Саладин, о котором ты упомянул, не сумел взять замок, ушел ни с чем.
Но изменить то, что мусульмане считали эту землю своей – было не в нашей власти. Ты верно сказал: у каждого свой век. Наш закончился, когда бесславно закончились крестовые походы.
Все замки христиан в регионе пали, лишь Крак де Шевалье со своим гарнизоном стоял неприступный.
Но пришел и наш черед. Бейбарс I, султан Сирии и Египта, окружил замок. Все, что его войска смогли сделать ценой громадных усилий – прорвать внешнее ограждение и проникнуть в нижний двор. Противостояние могло затянуться на годы. И тогда Бейбарс пошел на подлог: приказал изготовить фальшивое письмо от имени Великого Магистра ордена Госпитальеров, в котором осажденным предписывалось сдаться.
Султан дал слово, что разрешит защитникам вернуться в свои дома, и гарнизон открыл ворота. Так пал замок, который 130 лет был неприступным.
- Султан казнил оставшихся в живых рыцарей?
- Нет. Бейбарс сдержал слово – отпустил их во Францию. Несмотря на бесчисленные опасности в пути, некоторым все же удалось добраться домой невредимыми.
- А ты?
- Я... остался и нарушил обет повиновения.
Я видел, как Бейбарс превратил часовню замка в мечеть. Вскарабкавшись по ступеням каменного трона (они называли его «минбар»), имам читал там свои проповеди.
- Жалеешь, что остался?
- Папа Урбан II обещал полное отпущение грехов тем, кто умрет, защищая Святую Землю. Вместе со всеми я кричал тогда: «Deus lo volt (так хочет бог)». Но я остался жив, согрешил и не раскаялся. В назидание меня оставили здесь навсегда.
Я устал. Иногда мне кажется, что моя религия любит побежденных героев больше, чем победителей. А я не боялся гордыни, глядя на непокоренный каменный крест на сводах часовни, в которой завоеватели поставили минбар. Они так и не смогли убрать его.
Два мощных яруса стен, возвышающиеся башни, толстые стены из каменных блоков, прорезанные бойницами, сводчатые потолки галерей обычно не прислушиваются к легковесным разговорам посетителей. Но каждое слово остается в них. Как надпись на латыни в рыцарском зале, как арабская вязь Бейбарса, восхваляющая его подвиг.
Время само разберется, что надо оставить, а что исчезнет, как исчезают секунды и минуты жизни.
- Тебе становится легче, правда?
- Да.
- Скажи, почему ты все-таки пришел сюда?
- Мне хотелось подумать о той женщине. Только подумать.
- Ты оставил ее?
- Да.
- Почему?
- Ты же сам сказал: чтобы следовать за другим, надо отречься от себя. Я не смог.
- Ты захотел, чтобы она тебя вспомнила?
- Я знаю: она помнит.
Паузы в разговоре становились все длиннее: молчание говорило больше слов.
- Надо возвращаться. Ты можешь отпустить грехи?
- Могу, я был рыцарем-монахом, и остался им. Но мне кажется, ты спешишь.
- Не знаю… да по правде говоря, не знаю, в чем каяться. Явных подлостей в жизни вроде не совершал. Жене причинял боль – это да…
- Ты любил женщин?
- Трех.
Наладчик взглянул собеседнику в глаза, неуверенно спросил:
- Это много?
- Не знаю. Мне не довелось любить ни одну.
- Тогда ты не поймешь.
Ему было трудно говорить: он задыхался, но заговорил быстро, проглатывая слова:
- Эта книга Стругацких, «Парень из преисподней», она сейчас бы показалась наивной, агитационной, тот, кто не читал ее - ничего не потерял. Но конец мне запомнился: герой возвращается на свою планету, хотя на Земле гораздо лучше. Вот и мы с той женщиной должны были из вымышленного мира вернуться каждый на свою планету.
- Это было больно?
Он отвернулся и не ответил.
Издалека донеслось: «Поднимись и иди».
Темный туннель наконец закончился. Мужчина открыл глаза и в мареве тумана разглядел склонившееся заплаканное лицо жены:
- Как хорошо, любимый, что ты пришел в себя. Мы так испугались.
С трудом поднял руку, погладил поседевшие пряди:
- Ничего, родная, я вернулся.
Иллюстрации - из интернета.
Исторические сведения взяты с сайтов в интернете, посвященных крепости, и книги Р. Перну "Крестоносцы".