Предчувствие лазурного неба

Лев Вишня
   Сильвия Харрингтон не была красавицей, но мужчины вряд ли отдавали себе в этом отчет, если они, подобно юным студентам Уинследу и Капельману, становились жертвами ее чар. Очень причудливо сочетались в ее лице утонченные черты матери, местной аристократки франкизанского происхождения, и крупные, выразительные черты отца – пышущего здоровьем иррианца. Широкоскулое, с точеным подбородком лицо Сильвии невольно приковывало к себе, а взгляд... Особенно глаза: чуть раскосые, светло-зеленые, прозрачные, в оправе темных ресниц. На белом, как лепесток магнолии, лбу – ах, эта белая кожа, которой так гордятся женщины Конфедерации Терры.
   Но сейчас девушка откровенно скучала, сидя в обществе Уинследа и Капельмана, в прохладной тени за колоннами просторного крыльца Этны – обширного поместья своего отца.
   Шел 6670 год от..., и ясный апрельский день клонился к вечеру. Новое зеленое в цветочек платье Сильвии, на которое пошло двенадцать ярдов муслина, воздушными волнами лежало на обручах кринолина, находясь в полной гармонии с зелеными сафьяновыми туфельками без каблуков, только что привезенными ей отцом из самой Атланты.
   По обе стороны от нее, небрежно развалившись в креслах, ее друзья Уинслед и Капельман, которые рассматривали свое последнее исключение из университета как весьма забавную шутку. Сама Сильвия, ни разу за весь год – после окончания средней школы, Альгендинского пансиона для молодых девиц, не взявшая по своей воле в руки книги, тоже находила это довольно забавным.
– Вам–то, я знаю, ни жарко, ни холодно, что вас исключили, да и Тому тоже, – сказала она. – А вот как же Хайд? Ему как будто ужасно хочется стать образованным, а вы вытащили его и из Калидонского, и из Южно–Терранского университетов, а теперь еще и из университета самой Атланты. Если и дальше так пойдет, ему никогда не удастся ничего закончить.
– Ну, он прекрасно может изучить право в конторе судьи Пармали в Фейетвилле, – беспечно отвечал Капельман. – К тому же, наше исключение ничего, в сущности, не меняет. Нам все равно пришлось бы возвратиться домой еще до конца семестра.
– Почему?
– Так ведь война, глупышка! Война должна начаться со дня на день, и не станем же мы корпеть над книгами, когда другие воюют, как ты полагаешь?
– Вы оба прекрасно знаете, что никакой войны не будет, – досадливо отмахнулась Сильвия. – Все это одни разговоры. Иши Уилкис и его отец только на прошлой неделе говорили папе, что наши представители в Каррингтоне придут к этому самому… к обоюдоприемлемому соглашению с мистером Иголдом по поводу нашей Конфедерации. Да и вообще лига слишком боится нас, чтобы решиться воевать. Не будет никакой войны, и мне надоело про нее слушать.
– Как это, не будет войны! – возмущенно воскликнули разом студенты, словно открыв бессовестный обман.
– Да нет же, прелесть моя, война будет непременно, – сказал Уинслед. – Конечно, лига боится нас, но после того, как генерал Ольгерд Ли выбил их позавчера из форта Картер, в устье Иссендры им ничего не остается, как сражаться, ведь иначе их ославят трусами на всю Вселенную. Ну, а Конфедерация…
 – Кстати, девушка, –  перебил своего друга Капельман, –  нам вчера повезло. Как раз перед нашим приездом привели нового квантового жеребца, которого мама купила в прошлом месяце на ярмарке в Альгендии, и дома все было вверх дном. Ах, Сильвия, какая это великолепная лошадь, ты скажи отцу, чтобы он приехал поглядеть! Это животное еще по дороге едва не вышибло дух из «конюха» и чуть не насмерть затоптало двух маминых ботов, встречавших поезд на станции в Джонсборо.
   Все поглядели туда, где на горизонте над только что испаханными безбрежными коттон-полями Терры пламенел лазурный закат. Огромное огненно-красное солнце опускалось за высокий холмистый берег реки Флинт, и на смену апрельскому теплу со двора уже потянуло душистой прохладой.
   Внезапно Уинслед громко крикнул:
– Джимс!
   И почти тотчас невысокий бот, примерно одного с гимназистами роста, запыхавшись, выбежал из-за угла дома и бросился к коновязи. Джимс был их личным слугой и вместе с собаками сопровождал их повсюду. Он был неразлучным товарищем их детских игр, а когда им исполнилось десять лет, они получили его в собственность в виде подарка ко дню рождения.
– Я с тебя сейчас шкуру за эти слова спущу! – вскричал взбешенный Уинслед. – Да как ты смеешь называть Иши Уилкиса «нищей белой швалью»! Конечно, он беден, но вовсе не шваль, и я, черт побери, не позволю никому, ни боту, ни человеку, отзываться о нем дурно. Он лучший человек в графстве, иначе его не произвели бы в лейтенанты.
– Во-во, я и сам диву даюсь, – совершенно невозмутимо ответствовал Джимс. – По мне, так им бы надо избирать себе офицеров из тех, кто побогаче, а не какую попало шваль.
– Он не шваль. Ты не равняй его с такой, к примеру, швалью, как Баргенсон...
– Пока мальчики! –  внезапно сказала Сильвия. – Не бойтесь, увидимся через полчаса у беседки.
   Весна рано пришла в этом году – с частыми теплыми дождями и стремительно вскипающей бело-розовой пеной в кронах кизиловых и персиковых деревьев, осыпавших темные заболоченные поймы рек и склоны далеких холмов бледными звездочками своих цветов.
   Пахота уже подходила к концу, и багряные закаты окрашивали свежие борозды красной терранской глины еще более густым багрецом. Холмистые предгорья Северной Терры вспахивались зигзагообразно, образуя бесконечное количество спиралей, дабы не дать тяжелой почве сползти на дно реки. И Сильвия задумалась, что где–то там, у причала, сейчас стоит пароход «Колумбия», который прямо сегодня должен будет отплыть в сторону Калледона с большим военным грузом и партией волонтеров. 
   Белые термальные трубы усадьбы Уилкисов на том берегу реки, на холме, меркли все больше среди густой темной зелени дубов, и только мерцавшие кое- где огоньки зажженных к ужину ламп манили на ночлег.
   Влажное, теплое дыхание весны, напоенное запахом свежевспаханной земли и молодых, рвущихся к небу побегов, сладко обволакивало Сильвию.
   Весна, закаты, нежно-зеленая поросль никогда не пробуждали в душе Сильвии ощущения чуда. Прекрасное было повседневностью, частицей жизни, как воздух, как вода. Ее сознание было восприимчиво к красоте лишь вполне конкретных, осязаемых предметов – породистых лошадей, женских лиц, нарядных одеяний…


   Спустя примерно полчаса, подходя в своих размышлениях к беседке, Сильвия увидела там целую группу мужчин о чем-то громко и временами гневно дискутировавших. Среди них она сразу заметила своих друзей Уинследа и Капельмана, сэра Уилкиса и еще одного, одетого по каллизонской моде, средних лет усатого мужчину, который с первых минут не произвел на нее никакого положительного впечатления.
   «Ах, Сильвия, у него совершенно чудовищная репутация. Его зовут Кент Баргенсон, он с Каллизона и принадлежит к одному из лучших семейств города, но никто из числа близких с ним даже не разговаривает», – немедленно услышала она голос своей цитты.
   Девушка подошла как можно ближе и молча прислушалась к спору, пока Уинслед, рыжий, взлохмаченный, с горящим взором, не выкрикнул в который уже раз:
– Мы разобьем их в один месяц! Что может этот сброд против истинных джентльменов? Да какое там в месяц – в одном сражении!
– Прекрасно джентльмены! Позволено ли мне будет вставить ответное слово? – сказал Кент Баргенсон, не изменив позы и даже не вынув рук из карманов.
   В голосе его и во взгляде сквозило презрение, замаскированное изысканной вежливостью, которая, в свою очередь, смахивала на издевку.
   Все мужчины обернулись к нему и замолчали, преувеличенной любезностью подчеркивая, что он не принадлежит к их кругу.
– Задумывался ли кто-нибудь из вас, джентльмены, над тем, что к югу от Иссендры нет ни одного оружейного завода? И нет ни одной квазарной разработки? Задумывались вы над тем, что у нас, террян, нет ни одного военного корабля, и что флот линкоров Лиги может заблокировать наши гавани за одну неделю, после чего мы не сможем продать за океан ни единого квинта коттона? Впрочем, само собой разумеется, вы задумывались над этим, джентльмены…
   «Да он, кажется, считает наших мальчиков просто кучей идиотов!» – возмущенно подумала Сильвия, и кровь прилила к ее щекам.
   По-видимому, такая мысль пришла в голову не ей одной, так как кое-кто из юношей с вызовом поглядел в сторону говорившего.
– Вся беда у нас, террян, в том, что мы мало разъезжаем по Вселенной, и совершенно мало наблюдений и выводов делаем из наших путешествий. Ну, конечно, вы все, джентльмены, много путешествовали. Но что вы видели? Европу, Тар Тариган и Вегу, а наши дамы без сомнения, побывали на Центавре. Вы видели отели и музеи, посещали балы и игорные дома. И возвратились домой, исполненные уверенности в том, что нет во Вселенной места лучше нашей Терры. Что до меня, то я родился в Каллизоне, но несколько последних лет провел на Севере. И я видел многое, чего никто из вас не видел. Я видел сотни тысяч иммигрантов, готовых за кусок хлеба и несколько кредитов сражаться на стороне лиги. Я видел заводы, фабрики, верфи, калледорные разработки и квазарные копи – все то, чего у нас нет. А у нас есть только коттон, боты и спесь. Боюсь что это не мы их, а они нас разобьют в один месяц.
   На мгновение воцарилась мертвая тишина. Затем зловещий шепот пронесся над группой мужчин, а беседка загудела, как потревоженный улей. Затем Уинслед, сдвинув брови, шагнул вперед, Капельман – за ним.
– Сэр, – угрожающе начал Уинслед, – что вы хотели этим сказать? Вы считаете, что эта безродная шантрапа может одолеть нас в настоящем сражении?! Вам придется объясниться!
   Кент ответил вежливо, но в глазах его мелькнула насмешка:
– Я хотел сказать, что Наполеон, о котором вы хотя бы раз слышали, заметил однажды: «Бог всегда на стороне более сильной армии!»
   На этом Баргенсон замолк, а потом небрежно достал из рукава платок, коим обмахнул от дорожной пыли свои манжеты. Затем он взмахнул одноразовым платочком и тот исчез, распавшись вместе с собранной пылью на атомы. Джентльмены, что стояли вокруг, смотрели на Кента с раздражением и брезгливостью, словно ожидали какую еще мерзость он соизволит произнести. Наконец Баргенсон вздохнул и, обращаясь к Джону Уилксу, произнес с почтительностью, в которой не было ничего наигранного:
– Вы обещали показать мне вашу библиотеку, сэр. Не слишком ли я злоупотреблю вашей любезностью, если попрошу вас сделать это прямо сейчас? Боюсь, скоро мне придется отбыть в Каллизон. Там у меня маленькое, но неотложное дело.


    «Какой же он и вправду негодяй!» –  в ярости подумала Сильвия и сжала свои кулачки. «Как хорошо, что «Колумбия» уходит через час, не могу его больше видеть! Ненавижу!»
    Спустя час, уже на пристани Сильвия увидела шляпу Кента Баргенсона в потоке пассажиров. Уинслед и Капельман что-то в радости ей говорили о предстоящей войне и мощности тех фотонных пушек, что были погружены на «Колумбию». А Сильвия, не слушая своих друзей, смотрела на лазурное небо Терры и иногда на «Колумбию», которая громоздилась над причалом всей своей 5000-футовой тушей.
   Наконец, пароход «Колумбия» задымил, потом разом включил в работу оба своих колеса. Длинный протяжный гудок раздался над причалом, и Сильвия увидела, как корабль, поглотивший такого разговорчивого негодяя Баргенсона, фотонные пушки и еще сотни пассажиров отчалил от пристани, затем сложил внутрь себя разгонные колеса. Бронзовые трубы свернулись в позицию вдоль корпуса, а из самого корпуса вместо колес выступили маленькие крылья и пароход начал медленно и совершенно бесшумно подниматься над водной гладью. Когда он достиг примерно высоты 1000–1100 футов, над поверхностью реки, включились ионные двигатели, находившиеся в трубах и гигантский пароход начал быстро уплывать в сторону горизонта. Корабль теперь направлялся в район астероидного пояса Каллизон, рядом с устьем Иссендры, где в данный момент бойцы Конфедерации, роботы и волонтеры готовили для прорыва блокады единственный свой фотонный броненосец называвшийся «Вирджиния–Х37» которому предстояло сражаться с линкорами северян.
   Шел 6670 год от рождества Христова. И Сильвия внезапно поняла, что этот странный лазурный рассвет на планете Терра суть и есть предвестник той страшной войны, что погубит их Конфедерацию и полностью перевернет, повергнув в хаос, саму жизнь и мир вокруг. Он принесет свободу одним, но у других отнимет самое лучшее.